Исчезнувшая герцогиня

— Я все сделаю, как вы говорите, мисс… И… спасибо вам огромное, — сказала миссис Мередит.

И поспешно удалилась, плотно закрыв за собой дверь. Фиона поднялась с кровати, достала сумку с травами и нашла те, которые, по ее мнению, наиболее подходили для снятия жара, возникшего как следствие простуды.

Не осмотрев Джинни и не измерив ее температуру, она не могла точно определить ее состояние, поэтому взяла несколько пакетиков с травами.

Накинув на плечи шелковый голубой халат такого же цвета, как ее глаза, она вышла в коридор и, увидев, что свечи в серебряных канделябрах с изображением герцогского герба еще не погашены, с облегчением вздохнула.

Пол в коридоре устилала дорожка из шотландки особой расцветки Рэнноков. Фиона миновала главные комнаты замка, одну из которых занимал граф. Дальше коридор сужался. Начиналась более старая часть здания, которую давно не обновляли.

В самом конце Фиона увидела узкую изогнутую лестницу. Наверху ее уже ждала миссис Мередит.

Джинни лежала на кровати в маленькой, но довольно уютной спаленке. Окинув больную беглым взглядом, Фиона сразу определила, что температура у нее очень высокая.

Бедняжка не могла разговаривать, а глаза ее были настолько потемневшими, что, казалось, она не в состоянии узнавать даже самых близких.

Вода в чайнике уже закипала. Фиона смешала два сорта сильнодействующих трав. Когда снадобье было готово, миссис Мередит пришлось приподнять Джинни, чтобы Фиона смогла напоить ее лекарством.

Джинни проглотила целебный отвар, пробормотала что-то несвязное и, когда миссис Мередит опустила ее, вжалась в подушку.

— Она может проспать очень долго, не пугайтесь, — тихим голосом предупредила Фиона. — Утром я приду взглянуть на нее, надеюсь, к этому моменту жар спадет.

— Вы творите настоящие чудеса при помощи вещей, которые выглядят, как обычная трава! — восхищенно всплескивая руками, пробормотала миссис Мередит.

— Это и есть травы, и именно они творят чудеса, — ответила Фиона. — Сам Бог дарит их нам, но мы не всегда умеем ими воспользоваться.

— Верно. Знаете, я вспомнила, как моя матушка, как только чувствовала недомогание, пила вино из одуванчиков. Других лекарств она не признавала, — с улыбкой на губах сказала экономка.

— Я уверена, что Джинни поправится уже к утру. Отправляйтесь в кровать и ни о чем не беспокойтесь. — Фиона мягко коснулась плеча миссис Мередит. — Сомневаюсь, что ночью она проснется.

— Я безумно благодарна вам, мисс! Вы невероятно добры! — воскликнула миссис Мередит.

Фиона улыбнулась, вышла из спальни и принялась спускаться по лестнице.

Пройдя несколько ступеней, она заметила, что свечи в коридоре на ее этаже погашены.

Хотя в дальнем конце, там, где располагались их с Мэри-Роуз комнаты, еще горели две или три из них, и для нее не составило труда определить направление, в котором следовало двигаться.

Фиона шла медленно, воспроизводя в памяти то, как выглядела Джинни, размышляя о состоянии своей служанки и надеясь на скорейшее ее выздоровление. Неожиданно ее внимание привлекла упавшая на стену тень. В противоположном конце коридора появилась фигура высокого человека.

Сначала из-за очень слабого освещения, она не могла рассмотреть, кто это. Но ее сердце уже тревожно трепетало, а руки слегка похолодели от страха: неприятное предчувствие и догадка о том, кто шел ей навстречу, сковали все внутри.

Она не замедлила, не ускорила шаг, а когда подошла ближе, убедилась, что интуиция не обманула ее: по коридору двигался герцог. Он ее заметил не сразу.

Фиона судорожно размышляла, не лучше ли ей затаиться в темноте у затененной стены, пока не поняла, что уже поздно: герцог увидел ее.

