Глава 10

Идиллия на корабле

Следующее заявление Рейберна было совершенно в ином ключе.

— Мне уже лучше, — удивленно сказал он, — кажется, аневризма не лопнула. И вы, похоже, прежние. О черт! — Облегченно вздохнув, он уселся боком на край стола и, словно обращаясь к классу, продолжал: — Мне известно о наказании за сокрытие улик. И это еще не все. Я всегда терпеть не мог идиотов, скрывающих важные улики. Они причиняют всем проблемы, потому что он — но обычно это она — не желает говорить. Потом, когда это выясняется, оно оказывается совершенно неважным. Вот поэтому я и явился. И вот вам ваша улика.

Он извлек из кармана пиджака ключ с блестящим жетоном, на котором был указан номер 707, и подтолкнул его по столу к Хэдли.

— Ты хочешь сказать, — ошарашенно произнес Дэн, — вы с Дженни были…

— Были — что? Всего-то шесть поцелуев, — угрюмо сказал Рейберн, — я их сосчитал. Последний, она сказала, был на счастье.

— Думаю, лучше вам рассказать все с самого начала, — сдержанно приказал Хэдли. Он выглядел скорее удовлетворенным, чем раздраженным. — Вы ничего об этом не говорили, когда был убит мистер Родни Кент.

— Разумеется, не говорил. А с чего мне говорить? Я его не убивал.

— И все-таки, если вы хотели жениться на миссис Кент, его смерть должна была упростить вашу ситуацию, не так ли?

— Это и не должно быть так просто, как я надеялся. — Рейберн бросил на Хэдли быстрый взгляд, а потом уставился на круглую ручку двери. — Попытайтесь меня понять. Я вообще не думал об этом несчастье в том смысле, что оно может упростить мне дело. Мне все это представлялось ужасно постыдным, бессмысленной жестокостью этого парня Беллоуза. Хоть он и был мертвецки пьян. Вот и все, что я думал по этому поводу. Это… как будто пробудило меня.

— И сколько это продолжалось? Я говорю о вашей связи с миссис Кент?

— Ну… Собственно, она началась только на корабле. Ох уж мне эти теплоходы! Из-за погоды всем было ужасно плохо, и только мы с Дженни да иногда Дэн держались на ногах. Вы знаете, как происходят подобные истории.

— Значит, миссис Кент не страдала морской болезнью?

— Ни чуточки.

— Но мы только минуту назад слышали, что она не выносила морских путешествий при любом состоянии погоды.

Рейберн оглянулся. Кент знал, что он любил находиться в центре внимания, но сейчас, видимо, пожалел об этом.

— Тогда должен сказать, — раздраженно произнес Рейберн, — что кто-то ошибается. Нужно было ее видеть! Тот старый толстяк прыгал вокруг, как шарик в колесе рулетки, а Дженни стояла так спокойно, будто просто вошла в гостиную. Там она была такой обычной и понятной, какой я ее никогда не видел. Этой женщине нравилось смотреть, как волны разбиваются вдребезги о борт нашего теплохода! Однажды незакрепленная мебель, граммофон и все остальное покатилось по гостиной, когда корабль резко накренился. Его раскачивало из стороны в сторону, словно на него обрушивались один удар за другим. Вот тогда-то и был тот редкий случай, когда я видел, как Дженни по-настоящему хохотала.

В комнате нависла гнетущая тишина. Лишь кое-кто нервно ерзал на стуле. Первым заговорил доктор Фелл:

— Вам следовало бы знать, мистер Рейберн, что вы производите довольно невыгодное для вас впечатление. Я знаю это выражение на лице Хэдли. Другими словами, вы вовсе не кажетесь влюбленным с разбитым сердцем.

