Его губы раздвинулись в улыбке.

— Какая пикантная ситуация! — сказал он. Я повернулась и вышла.

Не замечая никого и ничего, я шла по улицам. Вернувшись домой, я прошла сразу в свою комнату, все это время спрашивая себя, что же делать? К кому я могла обратиться за советом? Харриет не понимает всего ужаса ситуации, да и откуда ей знать? Ей же неизвестно, что произошло той ночью в Дорчестере, а то похищение в Венеции она расценила как безвредную шалость. Грегори был добр, он сделал бы все, что в его силах, чтобы помочь, но он был не самый сильный из мужчин, и я чувствовала, что с этой ситуацией ему не справиться.

Карлотта? Предположим, я поговорю с ней. Я подумала о Бенджи, о милом Бенджи, в котором так много было от его отца. Я согласна с Харриет, что он и вправду тот, кто сделает Карлотту счастливой: он был верен и честен, и он будет всю жизнь предан ей и любить до смерти. Мне хотелось, чтобы она хоть немного побыла маленькой девочкой и продолжила свои занятия с Амелией Гарстон, чтобы она постепенно созрела для любви и замужества. Но если этот ужас, что угрожает ей, действительно случится, ее вечно будет терзать отчаяние. Я даже подумать не могла, что когда-нибудь она, как в свое время я, подчинится похоти Бомонта Гранвиля.

Я прошла в комнату Карлотты. Она обернулась и посмотрела на меня.

— Что-то случилось? — спросила она. — Ты так бледна, и в глазах ужас! Ты выглядишь так, будто только что увидела привидение!

— Карлотта, — сказала я, — я хочу тебе кое-что сказать!

Она подошла ко мне и ласково поцеловала. Потом она усадила меня на стул, взяла себе табуретку и расположилась у моих ног, прижавшись головой к коленям. Несмотря на ее самоуверенность, у нее действительно были способы внушать людям любовь.

— Я давно подозревала, что ты мне хочешь что-то рассказать, — сказала она. — Ты то и дело порывалась мне в чем-то признаться. Это очень важно?

— Карлотта, я — твоя мать!

Она в удивлении уставилась на меня.

— Что… что ты сказала? — запинаясь, проговорила она.

— Твоя мать — я, а не Харриет! Мне часто хотелось признаться в этом! И я думаю, тебе следовало бы знать, что твоим отцом был Джоселин Фришон!

Карлотта с удивлением продолжала смотреть на меня, а потом постепенно начала понимать.

— Так вот почему…

— Роберт знал, — перебила я. — Ему рассказала Харриет!

— Погоди минутку! — воскликнула она. — Это ошеломляет! Расскажи мне все с самого начала!

И я рассказала ей о том, как Джоселин попал к нам, как мы укрыли его и как мы с ним стали любовниками.

— Мы должны были пожениться, — говорила я ей, — но его схватили, как только мы уехали с острова!

— О, бедняжка Присцилла! Мама… думаю, теперь я должна называть тебя так? Странно: я никогда не звала так Харриет! Ей нравится, когда к ней обращаются по имени, что всегда было странным, но Харриет не похожа на остальных людей.

— Она была добра ко мне, и это был ее план. Тогда он казался безумным, но он состоялся!

— Харриет обожает всякие интриги и игры, она все время этим занимается. А ты — моя мать! Я всегда любила тебя, думаю, и ты тоже любила меня?

— О, мое милое дитя! Как часто мне хотелось забрать тебя к себе! Я мечтала об этом многие годы!

Она обняла меня и крепко прижалась к моей груди.

— Я так счастлива! — сказала она. — Да, счастлива: я — дитя любви, так, кажется? Это очень красивое выражение — зачатый в любви… в любви безоглядной, вот что оно означает, в любви, когда не думают о цене. — Она помедлила немного, а потом внезапно сказала:

— Так значит, Бенджи не брат мне?

— Нет! — радостно ответила я.

— Значит, он больше не будет задирать меня?

— Он всегда так любил тебя!

— Что же теперь будет? Ты все расскажешь?

