ЧУМА

После Лондона Эверсли показался скучным, но я была рада, что вернулась к Эдвину, и убедилась в том, что он не пострадал за время моего отсутствия. Мы с Карлоттой сразу же пошли в детскую, где нас шумно встретили мальчики, а после того, как они увидели привезенные подарки, прием с их стороны стал еще более теплым. Мы постарались разделить дары поровну, так что оба получили по игрушечному ружью, стреляющему глиняными шариками, по трубе, изготовленной из коровьего рога, и по воздушному змею — синий для Эдвина и красный для Ли. Всем этим да еще мятными шариками в коробочках, на которых был изображен Уайтхолл, дети были просто очарованы. Ли, конечно же, схватился за ружье и начал палить из него во все и во всех, в то время как Эдвину особенно полюбилась труба. Змеи, по-моему, были одобрены обоими, и оба желали тут же идти запускать их.

Карлотта спросила:

— А чему вы больше рады: нам или нашим подаркам?

Оба мальчика были озадачены вопросом. Ли уставился на свое ружье, а Эдвин вертел в руках трубу. Затем жестом, глубоко тронувшим меня и сразу же напомнившем об его отце, Эдвин отложил в сторону трубу, бросился ко мне и обнял меня.

Ли предусмотрительно сделал то же самое в отношении Карлотты.

Мы хорошенько посмеялись, а затем Эдвин сказал:

— Если бы вы не вернулись, то не привезли бы этих подарков, правда?

Ли серьезно кивнул.

Хотя нам дали понять, что наша компания менее желанна, чем подарки, нас повеселила и порадовала находчивость ребят.

Это были счастливые дни: мы помогали запускать воздушных змеев, постоянно слышали звуки труб и пытались уклониться от глиняных шариков. Мы были рады вернуться домой. Но меня постоянно тревожили воспоминания о Харриет, и я не могла выбросить их из головы.

Я размышляла о Карлтоне, который нарочно организовал посещение театра, зная, что там будет Харриет. Несомненно, он был склонен к озорству, но больше всего меня расстраивали его явный интерес ко мне и напоминание о том, что между ним и наследством встал Эдвин.

В том, что Карлтон любил Эверсли, я была уверена. Он отдавал много времени поддержанию порядка в поместье, и я заметила, что его визиты в Лондон становились все реже и реже.

Лето шло к концу, когда в Эверсли-корт явилась жена Карлтона, Барбари. Карлтон отнесся к ней с полным безразличием, которое мне показалось невежливым.

Уже через день после ее приезда я поняла, что дела ее не слишком хороши. Заметив, что в течение всего дня Барбари ни разу не появилась на людях, я расспросила слуг и узнала, что она лежит в кровати и чувствует себя слишком слабой, чтобы встать.

Я пошла навестить ее.

Она выглядела больной, и я спросила, чем ей помочь.

Барбари покачала головой.

— Я просто приехала отдохнуть в деревенской тишине, — сказала она. — Я так делаю время от времени… когда чувствую, что слишком устала. Не думаю, чтобы леди Эверсли это очень нравилось, но, в конце концов, это дом моего мужа, и я имею право быть здесь, не так ли?

— Да, конечно.

— Ну что ж, приятно это слышать, ведь вы являетесь кем-то вроде заместительницы хозяйки замка. А вам здесь не одиноко? — Она как-то пренебрежительно махнула рукой.

— Мне здесь спокойно, — ответила я, — Очевидно, так же, как и вам, раз вы приехали сюда отдохнуть. Вы часто чувствуете такую потребность?

Барбари кивнула:

— Здесь тихо… Один день похож на другой, мычат коровы, блеют овцы, щебечут птички.

— Вот не думала, что вам это может нравиться.

— Вы должны знать, кузина Арабелла, что многие вещи совсем не таковы, какими кажутся.

— Это правда. Может быть, вам чего-нибудь принести?

— У Салли Нуленс есть хороший настой. По-моему, она дает его детям, когда те становятся слишком возбужденными.

— Я спрошу ее.

Я спустилась вниз и нашла Салли в детской, где она зашивала порванный Ли камзольчик.

Да, она знала, о чем идет речь. Она и раньше давала это госпоже Барбари.

— Бедная госпожа Барбари, — вздохнула Салли, — похоже, она не слишком счастливая женщина.

