Гидеон Фелл - Три гроба

      – Вы двое остаетесь в дверях, – коротко сказал Хедли. – А у кого слабые нервы, пусть не смотрят.
      Доктор Фелл, тяжело ступая, вошел в комнату, а Ремпол встал в дверях, преградив путь руками. Профессор Гримо находился в тяжелом состоянии. Было видно, что он, сжав зубы и оставляя на ковре пятна крови, пытался доползти до двери. Хедли посадил его, оперев о свое колено. Давно не бритое лицо Гримо посинело, запавшие глаза были закрыты, но он все еще держал мокрый от крови носовой платок на пулевой ране в груди. Дышать ему становилось все труднее. Несмотря на сквозняк, в комнате еще чувствовался дым и едкий запах пороха.
      – Мертв? – тихо спросил доктор Фелл.
      – Умирает, – ответил Хедли. – Видите, какое лицо? Повреждены легкие. – Потом, обращаясь к маленькому человечку, добавил: – Вызовите скорую помощь. Немедленно! Шансов нет, но, возможно, он что-то скажет, прежде чем…
      – Ну конечно, – согласился доктор Фелл, помрачнев. – Сейчас это для нас главное, не так ли?
      – Так. Если не единственное, что мы можем сделать, – холодно ответил Хедли. – Дайте мне подушки с кушетки. Уложим его как можно удобнее. – Он положил голову Гримо на подушку и, наклонившись к нему, позвал – Доктор Гримо! Доктор Гримо! Вы меня слышите?
      Восковые веки задрожали. Полуоткрыв глаза, Гримо смотрел удивленным, пытливым и беспомощным, словно у маленького ребенка, взглядом, который можно было бы назвать «умным» или «понимающим». Словно не до конца понимая, что случилось, он вяло шевелил пальцами, будто пытался подтянуть очки на шнурке. Грудь его так же едва поднималась и опускалась.
      – Я из полиции, доктор Гримо. Кто это сделал? Если вам трудно – не отвечайте, только наклоните голову. Это сделал Пьер Флей?
      Гримо едва заметно кивнул головой в знак того, что все понял, а потом качнул головой отрицательно.
      – Тогда кто же?
      Гримо силился ответить, очень силился – и это окончательно изнурило его. Едва выговорив слова, которые со временем, когда их толковали или просто повторяли, так и оставались загадочными, он потерял сознание.
      Из открытого окна слева потянуло холодом. Ремпол вздрогнул. Профессор Гримо бесформенной массой неподвижно лежал на подушках, и лишь биение сердца, похожее на тиканье часов, свидетельствовало о том, что он еще жив, но только и всего.
      – Боже мой! – воскликнул Ремпол. – Мы можем чем-нибудь помочь?
      – Ничем, – сокрушенно произнес Хедли. – Можем только приступить к работе. «Он еще там!» Компания тупоголовых, и я в том числе. Он убежал отсюда еще до того, как мы вошли в дом. – Хедли показал на открытое окно.
      Ремпол впервые внимательно осмотрелся вокруг. Пороховой дым понемногу выветривался. Комната была величиной примерно в сто квадратных футов. Стены до самого потолка обшиты дубовыми панелями. На полу темный ковер. На окне слева от двери покачивалась от сквозняка коричневая бархатная штора. На высоких книжных полках по обеим сторонам от окна белели небольшие мраморные статуэтки. Под окном, расположенным так, чтобы свет падал слева, стоял массивный письменный стол с толстыми резными ножками и мягкий стул. Слева на столе была лампа с мозаичным стеклянным абажуром и бронзовая пепельница с длинной, обратившейся в пепел сигарой в ней. Посреди стола лежала книга в переплете из телячьей кожи, вазочка для ручек и карандашей и много бумажек, прижатых небольшой красивой фигуркой буйвола из желтого агата.
      Ремпол перевел взгляд в противоположную сторону комнаты. Там по обеим сторонам большого камина тоже были полки с фигурками. Над камином висели две скрещенные фехтовальные рапиры, украшенные геральдическими знаками, и щит с гербом, которого Ремпол тогда не успел рассмотреть. В том конце комнаты царил беспорядок – прямо перед камином лежала перевернутая длинная, обитая коричневой кожей кушетка, кожаное кресло было отброшено в сторону, коврик у камина скомкан. На кушетке виднелись пятна крови.