— Я расскажу моей матери, а она, думаю, расскажет отцу. Конечно, Грегори уже все знает.

— Милый Грегори, он всегда был таким хорошим отцом!

— Он хороший человек! Знает и Кристабель: она была с нами в Венеции.

— Кристабель! Я никогда не задумывалась о ней. Она просто… была, и думает она только о своем мальчике!

— Она заботилась обо мне в Венеции.

— Да, я родилась в Венеции и всегда считала это весьма романтичным! Наверное, такая суматоха была вокруг моего рождения!

— Ты всегда любила суматоху, Карлотта, разве не так?

— Ну… это мое появление на свет… Она снова поцеловала меня, и, я заметила, новость обрадовала ее. По крайней мере, она не была в шоке от того, что рождена незаконно. Она считала все это очень романтичным и волнующим, а тот факт, что я была ее матерью, доставил ей большое удовольствие.

— Да, — сказал она, — я действительно рада! Ты — та мать, которую я всегда хотела! Это, конечно, несправедливо по отношению к Харриет. Она самая замечательная мать на свете, но в то же время она ведет себя не как мать. Человек хочет, чтобы его мать вела себя немного суетливо, постоянно заботилась о тебе, порой даже раздражая… Ты должна чувствовать, что она все время будет рядом, что бы ты ни сделала, что она отдаст за тебя свою жизнь…

— О, Карлотта! — сказала я. — Ради тебя и Дамарис я готова на все!

— Дамарис — моя сестра по одному из родителей! Все переворачивается вверх головой! Ли — мой отчим! Он знает?

— Да, он знает.

— Я так и думала! Ты ему рассказала?

— Да, перед свадьбой.

— Долг?

— Можешь назвать это так.

— А кто еще знает?

Я поколебалась и сказала:

— Бомонт Гранвиль!

Она с изумлением уставилась на меня:

— Бо знает?

— Карлотта, поэтому я и решила, что ты немедленно должна все узнать. Я не хочу, чтобы ты встречалась с этим человеком!

— Что ты имеешь в виду? Тебе не нравится наша дружба?

— Он нехороший человек, он очень зол и испорчен!

Я увидела, что лицо ее принимает жесткое выражение. Нежность, что была на нем несколько мгновений назад, быстро испарилась.

— Ты возненавидела его с того самого момента, как увидела на рынке, — сказала она.

— Я возненавидела его задолго до этого: я встречалась с ним раньше! Он был в Венеции во время твоего рождения!

— Но почему?

— Он искал приключения, я думаю, занимался тем же, чем всю свою бесполезную жизнь!

— Как ты можешь говорить о нем так? Он сделал множество полезных дел, когда-то он служил в армии!

— Уверена, он просто очарователен в военной форме!

— Пожалуйста, не надо смеяться над ним!

— Он очень плохой человек: он пытался похитить меня в Венеции! Ли тогда избил его, и у него до сих пор остались шрамы. Это его жизнь: он соблазняет девушек, в большинстве своем молодых и невинных!

— Я понимаю его! — призналась Карлотта. — Он столько рассказывал мне о своей жизни! О да, у него были любовные интриги, было множество женщин! Понимаешь, они сами увивались вокруг него и он не мог отказать им, боясь ранить их чувства! Ведь они так настаивали! Но теперь он с этим покончил!

— С каких это пор?

— С тех пор, как мы встретились!

— Ты пытаешься сказать мне…

— Я хочу сказать тебе, — перебила она, — что люблю его, а он влюблен в меня!

— Он влюблен в твое состояние, об этом ты не думала?

— Он никогда не заговаривал о моем богатстве.

— Зато со мной он поделился своими планами! Она непонимающе посмотрела на меня.

— Он… говорил с тобой?

— Да, — ответила я. — Ему нужно твое состояние! Он только кажется богатым, а на самом деле ему очень нужны деньги, и ты в этом ему очень пригодишься!

— Это глупо!

— Да, с твоей стороны, с его же это весьма умно!

— Как ты ненавидишь его! Это потому, что я люблю его?