— Я тоже так думаю… Находясь замужем…

— Ну, чтобы брак был счастливым, нужны двое, и, чтобы он был несчастным, — тоже. Они всегда бывают непутевыми, эти браки, которые специально устраивают. Молодые люди сами должны искать друг Друга.

— Так их брак был специально устроен?

— Да, десять лет назад. Хозяин Карлтон делал вид, что он из «круглоголовых». А она была из тех семеек, что всегда стояли на стороне Кромвеля. Мне думается, он женился на ней, чтобы показать, какой он хороший «круглоголовый». Он хорошо все это разыграл, а по-настоящему они и не были женаты. Оба гуляли, как хотели. Оба они какие-то дикие: она, наверное, оттого, что ее в такой строгости воспитывали, а он — потому, что он такой и есть. Вот она и приезжает сюда приходить в себя. Мои настои для нее, прямо как живая вода, так она говорит. Но я-то думаю, что есть тут и еще кое-что. Я думаю, временами на нее что-то находит и ей хочется все изменить.

Я часто заходила навестить нашу гостью, и между нами возникло что-то вроде дружбы. Мои посещения явно доставляли ей удовольствие, и через некоторое время она завела со мной разговор.

Она сообщила, что посещает Эверсли, когда здесь нет Карлтона.

— Мы, конечно, не хотим встречаться.

— Это выглядит странно, ведь он ваш муж.

— Он не желал этого брака. Он вступил в него только потому, что хотел произвести определенное впечатление. Многие сомневались в мотивах его поведения. В то время существовала опасность его разоблачения. Женитьба на члене нашей семьи укрепляла его позиции… вы понимаете, что я имею в виду. Мой отец был убежденным «круглоголовым», и такой брак служил гарантией для человека, вызывавшего подозрения своей принадлежностью к семье, все члены которой отправились в изгнание вместе с королем.

— Я понимаю… Весьма удобный брак.

— Вот именно.

— И вы совсем не любили друг друга? Она помолчала, а затем сказала:

— Вы плохо знаете его.

— Да… да.

— Он неповторим. Я не знала никого, похожего на него. В нем есть сила, мощь. Он из тех людей, кто, единожды приняв решение, уже не отступится от него.

— Разве это столь исключительно?

— Нет. Но он добивается своих целей с большей энергией, чем кто-либо иной. Я была очень молода, когда мы поженились, — всего семнадцать лет. Молодая, романтичная и по уши сытая жизнью в родительском доме. Если мне доводилось за неделю разок улыбнуться, то это уже считалось грехом, а если такое случалось в воскресный день — это значило, что мне прямая дорога в ад.

— Некоторое представление о такой жизни я получила в этом доме.

— Да, но здесь было притворство, не так ли? Вы могли от него укрыться, а я не знала никакой другой жизни. И вот мне представилась возможность уйти к нему. В течение трех недель он относился ко мне как к жене. Мне казалось, что это всерьез. Это был новый образ жизни — волнующий и интригующий. С его стороны, конечно, было сплошное притворство. Но Карлтону всегда с легкостью удавалось убедить женщину в том, что он ее обожает. После столь обширной практики это стало его второй натурой. А потом я узнала о его неверности. Для благочестивого «круглоголового» это было чрезвычайно опасно, но именно это ему и нравилось. Мне кажется, опасность нравится ему не меньше, чем женщины. Я была молода и разгневалась.

— Вы любили его?

— Влюбиться в него было несложно. Он выглядел таким могучим. Он просто излучал силу. У него в запасе была тысяча разнообразных хитростей. Он хорошо знал, как вести себя со мной. Когда я поссорилась с ним, правда всплыла на поверхность. Он женился на мне, потому что это было необходимо. Я ему нравилась, но ожидать какой-то преданности не имела права. Мне была предоставлена возможность делать все, что угодно, а он стал делать все, что угодно ему. Он сказал, что нет причин, почему бы нам не продолжать такую жизнь. Вы можете представить, как я была оскорблена, взбешена. Вы угадали — я любила его. Я была романтичной девочкой, готовой поверить в свое идеальное замужество. И тут я услышала, что мы вольны поступать так, как нам заблагорассудится. Я импульсивна, у меня плохой характер. Я была настолько оскорблена и разъярена, что в ту же ночь улеглась в кровать с одним из конюхов, который уже давно заглядывался на меня. Вижу, вы неприятно поражены.

