Глава 10

Ошибка

На теннисном корте в сиянии прожекторов, настолько белом, что оно казалось голубоватым, инспектор Хедли излагал Гидеону Феллу свое мнение о данном деле.

— Затем, — заключил он, — Гейтс позвонил в Ярд, и меня попросили взять это дело на себя. Я попросил привезти вас. Раз уж вы здесь, то можете сразу и начать. Что до меня, то не нравится мне это проклятое дело. Начнем с того, что я не хотел в него лезть. Но не кажется ли вам, что здесь все довольно ясно? — Хедли понизил голос.

Они стояли возле павильона. Над деревьями, похожими на театральный задник, сияли звезды, но просторный теннисный корт, залитый арктическим сиянием и окруженный травой, напоминал арену, каски и мундиры суетившихся на корте полицейских казались грязновато-коричневыми пятнами. Уже было сделано больше десяти снимков Фрэнка Дорранса — вполне достаточно, чтобы удовлетворить его тщеславие, если бы он мог их оценить; судебно-медицинский эксперт склонился над его телом.

Два человека снимали гипсовые слепки с отпечатков ног. Гипс отливал голубоватым цветом. Под лучами прожекторов, падавшими с вершин тополей, тени от столбов, которые поддерживали высокую проволочную ограду, встречались в центре корта, покрывая его полосами, напоминающими решеточку на печенье. Дождь смыл белые линии разметки, теннисная сетка свисала, подобно обрушившейся арке. Едва слышный гул голосов — включая тот, который рассеянно напевал мелодию какой-то популярной песенки, — человеку непривычному, должно быть, действовал на нервы.

В маленьком павильоне горел фонарь. Окна светились желтизной; дверь была открыта. На крыльце лежали три предмета, обнаруженные в результате тщательного осмотра травяного бордюра вокруг корта: теннисная ракетка Фрэнка Дорранса, маленькая сетка для теннисных мячей и книга в яркой обложке под названием «Сто способов стать идеальным мужем».

Хедли заговорил еще тише.

— Я уже получил показания, — продолжал он, — от миссис Бэнкрофт, Марии Мартен — да, черт возьми, ее действительно зовут Мария Мартен! — и нашего добряка Ника. Теперь я собираюсь заняться двумя главными свидетелями: девицей Уайт и молодым Роулендом. Я уже говорил с этой девушкой, но недостаточно. Я видел ее каких-то пять минут в восемь часов, но она была слишком взволнованна, определенно взволнованна. Но… — Он обернулся: — Инспектор Гейтс!

— Сэр?

— Разве я не посылал вас в дом за мисс Уайт и мистером Роулендом?

— Да, сэр. Они здесь. Позвать их?

Хедли колебался.

— Нет. Задержите их снаружи еще на минуту. — Он повернулся к доктору Феллу: — Но, замечу, девушка вроде бы говорила откровенно. Вы согласны?

— Ну-у-у… — протянул доктор Фелл.

— О, похоже, вы сомневаетесь?

Доктор Фелл растерянно развел руками. В плаще-накидке и широкополой шляпе он походил на итальянского бандита. Яркий свет играл на стеклах его очков, поддерживаемых широкой черной лентой; в ослепительных лучах была отчетливо видна выпяченная нижняя губа доктора и горестное выражение, с каким он оглядывался по сторонам.

— Не скажу, что у меня нет сомнений, — начал он, затем продолжил с виноватым видом: — Я еще не имел удовольствия встретиться с этой леди, а посему оценивать ее характер было бы с моей стороны преждевременно и неуместно. Но тревожило меня отнюдь не это, Хедли… дело в том, что я дал волю воображению.

— Нет, нет, ради Бога, не надо. Именно этого я и хочу избежать. Факты…

— Ну, я просто представил себе… — возразил доктор Фелл, откидывая голову и вращая глазами.