      И наконец у задней стены против двери Ремпол увидел картину. Для нее было приготовлено место на стене. Между книжными полками. Полки оттуда убрали недавно, несколько дней назад – это было видно по отпечаткам на ковре. Место освобождали для картины, которой Гримо уже никогда не повесит. Сама картина с двумя ножевыми порезами лежала лицевой стороной вверх недалеко от Гримо. Вставленная в раму, она была более шести футов шириной и три фута высотой. Хедли пришлось поднять ее, повернуть и поставить на свободное место посреди комнаты, чтобы все ее рассмотрели.
      – А это, – сказал он, прислонив картину к кушетке, – наверное, та самая картина, которую он купил, чтоб защитить себя. Послушайте, Фелл, вы думаете, Гримо тоже был сумасшедший, как и Флей?
      – Как Пьер Флей, который не совершил ни одного преступления, – буркнул доктор Фелл. Он отвернулся от окна, которое внимательно разглядывал, и сбил на затылок свою широкополую шляпу. – Гм, Хедли, вы видите здесь оружие?
      – Нет, не вижу. Нет ни крупнокалиберного огнестрельного оружия, ни ножа, которым с такой злостью изрезана картина. Посмотрите на нее. Обыкновенный пейзаж.
      А Ремпол подумал про себя, что этот пейзаж вовсе не обыкновенный. Картина дышала такой силой, будто художник писал ее, пылая злобой, и сумел передать в масле яростный ветер, склоняющий деревья к земле. От картины веяло холодом и ужасом. Безотрадный сюжет был изображен черной, серой и кое-где зеленой краской. На переднем плане, за ветками изгибающихся деревьев видны были три поросшие высокой травой могилы. Чем-то неуловимым, словно едва ощутимым запахом, атмосфера картины отвечала атмосфере самой комнаты. Складывалось впечатление, будто каменные надгробья наклонились потому, что земля могильных холмов стала западать и трескаться. На впечатление от картины не влияли даже ножевые порезы.
      Услышав на лестнице быстрые шаги, Ремпол вздрогнул. Прибежал взволнованный Менген. Даже его черные курчавые волосы казались скомканными. Бойд Менген был приблизительно того же возраста, что и Ремпол, но морщины под глазами старили его лет на десять.
      – Миллз сказал мне, – он бросил быстрый взгляд на Гримо, – что…
      – Скорую помощь вызвали? – прервал его Хедли.
      – Сейчас придут санитары с носилками. В округе множество больниц, и никто не знает куда звонить. Я вспомнил о приятеле профессора Гримо – у него частная клиника сразу за углом. Они… – Он отступил в сторону, пропуская двух санитаров и спокойного маленького лысого, чисто выбритого человека. – Доктор Петерсон, это… э-э… полисмен. А это… ваш пациент.
      Врач втянул щеки и выступил вперед.
      – Носилки! – крикнул он, быстро осмотрев профессора Гримо. – Я не хочу копаться тут. Поднимайте осторожно… – Он нахмурился и с интересом осмотрелся вокруг.
      – Есть какой-то шанс? – спросил Хедли.
      – Несколько часов еще проживет, не больше, а может, и меньше. Если бы он не обладал таким могучим здоровьем, то уже умер бы. Такое впечатление, словно, кроме всего прочего, легкие у него порвались от какого-то напряжения… – Врач достал из кармана визитную карточку. – Вы, наверное, захотите прислать своего полицейского медика. Вот моя карточка. Пулю я сохраню. Думаю, это будет пуля тридцать восьмого калибра, выпущенная с расстояния примерно десяти шагов. Можно спросить, что тут произошло?
      – Убийство, – ответил Хедли. – Держите около него сиделку, и, если он что-то скажет, пусть все записывает, слово в слово. – Когда врач ушел, Хедли вырвал лист из своего блокнота, что-то написал на нем и обратился к Менгену – Успокоились? Хорошо. Я хотел бы, чтобы вы позвонили в полицейский участок на Хантер-стрит, а они свяжутся со Скотленд-Ярдом. Если спросят, расскажите им, что случилось. Доктор Уотсон пусть едет в больницу, по этому адресу, а остальные – сюда.
