Полиция расчищала перед нами дорогу к Уэст-Энду. Совершая рискованные повороты и виражи на мокрых дорогах, Мастерс промчался мимо Воксхолла, миновал Уайтхолл, вильнул влево у башни с курантами и ринулся через Вестминстерский мост.

— …заглянул туда и увидел лежавшего на полу Джозефа, который еще дергался в луже крови и отчаянно, безнадежно протягивал руки. Он лежал лицом вниз, в спине торчала рукоятка кинжала. Парень умер прямо на глазах у поденщика… которого, впрочем, больше испугало другое. В подвале еще кто-то был.

Я оглянулся с переднего сиденья, пытаясь разгадать необычное, почти безумное выражение лица Г.М. при свете мелькающих мимо фонарей на мосту.

— Да нет, — иронически усмехнулся он. — Знаю, о чем ты подумал. Только следы ног. Снова одни следы ног, но на этот раз дело обстоит еще хуже. Поденщик не видел лица другого человека — тот раскочегаривал печную топку.

Вот и все, что я хотел сказать. Бэнкс говорит — печь большая, располагается в центре подвала. Работник заглядывал в окно с другой стороны, поэтому не заметил, кто стоял возле топки. Вдобавок в подвале горела всего одна свеча. Однако сквозь трещину в оконном стекле бедняга услышал, как кто-то открыл печную заслонку, поддел совком уголь, бросил… И вот тут-то он удрал. И видимо, при этом закричал, потому что тот, у топки, начал поворачиваться…

А теперь заткнитесь. И не задавайте вопросов. По свидетельству сержанта Бэнкса, когда они с констеблем и тем самым поденщиком разбили окно и влезли в подвал, одна нога Джозефа еще торчала из топки. Чтобы вытащить тело из бушующего пламени, пришлось вылить несколько ведер воды. Бэнкс клянется, что пария сунули в печку живым, облив всего керосином…

Мы нырнули в Ламбет, и фонари над темной водой потускнели, а на улицах за Кенсингтон-роуд стало еще темнее. Может быть, днем или утром это милый, уютный и даже веселый район — я не знаю. В тот момент он состоял из слишком широких, тянувшихся на целые мили черных туннелей, освещенных слишком редкими газовыми фонарями, из выстроившихся рядами приземистых двухэтажных домов со стеклянными поверху дверями в шахматную красно-белую клетку. Унылую картину изредка оживляли освещенные кинотеатры, пивные, многочисленные магазинчики на пустых площадях, мимо которых устало скрежетали трамваи, катили велосипедисты.

До сих пор велосипедный звонок вызывает во мне воспоминания о маленьком доме, ничем не отличавшемся от соседних, с внушительным фронтоном и дверью с шахматным красно-белым остеклением сверху. Дом стоял в глубине участка, к которому уже подъехала наша машина. Его освещал размытый туманом свет уличного фонаря. Рядом собралась внушительная толпа. Люди молчали, переминались с ноги на ногу, задумчиво глядя на мостовую, как бы философски размышляя о жизни и смерти. Подъезжавшие сзади велосипедисты настойчиво сигналили, но в целом широкая темная дорога была пуста. В толпе там и сям пробирались полицейские, равнодушно покрикивая: «Ну-ка, ну-ка!» Толпа слегка шевелилась и оставалась на месте.

Завидев нашу машину, полиция расчистила путь. Кто-то шепнул: «А это что еще за старый черт?» Патрульный в торжественном молчании распахнул железные ворота, мы пошли по кирпичной дорожке, слыша шепот у себя за спиной. Высокий нервный молодой человек с разрумянившимися щеками, явно не привыкший к штатской одежде, открыл парадную дверь, козырнув Мастерсу.

— Хорошо, Бэнкс, — коротко бросил инспектор. — Появилось что-нибудь новенькое после твоего звонка?

— Старушка вернулась, сэр, — доложил сержант и с сомнением вытер лоб. — Миссис Суини. Возникли кое-какие проблемы. Я ее посадил в гостиной. Труп еще в подвале, сэр, нам пришлось только вытащить его из печки. Нож по-прежнему в спине, хотя все кругом вверх ногами. Нож тот же самый… из Плейг-Корта.

Он повел нас в мрачную прихожую, где сильно пахло вчерашней жареной бараниной. К этому запаху примешивался и какой-то другой, которого я не сумел опознать. На стене, у лестницы, удушливо дымил газовый рожок, пол был покрыт облупленным линолеумом, обои в цветочек отсырели. Я заметил несколько закрытых дверей за занавесями из бусин. Мастерс потребовал привести поденщика, который обнаружил труп, и саркастически усмехнулся, услышав, что того отпустили домой.