— Но послушайте, — сказал Хедли. — Вывод предельно прост. Факты тоже. Вопрос в том, кто оставил определенный выбор следов. Посмотрите туда. — Он вытянул руку. — На корте видны три цепочки следов. Первая — следы жертвы ведут к ограде корта. Вторая — следы туфель Бренды Уайт ведут к ограде и возвращаются обратно. Третья — следы (предположительно) молодого Роуленда ведут к ограде и обратно. Так вот, следы покойного, а также Роуленда нас не интересуют. Что до Роуленда, то я намерен устроить ему хорошую взбучку за то, что он туда ходил; но его следы очень неглубокие, и он оставил их намного позже того времени, когда произошло убийство.

Итак остается один-единственный вопрос: кто оставил среднюю цепочку следов — Бренда Уайт или кто-то другой, надевший ее туфли? Если эти следы принадлежат ей, она и есть убийца. Если нет, виновен кто-то другой. Все сводится только к этому. Здесь нет альтернативы.

— Отнюдь не обязательно, — возразил доктор Фелл.

Хедли прищурился:

— Не обязательно? Что вы хотите этим сказать? Девушка либо виновна, либо нет.

— Позвольте мне, как Икару, немного воспарить над грешной землей, — сказал доктор Фелл. — Как вы оцениваете эту ситуацию?

— Я считаю, что девушка невиновна. Пойдите и взгляните на эти следы. Они слишком глубоки и не могут принадлежать ей. Это раз. Вот как я представляю себе то, что здесь произошло.

Последний раз Дорранса видели живым в пять минут восьмого. К этому времени дождь прекратился и вся компания сидела в павильоне. — Хедли протянул руку и костяшками пальцев постучал по стене. — Через минуту я расскажу вам об одном странном происшествии, которое случилось тогда и которое почти доказывает, что ни один из них не мог быть убийцей. Когда дождь перестал, наша четверка рассталась. Роуленд и эта девушка, Уайт, пошли на подъездную дорогу: Роуленд собирался домой. Дорранс отправился провожать миссис Бэнкрофт — ее дом всего в нескольких шагах отсюда, — он хотел забрать книгу и портсигар, которые оставил у нее. Из дома миссис Бэнкрофт он вышел в пять минут восьмого. Он нес с собой все то, что вы видите на крыльце: теннисную ракетку, теннисные мячи и книгу. Он пришел сюда по тропинке между гаражом и теннисным кортом.

Дальнейшее лишь предположение. Я думаю, что здесь его ждал некто, надевший теннисные туфли Бренды Уайт. Убийца под каким-то предлогом заманил Дорранса на корт, гам задушил его и оставил цепочку следов, чтобы свалить вину на мисс Уайт. Убийца не учел того, что после грозы поверхность корта сделалась гораздо мягче, чем можно было предвидеть, и его следы окажутся гораздо более глубокими, чем следы Бренды.

— Ну хорошо, — продолжал Хедли, для вящей убедительности подняв палец. — В двадцать минут восьмого девушка сама спустилась сюда. Она увидела тело Дорранса, и у нее хватило ума понять, что ее заманили в ловушку. Затем появился Роуленд. Они все обговорили, и Роуленд решил разрыхлить следы граблями, чтобы их было невозможно идентифицировать.

Хедли сделал небольшую паузу. Он принялся вышагивать по траве, время от времени заглядывая в боковое окно павильона. Затем его острый, скептический взгляд вновь обратился на доктора Фелла.

— Разумеется, именно это он и собирался сделать! Уничтожить следы. Из зловещего эпизода с граблями Ник и эта стерва Мария раздули целую историю. Они из кожи вон лезли, чтобы сделать из Роуленда убийцу. Говорят, что он угрожал Доррансу. Но как именно? По словам миссис Бэнкрофт, он сказал: «Если мы не будем осторожны, то еще до исхода этого дня произойдет убийство». И мисс Уайт согласилась с ним. Позднее он пригрозил дать Доррансу в глаз; а еще позже сказал: «Ты сделал свою последнюю пакость».

Признаться, все это звучит подозрительно, пока не выяснены все обстоятельства. Я еще не допрашивал его, так что не могу судить. Если девушка действительно виновна, то не исключено, что он ее соучастник; даже наверняка соучастник. Но сам он не убивал Дорранса — взгляните на следы. Итак, мы возвращаемся к вопросу: принадлежат эти следы Бренде Уайт или не принадлежат? Я говорю, что нет. А что скажете вы?

