— Может, и говорила, — не стал спорить Аристотель. — Не могу же я помнить имена всех баб, с которыми ты спишь. Мэтью сжал челюсти.

— Это мама сказала, что я сплю с ней? — язвительно поинтересовался Мэтью, и дед заерзал в кресле.

— Не помню, может быть, — сказал он, поправляя воротничок белой льняной куртки. — Я же говорю, что становлюсь забывчив.

Мэтью бросил на деда лукавый взгляд.

— Неужели? Сомневаюсь, что ты повторил бы это в присутствии твоих конкурентов. Ты, никак, стареешь, дед?

— Старею, — дед гневно сверкнул глазами. — А тебе разве есть до этого дело? Неужели тебя волнует мое здоровье, внучек мой единственный? Ведь у тебя не находится другого времени меня повидать, кроме как в дни рождения.

— Не правда, — выдохнул Мэтью. — Я приезжал к тебе три месяца назад. В Афины.

— Вот как? — Аристотель поморщился. — Насколько я помню, все время, пока ты у меня якобы гостил, ты или пьянствовал, или спал.

— Да, но, — Мэтью почувствовал стыд, — тогда было другое дело.

— Какое еще другое дело? — ухмыльнулся старик. — Ты пил горькую, потому что какая-то шлюшка отказалась расставлять для тебя свои ножки! Твоя мать мне все рассказала! Она тебя жалеет, а я — нет!

Мэтью крепче сжал зубы.

— А разве я прошу, чтобы ты меня пожалел? — с вызовом спросил он, внезапно почувствовав горечь, которую испытывал всякий раз, вспоминая о предательстве Мелиссы.

— Нет, не просишь, — с болью в голосе сказал Аристотель. — Но это не значит, что я тебя прощаю. Ничего другого я от тебя не жду и на сей раз, когда эта девица Максвелл поймет, что теряет с тобой время даром.

Мэтью был готов броситься на деда с кулаками, но вместо этого небрежно откинулся в кресле и, глядя, как солнце играет в голубых волнах залива, с деланным равнодушием изрек:

— Такого не будет. А кроме того, к твоему сведению, я с ней не спал. Пока еще не спал.

— Но собираешься.

— Да. Собираюсь, — улыбнулся Мэтью. Дед ответил недовольной гримасой. Достав из нагрудного кармана сигару, он скомкал целлофановую обертку и пошарил в кармане, ища спички.

— Ну и кто она такая? — процедил он, достав коробок с названием одного из шикарных афинских ночных клубов на этикетке, и раздраженно чиркнул спичкой. — Каролина сказала, что она официантка. — Аристотель затянулся. — Ты что, не можешь найти себе женщину нашего круга, обязательно связываться с официанткой?

— Я и не знал, дед, что ты сноб, — спокойно парировал Мэтью, как ни трудно ему было сохранить хладнокровие. — И потом, раз уж на то пошло, она не официантка. Моя мать прекрасно знает — а, я уверен, она и это тебе донесла, — что Сэм держит маленькое кафе. Кроме того, до недавнего времени она поставляла готовые блюда для домашних приемов. Я-то думал, ты приветствуешь в людях предприимчивость. Ты всегда говорил, что сам разбогател благодаря только ей. Если же говорить о нашем круге…

— Хватит, Мэтью, — раздался голос матери, оборвавшей его на полуслове. Он хотел встать и уйти, не вступая с ней в пререкания, но тяжелый кашель деда заставил его остаться.

— Аполлон, разве ты забыл, что тебе сказал врач насчет курения! — закричала Каролина, вырвав у отца сигару и растоптав ее каблуком. — Почему вас нельзя оставить друг с другом наедине без того, чтобы через пять минут вы не перегрызли друг другу горло?

— Ну, это преувеличение, — спокойно заметил Мэтью, поднимаясь из кресла и поправляя сползающее полотенце. — Мне надо принять душ. Если вы не против, пойду смою соль со своего грешного тела.

— Ох, Мэтью! — мать поймала его за руку. — Надеюсь, дорогой, ты не наделаешь глупостей?

— Что ты имеешь в виду? — смутился Мэтью. — Каких глупостей, например?

— Например, не уедешь ни с того ни с сего.

