И вот он нашел его, пусть и при столь странных, даже трагических обстоятельствах.

Лорд не чувствовал за собой вины, убив Винченте. Он, в сущности, не намеревался убивать его. Но этот человек сам тем или иным образом мучил и губил людей.

Его смерть избавила, вероятно, немалое число юных и невинных девушек от его скотской похоти.

— Не стоит и думать о нем, — решил лорд Миер.

Он надеялся, что и Флоренчия, и ее отец скоро забудут пережитый ими ужас.

В конце концов о подлости Винченте перестанут вспоминать, как и о злодействах тех, кто жили до него.

Не случайно мир знал лишь о сокровищах культуры Флоренции и не вспоминал о том дурном и жестоком, что происходило в этом городе.

Как раньше лорд строил планы спасения своей возлюбленной, так сейчас он думал о том, что их жизнь озарит ангельский свет, В ней будет царить любовь. Глава 7

Флоренчия стояла у окна, глядя на английский пейзаж.

Она не представляла себе, что трава в Англии такая зеленая, а озеро, на которое открывался вид с террасы, так красиво, а по его серебристой поверхности безмятежно скользят черные и белые лебеди.

В парке под огромными вековыми дубами разгуливали пятнистые олени, и она видела, как стая белых голубей взлетела и направилась к дому.

Девушке казалось, что она не живет, а грезит с того самого момента, когда лорд Миер явился ночью в палаццо, чтобы сказать ей, что она и ее отец спасены.

Каждую минуту она благодарила Бога за то, что этот удивительный, необыкновенный мужчина вошел в ее жизнь.

Когда в ту ночь лорд оставил ее, всю трепещущую после его поцелуев, Флоренчия, задыхаясь от восторга, со всех ног кинулась к брату.

Он спал в той самой комнате, в какую раньше через балкон проник лорд Миер.

Рывком распахнув дверь и на ощупь пробираясь в темноте к кровати, она крикнула:

— Проснись, Антонио! Проснись! Мы едем в Англию!

Антонио пошевелился и удивленно спросил, что случилось.

— Слушай, Антонио, — заговорила Флоренчия, — вставай скорее, я должна рассказать тебе что-то важное!

Антонио сел на постели и зажег свечу. С изумлением глядя на сестру, он спросил:

— О чем это ты? Почему в Англию?

— Лорд Миер спас и папу, и меня! Винченте мертв! Казалось, князь Антонио задохнулся, услышав это.

— Возможно ли? Ты уверена?

— Конечно, конечно, уверена! — в восторге повторяла Флоренчия. — Лорд Миер сумел похитить и снимки, и негативы. Они сожжены. Больше отцу нечего бояться!

— Господи! Не могу поверить!

— Это правда! Правда! Но мы должны покинуть Флоренцию раньше, чем станет известно о смерти Винченте. Торопись же, Антонио! Папа сейчас разбудит слуг и сообщит им, что нам необходимо немедленно уехать в Париж, потому что там тяжело заболел один из наших родственников.

— Ничего не понимаю, — в полном недоумении произнес Антонио, откидывая со лба прядь темных волос.

— Я знаю, это звучит как сказка, но об этом мы поговорим позднее. А сейчас одевайся и вели камердинеру упаковать все, что может понадобиться. — Флоренчия направилась к двери и, уже выходя, предупредила:

— Не забудь — слугам надо сказать, что мы едем в Париж. Но на самом деле лорд Миер приглашает нас погостить в его имении в Оксфордшире.

И не дожидаясь ответа брата, Флоренчия побежала в комнату отца.

Он уже был почти одет, а его камердинер укладывал дорожный сундук в соседней комнате. Поцеловав отца, девушка побежала собираться.

В коридоре ей встретился дворецкий, встревоженный суматохой в доме. Князь поручил ему отправить нарочного в дом ювелира Джованни и торопливо написал тому записку.

Джованни хранил колье в личном сейфе в собственном доме. Оно было слишком ценно, чтобы оставлять его на ночь в мастерской на Понте-Веккью. Слуга должен был привезти колье после того, как Джованни сделает его эскиз.

