Глава 9

Лицо профессора Риго стало совсем белым от лунных лучей, уже коснувшихся воды ручья.

— Прошу вас, пойдемте со мной, — отрывисто сказал Майлс.

Он повернулся и повел их к дому. Западнее Грейвуда располагалась небольшая плоская лужайка с коротко подстриженной травой — словно она предназначалась для игры в шары, — и на ней можно было с трудом различить плетеные стулья, столик и качели под ярким навесом. Майлс смотрел на западную стену дома. Нигде не горел свет, хотя отведенная Фей Ситон комната находилась именно здесь, на первом этаже. Должно быть, Фей уже легла спать.

Обогнув восточную часть дома, Майлс провел своих гостей через просторную гостиную, в которой была размещена коллекция средневекового оружия, собранная его дядей, в небольшую гостиную, узкую и длинную. Это была уютная комната с обитыми гобеленовой тканью креслами, низкими, выкрашенными в белый цвет полками и маленькой, написанной маслом копией картины Леонардо над каминной полкой. Здесь горела всего одна лампа, служившая ночником; ее крошечное пламя почти не освещало комнату, но зато отбрасывало огромные тени, однако у Майлса не возникло желания прибавить света.

Он повернулся, и его голос нарушил ночную тишину Нью-Фореста.

— Думаю, я должен сообщить вам, — заявил он громче, чем того требовали обстоятельства, — о нашей долгой беседе с мисс Ситон…

Профессор Риго прервал его:

— Она рассказала вам?

Спокойно! Нет никаких причин для того, чтобы в горле у тебя застрял ком, а сердце так бешено заколотилось!

— Да, она рассказала мне все, что ей известно о смерти мистера Брука. Полиция в конце концов пришла к заключению, что это самоубийство, поскольку на ручке шпаги-трости были отпечатки пальцев только самого мистера Брука. Это правда?

— Да.

— И во время… смерти… Фей Ситон купалась в реке на некотором расстоянии от башни. Это правда?

— До известной степени, — кивнул профессор Риго, — да. Но рассказала ли она вам о молодом человеке, Пьере Фреснаке? Сыне Жюля Фреснака?

— Должны ли мы, — Майлс почти кричал, — должны ли мы судить с такой дьявольской строгостью — и это в наше-то время? В конце концов! Если что-то и было между юным Фреснаком и Фей Ситон…

— Англичане… — тихо проговорил профессор Риго, и в голосе его послышался благоговейный ужас. И после паузы добавил: — Господи, эти англичане!

Он стоял, пристально глядя на Майлса — в тусклом свете лампы нельзя было различить выражение его лица, — а за ним высилась громада доктора Фелла. Он прислонил желтую трость-шпагу к подлокотнику кресла, обтянутого гобеленом, и снял шляпу. Что-то в его голосе, хотя француз и говорил негромко, ударило Майлса по нервам.

— Вы похожи на Говарда Брука, — тихо сказал профессор Риго. — Я произнес всего одну фразу, и вы тотчас же решили, что я могу иметь в виду только… — Он снова помолчал. — Неужели вы думаете, молодой человек, — продолжал он несколько ворчливо, — что крестьянина в междуречье Юра и Луары может хотя бы в малейшей степени, хотя бы в такой вот степени, — он щелкнул пальцами, — взволновать небольшая интрижка его сына с живущей неподалеку леди? Его это только позабавило бы, если бы он вообще что-либо заметил. Уверяю вас, не это вызвало бурю и повергло местных крестьян в ужас. Не это заставило Жюля Фреснака швырнуть в женщину камень на проезжей дороге.

— Тогда что же?

— Вы можете мысленно вернуться в прошлое, к тем дням, которые предшествовали смерти Говарда Брука?

— Могу.

— Этот юноша, Пьер Фреснак, жил с родителями в каменном доме на ферме, расположенной неподалеку от дороги, соединяющей Шартр и Ле-Ман. Его спальня находилась на верхнем этаже — необходимо обратить на это особое внимание, — и, для того чтобы попасть в нее, надо было одолеть три лестничных марша.

— И что же?

