Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

Однажды, ясным солнечным утром, проснувшись после беспокойной ночи, рядовой армии США Джек Мак-Альпин почувствовал, что сходит с ума.

Несколько дней назад Джек, и раньше не отличавшийся склонностью к чревоугодию, ни с того ни с сего вдруг окончательно потерял аппетит. За обедом, отодвигая в сторону тарелку с почти нетронутым салатом оливье, который с таким мастерством готовила его жена, Джек поймал себя на мысли, что не может смотреть на еду без отвращения.

Дальше — больше. Начались головные боли, тошнота, несколько раз страшно сдавливало грудь, перед лицом начинали скакать радужные пятна. По ночам Джек ворочался с боку на бок: беспричинная тревога не давала ему надолго погрузиться в забытье. Но кошмары этой, последней, ночи по своей яркости и реалистичности превзошли всё, что Джеку доводилось видеть во сне прежде.

Сначала виденье совсем не было похоже на кошмар. Перед Джеком медленно, как на параде, проходила бесконечная череда лиц: знакомых и незнакомых, весёлых и грустных, искажённых яростью и непроницаемо-бесстрастных, мужских и женских, лиц людей всех типов, рас, цветов кожи — бесконечный Вавилон, безумие столпотворения. Потом из водоворота физиономий выплыло одно единственное, принадлежавшее кому-то страшно знакомому, — но во сне Джек мучительно не мог вспомнить, кому именно. Лицо приблизилось, увеличилось, заслонив и оттеснив все остальные, и черные, пронзительные глаза буквально впились в Мак-Альпина, прожигая насквозь, до самого донышка… Потом физиономия потекла, меняя форму, сложилась сначала в морду демона — остроухого, с ожерельем из человеческих черепов, с живой змеей, вплетенной в волосы, — а там и вовсе в нечто непредставимо — бесформенное. Но затягивающие черные дыры глаз оставались неизменными — и почему-то именно они, в полном соответствии с причудливой логикой сна, вселяли неизъяснимый ужас…

Кошмар оборвался на самой высокой, пронзительно — дребезжащей ноте. Какое-то время Джек лежал, тяжело дыша и прислушиваясь к бешеному стуку мечущегося в груди сердца. Снова заснуть Мак-Альпину удалось только под утро, но стоило ему погрузиться в животворную купель временного небытия, как на рядового обрушилось новое видение, не менее вещественное и реалистичное, чем предыдущее.

Джеку снилось, что его похоронили заживо. Он лежал в кромешной темноте, на жестком, холодном ложе, плотно стиснутый со всех сторон. Откуда-то сверху, из неимоверного далека, в могилу проникал рокот большого барабана и ритмичный топот многих ног. Но почему-то, слышан чувствуя чужое присутствие, Джек не мог шевельнуть даже пальцем, закричать, позвать на помощь. Именно в беспомощности, обреченности и заключался главный ужас положения. «Аромат» свежей земли забивался в ноздри — никогда раньше Мак-Альпин не ощущал во сне запахов в прежних сновидениях он был словно лишён обоняния…

Джек проснулся в холодном поту за четверть часа до сигнала будильника. Его поташнивало, голова гудела, в висках шагала кровь — словно от тяжелого похмелья. Осторожно, стараясь не разбудить Робин — жену, дремлющую рядом, — Мак-Альпин выбрался из-под скомканного одеяла и, покачиваясь, побрел в сторону ванной…

Он уже вытирался жестким вафельным полотенцем, когда под дверью послышались торопливые шаги.

— Джек! — встревоженный, хрипловатый со сна голос жены заставил рядового болезненно сморщиться, — Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Словно откликнувшись на ее слова, в отдалении заплакал ребенок.

«…И здесь нет покоя!» — Мак-Альпин раздраженно швырнул скомканное полотенце в раковину и распахнул дверь.

