Он не мог знать, что ближайший час готовит ему один из величайших сюрпризов в его жизни. Пока доктор Фелл одевался, пока они ехали в Содбери Кросс, пока останавливались перед аптекой мистера Хобарта Стивенсона, Эллиот предчувствовал какую-то неожиданность, совершенно не догадываясь, откуда она придет на самом деле. С заднего сидения доктор Фелл, в измятом плаще и широкополой шляпе похожий на бандита, что-то успокаивающе толковал ему. Больше всего Эллиот боялся, что фармацевт испортил пленку, он уже почти убедил себя, что так и случилось.

Аптека Хобарта Стивенсона, расположенная на довольно угрюмой главной улице городка, сильно напоминала фотоателье. В витринах были выставлены пирамидки оранжевых коробочек с фотопленкой; из-за бутылочек с сиропом от кашля выглядывал фотоаппарат, а за ним виднелась доска с увеличенными стереотипными образцами снимков. Стоя у входа в аптеку, можно было видеть опущенные шторы на окнах магазина миссис Терри, гараж и станцию обслуживания автомобилей, несколько уставленных бутылками витрин, в центре улицы – фонтан. Улица казалась пустынной, несмотря на проносившиеся с шумом машины и силуэты, застывавшие по временам у витрин магазинов.

Когда они вошли, над дверью аптеки резко зазвонил колокольчик. Заведение Хобарта Стивенсона было несколько мрачноватым, насыщенным тяжелым запахом лекарств, который пробудил в памяти Эллиота воспоминание о другой аптеке. Тем не менее, тут было очень чисто, нигде, начиная от новенького диплома, висевшего на стене, и кончая набором разновесок возле весов на прилавке, не было ни пылинки. Хобарт Стивенсон, молодой упитанный мужчина в безупречно белом халате, вышел к ним из-за стойки.

– Инспектор Эллиот? – спросил он.

Он был настолько проникнут сознанием важности своей миссии, что его глаза невольно обратились к двери, как бы спрашивая: не надо ли запереть ее, чтобы сюда не мог проникнуть никто посторонний. Казалось, что каждый волосок у него дрожит от волнения. Внимательно всмотревшись в его лицо, Эллиот решил, что ему можно доверять.

– Познакомьтесь: доктор Гидеон Фелл, – сказал Эллиот. – Извините, что сегодня утром пришлось ни свет ни заря вытащить вас из постели.

– Не беда. Рад помочь вам – ответил Стивенсон.

– Отлично. Что с пленкой?

– Готова и ждет вас.

– Да, но... как она? Я хочу сказать – как она вышла?

– Неплохо, совсем неплохо, – чуть поразмыслив, ответил Стивенсон. Он протянул руки вперед, словно стараясь успокоить Эллиота. – Кое-где немного расплывчата, но в общем качество неплохое. Отнюдь. Отнюдь. – Затем он, не в силах уже сдержать возбуждение, добавил: – Надеюсь, что вы не рассердитесь, инспектор. Я один раз просмотрел пленку, чтобы проверить, как она получилась. Все сейчас готово, чтобы в любой момент начать просмотр. Должен сказать, что там оказались довольно примечательные вещи. Полагаю, что вы их назвали бы новыми следами.

Несмотря на то, что у Эллиота мурашки пробежали по коже, ответил он беззаботным тоном.

– Ах, вот как? Какие же?

– Новые следы, – с безграничным почтением в голосе повторил Стивенсон и огляделся вокруг. – Например, та штука, которую мистер Чесни взял со стола во второй раз и притворился, что пишет ею...

– Да?

– Как я уже сказал, надеюсь, что вы не будете сердиться... Мне пришлось подойти к экрану с увеличительным стеклом, чтобы окончательно убедиться. А потом все оказалось так просто, что мне до сих пор смешно.

– Да? Что же это было?

– Никогда не догадаетесь, – сказал (впрочем, без всякого смеха) Стивенсон – Это...

– Тсс! – прошипел доктор Фелл.

