Глава 16

Повернув ручку двери…

Коридор был хорошо освещен, однако Грэффин все равно пошатнулся, попятился, схватился за стену, чтобы не упасть. Он был в цилиндре, в модном пальто, под которым пенился белый воротник. Лицо до того бледное, что на лбу выступали голубые вены, краснел острый нос, устричные глаза бегали из стороны в сторону.

— Ох! Это вы! — выдохнул он. — А я…

— Простите, если я вас испугал, лейтенант, — извинился я. — Позвольте к вам зайти. Не могу заснуть, читать нечего, может быть, у вас книжка найдется.

Он секунду таращился на меня, потом просиял, воскликнул:

— Конечно, — хватая меня за плечо. — Конечно, ради бога! Очень рад. Очень рад… Прошу, будьте как дома. Книги, тысячи книг, берите любую. Выпить немножечко не желаете, а?

Обнял меня за плечи, все твердя про тысячи книг; пробираясь по коридору, смеялся, хлопал меня по плечу, называл милым другом. Когда мы дошли до дверей, с хитрецой на меня покосился, шепнув:

— Мистер… имени вашего не припомню… не пройдете ли вперед, чтоб зажечь свет? Я, понимаете, не совсем расположен… Ик! — и виновато икнул.

— Конечно, — согласился я.

Неприятно было идти в темноте через огромную комнату, полную запахов. Пробираясь вслепую, я чуть не наткнулся на лампу, но зеленый свет уже вспыхнул. Грэффин поспешно бросился запирать дверь. Пробормотал:

— Сп-пасибо… Запираемся. От разбойников, — пояснил он.

Пока он возился с дверью, я думал, не лучше бы было оставить ее незапертой. Если Джек Кетч намерится попытать счастья с Грэффином… Ладно, можно потом открыть.

— Портьеры опустим, — предложил Грэффин, хитро мне подмигивая.

— Может, пусть лучше идет свежий воздух?…

— Нет! — воскликнул он, хватаясь за портьеры с видом ребенка, у которого хотят отнять игрушку. С благородной твердостью повторил: — Опустим портьеры. — Сбросил шляпу, пальто, и тут его осенило. — Где Жуайе? — вскричал он.

И мне это только что пришло в голову. Где камердинер? Я не спросил о нем Банколена; вполне возможно, детектив подключил его к делу, и Грэффин не должен был это знать.

— Странно, — бормотал он; оглядываясь, буквально взревел: — Жуайе!

Ответа не последовало. Грэффин опять закричал так, что его наверняка было слышно на первом этаже, но безрезультатно. Красные глаза бегали по сторонам, уставились было на дверь в спальню, но тут лейтенант спохватился и отвел взгляд.

— Садитесь, мистер… э-э-э… Вы ведь не торопитесь? Нет-нет, садитесь, немножечко поболтаем. О чем пожелаете. Выпейте. — Он величественно опустился в кресло у стола, глядя на меня из-за лампы, и вытащил из-под столика едва початую бутылку виски. Взгляд его снова стал хитрым. — До чего глупо с моей стороны! Чертовски глупо! Стакан только один. Наверно… есть в ванной. Если не возражаете, пройдите вон в ту дверь, поверните налево, дальше прямо, не ошибетесь…

Выходя, я видел, как он провожал меня взглядом, вцепившись в крышку стола. Я с опаской вышел в дверь, держа палеи на курке пистолета в кармане. Слева дверь в небольшой альков… за ней темнота. В комнатах стоял страшный холод, замерзшие окна туманно высвечивались в темноте. Еле вырисовывалась мебель, и я несколько раз натыкался на кресла. Мало-помалу темные комнаты начали бесконечно кружиться, словно я блуждал в тумане; перед глазами мелькали какие-то волны. Плитка! Под ногами теперь была плитка. Осторожно шаря руками, я нащупал посудную полку, наткнулся на высокий стакан, свалившийся в раковину со страшным звоном, от которого у меня сердце оборвалось.

Сзади в комнате скрипнула половица. Я замер на месте, прислушиваясь. Звук не повторился.

