- Ну и что такого? Сейчас многие обладают такими способностями. Но я, между прочим, один из выдающихся, и мне даже предложили поехать за границу, на несколько лет, так что я сам могу выбрать место своего обучения, без вашей помощи.
      - Ты был в квартире Петруся Иваныча? - прямо спросила мама, постепенно приходя в себя, но вместо ответа Володя заговорил размеренно и твердо, желая сделать весомым каждое свое слово:
      - Человек, к которому ты ушла, вор и негодяй. Если бы ты оставила меня и папу ради человека порядочного, я бы, может быть, заставил себя встречаться с тобой, но теперь...
      - Да как ты смеешь так говорить! - с негодованием воскликнула мама. Петрусь Иваныч - великолепный, великолепный человек, и он очень любит меня! Ради меня он даже оставил свою очень выгодную должность директора Плоцкого замка! Ты можешь представить, какую жертву он принес?
      - Никакой жертвы он не приносил! - выкрикнул Володя, желая перекрыть своим неустоявшимся голосом гневный голос матери. - Он не из тех, кто приносит жертвы!
      Мама шагнула к Володе, попыталась взять его за плечи, но мальчик сбросил руки матери, а она говорила:
      - Ах, как ты заблуждаешься, Володя, дорогой мой! В тебе говорит ревность, обида, я знаю! Но только ты узнаешь поближе этого человека, ты сразу очень полюбишь его - какой он добрый, умный, он так хочет стать тебе отцом!
      - А куда же старого-то отца девать, а? - снова крикнул Володя, и мама озабоченно посмотрела на дверь, боясь, что кто-нибудь может услышать этот крик. - Ты говоришь, что я полюблю его? Нет, никогда не полюблю, не жди! И очень жаль, что я не ему, а его жене тогда в замке по чайнику алебардой съездил! А знаешь ли ты о том, что он и тебя продаст, при первой же возможности продаст, дорого, но все-таки продаст?! Не знаешь!
      Все лицо мамы пылало от негодования. Ей было и стыдно, потому что страшные слова сына могли быть услышаны коллегами, и чрезвычайно оскорбительно выслушивать все это.
      - Да замолчи же ты! - почти умоляюще, но и негодующе проговорила она. - Ну что за чушь ты несешь! Ты не знаешь, не знаешь этого прекрасного человека!
      Володя громко, но неестественно расхохотался. Поднявшись со стула, он полунасмешливо сказал:
      - Посмотрим, кто лучше знает этого человека: ты или я. Можешь прийти завтра в половине второго к нам домой. Ну, туда, где ты жила... Тебе, уверен, будет очень интересно услышать один разговорчик, смешной такой разговорчик.
      Мама вспыхнула и снова стала очень красивой.
      - Ты, наверно, хочешь подстроить мне встречу с папой? Прошу тебя, не делай этого. С ним я сама поговорю и все ему объясню.
      - Да нет, - улыбался Володя, - папы дома тогда не будет, а придет один очень интересный человек. Я тебя посажу в своей комнате, приоткрою дверь, а мы с ним будем в гостиной. Послушай, о чем мы станем говорить. Повторяю тебе не будет скучно.
      Мама с минуту колебалась, думая, что Володя хочет разыграть её, но потом сказала твердо:
      - Ладно, я приду. Только ты обещаешь мне, что в квартире не будет папы?
      - Да, обещаю! - зло, с болью в голосе сказал Володя. - Только помни в тринадцать тридцать, не позднее! - И выбежал из комнаты, заставленной археологическим барахлом.
      Володя сразу же возвратился домой и целый день просидел дома, обдумывая и оттачивая план действий на завтра. Да, завтрашний день представлялся ему теперь самым ответственным и трудным днем его жизни. Все, впрочем, могло упроститься, если бы он, придя утром к живописцу Брашу, не получил бы от него готовой копии "Иеронима" - просто не успел написать, был занят, или краска не смогла подсохнуть настолько, чтобы можно было отдавать картину заказчику.
