Даже беседа на урду заставляла Ориссу почувствовать, что она вот-вот достигнет цели своего путешествия и окажется дома, где вновь изведает тепло и любовь, которых ей так недоставало все прошедшие годы.

Трудно даже себе представить, что она не встретит там свою мать, ждущую ее с распростертыми объятиями, что не поедет в провинцию Орисса, где родилась.

Только раз или два в детстве ей довелось побывать в Дели, так что она почти не помнила древний город Великих Моголов. Ей казалось, что теперь он стал по-настоящему светский.

В основном в Индии их домом был север Пенджаба. Она любила окрестности Лахора, восхищалась городом роз Капурталой с ее розовыми особняками, над которыми высятся пики Гималаев.

Впрочем, подумала Орисса, совершенно не важно, куда она поедет, раз она вернется в ту страну, которой принадлежит всей душой.

Она зря беспокоилась о мистере Махла.

Он пришел, как всегда пунктуально, в девять часов и поздоровался с ней спокойно, со своей обычной изысканной вежливостью, как будто накануне вечером не случилось ничего особенного.

— Я так рада вас видеть, — сказала Орисса. — Как поживает ваша семья? Надеюсь, с ними все в порядке?

Она спросила это просто из долга вежливости и ожидала от мистера Махла формальной благодарности за участие, но сегодня он ответил:

— Я очень тревожусь.

— Тревожитесь? — переспросила Орисса. — Почему?

— Моей жене плохо. Всю вчерашнюю ночь и весь сегодняшний день ее мучают боли.

— Ее осматривал врач?

Мистер Махла отрицательно покачал головой:

— Нет, она этого не допустит. Видите ли, моя жена не признает и не принимает английских порядков. Она не позволит, чтобы к ней приблизился посторонний мужчина, она даже не станет говорить с чужим человеком о своем недомогании.

— Я поняла, я все поняла, — ответила Орисса, зная, как подобные вещи могут смущать индуску и задевать ее стыдливость.

— Я не знаю, что делать! — пожаловался мистер Махла. — Моя жена все время кричит. Я вижу — боль очень сильная.

— Наверное, это из-за питания. Возможно, она съела что-то неподходящее для нее, — предположила Орисса. — Вы не против, если я навещу ее?

— Вы очень любезны, но высокородной леди не подобает спускаться на палубу третьего класса. Это невозможно!

— Конечно, возможно, — ответила Орисса. — Расскажите мне поточнее, как проявляется недомогание вашей жены.

Мистер Махла более подробно объяснил Ориссе симптомы болезни своей жены, и она была почти уверена, что вся причина — в непривычной пище, а дело усугубила легкая лихорадка, которой печально славился жаркий регион Красного моря.

— Послушайте, что я сделаю, — сказала Орисса. — Я переговорю с судовым врачом и попрошу у него лекарство, которое по крайней мере облегчит страдания вашей жены. Потом мы спустимся навестить ее, а затем сможем снова вернуться сюда и провести урок.

— Ваше предложение — верх благородства! — воскликнул мистер Махла. — Но мне неловко злоупотреблять вашим великодушием.

— Ну что вы, ничего подобного, — улыбнулась Орисса. — Подождите здесь, пока я найду врача.

Доктора Томпсона она нашла в его кабинете.

Обычно в это время доктор отдыхал в кают-компании, но сегодня он задержался, перевязывая палец пассажира, который порезался, разбив стакан.

— Я не заставлю вас ждать ни одной лишней минуты, миссис Лейн, — бодро сказал он, увидев Ориссу.

Она уже знала доктора Томпсона, потому что леди Кричли настояла на том, чтобы он осмотрел Нейла, когда из-за шторма в Бискайском заливе ребенок мучился морской болезнью.

Тогда Орисса решила, что доктор не блещет умом и не страдает излишними амбициями — человек общительный, любитель комфорта и приятной компании, он оставался вполне довольным своим положением судового врача.

