От главной автострады на Саутгемптон ответвляется другая автомагистраль. Проехав по ней, вы должны углубиться в лесную чащобу, где молодые побеги объедены оленями. Свернув вскоре налево, проехав в широкие деревянные ворота и спустившись по извилистой, посыпанной гравием дорожке, на которой царит полумрак даже в середине дня, вы пересекаете по простому деревенскому мостику ручей, и перед вами на поляне, окруженной огромными буками и дубами, предстает Грейвуд.

Еще идя по примитивному мостику, вы уже видите узкий торец этого небольшого, вытянутого в длину здания. Одолев несколько каменных ступеней, вы доходите по каменным плитам террасы до главного входа. Этот бело-коричневый дом из дерева и кирпича стоит посреди залитого солнцем леса. Он выглядит приветливо, и в нем есть какое-то волшебное очарование.

В тот вечер в окнах горели одна-две лампы. Это были керосиновые лампы, поскольку электростанция, дававшая энергию во времена Чарльза Хэммонда, еще бездействовала.

Казалось, свет в окнах разгорался ярче по мере того, как сгущались сумерки и становилось холоднее. Теперь был хорошо слышен заглушаемый дневным шумом плеск воды у маленькой плотины. В сумерках неясно вырисовывались очертания качелей под ярким навесом, плетеных стульев и стола для чаепития, поставленных на лужайке западнее излучины ручья.

Майлс Хэммонд стоял, держа над головой лампу, в пришедшейся ему по сердцу узкой и длинной комнате, расположенной в задней части дома.

— Все в порядке, — твердил он сам себе. — Я не совершил никакой ошибки, привезя ее сюда. Все в порядке.

Но в глубине души он понимал, что далеко не все в порядке.

Пламя маленькой лампочки с крошечным стеклянным цилиндрическим абажуром изгнало почти все тени из книжного царства, подобного царству мумий. Разумеется, эта комната не заслужила того, чтобы ее именовали «библиотекой»: то было книгохранилище, склад, где громоздились пыльными грудами две или три тысячи томов, скопленных — как скапливается пыль — его покойным дядей. Старые и поврежденные книги, относительно новые и яркие книги, книги ин-кварто, ин-октаво и ин-фолио, книги в красивых суперобложках и книги в поблекших темных переплетах; Майлса возбуждал затхлый запах этих сокровищ, на которые он еще не успел толком взглянуть.

Книжные полки доходили до потолка, окружая ведущую в столовую дверь и ряд выходящих на восток створчатых окон. Книги на полулежали рядами, образовывали насыпи и неустойчивые башни разной высоты, создавая лабиринт, по узеньким дорожкам которого почти невозможно было пройти, не задев какого-нибудь фолианта и не подняв клубы пыли.

Майлс стоял посередине этого книжного лабиринта, высоко подняв лампу, и осматривался.

— Все в порядке! — с горячностью произнес он вслух. Дверь открылась, и вошла Фей Ситон.

— Вы звали меня, мистер Хэммонд?

— Звал вас, мисс Ситон? Нет.

— Извините. Мне послышалось, что вы меня зовете.

— Должно быть, я разговаривал сам с собой. Но, возможно, вам будет интересно взглянуть на эту неразбериху.

Фей Ситон стояла в дверном проеме, по обе стороны которого громоздились книги самых разных форматов и цветов. Довольно высокая, тоненькая, изящная, она немного наклонила голову набок. Она тоже держала керосиновую лампу, и, когда девушка подняла ее, осветив свое лицо, Майлс испытал нечто вроде шока.

При свете дня, в «Беркли», а потом в поезде она показалась ему… не то чтобы старше, хотя, разумеется, она стала старше, не то чтобы менее привлекательной… но ее облик неуловимо отличался от образа, запечатлевшегося в памяти, и это почему-то вызывало в нем тревожное чувство.

Сейчас при смягчающем свете лампы ее лицо было точно таким же, каким оно предстало перед ним впервые на фотографии прошлым вечером. Он только мельком увидел ее глаза, щеки, рот, когда она подняла лампу, желая оглядеться. Ее отрешенное лицо с застывшей вежливой улыбкой казалось неживым, и это сбивало с толку, мешая судить о ней.

Майлс тоже высоко поднял свою лампу, и свет обеих ламп создал изменчивую, неторопливую, но причудливую игру теней на стенах книжных башен.