Нет, стакан не разбился, хотя звон от его падения еще стоял в ушах. Я его взял и пошел назад… Что это? Показалось, будто дверцы высокого гардероба с зеркалом, где смутно отражались освещенные молочным светом окна, медленно отворились, точно их кто-то изнутри толкнул. В зеркале под углом мелькнула слабая тень. Часы мои громко тикали в жилетном кармане под халатом. Нет, очередной обман зрения. Тень оказалась моей собственной. Когда я шевельнул рукой, державшей пистолет, то же самое сделало отражение в зеркале. Но охватившая меня в черной обманчивой пустоте паника не ослабевала. Я видел шевелившуюся в гардеробе человеческую фигуру, знал, что надо стрелять без раздумий. (Чепуха, возьми себя в руки! Что ты будешь делать, если Джек Кетч действительно сзади схватит тебя за плечо?)

Вернувшись в большую комнату, я вздохнул с облегчением. Сводчатый потолок призрачно маячил на большой высоте, призрачные зеленые шторы закрывали таинственные альковы, но хотя бы горел благословенный свет.

Грэффин серьезно на меня взглянул, издал хриплый смешок и игриво спросил:

— Не встретили ни одного разбойника, друг мой?

Ухмылявшаяся физиономия вселяла в меня отвращение к плаксивому шантажисту, который с таким наслаждением терзал аль-Мулька, а теперь корчился от страха за свою тощую шею. Такую длинную шею, подумал я, можно стиснуть обеими руками, поставленными одна над другой. (Ох, что за мысли! Откуда?) Я поставил стакан на стол и холодно ответил:

— Нет никаких разбойников. В один момент показалось, что я заметил Джека Кетча, но ошибся.

Бутылка виски дернулась в руке, слезившиеся глаза вытаращились, потом Грэффин собрался с силами и жалобно взвыл:

— А!… Хотите подшутить надо мной? Ха-ха-ха! Клянусь богом, неплохо! Подшутить… конечно. — Выдавил несколько кудахчущих смешков, игриво погрозил пальцем. — Не надо так шутить, друг мой. Это вредно для меня, сердце может не выдержать. Вы ведь пошутили, да?…

— Пошутил, — устало подтвердил я.

Он налил два высоких стакана почти доверху, осушил свой до дна, запрокинув голову, вытянув багровую шею; на горле рывками каталось адамово яблоко. Снова начался стук… Голова Грэффина дернулась.

— Что это?… — пробормотал он.

— Я ничего не слышу.

— Ох… Наверно, послышалось. Ладно. Хорошо. — Стакан опять запрокинулся.

Еще и еще. Пускай допивает и отключается. Я осторожно пошевелился в кресле, и Грэффин решил, будто я ухожу.

— Ох нет. Не уходите. Не надо, — взмолился он. — Слушайте, вы фортепьянную музыку любите? Я вам сыграю!

Довольный этой мыслью, встал и поплелся к роялю, с надеждой оглядываясь через плечо. Спектакль начинал меня несколько раздражать.

— Я сыграю. Что желаете? Все, что угодно. Что хотите услышать?

— На ваше усмотрение. Еще выпейте.

— Правильно! Чуточку… чуточку выпью.

Он, шатаясь, вернулся к столу, потом снова пошел к инструменту. Сел, сгорбился, какое-то время сидел неподвижно… И вот загремели аккорды.

Меня охватил восторженный трепет. Грэффин не утратил чудесного, изумительного туше, словно в этой трясущейся развалине только руки сохранили жизнь. Пальцы быстрые, уверенные, вдохновенные. Он играл Шопена с изысканным безумием и тоской обреченного. Слева от него мерцал на свету расписной саркофаг, над ним в туманную высоту тянулись зеленые занавеси. Глупо дергался лысый затылок… Он играл долго, но страсть и нежность внезапно улетучились. Грэффин словно забыл обо всем. С сопением оглянулся, уставился в пол.

Тук-тук… Тук-тук-тук…

Он поднял голову, и я громко сказал:

— Великолепно! Сыграйте еще. Сыграйте… — почти крикнул я.