Пациент с перевязанным пальцем вышел, и доктор Томпсон обратился к Ориссе:

— Ну, миссис Лейн, вы отлично выглядите! Мне трудно поверить, что вам нужны мои услуги.

— Нет, благодарю вас, мне не нужны, — ответила Орисса. — Но есть другая женщина, которой они просто необходимы, но она ни за что не обратится к вам за помощью.

И она описала доктору симптомы болезни миссис Махла и добавила, что та была женой ее учителя.

Ориссе показалось, что, поскольку индуска плыла третьим классом, доктор Томпсон очень обрадовался, что ему не нужно утруждаться лично лечить ее.

— С этими индусами всегда одно и то же, — презрительно проговорил он. — Они с трудом выносят нашу пищу и практически морят себя голодом в пути. Но теперь этой женщине осталось недолго, скоро она снова сможет вернуться к рису и чапати, которые подходят ей гораздо лучше.

— Но пока, судя по рассказу ее мужа, она мучается из-за сильных болей, — мягко сказала Орисса.

Доктор вытащил из стеклянного шкафа пузырек, наполненный белой жидкостью.

— Вот, — он протянул его Ориссе, — передайте ему и объясните, что давать нужно по две столовые ложки каждые четыре часа. Это успокоит ее желудок, а эти пилюли помогут ей уснуть.

— Большое вам спасибо! — благодарно воскликнула Орисса.

— И вот еще что, для этих людей вера — лучший целитель, — добавил доктор. — Посоветуйте ей молиться нужному богу, и поверьте, ей скоро станет гораздо лучше.

Орисса снова поблагодарила доктора и, взяв лекарства, вернулась в каюту, где ее ждал мистер Махла.

Она рассказала ему, что прописал доктор, и он рассыпался в благодарностях и за ее доброту, и за лекарства.

— Давайте дадим их вашей жене немедленно, — предложила Орисса.

— Вы совершенно уверены, что хотите посетить мою скромную каюту? — спросил мистер Махла. — Моя жена сочтет за великую честь, если такая любезная леди изволит навестить ее, но я бы не хотел злоупотреблять вашим великодушием.

— Нет никакого злоупотребления, — заверила Орисса. — Мне бы очень хотелось познакомиться с вашей женой. И, полагаю, сделать это мне следовало бы намного раньше.

Они стали спускаться вниз по лестницам, ведущим с палубы первого класса во второй класс и ниже, в третий.

Несмотря на уверения стюарда, будто на нижних палубах царят чистота и уют, здесь было темно, жарко и душно.

Узкие полутемные коридоры, голые стены — нет, здесь не было и намека на уют! Каюта Махла, когда они добрались до нее, показалась Ориссе слишком маленькой для того количества людей, которые в ней обитали.

Мистер Махла, как узнала Орисса, был отцом шестерых детей. И все восемь человек в ужасной тесноте ютились в четырехместной каюте.

Не было никаких сомнений, что миссис Махла страдает от болей.

Она лежала, скорчившись, обхватив себя руками, и стонала, но, увидев гостью, попыталась сесть. Ее муж представил Ориссу.

— Лежите, пожалуйста, лежите! — воскликнула Орисса. — Я узнала, что вы больны, и принесла вам лекарство, которое, как я надеюсь, поможет вам.

— Эти боли ужасны, я умру… умру раньше, чем мы доплывем до дому, — простонала миссис Махла.

— Нет, вы не умрете, обещаю вам, — сказала Орисса. — Подумайте о детях! Что они будут делать, если вы расхвораетесь и не сможете заботиться о них?

Дети, чей возраст колебался от нескольких месяцев до десяти лет, очевидно, решили, что настала их очередь высказаться, потому что начали хором умолять мать не умирать.

Все детишки были чрезвычайно милыми. Ориссу умилили их огромные карие одухотворенные глаза и то, как даже малыши выводили ласковые, умоляющие нотки своими музыкальными голосами.

Она убедила миссис Махла сразу же проглотить две ложки белой микстуры. Затем дала ей две пилюли снотворного и велела детям вести себя очень тихо.