— В течение нескольких дней Пьер Фреснак был болен, слаб и находился в каком-то оцепенении. Он ничего никому не говорил — отчасти из-за того, что не отваживался на признание, отчасти же потому, что счел происходившее с ним ночным кошмаром. Подобно всем очень молодым людям, он боялся получить трепку просто так, за здорово живешь. И он повязал вокруг горла шарф и не сказал никому ни слова.

Он считал, что видит сон, когда каждую ночь за окном верхнего этажа появлялось белое лицо. Он считал, что видит сон, когда в нескольких метрах над землей в воздухе парила человеческая фигура, и его мозг и мускулы начинали отключаться — так слабеет свет лампы, если прикручивают фитиль. Но вскоре отец сорвал с его шеи повязку. И на шее открылись следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь.

Последовала пауза, Майлс не нарушал ее, от всей души надеясь, что кто-нибудь вот-вот рассмеется.

Он надеялся, что это повисшее в воздухе молчание будет вот-вот нарушено. Он надеялся, что Риго откинет голову и зальется кудахтающим смехом, выставляя напоказ золотую коронку. Он ожидал раскатистого хохота доктора Фелла, заставлявшего вспомнить о Гаргантюа. Однако ничего подобного не случилось. Никто даже не улыбнулся, никто не спросил, понравилась ли ему эта шутка. Но больше всего его ошеломила и повергла в какой-то столбняк невыразительная, словно взятая из полицейского протокола фраза «следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь».

Майлс услышал собственный голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:

— Вы сошли с ума?

— Нет.

— Вы имеете в виду?…

— Да, — подтвердил профессор Риго. — Я имею в виду вампира. Я имею в виду существо, которое нельзя причислить ни к живым, ни к мертвым. Я имею в виду того, кто сосет кровь и губит души.

Белое лицо за окном верхнего этажа.

Белое лицо за окном верхнего этажа…

При всем желании Майлс никак не, мог засмеяться. Он попытался сделать это, но смех застрял у него в горле.

— Этот славный, лишенный воображения мистер Говард Брук, — сказал профессор Риго, — ничего не понял. Он увидел во всем этом лишь заурядную интрижку деревенского паренька с женщиной, которая была значительно старше мальчика. Он был возмущен до глубины своей честной английской души. Он простодушно полагал, что от любой безнравственной женщины можно откупиться. А потом…

— Что потом?

— Он умер. Вот и все.

Профессор Риго неистово тряхнул лысой головой, сохраняя на лице чрезвычайно серьезное выражение. Он взял шпагу-трость и зажал ее под мышкой.

— Прошлым вечером я старался… увы, идя на поводу у своего дурацкого чувства юмора… заставить вас поломать голову над этой загадкой. Я честно изложил вам все факты, но подал их несколько двусмысленно. Я сказал вам, что в общепринятом смысле этого слова Фей Ситон не является преступницей. Я сказал вам — и это правда, — что в повседневной жизни она добрая и даже излишне скромная женщина.

Но это не имеет никакого отношения к ее внутренней сущности, с которой она не может бороться, как человек не в силах совладать с алчностью или любопытством. Это имеет отношение к душе, которая способна покинуть тело человека, находящегося в состоянии транса или погруженного в сон, и принять видимую глазу форму. Эта душа питается человеческой кровью.

Расскажи мне Говард Брук хоть что-нибудь, я мог бы ему помочь. Но нет, нет и нет! Эта женщина безнравственна — а значит, следует все сохранить в тайне. Возможно, я должен был обо всем догадаться сам по некоторым внешним признакам, по той истории, которую я вам рассказал. В фольклоре рыжие волосы, стройная фигура, голубые глаза считаются эротическими признаками и всегда ассоциируются с вампирами. Но я, по своему обыкновению, не заметил того, что происходило у меня под носом. Мне предстояло узнать это после смерти Говарда Брука, когда толпа крестьян хотела совершить над ней самосуд.

Майлс поднял руку и крепко прижал ко лбу:

— Но вы не можете думать так на самом деле! Вы не можете считать, что эта… это…

— Это существо, — подсказал ему профессор Риго.

— Лучше скажем: «Эта особа». Вы утверждаете, что Говарда Брука убила Фей Ситон?

— Его убил вампир. Потому что вампир ненавидел его!