Тук, тук-тук, тук…

Грэффин встал на ноги, потащился к столу. Он теперь несколько успокоился, хотя чувствовалось, что дошел до предела, как бы съеживаясь у меня на глазах.

— Мне конец, — шепнул он. — Конец. Я… больше не могу. Он строит для меня эшафот. — Последние слова я едва расслышал, а секретарь аль-Мулька уронил голову на костлявые руки и пробормотал: — Посадите меня в тюрьму. Вы ж из полиции, посадите меня… — Неожиданно выпрямился, стукнул кулаком по столу, подняв облачко пыли. — Лучше я расскажу! Расскажу, слышите? Лучше в тюрьму пойду, чем терпеть. Он до меня не доберется. Если я расскажу, вы меня ему не отдадите, правда? Я знал одного парня. Он вместе со мной служил, был объявлен погибшим. Я… — Из глаз его выкатились смешные крупные слезы. — Я пошел под трибунал. За трусость, за дезертирство. Вранье. Собирались меня расстрелять. Война кончилась, выкинули со службы. Приехал в Париж. Узнал парня. В компании аль-Мулька… Не было дуэли. Вообще не было никакой дуэли. Аль-Мульк застрелил де Лаватера, слышите? Он его застрелил! У меня есть доказательства! — Грэффин слабо стучал по столу кулаками, глядя на меня горящими глазами, задыхаясь от потока слов. — Подойдите поближе! — махнул он рукой, и я шагнул к столу. — Я заставил аль-Мулька платить за молчание. Потом… уже здесь… узнал, как того парня звали… — И неразборчиво забормотал.

Я не смел вымолвить слово, боясь, что натянутая до предела ниточка в его мозгу оборвется и он вновь замолчит. Даже затаил дыхание.

— Вот кто такой Джек Кетч! Я взял с него пять тысяч за доказательства… Боже! Я сошел с ума! Хотел обработать его вместе с аль-Мульком. Слышите? — Грэффин отчаянно старался говорить связно, слезившиеся глаза остекленели от усилий.

Он сделал паузу, тяжело дыша.

— Аль-Мульк не знал, кто сюда… посылает посылки. Не знал, кто такой Джек Кетч…

— Кто он? — крикнул я, схватив его за плечо.

— Пустите меня! — прохрипел Грэффин с ошеломленным видом. Тонкая ниточка оборвалась.

Он потянулся за остатками виски.

— О чем это я? А! Да… Джек Кетч…

Он икнул и внезапно упал на стол в бессознательном состоянии. Голова рухнула с глухим стуком, вытянутая рука сбила бутылку, разлившееся виски собралось в лужицу. Слышалось только хрюкавшее дыхание.

Бесполезно было его тормошить, поэтому я отошел, впервые ощутив стоявший в комнате холод. Оглядел высокие зеленые стены, заледеневшие безделушки, четыре бронзовых фонаря. Предостерегающий холод пробирал меня до костей в сверхъестественной тишине. Ну ладно, за дело! Помня полученные инструкции, я пошел раздвигать шторы на окнах. Снег по-прежнему шел с молчаливым упорством. В оконном стекле отражался зеленый свет лампы и лежавшая лицом вниз голова Грэффина на подложенной руке. Следил ли кто-нибудь, слышал ли кто-нибудь, как я совершаю все эти пустые последние приготовления?

— Спокойной ночи, лейтенант, — отчетливо проговорил я, хлопнул его по плечу, козырнул, ушел в тень. У дверей в коридор, который шел к холлу, остановился, тихонько подтащил стул, сел в глухом мраке спиной к запертой двери, держа в поле зрения две другие.

