Глава 3

Клола Килкрейг невидящим взглядом смотрела на себя в зеркало. Ей не верилось, что сегодня — ее свадьба.

С того дня, когда отец приказал ей выйти замуж за герцога Стратнарна, Клоле казалось, что она живет во сне. Что все это просто плод ее не в меру богатой фантазии, которая, как часто говорили близкие, когда-нибудь доведет ее до беды.

Клола всегда была мечтательницей. Легенды и древние обычаи — не только Килкрейгов, но и других кланов — казались ей неотделимыми от родных гор, холмов, лощин и потоков.

Еще девочкой она с замиранием сердца слушала рассказы нянюшки о снежных девах, эльфах и привидениях, и эти удивительные существа вставали перед ней как живые.

Став взрослее, Клола полюбила песни барда. Часами сидела она у ног старика, слушая повествования о далеких временах, которые ее братьям казались невыносимо скучными. Она же чувствовала, что суровые слова песен странным образом отвечают смутному волнению ее сердца.

За многие столетия в замке скопилось немало книг. Но никто не читал их, едва ли кто-нибудь даже подозревал об их существовании — кроме Клолы.

Лишь в пятнадцать лет, переехав к бабушке в Эдинбург, Клола впервые соприкоснулась с современной литературой и нашла в произведениях новейших поэтов все то, что волновало ее душу, но что сама она не могла облечь в слова.

Три года пребывания в Эдинбурге изменили всю ее жизнь. Однако Клола не могла поделиться своими переживаниями даже с братьями — для них, полагавших, что весь мир начинается и кончается на землях Килкрейгов, ее признания прозвучали бы оскорбительно.

Ее братья учились и в школе, и в Эдинбургском университете — однако, ненавидя учение, они с нетерпением ждали возвращения на родину, готовые повиноваться отцу не только как родителю, но и как вождю клана.

В первый раз Клола попала в Эдинбург в двенадцать лет вместе с матерью.

Эдинбург лежал далеко на юге, и дорога туда большую часть года была почти непроходима от грязи. Неудивительно, что леди Дженет Килкрейг, выйдя замуж, почти порвала связь с родительской семьей.

Но графиня Боррабл написала дочери, что больна и боится не дожить до ее приезда. Даже суровый Килкрейг не мог запретить жене проведать тяжело больную мать!

Взяв с собой младшую дочь, леди Дженет отправилась в долгое и утомительное путешествие. Не раз их экипаж увязал в грязи; порой дорога просто скрывалась под водой весеннего половодья.

Однако они без особых приключений добрались до города. Клола никогда не забудет тысячелетнего замка, стоящего на высокой скале, дворца, хранящего воспоминания о Марии, королеве Шотландской, широких многолюдных улиц и хорошо воспитанных, элегантно одетых людей.

Графиня, к радостному удивлению дочери, оказалась не так уж опасно больна. Она объяснила, что в письме сильно преувеличила свои обычные хвори для того, чтобы увидеться с дочерью.

Увидев, как одеты Дженет и маленькая Клола, пожилая леди едва не упала в обморок от ужаса.

— Но, мама, для той жизни, какую мы ведем, вполне достаточно таких платьев, — возразила леди Дженет Килкрейг.

Но графиня уже посылала лакеев за портными, модистками, меховщиками, сапожниками, перчаточниками, шляпницами и составляла длинные списки вещей, необходимых каждой даме.

И вскоре Клола и ее мать любовались роскошными туалетами, которые, как они прекрасно знали, будут совершенно бесполезны в суровом горном краю.

Тогда, в доме бабушки, Клола в первый раз услышала музыку фортепиано, а не волынок, услышала разговоры не о кровной мести или ценах на скот, а о политике, науке и искусстве.

Девочка плакала, когда пришло время возвращаться, а бабушка, поцеловав ее на прощание, сказала, обернувшись к своей дочери:

— Моей внучке необходимо хорошее образование. Со временем она станет замечательной красавицей, но кто ее увидит, кроме оленей и куропаток, если ты будешь держать ее в своем мрачном, населенном привидениями замке?

Леди Дженет только рассмеялась в ответ.

Однако три года спустя, когда она умерла, графиня Боррабл написала Килкрейгу письмо. Ссылаясь на то, что стара и не проживет долго, она просила отпустить внучку к ней в Эдинбург.

Почти три года Клола прожила жизнью, совершенно отличной от всего, что видела и о чем слышала раньше. Эти три года, казалось ей сейчас, пролетели, словно в волшебном сне.

