Глава восьмая

— Чушь! — сказал Г.М.

Во время строительства Форвейза некие предприимчивые декораторы ввели в моду меблировку, так называемый «турецкий уголок». В одном углу комнаты находился альков, завешенный собранными в складки восточными занавесями. Это создавало обрамление для ниши, в которую ставилась тахта, покрытая полосатым материалом, кривые турецкие сабли располагались на стене. Висячая лампа в виде фонаря давала приглушенный свет. Все это должно было создавать видимость таинственности и романтизма, на самом деле, этот уголок притягивал флиртующие пары со всего дома.

Именно в этом уголке салона Форвейза во мраке наступающих сумерек сидел сэр Генри Мерривейл, обычно именуемый в среде подчиненных и друзей «Старик» или Г.М.

Даже Мастерсу, который работал с ним уже много лет, редко удавалось увидеть столько злости в его обличье. Передвинув очки на кончик носа, он переводил проницательный взгляд быстрых маленьких глаз с Сандерса на старшего инспектора. Время от времени он тяжело двигался на тахте. Каждое такое движение поднимало тучи пыли, которая оседала на его голову, вызывая потоки проклятий. Чувство собственного достоинства, однако, не позволяло ему сменить место, а может быть, ему по вкусу пришелся «турецкий уголок»…

— Так выглядит вся ситуация, — с глубоким удовлетворением подвел итог Мастерс. — И что вы на это скажете?

Сэр Генри потянул носом.

— Скажу то, что уже много раз говорил, — сварливо заметил он. — Не знаю, почему так происходит, но Мастерс всегда дает втянуть себя во всякие дьявольские дела, о которых даже я не слышал. Не хотят оставить вас в покое? Казалось бы, что рано или поздно ваши противники устанут выдумывать разного рода издевательства и начнут для разнообразия мучить кого-либо другого. Но нет. Это было бы слишком хорошо. Вы можете мне сказать, почему так происходит?

— Наверное, потому, что я легко впадаю в бешенство, — откровенно признался Мастерс, — точно так же, как и вы.

— Как я?

— Да, сэр.

— Как я, что вы этим хотите сказать? — вскипел Г.М., неожиданно поднимая голову. — Вы настолько безжалостны, что я, я изо всех людей на свете…

— Да, сэр. То есть, нет, сэр! Ничего подобного я не имел в виду.

— Я очень рад, — Г.М. успокоился и с большим достоинством стал чистить полы своего пиджака. — Весь мир полон ошибочными понятиями и драматическими недоразумениями. Возьмите, к примеру, меня. Разве меня ценят? Ха! Бьюсь об заклад, что нет!

Сандерс и инспектор вглядывались в него широко открытыми глазами. Это было какое-то новое настроение: не ворчание, разумеется, а мрачный тон, который, казалось, подчеркивает, что тело — это только недолговечная оболочка, которая рассыпается в прах, и жизнь человека — это только скучная дорога к смерти.

— Хм, ничего плохого не произошло?

— Смотря для кого.

— Я хотел сказать, сэр, что этот курс похудания, который вам прописали, не мог отразиться на вашем здоровье, или что-то в этом роде…

— Я произносил речь… — заявил шеф Департамента Военной разведки, мрачно рассматривая носки своих туфель. И неожиданно вскипел от злости. — Хотел оказать кое-кому услугу, я же член правительства, не так ли? Надо было помочь Скаффи. Именно Скаффи должен был выступать с речью на открытии новой ветки железной дороги где-то там, на севере. Но он схватил грипп, и не смог поехать, ну, и я пообещал сделать это за него. Успех был такой, что другим и не снилось, кроме… хм… небольшой неприятности на обратном пути. Там был специальный поезд, и оказалось, что машинист — мой старый приятель. И я поехал на локомотиве со старым Томом Портером. Черт возьми, а что они хотели, чтобы я сделал? Потом, по старой дружбе, я сказал ему: «Слушай, Том, подвинься. Дай мне повести эту штуку». А Том на это: «А ты знаешь как?» Я: «Разумеется, знаю». Вы оба должны признать, что у меня есть способности к технике, или, скажете, нет? Ну и Том на это ответил: «Ладно, только веди осторожно, как я».

