Намного лучшие результаты, как не без скрытой гордости позже признавал Хью, были получены в связи с производством им газообразного хлора, поскольку в результате достаточно произвольного комбинирования требуемых компонентов ему удалось парализовать своего старика на целых пять минут! Хотя в целом он все равно оставался разочарован. Такое же состояние духа впоследствии оказалось характерным и для его занятий криминологией. Его гораздо больше привлекала практическая сторона работы детектива, которая столь красочно и по-настоящему заманчиво описывалась в детективных романах его любимого автора сэра Генри Моргана.

Хью слегка нахмурился. Все происходящее ему что-то напоминало. Ведь книги Моргана, кажется, публиковались издательством «Стэндиш и Берк», не так ли? Надо будет при первой же возможности поинтересоваться у полковника, кто такой этот Генри Морган и что он собой представляет. Во всяком случае, анонсируя его книги, об авторе писали с почтением: «…за ним кроется личность, прекрасно известная в мире международной политики и литературы, личность, которая обратила свою безусловную гениальность и глубочайшие познания в области полицейских расследований на благо написания литературы с большой буквы». Молодой Донован представлял себе человека с демонической внешностью, в строгом вечернем костюме, с густыми, пышными усами и проницательными, всевидящими глазами, человека, который всегда срывает злобные планы международных преступников украсть схему новейшего электромагнитного пулемета с целью заставить мир содрогнуться и выплатить колоссальную сумму за собственное спасение от грядущего чудовищного кошмара…

Но сейчас, когда они все вместе сидели за одним обеденным столиком, он не осмеливался задать столь интересующий его вопрос полковнику Стэндишу по двум вполне очевидным причинам: во-первых, потому, что полковник выглядел слишком озабоченным и даже расстроенным, а во-вторых, ему совсем, ну совсем не хотелось привлекать к этому внимание своего драгоценного папаши, епископа Мэплхемского, который к тому же в данный момент был полностью занят обсуждением чего-то, видимо, очень интересного с доктором Феллом.

Из Лондона они выехали на машине полковника практически сразу же после обеда. По дороге епископ настойчиво продолжал рассказывать всем, как какие-то досадные обстоятельства привели к неправильному восприятию его усилий. Он охотно признавал, что его самого ввели в заблуждение, заставив поверить, будто горничная Хильда Доффит — та самая знаменитая воровка Пикадилли Джейн, в результате чего ему помимо собственной воли пришлось оказаться в целом ряде двусмысленных ситуаций. Затем, когда в тот вечер ему на самом деле довелось собственными глазами увидеть Луиса Спинелли, его естественное поведение было совершенно неверно истолковано полковником Стэндишем из-за чьей-то идиотской шутки о сознательном и злонамеренном розыгрыше преподобного викария Джорджа Примли!

Впрочем, этот «сознательный розыгрыш», надо признаться, вызвал искренний интерес и даже одобрение Хью Донована-младшего, которому тут же очень захотелось лично увидеть того, кто догадался столь остроумно использовать загадочное явление полтергейста, чтобы объяснить этим необходимость запустить чернильницей в викария. Хотя в каком-то смысле было похоже, что полковник Стэндиш сам еще до конца не уверен и, скорее всего, сомневается в истинных причинах столь необычного поведения епископа…

Они довольно удачно и, главное, быстро миновали пригород и уже около четырех часов свернули на проселок в сторону деревни с довольно странным названием Восьмой Мост, что, собственно, нередко встречается в сельской местности. История, старинные предания, воспоминания, желание сохранить традицию… Погода стояла жаркая и сухая. Проселочная дорога шла через казавшиеся непрерывными спуски и подъемы, красиво обрамленные густыми кленовыми деревьями. Оттуда все время неожиданно вылетало множество пчел и мух, которые упрямо бились о лобовое стекло, что почему-то приводило сидевшего за рулем полковника Стэндиша в самое настоящее бешенство.