Доктор Фелл засопел громко и выразительно, словно бросая вызов. Он грузно наклонился и, посмотрев на крыльцо, стал раздвигать траву тростью с набалдашником в форме костыля. Затем он, мигая, посмотрел на корт, где судебно-медицинский эксперт как раз придавал телу Дорранса сидячее положение.

— Я уже говорил, — повторил он, поворачиваясь к Хедли, — что дал волю своему воображению.

— Так не делайте этого больше. Факты…

— По правде говоря, — сказал доктор Фелл, поднимая трость и тыкая ею в Хедли с таким видом, будто накладывал заклятие, — вы делаете то же самое.

— И что же я делаю?

— Даете волю воображению. Вы хотите верить тому, о чем говорите; вы считаете почти доказанным то, о чем говорите, но в глубине души вас терзают дьявольские сомнения. Почему?

— Чепуха!

— Та-та-та, — сказал доктор Фелл, — мальчик мой, я знаю вас вот уже двадцать пять лет. Я знаю, когда вы находитесь на грани срыва, и сейчас один из тех случаев. Прежде всего, зачем вы за мной послали? Мои возможности по сравнению с полицией — в чем я с удовольствием признаюсь — крайне ограниченны. Я не мог бы сказать вам, кто взломал сейф Исаака Гоулдбаума — Одноглазый Айк или Луи Ящерица. Если бы я предпринял попытку кого-то выследить, то этот человек чувствовал бы себя в такой же безопасности, как если бы по Пиккадилли за ним следовал мемориал Альберта. Равно как я не могу взглянуть на отпечатки ног и тут же сказать, кому они принадлежат. Нет. Я всего-навсего ваш консультант, пожилой тип, которому доставляют удовольствие всякие темные дела. Если вывод столь прост, зачем я здесь? Где темное дело? Да и есть ли здесь оно вообще?

Некоторое время Хедли хранил молчание: суровый, прямой человек с крепкой челюстью, прямыми волосами и усами цвета темной стали. Когда он волновался, его глаза из серых становились черными, как и теперь. Какое-то мгновение он стоял весь напрягшись и сцепив пальцы. Затем еще плотнее натянул на голову котелок.

— Да, есть, — признался он. — Девица Уайт не могла оставить таких следов. Как, к несчастью, и никто другой.

— Ах, это уже лучше. Есть еще подозреваемые?

— Парень по имени Артур Чендлер, — почти прокричал Хедли. — Он не просто подозреваемый, он первый подозреваемый. Учитывая всю эту шумиху вокруг Мэдж Стерджес, он идеальный кандидат. У него был мотив, возможность и, прежде всего, темперамент. — Хедли вкратце пересказал дело Мэдж Стерджес. — Мотив, который в принципе мог бы показаться неубедительным, здесь имеет решающее значение. Чендлер, что называется, горячая голова, но при этом хладнокровен. Он выступает в «Орфеуме».

Доктор Фелл заморгал:

— Вы имеете в виду мюзик-холл «Орфеум»? Чем он там занимается?

— Он акробат. Сенсационный номер на канате и трапеции; кроме того, ходит на руках, выделывает кульбиты. Он не очень знаменит, разве что блистает в номере под названием «Летающие Мефистофели». Чендлер — смышленый парень с дьявольским чувством юмора. К тому же весьма обаятельный. Но он обожает эту девицу Стерджес и убил Дорранса за подлость, которую тот совершил. — Хедли поднял плечи. В его словах вдруг послышалась горечь. — Пожалуй, здесь есть доля и моей вины. Я предупреждал старика, доктора Янга. Если бы он не посмеялся над моими словами, я поставил бы полицейский пост. Но я потерял терпение и ушел. Узнав, что сегодня днем Чендлера видели по соседству с этим домом, я поспешил вернуться. И вот что застал. — Он показал рукой на труп. — Так вот, Фелл, я практически уверен, что Чендлер тоже был здесь, на корте. Миссис Бэнкрофт говорит, что кто-то заходил в павильон и оставил газету, нарочно развернутую на странице с описанием дела Мэдж Стерджес. Если кому-то и пришла в голову такая проделка, то можно биться об заклад, что именно Чендлеру. Между прочим, газеты там уже нет. Если кому-то и пришла в голову мысль убить Дорранса, надев для этого чужую обувь, то только Чендлеру. Я уверен, что он был в этом самом павильоне. Услышав об убийстве, я сразу сказал себе, что в нем замешан Чендлер. Вот только…

— Только…

— Только это, — сказал Хедли и выразительно кивнул в сторону цепочки следов. — Он так же не мог оставить эти следы в туфлях четвертого размера, как и молодой Роуленд. Чендлер довольно высокий, долговязый парень с ногами что твои речные баржи. Это невозможно.