— Нет, моя ненависть гораздо старше'.

— Потому что он когда-то любил тебя?

— Карлотта, он не любит никого на свете, кроме себя самого! И любит себя он так сильно, что все остальное просто теряет значение!

— Значит, ты виделась с ним и, подумав, что он может рассказать мне о Венеции, решила опередить его? Когда ты была в Венеции, ты сказала ему, что вскоре у тебя появлюсь я?..

— Я не говорила ему этого, я вообще не говорила с ним… в Венеции. Меня похитили с бала-маскарада, к счастью, рядом оказался Ли, который спас меня.

— Тогда кто ему рассказал об этом?

— Он узнал как-то, но не знаю, как. Может, у него были люди, которые работали на него? Я так этого и не выяснила.

— И ты ненавидишь его за то, что ему все известно?

— Не за это… за многое другое!

— Тогда тебе лучше примириться с ним, потому что я собираюсь выйти за него замуж!

— Нет, Карлотта! Это невозможно! Ты слишком молода для замужества! Боже мой, дитя, да тебе нет еще и пятнадцати!

— Многие выходят замуж в пятнадцать лет: принцессы, королевы…

— Здесь совсем другое дело!

— Почему? Ты любила моего отца, а я люблю Бо!

— Но он старше тебя! Он, по меньшей мере, на двадцать лет тебя старше!

— Да хоть на сорок! Он самый прекрасный мужчина, что я когда-либо видела, и я выйду за него замуж!

— Нет, Карлотта! Ты не можешь выйти замуж без родительского согласия!

— Очень шаткий аргумент, учитывая, что я только сейчас узнала, кто мои родители! Ты только что призналась, что ты — моя мать!

Это глубоко ранило меня, будто все эти годы я совсем не обращала внимания на нее!

— Карлотта, пойми меня: все, что я делаю, только ради твоего же блага! Ты не можешь выйти замуж за этого человека… — я ухватилась за первую попавшуюся возможность. — ., пока что!

— И сколько ты хочешь, чтобы я ждала? — сразу спросила она.

— Пока тебе не исполнится шестнадцать!

— Это слишком долго!

— По меньшей мере, шесть месяцев, — уступила я.

Это она вроде бы приняла. «Время, — подумала я. — Время нам поможет! Есть еще надежда!"

— Хорошо, — сказала она. — Шесть месяцев мы, может, сможем подождать!

Я ужасно устала и была глубоко несчастна: случилось то, чего я больше всего опасалась. Но хоть она теперь знала все! Как будто камень упал с моих плеч!

Я пошла к Харриет и сказала:

— Я все рассказала Карлотте, и теперь она знает! Харриет кивнула.

— Это хорошо! — сказала она.

— А теперь, Харриет, я хочу вернуться в Эверсли, я больше не могу оставаться здесь и дня!

Она с пониманием взглянула на меня, что бывало очень редко.

— Мы уезжаем завтра же, — сказала она.

На следующий день мы отправились в Эверсли. Карлотта хмурилась и почти не разговаривала со мной. «Во всяком случае, — подумала я, — какое-то время она не будет с ним встречаться. Естественно, Харриет не приглашала его в Эйот Аббас, а я уж прослежу, чтобы в Эверсли он не появился».

Сначала мы заехали в Эйот Аббас, и меня очень опечалило, когда Карлотта сказала, что пока она побудет там, а в Эверсли приедет попозже. Я одна вернулась в наш замок.

Теперь мне придется рассказать матери о рождении Карлотты. Тайна уже была раскрыта, и я хотела, чтобы она услышала рассказ сначала от меня.

Увидев меня, мать встревожилась. Она сказала, что я не очень хорошо выгляжу: не засиживалась ли я в Лондоне допоздна? Я сказала ей, что я подвернула там ногу, и она решила позвать Салли Нулленс, чтобы та взглянула на нее.

Салли потыкала ногу, покачала головой и сказала, вот к чему приводят всякие поездки. Но, как ей кажется, с ногой все в порядке, и, чтобы успокоить ее и мать, я клятвенно пообещала, что не буду много ходить некоторое время.

