Глава I

Маркиз Маунтигл вышел из экипажа и сказал, обращаясь к кучеру:

— Возвращайся через час.

— Хорошо, милорд.

Маркиз поднялся по ступенькам Уайт-клуба и через открытую дверь гостиной увидел того, кого искал: его друг сидел в глубоком кожаном кресле. Он уже направился к нему, когда рядом услышал громкий шепот:

— Посмотрите, пришел Маунтигл. Ради Бога, не показывайте ему книгу пари.

Маркиз непроизвольно сжался и огромным усилием воли заставил себя не смотреть на шептавшего, а нарочито громко обратился к одному из членов клуба, находившемуся в другом конце комнаты. Они недавно виделись в Нью-Маркете.

— Вы вернулись победителем? — спросил маркиз.

— Мне не повезло, — ответил тот.

Затем маркиз взглянул направо и увидел, кто шептал за его спиной. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он прошел к креслу, где его поджидал лорд Чарльз Каррингтои.

— Ты опаздываешь, Джон! — заметил Каррингтон. — Я уже начал думать, что ты все еще нежишься в объятиях какой-нибудь прелестницы.

— Нет, я задержался потому, что писал письмо, — ответил маркиз.

— Дай мне три попытки, и я постараюсь угадать адресата, — воскликнул Каррингтон.

— Нет, — покачал головой маркиз, — и вообще, Чарльз, занимайся своими делами.

Чарльз рассмеялся и, подозвав официанта, заказал бутылку шампанского. Когда официант принес шампанское, маркиз сказал:

— Принесите мне книгу пари.

— Слушаюсь, милорд.

Это была легендарная книга Уайт-клуба. Она велась уже более ста лет и необыкновенно высоко ценилась завсегдатаями клуба, которые почти все без исключения слыли азартными игроками. Поэтому, что ни день, в книге появлялись записи о новых пари. Когда официант отошел, Чарльз обратился к другу:

— Думаю, не стоит тебе заглядывать в эту книгу. Так будет лучше и для тебя, и для всех.

Маркиз удивленно поднял брови:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты можешь найти там кое-что огорчительное для себя. А сам знаешь: чего не видишь, о том и не печалишься!

— Не понимаю, о чем речь, — резко ответил маркиз. — Правда, войдя сюда, я слышал, как шептался за моей спиной Пэрсвил и просил не показывать мне эту книгу. В чем дело? Скажи!

— Не знаю. Но советую, не заглядывай в книгу, когда ее принесут.

— Да вы тут все сошли с ума! — вспылил маркиз. — Если в книге есть пари, касающееся меня, я конечно же имею все основания ознакомиться с ним, и если оно оскорбительно для меня, то откручу Пэрсвилу башку!

Чарльз вытянулся в кресле, отпил глоток шампанского и проговорил:

— Не понимаю, Джонни, зачем поднимать шум из-за такого ничтожества, как Пэрсвил? Для меня, во всяком случае, гораздо важнее разговор с тобой о лошадях. — Он помолчал, а потом добавил: — Я только что видел несколько замечательных образцов в Тэтерселе, они бы превосходно пополнили твои конюшни.

— Ценю твою заботу о моих лошадях, — колко ответил маркиз, — но сейчас меня больше волнует, что написано в книге пари!

Лорд Чарльз сделал выразительный жест:

— Что ж, будь по-твоему! Но пеняй на себя! Я всегда придерживался принципа: не буди лиха, пока оно тихо.

— Ты сегодня буквально нашпигован пословицами, — заметил маркиз. — А это говорит о твоей озабоченности тем, что я обнаружу в книге. Я изучил тебя еще со времен Итона — и знаю: когда ты начинаешь сыпать пословицами, это дурной знак.

Чарльз рассмеялся, правда несколько натянуто. Прежде чем он успел ответить, официант подал книгу пари маркизу. Она была такой старой, что кожаный переплет несколько поистрепался. На обложке золотыми буквами было написано:

«Уайт-клуб. Книга пари. 1813 год».

Маркиз открыл книгу и пролистал несколько страниц. Первые записи были так небрежны, что их почти невозможно было разобрать, и он перешел к более поздним. Несколько пари относилось к прошлому году, когда маркиз и Чарльз сражались против Наполеона. Случайно ему на глаза попалось пари, заключенное в год битвы при Ватерлоо:

«Капитан Кейпл бьется об заклад с мистером Брамме-лом на 5 гиней, что Наполеон не возглавит французское правительство через десять дней, начиная со дня сегодняшнего»

15 марта 1815 года. Джордж Браммел.

Еще одно пари было заключено тремя днями позже и подписано двумя членами клуба:

«Сэр Дж. Тэлбот заключает пари с мистером У. Ховардом на пятьдесят гиней против пяти, что Бонапарт не займет Вену в ближайшие три месяца».

18 марта 1815 года. У. Ховард, Дж. Тэлбот.

Маркиз перевернул страницу. Несколько записей касалось спорта. Затем он медленно прочитал:

«Лорд Пэрсвил бьется об заклад с мистером Хэттоном на пятьдесят гиней, что один благородный маркиз не сможет сорвать цветок, пока не станет известно, жив или умер герцог Д».

29 апреля 1816 года.

Маркиз перечитал запись дважды, прежде чем сказал:

— Если это значит то, что значит, то это чудовищное оскорбление и я вызову Пэрсвила на дуэль!

— Ты сваляешь дурака, если поступишь так! — возразил Чарльз.

— Почему? Что ты хочешь сказать? После короткой паузы Чарльз ответил:

— Послушай, Джонни, ты мой друг, и у меня нет ни малейшего желания разрушать нашу дружбу. Мой тебе совет — отложи книгу в сторону и сделай вид, что ничего не читал.

— С какой стати? — зло отпарировал маркиз. — Ведь совершенно ясно, что речь идет о Флер, но, черт возьми, какое отношение имеет к ней герцог Дорсетский?

Чарльз поджал губы и ничего не ответил.

— Ну же, Чарльз, говори! — продолжал маркиз. — Что бы ты ни сказал мне, я не рассержусь на тебя. Это все свинья Пэрсвил — ужасный сплетник, которого я не выношу! Если у него нет под рукой грязной истории о ком-либо, то он ее сочинит сам.

— Совершенно верно! Именно это он и сделал сейчас! — ответил лорд Чарльз, но торопливая речь явно выдавала, что он говорит неправду.

— Скажи мне правду, Чарльз, — попросил маркиз. Чарльз вздохнул.

— Хорошо, — произнес он наконец. — Но если ты думаешь, что я собираюсь с тобой драться, то глубоко ошибаешься. Ты меня слишком часто бил раньше.

— Не будь дураком! — ответил маркиз. — Я собираюсь драться не с тобой, а с Пэрсвилом.

— Пусть будет так, — сказал Чарльз, сдаваясь. — К сожалению, то, на что ставит пари Пэрсвил, правда.

Маркиз уставился на своего друга в немом изумлении.

— Ты хочешь сказать, — произнес он медленно, словно подбирая слова, — Флер тянет с ответом на мое предложение руки и сердца потому, что в случае смерти герцога Дорсетского Сэттингтон станет герцогом и она примет его предложение?

— Я всегда поражался твоей сообразительности, — ответил Чарльз.

— Не верю в это! — воскликнул маркиз. — Она любит меня и сотни раз повторяла это, а нашу помолвку держит в секрете только из-за болезни ее бабушки.

— Насколько мне известно, ее бабушка болеет уже три года, — заметил Чарльз.

Маркиз тяжело вздохнул:

— Но Сэттингтон! Ведь ты же знаешь, что мы всегда о нем думали!

— Герцог есть герцог, — возразил друг.

Маркиз допил свой бокал шампанского, налил еще и произнес:

— Я очень хочу узнать, как Пэрсвил оказался в курсе всего этого? Ведь я никогда и словом не обмолвился о своих чувствах к Флер и о том, что она для меня значит. Пожалуй, только тебе я рассказал об этом.

— Моей вины здесь нет, — поспешно ответил Чарльз.

— Тогда кто?

— Может быть, тебе и не понравится, но правда такова, что слуга Пэрсвила встречается с горничной Флер.

— Ты хочешь сказать, что девушка рассказала своему кавалеру о секретах своей госпожи?

— Мой дорогой! Слуги тоже имеют обыкновение беседовать! И учти — все сплетни, которые ходят в высшем обществе, берут свое начало в людской.

— Мне как-то это не приходило в голову! — воскликнул маркиз.

— Тем не менее это так! Как ты думаешь, кто проболтался о связи Генри с этой хищной маленькой аферисткой, которая практически промотала все состояние, оставленное ему дядей?

— Этот вопрос и меня занимал в свое время. Кто вытащил шило из мешка?

— Слуги есть слуги. И поскольку слуга Пэрсвила любит поговорить, то можешь не сомневаться, что все присутствующие здесь знают о тебе и Флер.

На мгновение маркиз сжал кулаки, а затем опять заставил себя расслабиться и усесться поудобнее в кресле. Он действительно был увлечен Флер Манроу, как ни одной девушкой до сих пор. Когда-то всерьез поклявшись не жениться до сорока лет, он проводил время в обществе самых изысканных великосветских красавиц, увивавшихся вокруг принца-регента. Все они были замужем, но мужья были достаточно любезны, чтобы оставить жен одних прожигать жизнь в Лондоне, а сами отправились в деревню, предпочитая спокойную жизнь праздной суете и непрерывному поиску удовольствий и развлечений, которые буквально захлестнули столицу после войны. Маркиз имел несколько страстных, бурных романов. Они были непродолжительными, но наделали довольно много шума в обществе.

Встреча с Флер Манроу нарушила все его планы и намерения. Спустя всего три недели после их первой встречи с его губ сорвались взволнованные слова предложения стать его женой. Флер была старше, чем обычная дебютантка в свете. Она появилась в Лондоне, когда ей исполнилось девятнадцать лет, до этого не выезжая в свет из-за траура по отцу. Она сама была прелестна, поэтому богатое наследство вовсе не волновало и других ее воздыхателей, которые и сами были достаточно состоятельные. С первой встречи между ним и Флер установилась какая-то неведомая связь. Их тянуло друг к другу словно магнитом. Но Флер убедила маркиза, что их отношения нужно держать в строжайшей тайне, пока не закончится ее траур.

— Ты ведь знаешь, сколько шума это наделает в обществе! И если я объявлю о своей помолвке загодя, начну раньше времени наряжаться и веселиться, то дам повод для пересудов и кривотолков.

Маркиз согласился с ней. Флер и так приехала в Лондон раньше, чем истек траур, поскольку обязана была явиться ко двору. Намечалось ее представление их королевским высочествам на первом в этом сезоне приеме в Букингемском дворце. Маркиз хорошо знал нрав принца-регента — неявка была равносильна оскорблению.

Итак, Флер настояла, чтобы на людях их отношения были подчеркнуто безразличными. Он тайно посещал ее дома, подолгу оставаясь с возлюбленной. Для маркиза было внове, что женщина не стремится похвастаться своей победой сразу же после того, как ее заметили. Ему даже доставляло удовольствие незаметно прокрадываться в сад на Парк-стрит, где жила Флер. Она открывала застекленную дверь на террасе и тут же попадала в объятия маркиза; он целовал, целовал ее до тех пор, пока оба не начинали задыхаться. А потом они долго обсуждали свою будущую жизнь, пока не наступали горестные минуты расставания.

— Я сыт по горло всей этой конспирацией, — сказал он ей. — Я хочу тебя, дорогая, и хочу, чтобы весь мир знал, что ты — моя!

— И я люблю тебя! — проворковала Флер нежно. — Ты такой красивый, умный. Нет, правда, ты лучше, гораздо лучше всех мужчин, которых я знала до сих пор.

— В будущем, обещаю тебе, — ты будешь знать их как можно меньше. Я схожу сума, видя, как ты танцуешь со всеми этими дураками, вместо того чтобы быть со мной! — Он поцеловал ее, а затем продолжал: — Стоит мне представить, как они признаются тебе в любви, и я готов пустить себе пулю в лоб!

— Ах, Джонни, Джонни! Какой ты деспот! — произнесла Флер с укоризной. — Знаешь, когда я стану твоей женой, за моей спиной могут болтать всякое. — Вздохнув, она добавила: — Увы, люди так злы и завистливы!

— Чему удивляться! Ты такая красавица!

Судя по выражению лица Флер, именно таких слов от него она и ждала. Правда, ему было легче выразить обуревавшие его чувства поцелуями, а не речами. От бесконечных поцелуев глаза ее разгорелись от удовольствия, и он насилу оторвался от нее часом позже, чтобы дать ей время переодеться к званому ужину. Флер тайком вывела его тем же путем, каким он и пришел. Прощаясь у калитки, она прошептала:

— Будь осторожен! Я боюсь, как бы люди не узнали и не начались разговоры.

— Не волнуйся, дорогая. Ты можешь полностью положиться на меня.

Быстро отперев калитку ключом, который еще раньше передала ему Флер, он вышел на улицу. Вокруг не было ни души. И только по дороге домой на Беркли-сквер маркиз вспомнил, что не поинтересовался у Флер, о каком званом ужине идет речь. Судя по всему, это бал в доме одного из его знакомых, на который он тоже приглашен и собирался заехать попозже. Но в любом случае у него будет шанс потанцевать с любимой.

Тут он спохватился. Танец с незамужней девушкой обязательно даст повод сплетникам позлословить на его счет. Они и так держали его под постоянным прицелом. Богат и холост! Малейшего намека на матримониальные планы маркиза было достаточно, чтобы сгореть от любопытства.

«Поеду-ка я лучше в клуб», — решил маркиз. Сегодня утром, просматривая приглашения, которые оставил ему секретарь, он и так отказался по меньшей мере от пяти визитов. И все потому, чтобы лишний раз не встретить Флер. На прошлой неделе он виделся с ней на двух балах и теперь, перебирая в памяти подробности этих вечеров, вспоминал, что она танцевала с Сэттингтоном, сыном и наследником герцога Дорсетского. Это был довольно заурядный молодой человек, которого маркиз встречал на скачках, где его отец участвовал в бегах, выставляя свою лошадь. Сэттингтон часто появлялся в клубе пьяным. Ни маркиз, ни Чарльз не числили его среди своих друзей. Ему и в голову не приходило, что перед ним удачливый соперник, хотя благосклонности Флер пытались добиться многие. Но никто из них не занимал в обществе такого положения, как маркиз, никто не мог сравниться с ним по богатству, никто не имел такой репутации настоящего спортсмена. И вот Пэрсвил узнал правду об их взаимоотношениях с Флер. И что еще ужаснее, он понял, что Флер прельщает более высокий титул.

Все эти невеселые мысли пронеслись в голове маркиза. Чарльз с опаской смотрел на него.

— Что бы ты ни думал обо всем этом, Джонни, — сказал он, — тебе нельзя устраивать сцену.

— А я и не собираюсь делать этого, — ответил маркиз. — Но я хочу знать правду, всю правду, Чарли, и я выжму ее из тебя!

— Я знал, что ты рассвирепеешь, — произнес Чарльз уныло.

— Конечно, я зол, — ответил маркиз, — и хочу услышать от тебя, что все это неправда.

— Боюсь, я не смогу сделать этого.

— То есть — все правда?

— К сожалению, да!

— Откуда такая уверенность?

Маркиз чувствовал, что он, как утопающий, цепляется за соломинку. Нет! Он отказывался верить. Она не могла поступить так. Флер, его Флер лгала ему! Разве могли быть лживыми все ее заверения в любви? А то, как она отдавалась его поцелуям?

Словно читая его мысли, Чарльз сказал:

— Из того, что я слышал, — Флер действительно любит тебя! И ее никто более не волновал. Но она не может устоять перед соблазном стать герцогиней.

— Откуда тебе все это известно? — спросил маркиз, испытующе глядя на него.

Чарльз поколебался некоторое время, а потом ответил:

— Видишь ли, дворецкий моей матери приходится дядей слуге Пэрсвила.

— Боже праведный! — воскликнул маркиз. — Я не могу больше слушать пересуды слуг.

— Ты не хуже меня знаешь, — ответил его приятель, — что люди в домах лучших фамилий служат из поколения в поколение. Их дети, братья и сестры и даже их внуки — все находят работу в аристократических семействах. И хотя ты можешь недолюбливать Пэрсвила, но должен признать, что его генеалогическое древо не менее длинное, чем твое собственное.

— Ну да. Мне всегда говорили, что слуги — самые страшные снобы на свете, но я никогда не воспринимал этого всерьез.

— Это потому, что ты с ними напрямую не общаешься, твой секретарь мог бы порассказать тебе, как он скрупулезно изучает каждую рекомендацию, прежде чем любой новичок удостоится чести переступить порог твоего дома.

Видя, что маркиз слушает его заинтересованно, Чарльз продолжил:

— Твои слуги в основном выходцы из твоего поместья, их уже с двенадцати лет начинают натаскивать, как смотреть на тебя в немом восхищении и с обожанием.

— Ах, заткнись! — воскликнул маркиз.

Он знал, что его друг говорит сущую правду. Анализируя теперь все, Джон вспомнил, что одни и те же люди служили в их поместье Иглз десятилетиями, занимая определенное, строго установленное положение в иерархии слуг. Когда он был мальчиком, отец водил его знакомиться с работниками — каменщиками, лесорубами, малярами. Из поколения в поколение эти люди занимались одним и тем же ремеслом. Штат слуг, работающих непосредственно в доме, и тогда и теперь превышал пятьдесят человек.

— Мы государство в государстве, — обычно говорил отец. — И ты, Джонни, всегда помни, что это твои люди и ты должен нести за них ответственность, заботиться о них и стараться удержать от совершения всякого рода ошибок.

Этому наказу и старался следовать маркиз, когда унаследовал все состояние.

— Конечно! А что, такой любви не бывает? Думаешь, я не знаю, как из кожи вон лезут все эти лондонские матроны, у которых дочери на выданье. Они буквально преследуют меня все эти годы!

Он помолчал.

— Как вспомню, как их выводят передо мной! Словно овечек на сельском базаре. Нет, не могу понять… Как я мог свалять такого дурака! Попался в силки, как мальчишка.

— У тебя есть веское оправдание, — попытался утешить его Чарльз. — Флер не только очень красива, но и умна.

— О да! Достаточно умна, чтобы обмануть! — не без сарказма заметил маркиз. — А я ей верил! Какой дурак! Я ей действительно верил, Чарли!

— Но правда жизни такова: для любой женщины твоя корона пэра и солнце, сияющее в сотнях окон твоего величественного дворца в имении Иглз, важнее, чем ты сам.

— Ты серьезно утверждаешь, что настоящей бескорыстной любви нет? И никто никогда не полюбит меня, не имей я всех этих знаков отличия? И не найдется женщины, которая бы полюбила меня ради меня самого?

— Конечно, они будут любить тебя. Ты уже имеешь достаточно доказательств этого на сегодня. Но — ведь речь о другом. Ты хочешь знать, вышли бы они за тебя замуж, будь ты обычным человеком с единственным капиталом в виде привлекательной наружности да характера.

Маркиз на мгновение задумался, а потом сказал:

— Да! Я думаю, каждый мужчина мечтает о любви ради него самого, а не по какой-либо иной причине.

Чарльз улыбнулся:

— Давай проверим!

— Что проверим?

— Почему бы не посмотреть на мир глазами какого-нибудь мистера Снукса, а не благородного маркиза Маунтигла?

— Я отказываюсь носить такое ужасное имя, как Снукс! — возразил маркиз.

— Что ж, выбери на свой вкус. Послушай, Джонни, я предлагаю пари! — Он задумался, а потом медленно произнес: — Ставлю свою лошадь Сильвию, которой ты так восхищаешься, против твоего жеребца Темпеста, что ты двух недель не сможешь прожить в обличье простого человека и признаешь себя побежденным раньше, потому что предпочитаешь вести ту жизнь, которой живешь сегодня.

— Послушай, Чарли, это не пари. Конечно же, я перевоплотиться в обычного смертного и не испытал при этом никакого дискомфорта. Вспомни, много у нас с тобой было удобств на войне?

— Это совсем другое дело! Ты там был командиром, отдавал приказы, солдаты восхищались тобой, и генералы кстати, тоже.

— Ну хорошо. А о каких неудобствах ты говорил сейчас? Кем я, по-твоему, должен стать?

Лорд Чарльз на мгновение задумался, прежде чем ответить:

— Ты только что признался, что ничего не знаешь слугах. Почему бы не побыть слугой хотя бы две недели? чем за это время тебя не должны уличить в некомпетентности. Это тоже входит в условие пари.

— Да как ты смеешь даже думать, что я могу быть уличенным в некомпетентности? — возмутился маркиз, — в конце концов, жизнь слуг не такая уж тяжелая.

— Ну, это потому, что ты не был в их шкуре, — возразил Чарльз. — Не могу себе представить, что ты научишься же хорошо чистить серебро, как это делает Маллинз.

Маллинз был дворецким маркиза в имении, и его друзья хорошо знали этого старого слугу.

— Если уж мне быть слугой, — сказал маркиз, — выберу что-нибудь связанное с лошадьми. По крайней мере, уж здесь-то меня никто не уличит в не профессиональности.

— Согласен! И хотя это дает тебе известное преимущество в нашем споре, я разрешаю тебе стать кучером.

— Ну хоть что-то стоящее! — произнес маркиз. — Я да восхищался Сильвией. Думаю, когда она займет место в моей конюшне, то восхищение ею только возрастет.

— И не надейся. Это я буду ездить на Темпесте и наслаждаться.

Оба рассмеялись. Маркиз налил Чарльзу еще бокал и, ставя бутылку с шампанским в ведерко, спросил:

— Надеюсь, это несерьезно?

— А почему нет? В конце концов, при встрече с Флер ты вынужден будешь сказать все, что думаешь и о ней, и об этой истории с тайной. К тому же чем ты лучше Пэрсвила, если узнал правду из пересудов слуг и лакеев?

Губы маркиза плотно сжались.

— Да, все это и оскорбительно, и унизительно. Нет, встречаться с ней я не стану, по крайней мере сейчас.

— Вот и прекрасно! Тогда принимай мое пари и давай запишем его в книгу.

Маркиз протянул руку за книгой, которая лежала рядом, в соседнем кресле. Потом передумал и сказал, обращаясь к другу:

— Не стоит давать людям повод для излишнего любопытства! Наше пари должно остаться в тайне от всех остальных. — Он невесело рассмеялся: — Ты только представь, какую пищу для разговоров мы дадим всем этим сплетникам! Да они нас потом до конца жизни будут преследовать своими домыслами!

— Пожалуй, ты прав. — согласился Чарльз. — Обещаю тебе, Джонни, сохранить все в строжайшей тайне.

— И я тоже. Впрочем, после всех твоих рассказов я и так в каждом слуге буду подозревать шпиона.

— Вот теперь ты познакомишься с жизнью простых людей. Второй половиной общества, так сказать.

В глубине души Чарльз был несказанно рад, что отделался так легко. Маркиз воспринял правду тяжело, но без яростного взрыва, которого, зная характер друга, так опасался Чарльз.

А ведь маркиз был не на шутку влюблен во Флер Манроу.

Пожалуй, ни одной женщиной ранее не был он так сильно и страстно увлечен. Чарльз был почти уверен, что, отбросив все приличия, его друг просто вышвырнет Пэрсвила вон и разразится грандиозный скандал. А при безупречной репутации маркиза, про воинскую доблесть которого неустанно рассказывал герцог Веллингтон, расточая при каждом удобном случае похвалы в его адрес, это чревато серьезными осложнениями. Маркиз пользовался заслуженным уважением в обществе, с его мнением считались многие авторитетные люди. Правда, и у него были завистники. У кого их нет? Но и завистники и недруги вынуждены были признавать его превосходство.

И вот теперь Флер Манроу. Чарльз давно подозревал ее. Уж слишком она была добродетельна, слишком невинна. И все же он был ошеломлен, когда узнал, что она встречается и с Сэттингтоном, и с его другом, умудряясь сохранять все в тайне. Его первым порывом было пойти к Джону и раскрыть ему глаза на предательство Флер. Но потом он поостыл и решил понаблюдать, как станут развиваться события дальше. Пари Пэрсвила избавило его от неприятной миссии! Чарльз понимал — его друг оскорблен до глубины души! И потребуется время, чтобы затянулась рана, нанесенная коварной и лживой кокеткой, искательницей богатства и громкого титула. Самое лучшее для маркиза сейчас — куда-нибудь уехать. Так у Чарльза созрела идея, чтобы маркиз выдал себя за слугу. Это действительно отвлечет Джона от мыслей о женщине, которая предала его. А заодно и позволит по-новому взглянуть на жизнь тех, кто не так обеспечен, как он сам.

Маркиз имел все. Наверное, ему трудно представить, подумал Чарльз, что множество людей испытывают лишения и страдания, о которых маркиз даже и не подозревал. Чарльз всегда восхищался своим другом, еще со времен учебы в Итоне. В школе маркиз был лучшим в спорте, и, назло многим завистникам, в учебе тоже.

«Он не просто родился в сорочке, — подумал Чарльз, — а в сорочке, расшитой золотом!»

— А теперь, Джонни, — сказал он вслух, — давай все обдумаем самым тщательным образом. И первое — как найти тебе место. Мы должны снабдить тебя рекомендациями.

Маркиз, который выглядел несколько подавленным, развеселился:

— Мы проработаем всю операцию, словно это военная кампания.

— О да! Тебе всегда нравилось это делать, — напомнил ему Чарльз.

— Думаю, что в некотором роде я получу удовольствие, но моя маскировка не должна быть уж очень сложной.

— Конечно, — согласился его друг. — В противном случае ты проиграешь пари и Темпест будет мой.

— Черт возьми! — возмутился маркиз. — Ты слишком самоуверен! Если я не смогу стать отличным кучером, то буду стыдиться себя самого. — Он улыбнулся и добавил: — Помнишь, Чарли, я был неплохим актером, когда мы учились в Итоне. Ты долго вспоминал те пьесы Шекспира, которые мы ставили. Я был превосходным Шейлоком, не так ли?!

— Считаю, ты лучше был в роли Боттона в постановке «Сон в летнюю ночь».

— Нет, ты просто намеренно злишь меня, — возразил маркиз. — Но я проучу тебя, и ты еще придешь ко мне как проигравший пари!

— Ну уж нет! — быстро отпарировал Чарльз. — Уверен, тебе не удастся выиграть у меня Сильвию.

— Боже мой! Вся эта затея с пари сущее безумие, — вырвалось у маркиза. — И все же давай выпьем за успех предприятия!

Чарльз поднял свой бокал:

— За самого красивого кучера, который когда-либо управлял четверкой!

— Предпочитаю выпить за самого умелого кучера, — возразил маркиз. И затем, пригубив свой бокал шампанского, подумал: какого черта он дал себя уговорить на такую глупость!