— Он руки очень сильно обжег, сэр, — довольно взволнованно объяснил Бэнкс. — Действовал как настоящий мужчина. Я сам получил пару ожогов. Поденщик абсолютно чист, все говорят, его здесь каждый знает. Всю жизнь живет тут, за углом.

— Ладно, — буркнул Мастерс. — Нашли что-нибудь новое?

— Не успели, сэр. Если желаете взглянуть на труп… Инспектор оглянулся на Г.М., который мрачно осматривал прихожую.

— Я? Ох нет. Сами взгляните, Мастерс. У меня есть другие дела. Пойду поговорю с людьми на тротуаре. Почему полиция вечно старается разогнать толпу? Все на месте, к вашим услугам, не надо ходить по округе, а вы этим не пользуетесь. Потом во дворе осмотрюсь. Пока.

Он с отсутствующим видом принюхался и засеменил прочь. Через минуту мы услышали: «Как дела, ребята?» — что явно изумило собравшихся.

Бэнкс сначала повел нас в маленькую столовую, где все казалось унылым, застывшим, как остекленевший взгляд чучела трески, висящего в рамочке над камином. На столе, накрытом запятнанной скатертью, стоял графин с портвейном, но вино наливали лишь в один стакан. Напротив — видимо, там, где сидел Джозеф, — стояла пятифунтовая коробка шоколадных конфет, верхний ряд был уничтожен. Ощущение злодейства усилилось — Джозеф торопливо ел принесенный кем-то шоколад, а неизвестный, сидя напротив, смотрел па пего, потягивая портвейн… Мастерс потянул носом.

— Ты здесь видел свет, Бэнкс? — уточнил он. — Хорошо. Чем это пахнет?

— Хлороформом, сэр. Мы нашли губку на лестнице. — Сержант вновь нервно вытер лоб тыльной стороной руки. — Убийца, кто бы он ни был, зажал жертве рот и нос губкой, стащил вниз по лестнице и убил без труда. Тут нигде крови нет. По-моему, было задумано так, чтобы мы вообще не нашли тело, сэр. По-моему, убийца, кто бы он ни был, хотел, чтобы парень просто исчез, — собирался сунуть труп в топку и скрыться. Его Джон Уоткинс случайно спугнул.

— Возможно. Пойдем теперь вниз.

Мы не стали задерживаться в подвале. Я только заглянул и вышел. Подвал был залит водой, которой тушили огонь, в топке еще сердито мигали раскаленные докрасна угли, с пола поднимался едкий дым. На ящике горела единственная свеча. Рядом лежало нечто, на первый взгляд сгнившее, почерневшее, развалившееся на куски, по нему бегали мерцающие искорки. Можно было разглядеть только йоги в обгоревших башмаках, и хорошо была видна рукоятка кинжала в спине. На открытой печной дверце еще висел лоскут одежды Джозефа в яркую, веселую клетку. Не только зловонный запах горелого мяса, но и сама картина вызвала у меня тошноту, и я выскочил обратно на пропахший бараньим жиром, но сравнительно чистый воздух в прихожей.

Когда я выбежал, одна из дверей быстро захлопнулась, будто в нее кто-то подглядывал — последний, завершающий штрих в этой картине. Бэнкс сказал, что в гостиной сидит миссис Суини. Но во всем — хитрость, лукавство, всюду какой-то голос, чьи-то тихие шаги, что-то липкое, выглядывающее из-за угла, готовое выпрыгнуть и ударить! Разве, например, думал Джозеф, жуя шоколад под тихо шипящей газовой лампой в обычной столовой, что некто, улыбавшийся ему через стол, встанет, подойдет и…

На лестнице зазвучали тяжелые шаги Мастерса. Бэнкс принялся повторять свой рассказ, к которому не добавилось ничего нового. Инспектор кое-что записал, и мы пошли повидать миссис Суини.

Это была крупная женщина с полным лицом, которое как бы наплывало на нас, когда она вставала из-за круглого столика в навощенной парадной гостиной. Черты лица приятные, правильные. Типичная старая леди — обитательница пансиона для престарелых, из тех, кто сидит не выпуская из рук вязальных спиц, но только крупнее, крепче, сообразительнее. Седоватые волосы над ушами уложены в букли, черное пальто «с перьями», пенсне без оправы на золотой цепочке, которое хозяйка дома сдернула жестом, свидетельствовавшим, будто все это время она читала Библию, лежавшую на столике посередине комнаты.

— Ну вот! — проговорила миссис Суини, вздернув темные брови и слегка отводя пенсне в сторону, словно снимала маску, и продолжала обвинительным тоном: — Видимо, вы понимаете, друзья мои, какой кошмар и ужас произошли в этом доме.