В эту минуту все мысли Фионы мгновенно переключились на другое: в свободном голубом халате, с рассыпавшимися по плечам волосами в столь поздний час одна в коридоре она наверняка выглядела более чем странно.

«Скорее всего он посчитает, что заботиться о больной служанке — глупо и недостойно для уважающей себя особы», — подумала она.

Через несколько секунд они приблизились друг к другу. Он остановился и отступил в сторону, уступая ей дорогу. Но пройти мимо него молча Фиона не могла.

Она подняла голову и сразу поняла по выражению его глаз — или в столь тусклом свете ей это лишь показалось, — что он сердится.

Продолжать путь было невозможно.

На протяжении нескольких мгновений они молча смотрели друг на друга. В отличие от нее герцог, в вечернем килте с спорраном на поясе и кружевным жабо на груди, смотрелся великолепно.

«Наверное, он не понимает, что я здесь делаю», — подумала Фиона, но не успела она произнести и слова в свое оправдание, как герцог заговорил первым:

— Где вы были, мисс Уиндхэм?

Его голос прозвучал очень резко, даже грубо, и Фиона не на шутку испугалась.

Все, что она только что собиралась сказать ему, тут же улетучилось из ее головы.

— Я… ходила… — Услышав, каким дрожащим, жалким и неуверенным был ее собственный голос, она еще больше смутилась.

Глаза герцога гневно сверкнули.

— Не пытайтесь мне лгать! Я сам знаю ответ на заданный вам вопрос! Я думал, вы не такая!

Фиона приподняла подбородок и непонимающе уставилась на него.

— Я… я не… — Ее голос опять оборвался.

— Получили достаточно удовольствия или хотите еще? — злобно и презрительно спросил герцог. Его голос гулким эхом отразился от темных стен в другом конце длинного коридора.

Он неожиданно обхватил ее за талию и резко притянул к себе. Она вскрикнула, но ее вопль заглушили его губы, прижавшиеся к ее губам.

Он принялся целовать ее — грубо, властно, жадно. Она почувствовала боль и отвращение, но была настолько ошеломлена, что в первое мгновение не могла даже сопротивляться.

Придя в себя, Фиона с ужасом обнаружила, что герцог крепко сжимает ее руки, и поняла, что не в состоянии вырваться из его объятий.

Ей хотелось не просто вырваться из них, но и нанести ему ответный удар. Влепить ему пощечину, сделать ему так же больно, достойно отомстить, но она не могла и пошевелить руками.

Фиону еще никогда в жизни не целовал мужчина. О том, что женщина может оказаться столь беззащитной и жалкой перед напором мужской силы и грубой страсти, она даже не подозревала раньше.

Целуя ее, он до сих пор причинял ей боль, но к ее великому удивлению, ярость и страх, возникшие в ней в первую секунду, постепенно ослабли.

Вскоре исчезла и боль. Его губы становились все более мягкими, но вместе с тем более властными.

«Я должна высвободиться, должна защищаться», — думала Фиона.

Она попыталась это сделать, но, почувствовав, что с ней происходит что-то странное, никогда раньше неведомое ей, замерла.

Какая-то теплая, непреодолимая, непонятная волна разлилась по всему ее телу, наполнила грудь, обожгла губы, кровоточащие от безудержной силы и необузданности поцелуя герцога.

Это было такое незнакомое и совершенно неожиданное ощущение, что на какое-то время Фиона позабыла обо всем на свете. Она чувствовала лишь одно: что ощущение это лишь усиливалось, разрасталось в ней, все больше подчиняя ее своей странной власти.

Фиона была не в силах анализировать свое состояние. Она с удивлением прислушивалась к новым эмоциям, к блаженству, с головой окатывавшему ее, подобно трепетным и ласковым морским волнам.

Фиона ничего не понимала, но с изумлением сознавала, что и не хочет понимать. Она таяла и растворялась в неумолимом, мощном, горячем восторге.