— Так оно и есть. — Рейберн отошел от стола. — Мы как раз подходим к этому. — Он оглядел присутствующих. — Должно быть, вы — доктор Фелл. Можете вы мне объяснить, что произошло, даже если я этого не могу сделать? Я не понимаю, как все это было на теплоходе. Дело в том, что такие сирены, как Дженни, половину своих побед одерживают исключительно благодаря своей репутации. Они очень привлекательны. Вы это понимаете, но даже и не думаете поддаваться их чарам. Затем они дают вам понять — так, совершенно небрежно, — как страшно вы их интересуете. И вам до того лестно, что вы, как последний идиот, начинаете думать, что влюблены. А потом и действительно влюбляетесь. И тут вам конец. Вы перестаете соображать.

— Не стоит так сокрушаться по этому поводу, — пророкотал доктор Фелл весело. — Так часто бывает. И когда вы начали приходить в себя?

Он говорил так небрежно, что Рейберн перестал расхаживать по комнате и остановился.

— Начал… Да, именно так, — признал он. Рейберн по привычке засунул руки в карманы и теперь, когда его оживление прошло, снова стал ничем не примечательным человеком. — Дайте подумать. Это было… Кажется, сразу после того, как мы пришли в Лондон. Возможно, это началось, когда Дженни сказала мне, что не поедет в Сассекс, потому что не доверяет себе, когда дело касается меня. И мне вдруг показалось, что ее слова звучат неестественно. Дзинь! Я смотрел на нее и понимал: она лжет. Наконец, это могло произойти, когда умер Род.

Дэн взмахнул рукой, требуя тишины.

— Может кто-нибудь объяснить мне все эти разговоры насчет репутации Дженни? — возмущенно спросил он. — Какая еще репутация? Это настоящая новость для меня.

— Конечно! — не удержалась Мелитта.

— Хочешь сказать, ты знала?

Слабый голос Мелитты звучал, как всегда, монотонно:

— Конечно, мой дорогой. Ты же ни к кому не прислушиваешься. Говоришь, что все это сплетни. Ты так поглощен собственными идеями — ты и Крис, — что, естественно, никто ничего тебе не говорит. — Мелитта была явно раздражена. — И все равно у меня свое мнение, и я не намерена ему изменять. Дженни была милой девушкой. Конечно, я знаю — о ней ходили разные сплетни. Но мой дед всегда говорил, что по большей части сплетни оказываются правдой, потому что это нравится делать людям, даже если они этого не делают. Но Дженни… против нее абсолютно ничего не было! Я была совершенно уверена, что ей можно доверять, что она не сделает никакой глупости. И было страшно интересно посмотреть, что произошло.

— Произошло убийство, — гневно сказал Хэдли, пытаясь пробиться сквозь эту болтовню. — Не было необходимости, мистер Рейберн, объяснять ваше состояние. Расскажите, что вы делали. Вы были в комнате миссис Кент вчера ночью?

— Да.

— Очень хорошо. Давайте проясним этот момент. В какое время вы к ней зашли?

— Без двадцати пяти двенадцать. Сразу после того, как ушла горничная.

— И во сколько вы ушли из ее комнаты?

— В полночь. А еще я заходил туда сегодня утром, в семь часов, а потом в восемь.

— И вы говорите, что не совершали убийства?

— Не совершал.

Он твердо встретил напряженный взгляд Хэдли. Затем Хэдли быстро обернулся и кивнул доктору Феллу и Кенту:

— Хорошо. А теперь пройдемте со мной в ее номер. Вы объясните, как вам это удалось. Нет! Остальные будут ждать здесь.

Он быстро положил конец возражениям. Открыв дверь, Хэдли пропустил вперед Рейберна, доктора Фелла и Кента и захлопнул ее за собой. Тяжело дыша, Рейберн едва переставлял ноги, будто проходил в дверь ада. В коридоре Хэдли подозвал к себе сержанта Престона, который только что появился из номера Рипера. Тело из номера 707 уже вынесли. Лишь на полу осталось несколько пятен крови.

— Мы почти закончили обыск, сэр, — доложил Престон. — И пока нет никаких признаков этой уни…

— Будете стенографировать, — прервал его Хэдли. — Мистер Рейберн, ваши показания будут записаны, вам нужно будет их подписать. Давайте послушаем, что здесь происходило.

