Глава 6

Лицо Галана я видел как сквозь туман. Я слышал вздох, вырвавшийся у Шомона, и видел, как он одним прыжком очутился в кругу света, отбрасываемого камином, — но он казался мне бесплотным призраком, потому что перед глазами у меня стоял тот выложенный каменными плитами проход за музеем. В левом его конце я видел солидную дверь без ручки, в правом, выходившем на улицу, — приоткрытую дверь с пружинным замком. Я вспомнил выключатель на стене, с помощью которого можно было зажечь приглушенный свет, и черную маску с оторванной резинкой, валявшуюся подле кровавых пятен…

Откуда-то издалека, словно эхо, отдававшееся от стен этого коридора, доносился до меня учтивый голос Галана:

— Я могу представить доказательства, что никоим образом не связан с клубом, о котором вы говорите. А если я и принадлежу к нему — что из этого? В клубе масса членов. Мне нетрудно будет доказать, что сегодня вечером я к нему и не приближался…

— Да знаете ли вы, что это значит? — вскричал Шомон; его била дрожь.

— Сядьте, капитан! — резким тоном прервал его Бенколин и пододвинулся ближе, как будто опасаясь, что Шомон что-нибудь выкинет.

— Но… если это правда… Боже мой! Вы же в самом деле безумец! Он прав! Вы сошли с ума! Этого не может быть. Это… — В отчаянии озираясь вокруг, Шомон перехватил взгляд Бенколина и как загипнотизированный опустился на стул. Мне померещилось, что он одет сейчас в свою военную форму с кобурой на боку — этот растерянный солдат с запавшими глазами, сидящий на дурацком позолоченном стуле посреди этой с бессмысленной роскошью обставленной комнаты…

Длительное молчание. Одетта Дюшен, Клодин Мартель, Клуб Цветных масок…

— Позвольте мне рассказать еще немного о том, что мне известно, господин Галан, — снова заговорил Бенколин. — Свои замечания вы выскажете нам потом. Как я уже говорил, клуб принадлежит некой даме, которая ведет в нем все дела; ее имя не имеет значения, поскольку, по всей вероятности, оно вымышленное. Далее, контакты с высшим светом — то есть привлечение в клуб новых членов — осуществляет также женщина. Мы пока не знаем имени этой дамы, но ясно, что она принадлежит к высшему свету и предлагает вступить в клуб только тем, кому можно доверять и кто наверняка заинтересуется ее предложением… Но хватит об этом. Итак, заведение у вас роскошное, но весьма уязвимое и небезопасное: ведь стоит родственникам кого-нибудь из членов клуба что-то заподозрить — и вам конец. Думаю, у вас там полно охранников на случай неприятностей. Ведь если в клубе случится какая-нибудь история, подробности которой тут же раздуют газеты, ваши гости побоятся впредь посещать его — и вы банкрот!

Твердой рукой Галан вынул портсигар.

— Будучи не более чем членом клуба, — сказал он, — я, конечно, не могу во всем этом разобраться. Тем не менее, насколько я понял из ваших слов, убийство было совершено в проходе за дверями заведения. В таком случае клуб может и не иметь к этому отношения!

— Увы, он имеет. Дело в том, видите ли, что этот проход представляет собой на самом деле продолжение клубных помещений. От улицы его отделяет дверь со специальным замком, который всегда заперт. У членов клуба имеется особый ключ к этой двери. Серебряный ключик с выбитым на нем именем владельца. Следовательно… — Бенколин пожал плечами.

— Понимаю. — Галан, все такой же невозмутимый, закурил и задул спичку, явно любуясь собственным хладнокровием. — В таком случае, очевидно, газеты получат полную информацию как о происшествии, так и о самом клубе.

— Газеты не получат ничего.

— Простите?…

— Я сказал, — с очевидным удовольствием повторил Бенколин, — что репортеры ничего не узнают. Собственно, это я и хотел вам сообщить.

После долгой паузы Галан пробормотал:

— Я не понимаю вас, сударь. Именно поэтому я вами восхищаюсь.