Вдруг герцог поднял голову, медленно разжал руки. Фиона была свободна, тем не менее не двигалась с места. Она не могла говорить, даже думать о чем-то…

— Черт вас побери! — сказал он хрипло, и ей показалось, его голос шел откуда-то из самых глубин его существа.

Он резко повернулся к ней спиной — так же неожиданно, как прижал ее к себе — и торопливо пошел прочь. Его юбка в складку нервно покачивалась в такт решительным шагам.

Фиона еще долго стояла на том же месте, пытаясь понять, что произошло, стараясь осознать свои чувства, отчаянно силясь мыслить ясно…

Потом медленно, невероятно медленно — ведь каждый шаг давался ей с трудом — добралась до своей комнаты, упала на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Проснувшись наутро и вспомнив о случившемся, Фиона почувствовала, что ее щеки заливает густая краска.

«Может, это игра воображения или сцена из необъяснимого сна?» — размышляла она, хотя понимала, что все, что произошло вчера — правда.

Прошлой ночью, вернувшись в спальню и забравшись в мягкую постель, она долго не могла заснуть. Герцог поцеловал ее в приступе гнева, который, как ей подсказывало сердце, был вызван обыкновенной ревностью. Самым невероятным в этой истории являлось то, что она получила от этого необычного поцелуя несказанное удовольствие.

Как ни страшно было в это поверить, это произошло.

В любом случае он вел себя так повелительно и неумолимо, что она не имела и малейшей возможности вырваться из его сильных рук, прервать этот поразительный поцелуй. Первый в ее жизни.

Фиона тут же вспомнила, что не очень-то стремилась его прерывать, что не хотела прекращать то блаженство, которое он дарил ей.

«Может, я сошла с ума?» — думала она, но понимала: подобное объяснение в случае возникновения осложнений никому не понравится.

Нужно было вставать с кровати, будить Мэри-Роуз, а потом целый день давать ясные ответы на ее многочисленные вопросы.

Она представила, что ей предстоит, и заранее продумала, что должна говорить:

— Да, твой дядя разрешил тебе учиться рыбачить!

— Да, я попытаюсь договориться с Дональдом, чтобы он уже сегодня утром отвел нас на реку.

— Да, ты будешь удить рыбу точно так же, как твой папа, когда был маленьким.

— Да!

— Да!

— Да!

Она, конечно, отвечала на все вопросы любимой племянницы, но ее мысли — нескончаемая их вереница — крутились вокруг вчерашнего происшествия.

Они навестили Ролло, жившего в огромной конуре, и Мэри-Роуз накормила его лакомыми кусочками, припасенными за завтраком. Приходить к полюбившемуся ей псу вошло у них в привычку. Вернувшись в свои комнаты, они, как обычно, занялись изучением элементарных наук.

— Я хочу поиграть на пианино, тетя Фиона, — сказала Мэри-Роуз.

— Сейчас очередь арифметики, дорогая моя, — ответила Фиона.

— Но почему? Задачи такие скучные! А таблицы я и так знаю.

Этот спор возникал между ними каждое утро, но сегодня он показался Фионе, как и все остальные привычные явления, необыкновенным.

Принесли записку от мистера Мак Кейта. Ровно в одиннадцать Дональд будет ждать их внизу с двумя пони — для Мэри-Роуз и для мисс Уиндхэм.

В любой другой день, подумала Фиона, она пришла бы в настоящий восторг от представляющейся ей возможности прокатиться на шотландском пони.

Но этим утром у нее было ощущение, что все ее тело обмякло от прикосновения горячих, страстных, властных губ герцога.

Все, о чем она могла думать, так это о его сильных руках, подаривших ей невероятные, сладостные, ни на что не похожие переживания.

Дональд с радостью выслушивал щебетание Мэри-Роуз и охотно отвечал на все вопросы о ее отце, поэтому Фиона спокойно углубилась в свои собственные раздумья.

Когда они приехали к реке, Дональд принялся рассказывать девочке, как правильно забрасывать удочку.