Мать проводила меня в спальню, и это дало мне возможность остаться с ней наедине. Разговор я начала так, как и с Карлоттой.

— Я должна кое о чем с тобой поговорить! Она сразу взволновалась:

— В чем дело, моя дорогая? От ее нежного голоса на мои глаза навернулись слезы. Я поспешно смахнула их.

— Боюсь, это будет большим потрясением для тебя, — сказала я. — Мне было стыдно, что я храню все это от тебя в секрете, но я боялась признаться. Я боялась причинить тебе боль!

Она выглядела изумленной до глубины души:

— Моя дорогая, ты заболела? Прошу тебя, не тяни! Разве ты не видишь, что пугаешь меня?

— Нет, я не больна, но много лет назад со мной кое-что произошло: у меня родился ребенок! Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Карлотта — моя дочь! — быстро промолвила я и рассказала ей все: как я любила Джоселина, как мы хотели пожениться и как его забрали от меня.

— О, мое милое дитя! — воскликнула она. — Тебе следовало бы обратиться ко мне, это я должна была присматривать за тобой!

— Харриет предлагала это.

— Харриет! — В глазах ее мелькнула вспышка гнева. — Вмешалась Харриет! Я и ты тихонько уехали бы в какую-нибудь маленькую деревушку, на север, туда, где нас не знают! Харриет! Венеция! Как это похоже на нее!

— Я очень благодарна ей! Она мне так помогла, когда притворилась, будто Карлотта — ее ребенок!

— Сумасшествие, типичная мелодрама!

— Это лучше, чем отдавать ребенка приемной матери, как часто поступают в таких случаях!

— Я бы что-нибудь придумала, мы бы удочерили ее! Я бы сделала так, чтобы она вошла в нашу семью!

— Я знаю, ты бы помогла мне, но мне казалось, что лучше будет поступить иначе. Я рассказала все Карлотте, когда мы были в Лондоне.

— А Ли?

— Ли знает. Он знал об этом еще до того, как мы поженились: я рассказала ему.

— Слава Богу! А я расскажу твоему отцу.

— Сомневаюсь, что это будет интересно ему!

— Конечно же, его порадует это: Карлотта — его внучка!

— Он никогда не проявлял ко мне особого интереса.

— Он проявлял, просто по-своему!

— Тогда скажи ему, если хочешь. Какое облегчение, что ты все знаешь!

— Так вот почему Карлотте досталось это наследство! Это от семьи ее отца?

Я кивнула. Она взяла мою руку и нежно пожала.

— О, Присцилла, когда ты была маленькой, мы были так близки друг другу!

— Потому что мой отец отвергал меня. Да, просто не обращал внимания: я была девочкой, а ему нужен был мальчик, который был бы похож на него. Я всегда это знала, и это очень повлияло на меня. Я любила навещать Харриет, где Грегори всегда был ко мне так внимателен. Он часто показывал мне всякие картинки и рассказывал разные истории. Однажды я сказала ему: «Как бы мне хотелось, чтобы ты был моим отцом». А он ответил: «Тише, ты не должна так говорить!» Я спросила: «Почему? Ведь это правда, а мы должны говорить правду». И, как ты думаешь, что он ответил на это? «Ты не должна говорить ту правду, которая причиняет людям боль!» Тогда я сказала: «Моему отцу не будет больно, потому что он не хотел меня».

Она обняла меня.

— Я не знала, что он для тебя столько значит! — сказала она.

— Мне все равно.

— Не правда, моя милая доченька, он тебе совсем небезразличен! Тебе следовало обратиться к нам, когда ты попала в беду. О, если бы ты пришла ко мне!

— Мне показалось, что лучше довериться Харриет, и она сразу так заинтересовалась, и Грегори тоже. — Сказав это, я рассмеялась, может, немного истерично. — Кажется, тебя больше заботит, что я пошла к Харриет, чем то, что в пятнадцать лет я родила ребенка, у которого не было отца?

