— Ничего об этом не знаю, — холодно заметила Китти. — Я знаю лишь то, что он задает Бренде множество неприятных вопросов.

— А я и забыл совсем про этого малого, — пробормотал Хью. — Он совершенно вылетел у меня из головы…

— Да, — с горечью подтвердила Китти. — Да. Ваши мысли были заняты только Брендой, не так ли?

— Что ж, пожалуй, я сам во всем виноват, — сказал Хью.

— Если бы вы не были в нее влюблены, этого могло бы не случиться. Вы пытались ударить Фрэнка граблями по лицу, когда он был уже мертв. Это правда?

— Боже милостивый, нет!

— А Мария говорит, что да. Она говорит, что видела вас. Тогда что вы делали граблями? Это отвратительно! — взорвалась она. — Да я и сама вижу. Что вы делали ими? Именно это захочет узнать полиция.

— Про грабли я могу объяснить хоть сейчас. Спокойно, Китти! Послушайте. Допустим, я слушал не слишком внимательно, когда Бренда упомянула про этого малого, — так скажите, кто он? Она говорила — суперинтендент. Какой суперинтендент? Вы знаете?

— Его зовут Хедли. Почему вы так на меня смотрите? Вы знакомы с ним?

— Да. Мы встречались в суде.

— И он?…

— Да. Таких обычно с некоторой насмешкой называют настоящими джентльменами, но под внешним лоском он круче любого полисмена с моржовыми усами.

Гнев Китти, казалось, угас. Вобрав голову в плечи, она вновь приподняла подол серебристого платья, чтобы он не волочился по траве. Теперь она была похожа на высокую деревянную статую, ярко раскрашенную, полую внутри и наряженную в нелепое платье.

— Извините, Хью. Откровенно говоря, я не виню вас. Но все это так ужасно, так… отвратительно! Взгляните на него. Совсем недавно он был полон жизни, шутил, строил планы на будущее — и вот теперь его засыплют землей, всю ночь на него будет лить дождь, а он даже не почувствует. — Она вздрогнула и сжала длинные костистые пальцы. Ее голос сделался жестче:

— К тому же, после всего, что случилось днем, я чувствовала, что произойдет какой-нибудь взрыв. По правде говоря, Хью, был момент, когда вы меня напугали. Перед самым вашим уходом, когда вы как-то странно рассмеялись и сказали: «Это ваша последняя пакость, приятель». По-моему, Фрэнк тоже немного испугался. Потом Бренда заговорила про удушение, уверяя, будто все продумала.

Такое предположение следовало сразу отмести.

— Попятно, — сухо сказал Хью. — Понятно. Сперва она подробно описала нам, что намерена сделать, затем пошла и сделала.

— Не знаю. — Китти помедлила, наморщив лоб. — Бренда — дивное существо; никто не знает ее лучше меня. Но видите ли, иногда мне кажется, что она не совсем нормальная. Она не любит того, что нравится большинству девушек, за исключением… впрочем, не будем об этом. Но она откровенно ненавидит светские беседы, терпеть не может общество. Если вы кого-то назовете очаровательным, она тут же пожмет плечами. Посещение Букингемского дворца или Аскота не доставило бы ей никакого удовольствия. А еще она слишком много читает: читает, читает, читает — это неестественно.

— Чрезвычайно зловещая картина. Чрезвычайно!

— Не смейтесь надо мной, Хью Роуленд.

— Я не смеюсь. Напротив, я надеюсь, что вы мне поможете.

— Я? Каким образом?

— Поскольку вы последняя, кто видел Фрэнка живым…

Китти плотно прижала руки к бокам и высоко вскинула голову, выгнув шею, — Хью уже видел ее такой при вспышке молнии.

— Да, знаю. Бедняга, — прибавила она. — Но он был со мной не более двух минут. Помните, он сказал, что лишь проводит меня и сразу вернется. Он оставил на камине портсигар: очень дорогой, со вделанными в него часами, и книгу, которую я собиралась ему одолжить. Он забрал то и другое и ушел. Помню, как он сказал: «Мне надо спешить, а то те двое опять примутся обжиматься в углу».

— Достойные последние слова.

— Не смейте говорить о нем в таком тоне! — выкрикнула Китти и в ярости отвернулась. — Он мертв.

— Знаю, что мертв, и очень сожалею об этом; но что еще я могу сказать? Что бы вы ни думали, я не держу на него зла. Но я по-прежнему считаю, что при всем его очаровании, о котором вы толкуете, он был насквозь порочным, хладнокровным негодяем.