      Потом, получив картину, он побежал бы домой и стал ждать маму. Хорошо, если она придет вовремя и он успеет посадить её в укрытие. А если Белорус придет раньше? Ну, пусть все получится, как надо, и Володя рассадит своих "гостей" в отведенных для них местах. Хорошо, но вдруг Белорус откажется расставаться с мамой и так и заявит Володе? Вдруг он снова предложит только деньги для отца? Тогда, решил Володя, он просто будет в разговоре давить на то, что картина украдена из Эрмитажа, мама все услышит и не захочет любить вора. Но ведь вором-то на самом деле оказывался он, Володя, а Петрусь Иваныч только приобретал краденую картину! Как же мог надеяться Володя на то, что мама вернется к сыну-вору? Короче, сложностей в предстоящем разговоре было хоть отбавляй, но отменить встречу уже было невозможно.
      А после этой встречи Володя должен был, завернув картину в бумагу, спешить с ней к часовне Владимирской церкви. Там-то и ждало его самое главное испытание! К тому, что ему расквасят нос дружки Кошмарика, Володя морально уже был готов, но вот представить то, что ждало его тогда, когда Паук и Дима увидят, что "Иероним" похищен какой-то шантрапой, Володя без содрогания не мог. Ему мерещилось то самое жуткое кресло на даче Паука, в котором сидел истерзанный ими человек, и мальчик уже ощущал кожаные ремни, впивающиеся в его руки, ощущал жар раскаленной кочерги, жгущей его тело, чувствовал запах паленого мяса и слышал вкрадчивый голос Димы:
      - Ну, я же говорил тебе, что не нужно нас динамить! Руки-то у нас паучьи!
      Пришел отец и немного вывел Володю из состояния мрачной мечтательности. Мальчик снова подумал о том, что этот могучий человек вполне бы смог чем-нибудь пособить ему, но стыд за совершенный поступок, преступление, в котором нужно было бы отцу покаяться, остановил его.
      "Ну, будь что будет! - с глубоким вздохом, укладываясь в постель, сказал он сам себе. - Может, и есть на свете Бог, так пусть он мне поможет..."
      - Ну, я же говорил тебе, что Браш - величайший мастер! - говорил живописец, осторожно держа копию "Святого Иеронима" за подрамник. Посмотри, даже крокелюры удались на славу. Эта копия даже лучше тех двух, которые я уже изготовил. Что делать, к оригиналу привыкаешь не сразу, а я за Боттичелли прежде никогда не брался - заказчиков отчего-то не было.
      И Браш протянул зачарованному и радостному Володе полотно. Мальчик внимательно осмотрел картину - да, она была выполнена так тщательно, что даже Паук, наверное, не отличил бы её от оригинала. Художник даже подрамник сбил из старого дерева, изъеденного червем, и холст был выбран тоже старый, коричневый и чуть ли не засиженный клопами. Одно лишь смущало Володю полотно все ещё издавало запах свежих красок.
      - А пахнет аппетитно! - сказал мальчик, принюхиваясь к картине. - Не скоро выветрится?
      - Скоро! - махнул единственной рукой художник. - Дня через три все улетучится, как роса под солнцем.
      И Браш стал рассказывать, какие краски, масла и растворители он взял для написания картины, а Володя меж тем уже спешил. Все, что говорил художник, было замечательно интересно, но через час уже должна была явиться мама, через полтора - Петрусь Иваныч.
      - Вы меня простите, я так спешу... - стал извиняться Володя, Браш же, недовольный тем, что его прервали, когда он открывал всю душу, зачем-то дотронулся своим стальным протезом до подбородка и сказал обиженно и брюзгливо:
      - А я-то думал, что ты лучше тех, кто был тогда с тобой. Похоже, я ошибся. Ладно, вали отсюда! - перешел он на совершенно злобный тон. - И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Всем вам только деньги, деньги, деньги требуются! У вас не сердце, а арифмометр!
      Володя хотел было язвительно заметить Брашу, что и он не бескорыстно общается с искусством, но испугался: "Он может предать меня, как предал и Белоруса, заказавшего копию! Надо уходить!"