Жена стояла в дверях спальни, и золотистое утреннее солнце освещало ее со спины. В желтом солнечном луче плясали прозрачные пылинки. Темные растрепанные волосы, лицо, чуть помятое со сна, и эта проклятая тревога в глазах…

«Сейчас сорвусь, — с какой-то отстранённой обреченностью подумал Джек. — не может же эта пытка продолжаться вечно…» Неимоверным усилием воли ему удалось сдержаться, не закричать на бедную женщину, — только судорожно дернулись желвака под тонкой, пожелтевшей, как пергамент, кожей. Отвернувшись, Джек молча прошлепал босыми ногами к стенному шкафу. Шершавый пол приятно холодил ступни. Рядовой распахнул лакированные темные дверцы, постоял мгновение, тупо глядя на висящую на вешалке форму цвета хаки, потом повернулся к Робин:

— Неужели ты не слышишь?! Ребенок ведь плачет!

Когда рядовой армии США Джек Мак-Альпин спустился вниз, в столовую, его жена в наспех накинутом домашнем халате уговаривала уже одетого и умытого сына — тихого насупленного мальчика лет четырех, одинаково не похожего и на отца, и на мать -поесть овсяных хлопьев.

Джек в очередной раз подивился, как 6ыстро Робин справляется с домашними делами. «Или попросту шалит мое чувство времени?» Он одернул летнюю полевую форму, стараясь отделаться от навязчивого ощущения, что куртка сидит на его фигуре мешком, и опустился за стол. Последний сон доконал его: Джек чувствовал, что вымотан до предела. Устал бояться. Надо, надо к врачу, что бы там ни было. Сегодня же вечером.

«Одно ведь слово — и вспыхну, как спичка», — подумал он с содроганием.

— У тебя опять были эти ужасные кошмары? — робко спросила жена.

— Я сплю недостаточно долго, чтобы хоть что-то увидеть, — пробурчал Джек, насыпая в миску хлопья и наливая молока.

— Тебе нужно обратиться к врачу. Надо выяснить наконец, что с тобой такое. Сходи ты к нему, прошу тебя…

— Да заткнешься ты, наконец!.. — рявкнул Джек. — Сам как-нибудь разберусь, что мне делать. И вообще, я предпочитаю есть в тишине, — выдавил он сквозь зубы и быстро склонился над миской: видеть слезы жены было выше его сил. Пригревшийся на коленях у Робин сын снова захныкал.

Давясь, Джек отправил в рот ложку хлопьев и тут же чуть было не задохнулся от отвращения.

Вместо овсяных хлопьев, залитых молоком, в миске копошились сотни бледных, мучнистых опарышей… Пища комом застряла в горле. Джек вскочил, опрокинув миску, и, не обращая внимания на отчаянный вскрик жены, бросился вон из столовой, из дома, прочь, как можно дальше … Молоко из опрокинутого пакета хлынуло на стол, заливая кафельный пол.

Как ни странно, в этот полный невезения день пикап завелся с полутыка. Вскоре дом с гипсовым бюстом неизвестного солдата во дворе остался за поворотом, мимо потянулись деревья лесозащитной полосы. Ветер, пахнущий дымом далеких костров, начал задувать в приоткрытую форточку, шевеля волосы, а сидящий за рулем Джек все никак не мог успокоиться. Такого с ним не случалось никогда. Мало ли, что может помститься солдату срочной службы, особенно побывавшему там, куда довелось угодить в свое время Джеку. Ну, показалось, примерещилось —подумаешь, с кем не бывает! С недосыпу-то… Казалось бы, кончилось — и забылось. Но сегодня Джека почему-то никак не оставляло ощущение, что нечто чужое —и недоброе — неотвязно, следует за ним от самого дома. Когда стрелка на спидометре подползла к ста тридцати, а до базы осталось десять минут пути, Мак-Альпин не выдержал и начал бросать затравленные взгляды в зеркало заднего вида.