— Ужас, правда?

— Далеко не так плохо, как я ожидала, — ответила Фей. Она говорила тихо, почти не поднимая глаз.

— К сожалению, я не произвел никакой уборки, даже не смахнул нигде пыль перед вашим приездом.

— Это не имеет значения, мистер Хэммонд.

— Насколько я помню, мой дядя приобрел картотечный шкафчик и невероятное количество карточек. Но он так и не приступил к составлению каталога. Они находятся где-то в этих джунглях.

— Я их разыщу, мистер Хэммонд.

— Моя сестра… э-э-э… снабдила вас всем необходимым?

— О да! — Она улыбнулась ему. — Мисс Хэммонд хотела перебраться из своей спальни наверху, — девушка указала на потолок библиотеки, — чтобы предоставить ее мне. Но я не могла позволить ей сделать это. В любом случае, по некоторым причинам меня гораздо больше устраивает первый этаж. Вы не возражаете?

— Возражаю? Конечно нет! Не войдете ли вы в комнату?

— Благодарю вас.

Самые маленькие башни из книг на полу были человеку по пояс, самые большие доходили до груди. Фей послушно двинулась вперед, с такой необыкновенной бессознательной грацией лавируя между ними по узким дорожкам, что ее довольно поношенное сизое платье почти ничего не задевало. Она поставила маленькую лампу на какую-то груду фолиантов, подняв облако пыли, и снова посмотрела вокруг.

— Выглядит заманчиво, — сказала она. — Чем интересовался ваш дядя?

— Почти всем. Он был специалистом по истории средних веков. Но увлекался и археологией, и спортом, и садоводством, и шахматами. Даже преступления интересовали его, и… — Майлс резко осекся. — Вы уверены, что вас устроили удобно?

— О да! Мисс Хэммонд — она просила меня называть ее Марион — была очень добра.

Да, Майлс полагал, что она действительно была добра с Фей. И в поезде, и дома, пока дамы вместе на скорую руку готовили обед, говорила одна Марион. Она просто изливала на гостью потоки слов. Однако Майлс, хорошо изучивший сестру, испытывал некоторое беспокойство.

— Мне жаль, что у нас создалась такая ситуация с прислугой, — сказал он. — Здесь никого не найти ни за какие деньги. Во всяком случае, если ты не старожил. Мне бы не хотелось, чтобы вам пришлось…

В его голосе звучали просительные нотки.

— Но мне это нравится. Так уютнее. Нас здесь всего трое. И это Нью-Форест!

— Да.

Фей, двигаясь все с той же неуловимой грацией, неуверенно направилась к окруженным книгами створчатым окнам на восточной стороне. При свете свисающей с потолка лампы вместе с нею двигалась ее удлиненная тень. Две створки окна, словно маленькие двери, были распахнуты настежь и удерживались в таком положении упорами. Фей Ситон положила руки на подоконник и выглянула наружу. Майлс, высоко подняв свою лампу, начал неуверенно пробираться к ней.

Снаружи было еще не совсем темно.

Крутой, поросший травой склон за домом переходил через несколько футов в зеленую лужайку, окруженную покосившейся железной изгородью. За нею теснились высокие деревья, там находился лес, далекий, таинственный, а цвет его при этом призрачном освещении постепенно из пепельно-серого становился черным.

— Насколько велик этот лес, мистер Хэммонд?

— Примерно сто тысяч акров.

— Такой огромный? Я даже не представляла себе…

— Очень немногие люди представляют себе его размеры. Вы можете пойти в этот лес погулять и блуждать по нему часами, пока на ваши поиски не направят людей. Казалось бы, в такой маленькой стране, как Англия, смешно даже думать об этом, но мой дядя неоднократно рассказывал мне о подобных случаях. Сам я, как человек, недавно перебравшийся в эти края, еще ни разу не заходил далеко в лес.

— Он кажется… не знаю!…

— Волшебным?

— Что-то вроде этого. — Фей повела плечами.

— Вы понимаете, к чему я клоню, мисс Ситон?

— К чему же?

— Не слишком далеко отсюда находится то самое место, где был убит стрелой во время охоты Уильям Руфус, Красный Король. Теперь там поставили некое чугунное безобразие. И… вы читали «Белый отряд» «"Белый отряд" — исторический роман А Конан Доила.»?