Мастерс завороженно смотрел на него.

— Но вы же не разбили поезд, сэр?

— Разумеется, не разбил! — закричал Г.М. так, как будто именно это и было самым главным поводом для сожаления. — Я только сшиб какую-то дурацкую корову.

— Что вы сделали?

— Сшиб корову, — пояснил Г.М. — И потом меня сфотографировали, когда я ругался с фермером. Скаффи был в бешенстве, такова человеческая благодарность. Он заявил, что я уронил престиж людей, занимающих… хе… хе… высокое положение. И что я всегда так делаю, а это уже являлось наглой ложью. Последний раз я участвовал в такого рода празднестве три года назад в Портсмуте, когда спускали на воду новый тральщик. Разве моя была вина, что его спустили на воду слишком быстро и бутылка шампанского, вместо корабля, попала в голову бургомистра? Черт возьми, почему они всегда привязываются ко мне?

— Если это все, сэр… — успокаивающе начал Мастерс.

— Я вам скажу, в чем тут дело, — проворчал Г.М., наконец-то приступая к сути дела. — Вы можете в это не поверить, но до меня дошли слухи… какие-то дьявольские сплетни, что меня хотят впихнуть в Палату Лордов. Ведь они же не могут этого сделать? — обратился он к Мастерсу.

Старший инспектор слегка усмехнулся.

— Трудно сказать, сэр. Но я не очень хорошо понимаю, как они могут впихнуть вас в Палату Лордов только по той причине, что вы сшибли корову.

— Я совсем в этом не уверен, — тон Г.М. подчеркивал мрачные подозрения относительно «их» неограниченных возможностей. — Они постоянно внушают, какой я старый, закоренелый грешник. Попомните мои слова: они роют мне яму, и, если смогут воспользоваться каким-либо из моих проступков, сразу всунут меня в Палату Лордов. И, как будто всего этого мне мало, теперь новая история. Я приехал сюда после тяжелых трудов в надежде на спокойный отдых, а вы что мне суете? Новое убийство. Черт побери!

— Если мы уже говорим о смерти мистера Констебля…

— Я не хочу об этом говорить, — проворчал Г.М., сплетая руки на большом животе. — Не имею ни малейшего намерения это делать. Извинюсь перед хозяйкой и дам драпака. Но хорошо, что ты мне напомнил, сынок, где миссис Констебль, где все остальные?

Мастерс огляделся вокруг.

— Не имею понятия, сэр. Я пришел сюда прямо из комиссариата. Но доктор Сандерс вернулся раньше меня.

— Миссис Констебль, — в первый раз подал голос Сандерс, — лежит в постели в своей комнате наверху. Мисс Кин находится у нее. Чейз беседует на кухне с полицейским, который оставлен здесь на посту. А Пенник исчез.

Сэр Генри казался обеспокоенным.

— Видимо, хозяйка дома очень расстроена смертью мужа?

— Да. Она совершенно убита горем. Вики пришлось сидеть с ней вчерашнюю и нынешнюю ночь. Но теперь она чувствует себя немного лучше и обязательно захочет вас увидеть.

— Меня? Почему меня, черт возьми?

— Потому что считает, что Пенник аферист и одновременно безумный убийца и что только вы сможете его разоблачить. Она все знает о ваших знаменитых делах, это одна из ваших поклонниц. Она с нетерпением ждет этой встречи, больше почти ни о чем не говорит. Вы не можете ее разочаровать.

Сэр Генри подозрительно взглянул на Сандерса. Его быстрые глазки сосредоточились, он поправил очки и с внезапно проснувшимся интересом стал задавать вопросы:

— Это она говорит, что Пенник аферист? Но это немного странно, сынок. Ведь она сама нашла Пенника, клялась, что он обладает даром ясновидящего, защищала его от собственного мужа…

— Да.