Его громкое шиканье слилось со звяканьем колокольчика. Дверь отворилась и вошел профессор Джилберт Инграм. Его лицо выражало глубокое удовлетворение. На нем был темный твидовый костюм и совершенно не шедшая к его полной фигуре кепочка. Эллиот, однако, обратил внимание не столько на вид профессора и его дружелюбный приветственный жест, сколько на атмосферу, которую он внес с собою. За то мгновенье, которое профессор стоял в дверях, словно все напряженное ожидание Содбери Кросс, все внимание, сосредоточенное на этой аптеке, ворвались сюда, как дуновение ветра. Снаружи вновь потемнело, начали собираться дождевые тучи.

Профессор Инграм затворил дверь.

– Добрый день, инспектор, – сказал он. – Доктор Фелл, если не ошибаюсь?

Фелл ответил дружелюбным ворчанием и профессор Инграм улыбнулся.

– Много слыхал о вас, доктор, и, по-моему, нас представляли друг другу на обеде месяцев шесть назад. Как бы то ни было, я много слыхал о вас от Чесни. Несколько дней назад он, кажется, писал вам?

– Да.

– В конце концов... – профессор, обратившись к Эллиоту, заговорил деловым тоном. – Никто, надеюсь, не упрекнет меня за то, что сегодня я немного проспал. Я бежал сюда бегом от самого дома. – Он несколько раз пропыхтел, чтобы показать, как он запыхался. – Мне кажется, ночью я слышал, как планировалось... просмотреть здесь у Стивенсона (Добрый день, Стивенсон!) одну пленку... Можно мне присоединиться к вам? Вы не будете возражать?

Атмосфера в комнате снова чуть-чуть изменилась. Эллиот бесстрастно ответил:

– Прошу извинить, сэр, но боюсь, что это невозможно.

– Но, инспектор...

– Прошу извинить меня, сэр. Мы и сами ее еще не видели. В соответствующее время вы, надо полагать, получите возможность просмотреть эту пленку.

Наступило молчание.

– Вам не кажется, инспектор, что это немного несправедливо по отношению ко мне? – чуть изменившимся тоном спросил профессор. – В конце концов, вы обратились ко мне, как к эксперту, за содействием, я помог вам, чем только мог, и мне казалось, вы первый признаете, что помог немало. Естественно, мне хотелось бы знать – был ли я прав.

– Сожалею, сэр.

Эллиот отошел к стойке, задев за часы. Взглянув влево, он различил свое отражение в висевшем на стене зеркале. На мгновенье совпадение потрясло его, пока он не сообразил, что наверное, всем фармацевтам приходится вешать такие зеркала, чтобы следить за покупателями, готовя лекарства в задней комнате. А сейчас он сам видел в зеркале глядящее на него с усмешкой лицо профессора Инграма.

– Ладно, неважно, – сказал профессор, вновь оживляясь и возвращаясь к своей обычной шумной и насмешливой манере разговаривать. – Ничего не остается, как придержать свое врожденное любопытство, хотя, по правде сказать, я получил хороший щелчок по своему тщеславию. – Он на минутку задумался. – Да, это так: тщеславию. Тем не менее, если не возражаете, я кое-что куплю и обещаю, что сразу же после этого уйду. Стивенсон, дайте мне пачку лезвий для бритья – тех же, что обычно. И коробочку таблеток от кашля. Да, вот тех. О, и еще вот те... – Он двигался вдоль стойки, продолжая говорить с предельной серьезностью. – Надо будет сходить в "Бельгард". Во-первых, нужно помочь с устройством похорон, а потом не исключено, что Эммет пришел уже в сознание.

– Послушайте! – проговорил доктор Фелл. Сказано это было так неожиданно и резко, что все вздрогнули. Каждый испытывал странное ощущение, как будто кто-то вдруг сзади схватил его за плечо.

– У вас есть какая-то теория? – спросил с жадным интересом доктор.

– О! – воскликнул Инграм, наклонившись, чтобы показать на какой-то предмет под стеклом витрины. Затем он резко выпрямился. – Если бы и была, то тут не время и не место излагать ее, не так ли, доктор?