— Было совершено заурядное убийство при помощи острой шпаги-трости. Для него не требовалось участие сверхъестественных сил!

— В таком случае каким образом, — с невозмутимым видом спросил профессор Риго, — убийце удалось добраться до своей жертвы, а потом скрыться?

И снова воцарилось долгое молчание.

— Послушайте, мой добрый друг! — закричал Майлс. — Повторяю: вы не можете думать так на самом деле! Вы, разумный человек, не можете предложить такое фантастическое объяснение…

— Нет, нет и нет! — сказал профессор Риго, эти три слова прозвучали как удары молота, и внезапно щелкнул пальцами.

— Что вы хотите сказать своим «нет»?

— Я хочу сказать, — ответил профессор Риго, — что мне часто приходилось спорить с моими учеными-коллегами о значении слова «сверхъестественное». Вы можете оспаривать представленные мною факты?

— По всей видимости, нет.

— Минуточку! Давайте предположим — я говорю: предположим! — что вампиры действительно существуют. Согласны ли вы, что это объясняет поведение Фей Ситон во время всего ее пребывания в доме Бруков?

— Но послушайте!…

— Я говорю вам! — В маленьких глазках профессора Риго горел огонь безумия, но безумия, не лишенного определенной логики. — Я говорю вам: «Вот факты, будьте добры объяснить их». Факты, факты, факты! Вы отвечаете, что не способны объяснить их, но что я не должен — не должен, не должен! — говорить подобные фантастические глупости, поскольку мое предположение угрожает вашему привычному миропорядку и пугает вас. Возможно, вы правы, говоря это. Возможно, нет. Но в данном случае я веду себя как разумный человек, а вы — как человек, подверженный суевериям.

Он взглянул на доктора Фелла:

— А вы с этим согласны, дорогой доктор?

Доктор Фелл стоял напротив ряда низко расположенных, выкрашенных в белый цвет книжных полок, скрестив руки под длинным, ниспадавшим складками плащом и рассеянно глядя на тусклое пламя лампы. О присутствии доктора Майлсу напоминал лишь легкий присвист его дыхания — иногда он начинал пыхтеть громче, словно сбрасывал с себя сонное оцепенение, — и трепетание широкой черной ленточки, на которой держались очки. Его лицо с ярким румянцем излучало сердечность, заставляя вспомнить о старом короле Коле, и, когда доктор Фелл возвышался над вами, это, как правило, действовало ободряюще и успокаивающе. Майлс знал, что Гидеон Фелл — очень добрый, в высшей степени порядочный, страшно рассеянный и легкомысленный человек и своими самыми большими удачами наполовину обязан именно рассеянности. В этот момент на его лице с выпяченной нижней губой и повисшими усами начало появляться свирепое выражение.

— А вы с этим согласны, дорогой доктор? — упорствовал Риго.

— Сэр… — начал было доктор Фелл очень торжественно, в духе доктора Джонсона. Потом, видимо передумав, он умолк и поскреб нос.

— Мсье? — поощрил его Риго все тем же официальным тоном.

— Я не отрицаю, — сказал доктор Фелл и выбросил вперед руку, едва не смахнув бронзовую статуэтку на книжной полке, — я не отрицаю возможности существования в нашем мире сверхъестественных сил. На самом деле я уверен, что они действительно существуют.

— Вампиры! — воскликнул Майлс Хэммонд.

— Да, — абсолютно серьезно подтвердил доктор Фелл, и от этой серьезности у Майлса упало сердце. — Возможно, даже вампиры.

Палка доктора Фелла в форме костыля была прислонена к книжным полкам. Но сейчас его взгляд, уже совершенно отрешенный, был прикован к зажатой под мышкой у профессора Риго толстой желтой шпаге-трости. Тяжело дыша, доктор Фелл неуклюже наклонился и взял трость у Риго. Он повертел вещицу. Все с тем же рассеянным видом, держа ее в руке, он прошелся по комнате и весьма неловко плюхнулся в большое, обтянутое гобеленовой тканью кресло, стоявшее возле неразожженного камина. От этого комната на мгновение словно заходила ходуном, хотя дом был добротный, выстроенный на совесть.