Потом на западной стороне горизонта равнодушному взору Донована-младшего предстали красные крыши пригорода промышленного Бристоля. Впрочем, они выглядели лишь неизбежными элементами аграрной местности, где все равно преобладали казавшиеся вековыми соломенные крыши, живописные долины, рощицы, пастбища, каменистые холмы и неожиданные ручьи. И, как всегда, оказавшись на милой взору настоящей сельской территории, Донован сразу же начал чувствовать себя намного лучше. Он стал более естественно и глубоко дышать, даже снял шляпу, позволив солнцу и свежему деревенскому воздуху поласкать его волосы.

С известной долей сочувствия он вспомнил жителей Нью-Йорка. Какими же настоящими ослами могут быть люди! Это же надо — запереть себя в ограниченном, душном пространстве городской квартиры, где тебя каждый вечер бьет по ушам несносный шум вечеринок с каждого этажа, где днем и ночью орут соседские дети, а ты все слышишь, но ничего не можешь с этим поделать! Ну как же, скажите на милость, там жить нормальному человеку? Перед мысленным взором Донована встали лица его несчастных друзей, он представил себе, как они, шатаясь от усталости и неосознанного раздражения, мрачно входят и выходят из переполненных магазинов, бросают десятицентовые монетки в прорези автоматов и дергают за рычаги только для того, чтобы взять из металлического углубления очередную порцию никому не нужного барахла. Сегодня вечером, например, один из его приятелей-барменов наверняка будет внимательнейшим образом, будто он производит важнейший научный опыт, отмерять капли джина, смешивая его с водой в пузатом стеклянном сосуде. А посетители с жадностью людей, умирающих от дикой жажды, станут нетерпеливо ждать, когда же он закончит свое действо и начнет раздавать им это отвратительное, просто чудовищное пойло! После чего они, забыв об ужине, займутся любовью с чьей-нибудь женой или девушкой, в результате чего передерутся. Печально, все это очень печально…

В то время как он… Как раз в это время епископ стал что-то говорить об известнейшем в свое время теологе и философе Фоме Аквинском, позднее причисленном к лику святых. Сын почтительно (вроде бы даже с большим интересом) смотрел на него, но при этом…

Нет, хватит, нездоровому образу жизни давно пора положить конец, думал Хью. Теперь он будет вставать рано-рано утром… вместе с дроздами, когда те только начинают свой обычный утренний гомон за окнами дома среди деревьев, будет совершать долгие-предолгие, утомительные прогулки пешком еще до завтрака, будет регулярно посещать церковное кладбище, старательно выяснять значение всех-всех надписей на надгробиях, будет долго и старательно размышлять над тем, ради чего они жили и, возможно, отдали свои бесценные жизни, почему у большинства из них практически наверняка никогда не было желания завалиться в ближайшую пивнушку, нарезаться там до чертиков, ну а потом, потом…

Он также твердо намерен внимательно выслушивать философию жизни простодушных сельских жителей, которые так любят рассказывать «пишущей братии» местные легенды, поверья и тому подобные поучительные истории. «Да, да, точно, точно, это случилось лет двадцать тому назад, — уже слышались ему слова седобородого сельского мудреца. — Как сейчас помню. Это случилось как раз во время Великого поста, когда бедняга Салли Феверли утопилась в самом устье нашей реки, причем сделала это специально при свете луны…» Господи, как же хорошо! Просто прекрасно! Хью живо представил себе, как, опираясь на трость, он внимательно и с полным пониманием слушает очередную назидательную историю, задумчиво глядит в неторопливо текущие мимо воды реки и размышляет о бесконечной и, к сожалению, неисправимой глупости тех, кто предпочитает пить мерзкую алкогольную смесь в грязных городских забегаловках, а затем совращать подвернувшихся им под пьяную руку бедных девушек, у которых потом не остается иного выхода, кроме как утопиться в ближайшем водоеме… Молодой Донован уже почти ввел самого себя в состояние близкое к тому, что в психологии называется «трансом добродетели», когда его грезы наяву вдруг перебил приветственный оклик с обочины дороги.

— Эй, эй, привет… приветствую вас! — громко прокричал чей-то голос.