Когда через несколько часов они прибыли в Париж, лорд Миер уже ждал их, чтобы проводить на Северный вокзал. Его собственный вагон был прицеплен к идущему в Кале поезду, согласованному с пароходным расписанием. Увидев лорда в Париже, Флоренчия снова ощутила, как она счастлива и как сильно любит его. Ей хотелось летать или хотя бы танцевать на серебристых водах Сены.

Помогая ей выйти из вагона, лорд Миер видел, как ее лицо сияет. И когда их руки соприкоснулись, ему показалось, что даже брак не сделает их ближе друг к другу.

В Париже ярко светило солнце, цвели каштаны. Флоренчия с любопытством оглядывалась вокруг, а лорд Миер прошептал:

— В один прекрасный день я привезу тебя сюда снова, и ты увидишь, что Париж — это город, созданный для любви и смеха.

От его слов по ее телу пробежал трепет, и ей подумалось, что совсем не важно, где они, лишь бы они были вместе. И любовь, и смех, и много других чудесных вещей всегда будут с ними.

Они остановились в просторном шато на окраине Кале.

Его хозяева были давними друзьями отца лорда Ми-ера. Эти старые аристократы сразу обнаружили, что у них много общего с князем ди Соджино. Антонио старался не докучать влюбленным своим присутствием, и лорд Миер с Флоренчией отправились в городскую оранжерею.

Как только они остались одни, лорд сказал:

— Дорогая моя, я еще не имел возможности сказать тебе, как ты прекрасна и как я счастлив от того, что все твои беды позади.

— А я все это время искала и не находила слова, чтобы поблагодарить тебя.

— Мне не нужно никаких слов. Только бы никогда больше не видеть страха в твоих глазах.

— Теперь мне нечего бояться, и я верю, что ты всегда сумеешь рассеять мои страхи, даже если они появятся вновь.

Лорд привлек ее к себе и долго смотрел ей в глаза.

— Ты совершенство, моя мадонна! Я искал тебя всю жизнь и не верил, что когда-нибудь найду не на картине, а в действительности.

Его губы нашли ее, и лорд целовал девушку, пока их сердца не забились неистово в унисон и невообразимый экстаз не охватил их обоих.

На следующий день они пересекли Ла-Манш. В Дувре их ждал собственный поезд лорда Миера, который должен был отвезти их в Миер-парк.

Флоренчия пришла в восторг, как маленькая девочка, которая вдруг получила в свое распоряжение целый дом.

Она осматривала поезд с таким любопытством, что лорд Миер нежно улыбнулся ей и сказал так, чтобы никто, кроме Флоренчии, не услышал его слов:

— Обожаю смотреть, когда ты ведешь себя как дитя! До сих пор ты была очень серьезной и озабоченной. Но сейчас ты совсем другая.

— Совсем, совсем другая, и все благодаря тебе! — прошептала Флоренчия.

Лорд улыбнулся. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее и сильнее он любил ее.

Почти с мальчишеским пылом лорд предвкушал, как будет показывать ей свой дом и сад, с которыми у него было так много связано.

Однако, когда они прибыли в Миер-парк, было уже довольно поздно, и после обеда лорд предложил гостям отдохнуть.

Когда они поднялись наверх, Антонио задержался, и лорд Миер понял, что тот хотел бы поговорить с ним.

— В чем дело, Антонио? — спросил он. После минутного колебания молодой человек проговорил:

— Я хотел вас спросить: как вы думаете, простит ли меня когда-нибудь ваша сестра?

— Я и сам думал об этом, — признался лорд Миер, — потому что, если это не очень смутит вас, то единственно, кого я хотел бы видеть на своей свадьбе, это Дженнифер.

— Возможно, она поймет, почему я вел себя таким образом, когда услышит всю нашу историю, — нерешительно произнес Антонио.

— Я надеюсь, что так и будет, — сказал лорд Миер, чтобы успокоить его. — Завтра я намерен поговорить с вашим отцом о нашей свадьбе с Флоренчией. Я хочу, чтобы это произошло как можно скорее.

Больше он пока ничего не сказал, но у него было предчувствие, что князь, несмотря на всю свою благодарность, может возражать против брака дочери с человеком другого вероисповедания. Поэтому на следующее утро лорд не слишком удивился, когда князь выразил желание поговорить с ним наедине. После завтрака лорд Миер провел князя в свой кабинет.