И вот тут-то из тускловатого узкого стекла на него и глянуло серое измученное лицо, изрытое язвами. Джек уже видел такие лица — когда в учебном отряде м показывали фильм о японских рыбаках, попавших под радиоактивный выброс. Последняя стадия лучевой болезни. Он судорожно провел рукой по щеке. Пальцы ощутили гладкую, немного пересохшую, но вполне здоровую кожу, — а там, в Зазеркалье, ладонь скользнула по обезображенной открытыми ранами физиономии двойника. Человек в зеркале улыбался мертвой, застывшей улыбкой — край его верхней губы подгнили и от этого зубы были постоянно видны. Зрелище было нестерпимо: Джек взревел в ярости и, бросив руль, стал бить кулаком по ненавистному зеркалу — разбивая в кровь костяшки, круша толстое стекло, сворачивая кронштейн… Он опомнился только тогда, когда машина резко вильнула и толстый ствол дерева вырос прямо перед несущимся на всех парах автомобилем.

Профессиональная реакция Джека не подвела, и он даже успел ударить по тормозам, прежде чем почувствовал чудовищный удар. Впрочем, это было последним, что он успел сделать. Толстый металл кузова заскрипел, сминаясь, как бумага, разлетелись вдребезги стекла, с треском лопнула передняя ведущая ось — и наступила темнота…

Окружное шоссе номер десять

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

«Обнаженный Бонд вышел в коридор и разорвал несколько упаковок. Чуть позже, уже в белой рубашке и темно-синих брюках, он прошел в гостиную, придвинул стул к письменному столу возле окна и открыл „Древо путешествий“ Патрика Лея Фермера.

Эту удивительную книгу рекомендовал ему сам М…»

— Что интересного пишут? — поинтересовался сидящий за рулем Малдер.

— Да так, чушь какую-то…— Скалли мечтательно улыбнулась и, отложив журнал в яркой обложке, взяла пухлую папку с грифом «Личное дело». — Полагаю, нас больше должно волновать вот это. Итак, на чем мы остановились?..

— «Рядовой Джек Мак-Альпин, служил в батальоне „Гордых Мертвецов“. Врезался в дерево, погиб из-за перелома шейного отдела позвоночника и обильного внутреннего кровотечения, почти мгновенно, не приходя в сознание…» — процитировал на память Фокс.

Скалли раскрыла личное дело на первой странице, увенчанной официальной черно-белой фотографией подтянутого молодого человека в парадной форме ВМС США. Волевой подбородок, линия упрямо сжатых губ, сведенные стрелкой брови, глаза смотрят в камеру ясно и пристально… Скалли нахмурилась.

— Здесь написано, что проверка не обнаружила в крови погибшего следов алкоголя или наркотиков. Машина тоже в порядке: рулевое и тормоза в норме… В чём же дело?

—  — Военные считают, что это самоубийство , — пояснил Фокс. — Уже второе за последние три недели.

— И что, оба на одной и той же базе?

— Ну, это не совсем база…

— Тем не менее, морская пехота там расквартирована.

— Временный лагерь для содержания незаконных эмигрантов перед высылкой. — Фокс пожал плечами. — Именно здесь эти люди ждут, пока о них не вспомнят их правительства. Двадцать тысяч человек…

— Это не здесь недавно были беспорядки?

— Угу. В ходе волнений погиб мальчик, хотя подробности его смерти до сих пор, по большому счету, так никому и не известны…

— Почему тогда военные решили обратиться в нашу Контору?

— А они и не обращались. Миссис Мак-Альпин позвонила в Бюро после того, как военные отказались провести расследование причин смерти ее мужа, — чуткое ухо Скалли уловило в голосе Малдера отголосок давно и бережно лелеемой специальным агентом ФБР неприязни к военному ведомству. — Им, видите ли, недосуг заниматься подобными мелочами в то время, как наши корабли вовсю бороздят просторы Атлантики.

— Она не верит, что это самоубийство?