Их машина, замедлив скорость, уже проехала через небольшое скопление домиков и домов, самым большим из которых было белое каменное здание местной таверны под обычным для таких мест названием — «Бык». Слева от нее высился холм, а справа стояла церквушка с низенькой башней — миниатюрное воспоминание великого века, — цветами вокруг и надгробными камнями почти у самого крыльца. На гребне холма дорога приблизительно четверть мили шла прямо, а затем делала полукольцо вокруг большого природного парка, в самом центре которого можно было видеть приземистое каменное здание — его восточные окна тускло освещали лучи заходящего солнца…

Но эти странные приветственные крики доносились совсем не оттуда. Нет, на противоположной стороне дороги, сразу же за вершиной холма, стояло невысокое деревянное строение с табличкой на фронтоне, крупными буквами гласящей «Дом похмелья», и живой изгородью высотой со взрослого человека. Вот на железные ворота этой живой изгороди и опирался какой-то человек, громко что-то кричавший им и призывно машущий своей дымящейся в руке трубкой…

Донован заметил, что его отец осуждающе стиснул зубы, а вот полковник Стэндиш, наоборот, издал короткий возглас — непонятно, то ли удовольствия, то ли облегчения — и тут же свернул к этим воротам. Доброжелательная фигура, явно обращавшаяся именно к ним, оказалась довольно молодым, худощавого вида человеком (не намного старше самого Донована-младшего) с продолговатым лицом, квадратной челюстью, веселым, ироничным взглядом приятных светло-серых глаз и очками в массивной черепаховой оправе, казалось будто «насаженными» на самый кончик длиннющего носа. Одет он был в кричащий пиджак, испачканные серые брюки и раскрытую на шее военного типа рубашку цвета хаки. Одной рукой мужчина выбивал о стойку железных ворот пепел из своей еще слегка дымящейся трубки, а в другой держал бокал. В нем было налито что-то янтарно-коричневое, весьма напоминавшее коктейль. И не просто коктейль, а крепкий коктейль.

Полковник остановил машину прямо около этого человека.

— Только не повторяйте это ваше чертово «привет… приветствую вас»! Мы спешим и, к сожалению, не можем задерживаться. Давайте короче: чего вы хотите?

— Да нет же, нет, заходите, заходите, пожалуйста, — не обращая ни малейшего внимания на довольно решительный отказ и сопровождая свои слова красноречивым гостеприимным жестом, пригласил их опирающийся на ворота человек. — Заходите, заходите, выпейте с нами по коктейлю. Отдохните немного. Сейчас для этого, конечно же, еще чуть рановато, но все равно, почему бы и нет? Вас никто здесь не осудит, поверьте… Кроме того, у меня есть для вас новости. — Он повернул голову и громко крикнул через плечо: — Маделайн!

При виде янтарно-коричневого содержимого его бокала ощущения Донована-младшего немедленно претерпели резкое и весьма существенное изменение. На лужайке, прямо за живой изгородью, виднелся широкий пляжный зонтик, словно гигантский гриб, нависший над столиком, на котором стояли предметы, почему-то живо напомнившие ему о Нью-Йорке. И если только его глаза ему не врали, на стенке великолепного никелированного коктейль-шейкера проступали отчетливые бледные следы от льда и влаги… Хью немедленно охватило чувство невыносимой ностальгии. Ведь если ему не изменяет память, в холодной, чопорной Англии, особенно в ее сельскохозяйственной части, лед практически никогда не употреблялся. Во всяком случае, для крепких спиртных напитков…

Услышав громкий зов молодого человека, из-под шляпки пляжного зонтика почти моментально показалась девушка, которая тут же лучезарно и благожелательно всем улыбнулась.

Вскочив с шезлонга, она торопливо зашагала к железным воротам. Темноглазая, с быстрыми, но уверенными движениями, девушка была одета в легкие восточные шаровары и короткую шелковую кофточку с яркими цветочными аппликациями. Подойдя, она облокотилась на решетку, окинула всех приятным, добрым взглядом, высоко подняла, будто от самого искреннего удовольствия, красивые изогнутые брови и мелодичным голосом произнесла:

— Добрый вечер.