Он оказался талантливым учителем, терпеливым, умеющим доходчиво объяснять. А Мэри-Роуз страстно желала поймать такую же рыбу, как Иан, поэтому слушала его с большим вниманием.

— Посмотри, тетя Фиона! Ты только посмотри, как я забрасываю удочку! — то и дело кричала Мэри-Роуз.

Поймав молодого лосося, она запрыгала от радости.

Эта единственная рыбешка и составила весь улов, но для Мэри-Роуз хватило и этого. Ее счастью не было предела: по дороге домой она не переставала восторгаться своей удачей.

«Интересно, где герцог? — взволнованно думала Фиона, когда они приближались к воротам замка. — На прогулке или в столовой за ленчем?»

Уложив оживленно рассуждающую о завтрашней рыбалке Мэри-Роуз в кровать, Фиона направилась в свою комнату.

Послышался стук в дверь.

На пороге стоял слуга.

— Его светлость желает вас видеть, мисс! Он ждет вас в библиотеке.

Фионе показалось, она лишилась дара речи. Опомнившись через пару мгновений, она пролепетала, не узнавая собственного голоса:

— Пожалуйста… передайте его светлости, что я… что я скоро подойду…

Ей требовалось некоторое время. На то, чтобы собраться с мыслями, чтобы продумать, что говорить ему. Как объяснить, что она не делала ничего такого, в чем он ее подозревал.

Вообще-то… Разве стоит перед ним оправдываться? С какой стати?

Он нанес ей оскорбление, а она собиралась извиняться! Да как ему в голову могли прийти столь гадостные мысли?

— А! — воскликнула Фиона, неожиданно все понимая. Точно так же его отец отнесся когда-то к Роузмэри, даже не видя ее: как к разгульной девке, проститутке!

Как хорошо, что у Фионы были свидетели. Люди, которые могли рассказать герцогу, куда она ходила вчера вечером.

Миссис Мередит зашла к ней рано утром, чтобы сообщить о значительном улучшении состояния Джинни. Позднее Фиона сама поднялась к ней и убедилась, что жар, как она и предполагала, спал.

— Ей гораздо лучше, мисс, — радостно повторяла миссис Мередит. — Эти ваши травы — просто волшебство какое-то! Не зря, наверное, ее милость твердит о колдовстве!

Фиона нахмурилась.

— Надеюсь, леди Мораг просто шутит, миссис Мередит, — как можно спокойнее сказала она. — В травах нет ничего волшебного. Сами подумайте!

— Я все прекрасно понимаю, мисс, — ответила миссис Мередит. — Только не принимайте близко к сердцу болтовню ее милости.

Фиона удивленно уставилась на экономку, а та продолжила:

— Вы слишком красивая для таких занятий, какие возлагаете на свои плечи, мисс. Вам нужно найти хорошего мужа.

Такого, который защищал бы вас от обидчиков, который с кем угодно мог бы вступить за вас в бой!

Фиона рассмеялась.

— Я сама умею за себя постоять, миссис Мередит.

— У мужчин более сильные кулаки, — качая головой, ответила экономка.

Фионе в голову пришла неожиданная мысль. Ей нужен мужчина! Мужчина с сильными кулаками, умеющий побеждать в боях. Мужчина, способный толково объяснить герцогу, что она вовсе не распутница.

— Как он посмел? — спросила Фиона у воцарившейся в комнатах тишины, все еще не решаясь выйти.

Ей хотелось ненавидеть его с той же силой, с какой она ненавидела его всю свою жизнь, но теперь в ее сердце не было ненависти…

Почти не помня себя от волнения, Фиона прошла по длинному коридору и свернула у гостиной.

Библиотека располагалась напротив.

Это помещение поражало любого, кто сюда входил, спокойствием, величием, сдержанной красотой. Вдоль стен здесь тянулись длинные полки, заполненные книгами. Вся обстановка настраивала на серьезный, спокойный лад.