Я заступил в дозор. Слишком поздно пожалел, что не надел свитер или теплое пальто. В шелковом халате было адски холодно. Я устроился в максимально удобной позе и принялся ждать…

Ни звука не доносилось с Сент-Джеймс-стрит, кроме рокота одиноких, проезжавших мимо машин. Ровно тикали мои часы. Время от времени шевелился и бормотал Грэффин. Виднелась его голова, блестевшая под зеленой лампой. Пол, выложенный квадратными мраморными черно-белыми плитками. Темно-зеленый ковер. Слева от меня черный мраморный камин, четыре синие вазы, красочный «Суд над душами». Тянувшиеся ввысь полки. Золоченые шкафчики. Три окна с рамами, понемногу заносимыми снегом; в стеклах слабое отражение комнаты. Тик-тик, тик-тик — тикали мои часы. Тик-тик, тик-тик. Тьма за окнами. Пилгрим… Не спит ли Пилгрим? Знает ли, что творится в его театре марионеток? Пилгрим, Колетт Лаверн… Луч прожектора высветил ее роскошное тело. Выключаем его! Доллингс, Маунт-стрит, Шэрон… Шэрон, Средиземное море, руки Шэрон, медленный теплый сон… Сон, Макбет, готовый к убийству… Убийство… Аль-Мульк…

Мысли бежали по кругу, как белка в колесе. Убийство — аль-Мульк, аль-Мульк — убийство… Словно маятник… не позволяющий спать… Макбет, принужденный к убийству… Тик-тик, тик-тик…

Медленно тянулись часы, я совсем потерял чувство времени. Пропорции комнаты искажались под пристальным взглядом, однообразно дробившийся мир утрачивал всякий смысл. Бронзовые фонари покачивались на цепях взад-вперед; черная гранитная Хатор[26] на одном позолоченном шкафчике склоняла набок голову. Мало-помалу каждый предмет оживал, вроде аттракционов в увеселительном парке, в зеленом свете лампы закружились призраки, рука фокусника ловко метала карты. На картах мелькали лица аль-Мулька, Грэффина, Пилгрима, Шэрон, Толбота, сэра Джона, Жуайе, Доллингса. «Выбирайте карту, леди и джентльмены, выбирайте убийцу…»

Я встрепенулся, одолеваемый сном. Судорога больно пронзила руки и ноги, комната снова четко предстала перед глазами.

Кто-то шел по лестнице.

Тиканье часов слилось с тяжелым биением сердца. Который час? Неужели я заснул?

Кто-то шел по лестнице.

Руки онемели от холода, меня била дрожь. Я полез в жилетный карман, всмотрелся затуманенным взглядом в светящийся часовой циферблат. Половина третьего. Неужели я спал? Половина третьего, призрачный утренний час, когда даже воздух обретает непривычный привкус, когда царит не столько сонная, сколько мертвая тишина.

Вкрадчивые, мягкие, но явственные шаги поднимались из глубин. Останавливались на каждой площадке, как будто шагавший прислушивался. Это шел Джек Кетч.

Боже всевышний! Я забыл отпереть дверь! Надо, чтобы он свободно вошел, схватил Грэффина, тогда грянет свисток… Медленные шаги сводили с ума, но давали мне время. Я тихо поднялся, поспешил по мягкому ковру к двери на черную лестницу. Ног под собой не чуял, полный страшного возбуждения. От дуновения сквозняка из-под двери лодыжки покрылись гусиной кожей. Тихо-тихо в гулкой тишине я повернул в замке ключ. Шаги приближались, слышалось даже шарканье по пыльным лестничным ступеням. Стоя лицом к двери, я юркнул направо в тень занавешенных полок. Пусть увидит беспомощно лежавшую на столе жертву.

Шаги остановились. Фантазия до того разыгралась, что я даже слышал за дверью дыхание, до боли стискивая пистолет. Грэффин глухо забормотал во сне, свободная рука его упала со стола…

Раздался тихий настойчивый стук в дверь.

Тишина. Обезображенная зеленым светом комната закружилась в рокочущей тишине. Стук повторился — сладостный паучий призыв, тихо уговаривавший открыть.

Дверная ручка начала поворачиваться.