— Но я, — продолжал доктор Фелл, — как любой честный исследователь, больше всего верю фактам.

— Мсье, — вскричал профессор Риго, — я же и предоставляю вам факты!

— Сэр, — ответил доктор Фелл, — в этом нет никакого сомнения.

Он сердито посмотрел на шпагу-трость. Затем медленно открутил ручку, вынул шпагу из ножен и начал изучать ее. Он поднес ножны к своим криво сидящим очкам и попытался в них заглянуть. Когда этот ученый муж поднялся и заговорил, то в его голосе были интонации, присущие скорее школьнику.

— Ну и ну! Есть ли у кого-нибудь лупа?

— Здесь в доме есть одна, — ответил Майлс, пытаясь переключиться. — Но я что-то не могу вспомнить, где видел ее последний раз. Вы хотите, чтобы я?…

— Откровенно говоря, — виновато признался доктор Фелл, — я не уверен, что она мне так уж нужна. Но человек с лупой производит потрясающее впечатление и сам проникается чудесным сознанием собственной значимости. — Он прочистил горло. Потом произнес уже другим тоном: — По-моему, кто-то сказал, что внутри этих ножен были пятна крови?

Профессор Риго чуть не подскочил.

— Внутри ножен действительно есть пятна крови! Я рассказал об этом прошлым вечером мисс Морелл и мистеру Хэммонду. Я повторил это вам сегодня утром. — В его голосе звучал вызов. — И что же?

— Да, — сказал доктор Фелл и медленно тряхнул своей львиной гривой, — остается еще один момент.

Он неловко извлек из внутреннего кармана жилета свернутую рукопись. Майлс без труда узнал ее. Это был отчет о деле Брука, написанный профессором Риго для архива «Клуба убийств», который Барбара Морелл похитила, а Майлс возвратил. Доктор Фелл держал листы в руке с таким видом, словно прикидывал, сколько они весят.

— Когда Риго сегодня принес мне эту рукопись, — сказал он, и в его голосе звучало настоящее благоговение, — я прочел ее взахлеб и не могу описать, насколько она очаровала меня. Боже мой! О Бахус! Эта история просто предназначена для нашего клуба! Но возникает очень существенный вопрос. — Он не сводил глаз с Майлса. — Кто такая Барбара Морелл и почему она сорвала обед «Клуба убийств»?

— А! — тихо произнес профессор Риго, быстро-быстро кивая головой и потирая руки. — Меня это тоже очень интересует! Кто такая Барбара Морелл?

— Черт возьми, не смотрите на меня так! Мне это неизвестно! — воскликнул Майлс.

Брови профессора Риго поползли вверх.

— Однако, как мне помнится, вы провожали ее домой.

— Только до станции метро.

— Следовательно, вы не обсуждали этот вопрос?

— Нет. Вот именно… нет.

Толстый коротышка профессор казался весьма обескураженным.

— Вчера вечером, — сказал профессор Риго доктору Феллу после того, как долго изучал лицо Майлса, — маленькая мисс Морелл несколько раз выглядела чрезвычайно расстроенной. Да! Нет никакого сомнения, что ее очень волнует все, связанное с Фей Ситон, и что она прекрасно знает Фей.

— Напротив, — сказал Майлс. — Мисс Ситон отрицает, что когда-либо встречалась с Барбарой Морелл или слышала о ней.

Эти слова прозвучали как удар гонга, призывающий к тишине. На лице профессора Риго отразилось чуть ли не злорадство.

— Она так сказала?

— Да.

— Когда?

— Сегодня вечером, в библиотеке… я задал ей несколько вопросов.

— Значит, вот оно что! — тихо сказал профессор Риго с новой вспышкой интереса. — Вы, в отличие от других ее жертв, — у Майлса было чувство, будто ему дали пощечину, — вы, в отличие от других ее жертв, по крайней мере обладаете мужеством! Вы заговорили с ней об этих событиях и задавали вопросы?

— Нет, дело обстояло не совсем так.

— Она информировала вас по собственной инициативе?

— Да, можно сказать, что так и было.

