Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тайны войны

ModernLib.Net / История / Картье Раймонд / Тайны войны - Чтение (стр. 3)
Автор: Картье Раймонд
Жанр: История

 

 


      В момент чешской аферы он сказал: «Перспектива новой долгой войны на континенте отвратит Англию от вмешательства». Меры вооружения, принятые английским правительством и даже набор армии не произвели на Гитлера должного впечатления, так как он счел это за демонстрацию, а не за доказательство решимости. Еще в 1939 году он сомневался в интервенции Англии. И, когда Англия наконец объявила войну, он еще две недели не принимал ее всерьез, как рассказывает Кайтель.
      Гитлер рассчитывал так: Англия подвела итоги своего участия в первой мировой войне и баланс оказался далеко не утешительным. Она увидела, что работала для восстановления французского империализма. Англия обеднела. Она допустила Америку перегнать себя. Ее Империя зашаталась. Она потеряла Ирландию. Она теряла Египет. Ей грозила потеря Индии. Новая война ускорила бы ее упадок и углубила бы зияющие трещины. Империя бы распалась. Южная Африка наверное, а Австралия и Канада вероятно отказались бы пуститься вслед за метрополией в новую авантюру, где им еще раз пришлось бы проливать свою кровь за чужие интересы. Америка – циничная, жадная, хищная – соберет обильную жатву. Англия это знает. Вот почему она не будет воевать, если только не будет к этому абсолютно вынуждена.
      Доказательство этому Гитлер видел в ее разоружении. Для него, по складу его ума, разоружение было равносильно отречению. Он лучше, чем кто либо знал состояние английского флота. Кроме двух линейных кораблей «Родней» и Нельсон», уже не новых, у них не было крупных модерных кораблей. Крейсера были не в достаточном числе и порядком изношены. Армия была сокращена до минимума. Авиация устарела. Что это все доказывало, как не то, что Англия решила оставаться нейтральной?
      О США Гитлер мало думал. Всецело поглощенный мыслью об одном гиганте – СССР, он как-то остался незаинтересованным другим гигантом. Иногда в своих фантастических импровизациях, которым он предавался в интимном кругу, он рисовал себе новую войну за раздел Америки, выставляя против «янки» – американских немцев. Завоевав Европу, он несомненно предпринял бы какой-то выпад против Нового Света, предъявив ему счет за германский человеческий материал и труд, которым были оплодотворены и возделаны как Северная, так и Южная Америка. Но это было туманное будущее. Фактически Соединенные Штаты почти отсутствовали в мире идей фюрера. Для него это была сумасбродная, несерьезная страна, пожираемая капитализмом, раздираемая экономическими кризисами, отравленная еврейством, искушенная материализмом, одураченная своим кино, своей погоней за комфортом и своим спортом и управляемая врагами Германии, неистовыми, но бессильными.
      «Америка, – говорил он, – в 1917 году имела слишком плохой опыт с войной, чтобы еще раз ввязываться в европейский конфликт».
      «Я часто говорил фюреру, – заявляет Геринг, – и даже перед свидетелями, что, если Англия вступит в войну против Германии, то Америка рано или поздно придет ей на помощь. Фюрер не разделял моего взгляда. Он утверждал, что Америка не примет участи в войне, если только ей не будет грозить непосредственная опасность. Он основывал свое убеждение на разговоре своем с Ллойд Джорджем; этот разговор дал Гитлеру совершенно ложное представление о состоянии умов англо-американцев. Кроме того фюрер преувеличивал значение американских изоляционистов».
      Этот человек, так точно осведомленный о военных силах европейских стран, имел лишь смутное представление о военном потенциале Соединенных Штатов. Их приготовления и вооружения совершенно ускользнули от его прозорливости. Медленность, с которой Англия производила свои приготовления к войне, еще утвердила Гитлера в его мысли о беспомощности Америки. Он думал, что нация, расслабленная демократией и богатством, неспособна принести жертвы, необходимые для ведения войны, и в особенности, что она неспособна будет найти людей, готовых умирать за нее.
      Вот почему Гитлер отрицал опасность с упрямством настоящего глупца. Документы Нюрнберга дают этому много доказательств. Вот один пример:
      21 января 1941 года он сказал Муссолини (документ S. 134): «Даже если Соединенные Штаты и вступят в войну, нам нечего бояться их».