— Я уверен, вы поймете, — начал князь, — что счастье моей дочери — главное для меня. Мы перед вами в величайшем долгу, но вы знаете, мы католики. При заключении брака, особенно когда дело касается семьи столь древней, как наша, католическая церковь считает обязательным, чтобы дети, которые родятся от этого союза, воспитывались в католической вере.

Лорд Миер ответил:

— Мне это известно, ваше высочество, и мне кажется, я знаю решение этой проблемы. Пятьдесят лет назад мой дедушка женился на графине Марии-Терезе де Бошан, чей род во Франции столь же уважаем, как ваш в Италии. Бабушка была католичкой, но мой дед, четвертый лорд Миер, очень гордился тем, что Миеры поддерживали протестантов со времен Генриха VIII. И они решили, что их дочери будут воспитываться в католической вере, а сыновья — в протестантской.

— И это оказалось приемлемым для обеих церквей?

— Несомненно. И этот брак был таким счастливым, что о них ходили легенды. Князь коротко засмеялся.

— Вы еще раз, Инграм, сняли тяжкий груз с моих плеч. В таком случае, я думаю, никто не станет порицать меня за то, что я допустил брак, который не одобряет церковь.

— Я надеялся, что вы согласитесь, — сказал лорд Миер. — Мы поженимся не здесь, в домашней часовне, а в маленькой католической церкви на самом краю моих владений. Я надеюсь, нам удастся сохранить церемонию в тайне.

Лорд Миер намеревался приказать запереть двери церкви на замок да еще распустить слух среди местных жителей, что брак будет заключен между иностранными подданными.

По его разумению, Бог, который помог ему спасти Флоренчию от ужасов брака с Винченте, был тот, кому молилась она.

Он считал, что молитвы, исходившие из глубины их сердец, были услышаны, потому добро восторжествовало.

Когда Флоренчия станет его женой, вместе они изгонят из своей жизни все дурное и постараются, насколько это будет в их силах, сделать счастливыми тех, кто их окружает.

Эти мысли странным образом отличались от того, что он исповедовал всю свою сознательную жизнь.

Флоренчия пробудила в нем новые устремления, внушила новые идеалы, дотоле неведомые ему.

На следующее утро лорд Миер уехал в Лондон очень рано.

Он вез с собой колье, которое князь отдал ему сразу по прибытии в Миер-парк.

— Я послал записку Джованни, — сказал он лорду. — Он сделал рисунок и изготовит дубликат, о котором вы просили. Но… боюсь, это будет стоить очень дорого!

— Пусть это вас не беспокоит, — ответил лорд Миер. — Я знаю, вы все будете счастливы, зная, что колье вернется в семью, чтобы Антонио передал его своим детям.

Растроганный князь положил руку на плечо лорду Миеру.

— Я каждый день благодарю Бога за то, что мы познакомились с вами, — тихо сказал он.

В Лондоне лорд Миер немедленно отправился в дом зятя на Парк-лейн.

Как он и ожидал, ему сказали, что хозяева еще не вставали — было только девять часов утра.

Мгновение лорд Миер раздумывал, не пройти ли ему сразу в комнату сестры, но потом решил заехать позднее.

Через некоторое время он вернулся и прошел в гостиную. Маркиз завтракал.

— Боже праведный, да ведь это Инграм! Не ожидал тебя! Я слышал, ты за границей.

— Я только что вернулся и хочу повидать Дженни.

— Она еще в постели. Садись съешь что-нибудь. Из вежливости лорд Миер согласился выпить чашечку кофе.

— Твоя поездка в Париж была успешна? — спросил он, зная, что сейчас начнется пространный и довольно скучный рассказ.

Когда маркиз наконец закончил, он добавил:

— Я очень устал. Я становлюсь слишком стар для всех этих визитов с их бесконечными переговорами и обедами, которые следуют за ними!

— Тебе нездоровится, Артур? — спросил лорд.

— Я пока ничего не говорил твоей сестре, — ответил маркиз, — но по возвращении я побывал у своего врача. Он предупредил, что у меня не все в порядке с сердцем.