Глава II

Возвратившись к себе домой на Беркли-сквер, маркиз принялся обдумывать план всей операции, понимая, что Чарльз был прав, когда настаивал, чтобы он покинул Лондон. Встреча с Флер была роковой ошибкой, но в то же время, несмотря на всю ненависть, какая-то часть его существа, по-видимому сердце, по-прежнему тянулась к ней. Она была так прекрасна, так нежна, так податливо-покорна.

Он с трудом верил, что за этим прекрасным фасадом скрывается ловкая интриганка, карабкающаяся вверх по ступенькам социальной лестницы. Эти мысли не давали ему покоя. Он встал и начал ходить по кабинету, стены которого были заставлены книгами. К удивлению многих, маркиз был заядлым книгочеем. Внезапно у него появилось желание бросить все и уехать куда-нибудь на край света, где он никогда не был. Потом, решив не уступать Чарльзу Темпеста без борьбы, он подумал: «Вначале я выиграю пари и Сильвию в придачу, а затем отправлюсь путешествовать — побываю в тех местах, о которых только читал».

Он сел за стол и позвонил. Вошел лакей.

— Я хочу видеть Вальтера. Пришли его ко мне.

— Хорошо, милорд.

Лакей отправился на поиски Вальтера, который служил кучером у маркиза в Лондоне. Это был еще довольно молодой человек, особенно если сравнивать его со старшим кучером, проработавшим в имении уже более тридцати лет.

В ожидании Вальтера маркиз нервно барабанил пальцами по крышке стола. Мозг его работал лихорадочно, но четко, словно он продумывал план наступательной операции против превосходящих сил Наполеона.

Маркизу везло на войне — удача сопутствовала ему во всех сражениях, на удивление не только самому себе, но и командирам. Но там, на поле сражения, командуя своими солдатами, он хорошо знал, кто его враг. Неприятель не прятался под личиной хорошенькой девушки с невинными глазами и лживым языком.

Через некоторое время открылась дверь, и лакей доложил:

— Вальтер здесь, милорд.

Кучер вошел в комнату, и маркиз оглядел его с непривычным ранее любопытством. Вальтер был высокий парень, почти одного роста с маркизом. Черты лица несколько грубоваты, но все же наружность у него была, несомненно, приятная. Темные волосы, гладко зачесанные вверх, открывали квадратный лоб. Он почтительно приблизился к маркизу.

— Я хотел тебя видеть, Вальтер, — сказал маркиз.

— Да, милорд?

— Подойди ближе, я хочу тебе кое-что сказать по секрету. Вальтер вплотную приблизился к столу, за которым сидел маркиз.

— Один мой друг, — начал маркиз неторопливо, — заключил пари на большую сумму. Ему нужна твоя помощь.

Вальтер посмотрел на маркиза озадаченно, но ничего не сказал, и маркиз продолжал:

— Он поспорил с другим моим приятелем, что сможет управлять четверкой лошадей, как обычный кучер, и проработает в течение двух недель так, что никто не заподозрит, что он на самом деле дворянин.

Вальтер был весь внимание, и маркиз наконец-то уловил в его глазах отблеск понимания.

— Итак, я хочу, чтобы ты помог моему другу и нашел ему место кучера.

— Но как это сделать, милорд?

— Думаю, это будет не трудно. Ты ведь знаешь, где находится бюро по найму слуг?

— Да, милорд! Это контора Ханта на Маунт-стрит. Именно там наш секретарь нанимал кучера, когда Билли сбила лошадь.

— Да, я помню этот случай! Хотя и не задумывался тогда, откуда взялся новый кучер.

— И неплохой, кстати говоря, — заметил Вальтер. — Наверное, мистер Баррет дал ему недурственную рекомендацию, когда он от нас уходил.

Баррет служил у маркиза секретарем, и маркиз вовсе не горел желанием, чтобы у того закралось хотя бы малейшее подозрение о заключенном пари.

Секретарь был очень неглуп и мог легко догадаться, что в этом деле каким-то образом замешан и сам маркиз.

— То, что я скажу сейчас тебе, должно остаться строго между нами! Никто, никто, повторяю, не должен ничего знать и ни о чем подозревать. Речь идет о чести моего друга.

— Я понял, милорд! Буду нем как могила! Но, ваше сиятельство, я не вполне понимаю, что должен делать я?

Маркиз повторил свое задание еще раз. Он говорил медленно, буквально разжевывая каждое слово: Вальтеру нужно сходить в контору Ханта и попросить для себя работу.

— Ты объяснишь, что работаешь у меня только вторым кучером, а старший кучер еще полон сил и намерен долго служить у меня. Скажешь, что у тебя достаточно энергии и опыта, чтобы работать самостоятельно, и потому ты хочешь найти место первого кучера. Понятно?

— Да, милорд, но, — сказал Вальтер, запинаясь, — но, если я начну искать работу и об этом станет известно, люди подумают, что вы меня увольняете.

— Никто ничего не подумает, потому что ты назовешься не своим именем.

— Не своим именем? — переспросил удивленный слуга.

— Ну конечно! — резко оборвал его маркиз. — Ведь ты никогда не был в бюро до этого. Насколько я помню, ты еще подростком служил у меня, потом стал грумом и наконец вторым кучером. Поэтому в бюро тебя никто не знает, и, следовательно, никто ни о чем не догадается.

— Да, милорд! — Вальтер явно повеселел после столь убедительного ответа.

Затем он задал вопрос, которого маркиз не ждал:

— А как мне назваться, милорд?

— Мы подумаем, — ответил маркиз. — Имя должно быть простым, например Джон Лайон?

— Звучит хорошо, — улыбнулся Вальтер.

Маркиз специально назвал свое имя, ведь в этом случае ему не придется привыкать к чужому. А то ведь может случиться, что его окликнут, а он забудет отозваться на чужое имя. Что касается фамилии, то он надеялся к тому времени, как начнет работать кучером, к ней привыкнуть и помнить, что работает под чужим именем. Маркиз старался продумать все, чтобы избежать возможной западни. Он заметил, что Вальтер соображает туго, и поэтому старался тщательно подбирать слова, разговаривая с ним.

«Надо через это пройти», — сказал он себе,

— Ты уверен, Вальтер, что сможешь выполнить мое поручение сегодня к вечеру и при этом сделать так, чтобы никто в доме или на конюшне не догадался, куда ты ходил?

— Я иногда хожу по своим делам, если у вашего сиятельства нет для меня никаких поручений, — ответил Вальтер.

Маркиз подумал, что он, наверное, в свободное время посещает какой-нибудь публичный дом в Шеперд Мьюз или ходит в одну из таверн на Хетфорд-стрит, куда обычно любят заглядывать извозчики и кучера, затем вслух произнес;

— Ты свободен до вечера, поэтому отправляйся немедленно и постарайся что-нибудь для меня подыскать.

У него мелькнула мысль: а что делать, если свободных мест не окажется, но он тут же прогнал ее. Он достал из кожаной папки на столе чистый лист бумаги со своим гербом и положил его перед собой. Затем взял свежее, остро заточенное гусиное перо и начал быстро писать блестящую рекомендацию на Джона Лайона. Этот человек, писал он, находится у него в услужении уже больше двух лет, и далее:

«Это честный, порядочный и исполнительный работник, которого я безо всяких колебаний рекомендую на более высокую должность, чем та, которую он сейчас занимает».

Он поставил свою подпись, посыпал лист песком и протянул его Вальтеру. По тому, как Вальтер посмотрел на бумагу, маркиз понял, что тот не умеет читать. Он забрал рекомендацию и сказал:

— Сейчас я прочитаю тебе написанное, Вальтер. И хочу сказать, что, если ты когда-нибудь надумаешь уйти от меня, я дам тебе прекрасную рекомендацию.

— Что вы, милорд! — осклабился слуга. — Я никогда этого не сделаю. От добра добра не ищут! Только если стану стариком и не смогу справляться с лошадьми или перестану видеть дорогу перед собой.

— Ну, к тому времени и я буду слишком стар, чтобы писать тебе рекомендации, — улыбнулся маркиз. — Кстати, сколько тебе лет?

— Тридцать пять, милорд.

Маркиз был на три года моложе; он подумал, что сделал правильный выбор, посылая Вальтера вместо себя.

Он отпустил кучера, дав ему на прощание инструкции, как вести себя по возвращении. Вальтер должен будет спросить хозяина под тем предлогом, что ему нужно сообщить что-то важное о лошадях. В противном случае дворецкий сочтет его появление в доме по меньшей мере странным.

— Я все запомнил, милорд, — сказал Вальтер, покидая кабинет.

Он закрыл за собой дверь, и в этот момент маркиз подумал, что, возможно, кто-нибудь из лакеев подслушивал их под дверью. Раньше такие мысли никогда не приходили ему в голову, и он разозлился на себя за подозрительность.

— Нет, все! Хватит! — сказал себе маркиз сердито.

Он всегда очень гордился своими слугами, их высоким профессионализмом, личной преданностью. Во всех его многочисленных имениях и усадьбах был исключительный порядок. Конечно, немалая заслуга в этом принадлежит его секретарю Баррету. Но Чарльз абсолютно прав: большинство его слуг из семей, которые поколениями работали на маркизов Маунтигл. Получить место мальчика на кухне считалось невероятной честью для подростков из близлежащих сел. Едва достигнув двенадцати лет, мальчишки стремились попасть на службу в дом. А девочки мечтали о работе горничных и камеристок. И проливалось море слез, если в имении не оказывалось для них работы. Ведь это значило, что надо уезжать из родного дома и искать себе работу где-то на стороне — в соседнем городке или, что еще хуже, в Лондоне.

И все же маркиз не выдержал. Как только за Вальтером захлопнулась дверь, он снова широко распахнул ее и с подозрением посмотрел на лакеев, стоявших у дверей. Он подумал, что если застанет их шепчущимися, значит, они обсуждают то, что только что подслушали, и, следовательно, его секрет раскрыт. Но, к его величайшему облегчению, слуги стояли молча на своих местах — по обе стороны двери. Они не только не говорили друг с другом, но и казались утомленными от этого однообразного стояния. Маркиз снова закрыл дверь. В душе его все кипело от ярости — откуда эта подозрительность, эти сомнения? Плавное течение его жизни было бесповоротно нарушено. Нет, никогда он не сможет обрести прежнее спокойствие и ощущение полной безопасности. Теперь ему придется все время быть начеку, и во время любовного свидания с хорошенькой женщиной, и за обсуждением секретной информации с каким-нибудь политиком, что он довольно часто делал.

«Нет, это какая-то нелепость!» — подумал про себя маркиз. Его трезвый ум пытался найти выход из сложившегося положения. Ведь обходиться без слуг тоже было немыслимо. Двумя часами позже он решил, что Вальтер все завалил. Но через некоторое время дверь открылась, и Хэнсон, дворецкий, произнес:

— Не знаю, милорд, удобно ли это, но Вальтер хочет поговорить с вашим сиятельством о Ред Стар.

— Ред Стар? — воскликнул маркиз с хорошо наигранным удивлением. — Надеюсь, с ней не произошло ничего страшного.

— Что-то случилось, милорд!

— Тогда быстрее позови Вальтера, — приказал маркиз.

Через минуту в кабинет вошел Вальтер, раскрасневшийся, но явно довольный собой. Прежде чем он начал говорить, маркиз приложил палец к губам. Он пересек комнату и стал у самого дальнего от двери окна, затем поманил к себе Вальтера. Когда тот подошел ближе, маркиз сказал:

— Говори тише. Я не хочу, чтобы нас услышали.

— Да, милорд!

— Все хорошо?

— Да, милорд! Я думаю, что нашел прекрасную работу для джентльмена.

— Что за место?

Вальтер покопался в кармане и наконец извлек оттуда изрядно помятую бумажку, на которой было написано:

«Леди Хорнклиф, Айслингтон Хаус, Айслингтон-сквер».

Маркиз перебрал в памяти имена всех знакомых и с облегчением подумал, что он никогда не слышал имени леди Хорнклиф.

— Итак, ты согласился на это место? — спросил маркиз.

— Да, милорд! Они приняли меня сразу же, так как кучер ее сиятельства сломал ногу.

Маркиз кивнул в знак того, что он внимательно слушает, и Вальтер продолжил:

— Секретарь леди Хорнклиф сказал, что ее сиятельство завтра утром отправляется в Херфордшир и я должен быть у нее ровно в восемь часов.

Маркиз издал возглас удивления, но при этом был крайне доволен. Все произошло намного быстрее, чем он ожидал. Он уедет из Лондона раньше, чем кто-либо обнаружит это. Пусть Чарльз сам придумывает объяснения его отсутствию. Он был уверен, что его исчезновение озадачит Флер, и надеялся, что это заставит ее хоть немного поволноваться. Затем маркиз снова сосредоточился на рассказе Вальтера.

— Поскольку путь предстоит долгий, милорд, ее сиятельство поедет в закрытой карете четверкой. Багаж отправят раньше на специальной повозке, запряженной шестерней. — Вальтер перевел дух, а затем добавил: — Сопровождать будут двое верховых, милорд.

— Ее сиятельство привыкла путешествовать с помпой! — иронично заметил маркиз.

Он все пытался вспомнить это имя. Леди Хорнклиф. Нет, он никого не знал в Айслингтоне. Этот район Лондона лишь сравнительно недавно стал фешенебельным.

— Пока ты был там, Вальтер, тебе ничего не удалось выяснить о ее сиятельстве? — спросил маркиз.

— Только то, что она очень богата, милорд, и при этом не сильно щедра.

Маркиз улыбнулся. Именно это он и хотел узнать.

— Что-нибудь еще?

— Секретарь был не очень разговорчив, а грумы сказали, что они не горят желанием отправляться в это путешествие, особенно с ее сиятельством.

Маркиз рассмеялся:

— Думаю, мой друг будет тебе благодарен за сведения. Это облегчит ему вхождение в роль кучера.

— Я посмотрел также лошадей, милорд, — добавил Вальтер. — С ними все в порядке.

Маркиз подумал, что хоть здесь, слава Богу, нет причин для волнений, но ничего не сказал.

— Во всем, что касается лошадей, я доверяю тебе полностью. От твоего зоркого глаза ничто не ускользнет! — произнес он вслух.

— Надеюсь, да, милорд. Думаю, что этому джентльмену будет легко с ними работать, если только они так же хороши в езде, каковы на вид.

Маркиз принял к сведению эту информацию, а затем поблагодарил Вальтера за помощь.

— Мой друг очень благодарен тебе за содействие, — сказал он. — И просил передать тебе вот это.

С этими словами он протянул ему три гинеи и увидел, как загорелись глаза Вальтера, когда он взял их.

— Ваш друг щедр, так щедр, милорд! Я благодарю этого джентльмена и желаю ему счастья и удачи!

— Я думаю, ему это необходимо, — заметил маркиз. — Но помни! Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово и тайна моего друга будет раскрыта, то он проиграет пари.

— Я буду молчать, милорд! Обещаю вам!

Маркиз встал, давая понять, что разговор окончен. Неожиданно Вальтер спросил:

— Милорд скажет мне, если его друг выиграет пари?

— Обязательно. Но это будет известно не ранее чем через две недели.

— Понимаю, милорд. До свидания.

Вальтер почтительно взял под козырек и направился к выходу.

Маркиз, оставшись один, еще пару раз внимательно изучил клочок бумаги с адресом леди Хорнклиф.

— Завтра в восемь утра! — проговорил он про себя и положил записку в карман. Затем отправил посыльного к Чарльзу с приглашением на ужин. Маркиз не мог знать точно, когда вернется Вальтер, поэтому не строил никаких планов на вечер. Если бы в бюро не нашлось работы, пришлось бы посылать Вальтера в другие места. Маркизу снова захотелось увидеть Чарльза, поговорить с ним. Было невыносимо сидеть одному дома наедине со своими невеселыми мыслями.

Он взглянул на часы. На свидание с Флер он уже опоздал на полчаса. Она, наверное, ждет его, волнуется, поскольку он не сообщил ей, что задерживается. Обычно в таких случаях он посылал Флер записку на имя ее служанки. По заверениям Флер, Джоана — так звали служанку — была единственным человеком, посвященным в их отношения. И теперь маркизу было невыносимо думать, что Джоана делилась любовными похождениями своей хозяйки с камердинером Пэрсвила и они вдвоем злословили на их счет. Без сомнения, она была такой же лживой и лицемерной, как и ее госпожа.

— Будь они прокляты! — невольно выругался маркиз. «Интересно, что с герцогом? Жив ли он? И сообщит ли ему Флер, в случае смерти герцога Дорсетского, о разрыве помолвки?»

У него опять заныло сердце. Услужливое воображение рисовало картины ее страстных свиданий с Сэттингтоном. Неужели и с ним она целовалась с тем же самозабвением, шептала те же нежные слова любви, которые не раз говорила маркизу? И так же трепетала и замирала в его объятиях?

«Будь она проклята! Неужели мысли о ней и ее вероломстве будут преследовать меня до конца жизни? Нет, решительно, теперь я не поверю ни одной женщине! Никогда и ни за что!»

Какой же он глупец! Как он мог забыть о своем положении в обществе! Ведь мечтой многих женщин было стать маркизой Маунтигл. Украсить свою голову фамильной диадемой этого старинного и почтенного рода, блистать на официальных приемах, на открытии парламентских сессий в королевском дворце. В свое время он представлял себе, как его жена будет украшать вечера и балы, как когда-то его мать. Во время балов он всегда, будучи ребенком, любовался ею с хоров. В бриллиантовой диадеме и колье, она казалась прекрасной, как фея из сказки. Мальчик взирал на нее с восхищением и восторгом. Перед сном она заходила в детскую поцеловать сына.

— Мамочка, у нас сегодня очень-очень большой бал? — спросил он как-то раз.

— Да, милый, — ответила мать, нежно целуя его, — среди приглашенных гостей иностранные король и королева и премьер-министр Великобритании.

— Мне хотелось бы сидеть с тобой за одним столом, — сказал мальчик.

Мать нежно обняла его:

— Настанет день, мой дорогой, и ты будешь сидеть на папином месте, а на моем — твоя жена. Я надеюсь, она будет красивой и будет очень любить тебя!

— Она никогда не будет такой красивой, как ты, мамочка! — преданно произнес ребенок.

Мать весело рассмеялась:

— Надеюсь, она будет гораздо красивее меня и будет любить тебя так же сильно и нежно, как я!

Она поцеловала его и ушла, а он долго лежал без сна.

«Нет, — подумал он теперь, — маминым надеждам не суждено оправдаться». Женщины хотят выйти за него замуж только потому, что он сидит на месте отца. А они хотят занять место матери, мечтают, чтобы их голову украшала ее диадема.

— Нет, я никогда не женюсь! — поклялся он себе. Маркиз произнес последние слова вслух, словно бросая вызов не только Флер, но и всем остальным женщинам. При этом он прекрасно понимал, что рано или поздно придется жениться. Ведь ему нужен наследник, который станет следующим маркизом и продолжит семейные традиции. Он унаследует все его почетные обязанности и титулы. Когда теперешний вице-король Оксфорда отойдет от дел, он займет его место. Он уже сейчас камергер и личный адъютант принца-регента. Каждая маркиза Маунтигл становилась фрейлиной ее величества. Существовало еще с десяток различных должностей, которые автоматически переходили к нему, потому что он унаследовал титул отца. И конечно же, он тоже хотел, чтобы у него был сын. Но теперь сама мысль о женитьбе заставляла его содрогаться. При взгляде на любую женщину он будет вспоминать, как пыталась одурачить его Флер! И как она все время лгала, лгала, лгала ему!

Лакей, вернувшись с запиской от Чарльза, застал маркиза, шагающего взад-вперед по кабинету.

Чарльз писал, что приедет к нему около восьми вечера, поднялся наверх переодеться, где его ждал камердинер. Это опять же был потомственный слуга, который стал камердинером, как только маркиз закончил Итон. Вначале у него была мысль сделать камердинером денщика, который был вместе с ним в Португалии и во Франции. Но маркиз понял, что это вызовет огромное неудовольствие среди остальных слуг. Как можно чужака назначать на один из самых ответственных постов в доме? Поэтому маркиз вынужден был распрощаться со своим ординарцем и в знак благодарности определил ему пожизненную пенсию. Он также нашел ему место у одного из своих друзей, не обремененного таким огромным количеством слуг.

Теперешний камердинер Стортон отлично справлялся со своей работой, и маркиз всегда считал его преданным слугой. И вот теперь он спрашивал себя, а можно ли доверять Стортону? Возможно, он амурничает с камеристкой какой-нибудь великосветской дамы и судачит с ней о своем хозяине. Одна мысль об этом привела его в такое бешенство, что он разделся и принял ванну в ледяном молчании. Стортон смотрел на маркиза с недоумением. Он никак не мог понять, что так взволновало хозяина. Неожиданно маркизу пришла мысль, что, наверное, Стортон знал о Флер! И потому если он будет пребывать в дурном расположении духа, то скорее всего вызовет подозрение.

«О Боже мой! — сказал он себе. — Когда наступит конец моим мучениям? Смогу ли я когда-нибудь снова стать самим собой?»

Вспомнив, что Стортон еще ничего не знает о его предстоящем отъезде, он сказал, стараясь придать своему голосу как можно более безразличия:

— Ах да! Я забыл тебе сказать, Стортон. Я собираюсь на пару дней в деревню с лордом Чарльзом. Он собирается показать мне лошадей, которых намерен приобрести, но при этом нам бы хотелось сохранить инкогнито.

Стортон взглянул на него удивленно:

— Но почему, милорд?

— Лошадей продает какой-то простой человек, низкого происхождения, но достаточно сообразительный, когда речь заходит о деньгах и о том, чтобы повыгоднее продать. Стортон ухмыльнулся:

— Да, они все такие, милорд!

— Знаю, — согласился маркиз, — поэтому подбери мне что-нибудь из одежды, но ничего слишком заметного, ты понял?

— Да, милорд. И когда ваша светлость уезжает?

— Около семи утра завтра. Зайди ко мне часом раньше. Лорд Чарльз заедет за мной, и, разумеется, ты со мной не поедешь.

— Очень жаль, милорд.

— Думаю, у тебя есть чем заняться в мое отсутствие, — заметил маркиз.

По самодовольной улыбке Стортона он понял, что у камердинера наверняка есть какая-нибудь подружка. Ему хотелось спросить, не камеристка ли она и у кого служит, но потом он передумал, справедливо решив, что такие вопросы вызовут излишние подозрения.

— Сложи вещи сегодня вечером, — сказал он, кончая одеваться, — но, конечно, не в мой кожаный чемодан. Я не возьму ничего из вещей со своим гербом.

— Я прослежу за этим, милорд. Вам, наверное, понадобятся вещи для верховой езды?

— Да, конечно! И поскольку, я думаю, нам придется ездить в любую погоду, то положи мой дорожный плащ, тот, который похуже.

— Я уже говорил вашей светлости, что плащ изрядно пообтрепался, — сказал Стортон.

— Что ж, тем лучше для дороги, да не забудь мне напомнить, чтобы я заказал себе новый, когда вернусь.

— Обязательно, милорд.

Маркиз спустился вниз. Чарльз должен ждать его, но он Уже решил, что поговорить придется в другом месте. Ведь слуги могут подслушать весь разговор, стоя за закрытой Дверью кабинета.

«Я чувствую себя словно на вражеской земле, — подумал он. — Никогда раньше я не подозревал никого вокруг себя, не видел в каждой женщине обманщицу, а в каждом мужчине с более знатным титулом — своего личного врага».

Войдя в кабинет, он застал там Чарльза. А тот, глядя на входящего маркиза, впервые увидел на лице друга циничную усмешку.

На следующее утро, ровно в семь, маркиз прибыл в конюшню дома Хорнклиф. Как они и условились, Чарльз доставил его туда в наемном экипаже. Маркизу показалось, после его резвых скакунов, что эти лошади едва тащились.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил он друга, когда тот заехал за ним на Беркли-сквер.

Лорд Чарльз не стал притворяться, что не понял, о чем идет речь.

— После твоего ухода в клуб заехал Сэттингтон, — сказал он. — И я слышал, как кто-то спросил его о состоянии отца.

— И что он ответил?

— «Никаких улучшений, но мы все надеемся на лучшее». Маркиз не без злорадства подумал, как, должно быть, мучается теперь Флер, стараясь понять, что произошло. Она, конечно же, захочет связаться с ним и узнать, что случилось.

— А что ты скажешь Флер? Нашим общим знакомым, если они начнут интересоваться, где я?

— Еще не решил, — ответил Чарльз, — скажу, что тебя срочно вызвали в одно из твоих поместий. Там произошла кража.

— А что украли?

— О, это несущественно! Люди сегодня так напуганы перспективой быть обворованными, что не успею я раскрыть рот о твоих неприятностях, как они начнут рассказывать о своих и о том, какие меры предосторожности они принимают, чтобы защитить себя от возможных грабежей.

«Маркиз через силу выдавил из себя улыбку: — Иными словами, ты хочешь сказать, что мое отсутствие в Лондоне останется почти незамеченным и здесь некому грустить и волноваться обо мне.

— Разве что Флер! А уж если герцог поправится, то она постарается не упустить тебя.

— Тогда держи ее в неведении до самого моего возвращения.

— А что ты собираешься делать потом?

— Я еще не решил, — ответил маркиз. — Вероятно, поеду за границу.

— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?

— Конечно! Я думаю, мы бы с тобой обследовали те части света, где еще не были.

— О, я всегда мечтал об этом! — сказал Чарльз. — Но мне никогда не удавалось оторвать тебя от привычного сердцу Иглза и от твоих лошадей. Мне не раз приходило в голову, что они для тебя важнее любой женщины.

— Так я и думал, пока не встретил Флер.

— Ты должен забыть ее, — сказал Чарльз мягко. — Я сам прошел через подобное испытание и могу заверить, что время лечит.

— Наверное, ты прав, но пока рана не затянется, она болит.

— Верно, — ответил Чарльз. — Но подумай, насколько было бы больнее, узнай ты всю эту ложь после свадьбы!

Маркиз понимал — Чарльз имел в виду, что скорее всего после свадьбы Флер была бы ему неверна и он ничего не смог бы сделать из опасения вызвать скандал.

— Ты прав, — сказал маркиз, помолчав, — и я хорошо понимаю, почему ты отсылаешь меня отсюда. Не надо дразнить гусей! — Он опять помолчал, а затем продолжил: — Но если ты спросишь меня, я отвечу — и тело и душа мои болят и страдают от нанесенного удара.

— Выше голову, старина! — поддержал друга Чарльз. — Возможно, все это окажется лишь забавным эпизодом, ведь ты из тех, кто выходит с честью из любых испытаний. Ты всегда преодолевал препятствия.

— Хорошо, Чарльз! Твоя взяла! Я знаю, ты стараешься вытащить меня из этой трясины, но, по правде говоря, я чувствую себя так, словно весь облит грязью.