— Нет. Но это не все… Кстати, мы почти приехали.

Малдер вывел машину на обочину и остановился. Лесозащитная полоса, отделяющая пустынное окружное шоссе от полей, покрытых поникшей травой, становилась здесь реже и постепенно сходила на нет. А метрах в двух от дороги высился разлапистый старый тополь. Земля перед деревом была взрыхлена и перекопана, словно тут потрудилась добрая дюжина кротов, — разве что кроты обычно не .имеют привычки оставлять глубокие следы автомобильных протекторов. Малдер подошел поближе и положил ладонь на влажную бугристую кору.

— В протоколе написано, что на дереве был рисунок. Смотри.

Белая краска, нанесенная из пульверизатора, контрастно выделялась на темном стволе дерева. Некоторое время Скалли внимательно разглядывала неровный круг, рассеченный двумя уверенными штрихами крест-накрест, исписанный полу стершимися символами, среди которых человек с воображением мог бы угадать фигурки людей и животных.

— Похоже на ритуальную символику или что-то в этом роде, — констатировала она наконец.

— Большинство беженцев в Фолкстоуте — гаитянцы.

— Миссис Мак-Альпин, часом, не считает, что именно этот знак вызвал смерть ее мужа? — Скалли задумчиво ковырнула краску длинным ногтём.

Малдер покачал головой:

— Пока я знаю только одно. Миссис Мак-Альпин уверена, что ее муж не мог покончить с собой. И она хочет знать, кто же его убил.

Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

— …Джек великолепно умел рассказывать анекдоты, — голос миссис Робин звучал тихо и очень устало. — Иногда это были старые глупые анекдоты, но то, как он их рассказывал, всегда меня ужасно смешило. А потом его перевели в этот чертов лагерь. И все — веселье кончилось, как отрезало…

Они сидели в гостиной коттеджа, за небольшим обеденным столом возле окна. Лучи тусклого вечернего солнца размытыми полосами ложились на овальную столешницу из темного дерева. Женщина говорила медленно и размеренно, склонив голову и не поднимая глаз, и в голосе Робин Мак-Альпин чувствовалась такая тоска, что даже Малдер с его в целом легким отношением к жизни (за исключением некоторых аспектов), невольно ёжился, вслушиваясь в ее слова. Тон миссис Мак-Альпин теплел лишь тогда, когда ее взгляд падал на светловолосого мальчика, хлопочущего у коробки с игрушками.

— Он когда-нибудь обсуждал с вами то, что происходит в лагере, советовался по поводу каких-то событий на службе? — спросила Скалли.

— Нет, никогда. Правда, в последнее время он частенько приходил домой чем-то раздраженный. В основном, насколько я понимаю, он был недоволен самим собой. Правда, иногда он набрасывался и на нас с Люком…

— Ваш муж никогда не лечился от депрессии, от стресса или чего-то в этом роде?

— Нет. Я пыталась уговорить его пойти к врачу, но ничего не получилось. Его даже наш священник уговаривал, но Джек считал, что со своими проблемами каждый должен разбираться сам.

— Джек верил в вуду? — поинтересовался Фокс.

Женщина покачала головой.

— Морская пехота — это его семья. Джек верил только в нее да в бейсбол. И все.

«Неудивительно, что ни жена, ни священник не могли ни в чем его убедить», — подумал Малдер.

— Вы не связываете смерть вашего мужа с какими-либо другими странными событиями? — спросил он вслух.

— Один из парней в его отряде… Он сказал мне, что знак, найденный на месте… происшествия… — Это слово далось миссис Мак-Альпин с большим трудом. — Что этот знак означает какое-то проклятие вуду. Тот же знак был нарисован на табуретке, с которой прыгнул повесившийся мальчик — знаете, он погиб во время бунта.

— Как зовут парня, с которым вы об этом беседовали?