– Тем не менее...

– Тем не менее! Вы, доктор, человек разумный, полагаю, что вам можно довериться. – Сейчас профессор игнорировал Эллиота так же, как он отнесся бы к стоявшему в углу манекену из папье-маше. – Сегодня ночью я сказал инспектору и повторил это несколько раз всем, что они неверно подходят к делу, что не принимают во внимание единственный важный фактор. Я имею в виду, разумеется, движущий мотив. – Лицо Инграма покраснело от напряжения. – Я не собираюсь начинать сейчас дискуссию, а хочу лишь задать один вопрос: вы слыхали об одном из самых сильных, какие только известны психологам мотивов убийства, который можно было бы, пожалуй, назвать жаждой власти над человеческой жизнью?

– Черт!.. – вырвалось у Фелла.

– Что, что?

– Ничего, прошу прощения, – немного смущенно ответил доктор. – Не думал, что так быстро придется столкнутся с этим.

– Вы отрицаете эту возможность? Скажите, вы верите в то, что вчерашнее преступление и преступление в магазине миссис Терри совершены различными людьми?

Доктор Фелл нахмурился.

– Нет. Напротив, я почти убежден, что их совершил один и тот же человек.

– Отлично. Тогда где вы найдете другое связующее их звено? Какой может существовать другой правдоподобный мотив?

Громко звякнул кассовый аппарат. Получив покупку, профессор обернулся и посмотрел на Фелла так, словно обертка пакета навела его на новые мысли.

– Могу лишь повторить: это единственный мотив, подходящий к обоим преступлениям. Убийца ничего не выигрывал, убив бедного Френки Дейла и чуть не убив ребятишек Андерсона. Он ничего не выигрывал, убив Марка Чесни. Я имею в виду – материально. Все мы знаем, что как Марджори, так и Джо Чесни, получат по наследству крупные суммы. Убийца, однако, – глаза профессора расширились, – не выигрывает ничего. Однако, мне, пожалуй, лучше перестать болтать и отвлекать вас от ваших важных дел. До свидания, доктор Фелл. До свидания, Стивенсон. До свидания.

Выходя, он не плотно притворил дверь. Запах сырого, свежего воздуха и мокрых листьев ворвался в комнату, вытесняя запах лекарств. Доктор Фелл насвистывал сквозь зубы "Aupres de ma blonde", а Эллиот, хорошо знакомый с этим симптомом глубокого раздумья, молча ждал.

Наконец, доктор, подняв свою трость, указал на дверь.

– Уверяю, я не сторонник того, чтобы истолковывать все в дурную сторону, – сказал он. – Тем не менее, есть у него алиби?

– Неопровержимое. Беда в том, что алиби есть у них всех. И алиби эти во всех случаях, кроме одного, состоят в том, что есть люди, видевшие каждого из них и готовые присягнуть в этом. В том единственном случае, о котором я упомянул, алиби основано на показаниях часов, которые нельзя было подвести.

Эллиот умолк, внезапно вспомнив, что разговаривает в присутствии постороннего человека – Хоберта Стивенсона. Он готов был поклясться, что во время его речи на лице Стивенсона мелькало выражение неподдельного наслаждения. Сейчас фармацевт, вновь обретя свою профессиональную серьезность, молчал с видом человека, получившего доступ к глубочайшей тайне.

Вопрос Эллиота прозвучал резче, чем он хотел.

– Что вы собирались сказать нам несколько минут назад, Стивенсон?

– Честно говоря, инспектор, я бы предпочел, чтобы вы это увидели сами. Если вы полагаете...

– Подойдите-ка сюда! – воскликнул доктор Фелл. Он обошел стойку и сейчас выглядывал уже из задней комнаты. Стивенсон, на которого явно произвела впечатление внушительная фигура доктора, последовал за ним. Фелл с большим интересом оглядывался по сторонам.

– А как у вас с ядами? – спросил он таким тоном, словно речь шла о состоянии водопровода.

– Нормально, сэр.