Рейберн быстро огляделся и прислонился к спинке ближайшей к нему кровати, собираясь с духом. Усы его уже ни буквально, ни в переносном смысле не торчали вверх. Он казался поникшим и потрепанным.

— Дело было так. Будет неправильно сказать, что я окончательно спустился с небес на землю. Отчасти это маскировка ради… — Он судорожно указал головой на комнату напротив. — Но я начал задумываться, не свалял ли я дурака на корабле. Кроме того, мы здорово повеселились у Гэя.

— Подождите. Между вами и миссис Кент шел разговор о браке?

— Нет, не тогда. Она не говорила об этом, да и я тоже. Вы понимаете, был ведь Род. — Он посмотрел на Кента: — Клянусь, Крис, я никогда не хотел причинить ему вреда.

— Продолжайте.

— Поэтому, понимаете, я снова увиделся с Дженни вчера вечером. Принимая во внимание случившееся… естественно, я не ожидал, что она упадет мне на грудь или что-нибудь в этом роде. Я начал размышлять, действительно ли она мне нужна, — я ей не доверял. Но мне не представилось возможности поговорить с ней наедине. Она казалась какой-то странной. В театре она постаралась, чтобы мы сидели в противоположных местах ряда, а во время антракта не отходила от Гэя. Я никогда не видел ее такой оживленной.

Как вы понимаете, я мог увидеться с ней наедине только после того, как все разойдутся спать. После того как мы разошлись по комнатам, я выждал минут пятнадцать-двадцать. Затем на цыпочках пробрался к этой двери, — он указал на боковую дверь, — и постучал.

— Да? — подтолкнул Хэдли замолчавшего Рейберна.

— Могу сказать, что она была чем-то напугана. Я постучал, но секунды две она не отвечала. Затем я услышал, как она спрашивает, кто это. Мне пришлось дважды назвать себя, прежде чем она мне открыла.

— А вечером она тоже выглядела испуганной?

— Нет. Во всяком случае, по ней незаметно было. Это как-то чувствовалось в комнате, не знаю, как это описать. Дженни закрылась на засов. Я слышал, как она отодвигала его, когда открывала мне дверь.

Она уже переобулась в тапочки и начала распаковывать сундук. Сундук и все остальное выглядело так же, как и сейчас. Я не хочу, чтобы меня считали большим дураком, чем я был. Но когда я увидел ее снова, я не знал, что сказать. Я просто стоял и смотрел на нее. Мне стыдно признаться, но так было. Она уселась в кресло и ждала. Хотела, чтобы первым заговорил я. Вот в это кресло, у письменного стола.

Ну, я и заговорил, в основном о Роде, — как это ужасно, что так случилось. Ни слова о нас с ней. Хотя видел, что она ждала именно этого. Ждала, а вид у нее был такой, словно она приготовилась фотографироваться. Понимаете, спокойная, уголки губ слегка опущены… У нее на руке был этот браслет с черным камнем, на котором выгравирована надпись. Тогда я его в первый раз увидел. Я уже говорил, что не дарил его ей, это она вскоре передала мне его.

Нужно сказать кое-что еще. Это относится к делу. Я все говорил какую-то чушь, сам себе удивляясь. За это время она пару раз вставала. Подходила вот к этому туалетному столику, доставала из сумочки носовой платок. Вот тогда я заметил, что ключ от номера — ключ с металлическим жетончиком — был в сумочке.

Пока я обдумывал, как разрядить обстановку, Дженни приняла решение. Это сразу стало понятно. Лицо у нее немного смягчилось. Она напрямик спросила, со всей своей доверчивостью, люблю ли я ее. Это сломало преграду. Я сказал — да. Очень, сказал я. Тогда-то она и сказала, что хочет подарить мне на память что-то вроде залога. Она сняла браслет и протянула его мне. Я точно запомнил ее слова. Она сказала: «Храни его всегда. Тогда никто не попытается разбудить смерть». Не спрашивайте у меня, что это значит. Мне только подумалось, что уж слишком она высокопарно говорит. Потому что, не забывайте, отчасти я был настороже. И в эти романтические минуты я стоял к ней не ближе, чем вы к этим часам. После этого она оживилась. Сказала, что уже поздно, мол, что подумают люди, если застанут меня у нее в такой час.