      Еще одно соображение оказало сильное влияние на суждения Гитлера: Гитлер создал вокруг себя героический мир. Сильные, жестокие люди руководили и направляли пассивные массы. Одни эти люди делали историю. Их основным качеством была воля, их внешним выражением – твердость. Они освободили себя от предписаний религии, морали и гуманности, которые наложены как путы на подчиненные массы. Они были ответственны за свои действия только перед Провидением, – туманным и снисходительным к избранным, Провидением для полубогов.
      Гитлер опирался на этот слой избранных. Изолированный от людей, он жил в мире фантастических гигантских теней. Легко себе представить, что он говорил с ними в свои долгие бессонные ночи. Он сам выбирал свои тени: он не общался с Наполеоном, несмотря на сходство судьбы. Но несомненно его собеседниками были Бисмарк и особенно Фридрих II. «Риск, который я беру на себя, – говорил он, – тот же самый, которому подвергался великий Фридрих, когда он захватил Силезию. Подобно ему, я соединяю в своих руках гражданскую и военную власть; я воплощаю государство».
      Помимо знаменитого короля Пруссии, Гитлер находил несколько равных себе среди варваров и эти его особенно прельщали. Он давал особое предпочтение дружбе Чингис-Хана. Он восхищался им и усвоил его принципы. «Кровь, – говорил он своим генералам, посылая их на войну, – не зачитывается тем, кто создает Империи. Чингис-Хан намеренно истреблял миллионы женщин и детей. Кто теперь об этом вспоминает?»
      Среди современных ему политиков Гитлер искал сверх-людей. Он судил о народах по их вождям, которых они выдвигали.
      «В наши дни, – говорил он, – есть три государственных человека: Муссолини, Сталин и я».
      Среди этих избранных он различал еще две категории:
      «Муссолини наиболее слабый, так как он не мог справиться с реакционной оппозицией королевского дома и церкви. Только Сталин и я являемся полными хозяевами наших решений и можем смотреть в будущее».
      Хвалебные речи Сталину были ежедневным мотивом, Гитлера. Но – любопытная вещь: он видел в исключительных качествах советского вождя основания для ободрения и успокоения, но не для беспокойства. Он знал, что Сталин боится Германии и соглашение предпочитает конфликту.
      «Сталин, – повторял Гитлер неоднократно, – рассудителен, осторожен и хитер. Пока он жив, – опасаться нечего. Но ситуация изменится, как только он умрет, так как евреи, сейчас оттесненные на вторые и третьи места, тотчас же вновь пролезут вперед».
      В 1939 году Гитлер сказал: «Когда Сталин умрет, я раздавлю СССР».
      Жизнь Муссолини гарантировала союз с Италией. Жизнь Сталина обеспечивала благоразумие СССР. Оба были не только главами государств, но хозяевами страны. Оба вели свои народы по праву гения. Они не были связаны ни демократической оппозицией, ни непрошеными советниками. Они ввели строгие, даже суровые законы. Гитлер признавал их если и не за равных, то за подобных себе.
      Кроме них, после смерти Кемаль-Ататюрка, не было крупных людей.
      Ни подлинных вождей, ни подлинных хозяев. Только личности второго и третьего разряда, демократические марионетки. Бессильные правители, которые зависели от «хорошего пищеварения их утомленных народов» и валились от одного парламентского голосования или от всеобщих выборов. И главное, люди без воли и без темперамента. «Даладье… Чемберлен… эти болтуны, эти несчастные черви». Они неспособны были на риск. Они не в состоянии были принять мужественное решение. И конечно они никогда не стали бы воевать. По крайней мере не стали бы воевать серьезно.
      Нюрнбергские документы доказывают, что это презрение к противникам было одной из тех сил, которые наиболее подстегивали решимость Гитлера. Он никогда не подозревал (несмотря на опыт прошлой войны, на Клемансо и Ллойд Джорджа), что демократии могут иметь в запасе людей, которые в минуты опасности могут оказаться столь же энергичными и сильными, как и прирожденные диктаторы. Он не предчувствовал Черчилля и не понял Рузвельта.
      Он не в состоянии был их понять, так как он не знал тех народов, из которых они вышли. Здесь предел интеллигентности и аналитической способности Гитлера.
      Он происходил из центральной Европы, из мира Австро-Венгерской монархии, раздираемой национальными вопросами, страны, где все народы ссорились и сталкивались. Он жил в Вене, столице пестрого, мозаичного государства.