— Жаль слышать это!

— Он посоветовал поменьше волноваться, но при моем положении при дворе это не так-то просто.

— Тебе надо рассказать все ее величеству.

— Она вряд ли прислушается к моим словам, — мрачно произнес маркиз. — Как и все женщины, когда им что-нибудь нужно, ее величество требует, чтобы это было исполнено, причем немедленно!

— Не сомневаюсь, — улыбнулся лорд Миер, — но не стоит рисковать. Я уверен, что Дженни сказала бы тебе то же самое.

— Мне не хочется говорить с ней об этом. Плохое здоровье — скучная тема.

Лорд допил кофе и поднялся из-за стола.

— Хочу повидаться с Дженни, — сказал он. — Все-таки мой тебе совет, Артур, не берись за поручения, которые считаешь непосильными для себя.

Впрочем, лорд Миер знал, покидая гостиную, что зять не прислушается к его совету. Он слишком привык к влиятельному положению в придворных кругах. Лорд чувствовал, что маркиз, чего бы это ему ни стоило, будет исполнять свой так называемый долг до конца своих дней.

Войдя в спальню сестры, Миер в который раз поразился разнице в возрасте между нею и мужем.

Дженни недавно проснулась и казалась почти юной. Волосы рассыпались по ее плечам, лицо покрывал нежный румянец, глаза радостно блестели.

— Инграм! — воскликнула она. — Ты вернулся! О, милый, я только что думала о тебе!

— А я — о тебе.

С этими словами лорд Миер положил пакет с колье на покрывало перед сестрой.

Мгновение она робко смотрела на него, не осмеливаясь верить.

— Это… это действительно?.. — запинаясь, проговорила она.

— Это твое колье! — ответил лорд Миер, садясь на край кровати.

— О, Инграм, ты вернул его!

В ее глазах стояли слезы, она протянула к брату руки.

— Смогу ли я отблагодарить тебя? Лорд Миер поцеловал ее, (ютом, убедившись, что дверь закрыта, сказал:

— Это долгая история, Дженни.

Она потупила глаза под его взглядом, и краска залила ее лицо; лорд понимал, что ее смущает воспоминание о том, что произошло. Он рассказал ей все, что случилось со времени его отъезда во Флоренцию.

Дженни смотрела на него, пораженная столь необъяснимым стечением обстоятельств.

Наконец он сказал, что вся семья Соджино находится сейчас в Миер-парке.

— Они… здесь… в Англии?

— Было необходимо, чтобы они уехали еще до того, как будет объявлено о смерти Винченте. К тому же я намерен жениться на Флоренчии как можно скорее.

— Жениться на ней? — воскликнула Дженни.

— Я влюбился, — спокойно объяснил лорд Миер, — и не намерен ждать. Этого человека давным-давно следовало убить за то, что он проделывал с молодыми девушками.

— Ты считаешь, что брак следует сохранить в тайне?

— Только на ближайшее время. Ты одна будешь знать о нем. А месяца через три можно будет объявить всем. Он помолчал и добавил:

— Я прошу тебя поехать со мной. Мы с Флоренчией поженимся в четверг.

Дженни, запинаясь, ответила:

— Ты знаешь, Инграм, дорогой, как я желаю тебе счастья, но я… робею при мысли о встрече… с Антонио.

— Точно так же страдает он, думая о тебе. Поэтому, если можешь, лучше поедем со мной сегодня вечером. Тогда у вас будет целый день, чтобы объясниться.

Дженни мгновение колебалась.

— На самом деле я чувствую себя гораздо счастливее теперь, когда знаю, почему Антонио похитил колье! Было невыносимо унизительно думать, что он ухаживал за мной просто потому, что задумал… украсть колье, как обыкновенный вор!

Лорд Миер прекрасно понимал ее чувства.

Когда позднее они уже ехали в Миер-парк, он подумал, что сестра смущена, как молодая девушка перед встречей с возлюбленным.

Однако и брат, и сестра недооценили такт и любезность итальянцев.

Антонио приветствовал Дженни так естественно и непринужденно, что ее смущение развеялось, а после того, как ее представили князю и Флоренчии, Антонио под каким-то предлогом увел ее на террасу.