Она быстро кивнула.

— Сегодня луна взошла очень поздно, — сказал Майлс, — но скоро будет полнолуние, и тогда вы и я — и, разумеется, Марион — отправимся ночью на прогулку в Нью-Форест.

— Это было бы просто замечательно.

Она все еще наклонялась вперед, положив руки на подоконник. Когда Фей кивнула, у него создалось впечатление, что она едва слушает. Майлс стоял неподалеку от нее. Он видел изящную линию ее плеч, белую шею, блестевшие в свете лампы густые темно-рыжие волосы. Запах ее духов был почти неуловим, но его нельзя было не почувствовать. Внезапно Майлс с волнением осознал ее физическое присутствие рядом с собой.

Возможно, и она испытывала нечто подобное, поскольку резко повернулась, стремясь при этом, как всегда, сделать это незаметно, и стала пробираться к тому месту, где оставила лампу. Майлс тоже отвернулся и уставился на окно.

Он видел ее неясное отражение в оконном стекле. Она подняла какую-то старую газету, стряхнула с нее пыль, потом расстелила ее на груде книг и села рядом со своей лампой.

— Будьте осторожны! — предупредил он, не оглядываясь. — Вы можете испачкаться.

— Это не имеет значения. — Она не поднимала на него глаз. — Здесь чудесно, мистер Хэммонд. И воздух, наверное, очень хороший?

— Превосходный. Этой ночью вы будете спать как убитая.

— А вам трудно заснуть?

— Иногда.

— Ваша сестра сказала, что вы очень тяжело болели.

— Теперь я в полном порядке.

— Война?

— Да. Специфическое, мучительное и ничуть не героическое отравление, которое можно получить в танковых войсках.

— Гарри Брук был убит во время отступления под Дюнкерком в 1940 году, — произнесла Фей совершенно обыденным тоном. — Он вступил во французскую армию в качестве офицера связи с британской армией — сами понимаете, он хорошо знал оба языка, — и его убили при отступлении под Дюнкерком.

Воцарилась тишина. Майлс стоял как громом пораженный, не сводя глаз с отражения Фей в оконном стекле, и в ушах у него звенело. Фей спросила прежним тоном:

— Вам ведь все обо мне известно, правда?

У Майлса перехватило дыхание, а его рука так задрожала, что он вынужден был поставить лампу на подоконник. Он повернулся к Фей.

— Кто вам сказал?…

— Ваша сестра вскользь упомянула об этом. Она сказала, что вы пребывали в мрачном расположении духа и вас одолевали всяческие фантазии.

Марион, ну и ну!

— Мистер Хэммонд, я считаю, что вы проявили необыкновенное великодушие, наняв меня — а я действительно нахожусь в несколько стесненных обстоятельствах — и не задав мне ни единого вопроса. Меня едва не отправили на гильотину за убийство отца Гарри. Не считаете ли вы, что вам следует выслушать всю эту историю с моей точки зрения?

Последовала долгая пауза.

Прохладный ветерок, бесконечно живительный, проник через окна и смешался с запахом старых книг. Краем глаза Майлс заметил свисавшую с потолка черную нить паутины. Он откашлялся.

— Это не мое дело, мисс Ситон. И я не хочу расстраивать вас.

— Меня это не расстроит. Право же, нет.

— Но разве вы не чувствуете?…

— Нет. Не сейчас. — Ее голос звучал очень странно. Она отвела свои голубые глаза, и белки их ярко блеснули в свете лампы. Она крепко прижала к груди руку, казавшуюся очень белой на фоне темного шелкового платка.

— Самоистязание! — сказала она.

— Простите?

— Чего мы только не делаем, — пробормотала Фей Си-тон, — если нам представляется возможность помучить самих себя! — Она надолго замолчала, потупив голубые, широко расставленные глаза. Лицо ее хранило непроницаемое выражение. — Извините, мистер Хэммонд. Это не так уж и важно, но все-таки меня интересует, кто рассказал вам о случившемся.

— Профессор Риго.

— О, профессор Риго! — Она кивнула. — Я слышала, что ему удалось бежать из Франции во время немецкой оккупации и он преподает в каком-то университете в Англии. Видите ли, я спрашиваю об этом только потому, что ваша сестра не могла с уверенностью сказать, от кого вы все узнали. Она полагает, по какой-то странной причине, что вас информировал граф Калиостро.