— Полагаю, вы скажете это полиции?

— Да, а почему бы и нет?

— Без сомнения, вы в этом вопросе лучший судья. Но им будет любопытно узнать, чем вы занимались в то время, когда его убили?

— Да будет вам известно, что в то время я менял колесо своей машины, которая стояла посреди улицы. Но это не столь важно.

— Ах, неужели? — поинтересовалась Китти, поднимая брови. — И это после кучи небылиц, которых Бренда наговорила детективу: она отрицала, что ходила на корт, заявила, что следы не ее, что это и слепцу видно.

У Хью возникло такое чувство, будто его ударили по шее ребром ладони, отчего кровь прилила к голове, а в глазах потемнело. Он подождал, пока зрение прояснилось, и спокойно спросил:

— Она… сказала… что?…

— Сказала, что вовсе не была на корте, — повторила Китти. — Сказала, что, должно быть, кто-то ходил в ее туфлях. В ее туфлях! Четвертого размера! Правда, я ничего этого не слышала, меня не было в комнате, но Мария уловила суть разговора.

— Извините, — сказал Хью. — Я должен немедленно идти гуда.

— На вашем месте я так бы и поступила. — У Китти снова изменилось настроение. — Подождите. Не будем ссориться. Поверьте, я вовсе не желаю Бренде неприятностей. Никто не любит Бренду больше, чем я. Всех нас вывел из себя шок. Но если она наговорила глупостей, заставьте ее изменить показания… пока не поздно.

— Откуда вам известно, что она наговорила глупостей? — холодно осведомился Хью. — Вы же знаете, что она ничего не скажет, кроме правды. Вы когда-нибудь слышали от нее что-нибудь другое?

Хью отошел от корта и быстро, через три ступеньки, взбежал на террасу.

И вновь удача повернулась лицом к настоящему убийце. С другой стороны, говорил себе Хью, я сам во всем виноват. Не кто иной, как он сам, вложил эту мысль в голову Бренде, он сам подсказал ей линию защиты. Впрочем, не важно. Прежде всего необходимо выяснить, что Бренда действительно сказала. Поднявшись на террасу, он услышал справа от себя, откуда-то снизу: «Осторожно!» Он резко остановился и как раз вовремя отступил в тень дерева.

По подъездной дороге спускались суперинтендент Дэвид Хедли и доктор Николас Янг. Последний, скрючившись, сидел в инвалидном кресле, которое лихо катил, энергично работая левой рукой, катил с такой скоростью, что оно забуксовало и съехало на обочину. Стоя в тени дерева, темнеющего на фоне багряно-янтарного неба, Хью видел, как Хедли поспешно шагнул вперед и выровнял кресло. Затем он потерял обоих из виду. Однако слышал несвязное бормотание и тяжелое дыхание калеки и холодный голос Хедли.

— Если вы намерены сломать себе шею, доктор Янг, то это ваше личное дело. Но в следующий раз поберегите мои колени. Крутаните его назад.

— Недосмотрел, — сердито проворчал Ник, все еще тяжело, со свистом дыша. — Совсем забыл, что для полицейского ноги — самая ценная часть тела. Потерять их было бы трагедией. Нет, нет, прошу прощения — стоп. Я задыхаюсь.

— Не стоит.

— Я хочу, чтобы вы проявили благоразумие, — сказал Ник таким тоном, будто его собственное благоразумие не подлежало сомнению. — Окажите мне любезность и ответьте. Не смотрите на меня, как канцлер казначейства с готовым бюджетом. Скажите, если не согласны со мной.

Снова наступила пауза; казалось, суперинтендент рассматривает своего собеседника.

— Мой дорогой сэр, — проговорил Хедли, — я не знаю, что вы желаете от меня услышать. Я пока даже не знаю, что здесь произошло. Это мы вроде бы и собирались выяснить. Если вы способны вытащить колесо из грязи, то давайте-ка займемся делом и станем на страже до прибытия инспектора Гейтса. Надеюсь, вы не полагаете, что я немедленно вызову Черную Марию и арестую того, кого вы считаете убийцей, лишь по той причине, что вы являетесь другом одного из высших полицейских чинов.

— Я этого не прошу.

— Тогда чего же вы хотите?

Ник ответил с холодной сдержанностью:

— Я хочу, чтобы игра велась честно. Так вот. Начнем с того, что Бренда не имеет к этому никакого отношения. Вы понимаете?

Нерешительное молчание.

— Понимаете?