От лорда Миера не укрылось выражение глаз Антонио, когда тот увидел Дженни. Да и сестра показалась ему такой очаровательной, такой сияющей, какой он никогда не видел ее.

После обеда все расположились в гостиной.

Флоренчия рассказывала Дженни, какое впечатление на нее, произвело путешествие в поезде лорда. Глядя на Дженни, брат подумал, что она выглядит не старше Флоренчии.

Потом обе молодые женщины рука об руку ушли наверх.

Князь вскоре последовал за ними, оставив Антонио наедине с лордом Миером.

— Не хотите ли выпить чего-нибудь перед сном? — спросил лорд Миер.

— Нет, благодарю вас, — ответил Антонио. — Но есть одна вещь, о которой я желал бы сказать вам.

— Что же это?

Казалось, молодой князь с трудом подыскивает слова.

— Это касается Дженни? — пришел ему на помощь лорд Миер.

— Это может показаться вам преждевременным, — заговорил князь, — и, конечно, в вашей воле не одобрить этого, но я люблю вашу сестру и знаю, что она тоже меня любит.

На мгновение лорд Миер пришел в замешательство. Он уже подозревал об этом, но не предполагал, что это будет высказано так недвусмысленно.

— Я решил, что дождусь Дженни. Я знаю, ее муж много старше нее. Возможно, судьба окажется так же благосклонна ко мне, как была к вам, — сказал Антонио, — и в один прекрасный день мы сможем быть вместе.

Его неподдельная искренность была трогательна, и лорд Миер сказал:

— Я люблю свою сестру и могу только надеяться, что ей доведется испытать такое же счастье, что и мне.

— Благодарю вас, — ответил Антонио. — Я не хочу, чтобы вы думали, будто я собираюсь совершать что-нибудь предосудительное за вашей спиной, но Дженни говорила мне, что уже несколько лет не живет с мужем нормальной супружеской жизнью. Поэтому я не считаю, что веду себя неподобающе, говоря ей о моей любви.

— Я могу только надеяться, что вы оба найдете свое счастье, — ответил лорд Миер.

Прежде чем лечь, он зашел в комнату сестры пожелать ей спокойной ночи.

Как и утром, он подумал, до чего же молодо она выглядит.

Садясь на край постели и беря ее руку в свою, он понял, что маркиз не сумел подарить ей всех радостей и блаженства любви.

Мгновение он молчал, не спуская глаз с ее лица.

Потом сестра тихо спросила:

— Ты… удивлен, Инграм?

— Нет, конечно, нет. Все, чего я желаю тебе, — это быть такой же счастливой, какими будем Флоренчия и я.

Дженни бросилась брату на шею.

По ее лицу текли слезы, она все целовала и целовала его, не в состоянии выразить свою благодарность и надежду на счастье.

Лорд Миер и Флоренчия уехали в свадебное путешествие.

Он повез Флоренчию в свой охотничий домик в Лестершире, где намеревался провести с ней первую половину их медового месяца.

Потом он хотел повезти ее в Корнуолл.

Лорд полагал, что после всего, что она пережила во Флоренции, не стоит навязывать Флоренчии дальние путешествия.

Он правил упряжкой из четырех своих лучших лошадей, и его экипаж, казалось, летел, чуть касаясь колесами земли.

Они поженились в маленькой католической церкви, украшенной множеством лилий. Их было так много, что они закрывали голые стены и довольно уродливые колонны.

Лорд подумал, что белые лилии — это истинный символ чистоты Флоренчии.

Поскольку не было времени заказывать изысканное подвенечное платье, невеста была одета очень просто. Только поверх платья ее украшала прекрасная накидка из брюссельских кружев, достояние семьи Миеров на протяжении нескольких поколений.

Сверкающая алмазная диадема на голове Флоренчии тоже была фамильной драгоценностью рода Миеров.

Девушка была так прекрасна и так напоминала изображения святых, что, когда старый князь вел ее к алтарю, лорд подумал, что ей бы следовало стоять в одной из церковных ниш в сиянии свечей, горящих у ее подножия.