      Он был беден и несчастен. Он, немец, проводил свою жизнь на рынках, среди словенских каменщиков, чешских бетонщиков и хорватских чернорабочих. Он стоял в очереди у дверей ночлежного дома в Меймлинге, среди сброда всех национальностей.
      Он читал. Он открыл своих героев: Фридриха II, Бисмарка – его земляков; людей, карьера которых развертывалась на пространстве между Рейном и Вислой, чаяния и мечты которых никогда не переступали берегов Европы, но которые благодаря своей энергии основательно перемешали месиво европейских народов.
      Гитлер был, подобно им, европейцем. Он отлично знал проблемы национальностей, выдвинутые демократией на первый план. Он познал их уже при рождении и изучал их в течении всей своей жизни.
      До сих пор не доказано, что Гитлер был чисто немецкого происхождения. Скорее можно предполагать обратное. Его предки не были связаны с землей, они были бродячие пролетарии и почти несомненно смешанной расы. Вполне возможно, что в жилах величайшего антисемита всех времен была даже примесь еврейской крови. Но, будучи немцем по языку, он уверенно причислял себя к германской расе, многочисленной и сильной. И это наполняло его гордостью.
      Пока дело шло о Европе, Гитлер был как у себя дома. Его фантазия, хитрость и дикая воля в соединении с точным знанием народов и обстановки позволяли ему проводить свои политические маневры с полным успехом. Он умел разъединять своих противников, поддерживать и растравлять их старые конфликты. Он мастерски натравливал судетских немцев на чехов, чехов на словаков, словаков на венгров, венгров на румын. Он сумел толкнуть Польшу на ложный путь с тем, чтобы ее изолировать, а затем разбить. Сумел стакнуться с СССР, чтобы затем неожиданно напасть на него. Он отлично оценил ослабление Франции. Его взгляд, неомраченный никаким сомнением, был быстрым, острым и ясным.
      Но за пределами Европы было иное: весь огромный англо-саксонский мир совершенно ускользнул от его анализа.
      Гитлер не знал ни одного иностранного языка. У него не было никакой культуры. Его университетом был прилавок уличного букиниста. За весь период формирования его идей он не встречал ни одного англичанина или американца.
      Природа английской или американской силы, эта мощь без солдатчины, ему была совершенно незнакома. Структура гигантского содружества народов британской нации, которая держится только общностью культуры и интересов, была ему чужда и непонятна. Он и не подозревал о том мире идей, который существовал за пределами Европы. Традиции и учреждения Лондона и Вашингтона для него не существовали. И сверх того он отрицал у противников всякие идеальные побуждения; он видел лишь грубый материализм там, где в действительности большую роль играли факторы моральные и религиозные.
      К англо-саксонскому миру Гитлер прилагал те самые мерки силы и силовых отношений, которые он выработал в своем мозгу. Потому и следствия получались смехотворные. США, нападающие на Канаду или Англия, отстаивающая Южную Америку при содействии германского флота!
      Он верил, что Англия не будет воевать. Он верил, что США не вмешаются в конфликт. Он воображал, что англичане позволят ему взять Варшаву и царить в Москве при условии, что он обещает оставить им Индию, и что американцы настолько заняты своим бейсболом и звездами Холливуда, что они прикроют глаза на разрушение Лондона – колыбели их цивилизации.
      Тот факт, что Гитлер так безрассудно ринулся в войну, объясняется только этим пробелом в его представлениях. Ибо во всем остальном он был реалист, и он несомненно не взялся бы за оружие, если бы правильно учел свои шансы на поражение.
      Он видел перед собой центральную Европу раздробленной и наполовину сочувствующей себе, видел несамостоятельную и слабую Францию, неорганизованный и временно ослабленный Советский Союз, нейтральную и склонную к соглашению Англию и далекие и безразличные ко всему Соединенные Штаты.
      Риск был по-видимому невелик. В 1939 году он верил, что ему удастся совершить все то, что он наметил в 1937 году: достигнуть своих целей за наименьшую цену.
      Он не играл, как многие думают, ва-банк. Наоборот, он думал, что ведет благоразумную игру.
      «Я был бы сумасшедшим, – сказал он генералу Гальдеру, – если бы ради такого вопроса, как Данциг и коридор, бросился бы в общую войну наподобие 1914 года».
      Он представлял себе, что завоевание мира пойдет гладко. Но он не знал англичан и американцев. И в этом была его гибель.