Наконец индианка уснула. Орисса, видя абсолютную беспомощность мистера Махла, помогла ему уложить детей на койки, где они спали по двое.

Потом она накормила младенца каким-то водянистым молоком, единственным, которое можно было достать на борту. Насытившись, малыш закрыл глазки и заснул.

Мистер Махла положил младенца подле своей жены, которая теперь была так тиха и спокойна, что Орисса не сомневалась: снотворное оказало свое благотворное воздействие.

— Я вам искренне благодарен, вы так много сделали для нас, — сказал индиец. — Теперь я провожу вас обратно.

— Не стоит, время сейчас слишком позднее для урока, — возразила Орисса. — Дорогу я помню, а вам лучше остаться и присмотреть за детьми. Вашей жене нужен покой, ее нельзя будить, пусть спит как можно дольше.

— Боюсь, вы заблудитесь одна в этих коридорах, — запротестовал он.

— Не тревожьтесь, пожалуйста, — ответила Орисса. — Я не заблужусь, обещаю вам. Оставайтесь здесь, и я уверена, что завтра утром, после спокойного ночного отдыха, ваша жена почувствует себя совершенно по-другому.

— Будьте благословенны за вашу доброту, — тихо проговорил мистер Махла, коснувшись руками лба.

Покинув каюту, Орисса, прежде чем вернуться по узким коридорам к лестнице, вынуждена была отереть платком лицо, так было жарко.

Она не прошла и двух шагов, когда услышала смех и громкую английскую речь, а потом увидела приближающихся к ней трех солдат.

Когда они подошли, она поняла, что все трое безобразно пьяны и едва держатся на ногах.

Они шли, обняв друг друга за плечи, а коридор был слишком узок, поэтому избежать встречи с ними не было никакой возможности.

Ориссе ничего не оставалось, как решительно двигаться им навстречу. Но убедившись, что они, по-видимому, не собираются уступать ей дорогу, она встала у стеночки, предоставляя им возможность пройти мимо.

Но вместо этого они остановились.

— Чей-то у нас тут? — спросил один из них заплетающимся языком. — Чей-то очень славненькое, мы ж такой раньше не видали.

— И верно, тебя раньше-то не было, — заметил другой солдат. — Где ж ты пряталась, милашка?

Он подался вперед и искоса глянул в лицо Ориссы. Она содрогнулась от ужаса, но спокойно и с достоинством проговорила:

— Будьте добры, пропустите меня.

— Не-ет, красотка, так не пойдет! — развязно воскликнул третий солдат. — Не пустим, пока о себе не расскажешь, все, все, все!

Подойдя ближе, они обступили прижавшуюся к стене Ориссу. Она с отвращением чувствовала их мерзкий запах, а жар их тел, казалось, тянулся к ней, пугая ее и заставляя терять самообладание.

— Соблаговолите пропустить меня, — снова попросила она.

Рядом с ними она ощутила себя маленькой и ничтожной, а ее голос звучал далеко не так властно, как она бы хотела.

— Эт зачем ж тебе спешить? — спросил солдат, заговоривший с ней первым. — Может статься, мы и пустим тебя, коли добра к нам будешь. Мы ж с самого Тилбери такой славной девчушки не видали, верно я гварю, парни?

— Точно, — ответил другой. — Так что давай будь с нами поласковей, а то не пустим.

Орисса затаила дыхание.

Ей хотелось взывать о помощи. Но ее останавливало сомнение — кто в этих глубинах корабля может услышать ее, впрочем, даже если кто-то и услышит, станет ли вмешиваться?

— Ну, давай же, — криво усмехнулся один из солдат. — Пусть покрепче поцелует нас всех и идет — если так уж хочет.

— Это если хочет, — засмеялся другой.

В отчаянии Орисса вскинула руки, словно собралась с боем прорваться через их заслон, и только открыла рот, чтобы закричать, как властный голос спросил:

— Что здесь происходит?

Орисса все-таки вскрикнула, но от облегчения.