— Нет, мне кажется, я понимаю вас.

— Вы, с вашей верностью до гроба покойному мужу! Вам этого не понять. Я не слишком щепетильна. Не буду притворяться: я люблю мужчин… так же, как Карлтон любит женщин. А поскольку он научил меня отбрасывать условности, я так и поступила. Он узнал, конечно. Думаю, это порадовало его. Он скорее поощрял мои затеи, хотя и был несколько шокирован конюхом. Карлтон привез меня в Лондон и представил людям, которые, по его мнению, вели достаточно достойный образ жизни, чтобы разделять со мной ложе. С тех пор у меня было множество любовников. Зачем я вам это рассказываю?

— Можете рассказывать мне все, что угодно, если вам от этого становится легче.

— Да, мне становится легче. По некоторым причинам я хочу говорить с вами… именно с вами. И одна из этих причин — та, что вы свято блюдете память покойного и решили заниматься этим до конца своих дней подобно деве-весталке. Ну, конечно, не совсем деве… ведь вы — мать юного Эдвина. Именно из-за этого складывается любопытная ситуация. — Барбари вдруг рассмеялась. — Знаете ли, это не будет длиться вечно. В один прекрасный день вы очнетесь, и тогда… и тогда…

— Я твердо решила никогда более не выходить замуж, если вы это имеете в виду.

— Не будьте так уверены в себе. Я знаю, что на вас посматривают.

Она понизила голос, и я невольно оглянулась.

— Да, — сказала она, — ваша судьба предрешена.

Я знаю это. Кое-кто посматривает на вас… но есть препятствие… живое препятствие…

— Вы говорите загадками.

— Которые легко разгадываются. Вам известно, что для Карлтона значит Эверсли?

— Очень многое, я думаю.

— Очень многое! Это слишком мягко сказано. Для него это значит все. Бедный Карлтон, его уже дважды обманули. Первый раз — в десятилетнем возрасте, когда его дядя, нынешний лорд, совершенно необдуманно произвел на свет сына, вашего любимого мужа. В порыве откровения Карлтон однажды сказал мне, что это для него значило. «Мне было лишь десять лет, — сказал он, — но и сейчас я помню свое недоумение и ярость. Я вырос в этом доме. Мой дядя научил меня всему. Он всегда говорил… ну, если и не говорил, то имел в виду: когда-нибудь все это станет твоим. Я изучил эти земли вдоль и поперек. Когда я выезжал верхом, мне казалось, будто трубили трубы и хор пел: это твое, это твое».

— Неужели он так сильно все это ощущал? Ему было только десять лет!

— Карлтон никогда не был ребенком. Он всегда знал, чего хочет, и его заставили поверить в то, что Эверсли принадлежит ему. Но он подавил гнев и как настоящий Эверсли постарался воспитать своего кузена достойным его миссии. Он рассказывал мне, как учил Эдвина ездить верхом, стрелять из лука и из ружья. Он делал из него мужчину — так это называлось. Карлтон сказал, что Эдвин был слишком мягок для того, чтобы управиться с Эверсли, и никогда не стал бы хорошим хозяином.

— Это чепуха! Чистой воды ревность.

— Верная вдова должна рассуждать именно так. После казни короля Карлтон решил сохранить Эверсли. Он остался в Англии, в то время как многие покинули страну. Он рисковал жизнью ради Эверсликорта. Потом появился Эдвин, затем он был убит, и Карлтон вновь стал наследником. Я помню, что им тогда овладела спокойная уверенность , даже самоуверенность.

— Получается, что он радовался смерти кузена.

— Карлтон никогда не был высокого мнения о своем кузене, и, мне кажется, он решил, что сама судьба позаботилась о том, чтобы Эверсли попал в надежные руки.

— Эти не делает его в моих глазах более привлекательным.

— Я думаю, у него есть планы в отношении вас.

— Планы?

— Его к вам некоторым образом влечет. Мой муж вообще легко увлекается женщинами.

— Ему лучше начать подбирать другую кандидатуру.

— Вы кажетесь ему непохожей на других.

— Деревенская простушка, — сказала я. Барбари разговаривала со мной так же, как Харриет, — снисходительно, слегка насмехаясь над моей неотесанностью. Ну что ж, даже если я и неотесанная, то, по крайней мере, более счастливая, чем она или Харриет. Я потеряла своего мужа, это правда, но мне в утешение остался маленький милый сын.