— Не уверен. Еще рано говорить. Но если вы хотите знать мое мнение…

— Я непременно хочу знать ваше мнение.

— Нет, я не думаю, что она имеет к этому отношение, — ответил Хедли. — Мне показалось, что она все рассказала здраво и начистоту. К тому же, по-моему, она не из тех, кто станет лгать.

Хью, стоявший над ними, оперся рукой о ближайшее дерево, зажмурил глаза и сделал глубокий вдох.

— Улики, — продолжал Хедли, — возможно, подтвердят сказанное ею. Ее рассказ достаточно убедителен, за исключением… — последовала очень краткая, едва заметная пауза, — за исключением одного маленького пункта, который она, возможно, сумеет разъяснить позже.

— Какого пункта? — поспешно спросил Ник.

— Позже разъясним.

— Я хочу кое-что предложить вам, суперинтендент, — настаивал Ник почти ласково, — кто-кто, а Бренда никогда бы не убила мальчика. Хорошо, это принимаем. Но хочу вам сообщить, что Бренда ошиблась в одном. Она говорит, что убийца, должно быть, надел ее обувь и прошел в ней через корт. Так вот, я хочу сказать, что она ошиблась относительно размера туфель… или в чем-то еще. Настоящий убийца не надевал ее туфли.

— Почему нет?

— Разумеется, потому, что убийца — это молодой Роуленд, — сказал Ник. — Я говорю об этом, поскольку здесь все ясно как день.

— Похоже, вы абсолютно в этом уверены, сэр.

— Естественно, — сказал Ник. — Я намерен добиться, чтобы его повесили. Я посвящу этому каждую минуту оставшейся мне жизни, каждый пенс моего банковского счета и каждую клетку моего недюжинного мозга. Я твердо решил, что заставлю этого джентльмена пожалеть о том, что он появился на свет. Я буду знать о каждом его шаге. Он не скажет ни слова, которое я не запишу и не изучу. И если он выдаст себя хоть одним звуком… хоть одним, суперинтендент, — а, заметьте, так и будет, — не успеете вы и глазом моргнуть, как я передам его в ваши руки. Держу пари на что угодно. Когда дело дойдет до суда, держу пари, что я найду двадцать пунктов, которые он упустил из виду и которые докажут его вину. И я пожертвую полиции по двадцать фунтов на каждый из этих двадцати пунктов.

Здесь Хью едва не допустил вторую ошибку. Его поразила ненависть, звучавшая в голосе Ника, хоть он и был к чему-то подобному готов. Она потрясла его. В течение нескольких месяцев он смутно догадывался, что Ник очень похож на Фрэнка; Ник был воспитателем Фрэнка, его руководителем, его советчиком. Хью казалось, что он слышит самого Фрэнка, вернее, Фрэнка постаревшего, мудрого и изворотливого, словно змей.

Хью стоял в траве всего в ярде над их головами. Его порыв был чисто инстинктивным. Он собирался прыгнуть вниз и раз и навсегда разобраться с этой старой свиньей. Но он вовремя совладал с собой и остался стоять, держась рукой за дерево. Если бы он спрыгнул, то для Бренды все было бы кончено. Его версия убийства должна совпадать с версией Бренды. Но в том-то и дело, что он не имел ни малейшего представления, о чем она говорила Хедли.

«Спокойно!»

Он снова услышал голос Ника:

— Вы меня поняли, суперинтендент?

— Да. Думаю, понял.

— Ах, оставьте свой официальный тон. К черту. Не люблю я этого. — Ник теперь говорил скорее весело, чем раздраженно. — Я вас прошу лишь об одном: руководствоваться уликами и ничем иным. Вы же слышали, что сказала миссис Бэнкрофт. Он угрожал Фрэнку, так ведь?

— Очевидно, да, — согласился Хедли. — Как и Артур Чендлер.

— Э… э… о чем вы говорите? Что еще за Артур Чендлер?

— Приятель Мэдж Стерджес, — ответил Хедли. — Я вам говорил о нем. Когда ваш телефон не ответил, я заехал сюда по пути из местного отделения полиции, чтобы предупредить вас: Чендлера видели в здешних краях и от него можно ждать неприятностей.

Наступило молчание, нарушаемое нетерпеливым постукиванием по колесу инвалидного кресла.

Суперинтендент добавил несколько более резко:

— Но похоже, это вас не беспокоит.

— Я вас не понимаю.