— Да, история неприятная, — согласился Чарльз. — Но не преувеличивай. И слова Богу, что мне удалось спасти тебя.

— Ты хороший и верный друг. Когда-нибудь, наверное, я скажу тебе спасибо за это пари. Но сегодня оно мне кажется глупой и безрассудной затеей.

Экипаж подъехал к конюшне. Чарльз открыл дверцу:

— Удачи тебе, Джонни! Береги себя и помни, если тебе все это надоест, ты всегда можешь выйти из игры.

— Что? И отдать тебе Темпеста? Нет уж, дудки! Не рассчитывай!

Чарльз рассмеялся. Сопровождаемый этим веселым смехом, маркиз со своим багажом направился к конюшне. На нем был костюм для верховой езды и старый дорожный плащ. И хотя, как заметил Стортон, плащ уже поистрепался, однако было видно, что шил его превосходный портной. И на самом деле, маркиз был очень недурен в этом своем наряде, в начищенных ботинках и в шляпе котелком, которую он надел чуть-чуть набок.

Такие шляпы еще только входили в моду в Лондоне. Но его слуга и кучер уже носили котелки, хотя люди постарше и, разумеется, их слуги, например у Дауджеров, продолжали носить шляпы в форме треуголки, наподобие той, в которой рисовали Наполеона Бонапарта на всех карикатурах. Маркиз, возвратившись с войны, сразу же поменял свой наряд и головной убор. Единственное различие между его шляпой и шляпой Вальтера заключалось в том, что Вальтер спереди носил кокарду. Кокарду разрешалось носить только тем слугам, чей хозяин имел титул. А так как маркиз не имел представления, есть ли у леди Хорнклиф титул, то решил обойтись без кокарды. Ведь поскольку его последним хозяином предположительно был маркиз Маунтигл, то, уходя от него, он обязан был вернуть все вещи с его гербом — лакеи должны были при увольнении возвращать ливреи и камзолы, на пуговицах которых стоял герб маркиза.

Вальтер обрисовал ему дорогу до конюшни леди Хорнклиф:

— Там забор покрашен зеленой краской, милорд, и стоит с дюжину лошадей.

По этому описанию маркиз без труда отыскал нужное место. Он толкнул дверь и увидел четверых конюхов, вопросительно уставившихся на него.

— Доброе утро! — сказал он, стараясь говорить как простолюдин. — Меня зовут Джон. Не меня ли вы ждете?

— Рад видеть тебя! — сказал один из конюхов, самый старший по виду, протягивая ему руку. — Ты пришел как раз вовремя. Хозяйка хочет выехать пораньше, и мы боялись, что придется ехать без тебя!

Он рассмеялся собственной шутке, и маркиз присоединился к нему.

— Я опоздал? — спросил маркиз.

— Нет. С ней всегда так. Вечером говорит одно, а утром совсем другое, сам черт не разберется в ее приказах. Да ты все скоро увидишь.

— Да, невесело, — ответил маркиз. — Но, я думаю, со старухами всегда так.

Конюх посмотрел на него удивленно. Затем другой конюх спросил:

— С чего ты взял, что она старуха?

— Я так решил по твоим словам. Все рассмеялись.

— Ну, тогда для тебя сюрприз, — сказал старший конюх. — Ей не больше двадцати пяти! Красивая как картинка. Есть еще вопросы?

Маркиз улыбнулся:

— Ну, ты удивил меня! Вот так сюрприз!

Глава III

Карета была новой, роскошной, на хороших рессорах. Маркиз подал ее прямо к парадному подъезду. Лошади тоже были превосходными, и как только маркиз взял в руки поводья, то понял, что работать с ними будет одно удовольствие.

Крыльцо было устлано красным ковром, четыре лакея в пурпурно-золотистых ливреях стояли навытяжку. Чувствовалась некая напряженность и нервозность всех ожидающих. В глубине дома раздался визгливый и громкий голос, и маркизу стала понятна причина волнения окружавших его слуг. Голос отдавал какие-то распоряжения и одновременно распекал кого-то за нерадивость. Вне всякого сомнения, это была его хозяйка. Маркиз благоразумно отвел глаза в сторону, чтобы не встретиться с ней взглядом в тот момент, когда она станет выходить. Он опустил голову и спрятал лицо в высокий ворот плаща. Вдруг кто-то окликнул его. Взглянув вниз, он безошибочно догадался, что перед ним секретарь леди Хорнклиф, тот самый, который брал на работу Вальтера и беседовал с ним вчера.

— Вот твои инструкции и маршрут, Лайон. Надеюсь, ты умеешь читать?

— Да, сэр, — маркиз проглотил половину гласных, стараясь сделать свою речь более корявой и похожей на речь Вальтера.

— Ее сиятельство приказывает, чтобы ты ехал быстро, но осторожно. Никакого лихачества!

— Хорошо, сэр.

Он взял протянутые бумаги и начал просматривать их. Как и предполагал маркиз, их путь лежал из Лондона в Оксфорд. В свое время он провел три года студенческой жизни в Оксфорде — это было до его вступления в армию — и хорошо знал и места и дорогу. Если погода не подведет, то она должна быть в нормальном состоянии. Лакей, место которого было рядом с маркизом, теперь стоял спереди и держал лошадей под уздцы, чтобы они, не дай Бог, не тронулись с места, пока хозяйка не села в карету.

Маркиз, слегка повернув голову, увидел, что она выходит из дома. Конюхи сказали ему правду — леди Хорнклиф была действительно молода и красива, но красота ее показалась маркизу какой-то уж чересчур яркой и даже аляповатой. У нее были золотисто-рыжие с огненным отливом волосы, огромные, но невыразительные голубые глаза на овальном лице. Губы были ярко накрашены, на голове вызывающе броский высокий капор, отделанный страусовыми перьями. Солнце сверкало на ее драгоценностях в ушах и на шее. Маркиз быстро отвел взгляд в сторону, пряча улыбку. Он подумал, что Чарльз явно бы позабавился, узнав, как выглядит его хозяйка.

Леди Хорнклиф усаживалась в карету, отдавая при этом резким голосом целый ворох распоряжений своему секретарю. Ее сопровождала еще одна женщина. Как только дамы уселись и им укрыли пологом ноги, лакей закрыл дверцу. Это был знак для слуги, державшего лошадей. Он быстро взобрался на сиденье рядом с кучером. И тотчас же, сопровождаемая поклонами секретаря, дворецкого И лакеев, карета тронулась.

Когда немного отъехали, лакей, сидевший рядом с маркизом, сказал, обращаясь к нему:

— Надеюсь, ты хорошо знаешь дорогу. Хозяйка придет в дикое бешенство, если мы поедем не тем путем.

— Да, я знаю дорогу, — ответил маркиз.

Он еще раз глянул в свои инструкции, прежде чем положить их в карман. Согласно инструкции нужно было сделать остановку на обед приблизительно через пятнадцать миль. Наверное, там находился дорожный трактир. Так как они выехали вовремя, то он прикинул, что может легко преодолеть это расстояние и прибыть на место к указанному сроку без опоздания.

Сияло солнце, воздух был напоен той утренней свежестью, которую он так любил. Усевшись поудобнее, маркиз

— Пойду посмотрю, что можно еще достать.

Он вышел из комнаты и столкнулся с хозяином, выходившим из кабинета. В это время мимо них важно прошествовала служанка в накрахмаленном чепце, неся большой поднос, уставленный снедью. Среди прочего маркиз заметил целую семгу и фаршированного гуся. Вторая служанка, которая проследовала за первой, несла двух зажаренных цыплят и поросячью голову. Хозяин, перехватив его взгляд, устремленный на подносы, резко произнес:

— Я поставил на стол то, что было заказано!

— Я знаю, — ответил маркиз. — Но мы проделали неблизкий путь, а впереди еще пятнадцать миль. Как вы могли убедиться, все мы достаточно молоды и поэтому изрядно проголодались.

Хозяин пожал плечами:

— Заказывайте.

— Принесите ветчину, язык и поросячью голову, если ее светлость откажется от нее. Я за все доплачу, — сказал маркиз.

Хозяин посмотрел на него с изумлением:

— Вы вольны распоряжаться своими деньгами. И это не моего ума дело.

— Совершенно верно, — согласился маркиз. — Поэтому я и прошу подать все самое лучшее, а не объедки с чужих столов!

Хозяин бросил на него разъяренный взгляд, собираясь, видимо, сказать что-то грубое. Но в последнее мгновение решил воздержаться. На него произвела впечатление неординарная внешность маркиза.

— Вы получите все, за что заплатите, — сказал он угрюмо и пошел на кухню.

Вскоре служанка принесла почти целый окорок, от которого был отрезан лишь небольшой кусок, и холодную индейку. Позже принесли из кабинета поросячью голову, которая доставила массу радости верховым и Джеку.

— Вот угодил так угодил! — сказал Бен. — Я себя чувствую совсем другим человеком!

Н| Маркиз отметил, что он действительно стал выглядег Иролучше. Исчез этот голодный взгляд, который явно бь следствием постоянного недоедания. Такая жадность и ск редность со стороны хозяев разозлила маркиза. Сам он п стоянно следил за тем, чтобы все его работники получал достаточно еды, и хорошей еды, платил за все, что они сг дали, и еще всегда заказывал им дополнительно кувшии пива.

Сейчас он приобрел друзей, отношение к нему замет] изменилось. От него не укрылся их несколько враждебш настрой при первой встрече. Его внешний вид так резко с личался от их наружности, что они решили, будто он «зар рает нос», как сказал бы Чарльз. Теперь они считали его а им парнем и разговаривали с ним совершенно свобод! Оценили его ум, когда узнали, что он выиграл деньги скачках в Эпсоме на прошлой неделе, поставив на нужн; лошадь.

— Если бы я поставил хотя бы пенни на какую-ниб] лошадь, — сказал Джек, — она бы споткнулась у первого препятствия!

— В следующий раз я тебе подскажу, на какую лошг ставить, — ответил маркиз, — но имей в виду, что, играя скачках, легче проиграть, чем выиграть.

— Тогда занимайся любовью, — подначил Бен. — Не зет на скачках — повезет в любви! Кто скажет, что неправ;

Все рассмеялись этой шутке. Затем Джек взглянул маркиза и сказал:

— Пора!

Маркиз понял, что это прежде всего относится к не (Ведь он был кучером, и его обязанностью было подготов: рсех и все до появления леди Хорнклиф.

Он уже сидел на своем месте, а верховые готовил |йскочить в седло, когда показалась хозяйка. Маркиз щ ролагал, что она пойдет прямо к карете, но вместо этог pro удивлению, она подошла к нему и произнесла, гляд* Цйего:

— Я тороплюсь. Хочу вовремя прибыть на место. Поэтому не зевай на дороге!

Маркиз почтительно взял под козырек, не произнеся ни слова.

Через минуту она добавила еще более резким тоном:

— Ты понял, о чем я говорю? Если бы ты был более опытным кучером, мы могли быть здесь на четверть часа раньше!

Маркиз опять молча коснулся своей шляпы. Шурша юбками и величественно неся голову, леди Хорнклиф направилась к карете. Когда дверь за ней закрылась, Джек взгромоздился рядом с маркизом, и они тронулись в путь. Маркиз понимал, что она придралась только для того, чтобы придраться. Теперь он развил бешеную скорость, рискуя перевернуть карету, хотя сам такое лихачество не любил. Они прибыли к месту ночлега в рекордно короткое время. Постоялый двор имел внушительный вид, хотя был не таким большим, как тот, в котором они останавливались на обед. Когда маркиз въезжал во двор, в дверях дома появился хозяин трактира. Джек спрыгнул вниз. Выйдя из кареты, леди Хорнклиф снова подошла к маркизу:

— Слишком быстро и слишком опасно! Если будешь так же лихачить и впредь, то скоро займешься поиском другого места!

Не дожидаясь ответа, она вошла в трактир. Конюх отвел лошадей в конюшню на другой стороне двора. Маркиз увидел, что стойла были сравнительно чистыми, а солома свежей. Верховые распрягли своих лошадей, а затем подошли помочь маркизу. На войне маркиз всегда сам ухаживал за лошадью, не доверяя кавалеристам, которые зачастую проявляли полное невежество в том, что касается животных и их нужд.

Поэтому и здесь он помог снять упряжь с лошадей, почистил их, проследил за тем, чтобы ясли наполнили кормом, который они привезли с собой. Затем проверил, есть ли вода в поилках и свежая ли она.

s Когда Бен по-приятельски подошел к нему, маркиз сказал: ;;'— Ну что? Наверное, опять проголодался? ;

— Да, готов съесть вола! — ответил Бен. Маркиз рассмеялся:

— Ну что ж! Пойдем поищем чего-нибудь!

В| Они вошли в таверну. Как и в предыдущем трактире их кормили в специальном помещении для слуг.

Там сидели еще два кучера, но они, закончив ужинать, ушли вскоре после того, как вошел маркиз.

— Интересно, что нам дадут на ужин? — с надеждой проговорил Бен.

Ждать пришлось недолго. Пожилая, довольно неряшливая служанка швырнула поднос на стол. На нем лежал небольшой кусок отварной говядины и блюдо с плохо почищенной картошкой.

— И это все? — уставился Бен.

Рядом лежала буханка черствого хлеба и больше ничего. Бен и другие слуги выглядели такими расстроенными, что маркиз встал и сказал:

— Ладно, пойду посмотрю, что там можно достать. Когда он принес большую миску супа из зайчатины, от которой шел необыкновенно вкусный аромат, и огромный кусок свинины, то благодарности его друзей не было конца, и он подумал, что никогда раньше его гости не были так искренни в выражении своих чувств.

«Чарльз наверняка посмеялся бы над всем этим», — подумал он.

Закончив трапезу первым, он встал со словами:

— Пойду прогуляюсь и посмотрю лошадей, прежде чем лечь в кровать.

— Кровать! — воскликнул один из верховых. — Где ты видел кровать на сеновале? Маркиз замер.

— На сеновале? — переспросил он.

— Да, наше место на сеновале. Там мы и будем спать, — объяснил другой.

— Будем надеяться, что сена хватит на всех. А то последний раз, когда я ездил с ее светлостью, сена едва хватило чтобы прикрыть лодыжки!

Маркиз, не говоря ни слова, вышел. Он отправился на конюшню — убедиться, что лошади в полном порядке. Затем обошел вокруг постоялого двора. На пари или без пари но спать на сеновале он не собирался. Во всяком случае от своих слуг он этого никогда не требовал. Когда маркиз вернулся в гостиницу, Бена и его друзей уже нигде не было видно.

Он отвел хозяина в сторону:

— Я чувствую себя не совсем хорошо. Скорее всего простудился. У вас не найдется отдельной комнаты для меня? Разумеется, я заплачу за нее.

Хозяин уже намеревался сказать, что его место на сеновале с другими слугами, но, взглянув на него, передумал.

— Плати полгинеи, если у тебя есть, — сказал он. Маркиз достал монету из кармана и положил ее на стол.

— Я хочу хорошую комнату, — сказал он. — У вас, насколько я видел, их полно.

Некоторое время хозяин колебался. А затем позвал служанку и велел отвести маркиза наверх. Маркиз принес свой чемодан, который стоял у него под сиденьем, и пошел за служанкой. Они поднялись не на верхний этаж, как он предполагал, а на второй и прошли до конца коридора. Служанка, женщина средних лет, открыла дверь:

— Здесь тебе будет удобно. Хотя я и удивляюсь, что хозяин разрешил тебе поселиться в номере.

— Я привилегированная особа! — отшутился маркиз.

— О да! Это любая женщина подтвердит, стоит на тебя только взглянуть! Красавчик, да и только!

Грубоватый юмор служанки развеселил маркиза. Он оглядел комнату. Она была чистой и уютной, с удобной и опрятной кроватью.

— Спасибо, — поблагодарил он.

Вначале маркиз хотел дать служанке чаевые, но вовремя спохватился. Такой жест со стороны кучера может по меньшей мере показаться странным! Поэтому он еще раз одарил ее своей самой лучезарной улыбкой и без труда прочитал в ее глазах нескрываемое восхищение, когда она закрывала дверь. Служанка оставила на столе горящую свечу. Маркиз зажег еще одну.

Интересно, как отнесется Чарльз к тому, что вместо того, чтобы спать на сеновале с остальными слугами, он нежится в отдельном номере? Не посчитает ли он это нарушением условий пари?

«Не могу понять, зачем я согласился на это дурацкое пари» — подумал он в сердцах. И в ответ мысли его сразу же перекинулись на Флер. Он подошел к окну и отодвинул в сторону ситцевые занавески. Смеркалось. На небе зажглись первые звезды. Ему вспомнилось, как в это же время всего лишь два дня назад он целовал Флер в саду за ее домом. А потом она провожала его до калитки на улицу. До этого они провели более двух часов вместе в гостиной. Нет, никого он не встречал нежнее и прекраснее ее.

Маркиз целовал ее до тех пор, пока не начало стучать в висках, весь он пылал от страстного желания обладать ею. Когда они подошли к калитке, он опять обнял ее.

— Сколько это может продолжаться? — спросил он неистово. — Давай поженимся немедленно — завтра, и я покажу тебе, моя дорогая, что такое любовь!

— Это то… чего я хочу! — прошептала она. — Но мы… должны… обождать… мы должны!

К этому разговору они возвращались снова и снова. И, поскольку слова были бесполезны, он опять начал целовать ее. Наконец она вырвалась из объятий и почти вытолкала его за калитку. Маркиз возвращался домой, опьяненный любовью. Он желал ее, желал страстно, как ни одну женщину до сих пор. А Флер, оказывается, выжидала, умрет герцог или поправится.

— Будь ты проклята! — вырвалось у него сквозь зубы. — Будь ты проклята! Проклята!

Вдруг он услышал, как рядом громко хлопнула дверь, в соседней комнате был отчетливо слышен звук шагов. Кто-то пробежал по комнате, бросился на кровать, и она заскрипела.

Маркиз отошел от окна. Он решил, что это какой-нибудь постоялец слишком много выпил и теперь не в состоянии раздеться, но надеялся, что его сосед, пьяный или трезвый не будет слишком шумным. Раздавшийся за стенкой звук насторожил его. Маркиз прислушался: за стенкой слышался плач. Кто-то рыдал отчаянно и горько, навзрыд. Маркиз снова прислушался. Нет, он не ошибался — так безутешно могла рыдать только женщина, на которую обрушилось какое-то несчастье. В этих слезах не было ничего истеричного, одно отчаяние и безмерное страдание. Поддавшись порыву, он открыл дверь и, сделав несколько шагов по коридору, очень тихо, чтобы никто не услышал, постучал в дверь соседней комнаты. Всхлипывания не прекратились, и он повернул ручку двери. Дверь открылась. Комната была почти такая, как и у него. На кровати лежала молодая женщина, содрогаясь от рыданий. Маркиз видел только ее затылок. Понимая, что женщина не услышала его шагов, маркиз слегка прикрыл дверь и подошел ближе к кровати.

— Я не могу помочь вам? — спросил он. Услышав голос, женщина вздрогнула, и рыдания прекратились.

— Кто вас так расстроил? — спросил маркиз участливо. Она подняла голову и испуганно уставилась на него. Ее ресницы были мокрыми. Огромные, во все лицо, глаза тоже блестели от слез. Обрамлявшие лицо пушистые волосы были такими светлыми, что при лунном свете казались серебристыми. Девушка приподнялась на одной руке, видимо с трудом различая маркиза сквозь пелену слез. Но вот зрение ее прояснилось и в глазах появилось удивление и любопытство.

— Кто… кто вы? — спросила она дрожащим голосом.

— Я живу в соседней комнате, — успокоил ее маркиз. — Я услышал, как вы плачете, и решил, что, может быть, смогу чем-нибудь помочь вашему горю. Что у вас стряслось?

— Нет, нет… никто не может… п-помочь мне. Н-но… м-мне жаль, что я вас… разбудила!

— Вовсе нет! — улыбнулся маркиз, слушая отрывистую, почти бессвязную речь. — Я еще не ложился спать.

Глядя на нее, он подумал, что прежде не видел женщины, которая выглядела бы так прелестно, когда плачет. Казалось, слезы только усиливали ее красоту и совсем не портили лица.

Она вытерла глаза ладошкой, как это обычно делают дети. Маркиз достал из кармана тонкий батистовый платок и протянул его девушке. Поднявшись, она села на кровати и, вытирая насухо глаза, сказала дрожащим голосом:

— Я… я… мне ж-жаль, что все… так п-получилось.

— Ничего страшного, — ответил маркиз. — Скажите мне, что вас волнует.

— Я… я… не знаю, что делать. Что мне делать? Она говорила, как он понял, скорее для себя, словно стараясь обдумать происшедшее.

— Я… я была так уверена, что она поймет и… Пит сможет жить вместе со мной, но теперь…

Из ее глаз снова хлынули слезы. Взяв платок в обе руки, она закрыла глаза.

Маркиз подвинул стул ближе к кровати и сел.

— Ну же! Перестаньте плакать! И расскажите мне, в чем дело. Всегда огорчительно видеть плачущей красивую женщину.

Девушка, а это была совсем юная девушка, опустила платок, посмотрела на него и сказала:

— Я… я знаю, кто вы… Вы новый кучер! Но… почему вы здесь?

Теперь и маркиз догадался, кто его собеседница. Он видел ее только со спины, когда она входила в гостиницу вслед за леди Хорнклиф.

— Я здесь, — объяснил он, — потому что чувствую себя не совсем хорошо, чтобы спать вместе с остальными на сеновале. И поэтому я снял комнату, за которую плачу сам. Я только прошу вас не выдавать меня, чтобы не было неприятностей.

— Разумеется… я ничего не скажу, — пообещала девушка. — Папа никогда не одобрил бы то, как… здесь обращаются со слугами. Он считал, что кучер и верховые нуждаются в хорошем уходе.

— Я согласен с вашим отцом, и уверен, он бы огорчился увидев вас такой расстроенной. Девушка закрыла глаза.

— Папа умер, — сказала она. — Но он бы меня понял, понял… почему я так несчастлива.

— Если вашего отца нет здесь, чтобы дать вам дельный совет, то почему бы не поделиться со мной? Может быть, я смогу помочь вашему горю?

Девушка безнадежно махнула рукой:

— Н-никто не… сможет помочь м-мне, только леди Хорнклиф, а она отказывается! — Отказывается сделать что? — переспросил маркиз.

— Отказывается разрешить Питу… жить вместе со мной! Слова срывались с ее губ бессвязно, сплошным потоком. Голос звучал взволнованно, но в самой интонации слышался страх. — Кк… как я… могу отправить… его в приют? Ведь… я обещала… маме… что буду… смотреть за ним, но… у меня… нет денег, а она… не платит мне… за работу.

Речь была сбивчива, и маркиз сказал как можно мягче:

— Пожалуйста, давайте еще раз с самого начала! Во-первых, скажите мне, как вас зовут, что вы здесь делаете и почему леди Хорнклиф не разрешает взять вам Пита с собой?

Девушка вытерла глаза и постаралась взять себя в руки, затем, взглянув на него, произнесла:

— Наверное… мне бы не следовало… говорить с вами вот так.

Маркиз улыбнулся своей очаровательной улыбкой, от которой, как он знал, были без ума многие женщины.

— А кто узнает? Разве что только звезды да мыши за стенкой.

— Вы… вы не поймете, но… раз вы говорите, что никто не узнает…

— Как вас зовут? — спросил маркиз.

— Лаэла Хорн.

Он поднял брови:

— Вы родственница леди Хорнклиф, на которую я работаю?

— Папа был… дальним родственником ее мужа.

— Но как вы сказали, ваш отец умер?

— Да, папа… скончался от ран… почти два года назад.

— От ран? — повторил маркиз.

— Папа был моряком. Он служил под началом лорда Нельсона и был командиром на одном из его кораблей.

Маркиз уловил чувство гордости за отца в голосе Лаэлы.

— И он был ранен?

— Да, он вступил в бой с двумя французскими кораблями и потопил их, — ответила Лаэла, — но ядром ему оторвало ногу, и он был очень… он чуть не погиб… — Она всхлипнула, а потом добавила: — Мама и я ухаживали за ним… и он прожил еще почти два года.

— А где вы жили?

— О, во многих местах. Мама влюбилась в папу, когда его корабль патрулировал побережье Шотландии. — Она замолчала, словно вглядываясь в прошлое.

Затем маркиз прервал это молчание:

— Итак, они поженились.

— Да… но только мамин отец был против ее брака с англичанином… и сказал, что отречется от нее, если она это сделает.

— Но она пошла против его воли… — сказал маркиз, вспоминая, что он уже где-то слышал эту историю.

— Да, они поженились. И мама повсюду следовала за папой. Я помню маленький домик, в котором мы жили в Портсмуте, и еще один в Плимуте. Папа месяцами был в море, а мама жила в постоянном страхе, что его… убьют французы.

— А что было потом, после его ранения? — спросил маркиз.

— Он был уволен с флота по инвалидности, и когда они вернулись в Англию, мама не представляла, где мы будем жить. Поэтому она написала дальнему родственнику отца сэру Лоренсу Хорну.

Маркиз с интересом слушал ее рассказ.

— Он жил в прелестной маленькой деревушке в Кенте. Из чувства сострадания к отцу он поселил нас в небольшом домике в своем имении. Мы были очень, очень счастливы.

— И что дальше?

Лаэла отвела взгляд в сторону и сказала как можно безразличнее:

— Сэр Лоренс… женился!

Маркиз молчал, он уже знал ответ заранее.

— Раньше он не был женат. Он служил в Индии и других частях света, и у него никогда не было времени заняться устройством собственной жизни. — Она мечтательно улыбнулась, добавив: — Но он… так хотел иметь сына.

— Итак, он женился на той леди, у которой вы служите сейчас, — предположил маркиз. Лаэла кивнула в знак согласия.

— Она была так… красива, к тому же очень-очень богата.

— Но, наверное, и намного моложе его?

— Да, конечно! Ее отец, мистер Клиф, сделал огромное состояние, занимаясь судоходством. — То, как она говорила, и собственная интуиция подсказали маркизу, что состояние это сомнительного происхождения.

Он знал, как разбогатели многие магнаты из Ливерпуля. Они занимались работорговлей — возили негров из Африки в Америку. Это всегда вызывало у него отвращение. Ему было известно, что многие судовладельцы сколачивали громадные состояния, похищая негров, живущих на побережье, — несчастных мужчин, женщин и детей! Их везли в вонючих трюмах через океан в Новый Свет. Америке была нужна дешевая рабочая сила для возделывания хлопковых плантаций.

— Итак, мистер Клиф пожелал, чтобы его красивая, богатая дочь стала дамой, — произнес маркиз.

— К-как вы… догадались? — спросила Лаэла.