— Вряд ли он уедет, раз сегодня приезжает его новая пассия, — сухо заметил дед, доставая новую сигару. — Пусть мальчик идет, Каролина. Мы с ним друг друга поняли. С тобой у нас такого взаимопонимания никогда не было.

Оставив мать на террасе читать деду нотации по поводу того, что, куря, он совершает самоубийство, Мэтью, ступая по мраморному полу, вошел в просторный вестибюль. Дикий виноград, полностью покрывающий его стены, создавал иллюзию уголка природы, хотя в разгар лета даже здесь приходилось включать кондиционеры. Вообще же эта вилла, построенная в минойском стиле, хорошо сохраняла прохладу. Многие дома на Дельфосе были выдержаны в этом стиле, и поэтому казалось, что в их стенах витает дух древней цивилизации.

Однако в том, что касается комфорта, дом деда отнюдь не следует старинным образцам, — думал Мэтью, идя по бесконечным коридорам к своим апартаментам. Пол под его ногами был выложен мозаикой из итальянского мрамора и покрыт мягкими бухарскими коврами, стены украшала искусная роспись. Яркие фрески рассказывали о предках деда, отец которого, прадед Мэтью, был выходцем из северной Африки; хотя старик не любил, чтобы ему напоминали о его арабских корнях, своего пристрастия к мавританской архитектуре он никогда не отрицал.

В доме, пожалуй, нет помещения, не поражающего своей роскошью, в каком бы стиле оно ни было отделано, — подумал Мэтью, открывая тяжелую деревянную дверь в свою гостиную. Эта часть дома, площадью более акра, была построена в те времена, когда дед еще мечтал о большой семье: вестибюли и гостиные были здесь гигантских размеров. Вилла была рассчитана и на то, чтобы принимать одновременно не менее двух десятков гостей. А те, кто выходил на ее утопающие в цветах террасы, мог полюбоваться совершенством открывающихся взору пейзажей.

Скалистый мыс, на котором стояла вилла, с трех сторон омывали сверкающие волны Эгейского моря, и Мэтью признавал, что трудно было бы найти более удачное место. А он еще сомневался, ехать сюда или нет.

То, что он приезжал сюда редко, постоянно обижало и расстраивало деда. Но если бы он наведывался чаще, — думал Мэтью с иронией по отношению к себе, — старик был бы разочарован еще сильнее. Разве не глупо с его точки зрения, принадлежа к семье крупнейшего судовладельца, открыто игнорировать возможности, дарованные судьбой, и заниматься бизнесом на свой страх и риск, как это делает Мэтью. Разве не глупо пойти против воли деда и жить на скромное наследство, доставшееся от отца?

Самое обидное то, что Мэтью так и не сумел внятно объяснить деду мотивы своего поведения. Аристотель-Аполлон, как он себя называл, — никогда не мог выбрать время, чтобы выслушать внука. Во всяком случае, оказывался занят всякий раз, когда внуку хотелось открыть ему душу, — поправил себя Мэтью, переступая через мокрые трусы и входя в византийскую роскошь ванной.

Выросший в доме деда в Афинах, отгороженном и в силу необходимости защищаемом от внешнего мира, Мэтью всегда стремился вырваться на волю. Он чувствовал себя пленником за оградой под током и мечтал играть с теми детьми, которые бегали снаружи. Школьные годы в Англии стали для него откровением, потому что Хертфордширская школа находилась в глуши, куда не простиралось влияние деда. Для Мэтью это было началом мятежа. Именно там он начал бунтовать против удушающего контроля со стороны семьи матери. Он не хотел той ответственности, которую дед намеревался на него со временем возложить. Он не хотел жить в мире, неотъемлемой частью которого было постоянное присутствие следующих повсюду по пятам телохранителей, в мире, где каждое его движение заносилось в протокол. Он хотел быть свободным и иметь возможность выбора. Он хотел быть Мэтью Патнемом, а не Мэтью Аполлониусом.

Естественно, это оказалось делом нелегким. Было все: и угрозы деда, и слезы матери. Но он все это преодолел. Он сам выстроил свою жизнь, и был кузнецом собственных бед, как он шутил иногда. Он понимал, что рано или поздно судьба замкнет за ним ловушку. Ведь он неминуемо унаследует состояние деда. Опека Виктора постоянно напоминала ему об этом. И хотя он мог еще какое-то время жить вполне беззаботно, его будущее было предопределено и поджидало его в конторах Пирея.