При виде легких женских шаровар полковник Стэндиш слегка закашлялся, бросил вопросительный взгляд на епископа и торопливо сказал:

— Э-э-э… полагаю, здесь еще не все знакомы друг с другом… Хм… Тогда позвольте представить. Итак, это доктор Фелл, крупнейший в Британии специалист по детективным историям. Случайно узнал, что про него тут много говорят, ну и решил лично приехать. Прямо из Скотленд-Ярда… Это мистер Хью Донован, сын его преподобия епископа Мэплхемского, ну а это, — с очевидной гордостью произнес он, — это, позвольте вам представить, Генри Морган, писатель. И его супруга, миссис Морган.

Едва дождавшись окончания процедуры взаимного представления, многозначительного хмыканья и кивков, Хью Донован, уже не скрывая нетерпения, громко поинтересовался:

— Простите, вы действительно писатель Генри Морган? Тот самый Генри Морган?

Морган, загадочно усмехнувшись, почесал мочку уха. Затем почему-то довольно смущенным тоном объяснил:

— Вот этого я больше всего и боялся… Боже мой, проиграть Маделайн еще один шиллинг, целый шиллинг! Видите ли, у нас с ней давно заключено постоянное пари: если этот вопрос задают, глядя прямо на меня, я плачу ей шиллинг. Если же глядят не на меня, а на нее и говорят что-то вроде «Ах, старина Генри Морган, ну как же, как же, кто же его не знает…», то тогда выигрываю я. К моему превеликому удовольствию. Однако все дело в том, что…

— Ура! — радостно воскликнув, перебила его Маделайн. — Я выиграла, выиграла! Ура!… Тебе платить! — Она остановила взгляд на докторе Фелле: — А знаете, вы мне нравитесь, доктор. — Затем, неторопливо переведя глаза на молодого Донована, таким же искренним, но ничего не означающим тоном добавила: — И вы тоже.

Практически беззвучно хихикавший при виде всего этого доктор Фелл, который спокойно сидел на заднем сиденье машины, в знак искреннего приветствия и признательности чуть приподнял вверх свою трость:

— Благодарю вас, дитя мое, благодарю. Мне это очень, очень приятно. Равно как и познакомиться с вами. Видите ли…

— Секунду, ради бога, одну секундочку! — перебил его молодой Донован. Впрочем, с вполне допустимой вежливой грубостью. — Вы ведь тот самый Морган, который написал тот самый известнейший детективный роман «Джон Зед», не так ли?

— М-м-м…

— Еще раз, простите, ради бога, простите, сэр, — не удержался Хью Донован, несмотря даже на суровый предостерегающий взгляд своего строгого отца, и ткнул пальцем в бокал, который по-прежнему держал в руке Морган. — Скажите, это у вас мартини?

Писатель заметно оживился:

— Да, да, конечно же! И еще какой! Вы совершенно правы, сэр… Не хотите ли отведать?

— Хью! — вмешался епископ, причем таким властным, профессиональным голосом, который мог бы усмирить любого, абсолютно любого мятежника. — Простите, мистер Морган, но нам совершенно не хотелось бы отнимать у вас драгоценное время. Кроме того, поверьте, у нас тоже есть куда более важные дела, которые нам никак не хотелось бы откладывать, так сказать, на потом. — Он чуть пожевал губами, сдвинул вместе густые брови. — Надеюсь, мой друг, вы меня вполне правильно поймете, если, прежде чем удалиться, я замечу, что, когда имеешь дело с фактом смерти, ваше искреннее приглашение, еще раз простите, «развлечься» может показаться несколько неуместным… Заводите машину, Стэндиш!