Нависшие над ней солдаты отшатнулись и сделали неуклюжую попытку выпрямиться и встать по стойке «смирно».

— Немедленно возвращайтесь к себе! — приказал майор Мередит.

Солдаты с трудом отдали честь и с пристыженным видом, еле передвигая ноги, побрели по коридору.

Орисса только раз взглянула в лицо майору Мередиту и двинулась дальше к лестнице. Она сознавала, что он идет следом за ней, и ее сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть из груди.

В то же время ее переполнял восторг, ведь он появился в самый нужный момент, чтобы спасти ее.

Она дошла до лестницы и стала подниматься, зная, что он следит за каждым ее движением. Так в молчании они оставляли позади пролет за пролетом, пока не достигли более широкой площадки, где кончалась лестница с палубы второго класса и начиналась широкая лестница на верхнюю палубу.

Он поравнялся с ней.

— Что вы делали там, внизу? — спросил он. — Впрочем, нужно ли спрашивать?

В его голосе прозвучало такое презрение, что Орисса задохнулась от возмущения.

Так вот зачем, как он думал, она спускалась!

Он вообразил, что индиец, с которым он заподозрил ее в недостойной связи, опасался теперь приходить к ней на верхнюю палубу, и поэтому она спускалась к нему.

Она почувствовала, как в груди поднимается горячая волна бешеного гнева — и вдруг предательская слабость подкосила ее.

Виноваты были и жара, и неприятная встреча с пьяными солдатами, и бессонная ночь накануне, и волнение, из-за которого ей весь день не хотелось есть.

Девушка не могла заставить себя съесть даже самый лакомый кусочек, ей казалось, что он задушит ее. Но без еды она ослабела.

Теперь ей чудилось, что ее голова стала легче воздуха. Потом снизу стала наползать темнота, заволакивая все вокруг.

Она потянулась рукой к перилам лестницы, из горла вырвался тихий вскрик, колени подогнулись, но упасть она не успела: майор Мередит подхватил ее.

Он легко, как ребенка, поднял ее и понес по оставшимся ступенькам вверх. Приблизившись к малому салону, он ногой распахнул дверь и усадил ее там в кожаное кресло.

Большую часть времени малый салон пустовал — сюда изредка заглядывали, чтобы написать письмо или взять красочную открытку.

Орисса откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Ей казалось, что ее качает на огромных волнах, однако, как дурно ей ни было, сознание она не потеряла.

Она слышала шаги майора Мередита, скрип открываемой двери, его голос, отдающий кому-то какой-то приказ, и через некоторое время она ощутила у своих губ стакан.

— Пейте!

Первый порыв был отказаться, но его воля подавляла ее и принуждала покориться. Сделав глоток, Орисса почувствовала, как огненная жидкость обожгла ей горло.

Она задохнулась и забилась, словно в агонии, пытаясь оттолкнуть стакан, но он приказал:

— Еще немного.

Она попыталась было спорить, но так и не смогла вымолвить ни слова. Было проще сделать то, что он хотел. Она выпила еще немного бренди, и слабость отступила.

— Извините… меня, — прошептала она.

— Сидите! — велел майор Мередит. — Скоро вам станет лучше.

Она еще как следует не отдышалась, но голова уже просветлела. Слабость ушла, и она почувствовала, как к щекам возвращается их естественный цвет.

Жара больше не донимала ее, напротив, теперь Ориссу зазнобило. Майор Мередит взял ее руки в свои и умело растирал их, чтобы согреть.

— Сейчас с вами будет все в порядке, — успокаивающе повторил он.

И действительно, через минуту или две Орисса поняла, что уже вполне способна вернуться в свою каюту.

Открыв глаза, она отняла руки и сказала почти твердым голосом:

— Благодарю… вас. Я… сожалею, что доставила вам… столько… беспокойства.

— Никакого беспокойства, — ответил он. — Но неплохо бы вам стать благоразумнее.

Внезапно он умолк.