— Откуда же эта внезапная смена точки зрения? Когда это произошло?

— Когда Пенник убил, вернее, когда он сказал, что убил Констебля. То есть, когда он объявил об этом.

— О?… А может быть, она думала, что эта заслуга принадлежит кому-то другому?

Сандерс развел руками.

— Она, по крайней мере, не утверждает, что ее подозрения обоснованны. Говорит только то, что чувствует. Она хочет каким-либо способом покарать Пенника. Поэтому и хочет, чтобы вы и Мастерс занялись этим делом и разоблачили его. Я слышу это уже в течение двух дней и не считаю, что это самая приятная вещь на свете.

Сэр Генри что-то пробурчал себе под нос. Через минуту тяжело повернул голову в сторону инспектора.

— Инспектор, — начал он, — вся эта история гораздо удивительнее, чем вы думаете.

— Она просто не может быть более удивительной! Вы вспомните, мы до сих пор не уверены, что произошло убийство…

— Ох, сынок! Разумеется, это было убийство.

— И тем не менее…

— Пенник говорит, что какой-то человек умрет около восьми часов. И этот человек действительно умирает, как по заказу. Бог мой! Неужели в вашем подозрительном мозгу, который не доверял бы собственной матери при наполнении бутылок молоком для малюток, не появился хотя бы проблеск интереса к этому странному стечению обстоятельств?

— Вам легко так говорить, сэр, — сопротивлялся Мастерс. — То же самое я слышал от доктора и в определенной степени согласен с этим. Но остается вопрос: каким образом умер Сэмюэль Констебль, если нет никаких следов?

Г.М. встал, засунул большие пальцы рук в карманы и тяжелым шагом стал прогуливаться туда и обратно по салону. Его толстый живот, украшенный большими золотыми часами на цепочке, гордо опережал его, как барабанщик, шествующий впереди армии. Если он и прошел курс похудания, результаты его были ничтожны.

— Ну хорошо, — буркнул он. — Мы можем это обсудить. Что совершенно не значит, что я этим займусь!

— Как хотите. Но, — воспользовался случаем Мастерс, — что вы думаете о нашем приятеле Пеннике?

Сэр Генри внезапно остановился.

— Нет, — решительно заявил он. — Я не собираюсь говорить, что я думаю об этом, если вообще что-то думаю. У меня слишком много забот. При одной мысли, что мне будет приказано вырядиться в тогу и дурацкую шляпу, у меня мороз идет по коже! Если это не сплетни, что эти стервятники нацелились на меня и ищут только предлога, чтобы засадить меня в Палату Лордов, что ж, сынок, я должен подумать, как их перехитрить! Ладно. Я выслушаю все, что касается дела Констебля, но сначала ты должен мне сказать, что ты об этом думаешь.

Старший инспектор кивнул головой.

— Совершенно правильно, сэр. Я только с самого начала хочу заметить, что я простой человек и не верю в чудеса. Кроме тех, что в Библии, они не в счет. Вместе с комиссаром Белчером мы внимательно изучили даже самые крошечные факты. Выводы: Герман Пенник не совершил этого преступления — если это вообще преступление — потому что у него не было никакой возможности. Это во-первых. Дальше следовало бы задуматься, кого еще мы можем полностью исключить на основании алиби? Кто еще не мог совершить этого преступления?

Это был риторический вопрос.

— Я не мог, — как и ожидалось, сказал Сандерс. — И Вики Кин также. Мы оба можем поручиться друг за друга, поскольку были вместе.

— Это подтверждается, сынок? — заинтересовался Г.М.

— Да, — признал Мастерс — все подтверждается, сэр. Ну, пойдем дальше. Рассуждая здраво, если мистер Констебль был убит, это преступление могли совершить либо миссис Констебль, либо мистер Чейз.

— Глупости, — заявил Сандерс.

Мастерс поднял руку.