Они дружно расхохотались. Майлс был рад возможности облегчить душу, засмеявшись во весь голос, но в звуках этого смеха, раздавшегося среди книжных завалов, было что-то неуловимо жуткое.

— Я… я не убивала мистера Брука, — сказала Фей. — Вы мне верите?

— Да.

— Благодарю вас, мистер Хэммонд.

Только Богу известно, подумал Майлс, как я жажду услышать твой рассказ! Продолжай! Продолжай! Продолжай!

— Я поехала во Францию, — тихо сказала она, — чтобы стать личной секретаршей мистера Брука. У меня не было, как это говорится, — девушка не смотрела на него, — опыта такой работы.

Она замолчала, и Майлс кивнул.

— Мое пребывание там сложилось удачно. Бруки были очень приятными людьми, во всяком случае мне так казалось. Я… ну, вы, вероятно, слышали, что я полюбила Гарри Брука. Я действительно полюбила его, мистер Хэммонд, с самого начала.

Внезапно с губ Майлса сорвался вопрос, который он не собирался задавать:

— Но, когда Гарри сделал вам предложение, вы сначала ответили отказом?

— Разве? Кто вам это сказал?

— Профессор Риго.

— О, понимаю. — (Действительно ли в ее глазах появилось странное выражение, словно его слова втайне позабавили ее? Или это было плодом его фантазии?) — В любом случае, мистер Хэммонд, мы были помолвлены. Думаю, я была очень счастлива, потому что всегда стремилась иметь домашний очаг. Мы уже строили планы на будущее, как вдруг кто-то начал распространять обо мне всякие слухи.

У Майлса пересохло в горле.

— Какого рода слухи?

— О, самые непристойные. — Кровь слегка прилила к нежным белым щекам Фей. Она сидела, полузакрыв глаза. — Были и другие слухи, слишком, — она чуть не засмеялась, — нелепые, чтобы докучать вам рассказом о них. Разумеется, я, сама даже не подозревала об их существовании. Но мистер Брук знал уже почти месяц… однако ничего мне не говорил. Думаю, сначала он получал анонимные письма.

— Анонимные письма?! — воскликнул Майлс.

— Да.

— Профессор Риго о них не упоминал.

— Возможно, их и не было. Это… это только мое предположение. Обстановка в доме стала очень напряженной. И в кабинете, где мистер Брук диктовал мне, и во время наших трапез, и по вечерам. Казалось, даже миссис Брук заподозрила что-то неладное. Потом наступил этот ужасный день, двенадцатое августа, когда умер мистер Брук.

Не сводя с нее глаз, Майлс подался назад и взгромоздился на широкий выступ подоконника.

При ровном свете крошечной лампочки тени оставались неподвижными. Но для Майлса эта узкая, длинная библиотека словно исчезла. Он вновь очутился в окрестностях Шартра, на берегу Юра, позади находился дом под названием Боргар, а над рекой неясно рисовалась каменная башня. Прошлое ожило.

— Какой это был жаркий день! — как во сне, произнесла Фей, поводя плечами. — Шел дождь, гремел гром, но было так жарко! После завтрака, когда мы остались наедине, мистер Брук попросил меня встретиться с ним у башни Генриха Четвертого, примерно в четыре часа. Я и представить себе не могла, что он собирался отправиться в Лионский кредитный банк за этими знаменитыми двумя тысячами фунтов стерлингов.

Я ушла из дома незадолго до трех часов, как раз перед возвращением мистера Брука из банка с этими деньгами в портфеле. Видите ли, я могу сказать вам… о, потом я столько раз говорила об этом полицейским! Я намеревалась искупаться, поэтому захватила с собой купальник. Но вместо этого просто побродила по берегу реки. — Фей помолчала. — Когда я уходила из этого дома, мистер Хэммонд, — она издала странный, вымученный смешок, — мне казалось, что в нем царят мир и покой. Джорджина Брук, мать Гарри, разговаривала на кухне с кухаркой. Гарри писал письмо в своей комнате наверху. Гарри — бедняга! — раз в неделю писал письмо своему старому другу, живущему в Англии, Джиму Мореллу.

Майлс выпрямился.

— Минутку, мисс Ситон!

— Да?

Она бросила на него быстрый взгляд; в голубых глазах читались испуг и изумление.