Фиона же, когда перед ней раскрыли дверь, увидела лишь одно: человека, который ждал ее.

Герцог задумчиво стоял у камина у противоположной стены, и Фиона только сейчас поняла, что собиралась с мыслями слишком долго.

Ее сердце бешено заколотилось, а по спине пробежали мурашки, и ей не оставалось ничего другого, как, окинув его беглым взглядом, опустить свои темные ресницы. На фоне белой кожи они выглядели невероятно густыми.

Она чувствовала, что ее охватывает дрожь, и понимала, что это глупо, нелепо, ужасно смешно, но ничего не могла с собой поделать.

«Я должна объяснить ему, вернее, высказать ему все, что думаю», — твердила себе Фиона, приближаясь к герцогу.

Подойдя к нему, она почувствовала, что ее захлестывает смущение.

«Я обязана поклониться, — пронеслось в ее голове. — И начать разговор».

Не успела она вымолвить и слова, даже еще не взглянула на него, как услышала его голос — странно изменившийся, почти неузнаваемый.

— Я хочу извиниться перед вами. Пожалуйста, простите меня.

Глава пятая

Ей почудилось, прошла целая вечность, прежде чем она осмелилась поднять глаза.

Увидев выражение лица герцога, Фиона пришла в полное замешательство.

— Моему поступку нет оправдания, — продолжил он тем же тихим голосом. — Кроме единственного: я просто потерял голову, увидев вас в коридоре. В приступе ревности решил, что вы были с Торкуилом.

— Да как… вы… могли… подумать… обо мне… такое? — растерянно спросила Фиона.

Ей хотелось казаться разгневанной, но она выглядела лишь смущенной и сознавала это.

— Я уже сказал вам, что от ярости лишился рассудка, — повторил герцог.

На протяжении нескольких минут они молча смотрели друг на друга.

«Я совсем не знаю этого человека», — думала Фиона, чувствуя в то же время, что прекрасно понимает состояние герцога. Любые объяснения и извинения были излишни.

— Что нам делать? Скажите, помогите мне. Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, — тихо сказал герцог. — Я пытался подавить, изгнать из себя проклятую ревность. Теперь я понимаю, что поступил ужасно, но это не решает проблему.

Фиона, совершенно сбитая с толку, решила вернуться к тому, с чего планировала начать эту беседу. Следовало объяснить ему, куда она ходила вчера вечером и рассеять тем самым остатки сомнений.

— Вам говорили, что вчера… я ходила к больной Джинни? — спросила Фиона.

— Миссис Мередит взахлеб рассказала мне сегодня утром, какие чудеса вы вытворяете при помощи своих трав. Тогда-то я и понял, что поступил как последний дурак, — ответил герцог.

Он взглянул ей в глаза, помолчал и продолжил.

— Хотя… Если бы этого не случилось, я так до сих пор и находился бы в своем аду, в котором живу вот уже много лет. Вчерашний поцелуй был частичкой блаженства, райского блаженства…

— Я… только вчера… узнала… о том… в чем вас… обвиняют, — нерешительно пробормотала Фиона.

— Я догадываюсь, кто вам поведал об этом: конечно, Торкуил, — резко ответил герцог.

И, прищурив глаза, ухмыльнулся.

— Он подумал… что… я должна об этом знать… Я сама спросила… почему… вы… живете столь… замкнуто и одиноко… в своем замке…

— И что же? Когда он рассказал вам об этом, что вы почувствовали? — спросил герцог, не глядя на нее.

Она ощутила, как трудно ему обсуждать эту тему, и постаралась ответить как можно более искренне:

— Мне очень жаль, я… так вам сочувствую…

— Я не нуждаюсь в вашей жалости!

— Я вам ее и не предлагаю. Граф свято верит в вашу невиновность.

— А вы?

Фиона посмотрела ему прямо в глаза, и те незначительные сомнения, что тревожили ее душу, мгновенно улетучились.

— Я убеждена, что вы не способны на убийство.