Я еще был как одурманенный, мне хотелось сделать ей что-то хорошее. И у меня возникла романтическая идея. Я предложил ей завтра утром встать пораньше, позавтракать вдвоем и уйти гулять по городу, не дожидаясь остальных. Я наугад назвал семь часов. Вы понимаете. На самом деле я не хотел вставать в семь утра, чтобы пройти через земной рай с гурией без вуали. Но я стоял там и говорил все эти глупости. Она одобрила идею, видно думая только о том, чтобы поскорее меня выпроводить. Наконец спросила, не поцелую ли я ее на прощание. Конечно, сказал я. Вместо того чтобы обнять ее, крепко прижать к себе, как я сделал бы с любой другой женщиной, я всего лишь целомудренно и ласково поцеловал ее… Да нечего так смущенно на меня смотреть, копы! Вы сами хотели узнать правду! И после поцелуя отступил назад. Тогда Дженни выгнула свою лебединую шею и попросила: «И еще один — на счастье!» И в этот момент я увидел, как ее взгляд скользнул мимо меня. В глазах, голубых и спокойных, как мрамор, не было какого-то особенного выражения — так женщины ждут лифт. И в эту самую секунду канат был перерезан. Мой канат. Короче, я увидел…

Послышался щелчок, и над кроватью зажглось бра — сержант Престон уже не мог писать в темноте. «Никто, кроме Рейберна, — подумал Кент, — не решился бы изливать душу для записи». Сейчас рассказчик, засунув руки в карманы, оглядывал их с мрачным спокойствием и дерзостью. Настенные бра из-за матовых абажуров проливали мягкий театральный свет на эту театральную комнату, где Рейберн ставил спектакль.

— Вот именно, — самодовольно сказал Рейберн, кивая им. — Хитрая лиса! Тогда я понял. Я почувствовал. Хотя и представить не мог, что это была за игра. Я смог бы разобраться тогда, потому что вдруг это начало задевать меня. Но… вдруг мы услышали стук в дверь.

Хэдли встрепенулся:

— Стук в дверь? В какую именно?

— По-моему, вы называете ее главной дверью — та, на которой потом появилась эта ужасная табличка.

— Во сколько это было? Вы помните?

— Да. До полуночи оставалось каких-то несколько секунд. Я знаю это. Я посмотрел на часы, когда Дженни пожелала мне спокойной ночи.

— То есть вы находились в комнате, когда услышали этот стук?

— Конечно, в комнате, — начал Рейберн резко, но вдруг осекся, и впервые у него забегали глаза. — Ой! Постойте! Вы же не хотите сказать, что это был… Мне никто не говорил…

— Продолжайте. Что случилось, когда вы услышали стук?

— Дженни шепотом велела мне уйти. Чтобы меня не застали с ней. Поэтому я выскользнул через боковую дверь с «залогом» в кармане. Кажется, Дженни заперла за мной дверь на задвижку. Я быстро пересек коридор и вошел к себе в номер. Тоже через боковой вход.

— Сколько было времени?

— О, уже двенадцать. Вся эта перебежка заняла не больше десяти секунд. Признаюсь, я был в некотором замешательстве и даже расстроен. Но я начал все понимать. На случай, если забуду, я позвонил портье (во всяком случае, меня с ним связали) и попросил разбудить меня утром, без четверти семь. И поскольку у меня в голове все еще стоял этот романтический туман, я поинтересовался, где можно в это время позавтракать и что можно посмотреть в городе в столь ранний час. Большинство людей впадают в телячью любовь, когда им только-только минет двадцать лет. Я же дождался тридцати, пока меня настиг этот идиотский припадок. Мне представлялось, как мы едем в автобусе, а вокруг лежит снег. Так или иначе, я задал портье несколько вопросов. Да-да, предвидя ваш вопрос, скажу: это заняло минуты три-четыре.