II . Гитлер занимает Рейнскую область тремя батальонами

      Указ о возрождении германской армии был подписан Гитлером 11 марта 1935. Указом восстанавливалась обязательная военная служба и численность армии мирного времени определялась в 36 дивизий.
      Генерал Иодль свидетельствует, что военачальники германской армии были встревожены этим указом: цифра дивизий могла вызвать протесты, она оказалась чрезмерной; они считали непосильным создание такой армии в ближайшее время. «Фон-Фрич, – сказал Иодль, – просил Фюрера ограничиться 24 дивизиями.» Гитлер отказал.
      Верховным начальником вооруженных сил Германии был в это время маршал Вернер фон-Бломберг. Этот типичный прусский офицер был живым воплощением, – доходящим до карикатуры, – старой германской армии. Ему было в это время 58 лет; с 1911 г. он служил в Генеральном Штабе; в 1918 г. был начальником Штаба 8-й армии. Гинденбург рекомендовал его Гитлеру в качестве военного министра и Бломбергу были даны самые широкие полномочия в сухопутной и морской обороне страны. Он был как бы военным завещанием старого президента и пользовался огромным уважением всей Германии.
      Бломберг уже умер. Но незадолго до смерти он успел дать в Нюрнберге длинное показание специальным военным следователям.
      «Через несколько дней по восстановлении обязательной военной службы, – рассказал он, – Гитлер призвал к себе Геринга, Редера, Фрича и меня. „Господа, – сказал он нам, – мои военные авантюры кончены. Вы можете теперь спокойно заняться нашей нормальной работой по организации наших вооруженных сил“.
      Получив это заверение, Главный Штаб выработал план перевооружения Германии.
      Исходным пунктом был Рейхсвер, установленный в Версале. Семь пехотных дивизий, из которых он состоял, решено было сперва удвоить, потом утроить. Это должно было быть закончено к 1939 г. Затем предстояло создать новых 15 дивизий, чтобы довести общее число их до 36. Комплектование армии должно было быть закончено в 1943 г., но флот и укрепления – только в 1945 г.
      Итак для восстановления военной мощи Германии Главный Штаб требовал десять лет. И в течении этих десяти лет Главный Штаб требовал для Германии мира.
      «Генералы, – говорит Иодль, – никогда не оказывали на Гитлера никакого давления в пользу войны. Наоборот, в этом вопросе Бломберг, Фрич, Бок, Браухич, по очереди, лишь уступали Фюреру, т.к. это был их долг. Мы, военные, противились всякой политике, которая могла бы повести к войне. В этом мы были единодушны. В 1937 г. мы сказали фюреру: „Наш Фюрер, вы можете делать, что вам угодно, но мы не в состоянии воевать раньше, чем через семь-восемь лет“.
      «Мы все знали, – говорит Бломберг, – что вопрос о восточных границах остается открытым и рано или поздно он должен быть решен. Но мы не могли отважиться на какое либо выступление, пока мы еще не были готовы.»
      Маршал Мильх, генеральный инспектор воздушного флота, дал на следствии и на суде подробные объяснения. «Воздушный флот, – сказал он, – был создан только в 1935 г. Он подготовил кадры истребителей, для чего потребовалось 18 месяцев, и кадры бомбардировщиков, что заняло два года. Но у нас совершенно не было опытных офицеров для командования эскадрильями и крупными соединениями. Нужно было ждать еще 10 лет, чтобы молодые офицеры стали достаточно квалифицированными для занятия высших должностей в авиации».
      Даты эти и здесь приводят к 1945 году. Сам Геринг на совещании начальников авиации 2 декабря 1936 г. заявил: «Желателен мирный период, по крайней мере до 1945 г.»
      Но десять лет – это была вечность для нетерпения Гитлера. «В феврале 1936 г., – рассказывает Бломберг, – в Гармиш-Партен-кирхен происходила зимняя Олимпиада. Гитлер отвел меня в сторону и сказал: „Я решил ввести войска в Рейнскую область. Это будет большим «сюрпризом“.
      Пункты соглашения о Рейнской области, утвержденные договором в Локарно, представляли для Франции лучшую гарантию безопасности. Они были приняты Германией и скреплены Англией и Италией. Решение Гитлера было дерзким вызовом всему европейскому миру.