— О, не только это, — серьезно продолжала Барбари. — У вас сильная воля. Ему это должно нравиться. Вы осмеливаетесь спорить с ним, и это ему тоже должно нравиться. Карлтон никогда не искал легких побед.

— Лучше передайте ему, что эта крепость останется незавоеванной.

— Это только увеличит его пыл — Пыл! Странное слово вы используете!

— Он хотел бы предложить вам свою руку. По его словам, это идеальное решение. Если бы вы вышли за него замуж, он стал бы опекуном вашего сына и все дела, связанные с Эверсли-кортом, оставались бы в его руках — как это происходит сейчас. В данное время лорд Эверсли предоставляет ему полную свободу. Карлтон управлялся с имением все эти трудные годы, и естественно, что он продолжает заниматься этим и сейчас. Есть единственная помеха: он уже женат на мне.

— Я рада тому, что это неустранимая помеха.

— Если бы я умерла…

— Вы… умерли? Вы так молоды.

— Взгляните на меня.

— Сейчас у вас небольшое недомогание. Вскоре вы поправитесь.

Барбари откинулась на подушки, ничего не сказав. Я продолжила:

— Это был странный разговор. Скажите мне, чего бы вы хотели поесть, и вам пришлют.

— Да, — сказала она, — странный разговор. Но я рада тому, что мы поговорили. Я решила, что вам следует знать…

В ее глазах появилось какое-то сонное выражение, и я подумала, что у нее, наверное, жар. Жар, который рождает в мозгу странные фантазии.

Я подошла к кровати и коснулась ее руки. Рука была холодной.

— Возможно, немножко бульона, а потом каплун. Я схожу и похлопочу об этом.

Ее взгляд провожал меня до двери. Я услышала ее шепот:

— Позаботься, Арабелла, позаботься о себе и о своем сыне.

Я спустилась вниз, чувствуя себя очень неуютно.

На следующий день Барбари стало гораздо лучше, и к ней вернулся ее прежний цинизм. Наверное, она сожалела о своей откровенности, потому что начала избегать меня, а через несколько дней уехала в Лондон.

Салли Нуленс сокрушенно покачивала головой и была непривычно разговорчивой.

— Я всегда жалела госпожу Барбари, — сказала Салли. — Она впуталась во все это, когда была почти ребенком, и не думаю, что хозяин Карлтон хоть пальцем пошевелил, чтобы помочь ей.

Мои губы сжались. Я не забыла о предположении Барбари относительно намерений Карлтона жениться на мне, если он сможет как-нибудь избавиться от нее. Второй брак по расчету, подумала я. Это не для меня, хозяин Карлтон. Я не могла не почувствовать удовлетворения: ведь его уже во второй раз лишила того, чего он желал больше всего на свете.

В то же время перспектива выглядела несколько зловеще: «Это человек, который не остановится, пока не добьется своего».

— Она совсем не бережет себя, — продолжала Салли. — Так всегда говорил хозяин Карлтон. Стоит ей серьезно заболеть, говорил он, и она сгорит как свеча.

— Он так говорил?

— О да, и не раз.

— Но Барбари молода, сильна и, судя по всему, ведет очень деятельную жизнь в Лондоне.

— Можно называть это и так, — сказала Салли Нуленс. — А хозяин Карлтон прав. Не такая уж она крепкая, и ей бы надо последить за собой. Обычно она приезжает сюда, когда ей нужно маленько отдохнуть. Она делает так уже года три, а то и больше.

— Ну что ж, надеюсь, это идет ей на пользу.

— Глупая девчонка… Живет такой жизнью! Вьется, как мотылек вокруг свечи.

— У вас сегодня на уме одни свечи, Салли. Надеюсь, вы прячете их подальше от детей.

— Да что вы, госпожа Арабелла, неужто вы думаете, что я такая дура?

— Я знаю, что вы превосходно управляетесь с детьми, Салли. Я вам благодарна.

— Ой, да вы и сами совсем еще девочка. А что касается мальчиков, так я их сегодня не могла загнать на обед. Они никак не хотели расстаться с воздушными змеями, которых вы привезли. Ли хочет запустить своего змея выше, чем Эдвин, а Эдвин пытается запустить выше, чем Ли. Просто не знаю, вечно они друг перед другом выставляются.