— Минуточку, доктор. Одну минуточку. — Он повернулся к Г.М. — Это вполне возможно. У обоих была такая возможность. Удар в желудок. Удар по голове. Или что-то такое, что могло бы привести этого господина к нервному шоку и убить его. Каждое из этих действий могло быть совершено его собственной женой или Чейзом. Ни у одного из них нет алиби.

Сэр Генри снова заходил по салону.

— До сих пор, — продолжал Мастерс, — мы принимали за чистую монету показания миссис Констебль о том, как у ее супруга после выхода из спальни, начался приступ. Белчер обратил особое внимание на эти показания. Полковник Уиллоу также. Но правда ли это? Доктор Сандерс увидел мистера Констебля только в последней стадии приступа, за минуту до смерти. Его могла ударить хозяйка дома. Могла довести его до нервного шока. Но, с другой стороны, мистер Чёйз тоже мог нанести ему роковой удар и быстро скрыться в своей комнате, прежде чем кто-либо успел его заметить.

В этот момент старший инспектор сделал паузу.

— О чем теперь следует подумать, сэр? Ясно, как белый день: мотив. У кого были причины, чтобы избавиться от Констебля? У Пенника не было никакого мотива, по крайней мере, ничего, что можно было бы назвать мотивом — вся эта болтовня относительно научных экспериментов — сказочка для детей! У доктора никаких мотивов не было. У мисс Кин — также. Но можно ли то же самое сказать о миссис Констебль и мистере Чейзе?

Это все только мои предположения. Мистер Чейз в родстве с хозяином дома. Я также слышал, что он был очень внимателен к старику, который ему в отцы годится, несмотря на то, что тот был совершенно иным, нежели люди из обычного окружения Чейза. Не исключено, что в завещании мистер Констебль отказал ему неплохой кусок. А если речь идет о миссис Констебль, что ж, — Мастерс усмехнулся скептически. — Без долгих размышлений я могу вам назвать несколько причин, по которым она хотела бы избавиться от богатого мужа, который был на двадцать лет старше ее. Ну что?

— Могу я кое-что сказать? — вмешался Сандерс. Сэр Генри кивнул головой.

— Просто я никогда в жизни не видел женщины, более сломленной смертью мужа, чем миссис Констебль.

— Вы так думаете? — в тоне старшего инспектора звучало сомнение.

— Не относитесь к этому, как к моему частному мнению. Я подтверждаю этот факт как врач. И готов поклясться, что она не убивала и никогда бы не смогла убить своего мужа. Эта женщина чуть не умерла в пятницу вечером.

— От разбитого сердца?

— Вы можете издеваться над этим, инспектор. Крокодиловы слезы не могут обмануть врача. Она не выжимала их силой. Миссис Констебль была так же поражена и испугана смертью мужа, как Вики Кин была поражена и испугана тем, что случилось в ее комнате немного раньше, в тот же самый вечер. В обоих случаях я опирался на чисто физические симптомы.

Сандерс помолчал и продолжал значительно тише.

— Я обращаю на это ваше внимание, прежде чем мы перейдем к другим деталям. Все равно, раньше или позже, вы узнаете об этом. Будет лучше, если вы услышите все от меня. В пятницу вечером, около семи сорока пяти — эту часть Мастерс уже знает, — что-то испугало мисс Кин. Ее комната находится рядом с моей. Когда она перебиралась в мою комнату через балкон, разбила лампу. Мистер Констебль услышал шум и пришел проверить, что случилось. Когда он уже выходил, сказал мне одну фразу. Я спросил: «Никто еще не пытался вас убить?», а он ответил: «Еще нет. Альбом по-прежнему лежит на полке».

Подождите! Я не понял, что могла означать эта фраза и не знаю этого до сих пор. Могу только вам предложить еще один факт. Под столиком у кровати миссис Констебль — вероятно, она пишет за ним по вечерам — находятся маленькие полки с книгами. Между ними находится большого формата альбом с наклейкой на корешке «Новые способы совершения убийств».

Снова воцарилось молчание.

Мастерс выглядел глубоко задумавшимся.