— Гарри Данхэм. Он из Нового Орлеана, поэтому достаточно легко верит в подобные вещи. Южанин…

— Ну, а вы как же?

— Мой муж только что умер, и мне было не до гаитянских суеверий, как вы можете понять. До того момента, пока Люк не выкопал в песочнице вот это. — Женщина достала из лежащего на подоконнике бумажного пакета большую тропическую раковину, закрученную причудливой спиралью, и положила на стол.

Федеральные агенты переглянулись. На внутренней поверхности раковины, покрытой розовым лаком, темнел незамысловатый знакомый рисунок: аккуратная окружность, перечеркнутая крест-накрест двумя уверенными штрихами.

— Я прекрасно понимаю, — проговорила миссис Мак-Альпин, — это звучит глупо, и беспокоиться тут вроде бы не о чем, но я боюсь. Мне страшно за своего ребенка. Я уже не знаю, что делать…

Временный лагерь для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

…Здоровенный морской пехотинец в «листопаде» и с автоматом на груди несколько минут мрачно возился с замком, прежде чем распахнуть калитку в высокой сетчатой стене. Наконец чудесная дверца отворилась, и агенты ФБР оказались на территории лагеря для незаконных эмигрантов.

Казалось, все в лагере покрыто слоем неопределенной буровато-серой краски или, по меньшей мере, припорошено толстым слоем пыли: длинные корявые здания, которые язык как-то не поворачивался назвать «домами», приземистые деревья, машины на стоянке, сторожевые вышки, люди — и даже обязательное, как вечерняя молитва для ирландца, звездно-полосатое полотнище, уныло облепившее флагшток. Только безоблачное голубое небо над головой да новенькая поблескивающая «колючка», протянутая поверх высокого забора, выпадали из общей цветовой гаммы.

Двое солдат с автоматами в руках расчищали для федеральных агентов дорогу в толпе незаконных эмигрантов, другая пара прикрывала их с тыла — просто так, на всякий случай. Похоже, опыт недавнего бунта приучил охрану лагеря быть начеку. Увы, бдительность — отнюдь не всегда синоним безопасности. Малдер вглядывался в людей, мимо которых приходилось протискиваться их маленькой группе. Мрачные, озлобленные или, в лучшем случае, безразличные лица, поникшие плечи, уныние и обреченность в глазах… Да, здесь нужно было постоянно держать ухо востро.

Когда они проходили через временную столовую, где за длинными столами принимали пищу сразу, несколько десятков человек, Скалли завертела головой, разглядывая помещение, и слегка замешкалась. И тут в нее буквально врезался здоровенный негр в мятой цветной рубашке. Схватив женщину за плечи, негр тряхнул ее с такой силой, что та клацнула зубами, и разразился длинной фразой на непонятном гортанном языке. Все произошло так неожиданно, что сопровождающие пехотинцы просто не успели отреагировать на это ЧП. Малдер только разворачивался, чтобы прийти своей напарнице на выручку, когда из темного угла зала пулей вылетел парнишка лет двенадцати и с силой толкнул человека, заступившего дорогу Скалли.

— Ну-ка, убирайся отсюда! Прочь! Уходи вон!

Явно не ожидавший подобного отпора, высокий таитянин отпрянул, едва не упав, но тут же выправился и поспешно нырнул в толпу.

— Он ненормальный, — пояснил мальчик, поворачиваясь к федеральным агентам и с откровенным удовольствием наблюдая растерянное выражение на лицах взрослых. Казалось, происшедшее забавляет паренька. — Слишком много рома пьет. Говорил я ему, это даром не проходит…

Он окинул оценивающим взглядом скромный деловой костюм Скалли за три сотни долларов и улыбнулся.

— Для такой красавицы, как вы, мэм, находиться тут небезопасно. Вам нужно купить кое-что для защиты. — Он вынул из нагрудного кармана небольшой мешочек; расшитый бисере — вроде тех, которые можно купить у уличных торговцев в любом из городов Америки, где живы еще традиций хиппи. — Вот этот амулет прекрасно защитит вас…

— Пошли, Малдер, — Скалли повернулась к напарнику.