— Вы спросили меня, — сказал Хедли, — что я думаю об этом случае. Пока я о нем ничего не думаю. Если мы не прекратим бессмысленную болтовню и не займемся делом, то никогда ничего не узнаем. Но одно я действительно заметил. Похоже, что Чендлер вас нисколько не беспокоит. Похоже, вы даже не даете себе труда изобразить потрясение, приличествующее прискорбному событию — а именно смерти Фрэнка Дорранса, — по поводу которой мы все, разумеется, выражаем вам соболезнования. Зато вас весьма беспокоит, что Роуленд пришел в ваш дом и влюбился в мисс Уайт. — Он повертел в пальцах нож. — А мисс Уайт влюбилась в Роуленда. — Он снова поиграл ножом. — Об этом я могу судить по ее словам, хоть это вовсе меня не касается. Интересно, почему вы так стремитесь убрать Роуленда с дороги?

Из горла Ника вырвался сдавленный вопль.

— Суперинтендент, вы что, с ума сошли?

— Нет.

— В таком случае, к чему вы клоните? Уж не думаете ли вы, что я питаю к Бренде некий интерес? В моем-то возрасте?

— Вовсе нет. Хотя сегодня днем меня очень поразило, как настойчиво вы твердили, что ей более чем прилично жить в вашем доме. Мне и в голову не приходило, что это может быть неприлично.

— Будьте любезны объяснить, на что вы намекаете.

Хедли заговорил с неожиданной мягкостью:

— Я просто предупреждаю, вот и все. Вы лелеяли планы относительно их союза — отлично. Смерть Дорранса разбила их — отлично. Но не дай Бог, чтобы из-за неприязни к Роуленду вы позволили себе ввести нас в заблуждение.

— Ах, вы имеете в виду ложные показания, — весело ответил Ник. — Нет, этого я делать не стану. У меня нет в этом необходимости.

— Отлично. Я не говорю, что Роуленд невиновен. Возможно, и виновен. Но если он станет лгать, мы достаточно быстро это обнаружим. А теперь вы сами поедете, пока не совсем стемнело и мы еще в состоянии хоть что-то разглядеть на корте, или мне вам помочь?

— Могу ли я выбраться отсюда?

Внизу послышалось шуршание шин и чавканье грязи. Инвалидное кресло резко рванулось назад и, слегка наклонившись, покатилось вниз по дороге. Ник его выровнял. В красноватом отсвете заката было видно его лицо.

— Не стоит беспокоиться из-за того, что темнеет, — сказал он. — На деревьях прожектора. Я их установил на случай, если молодежь захочет поиграть после наступления темноты. Если пожелаете, мы можем осматривать корт хоть всю ночь. А теперь, друг мой, послушайте меня. Первое, что мы сделаем…

Его голос становился все тише и наконец совсем замолк.

Хью стал медленно подниматься к дому.

Итак, начать придется с этих двух противников. Когда Хью увидел выражение лица Ника, его слегка замутило. Он не был уверен, кто из двух более опасен — Ник или Хедли. А Бренда своей ложью усугубила их и без того нелегкое положение. Относительно Ника это не имело значения, но что касается полиции — еще как имело.

Как далеко она зашла в своей лжи? Что именно сказала? У нее еще есть время отказаться от своих слов.

— Хью, — прозвучал из тьмы тихий шепот. Низкий, длинный фасад дома из побеленного кирпича был погружен во тьму, за исключением окна кухни, расположенной в цокольном этаже. Хью поднял голову и в окне второго этажа увидел Бренду. Она показывала рукой на окно гостиной. Он вошел в открытые стеклянные двери, и через мгновение Бренда оказалась рядом.

— Ты их не встретил, правда? — прошептала она в темноте. — Я хотела тебя предупредить, но не знала, как это сделать. Ты с ними разговаривал?

— Нет. Между прочим, я припрятал твой сломанный ноготь.

— Я знаю, — сказала Бренда с напряжением. — Ты ведь обещал. Но послушай! Ты не оставил на корте еще и свои следы?

— Оставил, но это не важно. Корт почти высох. Следы неглубокие, и будет нетрудно доказать, что их оставили гораздо позже.

— Говори тише, — попросила она. — Мария сейчас внизу. Хью… я… хочу тебя кое о чем предупредить. Я им рассказала…

— Да, знаю. Свою версию. Ты показала им чистые туфли, которые были на тебе, и заявила, что даже не ходила на корт. Сказала, что кто-то взял твои другие туфли, пошел в них на корт и убил Фрэнка. Теперь это уже не имеет значения. Вопрос в том, какую историю ты сочинила? Что еще ты им сказала?