Глава 17

Лицо убийцы

Я поднял автоматический пистолет; прижавшись к полкам, поднес к губам свисток. Я чувствовал страшный холод, немыслимую отвагу и необычайную ясность мысли. Пауза. Заходи, черт тебя побери! Заходи! Одинокий выстрел, свисток… Заходи! Глухой раскатистый барабанный бой… Это конец, Джек Кетч, и ты это знаешь. Все замерло, ручка больше не поворачивалась. Буквально несколько минут я неотрывно смотрел на нее. Мне до сих пор снится эта фарфоровая дверная ручка. Почему он медлит? Стоит и прислушивается на лестничной площадке? Может быть, его насторожил просто шорох моего рукава, задевшего штору, или тиканье часов? Я сыпал проклятиями, до боли стиснув зубы. Волнение стократ нарастало, храбрость таяла… Если он вскоре не шевельнется…

Ушел? Нет — я услышал бы каждый шаг на лестнице. При каких обстоятельствах мне позволительно проявлять инициативу? Открыв дверь, можно столкнуться лицом к лицу с Джеком Кетчем. Осторожно! Банколен расставил ловушку: вдруг это какой-нибудь полисмен? Нет. Подобная предусмотрительность и таинственность указывает на одного-единственного человека… Я взялся за дверную ручку, беззвучно повернул, внезапным рывком распахнул дверь.

На лестничной площадке никого не было. Туда падал лишь слабый блик света зеленой лампы, но все равно было видно, что никого нет. Вот трап на крышу. Вниз тянется лестница. Пыльно, холодно, пусто. Неужели я схожу с ума? Я бы определенно услышал любой звук, если б кто-то спустился по лестнице! Просто немыслимо, не мог же он уйти в стену. Стоп! Вспоминались старые истории о забытых тайниках, устроенных в клубе. Может быть, не пустые легенды. Возможно, в старом запутанном лабиринте действительно есть потайной номер, где Джек Кетч нечестиво скачет от радости и теперь прошел сквозь стену, выкидывая антраша вокруг высокой виселицы Низама аль-Мулька. Пустые стены? Немыслимо! А тем временем я стоял, хорошо видимый на свету…

Я замер на месте. Тянуло сквозняком; кажется, будто холодный воздух шел сверху. Я посмотрел на трап, уходивший во мрак футов на двадцать вверх, на огромную высоту этажа, к дверце люка на крышу. Сам люк видно не было, но по дуновению воздуха стало ясно, куда делся Джек Кетч. Его тайное логово наверху. Может, удастся его там поймать?…

Заметил ли он меня? Видимо, нет, так как люк за собой не закрыл. С другой стороны, вполне мог залечь в ожидании, а мне нечем посветить. Но либо глупое безрассудство, либо ничего. Вдобавок Грэффин в безопасности: мне известно, что Джек Кетч ушел. Охваченный безумным побуждением, я запер Грэффина в комнате, тихо вытащил ключ из скважины и опустил в карман. Путь к отступлению теперь отрезан. Нельзя лишаться храбрости — в темноте предстоит встретиться с Джеком Кетчем.

На лестничной площадке стояла черная тьма, не считая слабой полоски зеленого света под дверью. На ощупь добравшись до трапа, я повесил свисток на шнурочке на шею и стал подниматься. Рассчитывая каждый шаг, не доверяя собственному телу, стараясь не производить ни единого звука, взбирался в потоке холодного воздуха. Таинственный стук звучал громче. Казалось, вокруг чуть посветлело, появилась синяя полоска, должно быть из приоткрытого люка; ветер уже шевелил волосы на голове. Пистолет мешал, однажды я его чуть не выронил, на секунду припал к лестнице в приступе головокружения, в холодном поту…

Высунув голову в люк, схватившись рукой за дерево, я ждал, что виска сейчас коснется пистолетное дуло, однако вокруг не было слышно ни звука, и воображаемая картина исчезла. Осторожно шаря руками, понял, что люк открыт полностью, и подтянулся за край.

Попал на какой-то чердак, не имея понятия ни о его размерах, ни о предназначении. Гулял холодный ветер, вроде бы слышался шорох бумаги, в глубокой туманной тьме ничего не было видно. Я на что-то наткнулся рукой, пробежался туда-сюда пальцами… Полированное дерево. Самый что ни на есть необыкновенный чердак — «убежище», как говорили в клубе. Гладкий прочный пол не скрипел. К счастью, на мне были туфли на мягкой подошве.