Затем, в качестве возможной подозреваемой, следует сама Мэдж Стерджес. К этому варианту я отношусь не слишком серьезно. Не думаю, чтобы хоть одна женщина была способна сегодня попытаться покончить с собой, а завтра совершить убийство. Но должно быть, после неудавшегося самоубийства она была крайне раздосадована, а прощальная записка, которую она оставила, полна такой горечи, такой обиды на Дорранса, что легко заключить — писавшая ее способна на все. Но и тут мы вновь наталкиваемся на одно и то же проклятое препятствие! Она невысока ростом. Она могла (даю волю фантазии) надеть туфли четвертого размера. Но ее вес не превышает ста двадцати фунтов, и она, как и Бренда Уайт, не могла оставить такие глубокие следы.

Хедли снова сделал паузу. Слегка наклонившись вперед, он сосредоточенно постукивал пальцем левой руки по ладони правой.

— Вы начинаете понимать, — спросил он, — почему это дело одновременно такое простое и такое дьявольски сложное?

— Да, — сказал доктор Фелл.

— Хорошо. С одной стороны, — Хедли повернул левую руку ладонью вверх, — мы имеем Бренду Уайт и Хью Роуленда. Любой из них мог совершить убийство. Но не совершил. Бренда Уайт могла носить туфли маленького размера, но не могла оставить такие глубокие следы. Хью Роуленд мог оставить глубокие следы, но не мог надеть такие маленькие туфли. С другой стороны, — он повернул правую руку ладонью вверх, — мы имеем Артура Чендлера и Мэдж Стерджес. Следовательно… — Он осекся.

Из-за ограды теннисного корта вышел судебно-медицинский эксперт, врач-терапевт из Хайгейта, занимавшийся полицейскими делами в свободное от основной работы время. Он нес шарф, которым был задушен Фрэнк Дорранс: сложенную вдвое, толстую мягкую ленту, расширяющуюся на концах.

— Ну что, доктор? — осведомился Хедли.

— Полагаю, — ответил врач, — следует дождаться вскрытия, но это чистая формальность. Я могу сказать вам, чем его убили. Вот этим. — Он потряс шарфом. — Труп, если позволите, я забираю с собой. Но я подумал, что шарф вам может понадобиться. На одном конце он весь разорван ногтями.

Хедли кивнул:

— Я это заметил. Труп можете забрать. Из карманов я все вынул. — Он возвысил голос: — Все в порядке, ребята.

Они молча ждали, пока тело пронесут мимо. Судебно-медицинский эксперт, казалось, был в некоторой нерешительности.

— Я могу сказать вам еще кое-что, — предложил он. — Кто-то подбрасывает ложные улики.

Хедли и доктор Фелл резко обернулись.

— Кто-то, — продолжал эксперт, — когда мальчик был уже мертв, пытался развязать шарф и ослабил узел. Это, конечно, не мое дело, но я решил вам сказать.

— Вы имеете в виду, что это сделал убийца?

— Не знаю. Возможно, и убийца. Хотя душители, как правило, так не поступают. Увидев дело рук своих, они обычно теряют голову и сматываются. Это все, суперинтендент. До свидания.

Хедли пристально посмотрел медику вслед.

— Теряют голову и сматываются, — сказал он, переводя взгляд на шарф. — Однако не думаю, чтобы этот убийца потерял голову. Послушайте, Фелл. Я говорил вам, в чем состоит главное затруднение. Я говорил, что… Эй! Фелл! Проснитесь!