— Все хорошо, — успокаивающе произнесла она. — Теперь все прошло! Я рада, что ты сказала мне:

Карлотта — моя внучка, как и маленькая Дамарис! Не будет больше страхов и тайн. Мы должны позабыть беды и научиться быть счастливыми. Это очень беспокоило тебя и беспокоит до сих пор: я вижу это по твоему лицу!

Но как я могла поведать ей настоящую причину моего беспокойства? Смогу ли я когда-либо рассказать ей, что произошло, когда она в лихорадке лежала в одной из гостиниц Дорчестера?

Тем же вечером она все рассказала отцу. Он ничего не сказал мне, но я заметила, что он задумчиво поглядывает на меня, так, будто теперь увидел в другом свете. Я могла представить, что он сейчас думает, — его дочь, которую он едва замечал, оказалась женщиной и, может быть, унаследовала что-то от своего отца: когда она еще училась, у нее появился возлюбленный и она родила ребенка!

Я воображала, что теперь он будет проявлять ко мне больше внимания, чем прежде, но он чуждался меня, как всегда.

Наступило Рождество, и, как обычно, Харриет и Грегори с Бенджи и Карлоттой проводили этот праздник с нами. Мне очень хотелось снова увидеть Карлотту, и меня обидело до глубины души ее холодное приветствие. Она винила меня в том, что я не поняла ее любовного увлечения.

Дом был украшен в обычной манере — падуб, плющ и некоторые другие зеленые растения. Приехали музыканты, а Харриет поставила пьесу, в второй мы все принимали участие.

О Бомонте Гранвиле даже не упоминалось, и, если бы не холодность Карлотты по отношению ко мне, я бы могла подумать, что все забыто. Я заметила, что отец наблюдает за Карлоттой, легонько улыбаясь. Я думаю, он был горд, что у него такая красивая внучка.

Я очень скучала по Ли, который в этот раз отсутствовал слишком долго. Он все еще был на континенте, где наш король участвовал в разделе испанского наследства, тогда как Людовик XIV отчаянно пытался сохранить корону Испании для своего внука. Это дело было очень важно как для Англии, так и для Европы, и Вильгельм в Голландии держал свои войска в боевой готовности: Ли командовал одной ротой, Эдвин — другой. Мы не знали, когда разразится война, но пока они были вне опасности.

Я долго думала о своем замужестве. Оно никогда не было идеальным, но я любила Ли, а Ли любил меня, и я знала, что винить во всем надо меня одну. Я не могла забыть Бомонта Гранвиля. Часто, когда Ли обнимал меня, передо мной вставало насмешливое лицо этого человека, и мне казалось, будто тело моего возлюбленного мужа преображается в его тело. Бомонт Гранвиль не просто избил и унизил меня той ночью — он навеки оставил шрамы в моей душе. Это было той страшной ценой, которую я заплатила за жизнь отца.

Порой мне хотелось признаться Ли, объяснить ему мои чувства. Во мне не угасла страсть, как ему иногда казалось, просто я не могла забыть Гранвиля.

Я была уверена, что, если б только я смогла заставить себя сказать ему, он бы понял. Он бы помог мне преодолеть этот барьер, который я сама воздвигла между нами. Он был страстным человеком, и эти долгие разлуки были опасны. Ведь даже когда мы были вместе, наша связь была неполной и не приносила нам удовлетворения. Я опасалась, что в один прекрасный день он может отвернуться от меня. О, какую цену я заплатила за жизнь отца! А теперь… Карлотта!

Минуло Крещение. Мы, как всегда, сделали большой торт, а колечко в нем досталось Харриет, которая стала королевой той ночи, и она заставила нас разыгрывать всякие сценки под ее руководством. Я г тоской думала о том, как бы я наслаждалась этой ночью, если б со мной был Ли и если бы я никогда не встречалась с Бомонтом Гранвилем.

На следующий день после Крещения Карлотта исчезла. Я никогда не перестану благодарить Бога за то, что мы обнаружили ее отсутствие почти сразу после того, как она уехала. Эмили Филпотс пошла в ее комнату, чтобы забрать юбку, которую она вышивала для нее, и обнаружила, что Карлотты нет. Эмили обыскала весь дом и, к счастью, на лестнице столкнулась со мной.