      «Я был в ужасе, – говорит Бломберг. – Мне казалось несомненным, что на занятие Рейнской области германскими войсками Франция будет немедленно реагировать военной силой. Редер и Геринг разделяли мои опасения и Геринг принял на себя миссию убедить фюрера, что мы не можем рисковать войной. Но во время их разговора Гитлер переубедил Геринга и привлек его на свою сторону.
      «Фюрер нас уверял, что Франция не выступит. Наконец, – прибавил он, – если ваши опасения оправдаются, если ситуация станет действительно серьезной, я прикажу дать отбой и наши войска уйдут обратно за Рейн».
      Вся операция была проведена крайне просто. Вечером 10 марта пять полков из состава 6, 9 и 13 армейских корпусов были посажены в поезда. Люди были в полном походном снаряжении, но они думали, что дело идет о маневрах и ни морально, ни технически не были подготовлены к бою. Когда командиры полков сели в вагоны, они вскрыли запечатанные приказы и узнали, что едут занимать Рейнскую область.
      Поезда катились к западу. Почти все они остановились на правом берегу Рейна против Кельна, Кобленца и Майнца. Только три поезда, каждый с одним батальоном, переехали Рейн. Один направился к Аахену, другой к Триру, третий к Саарбрюкену.
      Накануне в Берлине состоялся военный совет. В сердцах генералов была тревога. «Фрич, – рассказывает Иодль, – предложил фюреру издать декларацию, в которой он обязался бы не укреплять Рейнскую область. Гитлер пожал плечами и ничего не ответил.»
      «Было условлено, однако, – говорит Бломберг, – что при первой же реакции французов слабые немецкие части, переправившиеся на левый берег, будут немедленно отведены обратно. Мы спросили фюрера, что надо понимать под „реакцией французов“. Он пояснил, что разумеет под этим военные действия в виде перехода границы, независимо, впрочем, от формы и размеров сил. „Наоборот, – сказал фюрер, – дипломатические протесты, как бы резки они ни были, не заставят меня отступить ни на шаг.“
      Это значило, что одна французская рота, появившаяся у пограничного столба, вызвала бы автоматически отступление германских войск, а вслед за тем, возможно, и падение Гитлера. Но в совете министров Франции генерал Гамелэн высказался за всеобщую мобилизацию. Только три министра поддержали это требование: Морис Сарро, Жорж Мандель и Фланден.
      «Мы были, – говорит Иодль, – в положении игрока, который поставил все свое состояние на одну карту. Германская армия была в этот момент наиболее слаба, так как сто тысяч солдат Рейхсвера были распределены в качестве инструкторов ко вновь формируемым частям и не представляли собой организованной силы».
      А вот показание Бломберга:
      «Мы были убеждены, что французы не оставят нашего шага без ответа. В этом случае самое большее, что мы могли сделать, это пытаться задержать их на Рейне. Армия была очень слаба и она не могла рассчитывать на поддержку авиации. Единственный самолет, способный нести бомбы, был „Юнкерс-52“, но он обладал чрезвычайно малой скоростью.
      Тревога Германии длилась одну неделю. Затем Гитлер мог обернуться к своим генералам и сказать:
      «Ну, господа, кто был прав?».

III. План агрессии 5 ноября 1937 г.

      Гитлер любил театральность. Он окутывал себя загадочностью. Он удалялся в Берхтесгаден, ложился на склоне горы созерцал Германию распростертую у его ног; а в это время фотограф Гофман, притаившись за камнем, увековечивал для толпы эти моменты уединенных размышлений гения. Потом, одним резким движением, Гитлер разрывал завесу своей мысли. Он сообщал свои откровения.
      5 ноября 1937 г. он вызвал в свою Канцелярию маршала фон-Бломберга, главнокомандующего армией фон-Фрича, главнокомандующего морскими силами Редера и министра иностранных дел фон-Нейрата.
      «Мы не имели никакого понятия, – говорит Бломберг, – о причинам этого внезапного собрания.»
      Полковник генерального штаба Гоцбах исполнял обязанности секретаря. Составленный им протокол явился под №386. P. S. одним из главных документов обвинения в Нюрнберге.
      Заседание началось в патетическом тоне. «Дело, о котором я буду с вами говорить, – сказал Гитлер, – настолько важно, что оно не может обсуждаться в таком широком кругу, как кабинет министров. То, что я вам сейчас скажу, есть результат моих размышлений и моего опыта четырехлетней власти. Если мне суждено умереть, я прошу вас считать эти заявления моей последней волей и моим завещанием». Настроение было создано.