Из груди герцога вырвался торжествующий возглас. Он вытянул вперед руки, но, опомнившись, резко опустил их.

— Вы действительно верите в меня?

Фиона кивнула. Она была так растрогана, что не решалась разговаривать, боясь расплакаться.

— Тогда все остальное не важно, — ответил он с вздохом. — Кстати, вы не ответили на мой вопрос: что нам теперь с вами делать?

Фиона растерянно развела руками.

— Не знаю…

Герцог опять вздохнул, глубоко и порывисто, словно собираясь с силами.

— Я предложил бы вам выйти за меня замуж, если бы это было возможно…

Фиона почувствовала, что величественная старинная библиотека наполнилась вдруг волшебным, прозрачным сиянием.

Не найдя для ответа подходящих слов, она просто продолжала смотреть ему в глаза. Они излучали теперь отчаяние и нежность.

В ней возникло вдруг то же ощущение, которое вызвал его вчерашний поцелуй: по телу разлилась обжигающая, пьянящая волна.

Они были очарованы друг другом, между ними неожиданно возникла та восхитительная связующая нить, которая заставляет позабыть обо всем на свете. Внезапно рассеялись сомнения, страхи и предубеждения, отошла на задний план существовавшая на протяжении стольких лет вражда и ненависть.

Были лишь мужчина и женщина, таким странным образом попавшиеся в столь примитивную ловушку. Ловушку, прекраснее которой не знавало человечество.

— Я понял это в тот момент, когда впервые увидел вас, — с чувством прошептал герцог.

— Поняли… Поняли что?

— Что люблю вас!

— Разве… такое… возможно? Я ведь… ужасно… вас ненавидела…

— Я прекрасно знал, чем порождена ваша ненависть. Я ненавидел себя сильнее, когда узнал о гибели Иана. Вы даже представить себе не можете, что я пережил, — воскликнул герцог.

Фиона удивленно захлопала ресницами.

— Я хотел поговорить с вами об этом, хотел все объяснить, но… — Он замолчал, подбирая нужные слова. — Наверное, гордыня помешала мне открыться вам сразу, как только вы приехали в замок. И потом… Какая-то часть моей души желала, чтобы вы продолжали меня ненавидеть.

Она ошарашенно пожала плечами. Он улыбнулся. Его лицо смягчилось и просияло. Цинизм и жесткость, которые так старили его, на мгновение бесследно исчезли.

— Вы презирали меня еще до того, как мы познакомились, — продолжил говорить герцог. — Я относился бы к вам не лучше, если бы знал о вашем существовании.

— Я… догадываюсь… — пробормотала Фиона.

— Когда вы вошли в гостиную, я сразу подумал, что вы такая, какой будет Мэри-Роуз, когда вырастет. Вы ворвались в мою жизнь как упрямый луч солнца, озарили тьму, в которой я мучительно тону в течение долгих лет. Мне показалось, мой мир перевернулся.

— Неужели… это правда?

— Давайте присядем, и я расскажу вам все, что со мной произошло, — предложил герцог.

С того самого момента, как Фиона остановилась перед ним, придя сюда, она так и не двигалась с места. А теперь почувствовала, что у нее уже кружится голова, а ноги едва не подкашиваются от усталости.

Она осмотрелась вокруг, ища глазами кресло или скамейку, как вдруг почувствовала прикосновение его руки к своему локтю. Герцог бережно проводил ее к дивану.

Усевшись с ней рядом, он пристально посмотрел ей в глаза.

— Перво-наперво мне хотелось бы объяснить вам свое поведение по отношению к Иану. Думать о том, что когда-нибудь я вновь увижу в ваших глазах ту же ненависть, какая горела в них в самом начале нашего знакомства, просто невыносимо, — воскликнул он.

— Я всегда полагала, что вы… жестокий и несправедливый, — призналась Фиона.

— Я сразу понял это и, к сожалению, ничего не мог изменить.