– Держите синильную кислоту или цианистый калий? Впервые за все это время Стивенсон встревожился.

Он пригладил обеими руками волосы, кашлянул и заговорил профессиональным тоном.

– Синильной кислоты ни капли. Немного цианистого калия, но я уже говорил утром мистеру Боствику...

– И много вы его продаете?

– Нет. Последние полтора года вообще не продавал... Об этом же можно сказать, правда? – Он неуверенно посмотрел на Эллиота, подошедшего к ним и стоявшего в узком и полутемном проходе между полками. – Как я уже говорил, сегодня утром инспектор Боствик беседовал со мною. И, между нами, я сказал ему, что на вилле "Бельгард" кто-то откуда-то раздобыл KCN для опрыскивания деревьев... хотя это чистая бессмыслица. В оранжереях температура весь год держится между пятьюдесятью и восьмьюдесятью градусами Фаренгейта и распылять там KCN было бы чистым самоубийством.

На эту сторону вопроса Эллиот раньше не обратил внимания.

– Если хотите, я могу показать вам регистрационную книгу, – сказал Стивенсон.

– Нет, нет. По правде говоря, – ответил Фелл, – меня больше интересует фотография, а ваша аптека сильно смахивает на фотомагазин. – Он огляделся вокруг. – Скажите, вы ведь продаете и специальные лампы "Фотофлад"?

– Лампы для фотосъемок? Конечно.

– Тогда скажите, пожалуйста, – продолжал доктор, – предположим вы включили такую лампу и оставили ее зажженной. Через какое время она перегорит?

Стивенсон удивился.

– Но ведь так нельзя делать. Лампа включается только на время съемки.

– Да, да, я знаю. Но предположим, что я – большой чудак и, включив лампу, бросил ее. Долго она будет гореть?

Стивенсон на мгновенье задумался.

– Я бы сказал, что больше часа. Однако...

– Вы уверены в этом?

– Да, доктор, совершенно уверен. Это лампы очень высокого качества.

– Гм, пусть будет так. Кто-нибудь из "Бельгард" покупал вчера утром такую лампу?

На лице Стивенсона появилось беспокойство.

– Вчера утром? Дайте-ка вспомнить. – (Непохоже, чтобы ты и впрямь успел уже забыть, – решил Эллиот) – Да, мисс Вилс. Зашла часов в десять утра и купила одну такую лампу. Только, пожалуйста, если не будет особой надобности, не ссылайтесь на меня. Я не хочу ничего рассказывать ни о ком из "Бельгард".

– Мисс Вилс часто покупала эти лампы?

– Нет, изредка.

– Для себя?

– Нет, нет, нет. Для мистера Чесни. Он иногда делал снимки внутри оранжерей. Персики. Понимаете, лучшие экземпляры для рекламы и все прочее. Он и вчера поручил купить ей лампу.

Доктор Фелл, округлив глаза, посмотрел на Эллиота.

– Получается, инспектор, что лампа была совершенно новой. – Он снова обернулся к Стивенсону – Стало быть, мисс Вилс не интересуется фотографией?

– Нет, нет, нет. Она никогда ничего не покупала у меня... для занятий фотографией.

Уколотый воспоминанием, Эллиот поднял глаза. И снова, словно какое-то волшебство заставило время вернуться вспять, он увидел в зеркале глядящую на него Марджори Вилс.

Он не слышал звонка колокольчика над приоткрытой дверью, не слышал никаких шагов. В ушах Эллиота, глядевшего прямо в отраженное в зеркале лицо девушки, звучали последние слова фармацевта, произнесенные ясным, мягким, хорошо поставленным голосом. Казалось, что девушка появилась откуда-то из глубины пустой сцены. На ней была все та же серая фетровая шляпа. Губы были чуть приоткрыты, а рука в перчатке приподнята, словно на что-то указывая. Эллиот почувствовал, как в них обоих все ярче оживает воспоминание о той, другой встрече. Она узнала его.

Марджори Вилс, будто маленький ребенок, прикусила палец.

В это самое мгновенье стекло двери со звоном рассыпалось и, дробя его осколки, по полу покатился брошенный кем-то с улицы камень.