И действительно, вот уже несколько минут, как доктор Фелл, казалось, не слушал. Сперва он медленно переводил взгляд с одного конца корта на другой; затем, взглянув поверх высокой проволочной ограды, вновь опустил глаза и стал рассматривать узкую полоску травы за ней. Казалось, его заворожило упоминание об акробате. На его широком красном лице застыло отсутствующее, крайне не соответствующее ситуации выражение, похожее на усмешку. Наконец, с сосредоточенной рассеянностью он вынул сигару и зажал ее в уголке рта, словно стараясь изобразить из себя редактора отдела новостей какой-нибудь чрезвычайно крутой газеты.

— Я бодрствую, — возразил он. — Я размышлял… так вот, я размышлял о редком хладнокровии некой особы.

— А? Кто же эта особа?

— Бренда Уайт.

— Продолжайте, — заинтересовался Хедли. Доктор Фелл пожевал сигару.

— Давайте, — произнес он с крайне огорченным видом, — давайте восстановим, как мисс Уайт обнаружила тело. Предположим, что она говорит правду. В таком случае в двадцать минут восьмого она спускается сюда, чтобы… — Фелл помолчал. — Кстати, об этом я, кажется, не слышал. Зачем она все-таки спустилась сюда?

Хедли проявлял явное нетерпение:

— Ах, я не знаю. Чтобы забрать корзину для пикников или что-то в этом роде.

— Корзину для пикников? Почему она ей понадобилась?

— За ней ее послала Мария, — объяснил суперинтендент. — Звучит нелепо, но надо знать Марию. Затем следовало прихватить вешалки для одежды. Мария сушит на корте выстиранные вещи. Кстати, вот еще что: никак не могу понять, какое положение она занимает в этом доме. Волнуясь, называет хозяина по имени, но на ней вся стирка и глаженье. Отдает распоряжения даже девице Уайт, но получает их от других слуг. Ума не приложу, что она здесь такое.

Доктор Фелл, казалось, не слышал.

— Корзина для пикников, — задумчиво произнес он. Затем заглянул в окно павильона. Его взгляд лениво скользнул по двум скамейкам, ряду шкафов, потрепанному предмету, похожему на большой баул. — Я не вижу там никакой корзины. Девица ее забрала?

— Нет. Она увидела тело Дорранса и…

— И не побежала на корт, чтобы посмотреть, что случилось, — заключил доктор Фелл. Их глаза встретились.

— Хедли, — с громоподобной искренностью продолжал доктор Фелл, — я ничего не имею против милой леди. На вас явно произвели впечатление ее beaux yeux. Она — при том, что мне известно о ней — вполне может являть собой сочетание Флоренс Найтингейл и Элис Лайл. Но неужели вас ничуть не поражает ее нечеловеческое присутствие духа?

— Да, но…

— Минуту. Поставьте себя на ее место. Она приходит сюда за корзиной для пикников. После грозы еще довольно темно, а среди деревьев еще темнее. Неожиданно она наталкивается на тело человека, за которого намеревалась выйти замуж. Единственное, что она видит, и видит поразительно ясно, — задушенный человек, который лежит в конце цепочки неясных следов на песке. Знаете, как поступает в такой ситуации большинство людей? Естественным порывом — для кого угодно — было бы броситься вперед и посмотреть, что случилось. Ну?

— Я знаю, но…

— Так что же ей помешало подойти ближе, что заставило остановиться у двери корта? Потрясение? Страх? Отвращение? Это мы могли бы понять. Но она говорит — нет. Если я вас правильно понял, то даже в такую минуту она разглядела следы на корте. И в них ей что-то показалось странным. Она заметила, что они такого же размера, как ее собственные туфли. Она сравнила следы со своими туфлями и вспомнила, что оставила запасную пару в этом павильоне. И, сообразив, что перед ней ловушка, остановилась на сухой земле. — Доктор Фелл снова скосил глаза на широкую черную ленту своих очков. Затем добавил более мягко: — Это не просто невозможно. Это невероятно.

Хедли угрюмо кивнул.