Кент мысленно сопоставлял показания. История Рейберна точно совпадала и с установленными фактами, и с фактами, которые можно проверить. Согласно записям Хардвика, Рейберн разговаривал по телефону с двенадцати до трех минут первого. Если раньше и вызывало удивление, почему в такой поздний час состоялся столь долгий телефонный разговор, теперь было получено убедительное и правдоподобное объяснение. Рейберн говорил серьезно. Трудно было ему не поверить. Вопрос заключался в том, насколько его показания совпадают с показаниями Дэна. Дэн видел то самое привидение — служащего с кипой полотенец, стоявшего перед номером Дженни, — ровно в две минуты первого. Если принять за правду показания Дэна — а их никто не подвергал сомнению, — значит, Рейберн не мог быть этим неуловимым типом в униформе.

Но имелся еще один вопрос. Кто-то — наверняка человек в униформе — постучал в главную дверь за несколько секунд до двенадцати. Неужели он оставался в коридоре целых две минуты после того, как постучал? И не входил в комнату, то есть его не впустили? А собственно, почему нет? Во всяком случае, так казалось Кенту, который с интересом наблюдал за Хэдли и доктором Феллом.

Хэдли заглянул в свой блокнот.

— Вы видели человека, который стучался в дверь?

— Нет, — резко ответил Рейберн. — Больше никакой добровольной информации. Я отвечу на ваши вопросы, но больше не буду болтать. Благодарю.

— А вы уверены, что ваши часы показывали точное время?

— Да, они идут хорошо, и я как раз поставил их вечером по настенным часам в коридоре.

«Те же самые часы, — пронеслось в голове Кента, — на которые смотрел Дэн. Ну и что?»

— Прошу вас, продолжайте, — сказал Хэдли. — Итак, в полночь вы ушли из этой комнаты с браслетом миссис Кент…

— И я не спал. Не мог уснуть. Мне не потребовалось звонка портье. Задолго до семи я уже бодрствовал. Я оделся, чувствуя себя совершенно разбитым. В семь часов я вышел и постучал в номер Дженни. Она не отвечала. Даже когда я постучал сильнее. Это меня здорово разозлило. Я подумал, раз она спит на кровати, значит, находится ближе к главной двери и услышит, если я постучу в нее. Я обогнул угол коридора и подошел к этой двери. На ней висела табличка «Просьба не беспокоить». За этим последовала история нарушения мною гражданского долга. Я посмотрел на табличку и увидел нацарапанные поперек нее слова «Мертвая женщина». Я приподнял табличку, чтобы получше ее рассмотреть. И тогда увидел, что ключ так и торчит в скважине.

Доктор Фелл надул щеки. До этого он сквозь прикрытые веки смотрел в окно, теперь же неуклюже подался вперед.

— Ключ, — сказал он, — торчал снаружи двери. Прошу обратить на это внимание, Хэдли. Накануне вечером он был у нее в сумочке. Итак?

— Я отпер им дверь, — послушно ответил Рейберн, — и вынул ключ из замка. Наверное, машинально. Я осторожно заглянул в комнату и увидел ее.

— Значит, изнутри дверь не была закрыта на задвижку?

— Нет, конечно, иначе я не смог бы туда попасть. В комнате стоял тяжелый, спертый запах, и я подумал: «Неужели эта идиотка не открыла на ночь окна?» Затем я ее увидел. Она лежала на полу, а ее голова находилась внутри сундука. Я подошел поближе и коснулся ее. Тело было холодным. Я не стал больше прикасаться к нему.

А сейчас мы переходим к самой трудной части истории. Я вышел из комнаты через ту же дверь, что и вошел, держа ключ в руке, и остановился в коридоре. Естественно, первым моим порывом было поднять тревогу, разбудить Дэна или еще кого-нибудь. Но должен признаться — я испугался. Моя проблема в том, что я всегда хочу знать, что происходит, и не стану действовать; пока этого не узнаю. Поэтому, никому ничего не сказав, я вернулся к себе и стал размышлять. Было примерно пять минут восьмого, В четверть восьмого я услышал, что появилась горничная. Я слышал, как она звенит ключами. А я все еще ломал себе голову. Кто-то убил Дженни. Я знал, что вчера ночью происходило что-то странное, но я не ожидал найти мертвое тело. Я последним был с ней и… Ну, вы понимаете. Что меня больше всего мучило и сейчас еще терзает — то, как она была убита. «Почему я не задержался у нее в комнате, чтобы понять это?» — ругал я себя. С ее лицом что-то сделали. Я не мог сказать ничего более определенного, потому что было еще темно. Я чувствовал, что должен все узнать, но мне не хватало духу вернуться в ее комнату.