— Имеет ли этот Джим Морелл, — спросил Майлс, — какое-нибудь отношение к девушке, которую зовут Барбара Морелл?

— Барбара Морелл, Барбара Морелл, — повторила она, и ее вспыхнувший было интерес угас. — Нет, не могу сказать. Я ничего не знаю об этой девушке. Почему вы вспомнили о ней?

— Потому что… не важно! Не имеет значения.

Фей Ситон оправила юбку и задумалась, пытаясь найти нужные слова. Видимо, ей трудно было говорить об этом.

— Мне ничего не известно об убийстве! — воскликнула она мягко, но настойчиво. — Я повторяла это полиции снова и снова Было почти три часа, когда я отправилась на прогулку по берегу реки, и ушла довольно далеко от башни.

Вы, конечно, знаете, что произошло за это время. Мистер Брук вернулся из банка и стал искать Гарри. Поскольку Гарри находился не в своей комнате, а в гараже, мистер Брук решил направится к башне на свидание со мной, хотя до него оставалась еще уйма времени. Вскоре Гарри узнал, куда он пошел, и, накинув плащ, последовал за отцом. Миссис Брук позвонила Жоржу Риго, и тот приехал на своей машине.

В половине четвертого… я посмотрела на часы… и решила, что пора отправляться к башне. Я дошла до нее и вошла внутрь. С крыши до меня донеслись голоса. Когда я начала подниматься по лестнице, то узнала голоса Гарри и его отца.

Фей облизнула губы.

Майлсу показалось, по легкому изменению ее тона, что она привычно повторяет слова, которые произносила уже множество раз, и поэтому ее речь льется гак плавно, — и все же он не сомневался в ее искренности.

— Нет, я не слышала, о чем они говорили. Я не осталась там только потому, что не выношу ссор. Выходя из башни, я встретила входящего в нее профессора Риго. Потом… да! Я все-таки решила искупаться.

Майлс изумленно смотрел на нее.

— Вы пошли купаться?

— Я устала, и мне было жарко. Я полагала, что купание освежит меня. Я переоделась в роще у реки, как это делали многие. Роща находится довольно далеко от башни, она расположена значительно севернее ее, на западном берегу. Я плавала и блаженствовала в прохладной воде. О том, что произошло, я узнала только на обратном пути, когда было уже без четверти пять. Вокруг башни толпилось множество людей, среди них полицейские. Гарри подошел ко мне, протягивая руки, и сказал: «Господи, Фей, кто-то убил папу».

Ее голос замер.

Фей закрыла рукой глаза, а потом и все лицо. Через какое-то время она снова взглянула на Майлса с грустной и виноватой улыбкой.

— Пожалуйста, простите меня! — сказала она, вскинув голову, и слабый золотистый свет заструился по ее волосам. — Понимаете, я словно заново пережила все. Это свойственно одиноким людям.

— Да. Я знаю.

— И больше мне ничего не известно, правда. Вы хотите что-нибудь спросить?

Майлс, чувствуя себя чрезвычайно неловко, протянул к ней руки:

— Милая мисс Ситон! Я не прокурор и здесь нахожусь не для того, чтобы задавать вам вопросы.

— Возможно. Но я предпочла бы, чтобы вы их задали, если у вас возникли какие-то сомнения.

Майлс колебался.

— Полиция смогла найти только одно уязвимое место в моих показаниях — это злополучное купание. Я находилась в реке. И не было ни одного свидетеля, который мог бы наблюдать за башней со стороны реки. Поэтому не было и никаких сведений о том, приближался ли кто-нибудь к башне с этой стороны. Разумеется, предположение, что кто-то — да еще в купальном костюме — способен взобраться на крышу башни по гладкой стене высотой сорок футов, совершенно абсурдно. В конце концов они вынуждены были признать это. Но между тем…

Улыбаясь, словно все это уже не имело значения, но не находя в себе сил унять легкую дрожь, Фей встала. Не давая себе времени одуматься, повинуясь какому-то внезапному импульсу, она медленно направилась к Майлсу, лавируя между доходившими ей до пояса грудами книг. Ее голова была слегка наклонена набок. В ее глазах, в ее губах была некая бессильная кротость, некая прелесть, на которую Майлс откликался всем своим существом. Он спрыгнул с подоконника.

— Вы верите мне?! — вскричала Фей. — Скажите, что вы мне верите!