— Я только что была в комнате у мисс Карлотты, — сказала она.

— Она еще спит?

— Нет, ее там нет! Интересно, где она может быть в такой ранний час?

Карлотта не любила вставать рано утром, поэтому мне показалось странным, что она уже поднялась. На завтрак мы спускались вниз, когда хотели, и сами брали из буфета все, что нужно, за исключением Харриет, которой приносили чашку с шоколадом прямо в постель. Я спустилась вниз в восемь, но Карлотты там не увидела!

Меня охватили мрачные предчувствия, и я решила подняться к ней в комнату. К моему облегчению, я увидела, что в кровати ночью спали, значит, она уехала рано утром.

Я вышла в сад. У «клумбы с привидениями» уже трудился Джаспер. Я остановилась, чтобы перекинуться с ним парой слов. Он сказал, что погода необычная, слишком уж тепло, а чтобы сохранить луковицы цветов, нужно немножко снега.

— И куда только мир катится? — печально покачал он головой.

— Ты имеешь в виду, что в январе нет снега?

— Испорченный это мир! — продолжал он. — Люди еще заплатят за свои грехи, всем воздается!

— Какие мрачные мысли! — ответила я. — Все мы не без греха, и даже за тобой, Джаспер, существует кое-что!

— Я служил Господу, как мог, — мрачно ответил он.

— А тебе не приходило в голову, что все остальные тоже так поступают? Вот только у нас с Богом могут быть разные понятия о праведности!

— Ты всегда любила извращать смысл слов: я помню тебя еще совсем маленькой.

— Что ж, Джаспер, мы такие, какими создал нас Господь, как, впрочем, ты и сам знаешь, и, если мы не нравимся ему такими, какие мы есть, что ж… ему не следовало создавать нас такими!

— Я не слушаю богохульств, мисс! Грешно прислушиваться к тому, что может оскорбить Господа! Кроме того, у меня слишком много работы: здесь такое осталось после той кареты! Мокро ведь и сыро, прямо борозды прошли по траве!

— И когда это было?

— Ну, не вчера. Тогда не было дождя, но вот ночью был настоящий ливень!

Я дошла с ним до конца дорожки и увидела следы кареты. Внезапно меня охватил ужас. Этим утром, совсем рано, сюда подъезжала карета! Но за кем? За Карлоттой?

Я кинулась к Харриет. Она спала, а рядом с ее постелью стояла пустая чашка из-под шоколада.

— Харриет! — крикнула я. — Харриет, проснись! Она открыла глаза и уставилась на меня.

— Ты не знаешь, где может быть Карлотта? — спросила я.

Она непонимающе мотнула головой и зевнула.

— Она уехала! — воскликнула я. — Этим утром сюда приезжала карета! Ты видела Карлотту? Что она тебе сказала? Что происходит? Я должна знать!

Она села на постели.

— Понятия не имею, где она может быть, — сказала она. — Я ничего не знаю!

Я не сомневалась в том, что она говорит правду. Я впала в отчаяние: Карлотта сбежала, и я догадывалась, с кем!

Я расспросила слуг: никто не видел, как она выходила. Элен сказала, что примерно в семь часов ей послышался шум кареты, но она была не уверена в этом.

Подтвердила мои опасения Амелия Гарстон. Когда я спросила ее, не видела ли она Карлотту, в глазах ее промелькнула искорка. Я догадалась, что Карлотта доверилась ей, и я заставила ее все рассказать мне, несмотря на слова, что она обещала не делать этого.

Карлотта сбежала! Рано утром за ней приехал Бомонт Гранвиль: у ворот ее поджидала его карета. Они направлялись в Лондон, где собирались пожениться!