— Сэр, — сказал доктор Фелл, который, храня на лице весьма загадочное выражение, развалился в кресле, положив рукопись и шпагу-трость на колени. — Мне чрезвычайно помогло бы — черт возьми, как бы мне помогло! — если бы вы повторили все, что говорила вам эта леди. Если бы вы сделали это здесь, сейчас, причем (простите меня) постарались бы ничего не упустить и ничего не интерпретировать по-своему.

Майлс подумал, что уже, наверное, очень поздно. Стояла такая тишина, что был слышен бой часов в кухне. Должно быть, Марион крепко спала наверху, над библиотекой, а Фей Ситон — в своей комнате на нижнем этаже. Мертвенно-бледные лунные лучи набирали силу, затмевая тусклый свет лампы и рисуя на стене тени окон.

Майлс, у которого пересохло в горле, неторопливо, тщательно выбирая слова, передал им свой разговор с Фей Ситон. Доктор Фелл перебил его только один раз.

— Джим Морелл! — резко повторил доктор, заставив профессора Риго подскочить. — Закадычный друг Гарри Брука, которому Гарри писал каждую неделю. — Он повернул свою большую голову к Риго: — Вы знаете какого-нибудь Джеймса Морелла?

Риго, который присел на журнальный столик, приложив ладонь к уху, энергично замотал головой.

— Насколько я могу припомнить, дорогой доктор, это имя мне совершенно незнакомо.

— Гарри Брук никогда не упоминал его при вас?

— Никогда.

— И оно ни разу не упоминается, — доктор Фелл слегка постучал по рукописи, — в вашем замечательном отчете, в котором вы все так ясно изложили. Оно не фигурирует ни в показаниях, данных под присягой, ни в каких-либо других. Между тем Гарри Брук писал этому человеку письмо в тот самый день… — Доктор Фелл ненадолго замолчал. Объяснялось ли выражение, на мгновение появившееся на его лице, лишь игрою лунного света? — Не важно! — сказал наконец он. — Продолжайте!

Однако Майлс вновь увидел то же самое выражение у него на лице незадолго до окончания своего рассказа. Доктор Фелл выглядел ошеломленным, встревоженным: казалось, истина уже забрезжила перед ним, при этом повергнув в настоящий ужас. Это выбило Майлса из колеи. Он машинально продолжал свой рассказ, в то время как в мозгу у него рождались самые жуткие мысли.

Разумеется, доктор Фелл не мог верить в такую чушь, как вампиры. Возможно, профессор Риго искренне считал, что существуют злые духи, которые поселяются в теле человека; которые способны покинуть тело и материализоваться в воздухе, высоко над землей, так что их белые лица появляются за окнами…

Но только не доктор Фелл. В этом можно было не сомневаться! Майлсу хотелось лишь одного: чтобы тот сказал об этом вслух.

Майлсу хотелось дождаться слова, жеста, подмигивания, способных рассеять ядовитый туман, который Антуан Риго назвал бы туманом вампира. «Ладно, довольно! Довольно! Властители Афин!» — раздастся радостный рев. И он, как в прежние времена, возликует при виде трясущихся подбородков и ходящего ходуном жилета, а Гидеон Фелл развалится в кресле и застучит о пол металлическим наконечником трости.

Но Майлс так этого и не дождался.

Когда он окончил свой рассказ, доктор Фелл сидел откинувшись на спинку кресла, прикрыв глаза рукой, а шпага-трость с засохшими пятнами крови лежала у него на коленях.

— Это все? — спросил доктор Фелл.

— Да. Это все.

— Так-так. Вам же, друг мой, — доктор Фелл громко откашлялся, предваряя этим свое обращение к профессору Риго, — я хотел бы задать один чрезвычайно важный вопрос. — Он кивнул на рукопись: — Вы тщательно выбирали слова, когда писали этот отчет?

Профессор Риго с чопорным видом выпрямился.

— Есть ли необходимость говорить, что дело обстояло именно так?

— У вас нет желания что-нибудь изменить?

— Нет, уверяю вас! С какой стати?

— Позвольте мне зачитать две-три фразы из той части вашего повествования, в которой вы описываете, как оставили мистера Говарда Брука на крыше башни незадолго до той минуты, когда на него напали, — веско проговорил доктор Фелл.

— Слушаю вас.