Мэтью вздохнул, подставляя лицо под струи горячей воды, падавшей из душа самой современной конструкции. Вода ласкала плечи, слегка обветрившие за время разговора с дедом. Разговора? — криво усмехнулся он. Вернее сказать, стычки.

Приглашать сюда Саманту было с его стороны крайне неблагоразумно. Не только потому, что это прибавляло головной боли деду, но и по другим, касающимся его лично, причинам. Откровенно говоря, он и сам не очень понимал, как это ему пришло в голову. Он был далек от такой мысли, когда поджидал ее у кафе. Приглашение как бы само сорвалось с его губ. Но что сделано, то сделано, отступать было поздно.

И все-таки он не мог избавиться от гнетущего чувства. Он пригласил ее сюда под вымышленным предлогом; и, как бы ни стремилось к ней тело, разум не находил ему оправданий.

Наконец, он знал, мать никогда не позволит, чтобы кто-то чужой нарушил выстроенный ею план домашнего праздника. Все приготовления были давно закончены, все продумано до малейших деталей. Кроме того, на вилле трудилась целая армия слуг, способная обслужить хоть пять тысяч гостей, не говоря уже о пятидесяти. Только неискушенность Саманты позволила ему сыграть с ней такую шутку. К тому же надо учесть, что девушка понятия не имеет, кто он такой на самом деле.

Его губы плотно сжались. Будь у него хоть капля совести, он бы сразу сказал ей правду, вместо того, чтобы дурачить просьбами о мнимой помощи, которую здесь якобы нужно кому-то оказать. Ему следует, как только она приедет, тут же отослать ее назад — и баста. Назад к ее жениху, к ее спокойному тусклому существованию.

Но он уже знал, что не сделает этого. Она трогательна, невероятно простодушна и невинна — а он собирается разбить ей жизнь. Он использовал ее, чтобы заглушить свою тоску по Мелиссе. Но все ли в этом правда? И вдруг, впервые за долгое время он почувствовал, что стал совсем другим, что никогда раньше не терзался подобными сомнениями. И этим он обязан Саманте. Нет, непохоже, чтобы он был ей безразличен. Господи, в тот вечер в пабе он ощутил, как она ранима. И эта ее защитная маска презрения! Наивная уловка. Если бы она не хотела его видеть, ему бы не удалось вытащить ее на свидание. В то же время, чтобы уговорить ее, не понадобилось большой настойчивости…

Нетерпеливым жестом он сменил воду с горячей на холодную. Он чувствовал жар, весь горел и был возбужден до смешного, если учесть, что прошло более пятнадцати лет с тех пор, как одна дама, годившаяся ему в матери, научила его, как доставить женщине удовольствие. И как получить от нее удовольствие самому, — мысленно добавил Мэтью, выключая душ и доставая мохнатую банную простыню. Прошли годы с момента его приобщения к миру взрослых, немало женщин оценило его искушенность. И вот теперь Саманта…

Он нахмурился. Интересно, который час? Он вспомнил, что оставил свои часы в спальне, и, завернувшись в простыню, пошел туда.

Часы валялись у изголовья огромной кровати, занимавшей добрую четверть просторной спальни с высоким потолком. Он поднял часы, подобрал с пола небрежно брошенное зеленое с золотом гобеленовое покрывало и накинул его на постель. Время было раннее, стрелки только подходили к семи. Саманта приедет не раньше полудня. Конечно, если в последнюю минуту не передумает, и самолет не улетит без нее. Нет, конечно, она так не сделает. Она приедет, раз обещала. Она ему поверила.

Саманта не знала, что ее ждет после приземления в Греции, но меньше всего она была готова к тому, что ее встретит незнакомый человек.

Получив присланный Мэтью авиабилет до Афин и обратно, на котором были четко обозначены номер рейса и время вылета, она, естественно, предположила, что Мэтью будет ждать ее в аэропорту. Он сказал, что Дельфос, остров, где живут его дед и мать, от Афин достаточно далеко, но не сообщил никаких подробностей, как туда добраться. Значит встретит. Он ведь должен понимать, что она волнуется.

Однако ее встретил не Мэтт, а мужчина в униформе, правда по виду вызывающий доверие, который назвался Спиро Ниаркосом. Он, смущаясь, объяснил, что является сотрудником компании «Аполлониус Корпорейшн» и ему поручено ее встретить и сопроводить к месту назначения.