То ли потому, что она еще плохо выглядела, то ли потому, что он сообразил: то, что он собирался сказать, говорить не стоило.

Орисса встала и нетвердой походкой прошла через салон. Открыв дверь, майор Мередит пропустил ее вперед.

Они вышли на широкую площадку перед лестницей, по которой он ее принес.

— Благодарю… вас, — не поднимая глаз, прошептала Орисса.

И только было она собралась уйти, как из кают-компании вышел доктор.

— Добрый вечер, миссис Лейн, — приветствовал он ее. — Как поживает ваша пациентка-индуска? Вы убедили ее принять лекарства?

Ориссе не понадобилось поворачиваться, чтобы видеть, она знала — майор Мередит застыл рядом с ней.

— Миссис Махла приняла и микстуру, и пилюли, доктор Томпсон, — спокойно проговорила она, — и когда я уходила, она уже спала. Я уверена, утром ей станет лучше.

— Будем надеяться, — весело сказал доктор. Потом он обратился к майору Мередиту:

— Добрый вечер, майор. Видите, какой у меня услужливый ассистент!

Она пошла к себе в каюту и, закрывая дверь, надеялась, очень надеялась, что майор Мередит впервые окажется в замешательстве.

Словоохотливый доктор непременно расскажет ему, что именно она делала на палубе третьего класса. Он узнает, насколько ложны его грязные измышления, и убедившись, что его предположения лишены оснований, возможно, устыдится своих слов.

Но никакие объяснения доктора не могли оправдать то, что она позволила майору Мередиту поцеловать себя.

Произошедшее не поддавалось никакому объяснению.

Она все еще стояла посреди своей каюты, когда в дверь постучали.

Стук был таким тихим, что она подумала, что ослышалась. Но стук повторился.

Она приоткрыла дверь и увидела майора Мередита.

— Позвольте поговорить с вами, — попросил он.

— Нет! — с трудом выдохнула она. — Слишком… поздно. Кроме того…

Умолкнув, она бросила красноречивый взгляд на дверь в смежную каюту, принадлежавшую генералу и леди Кричли.

— Они оба в кают-компании, — сказал майор Мередит, угадав ее мысли, — но я должен поговорить с вами — вы знаете это.

— Нам не о чем говорить, — ответила Орисса.

— Нет, есть о чем, — возразил он. — Мне необходимо извиниться перед вами. Я только теперь узнал, что тот индус — ваш учитель.

— Хорошо, ваши извинения приняты… за… ваше поведение вчера вечером, — сказала Орисса, — а теперь…

Она попыталась захлопнуть дверь и сделала бы это, если бы майор Мередит не помешал ей.

— По вашему тону не скажешь, что я прощен, — с нарочитой грустью проговорил он, пряча в глазах усмешку.

— Я… устала и хочу… отдохнуть, — защищалась Орисса. — Вы не можете… оставаться здесь, сами это прекрасно знаете… и задерживать меня разговорами.

— Ну что вы! Как вам, так и мне, пожалуй, поздновато беспокоиться о репутации, вы не находите? — спросил он.

Орисса отлично понимала, на что он намекал.

Да, он извинился за недоразумение относительно мистера Махла, но то, что она всю ночь пробыла в комнате Чарльза, по-прежнему разделяло их.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое! — повторила Орисса. — Нам больше нечего сказать друг другу! Нечего!

— Вы уверены в этом?

— Уверена!

Ее непреклонный тон и то, как решительно она пыталась избавиться от него — и она ясно видела это, — приводило его в замешательство. Этим Орисса и воспользовалась. Она захлопнула-таки дверь, и он не мог не услышать поворота ключа в замке.

Она замерла, чутко прислушиваясь, уверенная, что он все еще стоит там, за дверью. Потом она уловила звук удаляющихся шагов и с облегчением опустилась на свою койку.

Одну свою ошибку он признал и извинился, но другая… О, как же ей хотелось остановить его, вернуть, сказать, как он был не прав в своих домыслах, когда увидел ее на улице Королевы Анны, но она не смела, не могла открыть ему всей правды.