— Ни слова о случившемся не проникнет в газеты. Клуб будет функционировать, как и прежде. Вы ни единым словом не намекнете своим знакомым о случившемся сегодня ночью… У вашего заведения есть еще одна интересная особенность. «Цветные маски» не просто пустые слова: мне известно, что их окраска служит своеобразным условным знаком. Те, у кого нет сердечного друга и кто разыскивает себе кого-нибудь по душе, носят черные маски. Ищущие встречи с конкретным лицом надевают зеленые. Наконец, те, кто явился на условленное свидание с определенной особой и ни с кем другим разговаривать не намерен, предупреждают об этом остальных с помощью маски алого цвета. Маска, которую нашли сегодня ночью в проходе, была черной. Кстати, вы не ответили на мой вопрос — что вы знаете об убийстве?

К этому времени Галан полностью овладел собой; от его напряженности не осталось и следа. Медленно выпуская дым из ноздрей, он откинулся на спинку стула и устремил на Бенколина насмешливый взор.

— Послушайте, я ничего о нем не знаю. Вы говорите, в клубе было совершено преступление? Это печально. Даже трагично. Но я не знаю даже, кто был убит, тем более — как и почему. Может быть, вы мне расскажете?

— Вы знакомы с мадемуазель Клодин Мартель?

Галан нахмурился, глядя на свою сигарету, потом, вздрогнув, поднял глаза. Я готов был поклясться, что смогу различить, когда этот человек лжет, а когда с помощью нехитрой уловки уходит от ответа. Но теперь я терялся — он казался искренне удивленным.

— Да, и что? — сказал он наконец. — Странно, что вы спрашиваете. Это очень хорошая семья. Мы знакомы, правда, не слишком близко… Клодин Мартель — член клуба? — Он фыркнул. — Ну и ну!

— Это ложь, — быстро и холодно произнес Шомон. — А скажите, насчет мадемуазель Дюшен…

Я слышал, как Бенколин выругался себе под нос. Вслух он попросил:

— Капитан, сделайте мне одолжение, не вмешивайтесь!

— Дюшен? — повторил Галан. — Дюшен?… Нет, не помню. Такая распространенная фамилия… А что с ней?

— Мы ею не занимаемся… Давайте продолжим с мадемуазель Мартель, — нетерпеливо проговорил Бенколин. — Ее нашли сегодня ночью заколотой в спину в музее восковых фигур, дверь которого выходит в тот же проход.

— В музее восковых фигур?! Ах да, я знаю, что вы имеете в виду… Это ужасно! Но мне показалось, вы сказали, что она была убита в коридоре?

— Именно так. Потом труп перенесли через открытую дверь в музей.

— Но зачем?

Бенколин пожал плечами. Глаза его блестели: он определенно получал удовольствие от этого разговора. У этих двоих был свой неуловимый для постороннего наблюдателя способ общения, так что можно было представить, что Галан услышал не произнесенные вслух слова Бенколина: «Ну, уж это мы выясним». Вслух детектив задал вопрос:

— Вы знакомы с господином Августином или его дочерью?

— Августином?… Нет. Никогда не слышал… Или… ну да, конечно! Это хозяин музея восковых фигур. Нет, сударь, я никогда не имел удовольствия…

В камине с треском рухнуло полусгоревшее полено, и сноп искр желтыми отблесками отразился на лице Галана. Он воплощал собою заботливое участие — идеальный свидетель, тщательно подбирающий слова своих показаний. За этой маской скрывалось жало издевки. Теперь, когда дело свелось к обычной пикировке, он почувствовал себя вне опасности. Однако неожиданный смех Бенколина нарушил его безмятежность.

— Да ладно вам! — сказал детектив. — Поразмыслите, господин Галан! Может, все же передумаете?

— Что вы имеете в виду?