Саманте ничего не оставалось, как последовать за ним. Поначалу, глядя на его униформу, она подумала, что это шофер. Но он повел ее не к машине, а к серебристому вертолету с голубой надписью на борту: «Аполлониус Корпорейшн».

Когда вертолет набрал высоту и уже летел над сине-зелеными водами Эгейского моря, все прежние страхи и сомнения вновь обступили ее. Куда они летят? И действительно ли там, куда они летят, будут его мать и дед? А если их не будет, как ей тогда поступить? Ведь она согласилась на эту поездку, понимая в душе, что Мэтью Патнем хочет от нее большего, чем деловые услуги.

Боже мой!

На мгновение она прикрыла глаза, ужаснувшись собственному легкомыслию. Бессмысленно убеждать себя в том, в чем она убедила родителей и Пола, — это якобы всего-навсего командировка. Она прекрасно понимала, что это не так. Ну и что, если ей удалось их уговорить, видите ли, она не может упустить такую редкую возможность. Она лгала, изворачивалась, выдумывала оправдания, даже сослалась на Дженнифер Спеллман, которая была совершенно ни причем. А все почему? Потому, что она потеряла рассудок. Настолько, что возомнила, будто человек, подобный Мэтью Патнему, может и в самом деле заинтересоваться ею. И все же…

Она открыла глаза и увидела перед собой восхитительную картину. Это было так не похоже на вид из самолета, когда все на земле уменьшается до микроскопических размеров. Из вертолета ей были видны самые крохотные островки, яхты и лодки, скользящие по глади залива.

Значит, подумала она, семья Мэтью живет на одном из этих островков. Призвав на помощь свои знания из географии, она предположила, что дед у него либо рыбак, либо фермер. Скорее всего фермер, — поразмыслив, решила Саманта. Вот только непохоже, чтобы на этих мелких островах были какие-нибудь сельскохозяйственные угодья. Преимущественно они представляли собой нагромождение скал, и сверху можно было различить на них то несколько пасущихся овец, то группу фиговых или оливковых деревьев. Саманте казалось, что место тут неподходящее для званого ужина на пятьдесят человек. Но ведь она в сущности не знает, что это будет за вечеринка.

Она вздохнула с тревогой. С каждым мгновением в ней росло ощущение, что приезд сюда — ужасная ошибка. Что она знает о греках? О греческой кухне? Она где-то читала, что греки очень гостеприимный народ. Но то была статья из путеводителя для туристов, и в ней ничего не говорилось, как себя вести одинокой англичанке, бросившейся в неизведанное словно головой в омут.

Саманта взглянула на сидящего рядом пилота и увидела, что на его униформе тоже красуется надпись «Аполлониус Корпорейшн». Что все это значит? Что-то в этом названии показалось ей знакомым, кажется, эта компания связана с судоходством. Но с какой стати вертолет, принадлежащий судоходной компании, повез бы ее на Дельфос? Может быть «Джей Ни Софтвэр», принадлежащая Мэтью, является частью «Аполлониус Корпорейшн»?

Чем больше она размышляла над этим, тем более логичной представлялась ей такая версия. Она объясняла очень многое, не только то, что за ней прислали вертолет, но и то, что Мэтью не встретил ее в Афинах. Слава Богу, ей не пришлось тащиться к острову на пароме. Судя по расстоянию, которое они пролетели, это путешествие заняло бы весь остаток дня. И все же…

Саманта незаметно прижала руки к животу, чувствуя себя не совсем уютно от перепадов высоты. Факт остается фактом — приехав сюда, она серьезно рискует. Ей ничего не известно о семье Мэтью, да и о нем самом она знает слишком мало. Разве можно всерьез рассчитывать на то, что он поведет себя честно по отношению к ней, коль скоро он и сам фактически признал, что не до конца искренен. Чего же она все-таки хочет? Ведь ее будущее не здесь, а в Нортфлите, и связано не с ним, а с Полом.

Отчаявшись избавиться от этих навязчивых мыслей, Саманта вновь повернулась к пилоту. Она сидела рядом с ним, но из-за шума двигателей они могли переговариваться только по радио.

— Далеко еще? — спросила она, надеясь, что его познания в английском не ограничиваются тем формальным приветствием, которое было произнесено им при встрече.