— Вы меня тоже простите, сэр, — отозвался Морган, робко глядя на него поверх массивных очков в роговой оправе. — То есть «простите» в самом прямом смысле слова. Мне никогда даже в голову не пришло бы пытаться задержать вас. Тем более если речь идет о трупе… Все, что я хотел сказать вам, — это…

— Не обращайте на него внимания, ваше преподобие, — перебила мужа Маделайн. — Пожалуйста, не надо… Более того, вы можете кататься по нашим перилам сколько угодно. Причем никому даже не придет в голову осудить вас за это! Только так. Более того, я сделаю так, чтобы там внизу, под лестницей, всегда была мягкая подушка, на которую вы сможете приземляться, правда же здорово? Хотя… — Она окинула его внушительную фигуру внимательным и при этом достаточно выразительным взглядом. — Хотя, полагаю, лично вам подушка, скорее всего, не очень-то и понадобится.

— Ангел мой, — недовольно поморщившись, заметил Генри Морган. — Будь другом, закрой, пожалуйста, свой очаровательный ротик и постарайся хоть какое-то время, выражаясь по-нашему, не выступать. Вообще-то лично я хотел сказать только то, что…

Маделайн издала громкий булькающий звук. Как будто прополаскивала вдруг сильно заболевшее горло.

— Но ведь, дорогой, подушка на самом деле, скорее всего, не понадобится! — мило возразила она, непринужденно раскачиваясь на створке ворот. — Более того, в отличие от тебя я ведь не собираюсь подложить его преподобию самую настоящую свинью в виде вазы с золотой рыбкой вместо подушки. Помимо всего прочего, это было бы самым настоящим свинством, иначе просто не назовешь.

— Господи ты мой праведный! — покачав головой, печально заметил ее муж. — Насколько же все это совсем не то, совсем не имеет ни малейшего отношения к делу… Ее послушать, так будто в своей поистине бесконечной щедрости природа вдруг взяла да и наградила его преподобие настолько широким и мощным задом, что он сможет падать на него, скатываясь по перилам всей нашей старушки Англии! Вот так. Ни больше, ни меньше… — Морган внимательно посмотрел на полковника Стэндиша, и его лицо вдруг заметно опечалилось. Он нервным движением пальца поправил сползшие на самый кончик носа очки. — Послушайте, сэр… Мы не… э-э-э… Епископ, конечно же, совершенно прав. Все это не более чем шутка. Может быть, далеко не самая умная, но все равно шутка. И тем не менее… Но ведь старина Деппинг на самом деле был чем-то вроде колючки в ж… Простите великодушно за не совсем удачное сравнение, только разве это не так?

Полковник Стэндиш раздраженно постучал костяшками пальцев по рулевому колесу.

— Ну, знаете ли… — протестующим тоном начал было он, однако Генри Морган на удивление странным, бесцветным голосом перебил его:

— Да, знаю, знаю… Конечно же знаю, сэр, что это совсем не мое дело. Но… но ведь я только хотел сообщить вам, естественно, когда вы здесь объявитесь, что еще до того, как инспектор Мерч ушел перекусить, он разрешил мне вместе с ним осмотреть ваш гостевой домик, ну и мы нашли там несколько весьма интересных вещей…

— Молодой человек, не затруднитесь ли вы нам объяснить, на основании каких именно полномочий вы проделали все это? — нахмурившись, будто его ужалили, спросил епископ.

— Каких именно полномочий? Ну, наверное, точно таких же, как и у вас, сэр. К тому же и смотреть-то там было особенно нечего. Хотя пистолет мы все-таки нашли, сэр. Это, скорее всего, и есть тот самый пистолет, который вы ищете. Или хотите искать… Медицинское вскрытие еще пока не производилось, однако, по словам доктора, пуля, похоже, была 38-го калибра, выпущенная из револьвера «смит-и-вессон». Рано или поздно вы его найдете, нет сомнений… Скорее всего, в правом верхнем ящике письменного стола мистера Деппинга… Извините, покойного мистера Деппинга.

— Вон даже как? — неуверенно произнес молодой Донован. — Прямо-таки в правом верхнем ящике письменного стола покойного мистера Деппинга? Что вы хотите этим сказать? Что, черт побери, здесь происходит? Может, вы все-таки соизволите объяснить нам?