— Подожди, — Фокс с интересом разглядывал талисман. — Сколько это стоит?

— Пять… то есть, десять, — поправился паренек.

— Ладно, пять я тебе дам, — Малдер улыбнулся и достал из кармана пальто бумажник. Если не за предприимчивость, то за смелость парень заслужил награду. — Всегда нужно чувствовать себя максимально защищенным, верно?

Полковник Уортон, начальник охраны лагеря, был лыс, как колено. Он успел обзавестись этаким бюргерским брюшком, но, несмотря на это, полевая форма цвета хаки сидела на нем как влитая, словно на каком-нибудь латиноамериканском диктаторе. «Похоже, куртку и брюки шили на спецзаказ», — предположил Малдер.

Действительно, Уортон вполне мог позволить себе персонального портного. Судя по досье, его офицерская карьера началась еще во Вьетнаме и с тех пор шла исключительно по восходящей, — по крайней мере, до самого последнего времени. Повышенная смертность среди личного состава уже испортила не один послужной список. А потому относительное хладнокровие, с которым полковник воспринял факт визита федеральных агентов, внушало всяческое уважение.

— Я все-таки не понимаю толком, что именно вы расследуете. — Полковник расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и присел на край стола. — Разве у нас тут происходит нечто, представляющее интерес для ФБР? В таком случае, мне явно что-то забыли доложить.

— За последние две недели двое ваших людей погибли, — тихо сказал Малдер. — Судя по всему, они покончили с собой. Довольно веская причина для расследования, не находите?

— Я принял все меры, чтобы больше ничего подобного не происходило. Даже вызвал пятьсот двадцать восьмой медицинский отряд с соседней базы.

— Затребовали подкрепления? Но ведь ваши солдаты сейчас не в бою, — вступила Скалли.

Полковник иронически вздернул бровь:

— Дело в том, что происходящее здесь в каком-то смысле хуже, чем бой.

— Вы так считаете?

— Мы ведь солдаты, мисс, а не тюремная охрана. Мы морская пехота, а нас принуждают выполнять роль полиции по отношению к враждебно настроенным иностранным гражданам. — Уортон покачал головой. — У нас нет элементарных средств, мы даже не можем поместить всех наших подопечных под крышу или нормально их накормить. Не удивительно, что атмосфера накалена до предела.

— Ваши люди вызывают у иностранцев раздражение? — поинтересовался Малдер.

— Ненависть, сэр. Все очень просто: те, кого мы должны охранять, ненавидят нас, а мы в свою очередь остерегаемся их, — и все вместе испытываем глубокую признательность к господам конгрессменам, чтоб им пусто было. Единственное, что я могу сделать, — организовать дело так, чтобы с иностранцами обращались наиболее корректным образом. Но вывести ситуацию из состояния затяжного кризиса мне не по силам.

— Полковник Уортон, — Фокс задумчиво потер лоб, — как вам известно, на месте обеих смертей был обнаружен один и тот же ритуальный знак. Вы ничего не можете рассказать нам по этому поводу?

— Кое-какие слухи ходили, хотя мне известно немногое. Судя по всему, это какой-то символ вуду…

— Вы не рассматривали возможность того, что причиной смерти стало колдовство?

Уортон подозрительно покосился на Малдера — не разыгрывает ли.

— Чего-чего возможность, сэр?.. Я знаю только, что это чертово вуду — причина беспорядков в моем лагере. Однажды ночью эти ребята устроили какую-то тайную церемонию, и на следующий день здесь творилось черт знает что. Один беженец был убит. — Полковник помрачнел. — Мальчик, маленький мальчик. Никто не переживал из-за этого больше, чем я. К счастью, мне почти сразу удалось вычислить и изолировать человека, который вызвал беспорядки.