— Мы почти прилетели, — ответил он вежливо, но Саманта даже почувствовав его сдержанность, все же не отступила.

— А мистер Патнем — э-э-э — часто пользуется вертолетом?

Это был глупый вопрос, и она надеялась, что ее собеседник не расценит его как попытку разузнать, не привозил ли Мэтью на остров других девушек. Строго говоря, он и в данном случае не сам пользовался вертолетом. Она вообще не знала, летает он на нем когда-нибудь или нет.

Во взгляде повернувшегося к ней пилота она прочитала недоумение и отнесла его на свой счет. Наверное он удивлен, что особенного нашел в ней Мэтью. Но пилот лишь пожал плечами и переключил внимание на приборы.

— Вертолет в его распоряжении в любой момент, — сказал он после долгого молчания, когда Саманта уже решила, что ответа ей не дождаться, — но, поскольку он живет в Англии, — медленно продолжал Спиро Ниаркос, — чаще всего я вожу его мать.

Саманта перевела дух:

— Его мать?

— Да. Кирию Патнем. — Он помедлил, а затем вежливо спросил:

— Вы ведь знакомы с ней, не так ли?

— Нет, не знакома.

Саманта ответила, не задумываясь; ее мысли лихорадочно вертелись вокруг сказанного Спиро. Кто же такая мать Мэтью, если ей не в диковинку летать на вертолете? И почему Мэтью не предупредил ее, что он не из обычной семьи?

Она решила, что сама во всем виновата. Ей надо было расспросить его понастойчивее, прежде чем соглашаться на эту поездку. Хотя у нее мелькала мысль, что тот, кто дает званый ужин на пятьдесят человек, скорее всего, не бедствует, но такое ей и в голову не приходило.

По правде говоря, она была настолько поглощена своими переживаниями и чувством вины перед Полом, что все остальное почти потеряло для нее смысл. Больше всего ее мысли занимали их отношения с Мэтью; и только когда Спиро Ниаркос упомянул его мать, Саманта поняла, насколько была наивна.

Что она здесь делает? — вновь и вновь спрашивала она себя. Что дает ей право играть в кошки-мышки с Полом, ставить под угрозу их отношения, которые длятся уже седьмой год? Если ей захотелось острых ощущений — а другого объяснения своим поступкам она не видит, — надо было выбрать для этого кого-нибудь из своего круга. А не позволять соблазнить себя человеку, статус которого начинал ее пугать.

— Нам осталось лететь меньше четверти часа, — сказал он и Саманта крепче сжала кулаки. А что если попросить его сейчас развернуться и отвезти ее назад в Афины? Скорее всего он откажется, — хмуро подумала она. В конце концов, зачем об этом думать? Все равно она не осмелится сделать это.

Вертолет снижался; море ослепительно сверкало в лучах солнца. Внизу волны обгоняли стремительно несущийся катер, а когда они опустились ниже, стал виден человек, мчащийся за ним на водных лыжах.

Саманта пригляделась пристальнее, но это был не Мэтью. Он был так же, как Мэтью, смугл, во оказался старше — лет пятидесяти с небольшим. Мужчина был коренаст, а его фигура выдавала склонность к обильным трапезам. Наверное, родственник, — подумала Саманта, отбросив свои догадки о дедушке-рыбаке. Что ж, поделом ей! У тех, кто пытается обмануть судьбу, никогда ничего хорошего не получается.

Остров был теперь прямо под ними; несмотря на все свои дурные предчувствия Саманта смотрела вниз с восхищением. Остров был невелик, но больше, чем она ожидала. Он поднимался из моря крутыми склонами, поросшими буйной зеленью. Узкий залив на северной оконечности острова окаймляли белые постройки; здесь, по-видимому, был единственный подступ со стороны моря. Саманта заметила несколько рыбацких лодок у причала и крохотную церковную колокольню. Затем вертолет развернулся в направлении южной части острова, к широкому, уходящему далеко в море мысу.

На мысу стоял дом (а может быть, это отель — гадала Саманта). Он тоже был белого цвета, ослепительно белого, режущего глаз. Башенки и арки придавали ему вид старинного замка. Здание было построено с размахом. Внутренние дворики утопали в цветах, были тут и теннисные корты, и увитые виноградом террасы, а внизу простирался широкий песчаный пляж.