      Гитлер начал с того, что сформулировал основной принцип: цель германской политики – обеспечить безопасность и развитие государства и народа. «Прежде всего, – сказал он, – дело идет о проблеме жизненного пространства 85 миллионов населения. Чрезвычайная плотность, ибо территория слишком мала. Такова картина Германии. В будущем это угрожает задержкой в развитии, постепенным обеднением и упадком нации.
      «Посмотрим сначала, – сказал Гитлер, – не дает ли нам выхода автаркия».
      Угля Германия имеет достаточно. Строго говоря, она могла бы удовлетвориться и своими запасами железа, легких металлов и жиров. Но ей не хватает леса и она совсем не имеет меди и олова. Итак, в самом необходимом сырье автаркия сильно ограничена. Тем не менее, это еще не самое главное.
      Драматическая проблема – хлеб.
      Почва Германии доведена до предела использования. В результате злоупотребления химическим удобрением, она обнаруживает уже признак истощения. Она устала. И в то же время население ежегодно увеличивается на 586.000 душ, которые появляясь на свет, заявляют о своих правах на хлеб.
      Встает вопрос: может ли это необходимое добавочное питание быть получено Германией путем увеличения ее внешней торговли? Ответ – отрицательный. «Колебания мирового рынка, – заявляет Гитлер, – не дают возможности утвердить будущее Германии на прочных основаниях. Кроме того, страны, вывозившие ранее пищевые продукты, завели после мировой воины собственную индустрию. Мир эволюционирует в сторону империй с замкнутой экономикой.»
      Фюрер подчеркнул также, что нации, экономика которых зависит от ввоза попадают в опасную ситуацию в случае войны, в особенности это относится к Германии, т.к. ее внешняя торговля зависит от морских путей, контролируемых Англией. Таким образом, увеличение количества пищевых продуктов путем развития внешней торговли – не представляется для Германии ни возможным, ни желательным.
      «Неужели я должен, – воскликнул Гитлер, – согласиться на снижение стандарта жизни германского народа и потерять территории, которые я с таким трудом приобрел с 1938 года? Нет! Никогда!».
      Единственным выходом оставалось расширение жизненного пространства (Lebensraum).
      Это стремление к расширению жизненного пространства, – продолжал Гитлер, – было во все эпохи истории причиной образования государств и передвижения наций. Естественно, что тенденция не встречает сочувствия в Женеве (Лиге Нации) и у сытых народов. Жизненное пространство, которое нам необходимо, надо искать только в Европе, так как мы не будем брать примера с либерально-капиталистических держав, которые строят свое благополучие на эксплуатации заморских колоний. Речь идет не о завоевании народов, но о приобретении территорий, пригодных для земледелия. Естественно искать эти территории по соседству с Райхом, а не за морем. Решение этой проблемы – дело одного или двух поколений. Дальнейшие задачи надо предоставить будущим поколениям».
      Что касается риска, Гитлер его признавал и не боялся его.
      «История всех времен, – говорит он, – как Римской Империи, так и Британской Империи показывает, что каждое расширение пределов могло быть осуществлено только теми, кто шел на риск и не останавливался перед сопротивлением. Столкновения неизбежны. Земли никогда не были ничьими, они всегда кому-то принадлежали. Тот, кто хочет их взять, всегда наталкивается на собственника.
      «Вопрос в том, чтобы определить, где могут быть сделаны наибольшие приобретения и притом с наименьшими затратами.»
      Далее фюрер пустился в длинные рассуждения о «двух ненавистных врагах», Франции и Англии, которых Германия должна была встретить на своем пути. Я уже привел этот его анализ, когда сделал попытку очертить представления Гитлера о мире и мировой политике: Франция – в упадке и под угрозой революции, Великобритания-безоружна, стеснена своей Империей и приняла решение: больше не воевать. О Соединенных Штатах и о России фюрер не говорил.
      «Германская проблема, – повторил он снова. – может быть решена только силой, а это всегда связано с риском. Битва Фридриха II за Силезию и войны Бисмарка против Австрии и Франции также были сопряжены с огромным риском. Если мы решаем употребить силу, идя на риск, то нам остается только ответить на два вопроса:
      Когда? Как?
      Первой целью явится, во всяком случае, одновременное занятие Австрии и Чехословакии. Эта операция устранит угрозу, которая висела бы над флангом Германии в случае ее войны с Западом. Она облегчит достижение нейтралитета Польши, со стороны которой всегда надо опасаться, в случае неудачи Германии, – удара на Восточную Пруссию и Силезию.