— Он так никогда ничего не узнает, — тихо проговорила она и уловила нотки отчаяния в своем горестном шепоте.

На следующий день на рассвете ветер посвежел, и корабль, увеличив скорость, на всех парусах понесся вперед.

— Теперь, без сомнения, мы прибудем в Бомбей вовремя, — заявил генерал, когда утром после завтрака Орисса привела Нейла к его бабушке и дедушке.

Было невыносимо жарко, и она надела одно из своих восхитительных муслиновых платьев, которое сшила здесь, на корабле. Она отлично знала, как оно шло ей и как удивительно свежо и молодо она выглядит в нем.

— Вы предвкушаете встречу со своим мужем, миссис Лейн? — заметила леди Кричли.

— Да… конечно, — смущенно пробормотала Орисса.

— Он будет встречать вас в Бомбее?

— Я… полагаю, да, — ответила она.

— Тогда нам стоит сейчас поблагодарить вас за то, что вы сделали для малютки Нейла, — продолжала леди Кричли. — Он, безусловно, окреп с тех пор, как вы стали заботиться о нем.

— Спасибо, — промолвила Орисса, удивленная сердечностью леди Кричли. Взяв Нейла за руку, она повела его на прогулку по палубе. Они еще не успели отойти, как до нее донесся голос леди Кричли:

— Она исключительно благонравна. Орисса саркастически усмехнулась и искренне пожалела, что майор Мередит не слышит это замечание леди Кричли.

«Интересно, — подумала она, — что бы сказала ее милость, имей она хоть отдаленное представление о поведении майора. Она бы пришла в ужас!»

— Какое счастье, что они не способны читать мысли, — тихо вздохнула Орисса и, запретив себе думать о майоре Мередите, сосредоточилась на игре с Нейлом.

И хотя в конце путешествия она склонна была отказаться от принятого ею правила ужинать в одиночестве, она все же опасалась, что не сможет, встретившись с майором Мередитом, сохранить должное хладнокровие и спокойно выдержать пронзительный взгляд его серых глаз.

Ему никогда не узнать, как глубоко он ошибался в ней. Но один вопрос не давал ей покоя: пожелал бы он поцеловать ее, если бы они познакомились при других обстоятельствах?

Был ли его поступок в ту ночь, когда они стояли под звездным куполом и он держал ее в своих объятиях, просто мимолетным капризом мужчины, ищущего легко доступных развлечений? Развлечений, на которые не нужно тратить усилий, чтобы получить желаемое.

Или у него все-таки были другие, возможно, более глубокие чувства, касавшиеся ее?

На этот вопрос тоже никогда не узнать ответа, в отчаянии вздохнула Орисса и не смогла не спросить себя, а что бы случилось, пожелай он снова поцеловать ее.

Стоило ей подумать об этом, и память услужливо воскресила и восхитительное ощущение защищенности, и странное волнение, от которого сладко трепетало все тело.

Возможно, тот миг восторга, тот миг райского блаженства был всего лишь обычным флиртом с его стороны?

Возможно, она была просто очередной красоткой, чьих губ он искал? Еще одной женщиной, вызвавшей его мимолетный интерес, женщиной, которую он забудет, едва ступив на сушу?

Она не могла понять, почему от этой мысли ей становилось так тоскливо; почему вопреки, казалось бы, ненависти к нему за его оскорбительные подозрения и недостойное обращение с ней ей хотелось, чтоб он ее помнил.

— Таков мой первый поцелуй, — прошептала Орисса.

А вдруг уже никто и никогда не сможет пробудить в ней ничего столь же волшебного, захватывающего и пленительного?

В последний вечер на борту корабля она все-таки столкнулась лицом к лицу с майором Мередитом, шедшим по коридору к ее каюте.

Она возвращалась от помощника капитана, к которому заходила после ужина за ярлычками для багажа.

Она надеялась, что ее никто не заметит, уверенная, что все остальные сидят в ресторанном зале.