Время приближалось к восьми, когда я вспомнил кое-что, что окончательно меня испугало. У меня был браслет Дженни. Это запоминающаяся вещь, наверняка стоит кучу денег. Его непременно хватятся, и если обнаружат у меня…

Ладно, оставим подробности. Во всяком случае, я так думал. В довершение всего я услышал, как по коридору идут двое мужчин и что-то говорят о 707-м номере. Я слегка приоткрыл свою дверь, увидел, как они свернули за угол коридора, и слышал, как они говорили что-то об отмычке перед главной дверью номера 707. Откуда мне было знать, что один из них ты, Кент? Я слышал, как дверь этого номера открылась и закрылась, а потом стало тихо. Второй человек — портье — все еще стоял снаружи и разговаривал с горничной. Мало того, вскоре открылась боковая дверь, и первый человек — Кент — выскользнул в коридор, втянув голову в поднятый воротник пальто. Он не поднял тревогу, а быстро пошел по коридору и исчез из виду.

И снова доктор Фелл вступил в беседу, на этот раз обращаясь к Кенту:

— Постойте! Когда вы выходили из боковой двери, мистер Кент, вы не помните, была ли она изнутри закрыта на задвижку?

— Была, — подтвердил Кент. — Я очень хорошо помню — мне пришлось ее отодвинуть.

— Гм… понятно. Продолжайте, мистер Рейберн.

— Я расскажу вам все точно, как мне все представлялось, — ответил тот, раздумывая, и, не в состоянии обуздать свою болтливость, продолжил: — Это было похоже на то, как, например, стоишь на тротуаре перед непрерывным потоком машин и хочешь перейти на другую сторону улицы. Тебе кажется, что вот приличный просвет, чтобы успеть перебежать, но все-таки ты колеблешься, а потом, когда уже поздно, вдруг решаешься и бросаешься вперед. И тебя едва не сбивает машина. Так и было со мной. В одной руке я держал браслет Дженни, в другой — ключ от ее номера. Сразу после того, как исчез тот парень — ты, Кент, — я решил сделать то, что должен был сделать намного раньше. Если этот ключ открывал главную дверь комнаты Дженни, значит, наверняка он подходит и к боковой двери. Мой-то ключ подходил к обеим дверям. Я перебежал через коридор и вошел в номер, когда портье все еще стоял снаружи. Имейте в виду, у меня еще хватало здравого смысла касаться предметов только через носовой платок. Я хотел избавиться от браслета, поэтому просто бросил его в ящик бюро. Это заняло пару секунд. На полу лежала Дженни. Я должен был посмотреть на нее и понять, что произошло. Сейчас я набрался смелости сделать это. Уже полностью рассвело, хотя шторы были опущены. Я хотел посмотреть на ее лицо, но ее голова была внутри сундука. И я потянул ее за ноги. Бросил лишь один взгляд и тут же встал. Я успел вернуться к себе и закрыть дверь к тому моменту, когда портье вошел в номер 707. И в конце концов совершенно забыл оставить там этот проклятый ключ. Вот он.

Вот что я сделал. И это все, что я сделал. Называйте как вам угодно, лично я считаю это только естественным для человека. Только из меня никогда не получится преступника. Однажды в театре я поднял с полу оброненный кем-то фунтовый билет и оставил его себе… и потом был уверен, что все на меня смотрят, и готов был признаться в содеянном. Точно так же я чувствую себя и сегодня. Я больше не мог этого выносить. Поэтому решил, как любят выражаться герои в ваших любимых фильмах, расколоться. И сейчас я чувствую себя таким расколовшимся, будто прошел через кофемолку.