      «Хотя, – сказал Гитлер, – население в Чехии и густое, тем не менее присоединение ее и Австрии даст нам пропитание для пяти-шести миллионов немцев, благодаря вынужденной эмиграции двух миллионов чехов и миллиона австрийцев. Политическая и военная аннексия этих двух государств Германией принесет нам значительное облегчение: сократит и улучшит наши границы, освободит военные силы для других задач и позволит сформировать новую армию в 12 дивизий, считая по одной дивизии на миллион населения».
      Оставался вопрос: «Когда?». Фюрер предвидел три возможных варианта. Первый намечал осуществление программы в период 1943-45 годов. Германия была бы к этому времени вполне вооружена, но, с другой стороны, контрмеры со стороны противников могли уменьшить ее относительное могущество. Кроме того, надо было считаться с тем, что национал-социалистическая партия и ее вождь стареют. Во всяком случае 1943-45 годы были крайним сроком. «Мое неизменное решение – разрешить проблему германского пространства до 1943 – 45 г.», – заявил Гитлер.
      «Я лично убежден, – продолжал он, – что Англия, а может быть даже и Франция, втайне поставили крест над Чехословакией и что они молча допустят, чтобы Германия, в один прекрасный день, разрубила этот узел. Внутренние затруднения Британской Империи и боязнь ее быть вовлеченной снова в долгую войну в Европе будут решающими соображениями, которые принудят Англию воздержаться от вмешательства. Выступление же одной без английской поддержки мало вероятно, тем более, что ее атака разобьется о наши укрепления. Во всяком случае, наступление Франции через бельгийскую территорию невероятно в случае неучастия Англии.
      «Со стороны Италии нельзя опасаться какой либо оппозиции, по крайней мере, пока жив дуче. Быстрота наших действий определит позицию Польши; она наверно не захочет выступить против Германии, имея в тылу Россию. Что касается самой России, то ее военная интервенция будет предотвращена быстротой наших операций.»
      Это был вариант 1943-45 гг., самый отдаленный и самый невыгодный. Два другие варианта лучше отвечали нетерпению Гитлера.
      Один из них был построен на революцию во Франции. «Если социальные затруднения Франции создадут такую политическую ситуацию, что французская армия не будет в состоянии выступить против Германии, то это будет наилучшим моментом для действий против Чехословакии».
      И наконец третий вариант наступал в случае войны Франции с третьей державой, которая как и в предыдущем случае, связывала бы французскую армию. Эту войну Гитлер предсказывал. Он указал на возможного противника Франции: Италию. Он даже назначил срок: лето 1938. И указал причину: трения в Средиземном море в результате гражданской войны в Испании. Он заявил мимоходом, что быстрая победа Франко не соответствовало интересам Германии т.к. продолжение борьбы позволяло Италии укрепиться на Балеарских островах, – главной коммуникационной линии Франции.
      Затем Гитлер набросал картину операций. Высадка англо-французских сил на итальянском берегу казалась ему исключенной, а наступление французской армии на фронте Альп – невозможным. Действия итальянского флота воспрепятствовали бы подвозу войск из Северной Африки, так что на германском и итальянском фронтах Франция располагала бы только территориальными дивизиями.
      «Если, – сказал Гитлер, – Германия использует эту войну для разрешения австрийской и чешской проблем, то надо полагать, что Англия – будучи занята войной с Италией – не начнет операций против Германии. А без поддержки Англии Франция не предпримет военных действий на Рейне.
      «Момент нашего выступления против Чехии будет зависеть от хода итало-англо-французской войны. Он не совпадет с началом войны, а будет совершенно независимым. Оккупация Чехии произойдет молниеносно».
      Таково было это историческое заседание 5 ноября 1937 г. В Нюрнберге обвинение основательно усмотрело в нем явное доказательство предумышленности гитлеровской агрессии. Воля к войне здесь проявлена ясно и последовательно. Геринг тщетно пытался опровергнуть это и представить дело так, будто Гитлер хотел лишь разбудить рвение Бломберга и Фрича, которые проявляли слишком мало энергии и задерживали вооружение Германии. После перекрестного допроса, подкрепленного уличающим документом 386 P.S., Геринг должен был признать, что протокол заседания, составленный полковником Гоцбахом, выражал подлинные идеи и замыслы Гитлера.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14