— Конечно, понимаем, — устало ответил Мастерс таким тоном, будто хотел сказать: «Заткнитесь!» — и вытащил блокнот. — Представьтесь, пожалуйста.

— Меланта Суини.

— Чем занимаетесь?

— Я вдова, и сама зарабатываю на жизнь. — Образцовый бюст дрогнул, точно она стряхивала с плеч мирские заботы, по при этом до смешного напоминала опереточную хористку.

— Понятно. Покойный Джозеф Деннис приходился вам каким-нибудь родственником?

— Нет. Это я и хочу объяснить. Я очень любила бедного Джозефа, хотя он отвергал все попытки узнать его получше. Полюбила с той самой минуты, как мистер Дартворт, джентльмен, павший жертвой зверского нападения прошлой ночью, привел его и поселил у меня. Мальчик был настоящим — поистине настоящим — талантливым медиумом, — заявила миссис Суини, положив руку на Библию.

— Вы давно здесь живете?

— Больше четырех лет.

— А Джозеф?

— По-моему… кажется, уже три года. Видите ли, я широкомыслящая женщина. — По каким-то причинам она старалась внести в разговор легкую нотку. Потом миссис Суини чуть повернулась — в свете газовой лампы блеснул вспотевший лоб, и я вдруг понял, что женщина перепугана до смерти. Мы слышали ее тяжелое дыхание.

— Вы хорошо знали мистера Дартворта?

— Вовсе нет! Я… всегда интересовалась экстрасенсами и потому с ним познакомилась. Потом вообще перестала бывать на сеансах. Слишком утомительно.

Мастерс пока не бросался в атаку, задавал рутинные вопросы. Настоящее испытание начнется после выяснения всех деталей.

— Что вам известно о Джозефе Деннисе? — продолжал он. — Скажем, о его родителях?

— Абсолютно ничего, — заявила она с непонятной интонацией. — О его родителях надо было спрашивать у мистера Дартворта.

— Дальше, дальше!

— Больше я ничего сказать не могу. По-моему, он был подкидышем, голодал и страдал с самого детства.

— Вы никогда не подозревали, что ему грозит опасность?

— Нет! Естественно, прошлой ночью он вернулся расстроенный, но к утру обо всем позабыл. Наверно, ему не сказали, что мистер Дартворт мертв, днем он собирался в кино… И наверно, пошел. Я сама утром, в одиннадцать, ушла из дому…

Миссис Суини запнулась, схватила Библию и почти невнятно затараторила:

— Послушайте… Пожалуйста, послушайте. Вы хотите узнать, что мне известно об этом жутком деле. Я могу отчитаться за каждую минуту после ухода из дому. Пошла к Джону Уоткинсу, разнорабочему, у нас в заднем саду треснула бетонная плита над засыпанным колодцем, вода протекает, надо починить. Потом отправилась прямо к своим друзьям в Клапаме и пробыла там весь день…

Она переводила взгляд с Мастерса на меня, на сержанта Бэнкса. Однако чувствовалось, боялась она вовсе не того, что ее заподозрят, а чего-то другого. И еще что-то фальшивое было в ее поведении. Слишком размашистые жесты, многословие. В чем дело?

— В котором часу вы вернулись?

— Из Клапама приехала в автобусе… кажется, сразу после шести. И видите, что обнаружила. Ваш… сотрудник подтвердит, что я вернулась сразу после шести. — Женщина попятилась, села в кресло из конского волоса, стоящее за столом, вытащила крошечный носовой платочек, стала промокать лицо, будто пудрилась. — Инспектор… вы ведь инспектор, да? — спохватилась она. — Да. Еще одно… Ради всего святого, не заставляйте меня здесь ночевать, хорошо? Прошу вас, умоляю… — Но тут даже ей самой показалось, что это перебор. — Можете моих друзей расспросить, — продолжала она более ровным, но умоляющим тоном. — Они порядочные, уважаемые люди. Разрешите у них провести ночь…

— Ну-ну… Почему вы об этом так просите?

Миссис Суини взглянула инспектору прямо в глаза:

— Я… боюсь.

Мастерс захлопнул блокнот и обратился к Бэнксу:

— Постарайся найти сэра Генри, джентльмена, который с нами приехал. Я хочу, чтобы он побеседовал со свидетельницей. Стой! Вы осмотрели весь дом — верхний этаж и прочее?

Вопрос произвел впечатление на миссис Суини. Я видел, как она слегка дернулась и попыталась скрыть это, старательно утираясь платком.

— Наверху много пароду перебывало, сэр. Я не знаю. Леди скажет, не пропало ли чего.