Правда, Клола скучала без любимых гор и поросших вереском холмов, зато здесь, в столице, она с каждым днем узнавала что-то новое, и прежде скудные и разрозненные знания складывались в ее уме в стройную картину. Порой за учебником Клоле казалось, что у нее вырастают крылья.

И, что еще прекраснее, здесь она ходила на концерты в Эдинбургский театр и даже пару раз бывала в опере.

Графиня не отдала Клолу в школу: ее братья, объяснила она, совсем другое дело, они мужчины, и им лучше находиться среди сверстников. А девушке знатного рода не подобает смешиваться с толпой.

Вместо этого графиня наняла для Клолы учителей по всем предметам. Впрочем, порой Клола думала, что нет смысла изучать историю по учебникам, если историей дышит все вокруг.

Клоле исполнилось восемнадцать, и она вместе со всем Эдинбургом готовилась к приезду короля, когда несчастье, которым столь легкомысленно шутила ее бабушка, свершилось на деле. Графиня слегла в постель с тяжелой простудой, и через несколько дней ее не стало.

Клола не забыла замка, в котором прожила почти всю жизнь. Она любила братьев, любила и отца, хотя мрачный неласковый старик вызывал в ней страх. Но, положа руку на сердце, она должна была признать, что ей будет нелегко вернуться к прежней жизни.

Скольких радостей лишится она дома! Сможет ли грозное величие замка заменить ей музыку и книги, дававшие столько пищи уму и воображению?

Однако вскоре после возвращения на родину Клола обнаружила, что годы учения помогли ей глубже понять и прочувствовать красоту с детства любимых мест.

Целыми днями бродила она в зарослях вереска, любуясь яркими цветами, вдыхая кружащий голову аромат, прислушиваясь к веянию ветерка, словно слышала в нем какие-то сладкие для сердца звуки. Ни Глюк, ни Моцарт на эдинбургских концертах не давали ей такого полного наслаждения.

Но Клола была не только мечтательницей, «маленькой феей», как называла ее няня. Была у нее и практическая сметка.

По приезде в замок она сложила в сундуки все свои шелковые наряды и безропотно приняла от невесток грубые домотканые платья, в которых можно было без всяких опасений лазать по холмам или переходить вброд мелкие ручьи.

Клола быстро вписалась в семейный круг. Она не выставляла напоказ своих знаний и слушала рассказы братьев об охоте и торговле скотом с лестным для них вниманием.

Но порой Клола замечала на себе тяжелый пристальный взгляд отца. Похоже, он не верил в ее покорность и ждал, что рано или поздно она взбунтуется.

Однако первый спор с отцом случился у нее лишь три месяца спустя — после отъезда герцога Статнарна.

Как и все обитатели замка, Клола с волнением ожидала визита герцога. Она, разумеется, знала, что Торквил Макнарн, представитель враждебного клана, был пойман на месте преступления.

В ту ночь Клолу разбудили голоса на дворе. Утром старший брат Эндрю объяснил, что случилось.

Он с гордостью рассказал, как вместе с несколькими пастухами устроил на пастбище у границы засаду и поймал Торквила Макнарна и еще троих молодцев на месте преступления.

— Преступления? — переспросила Клола.

— Они пытались угнать наш скот, — объяснил Эндрю. — Давно уже этим промышляли! Но теперь они за все заплатят сполна! Мне и в голову не приходило, что вором окажется племянник самого герцога!

— Я думаю, Макнарны придут в ярость, — заметила Клола.

— Еще бы! — отозвался Эндрю. — А мы подождем и посмотрим, что они станут делать!

На Клолу все эти воинственные разговоры произвели тяжелое впечатление.

Сама мысль о кровопролитии была ей ненавистна! В клане и так слишком часто лилась кровь!

Но Клола понимала, что, попробуй она возразить, братья лишь начнут презирать ее за малодушие — и не обратят никакого внимания на ее просьбы и уговоры.

Младшие Килкрейги с детства усвоили, что место женщины — дома. Пусть воспитывает детей и надзирает за кухней и кладовой! А в свободное время может шить или прясть, как делали шотландские женщины испокон веков.

Что ж, по крайней мере, пленение Торквила дало обитателям замка богатую пищу для разговоров и привело в родовое гнездо Килкрейгов новых гостей.

Сначала приехал мистер Данблейн, и с ним — отцы трех парней, схваченных вместе с Торквилом.

Отец не разрешил Клоле присутствовать при разговоре, однако она наблюдала из окна приезд гостей и, спрятавшись за портьерой, видела, как они поднимаются в комнату предводителя клана.

Мистер Данблейн понравился Клоле: он показался ей похожим на тех образованных светских людей, которых она встречала в Эдинбурге.