Служба была короткой, так как венчающиеся принадлежали к разным вероисповеданиям, но им с Флоренчией казалось, будто сам Бог благословляет их союз.

Вернувшись в Миер-парк, все выпили шампанского, и после легкого завтрака Флоренчия переоделась, чтобы отправиться в свадебное путешествие. Только Дженни и Антонио осыпали их лепестками роз.

— Именно так я и хотела выйти замуж! — сказала Флоренчия.

— Ты уверена? — спросил Инграм — Я боялся, что тебе будет недоставать подружек и толпы друзей.

— Все, чего я хотела, это быть наедине с тобою и Богом. А как ты угадал, что я люблю белые лилии больше всех других цветов?

— Ты сама похожа на белую лилию, — ответил лорд Миер, — или, как я подумал в церкви, — на святую. Мне следовало бы поклоняться тебе, вместо того чтобы на тебе жениться!

Флоренчия положила руку ему на колено.

— Я не очень святая, — застенчиво произнесла она.

— Я научу тебя, моя красавица, человеческой любви!

Флоренчия слегка вздохнула от счастья и прижалась к нему.

Лорд подумал, что нет на земле человека счастливее него.

Ночью, когда звезды сияли в незашторенные окна комнаты, Флоренчия, прикоснувшись щекой к щеке лорда Миера, прошептала:

— Ты… все еще любишь меня?

Он теснее привлек ее к себе, прежде чем ответил:

— Милая! Это я мог бы спросить тебя об этом!

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Я не представляла себе… до сегодняшней ночи… что любовь может быть такой прекрасной, такой упоительной, такой дивной!

— Я хочу, чтобы ты всегда думала так, потому что я почувствовал это с первой нашей встречи. Флоренчия глубоко вздохнула:

— Если любовь так прекрасна… как может кто-нибудь жениться без любви?

— Об этом тебе никогда больше не нужно думать! Ты замужем за мной, и мы любим друг друга.

— Я знаю. И это ты спас меня, ты развеял все ужасы, при мысли о которых… мне хотелось… умереть!

— А что ты чувствуешь теперь?

— Я хочу жить и любить тебя тысячу лет! Он засмеялся.

— Мы будем вместе целую вечность, мое сокровище. Никто и ничто никогда не сможет разъединить нас.

— Ты действительно веришь в это? Я думаю, так и должно быть. Когда я впервые встретила тебя, я знала, что ты тот, о ком грезила.

— А я знал, что именно тебя любил, когда восхищался мадоннами Рафаэля, хотя он писал свои картины почти четыреста лет назад.

Его губы были очень близко от ее губ, а его рука нежно ласкала шелковистую кожу.

— Ты не исчезнешь вдруг? Не вернешься обратно на полотно, оставив меня тосковать по тебе?

— Но я не картина!

Флоренчия произнесла это так, что лорд снова поцеловал ее, сначала очень бережно, как будто она представляла собой хрупкую драгоценность.

Потом, когда он почувствовал трепет ее тела, его поцелуй стал настойчивее.

Когда он оторвался от ее губ, Флоренчия сказала:

— Я и не знала, что любовь может быть такой непреодолимой, пылающей, словно огонь.

— Настоящая любовь похожа на все, что дарит нам природа, — на листья деревьев, на заснеженные пики гор, на безмерные глубины моря. А еще она — палящее солнце, огнем пронизывающее наши тела.

— Я чувствую это, когда ты целуешь меня, — прошептала Флоренчия. — Мне кажется, пламя сжигает меня без остатка. Я хочу стать частью тебя.

У лорда Миера перехватило дыхание.

Он опять целовал ее, целовал, пока пламя не запылало в них обоих.

Он чувствовал, как ее сердце бьется рядом с его сердцем, и знал, что она хочет его так же, как он хочет ее, и что ни один из них не совершенен без другого.

А потом любовь вознесла их к небу, а звезды все сияли вокруг них.

Эта женщина, которая всецело принадлежала ему, дарила ему и несказанную красоту, и веру. Она направляла и вдохновляла его, помогала тогда, когда он больше всего нуждался в помощи.

Это была любовь во всем ее величии, любовь вечная, как сама жизнь.