— «Новые способы совершения убийств», — повторил он с возрастающим волнением. — Знаете, доктор, я бы совершенно не удивился, если бы оказалось, что мы наконец нашли то, чего искали. Что вы на это скажете, сэр?

— Не знаю, — проворчал Г.М. — А что испугало эту девицу?

— А?

— Я спросил, что испугало эту девицу? — раздраженно повторил Г.М. — Ну, эту Викторию Кин, о которой вы только что говорили. Все знают, что она ошалела от страха, но никто не знает почему? Никого это не интересует. Ваш приятель, Белчер, спросил ее об этом?

Мастерс рассмеялся, перелистывая свою записную книжку.

— Да, комиссар спросил ее об этом. Он человек подозрительный. Ему хотелось узнать, что она делала в комнате доктора. Она заявила, что неожиданно впала в панику при мысли о предсказании Пенника, и сама атмосфера дома тоже была необычной. Больше она не могла находиться в одиночестве и побежала к Сандерсу, который находился в соседней комнате. — Он заколебался. — По-моему, в этом нет ничего странного?

— Ох, сынок! Но зачем через балкон?

— Да, это вопрос.

— Именно. Балконы редко убираются. Влезая через окно, рискуешь запачкаться и выглядеть весьма неэлегантно. Если ты жаждешь общества, зачем влезать в окно, достаточно выйти в холл и открыть дверь? Кроме того, она разбила лампу, и Сандерс утверждает, что мисс Вики была на грани нервного срыва. Похоже на то, что кто-то преградил ей путь к двери.

За высокими окнами салона быстро наступали сумерки. Последний холодный вечерний свет отражался в стеклах, создавая из блестящего паркета тусклое озеро, по которому скользили их тени. Под белым мраморным карнизом камина ярким оранжевым светом светился рефлектор. Его отблеск падал на старомодную мебель и тяжелые занавеси «турецкого уголка».

«Итак, — подумал Сандерс, — Вики не только мне, но и полиции отказалась назвать истинную причину». Он почувствовал на себе проницательный взгляд сэра Генри Мерривейла.

— Но ведь вам она должна была что-то сказать? Может быть, упомянула что-то, сделала какой-то намек?

— Нет.

— Отказалась объяснить?

— Что-то в этом роде.

— Но ведь вы находились там. У вас должны были быть какие-то подозрения в связи с ее состоянием?

— Нет. То есть, сначала мне показалось, что я знаю. Но оказалось, что я не прав, так что мы можем забыть об этом.

— Минуточку! — закричал Г.М., махнув рукой на инспектора, который как раз начал что-то говорить. Он уселся на тахту, пружины которой застонали под его тяжестью. По привычке он стал двигать очки вверх и вниз по носу. И после недолгого молчания сказал странно изменившимся голосом: — Ты беспокоишь меня, сынок…

— Беспокою вас? Почему?

— Кто эта девушка?

— Мисс Кин? Не знаю. Я знаком с ней всего несколько дней.

— Ага… Тебя влечет к ней, не так ли?

— Не вижу никаких оснований для подобных предположений.

В глубине души Сандерс очень уважал сэра Генри Мерривейла и восхищался им. Он считал, что он ухитряется одновременно выглядеть и забавным, и остроумным, что удавалось немногим людям. Особенно он любил находиться в его обществе, когда Старик на полном серьезе кого-то разыгрывал. Но даже в самые лучшие моменты их долгого знакомства он не мог избавиться от некоторого беспокойства, которое пробуждал в нем быстрый взгляд маленьких глазок Г.М. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы достойно ответить Старику на его последнее замечание.

Однако реплика Сандерса не произвела ни малейшего впечатления.

— Ха, ха, ха! — притворно рассмеялся Г.М. — Это не предположение, а истина. Я сам ясновидящий. Но если бы Пенник сказал вам то же самое, что я минуту назад, руководствуясь только взглядом и умом — мой старый метод, — вы наградили бы его расшитым золотом колпаком колдуна. Такой был обычай в средние века…