      В дверях нерешительно топтался низенький и худой юноша. Ремпол хорошо видел его костлявое лицо, большой рот, копну рыжих волос и темно-карие глаза за толстыми стеклами очков в золотой оправе. По манере говорить – монотонно, показывая редкие зубы за подвижными губами, наклонять голову, словно сверяясь с записками, а подняв ее, смотреть поверх голов тех, кто его слушал, юношу можно было принять за бакалавра технических наук, которому близка платформа социалистов, и в этом не было бы ошибки. Выражение ужаса на его лице уже исчезло, и оно стало совсем спокойным. Сплетя пальцы рук, юноша чуть-чуть наклонился и с достоинством сказал:
      – Я Стюарт Миллз, секретарь… то есть был секретарем профессора Гримо. – Он обвел взглядом комнату. – Можно спросить, что с… преступником?
      – Пока мы предполагали, что ему некуда деться, он, наверное, убежал через окно, – ответил Хедли. – А теперь, мистер Миллз…
      – Извините, – прервал его Миллз, – он был, наверное, необыкновенным человеком, если сделал это. Вы осмотрели окно?
      – Он прав, Хедли, – отозвался доктор Фелл, тяжело дыша. – Знаете, это дело начинает меня беспокоить. Если он не вышел через дверь…
      – Не вышел, – снова сказал Миллз, усмехнувшись. – Я не единственный свидетель. И я видел все от начала до конца.
      – …тогда, чтобы выйти отсюда через окно, он должен был быть легче воздуха, – закончил свою мысль доктор Фелл. – Гм… Подождите! Лучше сперва обыщем комнату.
      В комнате они никого не нашли. Потом Хедли, что-то буркнув, открыл окно. Нетронутый снег укрывал снаружи подоконник до самой рамы. Ремпол высунулся из окна и посмотрел вокруг.
      На западе ярко светил месяц, и все предметы выступали четко, словно вырезанные из дерева. До земли было добрых пятьдесят футов. Ровная каменная стена была влажной. Окно выходило на задний двор, обнесенный низкой стеной и похожей на тыльную часть задних дворов в этом ряду. Снег во дворе, как и в соседних дворах, тоже лежал, сколько было видно, нетронутый. Ниже в стене окон не было вообще. До ближайшего окна на этом же этаже, в зале слева, было не меньше тридцати футов, до окна справа, в соседнем доме, столько же. Перед глазами лежали прямоугольники задних дворов тех домов, которые выходили фасадами на площадь. Ближайший из них стоял в нескольких сотнях ярдов. И наконец, над окном, в пятнадцати футах ниже крыши проходил гладкий каменный желоб. Ни удержаться за него рукой, ни прикрепить к нему веревку было невозможно.
      – Все равно это так, – заявил Хедли. – Вот посмотрите! Представим себе, что преступник сначала привязывает веревку к дымоходной трубе или к чему-то иному – так, чтобы она свободно висела рядом с окном, потом убивает Гримо, вылезает по веревке на крышу, отвязывает ее и исчезает. Уверен, что в доказательство этому мы найдем там много следов…
      – Так вот, – снова вмешался Миллз. – Я должен сказать, что там следов нет.
      Хедли повернулся. Отведя взгляд от камина, Миллз как будто спокойно, раздвинув в улыбке редкозубый рот, смотрел на них, хотя во взгляде его промелькнула тревога и на лбу выступил пот.
      – Видите ли, – продолжал Миллз, подняв указательный палец, – когда я понял, что человек с фальшивым лицом исчез…
      – С каким лицом? – переспросил Хедли. – С фальшивым. Объяснить?
      – Пока что не надо, мистер Миллз. Потом увидим, будет ли в этом надобность. Так что вы говорили о крыше?
      – Понимаете, там нет никаких следов, – ответил Миллз, широко открыв глаза. Это была еще одна его черта – смотреть и улыбаться, даже если для этого и нет видимой причины. Он снова поднял палец. – Повторяю, джентльмены: узнав, что человек с фальшивым лицом скрылся, я ждал для себя неприятностей.