— Да, да, все это я знаю, — проговорил он с заметным раздражением. — Мне это тоже пришло в голову. Первое, о чем я хочу спросить ее, — каким образом, едва взглянув на корт, она сразу узнала следы от своих собственных туфель. Но вы ведь понимаете, что это не улика? Приведите мне хоть один пример того, что девушка, которая весит сто фунтов, ступала бы так тяжело…

Его неуверенный взгляд остановился на боковом окне павильона. Он немного помолчал, а затем проговорил резко:

— Послушайте, Фелл. Интересно, что находится в этой штуковине?

— В какой штуковине?

— В этом старом бауле. Вот там, в углу.

— Не знаю. Вы заглядывали в него?

— Нет, но…

— Суперинтендент! — раздался громкий голос с теннисного корта. Один из полицейских, снимавших оттиски следов, сержант в штатском, поспешно поднялся с колен. — У меня кое-что есть, сэр, что может вас заинтересовать, — продолжал он.

Затем быстро прошел через уже высохший корт, открыл дверь и подошел к павильону, неся что-то на открытой ладони.

— Это кусок ногтя, сэр, — сообщил сержант. — Похоже, женский: во всяком случае, покрыт красным лаком. Сверкнул в свете прожекторов.

— Где вы его нашли? Рядом с телом?

— Нет, сэр. Между двумя цепочками следов. Следы убитого мы обозначили буквой А, женские следы буквой В и следы второго мужчины буквой С. Он лежал на земле между В и С, ближе к С, футах в двенадцати от проволочной двери.

Хедли осмотрел кусочек ногтя и взглянул на доктора Фелла, который, не глядя на суперинтендента, что-то пробурчал себе под нос.

— Положите его в целлофановый пакет, — сухо сказал Хедли. — Пакет надпишите. Также отметьте его местонахождение на плане, который вы чертите. — Он бросил на Фелла пылающий взгляд; он редко краснел, и темные с проседью усы и брови резко выделялись на жестком, бледном лице — но теперь кровь прилила к щекам. — Не знаю, сломан ли ноготь у девицы Уайт. Не заметил, хотя помню, что ногти у нее именно такого цвета. Но у нас скоро будет возможность проверить. И если эта молодая леди наплела мне кучу небылиц, то, клянусь Богом…

— Успокойтесь…

— Повторяю…

— Послушайте, — мягко возразил доктор Фелл. — Вот уже двадцать пять лет, как я пытаюсь привить вам принципы душевного равновесия. Но вы никак не поддаетесь. Вы всегда со страстью, чтобы не сказать буйно, бросаетесь в одном направлении. Но если вы случайно обнаруживаете некоторую шаткость вашей первоначальной идеи, то всегда столь же буйно бросаетесь в противоположном направлении. Тому, что на корте оказался этот кусочек ногтя, может найтись самое невинное объяснение.

— Хорошо бы ему найтись.

— К тому же, — продолжал доктор Фелл, который тоже понемногу распалялся, — в своих рассуждениях вы допускаете элементарную ошибку. Я хотел обратить на это ваше внимание еще тогда, когда вы ополчились на мое воображение. Впрочем, пока оставим это. Что вы намерены делать?

— Намерен? — прорычал Хедли. — Намерен? — Он достал из нагрудного кармана записную книжку и положил ее на крыльцо павильона. Рядом с ней он положил сине-белый шарф. Затем вынул карандаш, перочинный нож и открыл лезвие. — Кусок сломанного ногтя! Ноготь зацепился именно за этот шарф! Намерен? Я собираюсь немедленно вызвать сюда эту молодую парочку, вот что я намерен сделать. И если только они не выложат мне все на чистоту!… Отлично, инспектор. Пришлите их сюда.

Он принялся точить карандаш. Когда появились Хью и Бренда, нож все еще скрипел по грифелю, издавая резкие, неприятные звуки.

Глава 11

Замешательство

На сей раз ожидание перед самой калиткой отнюдь не благотворно подействовало на нервы Хью. Он понимал, что Хедли намеренно тянул время, и старался успокоиться. Они с Брендой ждали в присутствии констебля, который не был расположен вступать в беседу.

Подняв голову, они разглядывали звезды и почти не разговаривали; хуже всего было, когда мимо проносили тело Фрэнка, ярко освещенное фарами автомобилей, стоявших на подъездной дороге.