— Расскажите мне обо всем… с самого начала… пожалуйста, — взмолилась Фиона.

— Когда Иан написал нам, что собирается жениться на женщине, которая выступает на публике да еще и берет за это деньги, скажу вам честно, я был поражен ничуть не меньше, чем отец.

— Она была… вынуждена этим заниматься. Мы крайне нуждались в деньгах… чтобы платить за лечение папы.

— Убеждение, что актерское дело — ремесло грязное, низкое и недостойное так глубоко сидело в сознании отца, что он даже не желал разбираться в том, что избранница Иана не актриса, а музыкант. Хотя… то же самое можно сказать и обо мне.

Он помолчал, потом продолжил:

— После того как первая волна потрясения по поводу женитьбы брата неизвестно на ком схлынула, я должен был написать ему или — если бы смог — сам поехать в Англию и посмотреть, как он живет.

— Почему вы этого не сделали? — спросила Фиона.

— Отец убил бы меня, если бы прознал о моих намерениях. Получив известие, что Иан все-таки женился, он пришел в такое бешенство, что был готов воспользоваться старинным правом старейшины о жизни и смерти. Его применяли когда-то в отношении родственников и последователей. Оно разрешало казнить бунтарей и нарушителей.

— Звучит… ужасно! — пробормотала Фиона. — Хотя в чем-то… в самой малости… я могу понять вашего отца… когда ставлю себя на его место.

— Вы не в состоянии его понять, — ответил герцог, печально улыбаясь. — Для этого нужно пожить в шотландском клане, подобном нашему, где родственники тесно связаны друг с другом. Мы на протяжении веков держались в стороне даже от других кланов.

— А после смерти вашего отца? — спросила Фиона. — Разве тогда… вы не могли возобновить отношения с Ианом?

— Я намеревался это сделать, — ответил герцог. — Мы с Ианом всегда были очень дружны и многое значили друг для друга. Я очень надеялся, что Иан поймет и простит меня.

— И… что же? — Фиона непонимающе пожала плечами.

— Наверное, люди, живущие на протяжении многих лет бок о бок, способны читать мысли своих близких, — с грустной усмешкой сказал герцог. — Отец каким-то образом разузнал о моих планах.

Последовала напряженная пауза, и, не выдержав, Фиона просила:

— Что… произошло?

— Находясь на смертном одре, он заставил меня поклясться на дирке — длинном шотландском ноже, что я никогда не буду искать контакта с Ианом. Это самая священная и торжественная клятва, которую только может дать шотландец.

— О нет! — вскрикнула Фиона.

— Я колебался, но был вынужден исполнить его волю. Отчасти потому что он умирал, отчасти потому что, несмотря на все его ошибки и недостатки, я всегда почитал его и восхищался им. Сыграла роль и привычка безоговорочно подчиняться ему во всем.

— Представляю, как вам было трудно, — задумчиво произнесла Фиона.

— Для себя я сделал небольшую оговорку: если Иан сам захочет связаться со мной, то я отвечу на его порыв, ведь в таком случае инициатива будет исходить не от меня.

Фиона сцепила пальцы в замок.

— Если бы только Иан мог знать об этом! Он с такой надеждой ждал вестей от вас, когда ваш отец скончался, и долго отказывался верить, что вы тоже… отреклись от него.

— Может, мне следовало нарушить эту чертову клятву? — спросил герцог.

Вопрос показался ей настолько неожиданным, что она резко повернула голову и в изумлении расширила глаза. По тону, каким он его задал, было понятно, что для него очень важно получить ответ.

Некоторое время Фиона молчала. Герцог ждал, напряженно гладя на нее, ловя каждый ее вздох, прислушиваясь к каждому движению. По-видимому, он настраивался услышать нечто осуждающее, она ведь уже не раз в резкой форме высказывала о нем свое — как выяснилось, ошибочное — мнение.

— Принимая во внимание то, как много значат для такого человека, как вы, существующие в клане традиции и правила, — спокойно заговорила наконец Фиона, — думаю, нарушить клятву такого рода… данную при подобных обстоятельствах, было просто невозможно.