— Кто же это?

— Некто Бове, Пьер Бове. Он считает себя чем-то вроде революционера — ну, и заодно занимается колдовством. Красная магия, так сказать…

Малдер откинулся на спинку стула:

— Мы могли бы с ним побеседовать?

— Ну, если вас не пугает перспектива выслушивать его долгие и нудные жалобы — пожалуйста.

— Кроме того, — вставила Дана, — мне хотелось бы… в смысле, мне нужно осмотреть тело Мак-Альпина. Вдова дала письменное разрешение.

— Да, конечно же. Рядовой Данхэм поможет вам разобраться со всем, что вам нужно. — Полковник; кивнул в сторону двери, у которой переминался с ноги на ногу коротко остриженный солдатик в мешковатой форме.

Скалли кивнула.

— Хорошо. Пока агент Малдер с рядовым будут навещать заключенного, я, пожалуй, как раз успею осмотреть тело. Где у вас тут морг, полковник?..

Когда Дана вошла в сумрачное, плохо освещенное помещение прозекторской при морге, военный врач, лейтенант Фойл, временно оттесненный со своих позиций медиками пресловутого пятьсот двадцать восьмого медицинского батальона, завтракал. Впрочем, мысль о возможной конкуренции, похоже, не волновали этого меланхоличного светлобородого здоровяка ни в малейшей степени. «Царство осознанной необходимости, прах его побери, — без особой приязни подумала Скалли об армии. — Естественно, какая тут может быть конкуренция…» Врач долго с неудовольствием разглядывал ее удостоверение и жетон, потом неохотно отложил в сторону бутерброд, вытер жирные пальцы о халат и зашагал к дверям морга.

— Так, значит, вы хотите осмотреть тело Мак-Альпина? — переспросил он, отпирая замок. — Странно. Уж в чем в чем, а в этом случае дело, по-моему, предельно ясное. Все-таки сто сорок километров в час — не игрушки…

— Как вы определили, отчего он умер?

— Ну, шея у него болталась, как сломанный пион, не выло признаков дыхания, сердцебиения — и так далее, и тому подобное. Типичная картина смерти при автомобильной катастрофе. Хотя тут более уместно говорить об аварии… Ну, вы сами посмотрите. Убедитесь, так сказать, что труп совершенно мёртв… — Фойл ухмыльнулся и, распахнув дверцу одного из холодильников, уверенным движением потянул на себя носилки.

…Как великолепно известно в ФБР (особенно в проекте «Секретные материалы») и как легко может понять любой здравомыслящий человек, на военных базах персоналу отнюдь не всегда удается сохранять аппаратуру и технику в абсолютно исправном и соответствующем всем государственным стандартам состоянии. Как правило, чем-то — наименее ценным — приходится жертвовать. Разбирать на запчасти, например — это куда проще, чем послать запрос по инстанциям. Именно с подобным узаконенным разгильдяйством была связана глубоко засекреченная история взрыва бункера по хранению химического оружия, случавшаяся полтора десятилетия назад. Отсутствие в наборе химзащиты соответствующих фильтров привело тогда к гибели всего персонала базы.

В частности, принято экономить на смазке наименее ценных трущихся частей. Но здешний врач то ли заранее успел подготовиться к возможным визитам проверяющих, то ли чистосердечно считал непорядок в морге последним делом и боролся с ним всеми доступными методами. Носилки легко, как сани по льду, скользнули на роликах… и Скалли, внимательно наблюдавшая за действиями доктора, едва удержалась от приглушенного возгласа.

Перед ней, на жестком оцинкованном поддоне — мертвым комфорт ни к чему, — обнажив в вечном оскале дюймовые клыки, вытянулась во всю свою немалую длину мертвая гиена. Сухая мумия четырехпалого создания с недлинным хвостом, меньше всего напоминающая рядового Мак-Альпина.