Эллиот перепрыгнул через стойку и бросился к двери. Это было чисто инстинктивное движение, рожденное годами тренировок в полицейской школе, однако отчасти оно было связано и с тем, что он не хотел больше смотреть в глаза Марджори Вилс.

Он резко распахнул дверь, с хрустом давя под ногами осколки стекла. Им сейчас владела только ярость, что он чуть не бросился прямо через разбитую панель. Выскочив на улицу, он быстро огляделся вокруг.

Улица была пуста. Единственным живым существом на ней был (да и то слишком далеко, чтобы бросить камень) рассыльный на велосипеде, который, поглядывал внебо, деловито крутил педали. Улица выглядела спокойной и тихой, занятой своими обычными делами. "Спокойно, только спокойно".

Хотя кровь продолжала стучать у него в висках, он сумел овладеть собой. Сейчас нельзя сделать ни одного ложного шага. Ни в коем случае не начать метаться и кричать, рискуя стать всеобщим посмешищем. Окликнуть мальчишку-рассыльного? Или забежать к зеленщику напротив? Нет, пока лучше не надо. Если сомневаешься, лучше не спешить, лучше заставить противника теряться в догадках – это больше всего выведет его из равновесия. Однако сейчас Эллиот в первый раз почувствовал глубину тайной, скрытой антипатии, окружавшей Марджори Вилс. Секунд двадцать он стоял молча, поглядывая то в одну, то в другую сторону.

Затем он повернулся и снова вошел в аптеку.

Закрыв руками глаза, Марджори Вилс стояла, опершись о стойку.

– За что? – жалобно проговорила она. – Я ведь, я ведь ничего не сделала.

– По какому праву мне бьют стекла? – воскликнул побледневший Стивенсон. Я тоже ничего не сделал. По какому праву? Это же несправедливо. Вы собираетесь что-нибудь предпринять, инспектор?

– Да, – ответил Эллиот. – Но в данный момент... Стивенсон колебался, раздираемый противоречивыми чувствами.

– Может быть сядете, мисс Вилс? Хотите здесь? Или наверху? Знаете, – добавил он, беря себя в руки, – я не предполагал, что все это так серьезно. Думаю, что пока будет благоразумнее для вас не выходить на улицу.

Эллиот почувствовал, что он на пределе.

– А почему? – сказал он. – Где мы, в конце концов, находимся? В Англии или в Германии? Кто мы такие?.. Представители какой-то низшей расы? Скажите, куда вы хотите пойти и, если кто-то осмелится хоть как-то задеть вас, я засажу его за решетку раньше, чем он успеет сказать "доктор Немо".

Быстро повернув голову, она взглянула на него – и многое стало так же ясно, как если бы оно было написано на тех бесчисленных коробочках, которые лежали на полках вокруг них. Дело было не в словах, сказанных Эллиотом. Дело было в ощущении таком же ясном, как ощущение тепла, излучаемого человеческим телом. Эллиот воспринимал сейчас каждую мельчайшую деталь лица Марджори: выражение ее глаз, подергивание жилки на виске. Он буквально читал ее мысли.

– Спокойно, – сказал доктор Фелл.

Глубокий, уверенный голос доктора привел всех в чувство. Доктор говорил почти весело.

– В конце концов, – продолжал он, – не думаю, что дела обстоят так уж плохо. Мисс Вилс хочет посидеть здесь? Пожалуйста! Хочет куда-нибудь пойти? Почему бы нет? Вы зашли сюда купить что-нибудь, мисс Вилс?

– Что-нибудь купить?.. – Она все еще не отрывала взгляда от Эллиота, но уже немного пришла в себя.

– Мыло, зубную пасту, крем?

– О! Я пришла, чтобы... чтобы найти инспектора. – Сейчас она уже не глядела на Эллиота. – Майор... майор Кроу ищет его. Он хочет немедленно его видеть. Его ищут с одиннадцати часов... и никто не знает, где он. Мы пробовали звонить Стивенсону, потому что майор сказал, что инспектор будет здесь в час дня, но никто не отвечал, и я решила, что при моем настроении мне пойдет только на пользу съездить сюда. Машина снаружи – если никто не проколол шин...