      – Почему?
      – Потому что я следил за этой дверью и могу присягнуть: отсюда никто не выходил. Напрашивается вывод. Он исчез или с помощью веревки на крышу, или через дымоход – и тоже на крышу. Это аксиома.
      – Вот как? – сдержанно спросил Хедли. – И что же дальше?
      – В конце зала, который вы видите, то есть который можно увидеть, если открыть дверь, – продолжал далее Миллз, – моя рабочая комната. Оттуда дверь ведет на чердак, где есть люк па крышу. Подняв крышку люка, я увидел, что снег на крыше не тронут, на нем нет никаких следов.
      – Вы па крышу не выходите? – поинтересовался Хедли.
      – Нет. Я бы там не удержался. И вообще я не представляю себе, как это можно сделать даже в сухую погоду.
      – И что потом, мой друг? – повернулся к нему доктор Фелл. – Меня интересует, что пришло вам в голову, когда у вас ничего не вышло с аксиомой?
      – О, это надо обсчитать, – задумчиво улыбнулся Миллз. – Я математик, сэр, и никогда не позволю себе просто гадать. – Он скрестил на груди руки. – Но я хочу обратить ваше внимание, джентльмены, на то, что, несмотря на мое решительное утверждение, преступник через эту дверь не выходил.
      – Думаю, вы расскажете нам, что тут случилось вечером, – проговорил Хедли. Он вытер рукой лоб, сел к столу и достал блокнот. – Не торопитесь! Надо разобраться во всем постепенно. Вы давно работаете у профессора Гримо?
      – Три года и восемь месяцев, – ответил Миллз. Ремпол видел, что блокнот создал официальную атмосферу и Миллз старается отвечать как можно короче.
      – В чем состояли ваши обязанности?
      – Частично переписка. Общие секретарские обязанности. В значительной мере помощь профессору в подготовке его нового труда «Суеверия в Центральной Европе, их происхождение и…»
      – Хорошо, – остановил его Хедли. – Сколько всего людей живет в доме?
      – Кроме профессора Гримо и меня, четверо.
      – Кто именно?
      – Понимаю. Вам нужны фамилии. Розетта Гримо, дочь профессора, мадам Дюмон, экономка, Дреймен, старый приятель профессора Гримо, и горничная Энни. Ее фамилии я никогда не слыхал.
      – Кто был в доме, когда все это случилось? Миллз выставил вперед одну ногу и, покачиваясь, смотрел на носок своего ботинка. Еще одна его привычка.
      – Определенно сказать не могу. Расскажу лишь то, что знаю. – Он качнулся назад-вперед. – Как и каждую субботу, после ужина, в половине восьмого, доктор Гримо поднялся сюда работать. Такое у него было обыкновение. Он велел мне, чтобы до одиннадцати его не беспокоили – это также было нерушимое правило, – однако предупредил, что около половины десятого к нему может прийти посетитель. – На лбу у юноши выступил пот.
      – Он сказал, кто это может быть?
      – Нет, не сказал.
      – Рассказывайте дальше, мистер Миллз! – Хедли наклонился вперед. – Вы не слыхали, чтобы ему кто-то угрожал? Вы знали, что случилось в среду вечером?
      – Конечно, м… э-э… знал. Я же был в ресторане «Уорвик». Думаю, Менген вам говорил.
      С тревогой в голосе и до мельчайших подробностей он рассказал обо всем, чему был свидетелем. Доктор Фелл тем временем, грузно передвигаясь с места на место, уже в который раз в этот вечер осматривал комнату. Больше всего, казалось, его интересовал камин. Ремпол уже знал, что случилось в ресторане «Уорвик», поэтому не очень прислушивался к рассказу Миллза, а наблюдал за доктором Феллом. Тот как раз осматривал пятна крови на правом подлокотнике кушетки. Еще больше кровавых пятен, хотя и не очень заметных на черном фоне, было на ковре возле камина. Возможно, тут боролись? Но Ремпол видел, что каминные принадлежности стояли и лежали на своих местах, а если бы тут боролись, то они были бы разбросаны. Угли в камине под кучей обугленной бумаги едва тлели.