Я думала, что мы не успеем. Я настояла на том, чтобы ехать немедленно. Мы — мой отец, Грегори и я — взяли самых быстрых лошадей. Я была рада тому, что отец поехал, потому что знала: он сможет справиться с Бомонтом Гранвилем! Грегори, который всегда был Карлотте как отец, я — ее мать и ее дед обладали кое-каким влиянием. Кроме того, мой отец вновь стал вхож во дворец, и его присутствие могло значительно помочь нам. Я сомневалась, что такой человек, как Бомонт Гранвиль, очень уж симпатичен королю.

Вскоре на горизонте показался Лондон. Это был туманный день, в воздухе висела морось: торчали лишь башни да шпили города. Расстояние показалось мне длиннее, чем оно было на самом деле, и я уже начала испытывать безысходное отчаяние, когда внезапно на нас обрушилось счастье: посреди дороги, меньше чем в миле от Лондона, стояла карета Гранвиля. Одно ее колесо провалилось в яму, и кучер отчаянно пытался вытащить его.

— Слава Богу, — вскричала я, — мы успели! Отец взял переговоры на себя и подошел к карете.

— Добрый день, сэр! — сказал он. — Что вы здесь делаете в такое хмурое утро? Попали в яму? И это справедливо: вы, сэр, не имели никакого права увозить эту молодую леди из ее дома!

В окошке кареты появилась Карлотта. Я увидела отчаяние, написанное на ее лице. Она вспыхнула и выкрикнула:

— Никто меня не увозил! Я уехала по своей воле!

— Но ты вернешься вместе с нами, пусть даже не но своей воле! — сказал отец.

Она сжала кулачки, но я видела, что она колеблется. Она всегда боялась моего отца, хотя он был гораздо мягче с ней, чем со мной. Их влекло друг к другу: она обладала необузданным, пылким и своевольным нравом, он был таким же.

Выглянул Бомонт Гранвиль, как всегда, вежливый и невозмутимый.

— Я мог бы объяснить… — начал было он.

— В этом нет нужды, — перебил его мой отец. — Мне все и так ясно!

— Мои намерения абсолютно честны! Я предложил руку и сердце, на что был дан положительный ответ!

— Вы должны были подождать! — выкрикнула я. — Таково было наше соглашение!

— Вы обращаетесь со мной, будто я еще из колыбели не вылезла, — сказала Карлотта.

— А ты так себя ведешь, — буркнул мой отец. — Давай, залезай на мою лошадь! В ближайшей таверне мы подыщем тебе что-нибудь.

— Но это было желание молодой леди… — снова заговорил Бомонт Гранвиль.

— Сэр, вы знаете, каково наказание за похищение детей?

— Я уже не ребенок! — закричала Карлотта.

— Ты еще не достигла совершеннолетия, а значит, находишься под родительской опекой! Я не шучу, я мог бы подать на вас в суд, сэр! У меня есть кое-какое влияние, и сейчас такие выходки совсем не поощряются!

Бомонт Гранвиль, казалось, смирился.

— Я останусь с тобой, Бо! — сказала Карлотта.

— Ты поедешь назад, в Эверсли, — возразил мой отец, — и хватит об этом!

Бомонт Гранвиль с сожалением посмотрел на карету.

— Нам не повезло! — сказал он Карлотте. — Не случись этого, мы бы сейчас уже были женаты, и тогда бы они ничего не смогли сделать!

Карлотта чуть не расплакалась, но я увидела, что мой отец подавил ее волю. Грегори не сказал ничего: в подобных случаях от его мягкости было мало пользы.

Бомонт Гранвиль пожал плечами и обратился к отцу:

— Прошу прощения, сэр, что причинил вам неудобства, но вы-то знаете, что это значит — любить!

Он повернулся к Карлотте. Она подошла и встала рядом с ним. Я почувствовала страх, меня вновь охватили ужасные воспоминания. Гранвиль что-то прошептал ей на ухо, и она покраснела. Он взял ее руку и поцеловал, потом она подошла к моему отцу.

Мы тронулись. Карлотта сидела на огромном черном коне отца. Бомонт Гранвиль стоял у обочины дороги, со злостью наблюдая за бесплодными попытками кучера вытащить карету из грязи.