— Да так, пустяк. Информация, которую я вам только что изложил, — это не моя заслуга. Я получил ее уже давно от нашей агентуры. Но когда я сегодня ночью побывал в музее восковых фигур, мне стали очевидны некоторые факты… — Бенколин так внимательно изучал свою ладонь, словно эти факты были изложены на ней. Поморщившись, он продолжал: — Как мы знаем, вход с улицы закрывается на секретный замок, от которого каждый член клуба имеет персональный серебряный ключ. Таким образом, для постороннего человека совершенно невозможно проникнуть в клуб с улицы. Но в проход можно попасть и еще одним способом — через заднюю дверь музея. Так вот, учитывая все это, естественно предположить, что хозяева клуба вряд ли пренебрегли бы этим запасным ходом. Разве могла остаться без внимания эта дверь с самым обыкновенным пружинным замком, которая открывается изнутри музея, — дверь, через которую в проход мог забрести любой случайный воришка? Конечно же, нет. Потом я заметил, что в дверь музея врезан новенький замок, свежесмазанный и в превосходном рабочем состоянии. И при этом господин Августин совершенно искренне заверил меня, что дверью никогда не пользуются и что он потерял ключи. Однако поведение его дочери заинтриговало меня… Так вот, вывод довольно очевиден — вы согласны со мной? Дочь господина Августина, которая ведет все дела вместо своего довольно дряхлого уже отца, нашла еще один способ зарабатывать на Музее Августина — кроме выставки восковых фигур. Посещение музея было бы великолепным прикрытием для тех гостей, которые особенно боялись разоблачения! Ведь они могли бы заходить в музей, а затем проходить в клуб, не прибегая к помощи ключа, — хотя, разумеется, это было возможно только для членов клуба.

— Минутку! — прервал его Галан, подняв руку. — Но ведь эта мадемуазель Августин не могла не пускать в музей и обычных людей, так ведь? Широкую публику, так сказать…

Бенколин рассмеялся:

— Мой друг, не такой уж я простофиля, чтобы подумать, будто эти две двери — с улицы, с секретным замком, и со стороны музея — единственные препятствия на пути в клуб. Нет, нет! Чтобы войти внутрь, нужно пройти еще главную дверь в клуб. Она также открывается серебряным ключом, как мне сказали, а затем надо предъявить ключ охраннику. Таким образом, если нет персонального ключа, в клуб войти невозможно.

Галан кивнул. Можно было подумать, будто он слушает историю, которая не имеет к нему ни малейшего отношения.

— Некоторые догадки о роли музея, — продолжал Бенколин, — зародились у меня еще до того, как я попал туда. У нас в полиции, друг мой, работают люди обстоятельные. Существует специальный отдел, поддерживающий контакт с государственным министерством финансов и тремя ведущими банками Франции. Ежемесячно мы получаем списки жителей Парижа, чьи вклады в банках существенно превышают их легальные доходы, и очень часто эта информация рано или поздно оказывается нам полезной. Вчера днем мы обнаружили тело женщины — в последний раз ее видели живой, когда она входила в Музей Августина… Прошу вас, не прикидывайтесь удивленным: было совершено два убийства. Так вот, когда мы об этом узнали, я проверил банковский счет мадемуазель Августин — это наша обычная процедура — и обнаружил, что на нем числится почти миллион франков… Уму непостижимо! Сегодня ночью я понял, откуда взялись эти деньги.

Бенколин вытянул руку, рассматривая свои ногти. Он не смотрел на Галана; зато я смотрел, и мне показалось, что я снова уловил в глубине его глаз выражение самодовольства, злобного торжества, как будто в душе он хохотал, повторяя: «Все равно вам никогда не узнать…» Галан лениво швырнул сигарету в огонь.

— Значит, вы убеждены, что я должен знать эту очаровательную даму?

— А вы все еще это отрицаете?

— Разумеется. Я уже сказал вам, что я всего лишь рядовой член клуба.

— Интересно в таком случае, — с задумчивым видом произнес Бенколин, — почему это она так разволновалась при упоминании вашего имени.

Пальцы Галана нежно пробежали сверху вниз по кошачьей шерстке.