      Доктор Фелл что-то пробормотал себе под нос и подошел к щиту с гербом. Для Ремпола, не специалиста в области геральдики, это был трехцветный щит – красного, голубого и серебристого цветов – с черным орлом с полумесяцем в верхней его части и чем-то похожим на ладью на шахматной доске в нижней. Хотя краски и потемнели, щит в этой удивительной комнате привлекал внимание своей ослепительной пышностью. Доктор Фелл снова что-то проворчал и перешел к полкам с книгами слева от камина.
      По привычке книголюба он брал с полки книгу за книгой, смотрел на титульный лист и ставил книгу на место. Казалось, его особенно интересуют те книги, которые имеют самый непривлекательный вид. Фелл поднял такой шум, что Миллза было почти не слышно. Наконец он, показывая на книги, заговорил:
      – Не хотелось вас перебивать, Хедли, но все это очень странно. Габриэль Добранти «Yorick es Eliza levelei», два тома, «Shakspere Minden Munkai», девять томов разных изданий. А вот… – Он остановился. – Гм… Вы можете что-то сказать по этому поводу, мистер Миллз? Лишь эти книги не покрыты пылью.
      – Я… я не знаю, – взволнованно заговорил Миллз. – Наверное, они из тех, которые доктор Гримо намеревался перенести на чердак. Мистер Дреймен нашел их вчера вечером отложенными вместе с другими, когда мы выкосили из комнаты некоторые книжные полки, чтобы освободить место для картины… Вы спросили, где я был, мистер Хедли?.. А, вспомнил! Когда профессор Гримо сказал мне, что к нему может прийти посетитель, я не имел оснований думать, что это будет тот человек из ресторана «Уорвик». Этого профессор не говорил.
      – А что он говорил?
      – Я… видите ли, после ужина я работал в большой библиотеке внизу. Он просил, чтобы в половине десятого я поднялся наверх, в свою рабочую комнату, оставив дверь открытой, сел и… не сводил глаз с этой комнаты на случай…
      – На случай чего?
      – На случай чего, он не сказал, – прокашлявшись, ответил Миллз.
      – И даже после всего у вас не возникло подозрения, кто может прийти? – вырвалось у Хедли.
      – Мне кажется, – тяжело дыша, вмешался доктор Фелл, – я понимаю нашего юного друга. Надо было себя перебороть. Несмотря на самые твердые убеждения молодого бакалавра наук и крепчайший щит с девизом «икс квадрат плюс два иже игрек плюс игрек квадрат», перед глазами у него все еще стояла сцена в ресторане «Уорвик», и он не желал знать больше, чем ему надлежало. Правду я говорю?
      – Не могу с вами согласиться, сэр, – спокойно возразил Миллз. – Сцена в ресторане тут ни при чем. Заметьте, я неукоснительно выполнил распоряжение и пришел сюда ровно в половине десятого…
      – А где в это время были другие? – требовательно спросил Хедли. – Не волнуйтесь! Не говорите того, на что не можете ответить определенно. Где, по-вашему, они были?
      – Насколько я помню, мисс Розетта Гримо и Менген играли в гостиной в карты. Дреймен еще раньше сказал мне, что куда-то пойдет, и я его не видел.
      – А мадам Дюмон?
      – Ее я встретил, когда пришел сюда. Она как раз вышла от профессора с подносом, на котором была пустая посуда после вечернего кофе… Я зашел в свою рабочую комнату, оставив дверь открытой, и поставил столик с пишущей машинкой так, чтобы работать, обратившись лицом к залу. Ровно в… – Он закрыл глаза, припоминая. – Ровно без четверти десять я услышал звонок. Электрический звонок от входа – на третьем этаже, и слышно было хорошо.
      Через две минуты появилась мадам Дюмон с подносом для визитных карточек и уже собиралась постучать в дверь, когда я увидел, что вслед за ней идет… э-э… высокого роста человек. Оглянувшись, она тоже увидела его и начала что-то говорить. Я не могу повторить дословно, но помню, что она удивленно спросила, почему он не остался ждать внизу. Э-э… Высокий человек, не отвечая, подошел к двери, неторопливо опустил воротник пальто, снял кепку и запихнул ее в карман. Мне кажется, он засмеялся, а мадам Дюмон что-то воскликнула, отступила к стене и поспешила открыть дверь. На пороге появился профессор Гримо и недовольно проговорил: «Какого дьявола вы подняли такой шум?!» Потом постоял неподвижно, словно вкопанный, глядя на высокого человека, и спросил: «Бога ради, кто вы?»