Его спутники так и пожирали глазами членов клана Килкрейгов. Те отвечали не менее красноречивыми взглядами, и Клола поняла, что только страшным усилием воли они удерживаются от того, чтобы немедленно не вцепиться друг другу в глотки.

В Эдинбурге Клола почти забыла о том, что в памяти горцев и поныне живы старые распри. Теперь же она поняла, что тлеющая ненависть может в любой момент вспыхнуть вновь.

Мистер Данблейн уехал ни с чем, и позже Клола узнала, что ее отец отказался разговаривать с кем-либо, кроме вождя клана Макнарнов, герцога Стратнарна.

Об этом человеке Клола много слышала и дома, и в Эдинбурге.

Рассказывали, что он сбежал из дома в шестнадцать лет, не в силах выносить тирании отца, и с тех пор жил на Юге.

О деде герцога с материнской стороны старый Килкрейг всегда отзывался с презрением. Этот человек, родом из Нижней Шотландии, в свое время не примкнул к мятежу якобитов. Вместо этого он предпочел переехать на Юг и жить в свое удовольствие, пользуясь богатством и милостями двора.

— Ренегат! Изменник! Предатель собственного народа! — вот лишь немногие оскорбления, которыми осыпал Килкрейг его и всех шотландцев, избравших тот же легкий для себя путь.

Но в Эдинбурге Клола начала понимать, почему столь многие вожди кланов тяготятся жизнью в горах.

В прошлые столетия вожди вели странную и противоречивую жизнь. Эти «цивилизованные дикари» зачастую бывали образованнее своих современников — знатных англичан.

Многие из них, помимо родного гэльского языка и английского, в совершенстве владели французским, латынью и греческим, а сыновей своих отправляли в университеты Глазго, Эдинбурга, Парижа и Рима.

Молодые люди возвращались на родину в блеске шелка и кружев, с привычкой к дорогому французскому кларету, а заморский менуэт отплясывали так же ловко, как родную джигу.

Во Франции и в самой Англии шотландцы славились как ученые и любезные, хотя и экзотические, иностранцы.

Однако дома они превращались в королей крошечных варварских королевств, чьи развлечения исчерпываются охотой, рыбной ловлей, песнями бардов и дикой музыкой волынок.

Прежде, в шестнадцатом столетии, к этим удовольствиям прибавлялись еще и междоусобные войны.

Горы в те далекие времена изобиловали оленями, волками и дикими котами — трудной и вожделенной добычей для охотника. Долгими зимними вечерами, когда все обитатели замков собирались в зале вокруг очага, барды в своих песнях воскрешали волнующие картины охоты.

Но вожди, побывавшие в иных странах, неохотно возвращались на родину, где царили суровые и далеко не цивилизованные законы.

Клола могла их понять, но она видела, что клан без вождя беспомощен. Более того, клан, покинутый вождем, постепенно вырождается, как Маклауды, по справедливости заслужившие название «диких варваров».

Думая об этом, Клола вспоминала старые предсказания о преследующем горцев проклятии, и сердце ее горестно сжималось при мысли, что когда-нибудь все кланы постигнет та же участь.

Древние маги предсказывали, что когда-нибудь наступят Блиадна Нах Каорах — «времена овец», когда засеянные поля превратятся в пастбища для скота и людей постигнут нужда и разорение.

Так и случилось. В Эдинбурге на уроках истории Клола узнала, что развитие скотоводства на Севере повлекло за собой разорение мелких фермеров и массовую эмиграцию в Канаду.

Новости доходили до Шотландии с большим опозданием.

Весть о восстании в Сазерленде пришла в Эдинбург почти одновременно с приездом Клолы. Ни о чем другом люди не говорили: с каждым днем появлялись новые слухи о сожженных фермах, немыслимых жестокостях и о том, что многие северные вожди подумывают присоединиться к руководителю восстания — маркизу Стаффорду.

Мятеж был подавлен, и новости о военных действиях сменились известиями о заключенных в тюрьмы и высланных. Чем больше слышала этих печальных вестей Клола, тем больше болело ее сердце обо всех простых горцах, забытых, обманутых своими вождями.

Они, как рассказывали местные жители, уходили в горы и прятались в пещерах, но и там их настигала карающая десница власти. Их ловили, как диких зверей, силой загоняли на корабли и, беззащитных, полуголодных, везли в другую часть света.

Теперь Клола ясно, как никогда раньше, понимала, что значит ее отец для клана. Нет, он никогда не бросил бы своих людей в беде!