— Есть и еще кое-что, — добавил детектив. — У нас с мадемуазель Августин имела место весьма любопытная беседа: ни я, ни она не называли вещи своими именами, но оба прекрасно понимали, о чем идет речь. Теперь я абсолютно уверен: ее отец не знает, что она использует его музей таким своеобразным способом, и она не хочет, чтобы он об этом узнал. Она даже боится этого — ведь старик так гордится своим заведением, что если узнает обо всем… кто знает, что может случиться. Кроме того, господин Галан, я уверен, что девушка не впервые увидела сегодня ночью мадемуазель Мартель.

— Почему вы так думаете? — Галан чуть повысил голос.

— О, это не вызывает сомнений… Вы же, если я вас правильно понял, утверждаете, что почти не знали мадемуазель Мартель? И мадемуазель Августин вы также не знаете. Боюсь, дело это запутанное. — Он вздохнул.

— Послушайте-ка, — немного хрипло ответил Галан, — все это начинает мне надоедать. Вы среди ночи врываетесь в мой дом, предъявляете мне нелепые обвинения, за которые я мог бы подать на вас в суд… Боже мой! Как я устал!

Он медленно поднялся со стула, сбросив кошку на пол; выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Пора с этим кончать. Или вы уйдете сами, или мне придется вышвырнуть вас из дома. Что касается этого вашего убийства, то могу доказать, что не имею к нему никакого отношения. Я даже не знаю, в какое время оно было совершено…

— Я знаю, — неторопливо вставил Бенколин.

— Да вы попросту блефуете!

— Мой друг, у меня нет ни малейшей необходимости блефовать. Я повторяю, что знаю с точностью почти до секунды, когда было совершено убийство. Существует доказательство, позволяющее мне определить время смерти мадемуазель.

Бенколин говорил ровным, почти безразличным тоном. Между бровями у него пролегла морщина, и он почти не глядел на Галана. Доказательство? Насколько я знал, не существовало ничего, что позволяло бы более или менее точно судить о том, когда была заколота Клодин Мартель. Тем не менее, никто в этой комнате не сомневался, что Бенколин говорит правду.

— Ну хорошо, — согласился Галан, и глаза у него помутнели. — Часов в восемь вечера я ужинал у Прюньера на улице Дюфо и ушел оттуда в четверть десятого — можете проверить. Выходя из ресторана, я встретил приятеля — некоего господина Дефаржа, его адрес я вам дам, — и мы зашли в «Кафе Мадлен» выпить по рюмочке. Мы расстались около десяти, я сел в машину и отправился в «Мулен-Руж»; как вы знаете, теперь там дансинг, и вы без труда получите подтверждение моих слов от служителей: меня там хорошо знают. Я просидел в одной из лож в стороне от танцплощадки до одиннадцатичасового представления — оно закончилось в половине двенадцатого. Затем я поехал к арке Сен-Мартен с намерением — заметьте, я этого не скрываю — зайти в Клуб Цветных масок. Но, доехав до поворота на бульвар Сен-Дени, я передумал. Это было… я думаю, где-нибудь без четверти двенадцать. Тогда я зашел в ночной клуб под названием «Серый гусь», где присел за столик, чтобы выпить с двумя девочками. Вы, господин детектив, вошли туда несколькими минутами позже и, осмелюсь предположить, прекрасно меня видели. Я вас, разумеется, тоже. Полагаю, это достаточно полный отчет о моих передвижениях. Теперь скажите, когда было совершено убийство?

— Между одиннадцатью сорока и одиннадцатью сорока пятью.

Казалось, вся злость Галана моментально испарилась. От его напряженности не осталось и следа; взглянув через плечо Бенколина на свое отражение в зеркале над камином, он пригладил волосы и с рассеянной улыбкой пожал плечами:

— Не знаю, откуда у вас такая уверенность, но мне это на руку. Я надеюсь, швейцар в «Мулен-Руж», который вызывает машины, подтвердит вам, что я уехал от них уже после половины двенадцатого. Там, напротив, через улицу, есть магазин со светящимися часами. Таким образом, если учесть десять минут на дорогу — это не так уж близко, — время на парковку машины и тот факт, что в «Серый гусь» я пришел где-то без четверти двенадцать… неужели вы считаете, что я успел бы убить мадемуазель Мартель, отнести ее тело в музей восковых фигур и приехать к этому времени в ночной клуб без пятнышка крови на костюме? Конечно, вы можете допросить моего шофера — хотя вряд ли вы ему поверите.