— Такое не раз случалось и раньше, — ответил маркиз. — И думаю, он настоял, чтобы его собственное имя было присоединено к имени Хорн.

— Мама говорила, что он очень настаивал на этом, хотя, насколько я могу судить, это… очень шокировало папу.

— И леди Хорнклиф произвела на свет столь желанного сына?

Лаэла отрицательно покачала головой:

— Нет… у них не было сына. Наверное, поэтому она так… против, чтобы Пит был со мной.

— Это ваш брат? — спросил маркиз.

— Да… ему только восемь. Он такой прелестный мальчик. Его все любят, он никому не доставляет никаких хлопот.

— А что случилось с остальными вашими близкими? С вашей матерью, к примеру?

— Мама умерла… три месяца назад. Вскоре после того, как кузина Эйврил решила снять траур… и переехать в Лондон. — Голос Лаэлы прервался. — Это было… ужасно! Не могу поверить… что все произошло так быстро! Сразу же после маминых похорон… кузина Эйврил сообщила мне, что она продает дом и имение… и наш… домик тоже, а я думала, что он… принадлежит мне.

— И вам некуда было податься.

—  — Она сказала, что так как я хорошо шью, то могу жить с ней на правах компаньонки-швеи. — Лаэла всхлипнула и продолжала: — Она сказала мне, что немедленно переезжает в Лондон и что я должна сопровождать ее. Я решила, что это ненадолго, и… поэтому оставила Пита с бывшей гувернанткой, которая учила его.

Она взглянула на маркиза, словно хотела убедиться, интересно ли ему слушать все эти подробности, а затем добавила.

— Кузина Эйврил сказала, что покупает новый дом в деревне, который намного, намного больше старого. Поэтому мы и едем вХерфорд — взглянуть на один такой дом. Я думала, что у нас с Питом будет свой отдельный домик… но теперь она… передумала.

На некоторое время Лаэла замолчала, как бы размышляя о случившемся, а затем продолжила свой рассказ:

— Впрочем, она никогда и не говорила, что мы будем жить вместе, но я и подумать не могла, даже на одно мгновение вообразить себе, что она… захочет разлучить нас.

— Об этом вы и узнали сегодня вечером? В

— Да, она рассказывала о доме, который мы едем смотреть, и я не подумав сказала: «Как хорошо будет Питу! Там, наверное, есть лошади, чтобы кататься верхом, и столько всяких других развлечений… которые дает… жизнь в деревне!»,

Лаэла замолчала. Ее душили слезы.

— А что ответила ваша кузина? — спросил маркиз.

— Она сказала: «Пит? Причем здесь Пит? У меня нет места для этого мальчишки! Пусть учится сам зарабатывать себе на жизнь!».

Голос Лаэлы замер, и она снова закрыла лицо руками. Через мгновение она сказала:

— К-как я могу потерять Пита… отправить в приют, где никто его не будет любить… как любили его папа, мама и я?

Слезы душили ее, и она снова замолчала… Она говорила с тем же отчаянием, с каким плакала. И маркиз подумал, что никогда не встречал никого, столь трогательного в своем несчастье.

Помолчав, он сказал:

— Понимаю, это действительно большое горе, но давайте обсудим все здраво, может, и найдем выход?

— Нет, я не вижу никакого… выхода, — прошептала Лаэла — я… я… у меня нет денег… и некуда податься.

— Но ведь у вас наверняка есть какие-нибудь родственники?

— Папа всегда говорил, что его родственники либо бороздят океанские просторы, либо… сражаются в отдаленных уголках земли.

— А с маминой стороны?

— Как я сказала вам, они порвали с ней, после того как она вышла замуж за папу. Ее отец, который был вождем клана… Он страшно разозлился на нее за то, что она решила покинуть Шотландию.

Они оба замолчали. Затем Лаэла подняла голову и сказала:

— Спасибо вам… спасибо за то, что выслушали меня, но теперь вы тоже прекрасно видите… что я ничего не могу сделать.

Слова ее звучали горестно. И маркиз подумал, что эта Эйврил Хорнклиф такая же вероломная и коварная эгоистка, как и Флер. Единственное, что ей нужно было, — это имя, уважаемое в обществе, и она получила его, выйдя замуж за достойного человека. Она совсем не намеревалась помогать его родственникам, хотя и была достаточно богата для этого.

Губы маркиза плотно сжались, а в глазах появилось то же выражение холодного цинизма и презрения, которые накануне заметил у него Чарльз.

— Ну а теперь слушайте! — сказал он.

Эти слова прозвучали как команда, Лаэла подняла голову и посмотрела на него. Опять он отметил, что никогда ранее не видел женщины, которая плакала бы так отчаянно и горько и при этом была так прелестна. Девушка производила впечатление неземного существа и напомнила ему статую святой Девы в одной из церквей во французской деревушке, которую они заняли при наступлении. Он вспомнил что монахини ухаживали за ранеными англичанами с тем же терпением и заботой, как и за своими соотечественниками.

— Давайте еще раз обдумаем все с самого начала, — произнес он, — не сомневаюсь, мы найдем вам какую-нибудь работу, чтобы вы могли зарабатывать деньги и содержать себя и брата.

Лаэла кивнула в знак согласия, но не прерывала его речь.

— А до тех пор я могу предложить вот что: у меня есть собственный домик, в нем сейчас никто не живет, и вы можете переехать туда с Питом, если ваша кузина будет по-прежнему отказываться взять его с собой.

Лаэла глядела на него во все глаза, словно боялась поверить тому, что слышит.

Затем она прошептала:

— Вы хотите сказать… вы говорите… Но это правда… У вас есть дом… и там никто не живет?

Маркиз не сомневался, что у него в имении по крайней мере несколько пустых коттеджей, и поэтому ответил:

— Не сомневайтесь в этом! И когда переедете туда, то хоть получите возможность свободно дышать.

— И Пит не поедет в приют, — выдохнула Лаэла. — О Боже! Как вы добры… Как это замечательно! Но вы… вы уверены, что можете позволить себе это?

— Вполне уверен, — отвечал маркиз. — Во всяком случае рента за этот маленький домик не такая уж и высокая.

— Я обещаю вам… Я буду работать, чтобы заработать достаточно денег и расплатиться с вами. Я верну вам долг. Я хорошо шью и вышиваю и знаю, что обязательно найдутся люди, которые купят мои вещи.

— Тогда дом в вашем распоряжении! А теперь спать и не о чем больше плакать!

— О, я не могу поверить, что все, что вы мне сказали… правда! — воскликнула Лаэла. — Я ушла от кузины Эйврил в таком отчаянии… мне казалось, что все-все, и папа, и мама — все отвернулись от меня.

— Я уверен, где бы ни были их души теперь, они никогда не сделают этого, — участливо возразил маркиз. — А теперь спите спокойно и помните, что у вас есть дом, в который вы можете переехать с Питом в конце нашего путешествия. И там вы можете быть вместе.

— Должно быть, сам Бог послал мне вас в помощь… и рот вы явились словно святой архангел…

— Просто это счастливое совпадение, что я оказался вашим соседом, — ответил маркиз. — И помните, это наш с вами секрет.

— Да, разумеется! Разве я могу поступить так подло и неблагодарно… по отношению к вам, когда вы были так добры ко мне!

— Конечно, нет! — ответил маркиз. Он встал и отодвинул стул. — Ложитесь спать. Помните — завтра будет новый день. И солнце будет сиять! И Пит вас будет ждать! И вы снова будете вместе!

— Обещайте мне… обещайте, что вы не исчезнете завтра… и скажете мне, где ваш дом, — умоляющим голосом произнесла Лаэла.

Маркиз рассмеялся:

— Нет, я не исчезну! И завтра мы поговорим, если представится возможность. Но вы понимаете, надеюсь, никто не должен знать, что вы вступаете в разговор с простым кучером.

— Самым добрым и самым понимающим кучером в мире! — воскликнула восторженно Лаэла.

Маркиз улыбнулся ей и направился к выходу. Когда он был уже у двери, Лаэла сказала:

— Благодарю вас, благодарю вас… снова и снова! Маркиз заученно посмотрел по сторонам, чтобы никто в коридоре не заметил его. Там было пусто, и он быстро пробел в свою комнату.

Раздеваясь, он подумал, что эта неожиданная встреча, наверное, заинтересовала бы и Чарльза.

«Вот уж такого поворота событий я никак не ожидал в первый же день работы в качестве слуги», — подумал он про себя, прежде чем уснуть.

Глава IV

Багаж разместили наверху кареты. От Джека маркиз узнал, что им предстоит еще одна, на сей раз последняя, ночевка в гостинице.

— А потом мы сделаем остановку в Большом доме. И слава Богу, нам не придется больше спать на сеновале!

— Что, было не сладко? — сочувственно поинтересовался маркиз.

— Да уж! Сена совсем было мало, и полно насекомых, — ответил Джек с плохо скрываемым отвращением.

Маркиз стал устраиваться на своем месте, в этот момент дверь открылась и показалась Лаэла. Днем она была еще прелестнее, чем показалась маркизу ночью. И в ее глазах он безошибочно прочел выражение благодарности и симпатии.

Но маркиз сделал вид, что не знает девушку, и посмотрел на нее безразличным взглядом, даже не улыбнувшись ей.

Лаэла начала укладывать в карету вещи, которые несла с собой.

А затем стала у кареты, поджидая леди Хорнклиф. Наконец та появилась, как всегда расфуфыренная, в кричащем наряде. На ней, как отметил маркиз про себя, все было новое, включая и шляпку. Ее провожал, почтительно согнувшись в поклоне, хозяин. Он что-то бормотал о чести, которую ему оказала леди Хорнклиф, остановившись у него. Впрочем, он не удостоился ответа. Она молча проследовала в карету. Дверца со стуком закрылась, и маркиз тронулся в путь. Он заглянул в свои инструкции. Да, Джек был прав! Впереди была еще одна остановка на постоялом дворе. А завтра они должны отправиться в Кроусток. Дальше путь их лежал на север, в соседнее с Оксфордом графство, совсем рядом с его имением Иглз. Возрастала угроза быть узнанным. Ведь там, в Кроустоке, он мог столкнуться с людьми, которые его знали. Маркиз постарался вспомнить хоть что-нибудь о владельце Кроустока. Увы! Как он ни напрягал свою память, перебирая всех своих знакомых и знакомых своих знакомых, все было тщетно. Он никогда ранее не слышал этого имени. Через некоторое время он спросил у Джека, кто такой Кроусток.

— Этого джентльмена зовут мистер Кроу, — ответил Джек, — он близкий друг ее светлости. Могу побиться об заклад, это очень богатый человек.

Теперь маркиз получил ответ на волнующий его вопрос.

Имя сэра Перси Кроу он слыхал и ранее, и прежде всего именно в связи с его фантастическим богатством. Он был из нуворишей, получил титул и дворянство за то, что жертвовал огромные суммы денег в партийные фонды тори. Многие восприняли его возведение в рыцарское достоинство как позор и открыто говорили об этом в обществе.

Перси Кроу попытался стать членом Уайт-клуба, но его с треском провалили. Неудачей закончилась и его попытка баллотироваться в списки членов клуба Будлз. Там его тоже, как говорится, прокатили. Потеряв всякую надежду быть принятым в высшем свете Лондона, он переехал в деревню и купил там большое поместье, которое ранее принадлежало какому-то благородному господину, но тот разорился во время войны, а его единственный сын был убит французами.

Сэр Перси сменил название имения. Он явно стремился стать почтенным сельским дворянином, настоящим джентльменом, Маркиз вспомнил рассказы о том, как он пытался купить себе должность главного ловчего. Он также щедро жертвовал во всевозможные благотворительные фонды. Более молодые люди в графстве приняли его в свой круг, что же касается людей среднего и старшего поколения, то они только качали головами и категорически отказывались от всех приглашений, которые он неустанно рассылал.

«Ну что ж, — подумал маркиз, — во всяком случае, теперь мне ясно хотя бы одно: никого из моих друзей в Кроустоке не будет».

Они остановились на обед, и, как всегда, к большому удовольствию Бена к других, маркиз заказал дополнительно изрядные порции пищи. В пять часов вечера они достигли предместий Оксфорда. Маркиз подогнал лошадей к черно-белому зданию постоялого двора, который он помнил еще со студенческих лет. Двор назывался «Три колокольчика». Заехав на конюшенный двор, маркиз увидел, что конюшни почти заполнены. Там стояли не только лошади других постояльцев, но и еще четыре, принадлежащие леди Хорнклиф, — их доставили сюда двумя днями ранее. Те же лошади, на которых он ехал вчера и сегодня, выбились из сил после двух изнурительных дней. Четыре конюха, которые сопровождали сюда сменных лошадей, смотрели на маркиза с явным удивлением.

— Надеюсь, эти лошади не хуже тех, на которых я приехал, — сказал маркиз.

Конюх, к которому он обратился, улыбнулся в ответ:

— Еще лучше! Я выбрал самых лучших и получил большое удовольствие от езды сюда.

— Хорошо, тогда займись моими, — проговорил маркиз, — они нуждаются в хорошем отдыхе.

— Я все сделаю, не беспокойся, я здесь и раньше бывал и хорошо знаю Оксфорд.

Маркиз мог сказать то же самое и о себе, но счел за благо промолчать. Он решил, что сегодня вечером не будет ужинать в трактире вместе с остальными, а поужинает где-нибудь сам. Здесь поблизости должна быть очень неплохая таверна; куда он частенько захаживал в бытность свою студентом. Но прежде он лично проверил, что лошади досмотрены как следует, а затем зашел в гостиницу и попросил у хозяина отдельную комнату для ночлега. Хозяин, на которого внешность его произвела должное впечатление, извиняющимся тоном сообщил, что почти все комнаты заняты. Однако, поискав как следует, он нашел одну, правда меньше и хуже той, в которой маркиз провел предыдущую ночь.

Но все же это было лучше, чем спать на сеновале, который к тому же, маркиз в этом не сомневался, будет переполнен. Он послал горничную за горячей водой, тщательно вымылся и надел чистую рубаху, а потом отправился на поиски таверны, которую помнил еще со студенческих лет. В конце концов он разыскал ее. Она была небольшой, но готовили здесь неплохо. А бутылка кларета, которую подали после недолгих переговоров, была вполне пригодна к употреблению. Он пожалел, что у него мало времени — можно было бы сходить в Оксфорд и навестить своего однокашника или посетить колледж, который он в свое время закончил. В студенческие годы маркиз не только преуспел в учебе, но и с удовольствием занимался спортом, особенно греблей. Его отец был очень доволен, когда он получил степень по окончании университета.

Сравнительно поздно он вернулся в гостиницу и уже собирался подняться к себе в комнату, как к нему спешно подошел хозяин.

— Вас ждут в кабинете! — сказал он, указывая пальцем на коридор, который шел от столовой.

Маркиз думал, что леди Хорнклиф уже давно улеглась. Несколько неохотно он повернулся и пошел в сторону кабинета.

Какая скука, подумал он, слушать ее визгливый голос, в то время как ему так хочется спать!

Он открыл дверь в кабинет и, к большому удивлению, застал там Лаэлу. Она сидела в кресле возле камина и, увидев его, встала и направилась навстречу со словами:

— Я так испугалась… ужасно… когда узнала, что вас нет… в гостинице. Я решила… что вы уехали совсем!

— Нет, я все еще здесь! — с улыбкой ответил ей маркиз. — Но не совершаете ли вы ошибку, встречаясь здесь со мной и вступая в беседу?

При этом он подумал, что если их увидят вместе, то слуги могут подумать Бог весть что и начнутся разговоры.

— Но это… не я посылала за вами, — быстро возразила Лаэла. — Я бы не посмела сделать это! Маркиз удивленно поднял брови:

— А кто?

— За вами послала кузина Эйврил. Вас не нашли, и она приказала мне дожидаться вас и передать ее распоряжение, чтобы вы незамедлительно поднялись к ней, как только вернетесь.

— В чем я провинился на сей раз? — поинтересовался а маркиз. Его уже стала забавлять вся эта история.

— Не знаю, право. Я ничего не могу сказать. Но мне кажется, она… совсем не сердится.

— Не скрою, приятная новость! В голосе маркиза сквозила ирония. Он подошел к камину и сел в кресло.

— Давайте лучше поговорим о вас. Вам лучше? Вы чувствуете себя хоть на йоту счастливее?

Лаэла тоже приблизилась к камину, но не села в кресло напротив, а опустилась на пол и уселась на ковер у его ног.

— О да! Я чувствую себя намного лучше. Я… счастлива, в самом деле! Хотя все еще не могу поверить, что… встретила человека… и он так милосерден ко мне. Что люди вообще могут быть такими добрыми!

— Ваша кузина может передумать и разрешить Питу остаться с вами.

Последовала короткая пауза. Девушка молча смотрела на огонь. Наконец она произнесла:

— Может быть, вы… посчитаете меня глупенькой, но если… ваш дом, если он свободен, то я думаю… нам с Питом там будет намного лучше, чем с кузиной Эйврил, Мы будем гораздо счастливее там!

Маркиз молчал, обдумывая сказанное, а затем произнес:

— Наверное, дело здесь не в счастье, а в том, что мы называем удобствами. Ведь когда леди Хорнклиф купит большой дом, то там, без сомнения, будет больше развлечений для Пита — лошади, чтобы кататься верхом. И конечно, вдоволь хорошей еды для него.

Лаэла ничего не ответила, и через минуту он спросил:

— Вы не сердитесь на меня?

— Нет, нет, конечно, — ответила девушка. — Но вы знаете, кузина Эйврил… она так смешна именно в мелочах!

Маркиз молча ожидал, что она скажет дальше. И Лаэла продолжила:

— Старые слуги, которые долгие годы работали у сэра Лоренса, жаловались, что после его женитьбы на мисс Эйврил им перестали давать хорошее масло или свежее молоко. Все эти продукты поступали с домашней фермы, и слуги считали, что всегда будут получать такую хорошую еду.

— То есть вы хотите сказать, что она скупа до мелочности? — спросил маркиз.

Лаэла отвела глаза в сторону:

— Наверное, мне не следует так говорить… с вами о ней. Но… но она не разрешает мне взять большую порцию любого блюда… или пить чай с пирожным. Нет, я не имею ничего… против, но мне… будет трудно объяснить… ребенку, почему он… не может есть то, что стоит на столе.

— Я слышал, что у богатых бывают свои причуды, — сказал маркиз, — мне самому приходилось сталкиваться с несколькими скупердяями в свое время, но все они были мужчины!

Лаэла вздохнула:

— Она ведь так богата… и поэтому странно, что ее заботят такие мелочи.

— Что ж, домик ждет вас с Питом, — ответил маркиз.

— Это-то я и надеялась от вас услышать, — сказала Лаэлa со вздохом облегчения. — Я уже начала вышивать… кусочек муслина. Из него может получиться очень красивый носовой платок, но у меня очень мало времени, чтобы работать над ним.

— Вы, наверное, выполняете еще обязанности камеристки, помимо того, что являетесь компаньонкой и обшиваете миссис Эйврил,

Лаэла издала короткий смешок.

— Да, это правда, но настоящая камеристка леди Эйврил ждет нас в Кроустоке.

Отсветы камина падали на ее волосы. Маркиз никогда раньше не встречал женщин с таким цветом волос и нашел что это очень красиво. Волосы пушистым ореолом обрамляли овальное личико девушки, укладываясь кольцами вокруг ее лба и щек, а кожа была такой нежной, что казалась прозрачной. У нее был прямой маленький нос, классически правильные черты лица и огромные глаза светло-зеленого цвета с золотистыми крапинками. «Нет, — подумал маркиз, — у нее действительно уникальная внешность». Вне всякого сомнения, если ее модно одеть и показать в Лондоне, она произведет там сенсацию. Леди Хорнклиф настолько ослеплена собственным богатством, что не видит, как она проигрывает в сравнении со своей спутницей, и выглядит заурядно и безвкусно в своих претенциозных нарядах.

Мысль о хозяйке заставила его встать.

— Я думаю, мне пора наверх, — сказал маркиз. — Вы мне покажете, где комната леди Хорнклиф? Хотя я бы предпочел остаться здесь и продолжить наш разговор.

— Это так замечательно… побеседовать с вами даже несколько минут!

Голос ее звучал искренне. Маркиз направился к двери. Взявшись за ручку, он сказал, обращаясь к Лаэле:

— Думаю, не стоит, чтобы нас видели вместе. Поэтому оставайтесь здесь, пока я не поднимусь наверх. А потом тихонько идите в свою комнату.

— Да, конечно, — согласилась девушка, — мне это как-то и в голову не пришло… Очень глупо с моей стороны.

— Только скажите мне, где комната её светлости, — попросил маркиз.

Лаэла объяснила, что комната находится на втором этаже, шестая дверь от лестницы. Маркиз вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, и начал подниматься по дубовой лестнице. Ступеньки слегка поскрипывали под его ногами. Он внимательно посчитал двери и постучал в шестую. В ответ послышался голос леди Хорнклиф:

— Войдите!

Он открыл дверь. К его удивлению, хозяйка сидела за туалетным столиком, в роскошном, но несколько откровенном пеньюаре. Спереди он был широко распахнут, и под ним виднелась ночная сорочка, богато отделанная кружевами. При его появлении леди Хорнклиф повернула голову.

По обе стороны туалетного столика стояли два канделябра с тремя свечами в каждом. Свет от них падал на огненно-рыжие волосы леди Хорнклиф, создавая впечатление пламени вокруг ее головы.

— Закрой дверь, Лайон, — сказала она. Закрывая дверь, он чувствовал на себе ее взгляд, «Рассматривает словно лошадь на базаре, — подумал маркиз.

Затем она проговорила более мягким тоном:

— Хочу сказать, что сегодня ты хорошо управлял лошадьми и я довольна твоей службой.

Такая резкая перемена в обращении немного удивила маркиза. После некоторой паузы он произнес:

— Это очень любезно со стороны вашей светлости! Она слегка повернулась:

—  — Ты такой видный парень, Лайон! Неужели не мог найти что-нибудь получше, чем работа кучера?

— Но она мне нравится, миледи, — ответил маркиз. — Во всяком случае я весь день на открытом воздухе.

— Я слышала, ты куда-то уходил. С кем ты был? Она очень хорошенькая? Маркиз рассмеялся:

— Ничего подобного, миледи. Я просто ходил поужинать в местную таверну и выпить стакан вина. Должен сказать, хотя, быть может, и огорчу вас, что работников плохо кормят и не дают им, как положено, бокал пива.

— Я запомню твою просьбу, Лайон, — сказала леди Хорнклиф доверительным тоном и посмотрела на него так, что маркизу сразу стали понятны ее дальнейшие намерения.

Она слегка повела плечами, и ее рыжие волосы, сколотые сверху, упали вниз до самой талии. Проделано это было так искусно, что казалось, будто волосы рассыпались по плечам сами собой. Тем не менее маркиз понял — это было сделано намеренно. Такое не раз случалось, когда они оставались с Флер наедине. При этом она всякий раз в испуге вскрикивала, и он искренне верил, что все произошло случайно. Оказывается, это лишь одна из многочисленных женских уловок, чтобы обольстить мужчину. Флер хотела соблазнить его точно так же, как теперь это делает леди Хорнклиф.

На мгновение у него потемнело в глазах от бешенства, «Итак, еще один женский трюк, чтобы завлечь мужчину», — подумал он с яростью. Искусно и умело продуманный, как и сотни других, к помощи коих прибегают женщины. Когда волосы Флер водопадом струились по плечам вниз, он закрывал ими ее лицо и страстно целовал сквозь эту пелену. Она застенчиво сопротивлялась, что еще более разжигало его страсть. А ведь он наивно полагал, что она действительно испытывала неловкость оттого, что волосы пришли в беспорядок.

И опять маркиз почувствовал, как в нем поднимается ярость — ярость против Флер, ярость против женщины, которая сейчас смотрела на него таким манящим взглядом. Он уже было открыл рот сказать все, что думает о ней, но вспомнил о пари. Ведь тогда леди Хорнклиф наверняка уволит его и пари будет проиграно. Мгновенно, как человек, привыкший встречаться с опасностью, он нашел выход из создавшегося положения. Эта мысль внезапно пришла ему я голову и поразила своей простотой, словно удар молнии.

Леди Хорнклиф встала и направилась к нему, сквозь распахнутый халат он хорошо видел прозрачную ткань ее ночной сорочки и ее обнаженное тело.

В этот момент он издал громкое восклицание:

— Крыса, миледи! Только что под вашу кровать побежала крыса!

С этими словами он подбежал к кровати. Леди Хорнклиф взвизгнула:

— Крыса! Бог мой! Убей ее! Я ненавижу крыс!

Она снова взвизгнула и забралась с ногами на стул, на котором сидела. Плотно замотав халат вокруг себя, она наблюдала за ним расширенными от ужаса глазами. Маркиз встал на колени и просунул руку под кровать. Ему попалось что-то мягкое, это оказался бархатный шлепанец. Он спрятал его под куртку, сделав вид, что крыса корчится и извивается, будучи пойманной. Затем тесно прижав к себе куртку, он встал на ноги. Увидев конвульсивные движения у него на груди под курткой, леди Хорнклиф опять закричала:

— Убей ее! Убей ее!

Маркиз повернулся к двери, с трудом открыл ее одной рукой, удерживая другой взбесившуюся пойманную «крысу». Наконец он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В коридоре никого не было, и, одернув куртку, маркиз быстро направился к лестнице, размышляя по пути, куда бы зашвырнуть эту тапочку. Но вдруг ему пришло в голову, что утром хозяйка может хватиться ее и тогда Лаэле достанется. Ведь это она паковала вещи леди Хорнклиф. Поэтому он спустился вниз и, отыскав ночного сторожа, сказал ему:

— Отнесите это в комнату мисс Хорн, компаньонки леди Хорнклиф. Скажите, что тапочка завалилась в карете, а я случайно обнаружил ее. Думаю, она еще может пригодиться хозяйке.

Ночной сторож был обязательным человеком и пообещал незамедлительно передать тапочку Лаэле. Маркиз поднялся в свою комнату. Он улыбался. В своей жизни он спасался благодаря многим вещам, но никогда прежде его спасителем не выступал розовый бархатный шлепанец.

Маркиз прекрасно проспал до утра. Правда, утром он почувствовал угрызение совести, когда увидел, что у других слуг леди Хорнклиф сонный вид. Пожалуй, они нуждались в отдыхе не меньше, чем лошади. Поскольку до Кроустока было недалеко, то выехали только в половине одиннадцатого. Через некоторое время путешественники пересекли границу графства Букингемшир. Эти места маркиз хорошо знал. Они издавна славились замечательными охотничьими угодьями. Но дорога была узкой и извилистой, приходилось быть внимательным. И даже на свежих лошадях не удавалось ехать так быстро, как вчера. Только благодаря его очень искусной езде путники прибыли в Кроусток около пяти вечера.