Тут я с ошеломлением понял глупость своего поведения. Чердак мог оказаться огромным: безумием было выслеживать без фонаря Джека Кетча, пока его жертва лежит внизу в пьяном сне. Может, свистнуть в свисток, чтобы Банколен прислал людей, которые прочешут чердак? Может быть…

Впереди забрезжил свет. Я все сидел на краю люка, куда мог упасть любой луч, и быстро пригнулся, отпрянув назад. Дело шло к развязке: нам предстояло услышать под дверью крадущиеся шаги убийцы, стук в ночи, бросить страшный взгляд на его лицо. О господи! Я обронил свисток! Рука нащупала в кармане халата только пачку сигарет… Упав на колени, я шарил вокруг, чувствуя себя припертым к стене. Вот! Свисток слабо звякнул под ногой. Тем временем ледяной холод крепчал. Конечно, тут должно быть окно, которое соответствует нижнему; и действительно, я стоял рядом с открытым окном… Снова свет. Если я правильно понял, он падал на дальнюю стену напротив меня, на ту самую, у которой этажом ниже стоял рояль и саркофаг.

Сначала почти незаметная светлая полоска веером разворачивалась на темном фоне. Свет сочился из стены. И в нем вырисовывался силуэт. Мужской? Нет, слишком неправдоподобно длинный. Он мерцал на кирпичной стене необъятной каминной трубы. Между стеной и трубой медленно открывалась дверь. Стараясь не попасть в веерное пятно света, я увидел тень мужчины, причудливую, невероятно высокую, пригнувшуюся под крышей чердака. Силуэт колыхался, словно мужчина трясся от смеха, но не доносилось ни звука. Острый нос, приоткрытый рот, прыгавшие плечи — все преувеличено. В игре света казалось, будто он в цилиндре. Но ведь это, конечно, не может быть Грэффин, которого я оставил внизу в пьяном беспамятстве. Обман зрения. Длинная тень раскачивалась в медленной пантомиме, как бы под неслышную музыку.

Кто-то рассмеялся. Свет погас.

Стоя у открытого окна, я чувствовал, как шею покалывают снежинки. Впрочем, времени на ерунду сейчас не было: необходимо полностью собраться с мыслями. Я шагнул вперед в темноте. В какой-то момент, сидя внизу в дозоре, я высчитал размеры большой комнаты в апартаментах аль-Мулька. Делая шаг за шагом, решил, что ширина находившегося прямо над ней чердака должна составлять шагов пятнадцать плюс еще четыре на ширину лестничной площадки. Теперь будет ясно, когда я доберусь до источника света. Каминная труба, видно ложная, потому что камин внизу расположен у другой стены. Если наткнуться на что-нибудь, можно наделать много шуму… Отсчитал семь шагов, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