Рейберн глубоко вздохнул и с размаху опустился на кровать. «Он набросал свой портрет довольно верно», — подумал Кент. Доктор Фелл и Хэдли переглянулись.

— Наверное, еще рано спрашивать, — сказал Рейберн, — верите ли вы мне. Или у вас готовы для меня наручники и хлеб с водой?

Хэдли сурово посмотрел на него.

— Безусловно, это совпадает со всеми установленными нами фактами, — признал он. — Вы поступили разумно, во всем признавшись. Что ж, мистер Рейберн, если ваш рассказ о ночном разговоре с портье подтвердится, думаю, вам не о чем беспокоиться. Еще одно. Когда вы находились в этой комнате в один из ваших приходов, вам не попадался на глаза другой браслет — серебряная цепочка с бриллиантами? Тот, что принадлежит миссис Джоупли-Данн?

— Что? Никогда ни о нем, ни о ней не слышал.

— Тогда пока на этом закончим. Можете подождать в номере напротив.

Когда Рейберн ушел, Хэдли тихонько присвистнул.

— Вот вам и объяснение вновь появившегося браслета. Да, думаю, можно не сомневаться, что убийца хотел найти его, для чего тщательно обыскал всю комнату. Только браслета здесь не было. И предположительно…

— Убийца украл браслет миссис Джоупли-Данн, думая, что это и есть нужный ему браслет, только замаскированный, — сказал доктор Фелл. — А почему нет? Собственно, оба браслеты похожи. Оба состоят из цепочки, а серебро выглядит похожим на белое золото. М-да… Убийца, конечно, искал браслет с черным камнем. Но, думаю, на самом деле это не самый важный момент в нашей истории. И, о Бахус, Хэдли, настоящий вопрос очень важен! Я говорю о ключе, оставленном в двери!

— Вы считаете, он что-то проясняет?

— Да. Послушайте! А? Что? В чем дело?

Раздался стук в дверь, и в проеме появился сержант Беттс.

— Обыск закончили, сэр, — сообщил он Хэдли. — И никакого толку! Я лично обшарил каждую комнату, каждый шкаф, каждую крысиную щель в этом крыле. Нигде нет проклятой униформы.

Глава 11

Развязка по роману

Зимний вечер, когда после сытной еды можно выпить стаканчик спиртного, когда в кармане есть деньги, а снег из окна кажется розоватым от отсвета камина, — лучшее время для различных споров. Кристофер Кент, вошедший в ресторан «Эпикурей» на Лисл-стрит, был готов для любого спора. Это был длинный день. Для Кента он начался только после того, как Хэдли и доктор Фелл закончили допросы в гостинице «Королевский багрянец».

Самым главным было установить его собственное алиби на прошедшую ночь. Затем нужно было получить деньги по чеку в банке, чтобы вернуться к своему имени и обычному образу жизни. Первое оказалось очень просто сделать. А для решения второй задачи ему пришлось щедро напоить членов клуба, которые подтвердили его личность, и выкупить свой чемодан у хозяйки в «Коммершиал-Роуд-Ист». Когда его алиби было твердо установлено, Хэдли стал с ним куда более добродушным и почти откровенным. Кент собирал факт за фактом. Его самого это несколько удивляло. До сих пор он не особенно заботился о точности. Но, расслабившись во время стрижки и бритья в парикмахерской и насладившись роскошной парной в турецкой бане, он начал располагать свои открытия по степени их важности.

1. Надпись «Мертвая женщина» на табличке, сделанная частично печатными, частично письменными буквами, которая казалась такой многообещающей, абсолютно ничего не дала. Печатные буквы оказались обведенными по трафарету, а написанные от руки невозможно было идентифицировать.

2. Обнаруженные в комнате отпечатки пальцев оказались его собственными и Дженни. Поскольку горничная вымыла комнату как раз перед вселением в нее Дженни, было обнаружено несколько ее более ранних отпечатков. Рейберн — вероятно, по случайности в первый свой визит и намеренно — во второй — вообще не оставил никаких отпечатков.