      Миллз заговорил своим нудным голосом быстрее, его улыбка сделалась неприятной, хотя он и прилагал усилия, чтобы она была веселой.
      – Успокойтесь, мистер Миллз. Вы хорошо разглядели того высокого человека?
      – Достаточно хорошо. Поднявшись наверх, он посмотрел в мою сторону.
      – И?..
      – Воротник его пальто был поднят, на голове у него была кепка. Но я дальнозоркий, джентльмены, и хорошо все видел. На лице у него была маска из папье-маше – такая, какие надевают дети. Мне запомнилось, что она была удлиненная, бледно-розового цвета и с широко раскрытым ртом. Он ее так и не снял. Мне кажется, я могу заверить, что…
      – Вообще-то вы правы, – отозвался от двери чей-то холодный голос. – Это была маска. И он, к сожалению, ее не снял.

НЕВОЗМОЖНОЕ

      В дверях, переводя взгляд с одного на другого, стояла женщина. У Ремпола почему-то сложилось впечатление, что это женщина необыкновенная. В ней не было ничего примечательного, кроме блестящих, выразительных черных глаз, белки которых покраснели, словно от сдерживаемых слез. Невысокая, крепкого телосложения, с высокими скулами на широком лице и гладкой кожей, эта женщина, подумалось Ремполу, могла бы, приложив немного усилий, стать привлекательной. Темно-каштановые волосы свободно спадали волнами, прикрывая уши. В скромном темном платье с белой вставкой на груди она вовсе не казалась просто одетой. Уравновешенность, сила, мужество, что еще? Слово «электрическая» тут совершенно неуместно, но только им можно было назвать волну, ворвавшуюся вместе с женщиной в комнату, – потрескивавшая, горячая, могучая, словно удар, волна. Поскрипывая туфлями и потирая руки, женщина подошла ближе, подняла свои выразительные черные глаза и посмотрела на Хедли. Ремпол понял две вещи: убийство профессора Гримо так ее ошеломило, причинило ей такую боль, что она уже никогда не оправится. И если бы не сила воли, глаза ее больше никогда бы не высыхали от слез.
      – Я Эрнестина Дюмон, – сказала женщина. – Пришла помочь вам найти убийцу Шарля. – Она говорила почти без акцента, но глухо, немного глотая слова. – Я не могла прийти… сразу. Я хотела поехать с ним в больницу, но врач мне не разрешил. Он сказал, что со мной захочет поговорить полиция. Думаю, это необходимо.
      Хедли поднялся и предложил ей свой стул.
      – Пожалуйста, мадам, садитесь. Мы очень хотели бы вас послушать. А пока что прошу вас, внимательно послушайте мистера Миллза, и если у вас возникнет желание…
      Мадам Дюмон зябко повела плечами, и доктор Фелл, который пристально наблюдал за нею, тяжело ступая, пошел закрыть окно. Потом она посмотрела на огонь в камине, едва теплившийся под кучей сгоревшей бумаги, кивнула головой Хедли в знак того, что все поняла, безразлично посмотрела на Миллза и, болезненно улыбнувшись, проговорила:
      – Да, конечно. Он славный парень и имеет добрые намерения. Правда же, Стюарт? Во всяком случае, рассказывайте дальше, а я… я послушаю.
      Миллз не проявил неудовольствия, только похлопал глазами и сложил руки.
      – Если прорицательнице нравится так считать, то я не возражаю, – сказал он. – Я, наверное, буду рассказывать дальше. На чем я… э-э… остановился?
      – Вы сказали, что профессор Гримо, увидев посетителя, спросил: «Бога ради, кто вы?» Что было дальше?
      – А, так… Он был без очков, они висели на шнурке.