Я вышел вместе с сержантом в прихожую. У нас возникало какое-то инстинктивное подозрение, что этот дом и сама миссис Суини играют в деле более важную роль, чем мы думали. Кроме простой лжи, было еще что-то в поведении хозяйки дома. Она притворялась и переигрывала — то ли от страха, то ли из чувства вины, то ли от нервозности. Хотелось посмотреть, как с ней разберется Г.М.

За воротами его не оказалось, толпа поредела. Чересчур веселый дежурный полицейский уведомил пас, что Г.М. выпивает с народом в «Короле Уильяме IV», причем всех перепил. Бэнкс отправился обратно докладывать Мастерсу, который, как я слышал, ругался в дверях и, по-моему, потрясал кулаками.

Из освещенной двери убогой пивной, битком набитой людьми, плыли туманные волны табачного дыма. На стульях вдоль стен сидели рядком обычные краснолицые джентльмены с медными булавками в галстуках, словно мишени в тире, фыркая и хмыкая на все происходящее. Г.М., держа в руке пивную кружку вместимостью в пинту, в окружении восхищенной толпы, метал дротики в выщербленную мишень, в промежутках вещая:

— Джентльмены, мы, свободные британские подданные, не обязаны и не будем терпеть безобразия, которые творит нынешнее правительство, ухмыляясь рабочим в лицо…

Я сунул голову в дверь, свистнул. Он прервался, акульим глотком осушил пинту горького пива, обменялся со всеми рукопожатием и заковылял прочь под радостный хор голосов.

На туманной улице выражение его лица изменилось. Он поднял ворот пальто, и если бы я не так хорошо его знал, то подумал бы, что он испуган.

— Старые фокусы еще успешно действуют, — заметил я. — Узнали что-нибудь?

Он проворчал что-то утвердительное, сделал несколько шагов, шумно высморкался в платок и сказал:

— Да, насчет Дартворта и еще кое-что. М-м-м. Если тебе нужна информация, сынок, иди к старожилам, посиди в пивной. В этом доме время от времени бывала какая-то женщина… Эх, почему же я не догадался? Заподозрил было, когда мы вошли в дом Дартворта, но, охотно признаюсь, чуть не совершил самую крупную в жизни ошибку… Да… Впрочем, дело поправимое, вот что утешает. Если мне повезет, завтра к вечеру, может быть, позже, но будем надеяться, что завтра к вечеру, я тебе представлю самого хладнокровного и сообразительного преступника, который…

— Женщину?

— Я этого не говорил. А теперь помолчи. Кому-то об этом доме известно гораздо больше, чем нам. Отчасти из-за этого и был убит Дартворт. Джозефа убили, чтобы убрать его с дороги. А сейчас…

Он остановился на тротуаре напротив коттеджа «Магнолия». Дом выглядел мрачно, зловеще, под уличным фонарем расхаживал констебль, железные ворота покосились, поблескивала мокрая дорожка, выложенная кирпичом. Г.М. ткнул пальцем.

— Дом когда-то принадлежал Дартворту, — небрежно сообщил он.

— А потом?

— Прежде чем его приобрела миссис Суини, стоял пустой — не знаю, сколько лет. Объявления о продаже не было, а потому не было и покупателей. Но старые сплетники помнят, как сюда постоянно являлся мужчина, отвечающий описанию Дартворта. По искривленным костям, как утверждает Лошадиная Морда, тело можно идентифицировать, когда бы его ни выкопали… Сынок, я нисколько не удивлюсь, если именно здесь зарыт труп Элси Фенвик.

Из-за угла Хетер-стрит вывернули фары полицейского автомобиля с громко вывшей сиреной. Мы с Г.М. инстинктивно вместе бросились через дорогу и успели подбежать к тормознувшей у бровки тротуара машине, откуда вышли трое в штатском. Мастерс поспешно открыл перед ними ворота. Один из вновь прибывших торопливо проговорил:

— Инспектор Мастерс, сэр!

— Да?

— Нам сказали, что вы, видимо, здесь, но в доме нет телефона, мы с вами не могли связаться. Вам следует вернуться в Ярд…

— Неужели… очередное…

— Не знаю, сэр, возможно. Звонили из Парижа. В отделе переводчиков все уже разошлись. Субъект тараторил по-французски так быстро, что оператор понял лишь половину. Обещал в девять перезвонить, а уж почти половина девятого. У него что-то важное, сэр, насчет убийства…

— Идите составляйте протокол, как положено, фотографируйте, снимайте отпечатки, осматривайте, — коротко бросил Мастерс, нахлобучил шляпу и кинулся к автомобилю.