– Майор Кроу? Но почему он в "Бельгард"? Мы договаривались встретиться с ним здесь в час дня.

– Вы не знаете? Он ничего не сообщил вам?

– А как бы он мог сообщить?

– Вилбур умер, – сказала Марджори.

Доктор Фелл поднял руку и надвинул шляпу немного ниже на глаза. Его рука так и застыла, прикрывая очки.

– Какая жалость! – пробормотал он, не открывая лица. – Значит, рана оказалась смертельной?

– Нет, – ответила Марджори. – Дядя Джо говорит, что ночью кто-то вошел и впрыснул в руку Вильбура синильную кислоту... он умер даже не проснувшись.

Наступило молчание.

Доктор Фелл тяжело пробрался по проходу и подошел к двери. Несколько мгновений он стоял, опустив голову, а потом вытащил большой красный платок и громко высморкался.

– Прошу прощения, – сказал он. – Мне не раз приходилось сталкиваться с силами зла, но я еще никогда не видел, чтобы они действовали так систематически и аккуратно. Как все это произошло?

– Не знаю; никто не знает, – сказала Марджори, стараясь сохранить самообладание. – Мы легли очень поздно, и сегодня никто не проснулся раньше одиннадцати. Дядя... дядя Джо сказал, что дежурить всю ночь у постели Вилбура нет необходимости. Утром Памела зашла в комнату и нашла его.

Она подняла обе руки и вновь уронила их.

– Ясно. Стивенсон!

– Да, доктор?

– Ваш телефон неисправен?

– Насколько я знаю, нет, – озабоченно ответил фармацевт. – Сегодня я все утро был дома и не понимаю...

– Ладно. – Фелл обернулся к Эллиоту. – Я предлагаю вот что. Надо позвонить в "Бельгард" и сказать, что майор Кроу вместо того, чтобы ждать вас там, немедленно приехал сюда...

– Невозможно! Я не могу этого сделать, – запротестовал Эллиот. – Вы же знаете, что майор Кроу старше меня по званию...

– Я могу это сделать, – мягко проговорил доктор. – Я хорошо знаком с Кроу еще по делу "Восьмерки Пик". Если уж говорить чистую правду, – добавил доктор, покраснев, – Кроу просил меня помочь ему в деле миссис Терри, еще когда все это только началось. Я отказался, потому что единственное заключение, к которому я смог прийти, казалось настолько экстравагантным и нелепым, что я даже не стал о нем никому рассказывать. Сейчас, однако, я начинаю, черт побери, видеть, что в нем не было ничего экстравагантного. Оно бросалось в глаза – просто, глупо, совершенно очевидно. Боюсь, что только поэтому я и смог так быстро разъяснить кое-что Эллиоту сегодня утром. – Он взмахнул сжатым кулаком. – И вот из-за того, что мне хотелось выглядеть скромным... уже умерли два человека. Вы нужны мне здесь, Эллиот. И Кроу тоже нужен. Сейчас больше всего на свете я хочу увидеть эту пленку. Я хочу показать вам прямо на экране, что же, по моему, мнению, там действительно произошло. А пока мне необходимо позвонить и сделать несколько срочных распоряжений. Пока я буду разговаривать, – он оставил свой громовой тон и сочувственно глянул на Эллиота, – советую вам расспросить мисс Вилс о том, что же было в той, другой аптеке.

Лицо Марджори словно окаменело. Эллиот, будто не замечая этого, подошел к Стивенсону.

– Вы ведь живете здесь же, на втором этаже, не так ли? Могли бы вы на несколько минут уступить мне свою комнату?

– Да, конечно. Ту самую, где мы будем просматривать пленку.

– Спасибо. Проводите нас туда, пожалуйста. Прошу вас, мисс Вилс.