Дом сэра Перси был большим, но не было ничего особенно примечательного в его облике. На протяжении столетий его не раз перестраивали, достраивали, изменяли. Mapкиз подумал, что это как раз тот тип сооружения, который лучше всего подходит нуворишу. Он, безусловно, производит должное впечатление на всех своей роскошью и размерами. По всему было видно, что леди Хорнклиф здесь весьма желанная гостья. Сэр Перси лично вышел на крыльцо. Он сердечно обнял ее и громко, правда несколько фамильярно, оповестил всех, как он счастлив видеть ее у себя. Он также похлопал Лаэлу по плечу, сообщив, с каким нетерпением множество женихов ждут ее приезда, и объявил, что сегодня ночью будут танцы до упаду.

Маркиз не расслышал, что ему ответила Лаэла. А леди Хорнклиф начала жаловаться, какой утомительной была дорога, как она устала и как мечтает о том комфорте, который ждет ее всегда в доме сэра Перси.

— Среди моих друзей я знаю многих, — ответил сэр Перси, — единственное желание которых — развлечь и утешить вас!

Маркиз расслабился, повернув лошадей в сторону конюшен. Он знал — сегодня ночью леди Хорнклиф не потревожит его. Здесь было полно других мужчин, которые могут успешно скрасить ее одиночество.

Джек оказался прав. Их всех разместили в доме, поэтому о ночлеге на сеновале не могло быть и речи. Ему отвели комнату в левом крыле, где спали слуги-мужчины. Служанок же разместили как можно дальше от мужчин, на верхнем этаже противоположного крыла. Маркиз был рад, что ему как кучеру отвели отдельную комнату. При этом маркиз отметил, что хотя сэр Перси, по-видимому, не скупился на расходы, все вокруг было безвкусным, кричащим, аляповатым. Впрочем, у него хватило ума нанять дворецкого, который служил еще у прежних господ. Старые слуги, без сомнения, считали своего нового хозяина выскочкой.

Маркиз взял у дворецкого список гостей. Он знал имена одного или двух из них, но никогда не общался с ними лично, ибо никто из них не был членом элитарного Уайт-клуба. Не встречались они ему и в тех домах, которые он обычно посещал в Лондоне.

Маркиз должен был обедать вместе с домоправителем в его комнате. С точки зрения слуги, это была большая честь. Так как в доме было полно гостей, а после обеда ожидалось еще и прибытие новых, то все слуги были очень заняты. Ужин для старших слуг был накрыт ровно через час после обеда гостей. От своей матери маркиз еще с детства знал, как ведут себя в таких случаях слуги в их поместье: они рассаживались в комнате домоправителя за большим столом. В одном конце стола садился домоправитель, на другом — дворецкий. Камеристки и камердинеры господ рассаживались строго по ранжиру, в зависимости от титула их хозяев. Служанки герцогинь, маркиз и графинь садились по правую руку дворецкого. По правую руку домоправителя (а у них в Иглз это была женщина-экономка) обычно усаживался слуга самого почетного и важного гостя, а слева — его кучер. Остальные слуги рассаживались в соответствии с положением, занимаемым их хозяевами. Поэтому маркиз не удивился, обнаружив, что его место по левую руку от домоправителя. Пища была такой же обильной, вкусной и сытной, как та, которую подавали гостям. Им подали пять блюд. Прислуживали за столом младшие слуги и помощники. На стол подали также вина, и маркиз нашел, что все, без сомнения, из лучших припасов сэра Перси.

Маркиз совсем не удивился, когда разговор за столом переключился на те же сплетни, которые циркулировали и в лондонских гостиных. На сей раз слухи шли не сверху, а снизу. За столом говорили о последнем увлечении короля графиней Хертфорд. Затем один из слуг рассказал историю об одном дворянине, которого маркиз хорошо знал. Его видели взбирающимся по водосточной трубе одного из домов в фешенебельном районе Лондона. Внезапно домой вернулся муж его прелестницы и застал их обоих врасплох.

История вызвала дружный смех присутствовавших. Служанка леди Хорнклиф, с которой маркиз столкнулся всего лишь за несколько минут до начала ужина, тоже вступила в разговор:

— Не могу не сказать вам, что моя госпожа произвела настоящий фурор в Лондоне и подставила ножку не одной прославленной светской красавице!

— Да, она действительно хороша собой, — сказала экономка несколько натянутым тоном. — Хотя что касается меня, то я всегда хотела увидеть двух известных красавиц.

— Кого? — спросил камердинер.

— Одну зовут леди Блессингтон, — ответила экономка. — А вторую… мисс… э… Ман… Манроу. Да, Флер Манроу — так ее зовут. Я слышала, она настоящая красавица!

При имени Флер маркиз непроизвольно сжался. Вторая служанка добавила:

— Вы правы, мисс Филд, она очень хороша собой! И могу сказать вам последние новости, поскольку мы только что из Лондона, — еще до конца лета ее голову украсит подвенечный убор.

— Вы имеете в виду, что она собирается замуж за виконта Сэттингтона?

— Конечно, — ответила служанка. — Из нее получится замечательная герцогиня. Но у него будет хлопот полон рот, когда он на ней женится. Впрочем, это было бы с любым избранником.

— Почему ты так говоришь? — возразила мисс Филд. — Ведь, в конце концов, она только молодая девушка.

— Молода-то молода, да не по годам зрелая и хорошо знает, что почем, — отвечала служанка.

— Что ты имеешь в виду? — спросил кто-то за столом.

— Говорят, — ответила служанка с напускной скромностью, что ей еще не было семнадцати, а в их доме творились хорошенькие дела!

— Ну, ну, рассказывай, что она там вытворяла, — сказал другой женский голос просительным тоном.

— Да, там был один красавчик. Особенно он был хорош верхом на лошади. Но ее мамаша не пришла бы в восторг, узнай она, чем эта парочка занималась в лесу!

Маркиз встал, чувствуя, что не может больше слушать. Обращаясь к экономке, он сказал:

— Прошу извинить, но у меня сильная головная боль. Пойду прилягу.

— Ах, какая жалость, мистер Лайон! — ответила та сочувственно. — Конечно, идите прилягте. Надеюсь, утром вы будете чувствовать себя получше.

— Уверен в этом, — ответил маркиз. — И большое спасибо за все.

Он направился к двери. Дворецкий сделал ему дружеский жест рукой. Когда он вышел из комнаты, то услышал, как кто-то сказал за дверью:

— Вот действительно приятный человек, и такой красавец!

Он заторопился прочь и, найдя ближайшую дверь, вышел на улицу. У него действительно болела голова, но не только… Опять заныло сердце. В ушах его все еще звучала слова, сказанные о Флер. Как он мог оказаться таким дураком? Откуда эта самоуверенность, что его нельзя провести? Как он мог обмануться ее девичьей невинностью и скромностью? И ее красотой, которая казалась ему воплощением целомудрия и чистоты?

Опять в нем поднялась почти фанатичная волна ненависти ко всем женщинам и к тому, что он был так подло и вероломно обманут. Чтобы найти выход обуревавшим его чувствам, он стремительно направился в сторону сада, темневшего невдалеке. Луна уже была высоко в небе, звезды заполнили весь свод. И эта красота ночного неба подействовала на него благотворно. Он почувствовал себя лучше, ярость постепенно утихала.

Чарльз был прав. Время все лечит. Пройдет время, и он забудет Флер. Но никогда больше он не поверит ни одной женщине. Никогда он больше не даст себя обмануть этому ореолу невинности, который, оказывается, изнутри весь перепачкан грязью и имеет отнюдь не товарный вид.

Ночь, звезды, деревья — все это мало-помалу привнесло в его душу некое подобие умиротворенности. Назад он пошел другим путем, пробираясь сквозь заросли кустарников и деревьев, пока не вышел на аллею в саду. Очевидно, и на этот роскошный парк тоже была истрачена уйма денег. Он вышел к искусственному водопаду, сооруженному на гранитной скале. Вода низвергалась потоками вниз среди экзотических растений и цветущих кустарников, пока не вливалась в небольшое озеро, окруженное цветами. Из освещенных окон дома доносилась музыка. Он подумал, что, видимо, Лаэла развлекается вовсю. И правильно! Ведь когда она переедет в деревню и станет жить самостоятельно, вряд ли сможет часто посещать балы или позволить себе купить красивый наряд для этого. Наверное, для нее было бы лучше уговорить Эйврил Хорнклиф проявить благоразумие и разрешить ей взять брата с собой.

Он шел в сторону дома, стараясь держаться в тени больших кустов рододендрона, которые окаймляли лужайку. В центре ее, как он заметил, располагался фонтан. В лунном свете струи воды, падающие в бассейн, искрились и мерцали, образуя фантастическое зрелище. Он стоял в тени деревьев, созерцая эту красоту, когда вдруг услышал женский голос:

— Нет! Пожалуйста… нет!

— Ну, не будь же дурочкой! — отвечал мужской голос, — Все вы девчонки любите это, и я хочу поцеловать тебя!

— Нет! Пожалуйста… нет. Конечно, я должна… мне надо домой!

— Не раньше чем я тебя поцелую!

Маркиз выглянул из-за кустов и понял, что не ошибся. Это была Лаэла, изо всех сил отбивавшаяся от тучного господина средних лет, который одной рукой крепко держал ее за запястье. Другой рукой он обхватил ее за плечи, стараясь притянуть девушку к себе поближе.

— О, пожалуйста… пожалуйста… — молила Лаэла. — Я не хочу, не хочу, чтобы вы… меня целовали!

— Будь умницей! — отвечал мужчина. — Я научу тебя целоваться, и тебе понравится это! — Мужчина говорил хриплым голосом, словно ему было тяжело дышать.

Лаэла вскрикнула, но было видно, что преследователь достаточно силен и все ее усилия освободиться тщетны.

— Ну, иди ко мне, моя хорошая! — говорил мужчина страстно. — Я не собираюсь воспринимать твое «нет» в качестве ответа!

Девушка пронзительно вскрикнула и начала вертеть головой во все стороны, стараясь уклониться от его губ.

Маркиз понял, что надо действовать. Он подошел сзади и схватил одной рукой мужчину за шиворот, а другой — за брюки. Затем тренированным движением спортсмена приподнял его и бросил в фонтан.

Лаэла смотрела на все перепуганными глазами, которые, казалось, заполнили все ее побелевшее лицо.

— Бегите! — скомандовал он ей, одарив на прощание легкой улыбкой.

Девушка развернулась и побежала прочь. Ее поклонник, чертыхаясь и рассыпая проклятия, показался из воды, а маркиз счел за благо вовремя скрыться. Он укрылся в тени кустарников и направился к дому, размышляя по пути, что это будет еще одна забавная история, которую он расскажет Чарльзу. Его друг оказался прав. Это путешествие действительно было полно неожиданностей. Он вошел в дом через черный ход. Маркиз решил, что при первом же удобном случае следует поговорить с Лаэлой и предостеречь ее ходить в сад одной с посторонними мужчинами, если не хочет, чтобы подобное повторилось еще раз. Затем на память ему пришла Флер, и он подумал, что снова обманывается? Быть может, Лаэла совсем уж не так невинна, как кажется? Нет, в ее отчаянном сопротивлении престарелому Ромео не было ни капли притворства. И не было притворства в ее глазах, когда она увидела, кто пришел ей на помощь.

«Сам Бог прислал мне вас!» — вспомнил он ее слова.

«Архангел с небес!» — подумал он про себя и улыбнулся, поднимаясь по лестнице.

Он не сомневался, что именно таким предстал перед Лаэлой несколько минут назад.

Глава V

На следующий день маркиз узнал, что в нескольких милях от Кроустока местные любители лошадей организуют кросс. Он сразу же осознал всю опасность этого мероприятия для своего алиби. Ведь туда обязательно приедут некоторые его приятели. К тому же там соберутся егеря, конюхи, лесники, многие из которых тоже могут опознать его. К счастью, как выяснилось позднее, гости сэра Перси отправлялись на бега в его экипажах, управляемых его кучерами. Маркиз вздохнул с облегчением и, проводив взглядом последний экипаж, отправился на конюшни. Он уже успел подружиться со старшим конюхом сэра Перси, который фактически был управляющим всех его конюшен. Обладая незаурядным чутьем и хваткой делового человека, умеющего извлечь максимальную выгоду из всего, сэр Перси взял первоклассного работника для покупки лошадей и ухода за ними. Маркиз, пожалуй, нанял бы такого специалиста, как Уэйнрайт, эта мысль уже приходила ему в голову, хотя он и сам неплохо разбирался в лошадях и вряд ли нуждался в чьих-либо советах.

Маркиз надеялся, что Уэйнрайт не поедет на скачки. И действительно, когда он вошел в конюшню, то увидел, что его надежды были не напрасны. В помещении, где хранились упряжь и прочий конский инвентарь, он увидел Уэйнрайта, который сидел за столом и изучал объявления в одной из спортивных газет. Он взглянул на вошедшего и улыбнулся ему.

— Я смотрю, герцог Мэйрсбрук продает несколько своих гунтеров, — сказал он, обращаясь к маркизу. — Как вы думаете, стоит на них взглянуть?

Маркиз вспомнил, что герцог Мэйрсбрук уже старик, а его сын живет в противоположном конце страны.

—  — Я думаю, вам обязательно стоит туда поехать и посмотреть, — ответил он, — Мэйрсбрук имел в молодости репутацию заядлого охотника верхом с гончими собаками.

Уэйнрайт улыбнулся:

— Что ж, я воспользуюсь вашим советом, а если вы еще будете здесь, то мы можем поехать туда вместе.

Маркиза такая перспектива мало устраивала, но он промолчал.

— Мистер Уэйнрайт, вы, наверное, уже догадались, что я к вам с просьбой.

Уэйнрайт понимающе засмеялся:

— Как видите, выбор сегодня небогат, но думаю, вы сумеете подобрать себе лошадь по вкусу и покататься на ней в свое удовольствие.

— Это как раз то, что мне нужно! — ответил маркиз. — Я люблю управлять лошадьми, но это совсем не то, что ощущает всадник, у которого под седлом горячий конь. И чувства, и переживания совсем иные!

— Знаю, знаю, — сказал Уэйнрайт, — сам люблю кататься верхом. Ну что ж, пойдем в конюшню. Посмотрим, что там есть.

Они пошли по проходу между стойлами. Маркиз шел молча, пока не увидел коня, на которого уже давно засматривался. Это был необыкновенно красивый породистый жеребец по кличке Викторий. Он был выше среднего роста и, судя по всему, имел горячий норов.

Маркиз взглянул на Уэйнрайта:

— Пожалуй, вот его.

— Ха-ха! Губа не дура! Он стоит кучу денег. Будьте осторожны — не повредите его ненароком! А то не сносить мне головы!

— Что вы! Я буду очень осторожен. — заверил его маркиз.

— Прекрасно, Лайон! Я доверяю вам. Хотя сотни других на моем месте не сделали бы этого.

Маркиз заставил себя рассмеяться в ответ, правда смех звучал неискренне. Последние слова Уэйнрайта невольно задели его. До сих пор никто не сомневался в его репутации классного наездника и знатока лошадей. Грум помог оседлать коня, и маркиз вскочил в седло. Сопровождаемый взглядом Уэйнрайта, он тронул поводья. Вдруг он почувствовал, как душу его наполняет невыразимое счастье — свободен, один и верхом на прекрасной лошади!

Между тем Викторий начал опробовать на всаднике все свои излюбленные штучки, чтобы сбросить его на землю. Эта борьба с животным забавляла маркиза и доставляла огромное удовольствие. Конь брыкался, становился на дыбы, но в конце концов вынужден был смириться и признать себя побежденным. Теперь он полностью повиновался всаднику. Маркиз перешел на быстрый галоп, и они понеслись вскачь по полям. Из опасения быть нечаянно узнанным кем-нибудь из жителей, маркиз специально объезжал стороной деревни и селения. Наконец уже далеко за полдень он остановился у небольшой придорожной таверны, чтобы перекусить. Привязав коня к ветхой изгороди, он зашел в небольшой садик позади дома. Хозяин, на которого произвела должное впечатление благородная наружность маркиза, постарался отменно накормить своего гостя. Он принес холодное мясо в маринаде, сыр и домашний сидр. Пообедав, маркиз снова отправился в путь. Пора было возвращаться в Кроусток. Время близилось к вечеру. Чувствовалось, что Викторий тоже устал, и всадник теперь не торопил коня, а ехал медленно, вдыхая полной грудью свежий, напоенный ароматом трав воздух.

Впереди показался уродливый и помпезный дом сэра Перси, и маркиз при виде его невольно повернул коня в сторону парка. Густые деревья напоминали лес. Их благодатная прохлада и радующая глаз зелень смыли с души вчерашнюю боль и обиду. Солнце едва пробивалось сквозь вековые кроны на поросшие мхом тропинки. Вокруг весело щебетали сотни птиц, и их незамысловатые трели радовали слух и веселили сердце. Маркиз уже больше не думал о Флер. Он вспоминал забавные истории, которые приключились с ним во время этого путешествия, и представлял, как расскажет обо всем этом своему другу Чарльзу.

«Когда-нибудь я напишу об этом книгу, — решил он. — И никто не поверит, что все это происходило на самом деле».

Хотя, наверное, его незамысловатые похождения доставят удовольствие какому-нибудь читателю и вызовут у него улыбку, а порой и смех.

Он подъехал ближе к дому, но парк еще не кончился. Вдруг он увидел впереди что-то белое и, приглядевшись получше, понял, что это Лаэла сидит на стволе поваленного дерева. Она о чем-то глубоко задумалась. Голова ее была запрокинута вверх, к вершинам деревьев, а тонкий профиль четко обозначился на фоне темнеющего неба. Она сжимала руки, словно в молитве, и была так безмятежна и грациозна что маркиз невольно залюбовался ею. Девушка услышала стук копыт и повернула голову. Когда маркиз подъехал к ней поближе, она воскликнула:

— А я думала, вы поехали… на скачки!

— И я думал, что вы там, — ответил он. Лаэла застенчиво отвела взгляд. Он подумал, что, наверное, была серьезная причина, заставившая ее остаться дома. Маркиз спрыгнул с лошади и, замотав поводья вокруг шеи Виктория, пустил его на свободу. Здесь был определенный риск. Но он помнил о привычке жеребца, о которой рассказал ему Уэйнрайт. Предыдущий хозяин научил жеребца с самого малолетства отзываться на свист.

— Я проверял сам, — говорил Уэйнрайт, — и это правда. Викторий очень упрямый и своенравный конь, но стоит свистнуть, и он бежит к тебе, словно верный пес!

Сейчас маркизу представилась возможность самому проверить, так ли это. И поскольку под рукой все равно не было ничего подходящего, чтобы привязать коня, конь был отпущен на волю. Отзовется он на свист или нет, но домой обязательно вернется. Так поступают все лошади — они всегда возвращаются туда, где их хорошо кормят. Маркиз присел рядом с Лаэлой на дерево. Он снял шляпу и положил ее рядом на землю.

— Какой у вас замечательный конь!

— Да, я мечтал покататься на нем, как только увидел его. И вот сегодня, когда все, за исключением вас, уехали на скачки, я улучил удобный момент.

— Думаю, вы получили удовольствие. Я бы хотела посмотреть, как вы ездите верхом. Я уверена, что вы держитесь в седле так же превосходно, как управляете лошадьми!

— Приятно слышать! — сказал с улыбкой маркиз. — Но, судя по тому как вы об этом говорите, вы, наверное, тоже любите ездить верхом?

— Да, когда у меня выпадает такая возможность. Когда был жив сэр Лоренс, он разрешал мне и Питу кататься на его лошадях.

— А теперь вы, очевидно, лишены такой возможности?

— Это правда, — ответила Лаэла чуть слышно. — Кузина следит за тем, чтобы у меня не было ни минуты свободного времени… и постоянно дает мне работу.

— Поэтому вы и не поехали на скачки? Последовало короткое молчание, Лаэла в замешательстве старалась не смотреть на маркиза.

— Я жду ответа! — настойчиво повторил маркиз.

— Вчера… вы так благородно… Вы спасли меня вчера, и я искала повод, чтобы встретиться с вами и поблагодарить вас.

— И я хотел встретиться с вами — сказать, что вы вели себя по-детски глупо. Разве вы не знаете, что не должны ходить в парк одна с джентльменом, подобным этому?

— Да, я поняла это, когда он… пытался поцеловать меня, — прошептала Лаэла еле слышно, — да, я вела себя очень глупо. Но он предложил только прогуляться к фонтану. Я и вообразить себе не могла, что он поведет себя… так бесцеремонно!

— Вы еще слишком молоды! Но уже достаточно взрослы, чтобы понимать, что никогда, — слышите? — никогда не следует принимать приглашение от постороннего мужчины пойти с ним куда бы то ни было — в парк, в консерваторию, на выставку в картинную галерею, если не хотите, чтобы мужчина, пригласивший вас, повел себя таким же образом.

Щеки Лаэлы запылали от стыда, и она произнесла, запинаясь:

— Я… я… мне стыдно, что я вела себя так глупо! Если бы только мама была жива, она бы научила меня, как себя вести и что позволительно, а что нет для молодой девушки.

— Не сомневаюсь — будь ваша матушка жива, она бы не пришла в восторг оттого, что вы проводите время в обществе сэра Перси Кроу!

— Я подумала, когда этот пожилой господин… пригласил меня прогуляться… в сад, что смогу избавиться… от ухаживаний… еще одного джентльмена!

Слова слетали отрывисто, словно жгли ей губы. Маркиз видел, что она действительно растеряна и напугана.

— Еще один джентльмен? Кто же это?

— Он был моим… соседом по столу, во время обеда. Его зовут мистер Дентон-Паркер.

Маркиз никогда ранее не слышал этого имени.

— Расскажите мне о нем. Чем он вас огорчил?

— Он… все время говорил мне комплименты… Но мне делалось от них не по себе. Он был… слишком фамильярен со мной!

Маркиз подумал, что Лаэла еще слишком молода и, вполне возможно, ее приводили в смущение комплименты, которые другие женщины воспринимали бы как должное и даже испытывали бы удовольствие от этих слов.

— А что вы знаете об этом человеке?

— Он… пугает меня. Он… поджидал меня, когда… я возвращалась домой из сада, и настоял, чтобы я опять танцевала с ним… Я хотела… пойти спать, но боялась, что… поступлю невежливо… по отношению к нему, и потом…

Девушка замолчала.

— И потом? — подсказал маркиз.

— Он говорил с кузиной Эйврил и жаловался, что я была… груба с ним. — Она издала короткий звук, напоминающий всхлипывание, и продолжила: — Перед тем как ложиться спать, ко мне в комнату пришла кузина Эйврил. Она ругала меня, называла странной. И приказала, чтобы я не корчила из себя недотрогу и перестала важничать.

— Но почему она вела себя так? — спросил маркиз с любопытством.

— Мистер Дентон-Паркер очень богат. Во время войны он сколотил огромное состояние на поставках оружия и сапог для солдат.

Маркиз сжал губы. Он слишком хорошо знал, как эти людишки, оставаясь здесь, дома, богатели за счет других, тех что подобно ему и Чарльзу, воевали и зачастую погибали.

— Продолжайте, — сказал он вслух, — что еще говорила ваша кузина?

— Она сказала, что я буду последней дурочкой… если… откажу мистеру Дентон-Паркеру, и что она не намерена… кормить меня всю жизнь!

— А вы сами не думали принять его предложение? Ведь он так богат!

— О нет! В нем… в нем что-то есть отталкивающее. Я невольно съеживаюсь, когда вижу его. И не надо мне его денег! Маркиз улыбнулся:

— Тогда постарайтесь избегать его общества, пока вы здесь.

— Я и пытаюсь поступать так. Вот сегодня, например, я сослалась на то, что еще не окончила платье для кузины Эйврил, которое она собирается надеть вечером. — Не ожидая реплики маркиза, она добавила: — Сегодня вечером должен быть другой оркестр, и мне вряд ли… удастся избежать общества мистера Дентон-Паркера.

— Но ведь есть же в этой компании и какой-нибудь порядочный джентльмен? Он мог бы побеседовать с вами и при случае отвести от вас домогательства и ухаживания Дентон-Паркера?

Произнеся это имя, он подумал, что скорее всего это достойный приятель сэра Перси — такой же наглый нувориш, рвущийся вверх по социальной лестнице. Он и двойную фамилию взял себе только из-за того, что она звучит более внушительно.

— Нет, боюсь, что нет… Они мне все кажутся одинаковыми… Правда, не столь навязчивы… как мистер Дентон-Паркер, но они много пили за обедом!

— Тогда остается только один выход, — произнес маркиз, — притвориться, что у вас болит голова, и отправиться спать пораньше.

Лаэла улыбнулась:

— Замечательная мысль! Конечно! Я так и сделаю. И я еще до обеда скажу кузине Эйврил, что чувствую себя не очень хорошо. — Она посмотрела на маркиза и сказала: — Как я могла… быть такой глупой и не додуматься до этого сама?

— Вы должны понять, — ответил ей маркиз серьезным тоном, — что вы вели тихий и скромный образ жизни, жили в деревне вместе с отцом и матерью и вам не приходилось встречаться со множеством мужчин. А теперь вы выросли и превратились в прекрасную молодую женщину, и теперь ваша жизнь уже не будет такой спокойной, как прежде.

Маркиз почувствовал на себе изумленный взгляд девушки.

— Неужели вы правда считаете, — спросила она с недоверием в голосе, — что я хорошенькая?

— Я сказал, что вы прекрасны, я и думаю так же. Согласитесь, эти два слова несколько отличаются по своему значению.

Лаэла глубоко вздохнула:

— Моя мама… она была такой красивой. В детстве я, бывало, молилась перед сном, чтобы вырасти… хоть чуть-чуть похожей на нее.

— И Бог услышал вас! Но должен предупредить: будьте очень и очень осторожны. Мужчины, и не только Паркер или этот субъект, которого я вчера окунул в фонтан, будут преследовать вас. Как говорится, не давать прохода. Вы слишком красивы!

— Но все они просто ужасны! Да, они неприятны мне. Лучше бы я родилась уродиной! А может быть, мне стоит носить маску?

Маркиз рассмеялся:

— Это еще больше заинтригует их! Начнутся лишние разговоры. А каждый кавалер непременно захочет заглянуть под маску — узнать, что она скрывает.

— Вы напугали меня! И пожалуйста, не будем больше обо мне! Вы помогли мне. Спасибо! Теперь я знаю, что делать. Сразу же после обеда я скажусь больной и улягусь в постель… с головной болью. Я помолюсь Богу за вас, за то, что вы встретились мне, и за то, что вы такой умный и добрый. А потом примусь за чтение какой-нибудь книги.