Судя по всему, это и было их место назначения. Саманта ощутила легкую дурноту, когда Спиро посадил вертолет на специальную площадку, расположенную в четверти мили от дома. Если он и заметил реакцию своей пассажирки, то оказался достаточно деликатен, чтобы не подать вида. К тому же внимание Саманты тут же отвлек человек, который стоял, привалившись к каменной стене, в нескольких ярдах от площадки.

Это был Мэтью. Саманта даже не поняла, тревогу или успокоение внушил ей его вид. Она не могла сразу разобраться в своих ощущениях и не могла выйти из вертолета из-за страшной слабости в коленях.

Она понимала, что эта слабость вызвана встречей с ним. Она не видела его с того вечера, когда поддалась на уговоры приехать сюда. Он только позвонил всего один раз по телефону, но ведь это совсем другое дело. В новой обстановке он выглядит совершенно иначе, — с волнением думала Саманта, глядя, как, отделившись от стены, он направился к вертолету. В одних потрепанных шортах, с открытыми солнцу плечами и непокрытой головой, он мало напоминал того Мэтью, образ которого она хранила в душе. Сейчас было особенно заметно, что он не чистокровный англичанин. Он смотрелся иностранцем, и узнать его можно было только по ленивой усмешке, притаившейся в уголках губ.

Может быть, она ошиблась, подумала Саманта. Может быть, его мать просто работает в этом доме, то есть в этой гостинице? В конце концов, на вид у него нет ничего общего с тем плейбоем на водных лыжах…

— Привет, Спиро! — Мэтью подошел к вертолету и открыл дверцу с ее стороны. Мельком взглянув на ее напряженное лицо, он обратился к пилоту. — Все в порядке?

— Никаких проблем.

В голосе Спиро звучала теплота, и Саманта, исподтишка наблюдавшая, какими взглядами обменялись мужчины, поняла, что сбываются ее худшие опасения. Ведь помимо теплоты в тоне Спиро ощущалось почтение, такое, которое испытывают к хозяину. О Господи, почему Мэтью ее не предупредил?

— Отлично! — Мэтью перевел взгляд на осунувшуюся Саманту. — Сэм, — спросил он, понизив голос, — тебе нужна помощь?

Только не от вас! Она не произнесла этих слов, но все же была уверена, что он не мог не почувствовать ее враждебность. Видимо, поэтому он не стал тратить время на пространные приветствия. Должно быть, понял, что ей совсем не хочется сходить на землю.

Но и оставаться дальше в вертолете она не могла. Спиро ждал, и ей пришлось пошевеливаться. Саманта осторожно сняла шлемофон, положила его на панель и, нимало не заботясь о грации, выставила ноги из кабины.

Выпрыгнув, Саманта чуть не сшибла Мэтью с ног, и он едва успел поддержать ее, чтобы она не упала.

— Я сама справлюсь, — огрызнулась она, восстановив равновесие.

Мэтью пожал плечами и потянулся за ее багажом. Она взяла с собой только небольшой чемоданчик и полотняную дорожную сумку, которые Мэтью легко подхватил одной рукой. Он сказал что-то по-гречески, отказываясь от помощи Спиро, и добавил, обращаясь к ней:

— Пойдем. Иначе тебя унесет ветром от лопастей.

Саманта поджала губы, но возразить ей было нечего. Вертолетная площадка находилась всего в нескольких ярдах от песчаного пляжа. В воздухе еще не осела пыль после их приземления, а уж когда вертолет снова взлетит…

И потом, она не хотела долго оставаться на солнце; ей и так было жарко в куртке, а шерстяные брюки, которые были так кстати в Англии, просто прилипали к ногам.

Лопасти вертолета раскручивались все сильнее, и Саманта поспешила присоединиться к Мэтью. Сосредоточив внимание на взмывающей стальной птице, она старалась не смотреть на мускулистый торс Мэтью, но всем своим существом отзывалась на его присутствие. Он впервые предстал перед ней без обычной городской одежды — фактически, почти без одежды вообще, и ее не могло не смущать зрелище его широкой груди и покрытых грубоватым пушком мускулистых бедер. Он был очень смугл и излучал, как казалось Саманте, опасность. Он выглядел совершенно чужим — человеком, которого она видит впервые…