Марджори не возразила ни слова. Стивенсон провел их в уютную, старомодно обставленную комнату, окна которой выходили на улицу. Широкая дверь вела в другую комнату, надо полагать, спальню. Дверь была открыта, но в проеме висела приколотая кнопками простыня, которой предстояло играть роль экрана. Тяжелые шторы были наполовину опущены, в камине жарко горел огонь. На столе стоял большой кинопроектор с заправленной пленкой.

По-прежнему молча Марджори подошла к дивану и села. Эллиот решил действовать энергично – его мучило ощущение невыполненного долга.

Марджори обвела взглядом освещенную огнем камина комнату, будто желая убедиться, что они одни. Потом она, кивнув, спокойно сказала:

– Я же говорила, что мы уже встречались?

– Да. – Ответил Эллиот, садясь за стол и вытаскивая свой блокнот. Раскрыв его, он продолжал: – Если быть точным, то в прошлый четверг, в аптеке Мей-сона и Сыновей на Краун Роуд, 16, где вы пытались приобрести цианистый калий.

– Тем не менее, вы об этом никому не сказали.

– Почему вы так полагаете, мисс Вилс? Как вы думаете, почему меня прислали сюда?

Это был удар, рассчитанный на то, чтобы несколько укрепить свои позиции. Эллиот спрашивал себя, до какой степени он выдал уже свои чувства, насколько она это заметила и собирается ли использовать – этого он допустить не хотел ни в коем случае.

Как Эллиот и ожидал, его слова произвели эффект немедленно. Марджори побледнела. Ее глаза, до сих пор открыто и прямо смотревшие на Эллиота, быстро заморгали; через секунду она разразилась гневом.

– О, стало быть, вы собираетесь арестовать меня?

– В зависимости от обстоятельств.

– Разве попытка купить цианистый калий, к тому же неудачная, преступление?

Эллиот поднял свой блокнот и вновь уронил его на стол.

– Говоря откровенно, мисс Вилс, и между нами, к чему вести разговор в таком тоне? Как, по-вашему, я должен его истолковать?

Девушка была необычайно проницательна. Проклиная ее сообразительность, Эллиот не мог ею не восхищаться. Она наблюдала за ним, выжидая и не зная еще, что думать о нем, и ее ухо мгновенно уловило чуть заметный оттенок "черт-возьми-почему-ты-мне-не-поможешь", которого он не смог избежать в своем последнем вопросе. Она вздохнула спокойнее.

– Если я скажу правду, инспектор... если я честно скажу, для чего мне нужен был яд... вы поверите мне?

– Если это будет правда, поверю.

– Да, но я не это хотела сказать. Не это важно. Если я расскажу вам всю чистую правду, вы обещаете мне, вы обещаете, что никому не повторите ее?

В этом, подумал Эллиот, она искренна.

– Очень сожалею, мисс Вилс, но таких обещаний я дать не могу. Если это будет связано со следствием...

– Это не имеет к нему никакого отношения.

– Тогда согласен. Так для чего же вам нужен был цианистый калий?

– Я хотела покончить с собой, – просто ответила Марджори.

Наступила легкая пауза, слышно было только, как огонь потрескивал в камине.

– Но почему?

Марджори глубоко вздохнула.

– Если хотите знать: я чувствовала абсолютный, невыносимый страх перед одной мыслью о том, что мне надо будет возвращаться сюда, домой. Сейчас я в первый раз кому-то рассказала об этом.

В глазах у нее было удивление, словно она спрашивала себя, зачем она это сделала.

– Да, но послушайте... разве это причина, чтобы убивать себя?