— Боюсь, вам теперь часто придется прибегать к таким уловкам, особенно если вы по-прежнему будете жить у этой невоспитанной, невыдержанной и безвкусной особы, вашей кузины!

Лаэла изумленно посмотрела на него:

— Неужели это правда? И вы совсем-совсем не восхищаетесь леди Эйврил?

— Скажу вам по секрету, я нахожу ее вульгарной, ее туалеты аляповатыми и безвкусными, а ее манеры — несносными.

— Вы знаете, и мне так кажется, — проговорила Лаэла тихо. — Просто я боялась сказать вам об этом. Вдруг вы подумаете, что я черствая и неблагодарная… эгоистка.

— Уметь разбираться в людях — вовсе не значит быть неблагодарной. И поэтому, Лаэла, вы не должны судить обо всех мужчинах, которых встретите потом, позднее, в Лондоне, по тем, с кем познакомились в этом доме. — Маркиз замолчал, а потом добавил: — Судя по служанкам, которых я здесь видел, их хозяйки не намного отличаются от леди Хорнклиф.

— Они… они все очень накрашенные. И вчера вечером мне показалось, что… они ведут себя за столом слишком шумно. Думаю, маме бы не понравились ни их манеры, ни их разговоры.

Они оба замолчали. А затем Лаэла спросила:

— Вы… не передумаете насчет дома? Я могу его снять?

— Разумеется. И как только ваша кузина возвратится в Лондон, думаю, это будет дней через десять, я прослежу, чтобы он был готов к вашему приезду.

— Я безмерно вам признательна! Я буду работать, чтобы убрать хотя бы часть ренты. Думаю, мне удастся что-нибудь продать из сделанных мною вещей до того, как мы с Питом переедем… в ваш дом.

— Если вы дадите мне их еще до нашего возвращения в Лондон, то я постараюсь продать их и выручить какую-то сумму денег, хотя бы вам на пропитание.

Лаэла глубоко вздохнула:

— Вот опять вы… проявляете заботу о нас с Питом. Я постараюсь, я расплачусь с вами за дом.

— В этом сейчас нет нужды. Поэтому не торопитесь. Но в самом деле странно, почему у вас совершенно нет денег?

— У меня было пять фунтов перед тем, как кузина Эйврил приказала переехать к ней в дом и начать обшивать ее но я все деньги отдала мисс Дин. Это гувернантка, на попечении которой остался Пит. У нее очень маленькая пенсия, и она вряд ли смогла бы прокормить Пита. — Она взглянула на маркиза с некоторой нервозностью, словно боялась, что он найдет ее слишком расточительной и неэкономной хозяйкой. Затем добавила: — Пит для своего возраста слишком высокий. И ему… всегда хочется есть.

Маркиз вспомнил, как откровенно возмущалась всегда леди Хорнклиф теми, кто, по ее мнению, много ест. Неудивительно, что Лаэла беспокоилась за мальчика, которому бы пришлось жить в таком доме.

— Я уверен, что продам все ваши носовые платки за хорошую цену. Если есть что-нибудь еще, то давайте! А когда вернемся в Лондон, я постараюсь раздобыть вам заказы на ночные сорочки и прочие мелочи дамского туалета. Чтобы подчеркнуть свою красоту, женщины не жалеют средств.

Маркиз, слегка скривив губы, вспомнил, сколько счетов оплатил он сам за все эти милые пустяки и как дорого они всегда стоили.

— Я буду работать и работать, — пообещала Лаэла твердо. — Но вся трудность в том, что у меня сейчас нет материала.

— Тогда позвольте мне стать вашим банкиром!

И опять он вспомнил, сколь часто произносил эти слова ранее, и женщины охотно соглашались. Так почему же Лаэла должна быть другой?

Но в глазах девушки маркиз увидел не признательность я благодарность, а удивление, смешанное с растерянностью. Без сомнения, его предложение шокировало Лаэлу.

— Как вы могли такое подумать? — воскликнула она с горячностью. — Вы и так необыкновенно добры ко мне! Вы проявили столько участия! Неужели вы полагаете, что я возьму у вас хоть пенни? Вы таким тяжелым трудом зарабатываете деньги. И я… нет, я никогда и ни за что не возьму у вас деньги! Нет, нет и еще раз нет!

Девушка говорила с такой решительностью, что маркиз не удержался от вопроса:

— А что вас так волнует? Почему вы настроены так решительно против моей помощи?

— Потому что вы должны зарабатывать себе на жизнь. А я сомневаюсь, что кузина Эйврил будет очень щедра, когда дело дойдет до вашего жалованья. — Она положила ладонь на его руку: — Пожалуйста, простите, что я навязываюсь вам со своими бедами. Ведь у вас и своих проблем хватает!

— Почему вы так решили? — спросил маркиз с интересом. Он видел, как Лаэла в замешательстве подбирает нужные слова для ответа.

После короткой паузы она произнесла:

— Не подумайте, пожалуйста, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь… Но я не слепа и вижу, что вы… человек благородного происхождения. Поэтому вы, наверное, очень-очень бедны, если согласились на работу кучера.

— Сказать по правде, эта работа мне по душе. Я люблю иметь дело с лошадьми, люблю ездить на них. К тому же, коль мне пришлось работать, я предпочитаю работу на свежем воздухе.

— Но вы… так умны! Вы, без сомнения, могли бы занижаться и другим делом. Я буду молиться за вас, чтобы Господь помог вам и вы могли быть вместе со своими друзьями и людьми своего круга!

— Я думаю, вам следует в первую очередь молиться о себе. Ведь мы оба хорошо понимаем, что вряд ли вашей матери понравились бы те люди, с которыми вы сейчас общаетесь! Увидев их вместе с вашей кузиной Эйврил, я решил, что чем быстрее вы переедете в тот дом, который я вам предложил, тем лучше для вас.

Говоря это, маркиз подумал, что, может быть, ему удастся уговорить одну из своих родственниц взять на себя труд присматривать за Лаэлой и ее младшим братом. Правда, с Питом будет посложнее! Он не сомневался, что его бабушка или одна из старых теток с радостью приютят у себя Лаэлу в качестве компаньонки. Но вот что касается мальчика, то трудно будет от них ожидать энтузиазма или особой радости по этому поводу.

«Ничего, что-нибудь придумаю, — решил маркиз, — а теперь нужно быстро вытащить Лаэлу из этого дома, пока она не попала в еще более неприятную историю, чем те, которые с ней уже приключились».

— Давайте будем преодолевать препятствия одно за другим, — сказал он вслух. — Вы должны убедить кузину как можно скорее уехать от сэра Перси и отправиться смотреть дом, который она хочет купить в Херфордшире. — Он помолчал, а затем продолжил:

— Думаю, нам потребуется дня два, чтобы добраться туда, а затем мы вернемся в Лондон.

— Это прекрасный план! Но кузина Эйврил в восторге от своего пребывания здесь, в Кроустоке. Она окружена всеобщим вниманием. Все мужчины наперебой ухаживают за ней, восхищаются ее красотой, расточают массу комплиментов.

— Что ж, — произнес маркиз со вздохом, — тогда, боюсь, вам придется страдать от постоянной головной боли по вечерам. А так как вы все равно не сможете сидеть у себя в комнате без дела целыми днями, то позвольте все-таки купить для вас немного муслина, ситца или еще какого-либо материала по вашему выбору.

Лаэла на минутку задумалась.

— Но вы… абсолютно уверены, что можете позволить себе эту покупку? Вам не придется отказывать себе в чем-нибудь другом? Я не лишаю вас каких-либо удовольствий?

— Клянусь вам, я могу себе позволить такую трату. Я уже говорил остальным слугам, что выиграл немного денег на скачках в Эпсоме перед отъездом из Лондона и поэтому даже угостил их обедом и ужином. Ведь ее сиятельство держит своих людей впроголодь.

— И вы накормили их? — воскликнула Лаэла. — О Боже, как вы добры! Представляю, как они были вам благодарны!

— Как и вы! Они благодарили меня весьма прочувствованно. Но давайте лучше вернемся к вам. Итак, решено. В ближайшем же городке по пути в Херфорд я куплю все, что вам нужно для работы. Согласны?

Казалось, глаза девушки заискрились от солнечного света, столько в них было тепла и благодарности. Маркиз встал с дерева:

— Мне пора. Я должен отвести Виктория домой, иначе управляющий решит, что я удрал вместе с ним. Лаэла негромко вскрикнула.

— Нет! Вы не должны давать ему повод так думать о вас! И пожалуйста, прошу вас, не делайте ничего… что бы разозлило кузину. Иначе она… уволит вас!

Маркиз подумал, что это мало вероятно, но вслух спросил:

— Вы будете переживать, если мне придется уехать и возвратиться в Лондон опозоренным?

— О, пожалуйста! — взмолилась Лаэла. — Не говорите так. Я не смогу… этого вынести! Когда вчера вечером вы… спасли меня от этого человека, я подумала… Боже, какое это счастье. И как было бы ужасно, если бы он… поцеловал меня, как хотел!

— Всегда к вашим услугам! — сказал маркиз слегка насмешливо.

— Вы такой… сильный! Я не знаю другого человека, который бы мог так легко взять и бросить его в фонтан!

— Думаю, теперь он вас оставит в покое.

— Я тоже так думаю. За завтраком он сделал вид, что не замечает меня. Думаю, ему самому теперь неловко, что с ним обошлись так бесцеремонно.

— Жаль, что вы не можете предупредить Паркера, что ему не поздоровится.

При имени Паркера Лаэлу передернуло. Словно стараясь отогнать саму мысль о нем, она тоже быстро поднялась и сделала несколько шагов вперед, между деревьями. Невдалеке виднелся Викторий. Он щипал траву на лужайке у леса.

— Подождите минутку, — сказал маркиз. — Сейчас я вам продемонстрирую один трюк.

Лаэла остановилась и взглянула на него. Маркиз негромко свистнул. Вначале показалось, что Викторий не обратил на это внимания. Но вот конь поднял голову. Маркиз свистнул еще раз, и Викторий послушно затрусил по направлению к ним. Лаэла хлопнула в ладошки:

— Откуда вы знаете, как его подзывать к себе?

— Мне рассказывали, что его обучали отзываться на свист еще тогда, когда он был жеребенком. И я решил проверить сам, так ли это, хотя не был уверен, что мой опыт удастся, и всерьез опасался, что придется идти домой пешком.

Лаэла весело рассмеялась. Смех ее звенел, как серебряный колокольчик.

— Если бы Викторий принадлежал вам, вы могли бы вместе с ним выступать в цирке. Представляю, как бы аплодировали вам зрители, увидев, как послушно он выполняет ваши команды!

— Вы считаете, такая работа улучшила бы мое положение? Интересно, циркач котируется выше, чем кучер? Маркиз говорил с иронией. Он подошел и начал распутывать поводья.

— Думаю, что бы вы ни делали, вы все делаете прекрасно. И вам самому решать, чем заниматься. И какое бы место вы ни занимали, я уверена… вы прекрасно справитесь с любой работой, проявив при этом незаурядную индивидуальность.

— Благодарю вас! Мне редко приходилось слышать столь высокую оценку моих скромных талантов!

— Я… я могла бы сказать… много больше, но боюсь вогнать вас в краску!

— Увы! Я уже давно вышел из того возраста, когда краснеют, — улыбнулся маркиз. — Поэтому с нетерпением буду ждать, что еще вы скажете обо мне при нашей следующей встрече.

Лаэла помолчала некоторое время, а потом тихо, по-детски спросила:

— Но вы ведь… постараетесь еще поговорить со мной, если представится удобный случай и мы будем одни?

— Обязательно! — пообещал маркиз. — А теперь берегите себя. И не оставайтесь больше наедине ни с одним мужчиной, даже если он слепой или на костылях!

Маркиз хотел рассмешить Лаэлу, и это ему удалось. Девушка весело рассмеялась. Он вспрыгнул в седло и, приподняв шляпу в знак прощания, поскакал через лес.

Лаэла проводила его долгим задумчивым взглядом. Когда всадник исчез из виду, она вздохнула и, повернувшись, медленно побрела в сторону дома.

«Какой он замечательный! Нет, он просто удивительный! — размышляла она по пути. — Какая я счастливая, что встретила его! Он такой добрый и все-все понимает. — Она взглянула на небо. — Я знаю, мамочка, что не должна была соглашаться переезжать в этот дом, не уплатив ему. И конечно, не нужно было разрешать ему покупать мне материал. Для работы. Но я не могу придумать, как мне заработать немного денег. Я не хотела рассказывать ему, что кузина Эйврил продала все вещи из нашего дома».

Она пошла дальше. Наконец показался дом. Девушка остановилась и подумала о том, как неприятны ей все эти люди, которые собрались у сэра Перси. Мужчины все время пьют, ведут себя шумно и развязно. Она знала, так не должны вести себя благородные люди. Женщины все были старше ее. Они не обращали на Лаэлу никакого внимания, но зато заискивали и лебезили перед ее кузиной. Лаэла понимала, они кружатся вокруг Эйврил Хорнклиф, потому что она так богата. Наверное, не по-христиански так думать о других людях, но она ничего не могла поделать с собой. Они не нравились ей. Еще раз Лаэла подумала, что ни один мужчина среди гостей не похож на джентльмена, какими были ее отец и сэр Лоренс. И мистер Лайон! Нет, она не покривила душой, говоря ему, что он настоящий джентльмен. А вот мистер Дентон-Паркер, сэр Перси… Папа называл подобных людей прохвостами. Наверное, и их он назвал бы так же!

Она подошла к дому. Скоро шумная толпа гостей возвратится со скачек.

— Боже… помоги мне! Защити меня, — прошептала девушка, поднимаясь на террасу. — Я боюсь их! Я так боюсь их!

Глава VI

Не успела Лаэла войти к себе в комнату, как послышался шум карет во дворе. Гости возвратились со скачек. Комната Лаэлы находилась в самом конце коридора второго этажа. Девушке оказали невероятную честь — разместили среди самых почетных гостей сэра Перси. Наверное, первоначально комната предназначалась для какого-либо холостяка. Стены были оклеены роскошными обоями и увешаны гравюрами, изображающими различные спортивные соревнования. По правде говоря, комната могла быть даже уютной, если бы не ковер — совершенно новый, невообразимой ярко-ядовитой расцветки. Большое окно, выходившее на улицу, давало много света. Шить можно было практически весь день. Лаэла выглянула в окно и увидела, что первая карета остановилась у парадного крыльца. Гости шумно выходили из нее. Следом подъехал еще один экипаж. Там было больше мужчин, чем женщин, и эта публика была еще более шумной. Чувствовалось, что все они изрядно приложились к спиртному на скачках и, судя по их настроению, развлеклись там на славу.

Лаэла была рада, что не поехала с ними. Как хорошо, что она встретилась с Джоном Лайоном в лесу! И как замечательно они поговорили! Нет, она не встречала еще в своей жизни человека, который бы проявлял столько внимания и заботы и так хорошо понимал ее. Он не только защитил ее, но и помог дельными советами. Девушка с грустью подумала, что, когда он уедет от них, все в доме будет иным. Зря она так настойчиво советовала ему поискать другое место. Теперь оставалось только надеяться, что мистер Лайон довольствуется должностью кучера у леди Хорнклиф и останется здесь навсегда. Впрочем, для нее не было секретом, что и в деревне, и в Лондоне слуги возмущались тем, как обходится с ними хозяйка.

Старая экономка, долгие годы работавшая у покойного сэра Лоренса, даже призналась, что, если бы не преклонный возраст, немедленно упаковала бы свои вещи и ушла восвояси.

— Не осталась бы здесь ни секунды, мисс Лаэла, — сказала она.

Лаэла умоляла ее не делать этого.

— Без вас все в доме будет не так, — убеждала она старушку, хотя и знала, что в последнее время большая часть работы по дому легла на плечи дворецкого и горничных.

Это они непрестанно мыли, чистили, убирали, натирали, наводили блеск и красоту во всех комнатах, А потом в один прекрасный день все услышали, что этот чудесный дом больше не подходит леди Хорнклиф. Он, видите ли, слишком мал и беден для нее. Лаэла вспомнила, каким ударом для нее было, что ее дом тоже продадут. Ей и брату некуда было ехать, да и денег тоже не было. Поэтому вначале она даже обрадовалась, когда кузина Эйврил попросила ее остаться. Но теперь, узнав, что должна отправить Пита в приют, она возненавидела свою родственницу. Чувство ненависти прежде было абсолютно чуждо Лаэле. В их доме, еще при жизни отца, всегда царила любовь. И даже после его смерти мать, продолжая безутешно оплакивать мужа по-прежнему окружала своих детей любовью и нежностью. И они тянулись к ней, чувствуя в ней опору и источник всего прекрасного в жизни. И вот теперь они остались с Питом одни в целом свете! И если бы не Джон Лайон, то страшно было бы подумать о будущем. Прошлой ночью она долго лежала без сна и все планировала, как станет зарабатывать деньги и на что будет тратить их — вначале на пропитание для себя и Пита, потом на его образование и, наконец, на выплату ренты Джону Лайону за дом. Наверное, в доме сохранилась какая-то мебель, а если нет, то на первых порах придется обходиться тем немногим, что удалось сберечь Лаэле. Сообщая девушке о своем решении продать ее дом, кузина Эйврил высокомерно заметила:

— Ты ведь переезжаешь ко мне, поэтому тебе не потребуется ничего из этого барахла. Я продаю дом вместе с обстановкой.

Лаэла на коленях выпросила у нее разрешение оставить несколько дорогих вещей, которые любила ее мать. Она помнила их с детства — красивый французский секретер, за которым мама всегда писала письма, инкрустированный столик, за ним отец любил играть в шахматы. Она взяла также несколько картин, дорогих ее сердцу прежде всего потому, что отец рассказывал ей не раз о том, что на них изображено. Ей разрешили взять с собой еще несколько вещей, до того как в дом приехал новый хозяин. Священник очень жалел Лаэлу и пообещал сохранить все в целости и сохранности. Но у них не было ни кроватей, ни гардин, ни прочей домашней утвари. Ничего! Это все подождет, пока Джон Лайон не продаст ее изделия и не выручит немного денег на первый случай.

«Будет трудно, будет очень трудно», — подумала девушка. Но это все же лучше, чем расстаться с Питом и жить у кузины, зная, что она считает каждый пенни, потраченный на них.

«С Божьей помощью мы все преодолеем!» — сказала себе Лаэла и высоко подняла голову, словно уже сейчас была готова вступить в борьбу со всем миром.

Подъехал третий экипаж, и первым из него вышел мистер Дентон-Паркер. Увидев его, Лаэла инстинктивно отпрянула от окна и спряталась за гардину. Скорее всего он даже не заметил ее, но один его вид заставил Лаэлу содрогнуться. Она не пересказывала Джону Лайону, что именно говорил ей Дентон-Паркер за обедом. Ей было стыдно, что незнакомый мужчина мог говорить такие фривольности. Но дело было даже не в том, что он говорил, а в том, как он говорил это и как при этом смотрел на нее. Лаэла подсознательно чувствовала в выражении его глаз что-то неприличное и низменное. «Сегодня вечером надо постараться избежать его общества, — решила она. — А теперь пора идти к кузине Эйврил».

Время близилось к ужину. Она вымылась и переоделась в простенькое платьице, которое сама сшила. А вернее, перешила из одного из маминых старых платьев. Конечно, оно не идет ни в какое сравнение с роскошными нарядами других дам, подумала девушка, сама не осознавая того, что его изысканная простота еще более подчеркивает ее красоту и очарование молодости. Фасон удачно выявлял стройную фигуру и тонкую талию Лаэлы. Она напоминала юную богиню. Впрочем, Лаэлу больше заботил не собственный наряд, а то платье, которое она переделывала для леди Хорнклиф. Это была сложная работа. Платье шилось в дорогом ателье на Бонд-стрит, было богато украшено шитьем и драгоценными камнями, но оказалось узким в груди, и Лаэле удалось исправить этот дефект. Она надеялась, что кузина одобрит ее работу. Лаэла решила, что появится в столовой в самую последнюю минуту, иначе мистер Дентон-Паркер непременно сядет рядом, как сделал это вчера. Ей становилось не по себе от того, как он наклонялся к ней, как смотрел на нее, стараясь при каждом удобном случае прикоснуться то к ее руке, то к плечу, то к талии. В дверь постучали. Лаэла открыла и увидела на пороге камеристку своей кузины.

— Ее сиятельство хочет видеть вас, — сказала та несколько агрессивным тоном, который всегда использовала в разговоре с Лаэлой: она с негодованием отнеслась к тому что кто-то еще прислуживает ее хозяйке.

— Я всегда выполняла ту работу, которую теперь делаете вы, — сказала она как-то Лаэле обиженно, — и никогда не жаловалась, что у меня много работы, хозяйка всегда была мной довольна.

— Не сомневаюсь, что вы прекрасно шьете, — согласилась Лаэла, — но у меня нет других талантов. И поэтому я могу только радоваться, что ее сиятельство дала мне возможность делать эту работу для нее.

Лаэла часто думала, что служанка леди Хорнклиф — ее звали Смизерс — находится в значительно более выгодном положении, чем она сама. Смизерс прилично платили, а у Лаэлы не было никаких доходов. Первое время девушка надеялась, что леди Хорнклиф будет давать ей хоть немного денег за шитье, но вскоре после того, как она перебралась в дом кузины, та сказала:

— Я содержу тебя, и, потом, ты моя компаньонка, а не служанка. Поэтому нет никакого резона платить тебе жалованье. Все, что тебе надо, я куплю сама.

Лаэла целыми днями проводила за шитьем. Как-то раз, пересилив себя, она попросила у кузины дать ей немного денег.

— Я бы хотела купить небольшие подарки Питу и, конечно, вам, — сказала она запинаясь и волнуясь, испытывая при этом неведомое ей ранее чувство униженности и нищеты.

Конечно, последние слова про подарки для леди Хорнклиф она добавила в последнюю минуту, словно стремилась задобрить свою прижимистую родственницу. Но они не произвели на кузину ровно никакого впечатления.

— Лучшим подарком для меня будет твоя преданность и благодарность, — сказала она, — а эти чувства, согласись, трудно пересчитать на деньги.

Через несколько недель, когда они уже готовились к отъезду в Херфордшир, Лаэла робко заикнулась о том, что ей необходима теплая шаль или легкое пальто.

— Я постараюсь купить самое дешевое, — сказала она извиняющимся тоном.

— Сомневаюсь в этом. Лучше я подберу тебе что-нибудь из своих старых вещей!

После долгих консультаций со своей служанкой она наконец презентовала девушке свое старое пальто. Оно было изрядно выношено и выцвело от времени. Затем леди Хорнклиф извлекла на свет Божий свое платье с большим пятном спереди — когда-то давно она пролила на него бокал вина. И наконец достала шаль, такую ветхую, что она светилась, и на ней была утрачена половина кистей.

Лаэла была гораздо изящнее своей кузины, поэтому она умудрилась перешить платье так, чтобы спрятать пятно. Что касается пальто, то оставалось только надеяться, что погода будет теплой и можно будет обойтись без него. Подарки леди Хорнклиф были ей явно не по душе и вообще навевали мысли о богадельне или нищенском приюте.

И вот теперь Смизерс, стоя в дверях, язвительно говорила ей:

—  — Ее сиятельство хочет посмотреть, как вы перешили платье, и если плохо, то вам влетит по первое число!

—  — Иду! — торопливо ответила Лаэла. Она взяла платок и взглянув на себя в зеркало — в порядке ли прическа, — побежала по коридору в комнату леди Хорнклиф.

Леди Хорнклиф занимала роскошную спальню с огромной кроватью на четырех массивных ножках; окна были задрапированы красивыми шторами. Мебель выглядела не только красивой, сколько богатой. Чувствовалось, что она стоит кучу денег, как и ковер на полу, и покрывало на кровати.

Эйврил Хорнклиф в нижнем белье, дорогом и богато отделанном кружевом, нетерпеливо поджидала ее.

— Где ты запропастилась! — сказала она с раздражением, когда Лаэла вошла в комнату. — Помоги мне надеть платье. Посмотрю, как ты его переделала.

— Хорошо, кузина Эйврил. Сейчас помогу. Думаю, оно теперь вам будет в самый раз.

— Надеюсь! Я истратила на него огромные деньги. И буду очень огорчена, если ты ничего не сумела сделать!

Лаэла и Смизерд помогли ей натянуть платье. Девушка вздохнула с облегчением, увидев, что платье сидит на леди Хорнклиф прекрасно и застежка впору. Жаловаться ей было не на что. И придраться тоже. Она рассматривала себя в зеркало. Мелкие бриллианты на корсаже переливались в лучах заходящего солнца.

После минутной паузы ее сиятельство объявила:

— Я надену свое бриллиантовое колье!

— Я думала, ваше сиятельство наденет сегодня вечером украшения из бирюзы, — сказала служанка.

— Я передумала! И приготовь мои бриллиантовые серьги, браслет и кольцо. Конечно, с самым крупным камнем.

— Они все внизу в сейфе. Я их положила туда, как вы приказали мне.

— Тогда беги и принеси их? Чего ты ждешь? — довольно грубо сказала госпожа.

Когда Смизерс закрыла за собой дверь, леди Хорнклиф обратилась к Лаэле:

— Послушай, Лаэла! Теперь, когда мы одни, я хочу поговорить с тобой.

— О… чем? — спросила Лаэла, слегка нервничая.

— О твоем пылком поклоннике. О ком же еще? У Лаэлы все внутри оборвалось, но она слушала, не прерывая.

— Он говорил со мной на скачках. Думаю, тебе повезло, девочка! Он так увлечен тобой, что пообещал купить тебе дом в Лондоне, оформив его на твое имя, и еще положить десять тысяч фунтов на твой счет в банке!

В голосе леди Хорнклиф слышалось нескрываемое ликование. Она сделала выразительный жест рукой:

— Трудно даже ожидать большего. Поэтому мой тебе совет — соглашайся побыстрее, пока он не передумал!

У Лаэлы перехватило дыхание. Ей хотелось объяснить кузине все, что она чувствовала к этому человеку. Она ненавидела его. И даже если бы мистер Дентон-Паркер был единственным мужчиной на свете, то и тогда она ни за что не согласилась бы стать его женой. Но Лаэла понимала, что ее протест только разъярит кузину и она обрушит на ее голову поток ругательств и обвинений. Поэтому она решила поговорить с самим мистером Дентон-Паркером и сказать ему все, что думает о нем.

— Он так богат, — продолжала леди Хорнклиф с энтузиазмом, — что даже сэр Перси завидует ему. А это что-нибудь да значит! Поверь мне!

Ее не удивляло молчание Лаэлы — чувствовалось, что она и не ожидает ответа.

—  — Все, что нужно женщине, — это прочное положение в обществе и деньги. Но совсем не просто найти и то и другое вместе!

Она улыбнулась своему отражению в зеркале.