— Благодарю вас, — вкрадчиво ответил Бенколин, — за столь подробный отчет. Правда, в нем не было необходимости. Вас ни в чем не обвиняли и даже — что до меня — не подозревали.

— Иными словами, вы признаете, что я не мог совершить преступление?

— О да.

Галан неприятно поджал губы и подался вперед.

— Скажите честно, зачем вы сюда пришли?

— Единственно затем, чтобы вы не беспокоились, что сведения о вашем клубе просочатся в газеты. Дружеский жест, знаете ли.

— Теперь, пожалуйста, выслушайте меня. Я человек тихий. — Быстрым жестом Галан обвел свою неуютную гостиную. — Единственное, что у меня есть, — это книги, музыка, — он перевел взгляд на огромную арфу в углу, — и еще вот эта кошка, моя любимица… Но, уважаемый господин сыщик, если хоть один полицейский шпик появится в том клубе, о котором вы говорите… — Он сделал многозначительную паузу и усмехнулся: — Итак, спокойной вам ночи, господа. Ваше посещение — большая честь для меня.

Мы ушли, а Галан остался неподвижно стоять, освещенный пламенем камина, рядом со своей белой кошкой. Когда за нами закрывалась дверь, он задумчиво тронул себя за нос… Слуга выпустил нас в пахнущий сыростью сад, походивший на колодец в лившемся с небес звездном свете. Как только за нами затворились ворота, Шомон схватил детектива за руку.

— Вы велели мне молчать, — с трудом промолвил он, — и я молчал. А теперь я хочу знать. Одетта! Значит ли это, что Одетта… ходила туда? Не стойте же, как манекен, отвечайте! Значит, этот клуб — просто-напросто шикарный…

— Да.

На лицо Шомона сквозь листву падал бледный свет уличных фонарей. Он долго молчал.

— Ладно, — промолвил он наконец, щурясь на свет, — ладно, мы… мы можем скрыть это от ее матери.

Это был самый простой способ немного утешиться. Бенколин внимательно посмотрел на Шомона, потом твердо взял его за плечо:

— Вы заслуживаете того, чтобы знать правду. Ваша Одетта… была абсолютно наивной, совсем как вы. Ведь ни армия, ни что другое никогда не научит вас разбираться в жизни… Я думаю, что вашу Одетту, скорее всего, заманили в клуб под предлогом шутки. Господин Галан большой любитель таких шуток… Стойте спокойно, черт побери! — Бенколин впился пальцами в плечо молодого человека и рывком повернул его к себе. — Нет, мой друг. Вы не вернетесь сейчас к Галану. Я вас не пущу.

Последовавшую за этими словами напряженную тишину нарушало лишь шуршание листьев по ночной улице да пыхтение Шомона, пытавшегося освободиться от руки детектива.

— Если бы она по собственной воле пошла туда, — по-прежнему спокойно увещевал его Бенколин, — она бы, скорее всего, была сейчас жива и невредима. Вашему пониманию недоступно чувство юмора господина Галана.

— Значит, вы считаете, — вмешался я, — что Галан виноват в… обольщении и убийстве девушек?

Слегка ослабив хватку, Бенколин обернулся ко мне. Он показался мне растерянным и смущенным.

— В том-то и закавыка, Джефф, что я так не считаю. Это было бы вполне в его духе, но… очень многое говорит против этого. В этих преступлениях не хватает изящества, они слишком топорны, что совершенно не соответствует квалификации Галана; кроме того, они слишком прямолинейно указывают на него. К тому же… да я мог бы перечислить с дюжину причин, если вспомнить то, что мы видели сегодня ночью! Подождите, сейчас мы узнаем, чем он занимался перед тем, как вернулся домой.

Бенколин резко постучал наконечником трости о мостовую, и тут же от темных деревьев неподалеку отделился человек и неторопливо двинулся к нам. Кивком головы пригласив нас следовать за собой, Бенколин пошел ему навстречу.