— Объяснить что? Что это револьвер покойного Деппинга, сэр? — спокойно отреагировал Морган. — По-моему, именно это я только что и сделал. А нашли мы его, хотите верьте, хотите нет, прямо-таки в правом верхнем ящике письменного стола покойного мистера Деппинга.

Заметив, что по-прежнему держит в руке бокал с коктейлем, он неторопливо допил его до дна, поставил на верхнюю перекладину железных ворот, засунул освободившиеся руки глубоко в карманы красно-белого пиджака и постарался принять вид задумчивой значимости, что, впрочем, оказалось для него делом совсем нелегким.

Хью Донован впервые обратил внимание на очевидную возбудимость его натуры. Даже мысленно представил себе, как Генри Морган нервно шагает по просторному холлу с наполовину выпитым бокалом виски в одной руке и, то и дело поправляя сползающие на самый кончик носа очки указательным пальцем другой, с азартом объясняет очередную теорию своей сияющей от радости жене…

— Это был его револьвер, сэр. Никаких сомнений. Не говоря уж о серебряной табличке с его именем на рукоятке. И официальной лицензии на пользование данным огнестрельным оружием, лежавшей в том же самом ящике. Причем совсем недавно из этого револьвера было произведено два выстрела, сэр.

Доктор Фелл вдруг резко наклонился вперед.

— Два выстрела? Вы сказали — два выстрела? — переспросил он. — Но ведь, насколько нам известно, выстрел был всего один! Где же тогда вторая пуля?

— В этом-то все и дело, сэр. Ее так и не нашли. Мы с Мерчем оба готовы поклясться на Библии, что в комнате ее нет. Кроме того…

— Боюсь, мы напрасно тратим бесценное время, — властно вмешался в их беседу епископ. — Ведь всю эту информацию без каких-либо проблем можно получить у самого инспектора Мерча. Так чего же мы ждем? Поехали, Стэндиш, трогайте, трогайте!

«Отец, конечно, никогда не отличался ни особой учтивостью, ни хорошими светскими манерами, — слегка поморщившись, подумал Донован-младший, — но на этот раз его, скорее всего, просто достали эти бесконечные намеки на катание на перилах. Тем более, что Маделайн, похоже, собиралась продолжить свою чертову тему о подушках». Доктор Фелл, сердито пробурчав что-то, по счастью маловнятное, остановил на епископе пристальный возмущенный взгляд, однако полковник Стэндиш не посмел ослушаться приказа его преподобия и уже завел мотор машины…

— Ну ладно, надо так надо, — вполне доброжелательно заметил Морган. И, обращаясь уже лично к Доновану-старшему, продолжил: — В таком случае постарайтесь освободиться как можно скорее и сразу же возвращайтесь сюда. Отведать нашего знаменитого мартини. Не пожалеете, уверяю вас. — Он слегка усмехнулся, глядя, как полковник аккуратно разворачивает машину, затем облокотился на створку ворот и перевел взгляд на епископа. Пристальный взгляд своего любимого героя — старого мудрого Джона Зеда! — А знаете, ваше преподобие, сам не знаю почему, но я попробую дать вам одну подсказку. Надеюсь, она вам очень поможет. Ищите металлический крючок для застегивания обуви…

Когда машина набрала скорость, полковник Стэндиш позволил себе удивленно выпучить глаза:

— Металлический крючок для застегивания обуви? Он так и сказал? Но какое, черт побери, отношение может иметь ко всему этому крючок для застегивания обуви?

— Какое отношение? Да никакого! — Епископ досадливо махнул рукой. — Вообще, черт возьми, никакого! Очередная белиберда изображающего из себя бог знает что молодого бездельника… Который к тому же ни черта не смыслит в криминологии!