— Признаюсь, мне повезло! И теперь я хочу покорить Лондон! Хочу, чтобы меня признали в высшем обществе, и только потом выйду снова замуж! — Она издала короткий смешок: — Они все упрашивают меня позволить им надеть мне на пальчик обручальное кольцо. Нет уж! Не раньше, Чем я увижу их банковские счета! А до этого никаких разговоров о любви и браке!

Она пригладила свои волосы:

— Ну же! Будь умницей, Лаэла! И сегодня вечером скажи Дентон-Паркеру, что ты на все согласна, и предоставь ему все хлопоты по устройству твоих дел. — Она сделала паузу, а потом добавила: — Кстати, я ничего не сказала об этом противном мальчишке, твоем брате. Думаю, пока не будет оформлена купчая на дом на твое имя и не открыт счет в банке, тебе лучше помолчать о нем. Послушай моего совета и не будь дурочкой.

К счастью, Лаэле не пришлось отвечать. Дверь отворилась, и вошла Смизерс, неся в руках несколько шкатулок с драгоценностями. Когда настало время спускаться вниз, леди Хорнклиф была разукрашена и обвешана, как рождественская елка. Когда они вошли в гостиную, где собирались все гости перед обедом, Лаэла увидела, что мистер Дентон-Паркер вначале взглянул на леди Хорнклиф, а затем на нее. Он понял, что девушка знает о его лестном предложении. По выражению его глаз Лаэла почувствовала, что он не сомневается в положительном ответе.

«Я ненавижу его! Я ненавижу его!» — мысленно повторяла девушка.

К радости ее, сэр Перси начал знакомить ее с вновь прибывшими гостями, их было довольно много. И за столом ее соседями на сей раз оказались двое молодых людей, разительно отличавшиеся от остальных гостей сэра Перси. Оба джентльмена были, судя по всему, страстными любителями лошадей, и разговор во время обеда вертелся в основном вокруг этой темы. Лаэле с ними было легко, ибо они не позволяли себе фамильярничать и переходить на личные темы. Их, правда, несколько изумило остальное общество. К концу обеда многие были уже пьяны и шум за столом стоял невообразимый!

«Как только дамы покинут столовую, я улизну к себе наверх», — решила Лаэла.

Она молила всех святых, чтобы кузина не заметила ее исчезновения. Иначе та заставит ее ждать, пока начнутся танцы. Но все оказалось намного проще, чем она предполагала. Как только все вышли из-за стола и перешли в гостиную, слуги подали закуски и выпивку. Джентльмены при» соединились к дамам. Лаэла заметила, что ее кузина, окруженная толпой поклонников, взяла на себя роль хозяйки, гостеприимно потчуя собравшихся. Звучали тосты в ее честь мужчины без устали сыпали комплиментами. Лаэла поняла, что это ее единственный шанс уйти отсюда незамеченной. Она тихонько выскользнула из комнаты, и как раз вовремя. Потому что в этот момент дверь распахнулась и на пороге показался сэр Перси. Девушка быстро поднялась по лестнице к себе наверх. И только когда она закрыла за собой дверь спальни, то почувствовала себя в безопасности.

«Если бы я только могла переговорить с Джоном Лайоном, — подумала она в отчаянии. — Он научил бы меня, что делать».

И Дентон-Паркер, и ее кузина будут настаивать на том, чтобы она сказала «да», и бороться с ними ей будет очень трудно.

Ужин для слуг подали поздно. Все время прибывали новые гости, и у слуг было много работы. Наконец поздно вечером, когда дворецкий освободился, все сели за стол. Порядок за столом и процедура рассаживания были те же, что и вчера.

— Два бала подряд — это уже чересчур, доложу я вам! — сказал дворецкий, обращаясь к маркизу.

Маркиз согласился с ним, признав, что за эти два дня слуги совершенно сбились с ног.

— Мои девчонки работали сегодня почти до утра, пока все прибрали в доме после вчерашнего приема, — сказал управляющий. — А сегодня, наверное, и до восхода солнца не управимся.

— Да, досталось вам, — сочувственно произнес маркиз.

— Вы вот все понимаете, мистер Лайон, — продолжил ободренный его вниманием управляющий. — А ведь раньше, при старом хозяине, здесь все было иначе.

— Наверное, вы все жалеете его и часто вспоминаете?

— Более чем… должен заметить. Хотя грех жаловаться, сэр Перси совсем не скупой хозяин. Не жадный. И все ж при покойном его сиятельстве все было совершенно по-другому. — Он тяжело вздохнул.

Маркиз подумал, что старый слуга мог бы еще многое рассказать, если бы захотел. Затем за столом начались обычные сплетни. Маркиз не принимал участия в общем разговоре, заметив, впрочем, для себя, что и на нижних этажах общества так же безжалостно третировалось женское легкомыслие и ветреность. И еще — теперь он вполне убедился в правильности слов: никто не герой в глазах своего лакея!

На мгновение ему страстно захотелось в Уайт-клуб. Хорошо было бы сейчас сидеть с лордом Чарльзом в уютном зале за бокалом дорогого вина и вести неторопливый и умный разговор.

Наконец долгожданный ужин закончился. Маркиз попрощался с присутствующими, сказав, что хочет еще раз перед сном прогуляться в парке, пока туда не устремились любовные парочки в поисках уединения после танцев.

— Будьте осторожны, мистер Лайон! — сказала одна из служанок. — Я слышала, вчера какой-то разбойник напал на бедного мистера Мортимера и бросил в фонтан. Он вернулся в дом мокрым до нитки!

— Да! Я насилу привел в порядок его одежду, — подтвердил слуга Мортимера. — Сегодня утром я потратил несколько часов, пока высушил и выутюжил ее.

— Буду осторожен, — пообещал маркиз, направляясь к двери.

На ходу он подумал, выполнила ли Лаэла его наказ. Если да, то сегодня вечером ее никто даже силком не затащит на прогулку в сад. Проходя мимо столовой, он услышал громкий шум. Без сомнения, еще задолго до того, как дамы встанут из-за стола, их кавалеры будут, что называется, сильно навеселе. «Пьяны в стельку» — сказал бы его слуга.

«Слава Богу! Пьянство не числится среди моих пороков», — подумал маркиз. Надо сказать, что привычка спортсмена держать себя в форме сделала маркиза умеренным во всем. К тому же он справедливо рискует попасть в дурацкое положение. В буфетной маркиз заметил несколько слуг. Он обратил на них особого внимания, но вдруг услышал, как кто-то из них сказал:

— Этот денежный мешок обещал мне две гинеи!

— Ты имеешь в виду мистера Дентон-Паркера?

— Да, его! И что, ты думаешь, он хочет?

Маркиз, продолжая свой путь, невольно прислушался к их разговору.

До него долетел ответ:

— Ключ от ее комнаты! Вот что!

Маркиз остановился как вкопанный. Его, словно молния, пронзила мысль, что единственное, о чем он забыл предупредить Лаэлу, чтобы она заперла свою дверь на ночь. Теперь, если он понял все правильно, она не сможет сделать этого. Он оглянулся и увидел, что молодой слуга держит в руках ключ.

— Тебе надо было просить больше, — сказал второй слуга. — Она лакомый кусочек, а у него денег — куры не клюют!

— Две гинеи — тоже неплохо! — примирительно сказал слуга с ключом в руках.

Маркиз, стоя в тени, размышлял, что делать. Наконец он решился и, войдя в комнату, сказал как можно более безразличным тоном:

— Вы бы лучше разошлись. Ужин у мистера Филда уже закончен.

Слуги замерли при звуке его голоса, а потом поняли, что он их предупреждает. Ведь если ужин у управляющего уже завершен, значит, дворецкий вот-вот будет здесь. И им изрядно влетит, если их застанут не на своих местах.

Двое слуг, которые должны были дежурить в холле, немедленно удалились. Двое других, прислуживавших гостям в столовой, склонились над раковиной и стали перемывать серебряные блюда. Слуга с ключом тоже намеревался уйти из комнаты, но маркиз остановил его:

— Даю три соверена за этот ключ!

— Мистер Дентон-Паркер приказал мне принести ключ ему.

— Я знаю, — ответил маркиз, — Но мое предложение более выгодное, поэтому делай свой выбор!

Слуга нерешительно повертел ключ в руках:

— Давай четыре соверена — и ключ твой! А ему скажу что ключа не было на месте.

Маркиз достал из кармана четыре соверена.

— Недурная сделка, — сказал он саркастически. — Далеко пойдешь, как и твой хозяин!

Слуга протянул руку и спрятал деньги в карман.

— Ты, видно, парень не промах! Ну что ж, развлекайся на здоровье.

У маркиза появилось непреодолимое желание ударить по его наглой физиономии, но он сдержался.

— Если только проболтаешься, — сказал он угрюмо, — башку снесу!

Выражение его глаз и интонация напугали слугу, который на вид был и сильнее и крепче маркиза.

— Что вы, мистер Лайон! — пробормотал он быстро. — Клянусь, я ничего не скажу.

— Так, безусловно, будет лучше для тебя! — произнес маркиз с угрозой и стал подниматься наверх. В коридоре второго этажа он увидел служанку, выходящую из комнаты.

— А, мистер Лайон! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?

— Меня послала ее сиятельство с запиской для мисс Хорн. Будь ангелом, покажи ее комнату.

— Для такого красавчика, как вы, всегда рада быть ангелом, — хихикнула горничная. На вид ей было лет сорок, но она была еще очень аппетитна и мила.

— Я уже вижу крылья у тебя за плечами! Женщина опять весело рассмеялась.

— Если я не ошибаюсь, последняя дверь в конце по коридору, — сказала она, показывая рукой. — Мисс Хорн у себя. Я видела, как она возвращалась некоторое время назад.

— В следующий раз при нашей встрече я увижу уже нимб вокруг твоей прелестной головки!

Она со смехом побежала вниз.

Маркиз подошел к двери Лаэлы и тихо постучал. Последовала короткая пауза, а затем девичий голос сказал:

— Войдите!

Он открыл дверь, и Лаэла удивленно уставилась на него.

Ее серебристые волосы были распущены по плечам, скромный, но очень милый халатик наглухо застегнут до самой шеи. В этом наряде она казалась очень юной, почти ребенком. Сидя за столом, девушка зашивала платье леди Хорн-клиф, которое та порвала вчера во время танцев.

Маркиз вошел в комнату. Девушка, никак не ожидавшая увидеть его у себя, да еще в столь позднее время, с изумлением спросила:

— В чем дело? Что случилось?

Он закрыл за собой дверь. Лаэла отложила шитье и встала.

— Вот в чем! — он достал ключ из кармана.

— Что это?

— Это ключ от вашей двери.

У нее перехватило дыхание.

— Как он у вас очутился? Кто его вытащил из двери?

— В этом-то все и дело! Думаю, вы понимаете, что в таком доме, как этот, лучше всего запираться на ночь.

Лаэла широко раскрыла глаза:

— Я… я как-то не подумала об этом.

— Впредь, Лаэла, вы должны думать об этом, — сказал маркиз строго.

— Но я не понимаю!

— Дентон-Паркер предложил одному из слуг две гинеи за то, чтобы тот принес ему ключ от вашей комнаты.

Лицо Лаэлы стало белым.

— Мистер Дентон-Паркер? — прошептала она. — Вы хотите сказать, что?..

— Я хочу сказать, что он намеревался нанести вам визит сегодня ночью.

— О нет! Боже мой! Как он мог подумать… Это нечто ужасное!

— Для него это совсем не ужасно, а скорее наоборот. Ему нетрудно было бы осуществить свою затею, так как вам нечем было бы запереть дверь. Впрочем, судя по всему, подобная мысль и не приходила вам в голову.

— Да, конечно… нет! Я и представить себе не могла… Как я могла подумать, что кто-нибудь решится на такое?

— Подумайте теперь! И в будущем будьте очень-очень осторожны… И не забывайте запираться на ночь. А если ключ от комнаты исчезнет, как вот этот, то отправляйтесь немедленно к управляющему и просите другую комнату.

Лаэла крепко сцепила руки:

— Не понимаю, как мужчина… джентльмен может вести себя так низко? А он еще заставил кузину Эйврил сообщить мне, что он намеревается… предложить, и кузина настоятельно требует, чтобы… я приняла… его предложение.

Лаэла роняла слова одно за одним. Казалось, ей трудно произносить их, и оттого речь была бессвязна, прерываемая восклицаниями и паузами.

— Предложение вам? И что же он вам предлагает?

— Дом на мое имя… и десять тысяч фунтов… в банке.

— Очень щедро! — заметил маркиз с сарказмом. — Впрочем, в вашем возрасте девушка мечтает прежде всего об обручальном кольце.

На лице Лаэлы появилось озадаченное выражение.

— Но он просил меня… выйти замуж за него.

— Однако он уже женат. Я разговаривал с его лакеем сегодня вечером, и он сказал, что хозяин женат уже более десяти лет и имеет троих детей.

Лаэла прижала руки к лицу:

— Как? Я не… понимаю. Но кузина… Эйврил говорила, что… Как она могла… как она только могла подумать, что я способна на такой низменный… поступок?

— Одним словом, вы и понятия не имели, что вам предлагали место любовницы?

— Нет! Нет! Я никогда не думала, что джентльмен… может предложить такое… порядочной девушке! — Голос ее прервался. — Боже мой! Он порочный и развратный человек. Я знала, что он такой… знала! И теперь…

— А теперь, — ответил маркиз твердо, — вы закроетесь да ключ, а завтра утром скажете мистеру Дентон-Паркеру все, что вы думаете о нем…

Лаэла была совершенно сбита с толку. Еще никогда маркиз не видел женщину в такой растерянности. В ее глазах застыл немой ужас и отчаяние. Пора было уходить. Он вставил ключ в замок и приготовился открыть дверь, как вдруг услышал шаги на лестнице. Было бы ошибкой выходить сейчас — его могли заметить. Маркиз прижал палец к губам, призывая девушку замолчать, и повернул ключ в замке. Раздался стук в дверь. Они оба замерли. Девушка не сдвинулась с места, и через некоторое время стук повторился с удвоенной силой.

Маркиз взглянул на Лаэлу и кивнул ей. Та заговорила тихим, испуганным голосом:

— К-кто там?

Ответа не последовало. Кто-то пытался открыть дверь. Убедившись, что дверь заперта изнутри, Дентон-Паркер, а это был он, произнес:

— Лаэла, открой дверь! Я хочу сказать тебе что-то важное!

Девушка придвинулась ближе к маркизу, словно ища его защиты.

— Уже… очень поздно… Я собираюсь спать.

— Я не задержу тебя долго. У меня к тебе записка от твоей кузины.

— Записка?.. Какая?

— Я не могу разговаривать, стоя в коридоре. Впусти меня. — Он снова пытался открыть дверь, бормоча ругательства.

—Я… ложусь спать. Скажите… кузине… Эйврил, что завтра утром… я первым делом… приду к ней.

— Я хочу тебя видеть сейчас! — закричал Дентон-Паркер.

По его тону было понятно, что Дентон-Паркер вот-вот предпримет штурм и вышибет дверь. Маркиз быстро повернулся и подпер ее плечами. Он знал, что сдвинуть его с места будет непросто. Догадка маркиза оказалась верной. Дентон-Паркер отошел назад, а затем яростно обрушился на дверь. Если бы не маркиз, он бы вышиб ее вон. Ключ звякнул в замке, но маркиз, прижавшись к двери, не дал ей распахнуться. Теперь Дентон-Паркер ругался громко, и его проклятая были слышны в комнате. Он разбежался и снова навалился на дверь. Но вторая попытка оказалась слабее первой, и дверь устояла. Наступила тишина.

Маркиз прислушался: шаги удалялись и наконец затихли. Лаэла тоже молча слушала, затем издала звук, словно зверек, пойманный в капкан. Она бросилась к маркизу и обвила его руками.

— Вы спасли… вы спасли меня! Как вы… угадали? Вы пришли как раз вовремя!

Она прижалась к нему, и он обнял ее. Девушка вся дрожала, затем произнесла голосом, исполненным ужаса:

— Но он ведь может попытаться… еще раз? Как… мне быть? Я должна уехать сейчас же!

Она смотрела на маркиза глазами полными слез, губы дрожали, и все тело содрогалось от страха. Но маркиз подумал, глядя на нее, что даже в страхе она осталась прекрасной; и он никогда не видел, чтобы женщина была так хороша собой в подобной ситуации.

Впрочем, сейчас было очевидно, что Лаэле нужны защита и помощь.

— Успокойтесь, прошу вас, — сказал он как можно мягче. — Все хорошо! Не бойтесь. Он больше не придет сегодня.

— А… завтра? Что случится завтра, когда кузина Эйврил… станет принуждать меня к этой мерзости?

Только теперь до нее дошел весь ужас предложения леди Уорнклиф, скрытый смысл которого она не поняла сразу.

— Что мне делать! Скажите, что делать, молю вас!

Охваченный внезапным порывом нежности к этому беззащитному существу, которое он держал в своих объятиях, не отдавая себе отчета в том, что делает, маркиз нагнулся и поцеловал ее, еще теснее прижав к себе. Вначале Лаэла замерла от изумления, а затем, ощутив вкус его губ на своих губах, подалась ему навстречу и, казалось, растворилась в его объятиях. У нее было такое чувство, словно он отворил перед ней райские врата и ввел ее за ограду. Теперь, когда он целовал ее, она понимала, что полюбила его с той самой минуты, как увидела. Хотел он этого или нет, а она уже принадлежала ему и стала частью его существа. Казалось, он доставал с неба звезды и клал ей на грудь, и их свет, пронзая все ее естество, разжигал в груди пламя, которое постепенно охватывало тело. Все вокруг озарилось каким-то неземным светом и стало совершенным и божественно прекрасным.

Эти поцелуи и у маркиза разбудили ощущения, которых он прежде не испытывал. Скольких женщин он перецеловал на своем веку! Но тогда его чувства были совсем иными. Нет, никогда не испытывал он такого душевного трепета и восторга! И это странное состояние необъяснимо волновало и умиляло его, словно тот экстаз, который вызвали его поцелуи у Лаэлы, передался и ему. Они чувствовали одинаково! Он подсознательно уловил это и удивился, потому что ни с одной женщиной у него не было ничего подобного.

Казалось, прошла целая вечность. Или всего лишь несколько мгновений. Он оторвался от Лаэлы и взглянул ей в лицо. Оно было озарено каким-то необыкновенным светом и больше походило на лицо ангела, чем земного существа. Слезы высохли. Из глаз исчезло выражение страха. Теперь в них светилась одна любовь, словно вся ее душа распахнулась навстречу этому неведомому ей ранее чувству. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. А затем, словно слова были вовсе не нужны им, он снова начал целовать ее. И снова прошла целая вечность, и земля поплыла у них под ногами, и они поднимались все выше и выше в небеса и мир уже принадлежал только им, им одним…

Наконец он поднял голову и сказал каким-то чужим голосом:

— Дорогая моя! Что ты сделала со мной? Как тебе это удалось?

— Я… я люблю тебя! — прошептала Лаэла. — Но я и подумать не могла, что ты захочешь поцеловать меня!

— Не понимаю, почему я так долго ждал! — ответил маркиз и поцеловал ее снова. — Тебе больше нельзя оставаться в этом доме.

Последовало короткое молчание, словно Лаэла приходила в себя. Наконец она вспомнила все, что с ней случилось, и произнесла дрожащим голосом:

— Ты тоже понимаешь, что мне нужно отсюда бежать, да?

— Разумеется! Собирай свои вещи, и мы немедленно уедем.

Она широко раскрыла глаза:

— Уедем? Но я не должна доставлять тебе таких хлопот. И потом, ты… можешь потерять из-за меня работу! Маркиз улыбнулся:

— Ты действительно волнуешься за меня?

— Конечно! Я должна заботиться о тебе! Ты бы мог просто рассказать мне, куда ехать. Я готова бежать… хоть на край света, только бы этот человек не нашел меня!

— Обещаю тебе, он никогда не сможет отыскать тебя. А теперь делай, что я говорю, — укладывай свои вещи! — Маркиз замолчал, а потом добавил: — У тебя хватит сил снести их вниз?

— Да, конечно, я… справлюсь.

— Тогда быстренько одевайся, а я пойду на конюшню. Я буду ждать тебя там. И будет лучше, если никто в доме не будет знать до утра, что мы уехали.

— А кузина Эйврил?

— Если она хватится тебя и начнет волноваться, так поделом ей! Она не имела права предлагать тебе такое!

Он хотел добавить еще что-то, но передумал из опасения, что Лаэла снова расстроится.

Вместо этого он нежно поцеловал девушку и сказал:

— Иди собирайся. Все остальное предоставь мне. Обещаю тебе, все будет хорошо.

Глаза Лаэлы светились, словно две звездочки. Она прижалась к нему и тихо прошептала:

— Но ты уверен, что это не навредит… тебе? Ведь ты никогда не получишь… рекомендации от кузины Эйврил!

— Обойдусь как-нибудь и без нее. Ни о чем не волнуйся. Сейчас главное уехать отсюда! — Он еще крепче обнял ее. — Я люблю тебя, Лаэла!

Маркиз подошел к двери и открыл ее:

— Закройся, пока будешь собираться, — так, на всякий случай.

В глазах Лаэлы он снова увидел страх.

— Я быстро! Я мигом буду готова, — ответила она и улыбнулась ему.

Выйдя в коридор, маркиз почти бегом направился в свою комнату. За несколько секунд он уложил свой небольшой багаж и достал деньги из тайника, быстро спустился по лестнице и направился к конюшне. Маркиз был почти уверен, что Уэйнрайт уже спит. Но к его величайшей радости, он застал управляющего конюшнями за его любимым занятием — тот сидел в комнате, где хранилась упряжь, и изучал объявления в спортивных газетах.

— Привет, Лайон! — воскликнул он, увидев входящего маркиза. — Не ожидал увидеть тебя здесь так поздно.

— Я надеялся застать вас здесь. — Маркиз подошел к Уэйнрайту и положил перед ним две банкноты по десять фунтов. — Мне нужна ваша помощь. — сказал он. Затем достал еще пять бумажек такого же достоинства и положил их отдельной стопкой: — Вот гарантия того, что я верну вам в целости и сохранности то, что я собираюсь попросить у вас на время.

Уэйнрайт с изумлением взирал на него.

— И что же вы хотите? — произнес он наконец.

— Мне нужна дорожная коляска и две лошади, лучшие из тех, что у вас есть.

— Вы с ума сошли! Как я могу отдать их вам?

— Я считал, что вы доверяете мне! И клянусь честью они вернутся к вам в том же состоянии, в каком я забрал их. Да, еще! Нежелательно, чтобы сэр Перси узнал об их временном отсутствии.

Последовало долгое молчание. Маркиз в упор смотрел на управляющего, вложив всю силу воли и решимость в этот взгляд, — так, как он когда-то делал это на войне.

Наконец Уэйнрайт сдался.

— Хорошо, Лайон. Может быть, я и последний дурак, что доверяюсь вам, но не сомневаюсь — вы не подведете меня.

— Я обещаю вам это! — ответил маркиз. — Я дам вам сейчас чек на полную сумму стоимости лошадей и коляски. Правда, там будет стоять другая фамилия, не Лайон. И все же, случись что-нибудь, будет лучше, если вы будете знать обо мне как можно меньше.

Неожиданно Уэйнрайт рассмеялся:

— Я всегда подозревал, Лайон, что вокруг вас есть какая-то тайна. Но вижу, теперь вам недосуг беседовать со мной!

Он собрал деньги со стола и положил их в карман. Затем громко подозвал дежуривших конюхов. Когда Лаэла прибежала на конюшню, коляска была уже готова. Две лучшие лошади сэра Перси были впряжены в нее. Коляска была совсем новой — ее купили всего три месяца назад. Увидев девушку, маркиз заторопился навстречу и забрал у нее вещи. Она улыбнулась ему, и он подумал, что никогда еще не видел более красивой и более счастливой женщины.

— Ты и вправду забираешь меня отсюда? — спросила она тихо.

— Да! И немедленно! Все готово. — Он усадил ее в коляску спереди, где было два свободных места. Ночь была теплой, и верх коляски был откинут. Усадив Лаэлу, он укрыл ее пледом, а сам уселся рядом на место кучера. Фонари по обе стороны коляски решили не зажигать. Маркиз знал, что луда лучше всяких свечей осветит им встречный путь.

Он протянул руку Уэйнрайту.

— Спасибо за все! Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня. И в ближайшем будущем я напишу вам, но уже в другом качестве.

— В добрый путь! И храни вас Бог! — ответил Уэйнрайт с приветливой улыбкой.

Они проехали сквозь массивные чугунные ворота и выехали на дорогу. Лаэла теснее прижалась к нему.

— Я словно во сне! — прошептала она. — И боюсь, что проснусь… и ничего этого нет!

— Мы оба словно во сне, — ответил ей маркиз. — Но этот сон, мое счастье, никогда не кончится!

Он знал, что говорит истинную правду.

Он нашел то, о чем даже и не мечтал, то, на что больше и не надеялся. И имя этому было простое — любовь!

Глава VII

Они ехали около получаса. Дорога стала узкой и извилистой, и маркиз решил оставшуюся часть ночи отдохнуть где-нибудь. Был уже второй час, когда они въехали в небольшую деревушку. На лужайке, недалеко от дороги, стоял небольшой, но очень привлекательный трактир с постоялым двором, а рядом виднелся пруд, весь заросший кувшинками и желтыми лилиями. Маркиз остановил лошадей. Лаэла спросила:

— Почему мы остановились?

— Я хочу, чтобы ты отдохнула, — ответил маркиз с нежностью, — ведь завтра утром нам предстоит еще неблизкий путь. — Он передал ей поводья: — Подержи лошадей! А я пойду загляну в трактир и узнаю, можно ли там устроиться на ночлег.

Он подошел к дому — дверь была закрыта. Маркиз обошел вокруг дома и постучал в окно, где, по его предположению, должен был спать хозяин постоялого двора, и не ошибся

— Какого черта! Кто здесь шляется? — Раздался свирепый голос. Но, увидев в лунном свете фигуру маркиза, хозяин переменил тон: — Что вам угодно, сэр?

— Простите, что побеспокоил вас. Но ночь застала нас с сестрой в дороге. Ехать дальше трудно. Нельзя ли нам остановиться у вас до утра? Я хорошо заплачу.

Хозяин не стал слушать дальше, а быстро оделся и заторопился к выходу. Тем временем маркиз осмотрел конюшню. Он нашел два чистых стойла, где вполне можно было разместить лошадей. Наполнил чистой водой поилки и насыпал в кормушку желудей, мешок с которыми заботливый Уэйнрайт предусмотрительно положил в коляску. Управившись со всем этим, маркиз вышел на улицу. Хозяин уже ждал его.

— Мне жаль, сэр. Но у меня свободна только одна комната для постояльцев. Правда, там помимо кровати есть еще и кушетка.