— Когда сегодня ночью, — объяснил он нам по дороге, — я достаточно определенно убедился, что музей восковых фигур и клуб имеют отношение к убийству мадемуазель Дюшен — еще до того, как мы нашли тело Клодин Мартель, — я, если вы помните, позвонил по телефону. Дело в том, что, увидев в ночном клубе господина Галана, я подумал, что его присутствие там было слишком… как бы это сказать… случайным. Для него это необычное место: он ведь ученый, кичащийся своей интеллигентностью, и его нечасто встретишь прикидывающимся пьяным, в компании парочки дешевых проституток… Поэтому я попросил, чтобы послали кого-нибудь проследить за Галаном, если он еще в «Сером гусе». И вот результат.

Мы остановились в густой тени под деревом, сохранившим еще большую часть листвы. В темноте светился красный огонек сигареты; затем, описав светящуюся дугу, сигарета отлетела в сторону, и из тени вышел человек.

— Короче говоря, было очень уж похоже на то, что Галану для чего-то понадобилось алиби, — закончил Бенколин. — Ну что, Прежель?

— Когда я приехал, он еще был там, — ответил тот. Его накрахмаленная манишка блестела в тусклом свете уличных фонарей, голос его был решителен: Сюрте предпочитает, чтобы ее агенты были похожи на кого угодно, но не на агентов Сюрте. — Это было ровно в двадцать минут первого. Он посидел еще минут пятнадцать и встал. Сначала я подумал, что он пьян, но он только притворялся. Он вышел из «Серого гуся» и завернул за угол: его автомобиль — «испано» номер 2Х-1470 — стоял через две улицы. Его ждал шофер, и еще мне показалось, что на заднем сиденье сидела женщина. Но тогда я не был абсолютно уверен. Он сел в машину. Я взял такси и поехал за ним…

— Ну?

— Они остановились у небольшого жилого дома на Монмартре — это номер двадцать восемь по улице Пигаль. На улице было полно народу, и, когда они выходили из машины, я смог хорошенько их разглядеть. С ним действительно была женщина — очень миленькая блондинка в меховой горжетке и коричневой шляпке.

— Снова эта дама, — вздохнул Бенколин. — Что потом?

— Я был почти уверен, что узнал ее, но на всякий случай, когда она поднялась наверх, показал консьержке удостоверение и спросил, кто эта женщина. Та ответила, что это новая певица из «Мулен-Руж»: ее считают американкой, а выступает она под именем Эстелла.

— Возможно, поэтому Галана так хорошо знают в «Мулен-Руж»… Хм, ладно. Продолжайте.

— Он оставался наверху около часа. Потом спустился, сел в машину и доехал до гаража — на той же улице, чуть дальше. Сюда он пришел пешком и сразу вошел в дом. — Голос агента вдруг потерял профессиональную уверенность и монотонность; он запнулся. — Я… э… дело в том, что я большой поклонник… э… таланта этой дамы. Я… У меня есть с собой ее фотография из «Пари суар», если вас это интересует.

— Ого! — с одобрением произнес Бенколин. — Молодец, Прежель! Если мне не изменяет память, я никогда не был на ее выступлениях. Давайте-ка на нее посмотрим… — Он посерьезнел. — Господа, вы, конечно, понимаете, что это, вероятно, та самая женщина, которую полицейский видел у дверей музея после закрытия — таинственная блондинка в коричневой шляпке? Зажгите спичку!

Прежель чиркнул спичкой и поднес огонек, заботливо прикрывая его от ветра, к большой цветной фотографии с надписью: «Эстелла, знаменитая американская певица, выступающая в Мулен-Руж». На нас взглянули широко расставленные глубокие глаза; они смотрели чуть вбок, что придавало лицу кокетливый и самоуверенный вид. Сочные розовые губки были полуоткрыты в намеке на улыбку, голова слегка откинута назад. Нос у нее был прямой, подбородок твердый. Стянутые жемчужной сеткой волосы были того каштанового оттенка, который кажется золотистым под лучами света. Мы молчали, глядя на снимок, пока спичка в руках Прежеля не догорела.