Доктор Фелл послюнявил большой палец, поправил очки на черной ленточке и начал листать рукопись.

— «Мистер Брук, — прочел он, — стоял у парапета, решительно повернувшись к нам спиной. Рядом с ним…»

— Извините, что перебиваю вас, — сказал Майлс, — но то же самое, слово в слово, говорил нам профессор Риго вчера вечером.

— Вы совершенно правы, — с улыбкой подтвердил профессор Риго. — Моя речь лилась плавно, не правда ли? Вам запомнились эти фразы. Вы можете найти в рукописи все, что я говорил вчера. Продолжайте, продолжайте, продолжайте!

Доктор Фелл с любопытством смотрел на него.

— «Рядом с ним, — вы по-прежнему имеете в виду мистера Брука, — рядом с ним была прислонена к парапету его легкая деревянная трость желтого цвета, а с другой стороны, тоже у парапета, находился пухлый портфель. Этот полуразрушенный зубчатый бортик, по грудь человеку, опоясывает крышу башни и весь покрыт бледными иероглифами — инициалами тех, кто побывал здесь».

Доктор Фелл закрыл рукопись и снова слегка постучал по ней.

— Вы описали все, — требовательно спросил он, — именно так, как было на самом деле?

— Ну разумеется, в точности так, как было.

— Остается один маленький вопрос, — сказал доктор Фелл с просительными нотками в голосе. — Он касается шпаги-трости. Вы сообщаете в вашем прекрасно написанном отчете, что полицейские унесли на экспертизу обе ее половины. Полагаю, они не стали вставлять шпагу в ножны? Просто унесли обе части в том виде, в котором они находились?

— Естественно!

Майлс потерял терпение:

— Ради Бога, сэр, давайте поставим точки над "i"! Давайте решим, по крайней мере, что мы думаем обо всем этом и в каком положении очутились! — Он возвысил голос: — Вы ведь не верите в них, правда?

Доктор Фелл бросил на него взгляд:

— Не верю в кого?

— В вампиров!

— Нет, — мягко проговорил доктор Фелл. — Не верю. Разумеется, Майлс никогда в этом и не сомневался. Он все время твердил это себе, внутренне усмехаясь, мысленно расправляя плечи, и был готов рассмеяться вслух. И все же он с облегчением перевел дух и почувствовал, как его заливает горячая волна радости при мысли, что теперь можно не думать о каких-то ужасах.

— Было бы только справедливо заявить об этом, — серьезно продолжал доктор Фелл, — до нашего отъезда. Вернувшись в Лондон, два пожилых джентльмена будут раскаиваться, что предприняли эту безумную ночную поездку в Нью-Форест, повинуясь внезапному романтическому порыву Риго, — он прочистил горло, — и его желанию взглянуть на библиотеку вашего дяди. Но прежде чем мы уедем…

— Клянусь всеми силами зла, — выпалил Майлс с некоторой горячностью, — вы ведь не собираетесь сейчас отправиться в обратный путь?

— Не собираемся отправиться в обратный путь?

— Я размещу вас в доме, — сказал Майлс, — хотя комнат, пригодных для жилья, не так уж много. Я хочу увидеть вас обоих при дневном свете и почувствовать, что нахожусь в здравом уме. А моя сестра Марион! Когда она услышит всю историю до конца!…

— Ваша сестра уже что-нибудь об этом знает?

— Да, кое-что. Кстати, сегодня вечером я спросил ее, как бы она поступила, если бы ей явилось некое ужасное сверхъестественное существо, способное перемещаться по воздуху. А я ведь тогда еще и не слышал этой истории про вампира.

— Действительно! — пробормотал доктор Фелл. — И что же она вам ответила? Майлс рассмеялся:

— Она сказала, что, вероятно, выстрелила бы в него из револьвера. Я нахожу, что к подобным вещам разумнее всего относиться с юмором, как это делает Марион. — Он отвесил поклон профессору Риго. — Приношу вам, сэр, глубокую благодарность за то, что вы проделали весь этот путь и предостерегли меня относительно вампира с белым лицом и окровавленными губами. Но мне кажется, что у Фей Ситон было уже достаточно неприятностей. И я не думаю…