— Хорошо. Я беру ее. Я могу поставить своих лошадей в конюшню?

— Конечно, — сказал хозяин. Он уже видел коляску и лошадей, и они произвели на него должное впечатление.

Хозяин помог маркизу заехать во двор, они вместе стали распрягать лошадей. Хозяйка тоже встала и теперь хлопотала вокруг Лаэлы. Она отвела ее в свободную комнату, довольно уютную и чистую, с деревянным потолком. Два окна, одно на улицу, а второе во двор, делали ее светлой даже теперь, — при свете луны и звезд. В комнате стояла одна большая кровать и кушетка.

— Я слышала, этот джентльмен сказал, что вы его сестра, — обратилась жена трактирщика к Лаэле. — А поскольку у нас только одна свободная комната, вам придется ночевать вместе. Ваш брат может устроиться на кушетке, а вы ляжете на кровать. Сейчас принесу еще одну подушку и одеяло.

Через некоторое время она вернулась с постельными принадлежностями.

— Что-нибудь еще, мисс?

— Нет, благодарю вас. Нам будет очень удобно, не беспокойтесь.

Когда хозяйка ушла, Лаэла отодвинула кушетку как можно дальше от кровати и стала поспешно раздеваться. Через окно было видно, как маркиз вместе с хозяином управляются с лошадьми. Они зажгли фонарь, и в его колеблющемся свете она видела склоненную голову Лайона, который чистил лошадей.

«Он такой замечательный! — подумала девушка. — Хвала Господу! Боже праведный, спасибо тебе за то, что я нашла его. За то, что ты помог мне найти его».

Окончив работу, хозяин предложил маркизу что-нибудь выпить. Маркиза давно мучила жажда, и он с удовольствием выпил большую кружку сидра.

— Пожалуй, я отнесу немного сидра сестре. Мы давно в дороге, думаю, ей тоже хочется пить.

— Да, пожалуйста! К сожалению, ничего не могу предложить вам из еды — только окорок, если угодно, и хлеб.

— Нет, спасибо! Мы не голодны. Но мне понравился ваш сидр, и я не против повторить.

Хозяин налил две полные кружки, и маркиз стал с ними подниматься наверх по деревянной лестнице. Осторожно, чтобы не расплескать напиток, он приоткрыл дверь и вошел в комнату. Возле кровати горели две свечи, но сама она была пуста. Маркиз догадался, что Лаэла устроилась в противоположном конце комнаты, на кушетке. Он уже приготовился заговорить с ней, когда вдруг внезапно вспыхнувшее пламя свечи выхватило из темноты ее лицо и он увидел, что глаза ее закрыты. Девушка крепко спала! Он поставил кружки возле кровати и подошел к кушетке, чтобы взглянуть на Лаэлу. Нет, решительно он не знал ни одной женщины, которая уступила бы кровать и перебралась на кушетку вовсе не для того, чтобы присоединиться к нему — такая мысль просто не пришла бы в голову Лаэле, — а для того, чтобы он удобнее устроился и лучше отдохнул на кровати. Он смотрел на спящую девушку. Светлые, пушистые волосы разметались по подушке, обрамляя серебристым ореолом ее юное личико. Руки лежали поверх одеяла. Черты лица размягчились, страх и ужас пережитого отступили. Она была сама безмятежность и спокойствие. У маркиза появилось непреодолимое желание опуститься перед ней на колени а целовать, целовать ее, пока она не проснется. Он знал, что его прикосновения дарят Лаэле то же наслаждение, которое испытывал он сам, целуя ее. Но нет! Лаэла слишком устала! И не только от дороги. Волнения, связанные с побегом, шок, который она испытала при попытке Дентон-Паркера ворваться в комнату. Все это не прошло бесследно.

«Я должен дать ей выспаться», — решил маркиз и невольно поймал себя на мысли, что впервые в жизни думает не о себе. Мужской эгоизм и жажда удовольствий уступили место жалости к этому невинному и доверчивому существу.

Он тихо прошел к кровати, стараясь не шуметь, разделся, достал ночную сорочку из сумки и, переодевшись, лег в кровать. Перед тем, как задуть свечу, он еще раз взглянул на Лаэлу.

И еще раз возблагодарил Бога за то, что нашел ее.

Девушке снилось, что кто-то целует ее. Казалось, что солнечный лучик скользит по телу, наполняя его теплом я светом. Все вокруг плыло в золотом мареве. Она открыла глаза и поняла, что это не сон — маркиз наяву целует ее. Лаэла обхватила его руками за шею и прижалась теснее. Он целовал ее до тех пор, пока она окончательно не проснулась.

— Я хотел бы остаться здесь вот так на весь день, целовать тебя и говорить много нежных слов. Но нам пора. Впереди еще долгая дорога.

Только теперь Лаэла заметила, что уже утро и маркиз давно одет.

— Я… я не слышала, как ты лег, — сказала она все еще сонным голосом.

— Да, ты крепко спала, когда я пришел. Спасибо тебе что уступила мне кровать. Но я бы мог устроиться и на кушетке.

— Нет, что ты! Ни в коем случае. Она слишком мала, а тебе надо было как следует выспаться… Но я хотела… дождаться тебя… и убедиться, удобно ли тебе.

— Что ж, отложим до следующего раза. Ты должна заботиться обо мне, — шутливо заметил маркиз.

— Я хочу этого больше всего на свете.

— Пойду подготовлю лошадей к отъезду. А затем мы позавтракаем и тронемся в путь.

Сопровождаемый ее улыбкой, маркиз вышел из комнаты, неся свои вещи. Лаэла быстро вскочила с кушетки и подбежала к окну.

«Какой он красивый! Неужели он и вправду любит меня? — задала она себе вопрос. — Такой высокий, стройный, умный, благородный… и я! Неужели это правда?»

Она застенчиво оглядела себя и начала поспешно одеваться. Маркиз тем временем запряг лошадей и попросил одного из местных мальчуганов подержать их, пока они позавтракают. Когда Лаэла спустилась вниз, он ждал ее за столом, накрытым к завтраку. Маркиз заметил, что, в отличие от томных лондонских красавиц, Лаэла поела плотно и с аппетитом. Ей явно понравилась и яичница с беконом, и свежеиспеченный хлеб с маслом и медом. Трактирщик и его жена не без любопытства наблюдали за ними — до сих пор маркизу удавалось избегать ответов на их прямые вопросы. Позавтракав, он щедро расплатился за ночлег и еду. Хозяин рассыпался в благодарностях. Изрядная сумма сразу заставила забыть о терзавших его сомнениях.

Солнце уже встало, когда они выехали со двора. Некоторое время они молча наслаждались красивым деревенским ландшафтом. По обе стороны дороги расстилались цветущие луга. Было тихо.

— Куда ты меня везешь?

— Туда, где смогу жениться на тебе, — ответил маркиз с нежностью.

Она взглянула на него своим лучезарным взглядом. Словно сотни огоньков зажглись в ее огромных глазах.

— Ты на самом деле… собираешься жениться на мне? — прошептала Лаэла и еще теснее прижалась к нему.

— Я люблю тебя. Думаю, и ты меня любишь. Так что же нам остается делать?

— О да! Я люблю тебя! Я… я люблю тебя больше всех на свете, но ты… И теперь… — Она замолчала, словно раздумывая, говорить ли дальше, потом добавила: — Но можешь ли ты жениться теперь? — И, не дожидаясь его ответа, продолжила: — Конечно, я стану… работать, я не хочу быть для тебя обузой… ни в коем случае. Но… но ведь тебе будет непросто найти новую работу, имея жену.

— И что ты предлагаешь? — спросил маркиз заинтересованно. Ему было любопытно, что скажет Лаэла.

— Я думаю… мы должны… проявить благоразумие. Мы… должны подождать, пока ты… снова не устроишься и хозяева… не будут возражать, что ты женат.

— Но ведь ожидание будет так мучительно для нас обоих! — запротестовал маркиз. — Я хочу быть с тобой, Лаэла, сейчас и навсегда!

— И я тоже! Но… ты был так добр… и участлив ко мне. И я не хочу, чтобы по моей вине… у тебя были какие-нибудь неприятности.

— Предоставь все это мне, — сказал с улыбкой маркиз, — и если ты не против, если ты вполне уверена, что хочешь быть со мной и жить в бедности, то…

— Быть с тобой — вот для меня главное, — поспешно перебила его Лаэла. — Я буду мыть полы, делать самую черную работу, просить подаяние на улицах, только бы быть с тобой, быть твоей… женой!

Последние слова она проговорила чуть слышно, словно стесняясь своего порыва.

Теперь маркиз знал, что он скажет Чарльзу. Он не верил в бескорыстную любовь, а теперь встретил ее. Он нашел Лаэлv и ему хотелось объявить всему миру, что она совсем не похожа на остальных женщин. Она любила его, именно его — простого кучера, а не богатого и знатного маркиза.

Да! Он проиграл пари Чарльзу. Но зато нашел жену. И в глубине души не сомневался, что Чарльз вернет ему Темпеста в качестве свадебного подарка.

Они ехали долго. Было уже далеко за полдень, когда путники подъехали к массивным чугунным с золотом воротам в имении Иглз. Он перехватил изумленный взгляд Лаэлы, рассматривавшей это великолепие. Старые вековые дубы обрамляли аллею, ведущую ко дворцу. Маркиз знал, где лучше всего остановить лошадей, чтобы перед ней раскрылась вся величественная панорама имения. Впереди виднелся прекрасный огромный дворец, построенный предками маркиза еще во времена королевы Елизаветы. Солнце отражалось в сотнях окон здания. На фоне голубого неба отчетливо выделялись монументальные скульптуры на крыше и лепнина на фронтонах и карнизе. Зеленый газон спускался вниз к озеру, и Лаэла зачарованно смотрела, как стая белых лебедей скользит по его поверхности. На лужайке возле дома весело ворковали голуби. Доносился легкий аромат цветущих магнолий и миндаля, которые плотным кольцом окружали дворец.

Маркиз молча ждал.

— Никогда… не видела ничего более прекрасного! — воскликнула Лаэла. — Кому принадлежит этот дом?

— Мне.

Веселым колокольчиком рассыпался смех Лаэлы. — Мы с мамой тоже всегда так говорили, когда видели что-нибудь необыкновенное. Ведь не обязательно владеть красивой вещью — главное уметь сохранить ее красоту в своем сердце, тогда она твоя навсегда! И никто не сможет отнять ее у тебя!

Девушка говорила с таким увлечением и убежденностью, что маркиз невольно признал правоту ее слов. Он ничего не сказал, однако они поехали дальше. Миновав мост через озеро, коляска въехала во двор перед дворцом, Лаэла, слегка нервничая, затеребила рукав спутника:

— Наверное, нам не стоит подъезжать… так близко! Еще подумают, что мы просим подаяние!

Коляска остановилась у высокой парадной лестницы устланной красным ковром. Навстречу им сбежали два лакея. Как по мановению волшебной палочки, в дверях появилась фигура дворецкого, а из конюшни к ним торопливо направлялся грум. Лаэла повернулась и вопросительно взглянула на маркиза.

— Все в порядке, дорогая, — успокоил он. В ее глазах застыло изумление. Маркиз спрыгнул вниз и, обойдя вокруг коляски, подал руку Лаэле, помогая ей сойти. Они поднялись по ступенькам парадного крыльца, и у двери их радушно приветствовал дворецкий:

— Добрый день, милорд! Рад видеть ваше сиятельство, хотя мы вас и не ждали!

При этих словах маркиз почувствовал, как рука Лаэлы, которую он держал, непроизвольно сжалась.

— Мы проделали довольно долгий путь, Маллинз. Поэтому я хочу, чтобы обед подали как можно скорее, и скажите миссис Мэдоуз приготовить королевскую комнату для мисс Хорн.

— Комнату королевы, милорд?

— Да, И пошлите грума с каретой за священником. Я хочу, чтобы он здесь был к двум часам.

— Хорошо, милорд!

Было видно, что приказания хозяина привели дворецкого в замешательство, но он был слишком хорошо вышколен, чтобы комментировать распоряжения маркиза.

Маркиз провел Лаэлу в комнату, в которой любил проводить время в одиночестве, когда жил в имении. Здесь стоял его письменный стол, в шкафах хранились его самые любимые книги, которые он часто перечитывал, хотя во дворце, помимо этого, имелась огромная библиотека, насчитывающая тысячи томов. Стены украшали гравюры на спортивную тему, над камином висел большой парадный портрет его матери. Она была прекрасна в торжественном наряде жены пэра Англии, в бриллиантовой диадеме маркизы Маунтигл.

Когда за дворецким закрылась дверь, Лаэла повернулась к маркизу — она выглядела испуганной и растерянной.

— Я… я ничего не понимаю. Почему мы здесь? И почему, обращаясь к тебе, он сказал милорд?

— Боюсь, мое сокровище, мне придется сознаться, что я обманывал тебя все это время. На самом деле я — маркиз Маунтигл, и это — мой дом.

Некоторое время Лаэла стояла неподвижно, словно окаменев, а затем с ее уст сорвался вопль отчаяния:

— О нет… нет! Это неправда! Этого не может быть! Она подошла к окну и отвернулась. Плечи ее сотрясались от рыданий.

Он приблизился к ней и, нежно обняв, прижал девушку к себе:

— Почему ты плачешь? Разве это так важно, что я не бедный кучер?

— Но я… но я думала, — проговорила девушка, всхлипывая, — что буду твоей женой.

— И ты ею обязательно будешь. Мы обвенчаемся в два часа, как только приедет священник.

— Нет, нет… конечно нет!

Он не поверил своим ушам, и тем не менее, слова были сказаны.

— Почему? — спросил он удивленно. — Почему ты сказала «нет»?

— Потому, что… ты слишком знатен, слишком богат. И живешь в таком прекрасном дворце. Ты не можешь жениться на такой простой девушке, как я!

— Почему нет?

— Потому что ты должен жениться на такой же знатной и важной даме… как сам.

— Для меня ты самая важная женщина в мире! А когда ты будешь носить мое имя и станешь маркизой, ты будешь очень знатной.

Она отрицательно покачала головой и спрятала лицо у него на груди. Он бережно поцеловал ее волосы. Маркиз всегда был уверен, что его предложение руки и сердца приведет в волнение любую женщину. Сама мысль о возможности стать маркизой Маунтигл должна приводить в трепет! Флер искусно изобразила этот трепет, рассчитывая в глубине души на более выгодную партию.

Но никогда, даже в самом кошмарном сне, маркиз и представить не мог, что ему скажут «нет».

— Послушай, Лаэла. Я хочу спросить у тебя что-то очень важное. Отвечай мне искренне.

— Ты знаешь… я всегда говорю правду, — прошептала девушка чуть слышно.

— Ты и в самом деле не лукавила, что согласна на любую черную работу — мыть полы и прочее, — только бы не разлучаться со мной?

— Да, разумеется. Я согласна на что угодно, лишь бы… сделать тебя счастливым.-

— Тогда я буду невыразимо счастлив, если ты останешься здесь. И я прошу — не отказывай мне и помоги в моих делах и обязанностях.

— Но… столько женщин свособны намного лучше меня сделать это.

— Это мне решать, дорогая! А я уверен, что никто лучше тебя не вдохновит меня в работе. Я боюсь только, что ты будешь постоянно заставлять меня работать, в то время как единственное, чего я хочу, — это быть с тобой и любить тебя!

Лаэла улыбнулась сквозь слезы.

— А я-то думал, что ты любишь меня!

— Я люблю! Я очень люблю тебя! О, Боже мой! Я… так люблю тебя. Но… но я думаю прежде всего тебе и о твоем благе.

— Тогда в чем дело? Если ты любишь меня, то должна выйти за меня замуж. Ибо я не смогу быть счастливым без тебя.

Она подняла на него глаза и внимательно посмотрела ему в лицо:

— Это правда? Ты клянешься всем святым, что… не можешь жить без меня?

— Клянусь!

— Хорошо! Я постараюсь! Я постараюсь стать тебе достойной женой. Но ты… ты должен учить меня и поправлять, если я что-нибудь сделаю не так.

Маркиз молча обнял ее и поцеловал. Зачем слова, если и без слов ясно, что любовь отныне и навечно соединила их. И даже обряд венчания не сделает их ближе друг другу.

Они обедали в столовой, великолепие которой поразило Лаэлу. Перед тем как она поднялась наверх, маркиз сказал ей:

— У меня для тебя есть приятная новость! Думаю, она тебя обрадует.

— Что именно?

— Я дал указание своему секретарю, чтобы он послал карету за твоим братом и его гувернанткой и привез их сюда. Лаэла замерла, словно боялась ослышаться. — У меня в имении, — продолжал маркиз, — живет один дальний родственник. У него двое сыновей приблизительно такого же возраста, как Пит. Я собираюсь пригласить их пожить у нас в доме, пока мы будем в свадебном путешествии. — Он поцеловал ее и добавил: — Думаю, мальчикам понравится кататься верхом на моих лошадях, удить рыбу в озере и заниматься сотней других дел, которые я так любил в их возрасте.

Лаэла молча слушала его. Глаза ее увлажнились, и слезинка, выкатившись из-под ресниц, побежала по щеке.

— Дорогая моя! Сокровище мое! Почему ты плачешь? Чем я тебя расстроил?

— Это слезы радости… и счастья. Ты так добр… и отзывчив, — пролепетала она, всхлипывая, — что вообще с трудом верится, может… ли человек так все понимать и… быть таким замечательным!

Маркиз заключил ее в объятия.

— Как… я смогу выразить тебе… свою благодарность… и сказать, какой ты чудный, изумительный и невероятно… добрый человек!

— У тебя будет время сказать мне об этом позднее, ~ с улыбкой ответил маркиз, — я с нетерпением жду этого момента. — Нежно вытерев ее слезы, он добавил: — А теперь ступай наверх и стань еще прекраснее, чем теперь. Я хочу запомнить на всю жизнь, как выглядит моя невеста в такой знаменательный день.

— Я постараюсь быть красивой… для тебя. Но каким бы ни было мое лицо, мое сердце принадлежит тебе без остатка!

— Это все, что мне нужно!

Он поцеловал ее, и девушка побежала наверх. В королевской комнате ее ждала миссис Мэдоуз, экономка маркиза.

Простенькое вечернее платье Лаэлы из белого муслина было уже выутюжено и приготовлено для нее. Девушка переоделась. Миссис Мэдоуз помогла ей заколоть на голове фату из брюссельского кружева, которое сразу украсило ее скромный наряд, сделав его богатым и изысканным.

Затем она надела небольшую диадему из бриллиантов в форме полевых цветов, которую маркиз специально выбрал для нее, и такое же колье.

Когда Лаэла взглянула в зеркало, то с трудом узнала себя. Неужели это та скромная девушка, которая старательно шила день и ночь, чтобы собрать немного денег для уплаты ренты за домик?

Лакей принес ей букет белых орхидей — они только что распустились в одной из оранжерей дворца.

— Вы очень хороши, мисс! — сказала экономка, когда Лаэла стала спускаться вниз по лестнице. — О такой хозяйке мы все, старые слуги, и мечтали для нашего маркиза!

— Благодарю вас! — прошептала Лаэла. — Хочу только надеяться, что и впредь… не разочарую вас.

— Этого никогда не произойдет, — ответила миссис Мэдоуз уверенным тоном. — И да благословит вас Господь в этот счастливый для вас обоих день!

Лаэла медленно сошла вниз. В холле ее уже ждал маркиз. Он был очень элегантен в вечернем костюме, с голубой лентой ордена Подвязки на груди. На фраке были приколоты и другие ордена — два за отвагу на войне. Лаэла заметно волновалась, и, прежде чем взять ее руку в свою, маркиз нежно поцеловал ее. Затем они медленно пошли по галерее, ведущей в домашнюю часовню в конце здания.

По дороге маркиз нежно произнес, обращаясь к Лаэле:

— Я люблю тебя, Лаэла! Именно о такой женитьбе я всегда мечтал: без всякого шума и помпезности, в домашней церкви с моим священником и наедине с женщиной, которую люблю.

Улыбка Лаэлы красноречивее всяких слов сказала ему, сколь много значат для нее эти слова, — ее до глубины души тронула их искренность и нежность.

И действительно, маркиз говорил чистую правду. Ведь случись ему жениться на ком-нибудь другом — непременно нужно было бы устраивать пышную церемонию бракосочетания в соборе святого Георгия на Гановерской площади, затем прием в Карлтон Хаус и большой бал, где собрался бы весь высший свет Лондона и где заядлые сплетницы непременно бы стали перемывать косточки его жене, ставя ей в вину, что она «не их круга».

«Все правильно, — подумал он. — Это хорошее начало. Свадьба и должна отличаться от того, чего от нее обычно ждут».

Они вошли в красивую часовню с цветными витражами на окнах. И когда Лаэла вместе со своим избранником преклонила колени перед алтарем, ей почудилось, что ее мама и отец тоже незримо присутствуют здесь, а в небесах звучит ангельский хор, благословляющий их.

Когда же священник скрепил их союз словами молитвы она точно знала, что любовь уже прежде соединила их навсегда. Бог благословил их брак, и не потому, что маркиз был богат и знатен, а потому, что любил ее всем сердцем. И для нее маркиз был тем избранником, о каком она всегда мечтала. Когда церемония завершилась, молодые вернулись в гостиную, где их ждали все старшие слуги — многие из них, подобно миссис Мэдоуз, прислуживали в доме не Один десяток лет. Они подняли в честь своих хозяев бокалы с шампанским, а маркиз в ответ поблагодарил слуг за их теплые, сердечные поздравления и за долгие годы безупречной службы и, выразив надежду, что они помогут его жене освоиться с ее новыми обязанностями, закончил словами:

— Я знаю всех вас с детских лет, вы всегда делали этот дом для меня родным. Я хочу, чтобы и для моей жены, потерявшей родителей, этот дом тоже стал родным, и, конечно, для наших детей и внуков!

Слуги еще раз поздравили их. На глазах миссис Мэдоуз блестели слезы. Старые слуги, которые помнили маркиза еще ребенком, тоже плакали.

Присутствующие еще продолжали пить за здоровье новобрачных, а маркиз повел Лаэлу наверх. Вначале он показал ей будуар, из которого одна дверь вела в ее спальню, а другая — в спальню маркиза. Это была великолепная, изящно убранная комната. В ней хранились сокровища и предметы искусства, которые на протяжении столетий собирали женщины из рода Маунтигл. Но Лаэла не успела ничего рассмотреть — маркиз ввел ее в свою комнату. Массивная кровать на высоком постаменте была украшена у изголовья родовым гербом Маунтиглов. И будуар, и спальня были убраны цветами, тонкий аромат лилий витал в воздухе.

Маркиз закрыл дверь и воскликнул:

— Наконец мы одни, дорогая! И ты теперь моя! Никто на свете не сможет отнять тебя у меня, и я смогу наконей сказать, как сильно я люблю тебя!

Лаэла потянулась к нему, и маркиз стал целовать ее, вначале нежно, слегка касаясь губ, словно находясь еще под впечатлением только что закончившейся церковной службы. Но постепенно страсть и близость ее тела начали пьянить его. Он сиял диадему с ее головы. Следом упала на пол кружевная фата потом платье, и наконец он отнес ее в постель.

Невозможно было выразить словами тот восторг, который дарили ей его поцелуи. Она трепетала в его объятиях, и когда несколькими мгновениями позднее он присоединился к ней, она молча прижалась к его плечу и закрыла глаза.

— Моя желанная! Радость моя! — сказал маркиз с необыкновенной нежностью в голосе. — Как рассказать тебе, как выразить словами, что ты значишь для меня? Нет, никогда прежде я не знал, что такое быть счастливым на самом деле!

Она еще теснее прижалась к нему и произнесла едва слышно:

— Мне… мне надо что-то сказать тебе!

Маркиз оцепенел. У него мелькнула мысль, что вот сейчас она сделает ему страшное признание. Наверное, и у нее в прошлом были поступки, за которые ей теперь стыдно, и она хочет исповедаться в них. Как Флер, как другие женщины, которых он знал в прошлом. О Боже! Он не хотел разочарований, особенно теперь, в последнюю минуту. Он так верил ей, так верил, что она не такая, как все, что уже был готов просить ее замолчать и ничего не рассказывать ему. Пусть оставит свой секрет при себе!

Но маркиз слишком хорошо знал себя: потом он будет мучиться всю жизнь, терзаемый подозрениями, быть может более страшными, чем истинное положение вещей.

— Что, что ты хочешь сказать мне? — спросил он отрывисто. Лаэла немного помолчала.

— Я знаю… ты скажешь, что я глупенькая… и наверное, не стоит говорить тебе это… но…

Маркиз молча ждал, чувствуя, как все индевеет него внутри. Лаэла снова спрятала лицо у него на плече и прошептала:

— Я.. я часто думала, но я не представляю, как могут… двое людей, как мы… любить друг друга… и боюсь… вдруг сделаю что-нибудь не так и ты разлюбишь меня.

Последние слова он едва расслышал. Вздох облегчения вырвался из его груди. Мир опять был прекрасен и полов света. На мгновение маркиз закрыл глаза — он не мог говорить от переполнявших его чувств. Наконец он произнес:

— Дорогая моя, единственная, счастье мое! Моя нежная маленькая и невинная жена! Разве я хочу, чтобы ты узнала о любви мужчины и женщины не от меня?

Он начал страстно целовать ее — грудь, губы, лицо. Ее дыхание стало прерывистым. Она словно задыхалась в объятиях мужа.

— Я… я люблю тебя, Джон! О… как я люблю тебя!

— Ты моя, моя Лаэла! — сказал он голосом глубоким и страстным. Потом в нем зазвучали металлические нотки: — И я убью всякого, кто посмеет прикоснуться к тебе. Думаю, что смогу убить и тебя, если только узнаю, что ты мне неверна!

— Как… ты мог подумать такое! Ведь я люблю тебя. Я… обожаю тебя. Ты для меня… как бог… И прошу тебя… мой возлюбленный муж, научи же меня скорее, как сделать тебя счастливым!

Маркиз нашел ее губы и припал к ним долгим и страстным поцелуем. Он никогда не целовал ее так, но теперь Лаэла не боялась этого. Что-то дикое и первозданное нахлынуло на нее, его поцелуи и ласки жгли ее, словно раскаленное железо. Она вся пылала как в огне. И этот пожар разжег в ее груди он, ее муж, ее возлюбленный!

— Я… я люблю тебя… — хотела сказать она, но слова уже были не нужны.

Теперь она принадлежала ему. Свершилось то, о чем еще недавно она не смела и мечтать.

Казалось, разверзлись небеса, и она увидела божественный свет. И хор ангелов запел дивную и торжественную песню в честь их любви — любви земной и возвышенной, той любви, о которой мечтают все. Но лишь немногим счастливцам суждено с ней встретиться.