      Без них профессор видел плохо, и у меня сложилось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Не успел профессор надеть очки, как незнакомец сделал быстрое движение вперед, я и опомниться не успел, как он уже был в дверях. Профессор шагнул ему навстречу, но незнакомец его опередил, и я услышал, как он засмеялся. Когда он был уже в комнате… – Миллз замолчал, явно взволнованный. – И это вызывает самое большое удивление. У меня сложилось впечатление, что мадам Дюмон, хотя и отступила было к стене, закрыла за ними дверь. Припоминаю, она взялась рукой за шаровидную дверную ручку.
      – Что вы хотите этим сказать, юноша? – вспыхнула мадам Дюмон. – Думайте головой, что говорите! Вы полагаете, я бы оставила его с Шарлем наедине? Шарль сам закрыл дверь и запер ее изнутри.
      – Минутку, мадам. Это правда, мистер Миллз?
      – Я хотел бы, чтобы вы меня правильно поняли, – протяжно проговорил Миллз. – Я только стараюсь припомнить все подробности и даже свои впечатления. Я ничего этим не хотел сказать. Согласен, он в самом деле, как утверждает прорицательница, запер дверь изнутри.
      – Послушайте! Он еще и шутит! «Прорицательница»! Как можно! – сердито воскликнула мадам Дюмон.
      – Подведем итоги, джентльмены, – улыбнулся Миллз. – Я допускаю, что прорицательница была взволнована. Она начала звать профессора и дергать за твердую ручку. В комнате слышались голоса, но, понимаете, я был далеко, а вы же видите, дверь довольно толстая. – Он указал пальцем на дверь. – Понять невозможно было ничего, пока через полминуты, когда посетитель, наверное, снял маску, профессор крикнул прорицательнице: «Идите прочь, глупая женщина! Я сам справлюсь».
      – Понятно. А вам не показалось, что он… испугался?
      – Наоборот, – возразил секретарь. – Я бы сказал, что в его голосе слышалось удовлетворение.
      – А вы, мадам? Вы послушались и сразу ушли?
      – Да.
      – Пусть так, – вежливо проговорил Хедли, – но, по-моему, даже большие шутники не имеют привычки являться в чужой дом в маске и вот так вести себя. Вы, думаю, знали, что вашему работодателю угрожали?
      – Я слушалась Шарля больше двадцати лет, – тихо промолвила женщина. Ее укололо слово «работодатель». – И не помню, чтобы он не нашел выход из какого-то трудного положения. Послушалась! Конечно, послушалась! И слушалась бы и дальше. Кроме того, вы ничего не понимаете и ни о чем меня не спросили. – Она пренебрежительно усмехнулась. – Но что интересно… с точки зрения психологии, как сказал бы Шарль… Вы не спросили и у Стюарта, почему он послушался и не поднял тревоги. Вы просто считаете, что он испугался. Благодарю за такой тонкий комплимент. Пожалуйста, делайте свое дело дальше!
      – Вы помните, мистер Миллз, когда тот высокий человек зашел в комнату? – обратился к секретарю Хедли.
      – Было без десяти десять. На моем столике с пишущей машинкой есть часы.
      – А когда вы услыхали выстрел?
      – Ровно в десять часов десять минут.
      – И все это время вы наблюдали за дверью?
      – Именно так, – без колебаний подтвердил Миллз и прокашлялся. – Хотя прорицательница и намекает на мою трусливость, я первый был возле двери, когда в комнате прогремел выстрел. Вы явились сразу после выстрела и сами видели, что комната была заперта изнутри.
      – А в течение тех двадцати минут вы слышали в комнате голоса или какие-то иные звуки?
      – Вначале мне показалось, что я слышу голоса и звуки, похожие на удары. Но я же был далеко. – Под холодным взглядом Хедли Миллз уже в который раз, широко открыв глаза, шатнулся взад-вперед. На лбу у него снова выступил пот. – Я понимаю, конечно, все, что я говорю, кажется совсем неправдоподобным. Но, джентльмены!.. – вдруг воскликнул он высоким голосом и поднял руку вверх. – Я клянусь…
      – Это правда, Стюарт, – тихо проговорила женщина. – Я могу все подтвердить…
      – Одну минутку мадам, – порывисто повернувшись, учтиво остановил ее Хедли. – Думаю, так все и было. Еще один вопрос к вам, мистер Миллз. Вы можете подробнее описать внешний вид посетителя?