– Попробуйте выдержать то, что пришлось мне выдержать здесь... быть обвиненной в том, что отравляешь людей, каждую минуту ожидать ареста и знать, что избегаешь его только потому, что не хватает улик. Потом чудесная поездка на Средиземное море, поездка, о которой я никогда и мечтать не могла, несмотря на дядю миллионера. И снова надо возвращаться... ко всему, что тут осталось. Попробуйте. Попробуйте! И увидитде тогда сами. – Она сжала кулаки. – О, сейчас мне уже легче. Но тогда я чувствовала, что просто не выдержу больше. Я даже не раздумывала. Ведь не так уж трудно было бы придумать какую-нибудь правдоподобную историю, чтобы не заикаться потом перед аптекарем. А у меня в голове вертелось одно: Цианистый калий убивает быстро и безболезненно, проглотишь его – и уже мертв. И еще я подумала о том, что в Ист Энде меня никто не знает. Все это промелькнуло у меня в голове, пока пароход причаливал и я снова увидела дома, людей... вообще все. Эллиот положил карандаш и спросил:

– Ну, а как же ваш жених?

– Мой жених?

– Вы хотите убедить меня, что возвращаясь на родину, чтобы выйти замуж, одновременно покупали яд, чтобы покончить с собой?

Марджори ответила с жестом отчаяния:

– Я же говорю, что речь шла о мгновенном порыве Я так и сказала вам. И, кроме того, тут совсем другое дело. Все было так чудесно до тех страшных событий. Когда я познакомилась в Лондоне с Джорджем.

Эллиот перебил ее.

– Когда вы познакомились с ним в Лондоне?

– Проклятье! – пробормотала Марджори, хлопнув себя ладонью по губам. Несколько мгновений она молча глядела на Эллиота, а потом на ее лице появилось выражение усталости и цинизма – Какая разница! Почему бы вам не узнать об этом? Мне от этого станет только легче... намного легче Я знакома с Джорджем давным давно – уже не один год Мы встретились в Лондоне на каком-то празднике в один из тех редких случаев, когда дядя Марк разрешал мне отправиться в город одной, и я сразу влюбилась в него. Я потом для того и удирала в Лондон, чтобы повидаться с ним. О, ничего дурного мы не делали! Наверное, мне недоставало смелости – такой уж у меня характер. – Она не отрывала глаз от пола. – Мы решили, что для Джорджа будет неблагоразумно просто приехать и представиться дяде Марку. Прежде всего, дядя всегда всегда недолюбливал гостей... я имею в виду тех, которые приезжали ко мне. Не хочу сама себя хвалить, но я всегда была хорошей хозяйкой дома и к тому же гораздо более удобной, чем обычная экономка... вы понимаете, что я хочу сказать. – Она улыбнулась. – К тому же Джордж знаком был уже со славой дяди Марка. Был бы страшный скандал, если бы дядя узнал, что мы договорились обо всем за его спиной. Понимаете?

– Да. Понимаю.

– Лучше было притвориться, что мы познакомились случайно. Еще лучше, если бы это произошло за границей – к тому же, Джордж не раз говорил, что ему нужен отдых. Разумеется, он не настолько богат, чтобы позволить себе заграничное путешествие, но у меня было двести фунтов страховки, полученной после смерти матери, я сняла их и Джордж смог поехать.

(– Свинья, – пробормотал про себя Эллиот – Проклятая, грязная свинья).

Она смущенно поглядела на него.

– Нет, нет, вы не думайте! – воскликнула она. – Он, бывает, поступает опрометчиво, но не более того. Это самый яркий человек, какого я только встречала, и твердо верящий в свои силы – за это я его и полюбила.

– Прошу прощения... – начал было Эллиот и внезапно умолк с жутким ощущением, что весь мир слышал его слова. "Свинья, проклятая, грязная свинья". Да нет, он не произнес их вслух. Мысленно он видел их так ясно, как если бы они были напечатаны, но вслух он их не произносил. Эта девушка, быть может, очень умна во всем, за исключением того, что относится к мистеру Джорджу Хардингу, но она не ясновидящая.

Марджори, кажется, ничего не заметила.

– Как я ждала, – с жаром продолжала она, – что Джордж отплатит дяде Марку его же монетой! О, я, естественно, хотела, чтобы он произвел хорошее впечатление. Но эта... униженная покорность... для меня оказалась ударом. Однажды, в Помпее, дядя Марк решил вдруг поставить все точки над "i" – к тому же в присутствии Вилбура и профессора Инграма, в общественном месте, куда в любую минуту кто-нибудь мог войти.