Она видела, как герцог с облегчением вздохнул, как смягчилось его лицо.

— Мне так хотелось, чтобы вы ответили именно так! — почти прокричал он. — Дорогая моя, вы — олицетворение всего того, что я мечтаю иметь и боготворить в жизни. Вы прекрасны не только внешне, но и внутренне.

Фиона покачала головой и махнула рукой, пытаясь остановить его.

— Вы не должны… говорить мне… подобные вещи… — Она смущенно кашлянула и отвела взгляд в сторону. — Мы разговаривали об Иане. Господи! Остается только сожалеть, что он сам обо всем не догадался. Ведь все могло сложиться по-другому, и его жизнь прошла бы более… счастливо.

— Если бы Иан узнал о том, что меня останавливало, он бы все понял, — продолжил герцог. — Понимаете, отец для нас обоих являлся не только родителем, но и старейшиной. Мы были обязаны выполнять все его указания и четко знали, что неповиновение воспримется им как измена.

Фиона грустно улыбнулась.

— Тем не менее Иан женился на моей сестре. Потому что любил ее.

— Представляете, до настоящего момента я не мог понять своего брата. А вы доказали мне, что любовь бывает сильнее преданности роду, сильнее устоявшихся веками традиций и обычаев.

Фиона отвернулась, покраснев.

— Мне кажется, вам не следует говорить мне подобных слов, — пробормотала она. — Я все больше и больше понимаю, сколь высокий пост вы занимаете. Для меня это другой мир, а вы чувствуете себя в нем превосходно.

— Не превосходно, — возразил он. — Сомневаюсь, что клан доверяет мне так же, как доверял моему отцу.

— Да как… можно… подозревать вас… в совершении настолько тяжкого… преступления? — Фиона возмущенно покачала головой.

— Рэнноки не задумываясь бросятся в бой и умрут за меня, — спокойно сказал герцог. — Они последуют за мной, куда бы я ни повел их. Но в вопросе об исчезновении моей жены… Все сомневаются, что это происшествие — не моих рук дело.

— Это ваше личное мнение.

— Естественно, ведь я не могу разговаривать об этом с кем бы то ни было. — Герцог с горечью усмехнулся.

— Я видела выражения лиц многих слуг, проживающих на территории замка, — воскликнула Фиона. — И убеждена: все они, подобно графу, не верят, что вы способны совершить что-то низкое и страшное.

Словно не в силах противостоять эмоциям, герцог порывисто взял руку Фионы и поднес ее к губам.

— Спасибо вам. Я уже сказал, что вы — луч солнца в моем темном мире. Только что ваш свет проник мне в самое сердце и отогрел его. На протяжении долгих лет его сковывал колючий лед.

Фиона вздрогнула. Не только потому, что слова герцога до сих пор казались ей невероятными, — в это мгновение она почувствовала прикосновение его теплых губ к своей руке.

Внезапно охватившее ее желание слиться с ним в поцелуе, таком же горячем и страстном, как вчера, пугало и настораживало.

Герцог поднял голову и, как будто прочитав ее мысли, прошептал:

— Я тоже хочу этого, хочу так сильно, дорогая моя, что вынужден попросить вас уйти.

От неожиданности и отчаяния Фиона ахнула.

— Нет! Как вы можете…

— Вы полагаете, я в состоянии позволить вам остаться? — спросил он. — Вы ведь уже поняли, каким безудержным я бываю…

— По крайней мере можно просто быть… рядом, — прошептала Фиона.

— И этого нам достаточно? Я желаю вас, хочу, чтобы вы стали моей женой, мечтаю обнимать вас, ласкать, сейчас и каждую ночь до конца своих дней! Неужели вы думаете, что я смогу, любя вас, находиться от вас на допустимом приличиями расстоянии?

Он отпустил ее руку, поднялся с дивана и принялся нервно расхаживать взад-вперед.