— Сюда, сэр, — сказал наконец констебль.

— Нам… нам войти вместе? — спросила Бренда, словно они стояли перед кабинетом дантиста.

— Да, мэм. Сюда, пожалуйста.

Входя в обширную зону, освещенную голубоватым сиянием прожекторов, Хью представлял себе не столько кабинет дантиста, сколько стадион или боксерский ринг; скажем, ринг в Национальном спортивном клубе. Он убеждал себя, что совершенно спокоен, но в груди его ощущалась неприятная пустота, а ноги слегка дрожали.

На всем пути к павильону за каждым их шагом следило множество глаз. Глаза отмечали каждое их движение. Поставив одну ногу на крыльцо павильона, суперинтендент Хедли затачивал карандаш, приставив его к колену. Он выпрямился, всем своим видом выражая беспредельную вежливость и учтивость; слишком подчеркнутую учтивость, подумал Хью. Нервы его напряглись до состояния предельной восприимчивости, и он всем своим существом чуял неладное. Хедли, чьи потемневшие глаза буквально сверлили собеседника и, казалось, жадно поглощали все, что находилось в пределах их видимости, приветствовал молодых людей с дружелюбной улыбкой и обменялся с Хью рукопожатиями.

— Добрый вечер, мистер Роуленд. Не имел удовольствия встречаться с вами с… позвольте, когда же мы виделись последний раз? Должно быть, на процессе миссис Джуел, не так ли?

— Вы правы, суперинтендент. На процессе миссис Джуел. Я был среди защитников.

— Да, конечно. Вы были среди защитников, — подтвердил Хедли, несколько изменив интонацию. — Сожалею, что мне пришлось снова побеспокоить вас, мисс Уайт. — Бренда сдержанно кивнула. — Но нам необходимо уточнить несколько незначительных деталей, после чего мы больше не станем вас тревожить. Думаю, ни один из вас прежде не встречался с доктором Феллом?

Хью знал, что при любых других обстоятельствах в глазах доктора зажглись бы огоньки. Его лицо засияло бы, как у старого короля Коля; от сдавленного смеха заколыхались бы многочисленные подбородки, спускавшиеся до жилета; он сорвал бы с головы широкополую шляпу и отвесил бы Бренде низкий поклон. Но сейчас он просто приподнял шляпу, показав копну седеющих волос, свесившихся на одно ухо. Он с некоторым беспокойством рассматривал незажженную сигару, которую держал в руке. До крайности обостренные чувства Хью отметили и кое-что еще.

И доктор Фелл, и Хедли как бы невзначай бросили взгляд на правую руку Бренды.

— Я бы хотел попросить вас сесть, — продолжал Хедли, — но мне пришла в голову одна мысль. Мы вынесем сюда одну из этих скамеек. — Он просунулся в узкую дверь павильона. — Вот так, — заключил он, с громким скрипом таща скамью по деревянному настилу крыльца. — Нет, нет, нет, сядьте там… оба. Я постою.

Они сели. Хедли снова взглянул на правую руку Бренды. «Все в порядке, — сказал себе Хью. Проклятый кусок ногтя благополучно лежал в правом кармане его брюк. — Но неужели они что-то заподозрили?»

— Прежде всего, — продолжал Хедли, держа на свету острие карандаша и внимательно разглядывая его, — должен вам сказать, что я снял показания с миссис Бэнкрофт. Поэтому от вас мне главным образом нужно… скажем, подтверждение. — Он отвел взгляд от карандаша и приятно улыбнулся.

— Можете называть это как вам угодно, — сказала Бренда.

— Хорошо! Так вот, насколько я понимаю, — Хедли снова принялся изучать карандаш, — сегодня днем мистер Роуленд попросил вас разорвать вашу помолвку с мистером Доррансом. Мистер Дорранс и миссис Бэнкрофт это слышали. И вы отказались. Это так?

Бренда не ожидала нападения с этого фланга. Краска стала медленно заливать ее лицо.

— Да, я отказалась… тогда.

— Понимаю. Вы имеете в виду, что позднее у вас был случай передумать?

— Полагаю, у меня всегда было намерение передумать.