Вытянутая рука коснулась стены. Неужели я неправильно определил ширину в десять с лишним футов? Нет, видно, это какая-то другая стена: разница в пять шагов слишком большая. Двинувшись вправо, я наткнулся на кирпичную трубу. Она стояла на большом расстоянии от стены, футах в шести, имея соответствующую длину. Видимо, стена нижней комнаты и стена чердака не совпадают футов на десять, плюс еще шесть на каминную трубу. Вот и разгадка потайного номера! Праздный взгляд никогда его не заметит при свете. Если подняться по трапу, перед глазами окажется другая стена, никто не подумает про лестничную площадку внизу и сочтет размеры совпадающими. Только бродя в темноте, можно преодолеть обман зрения. Иными словами, потайной номер должен находиться сбоку. Он тянется на все четыре этажа здания, по всей длине огражден ложной стеной, с ложной каминной трубой в виде некой прихожей. Держась за край трубы, я направился к правой ее стороне, где должна быть потайная дверь. Какой-то звук привлек внимание — легкий звук беспечных шагов, слабевшее шарканье ног. Кто-то спускался по трапу. Я резко оглянулся. Потайная дверь была теперь хорошо заметна. Джек Кетч шел не на разведку, — он покинул логово. Где-то в черной пустоте мы с ним разминулись. Я упустил его. Не использовал шанс. Неужели он пошел за Грэффином? Я бросился к люку, смутно помня, где он находится. Оттуда безошибочно доносились шаги, спускавшиеся по лестнице на верхнюю площадку. Разумеется, Банколен не так глуп, чтобы оставить весь дом без присмотра! Его кто-то должен остановить. А тем временем… В отчаянии я совсем потерял голову. Я не справился, теперь не знал, что делать, а шаги с каждой минутой стихали. В иной момент я бы вскрикнул, когда рука, скользнув по каминной трубе, провалилась в пустоту. Джек Кетч оставил потайную дверь настежь открытой. Значит, должен вернуться, и теперь я стою на пороге его тайны. Голова горела. Из отверстия в стене трубы шел сырой смрадный запах, теплый воздух, кажется, какой-то слабый красноватый свет. Слышались и другие запахи — раскаленного железа, тошнотворно сладкого хлороформа. Дверь была целиком выложена кирпичом. Я нырнул в открытое пространство. Рука с пистолетом коснулась чего-то холодного, и я с отвращением вздрогнул. Это оказался подсвечник на столике у двери, потом я нащупал теплую свечу. Щелкнул зажигалкой, лежавшей в жилетном кармане.

Слабое пламя взметнулось, заплясали огромные тени. Я находился в просторной прихожей неимоверной высоты и никак не мог поверить, что это не страшный сон. Все кругом было затянуто складчатым черным бархатом, золотые арабески вились на свету. Драпировки съедены молью, обтрепались — роскошь поражена проказой. Под ногами поблескивал тот же зловещий черный с золотом рисунок. Запахи хлороформа и горячего железа чувствовались все сильнее…

Пламя свечи отражалось в высоком зеркале в лепной золотой шелушившейся раме. Я увидел там и свое бледное отражение. Потрескавшиеся круглые газовые лампы свисали с люстры почти в восемнадцати футах над моей головой. Слева, где выступала ложная каминная труба, виднелось что-то вроде дивана, рядом с ним люк в полу. Справа дверь за портьерами вела в неведомые глубины, однако при таком слабом свете трудно было что-либо отчетливо разглядеть.

Поставив свечу на стол, я крепче стиснул пистолет и шагнул к двери справа.

Кто-то застонал.

Я замер на месте, дрожа от слабого неестественного звука, но не сумел определить, откуда он донесся. Может быть, из-за двери; возможно, из самого помещения. Я осторожно отодвинул черную с золотом дверную портьеру. Под прямым углом тянулся длинный сырой коридор, видимо во всю длину здания. Тут я четко различил шаги, шаркавшие в том коридоре из глубины логова…

Значит, Джек Кетч не один. У него есть сообщник! Я точно знал и поклялся бы, что убийцы сейчас нет в потайном номере, это какой-то его сообщник… Шаркавшие шаги звучали громче, приближаясь к двери за портьерой. И вот раздался голос, плаксиво певший все громче:

— Где вы? Где… вы? — Слабый дрожащий вой несся среди зловещих стен: — Где… вы? — Жалобный плач слепой души, блуждающей в бесконечных коридорах ада.

Запах раскаленного железа приблизился на расстояние не больше фута. Чья-то рука шевельнула дверные портьеры, я вжался в обитую стену. В проеме в тусклом свете свечи появилась фигура, державшая в руке какой-то предмет, кончик которого светился зловещим бело-красным светом. И вновь в тишине прозвучал тоненький сдавленный крик:

— Где вы? Где…

Я стремительно бросился, схватил эту фигуру за горло, швырнул к стене, сунул в живот пистолет. Ноги у нее дико вывернулись, раскаленная кочерга взлетела в воздух и упала.

— Тихо! — приказал я. — Тихо, Тедди!…

Испуганное бормотание смешивалось с моим тяжелым дыханием.