— Но послушайте, — попробовал мягко возразить полковник, любимым детективным чтивом которого как раз и была знаменитая серия Моргана о Джоне Зеде, называвшаяся «Убийство на мешке с шерстью». — Кроме того, что он весьма популярен, ну и всего прочего, его очень любит моя жена. А мне ее мнение отнюдь не безразлично…

Доктор Фелл, не отводивший глаз от медленно удалявшегося дома, с трудом подавил смешок и сонно, будто ни к кому специально не обращаясь, заметил:

— А знаете, ваше преподобие, боюсь, вы оказались в весьма неудобном положении. Ведь все вокруг только и говорят о… странностях вашего поведения. Хм… Так вот, я бы на вашем месте вел бы себя поосторожнее. Намного осторожнее. Ведь случись с вами еще какая-нибудь оказия…

— Простите, сэр, но мне не совсем понятно…

— Что ж тут непонятного, уважаемый? Мне кажется, я выразился предельно ясно. Случись с вами еще какая-нибудь, с позволения сказать, оказия, и мы с полковником будем вынуждены применить против вас определенные ограничительные меры. В частности, отстранить вас от расследования этого дела. Кроме того, слухи об этом могут просочиться в прессу! — Красное лицо доктора Фелла побагровело, глаза широко открылись. — Прислушайтесь к доброму совету, ваше преподобие, и, ради всего святого, будьте предельно осторожны. Постарайтесь никого никогда не перебивать, внимательно слушайте все, что вам хотят сказать, не отметайте ничего, что вам, повторяю, лично вам по тем или иным причинам представляется не стоящим внимания. Вашего внимания!

Доктором Феллом, казалось, овладела некая навязчивая идея, которая не отпускала его, даже когда машина уже проезжала через ворота поместья «Гранже», где тучный полицейский сержант не без труда сдерживал кучку любопытных зевак.

— Давайте сделаем так, — предложил всем полковник Стэндиш. — Я высажу вас здесь, а сам подъеду к дому и предупрежу всех о нашем приезде. Заодно пусть достанут и отнесут внутрь наш багаж. Вы же идите прямо в гостевой домик и начинайте осмотр. Встретимся там чуть позже. Епископ прекрасно знает, что где находится, и с удовольствием все вам покажет. Договорились? Тогда до скорой встречи!

Его преподобие согласился немедленно и с явным удовольствием. И тут же требовательным тоном поинтересовался у сержанта, не трогал ли кто-либо здесь чего-нибудь руками. Пусть даже случайно. Затем горделиво осмотрелся, глубоко вдохнул воздух — совсем как знаменитый, нет, очень знаменитый охотник, уверенно идущий по горячему следу, — и неторопливо направился по лужайке к гостевому домику. Остальные без каких-либо возражений последовали за ним.

Гостевой домик находился на южной окраине парка, посреди небольшой, но довольно густой рощицы, что придавало ему слегка заброшенный и по-своему даже зловещий вид. А прямо за ним рос громадный дуб… И хотя сам жилой комплекс изначально задумывался, скорее всего, как довольно простое и совершенно непритязательное архитектурное творение, местные гении с завидным постоянством внесли в него свои соображения, прямым и самым наглядным результатом чего стала чудовищная смесь всех мыслимых и немыслимых стилей, «взглядов», настроений… Хотя при этом все окна здания — даже чердачные — были надежно защищены выпуклой железной решеткой во французском стиле.

В самой середине дома вдоль ограждения верхнего балкона на западной стороне Донован ясно увидел квадрат все еще слегка приоткрытой стеклянной двери, через которую, очевидно, и скрылся тот самый, пока еще неизвестный убийца. Сначала на балкон нижнего этажа, а уж оттуда…

Епископ деловито вышагивал впереди группы по краснокирпичной дорожке, которая у самого дома раздваивалась и шла вокруг него. Вдруг он резко остановился, и всего метрах в двадцати, справа от дорожки они увидели фигуру какого-то человека, стоящего на коленях и внимательно вглядывающегося во что-то на земле. Чуть не воскликнув торжествующее «Ага!», епископ торопливо подошел к нему.

— Но это же мои туфли! — протестующе воскликнул человек, резко подняв голову. — Смотрите! Вы только посмотрите! Это же, черт побери, след моих собственных туфель!