Клола знала, что после смерти отца Эндрю займет его место и будет руководить кланом так же, как это делал отец.

И девушка невольно задумывалась: вернется ли на Север герцог Стратнарн, о котором она столько слышала в Эдинбурге, чтобы занять место своего отца?

Некоторые из знакомых ее бабушки встречали герцога — тогда еще маркиза Нарна — в Лондоне.

Они рассказывали о его победах на скачках, о том, как ловко он правит фаэтоном, запряженным шестеркой лошадей, и еще о его успехе у женщин.

Последнее, разумеется, не предназначалось для ушей Клолы. Джентльмены предусмотрительно понижали голос, и легкомысленная старушка, стремившаяся быть в курсе всех великосветских сплетен и скандалов, с жадностью слушала последние новости.

Однако даже с другого конца комнаты Клола ясно слышала, как повторяется в этих рассказах имя маркиза Нарна.

Когда мистер Данблейн ни с чем покинул их замок и Килкрейг сообщил домочадцам, что согласен разговаривать только с вождем, Клола осмелилась спросить:

— Но ведь теперь, когда старый герцог умер, вождем клана Макнарнов стал маркиз Нарн?

— Совершенно верно, — ответил Килкрейг.

— Но он на Юге. Вы думаете, он приедет сюда? Суровые глаза отца блеснули, и он ответил уверенно:

— Приедет!

— Откуда вы знаете? — настаивала Клола. — Ведь другие вожди предпочитают жить на Юге.

— Этот приедет! — повторил Килкрейг.

— Отец, вы действительно уверены, что эта история с его племянником заставит герцога вернуться? — под — , держал сестру Эндрю.

Очевидно, и он был откуда-то наслышан о том, что новый герцог не интересуется ни Шотландией, ни шотландскими делами.

— Кровь — не вода, — после долгого молчания ответил Килкрейг. — Вождь Макнарнов вернется домой!

И он оказался прав!

Корабль герцога еще не причалил в Перте, а Килкрейги уже знали, что новый вождь Макнарнов возвращается на родину.

Клола, выросшая в Шотландии, не удивлялась тому, с какой быстротой распространяются здесь новости — даже между враждующими кланами, которые вроде бы друг с другом не общаются.

Отец знал даже, в котором часу герцог прибыл в свой замок.

Когда на следующий день из замка Нарнов прибыл гонец с письмом, Клола ощутила царящую в воздухе атмосферу победы.

Как и все женщины в замке, она с нетерпением ожидала приезда герцога.

Всех поразило, что вождь клана Макнарнов явился в замок без традиционной шотландской юбки и пледа.

— Вождь, одетый как сассенах'! — восклицали они. — Он что, специально хочет нас оскорбить?

Кое-кто предполагал, что уязвленный внешним видом визитера Килкрейг не захочет его видеть. Однако Сассенах — «саксонец», оскорбительное прозвище англичан в Шотландии.

Клоле показалось, что герцог одет весьма элегантно — и именно так, как она представляла.

Клола слышала, что он высокого роста — как ее братья, а может быть, и выше — и очень красив. Почему-то она была уверена, что от него исходит аура спокойной уверенности в себе, которой так недостает братьям.

В Эдинбурге Клола часто общалась с шотландскими аристократами и не уставала поражаться тому неуловимому, но вполне определенному духу гордости и самоуверенности в себе, который отличал их от англичан. Впрочем, ни один из ее эдинбургских знакомых не шел даже в сравнение с герцогом!

Глядя, как герцог выходит из отцовских покоев, Клола невольно подумала о том, как повезло Макнарнам: они получили вождя, достойного их долгой и славной истории.

Из окна своей комнаты в башне замка девушка наблюдала отъезд гостей.

Там, у окна, и нашла ее служанка, сообщившая, что отец хочет с ней немедленно поговорить.

Отец вызвал дочь к себе в покои, и Клола догадалась, что разговор предстоит важный. Однако первые слова отца прозвучали для нее Как гром с ясного неба.

— Через три дня ты выйдешь замуж за вождя Макнарнов, — коротко сообщил Килкрейг.

Клола онемела. Немало времени прошло, прежде чем ей удалось выдавить:

— За герцога Стратнарна? Но… почему? Отец коротко пересказал ей свой разговор с герцогом.

Клола с трудом перевела дыхание.

— Как вы могли… предложить такое? — с возмущением воскликнула она. — И… неужели он согласился?

— Если бы он не согласился, его племянник в сопровождении твоего брата Эндрю и пострадавших пастухов немедленно отправился бы в Эдинбург, где маленький воришка предстал бы перед судом.