Несколько секунд Дана не могла оторвать взгляд от этого фантасмагорического зрелища, потом подняла глаза на медика.

Бедный доктор смотрел на носилки с таким испуганным и обиженным выражением (словно на невесту, решившую изменить ему прямо на свадебной церемонии), что заподозрить его в заведомой мистификации было попросту невозможно. Похоже, исчезновение подотчетного тела стало для него такой же шокирующей неожиданностью, как и для Скалли. Наконец, врач скинул оцепенейте. .

— Что за дурацкие шутки?! — Фойл развернулся в сторону подсобки. — Рядовой Джексон, где вы там, черт возьми! Кто здесь еще был? Почему, черт возьми, забрали тело? Почему я об этом не знаю?..

Дана молчала. Это судьба думала она. Раз уж неприятности начались, то так просто они не закончатся. Жди новых сюрпризов,. Во всяком случае, до тех пор, пока специальные агенты ФБР Дана Скалли и Фокс Малдер остаются в этом лагере…

Шагая следом за рядовым Данхэмом и разглядывая с высоты своего роста выбритую до синевы макушку славного воина, Призрак невольно вспоминал портрет морского пехотинца с плаката. Фокс видел этот плакат в призывном участке, куда его невесть каким ветром занесло несколько лет назад: блестящий красавец в пятнистой маскировочной форме, очень мускулистый и с непропорционально маленькой головой, состоящей наполовину из мощной шеи. Эта лапочка улыбалась потенциальным призывникам, трогательно прижимая к груди автоматическую винтовку «М-16». Большой яркий плакат, в три краски… Трудно было представить человека, имеющего меньше общего с тем плакатным героем, чем Гарри Данхэм. Маленький, щуплый, одетый в слишком свободно сидящую на нем полевую форму, рядовой представлял собой живой вызов общественному мнению о людях, составляющих костяк славных ВМС Северной Америки, — морских пехотинцах. Фокс, скромно причисляющий себя к людям «несколько выше среднего роста», чувствовал себя рядом с Данхэмом пожарной каланчёй. Тем не менее, насколько можно было понять из рассказа вдовы Мак-Альпина, до перевода в этот лагерь Данхэм чувствовал себя в морской пехоте, как рыба в воде.

— Вы знали Джека Мак-Альпина? — поинтересовался Малдер, спускаясь следом за рядовым по металлической лестнице.

— Да, немного, — Данхэм даже не повернул головы.

— Его вдова говорит, что вы были друзьями.

— Раньше мы служили с ним в одном отряде.

— Как вы думаете, отчего он мог покончить с собой?

— Не могу сказать, сэр.

— Не можете — или не хотите?

— Мы пришли, сэр.

Солдат склонился над замком сетчатой двери импровизированного загона — изолятора, напоминающего полицейский «обезьянник», воздвигнутый почему-то точно в геометрическом центре просторного подвала. Замок щелкнул, и через мгновение дверь распахнулась.

— Если что — я буду рядом, — отстранено бросил Данхэм.

Малдер вздохнул и шагнул в изолятор.

Хотя от внешнего мира «камеру» отделяли лишь ажурные загородки, сплетенные из толстой проволоки, у Малдера создалось впечатление, что внутри значительно темнее, чем снаружи. Может быть, это ощущение усиливалось благодаря присутствию заключенного — огромного иссиня-черного негра, закутанного в какие-то бесформенные накидки с темно-красным растительным орнаментом.

Фокс поежился.

— Мистер Бове? Меня зовут Малдер, я из ФБР. Я мог бы задать вам пару вопросов?

Гаитянин, сидящий прямо на полу в дальнем конце загона, где лежал самый густой полумрак, еле заметно кивнул.

— Вы можете что-нибудь рассказать о двух морских пехотинцах армии США, которые покончили с собой? — Фокс собирался начать разговор совсем иначе, но сейчас все подготовленные заранее слова как-то разом вылетели у него из головы.