      – Могу сказать определенно, что на нем было длинное пальто, вылинявшая кепка из какой-то коричневой ткани, темные брюки. Ботинок я не разглядел. Волосы, когда он снял кепку… – Миллз замолчал. – Невероятно. Не хочу быть смешным, но припоминаю, что его темные блестящие волосы казались крашеными, а голова была… понимаете, словно из папье-маше.
      Хедли, который прохаживался взад-вперед около большой картины, так быстро повернулся к Миллзу, что тот воскликнул:
      – Джентльмены, вы же просили рассказать, что я видел! Я и рассказываю то, что видел. Я говорю правду!
      – Дальше! – угрюмо отозвался Хедли.
      – Незнакомец был на три-четыре дюйма выше, чем профессор Гримо, среднего… э-э… телосложения. На руках у него были перчатки, хотя в этом я не совсем уверен, руки он держал в карманах.
      – Он был похож на Пьера Флея?
      – Ну… да… Можно сказать «да», а можно и «нет». Я бы сказал, он был выше Флея и не такой стройный, но присягать не стану.
      Ремпол все время краем глаза наблюдал за доктором Феллом. Доктор Фелл, в плаще, со шляпой под мышкой, грузно передвигался по комнате, сердито тыча палкой в ковер. Наклоняясь так, что очки сползали с переносицы, он разглядывал сощуренными глазами картину, полки с книгами, статуэтку буйвола на столе, потом, тяжело дыша, подошел к камину, осмотрел его, задрал голову на щит вверху и с каким-то особенным удовольствием стал разглядывать герб на нем. Не прошло мимо внимания Ремпола и то, что Фелл все время следил за мадам Дюмон. Казалось, она его гипнотизирует. Что-то угрожающее было во взгляде его маленьких быстрых глаз, когда он поглядывал на женщину каждый раз, как заканчивал что-то разглядывать. И женщина это знала. Она сидела, сложив руки на коленях, и старалась не обращать па него внимания, но то и дело также поглядывала в его сторону, как будто между ними шла невидимая борьба.
      – К вам есть еще один вопрос, Миллз, – продолжал Хедли. – В частности, относительно ресторана «Уорвик» и этой картины. Но с этим можно подождать. Вам не трудно пойти вниз и пригласить сюда мисс Гримо и мистера Менгена? И мистера Дреймена, если он вернулся… Благодарю… Нет, подождите, минутку! Э-э… У вас есть какие-нибудь вопросы, доктор Фелл?
      Доктор Фелл доброжелательно улыбнулся, молча покачал головой. Ремпол видел, как побелели суставы сжатых пальцев у женщины.
      – Кто дал право вашему приятелю везде заглядывать? – сердито спросила она. – Это выводит меня из себя! Это…
      – Я понимаю вас, мадам, – пристально посмотрев на нее, сказал Хедли. – К сожалению, такая у него привычка.
      – В таком случае, кто вы? Приходите в мой дом…
      – Позвольте объяснить. Я старший инспектор уголовного розыска. Это мистер Ремпол, а это доктор Гидеон Фелл. О нем вы, наверное, слышали.
      – Да. Я так и думала. – Она кивнула головой, а потом, хлопнув ладонью по столу, спросила – Ну и что? Можно пренебрегать правилами приличия? Непременно надо мерзнуть с открытым окном? Можно наконец разжечь огонь и согреться?
      – Знаете, я бы не советовал, – отозвался доктор Фелл. – Пока не выясним, что за бумаги там сожжены. Наверное, хороший был костер.
      – Почему вы такие неповоротливые? – сказала с укором Эрнестина Дюмон. – Почему вы сидите здесь? Вы же хорошо знаете, что это дело рук Флея. Почему вы не задержите его? Я уверяю, что это сделал он, а вы сидите тут… – В ее цыганских глазах было столько ненависти, словно она уже видела, как Флей идет на виселицу.
      – Вы знаете Флея? – прервал ее Хедли.
      – Нет, нет. Я никогда его не видела. Я имею в виду до сегодняшнего дня. Но я помню, что мне говорил Шарль.