Как обычно, они с Нейлом ужинали в каюте. Орисса ела без аппетита, мечтая, что по крайней мере послезавтра в ее распоряжении будут и свежие фрукты, сорванные на заре с деревьев, и только что выловленная рыба, и парное мясо.

Каким бы ни был умелым повар, во вкусе блюд из замороженных продуктов всегда ощущалось нечто такое, что нельзя было замаскировать ни подливкой, ни соусом.

Орисса уже упаковала все свои вещи, оставив для себя, так как было очень жарко, лишь легкое, просторное муслиновое платье, и, опять-таки из-за жары, собрала волосы в пышный пучок на затылке.

— Завтра ты увидишь маму, — пообещала она Нейлу, укладывая его спать.

Он уснул, крепко сжимая ручонками свой альбом, потому что очень боялся потерять его, не успел отдать маме.

«Странно, — подумала Орисса, — этот корабль за время путешествия стал мне словно родным, я собираюсь сойти на берег и будто покидаю отчий дом».

Она привыкла и к его порядкам, и к стюардам, и к помощнику капитана, и к пассажирам, которых встречала изо дня в день.

Она даже стала испытывать особую симпатию к тем из них, кто чаще других заговаривал с Нейлом и с ней, когда они гуляли по палубе. Конечно, она знала причину такой общительности: их мучило любопытство, и если бы она позволила, расспросам не было бы конца.

Завтра это плавание завершится, и она никогда больше никого из них не увидит. Они словно «корабли, которые проходят в ночи», легко встречаются, легко забываются.

«За исключением одного», — услужливо подсказал ей рассудок.

Да, теперь она могла признаться себе, что не в силах будет забыть майора Мередита.

Конечно, они больше не встретятся, но он содеял нечто такое, что навсегда останется в ее сердце.

Он поцеловал ее!

Он сделал это — первый и единственный ее мужчина!

Неужели она теперь навечно обречена сравнивать свой первый поцелуй — тот ошеломляющий восторг, какой охватил ее, когда его губы коснулись ее губ, — с любым возможным в будущем поцелуем?

Когда Орисса, подходя к своей каюте, увидела майора Мередита, у нее перехватило дыхание, а сердце забилось, готовое вырваться из груди.

«Не желаю разговаривать с ним, не желаю», — убеждала она себя, но прятаться от него было слишком поздно.

— Я надеялся повидать вас, миссис Лейн, — сказал майор Мередит.

Подойдя к ней, он остановился, встав таким образом, что ей не удалось бы пройти мимо, не оттолкнув его.

Орисса подняла к нему взор, но не произнесла ни слова.

— Ваш муж, полагаю, будет встречать вас в Бомбее.

— Я надеюсь, — с трудом проговорила Орисса.

— Не смогу ли я быть чем-нибудь вам полезен?

— Нет, благодарю вас. Ничего не нужно.

Их слова были по-светски вежливы, говорили они негромко, нарочито безразличным тоном, и все же, невольно подумала Орисса, так много осталось несказанным.

Ей вдруг безумно захотелось броситься к нему, прильнуть к его груди, попросить поцеловать ее хотя бы еще один раз.

Она страстно желала убедиться, что ей не пригрезились те чувства, которые он пробудил в ней в ту ночь под звездами. Но она вовремя одернула себя, вспомнив, что не стоит давать ему повод презирать ее больше, чем он уже презирал.

С усилием, мучительным до боли, она заставила себя протянуть руку:

— Прощайте, майор Мередит.

Она ощутила жесткую силу его пальцев и почему-то затрепетала.

— Прощайте, миссис Лейн. Я надеюсь, вы будете счастливы и Индия не обманет ваших ожиданий.

— Благодарю вас.

Время как будто остановилось. Она не смела взглянуть ему в глаза, отнять руку, а он как будто и не собирался отпускать ее.

Наконец она была свободна. Он удалялся от нее, шагая по коридору, и ее не покидало острое сожаление, словно он уносил с собой частичку ее самой.