      И попрощавшись как можно вежливей, Володя выбежал на лестницу. У Пяти углов он взглянул налево - отсюда была видна Владимирская церковь, возле которой через пять часов он испытает свою выдержку и смелость. "Как странно, что и Браш живет неподалеку от этого места?" - удивился Володя и по улице Рубинштейна побежал к Невскому, не желая идти к метро, что находилось рядом с церковью и рынком. Он сознательно сторонился этого места и не хотел появляться там раньше времени.
      К дому, однако, он прибыл поздно, и мама уже ждала его возле парадного подъезда, подчеркнуто элегантная, в короткой шубке из меха енота, как показалось Володе, в мехах не разбиравшемуся. Мальчик был возбужден, но скорее не от страха, а от радости, потому что с самого утра все складывалось очень хорошо. "Вот, - подумал он, - и картину получил, и мама вовремя пришла. Теперь бы Белорус не подвел..."
      Молча они вошли в квартиру, и Володя заметил, как взволнована мама, которая, видно, недоумевала, с кем же Володя хотел сегодня устроить встречу.
      - Ну и грязи же у вас! - не без надменности произнесла она, увидев, в каком состоянии находится квартира. - Может, вымыть все тут? Мужчины!
      - Потом все вымоешь, потом, - многозначительно произнес Володя. - Так, сапоги свои и шубу здесь оставлять не нужно. Все занеси в мою комнату и сама сиди там. Я приготовил тебе стул рядом с дверью.
      Мама безропотно подчинилась. Володя быстро скинул куртку, занес картину в большую комнату квартиры, в гостиную, развязал шпагат, но бумагу сдергивать не стал. Снова вышел в коридор и тут почувствовал, что в прихожей сильно пахнет мамиными духами. "Нет, это не годится! Белорус сразу же узнает её духи!" И Володя бросился в уборную, где стоял баллончик дезодоранта, способного своим сильным, грубым ароматом отбить все запахи. Он щедро попрыскал из него в разные стороны, потом схватил картину и тоже прошелся им по тыльной стороне, чтобы уничтожить запах свежей краски. После Володя снова завернул картину.
      - Ну, и долго мне придется ждать в укрытии? - спросила мама, и голос её звучал взволнованно.
      - Нет, нет! - крикнул ей Володя. - Сейчас придут, только я прошу, не выходи из комнаты, покуда я тебя не позову. Что бы ты ни услышала!
      - Хорошо, - согласилась мама недовольным тоном. - Правда, не нравится мне все это. Какая-то глупая мальчишеская игра.
      - Нет, не мальчишеская... - возразил Володя и больше с мамой не разговаривал, а присел в гостиной на диван, в самый уголок, и подперев ладонью щеку, стал думать, как начать свой разговор с Белорусом, но ничего придумать не сумел, потому что в прихожей прозвонил звонок.
      Да, это был Белорус! В прекрасно сшитом длинном драповом пальто, без шапки он был сейчас особенно хорош, но стоявший за его спиной Кит, сорокалетний малый, приземистый, с плутовской рожей продавца бананов, так не шел джентльменскому облику Петруся Иваныча, что выглядел заплатой из дерюги, пришитой шутки ради к вечернему бархатному платью.
      - А вот и мы! - весело и громко возвестил о своем прибытии Белорус. Ровно два часа, как и договаривались! Где тут раздеться можно?
      Сбросив верхнюю одежду в прихожей, Петрусь Иваныч и Кит прошли в гостиную, и Белорус, потирая руки, бегло осмотрев обстановку комнаты, не без иронической улыбки произнес:
      - Н-да, небогато живет семья пролетария. Ну да мы постараемся несколько поправить ваше положение. Сесть можно?
      Володя, вознегодовав было в душе на Белоруса за его высокомерное высказывание, хотел грубо ему ответить, что обойдется и без его помощи, но лишь улыбнулся, спорить не стал и указал на диван - отсюда голос Белоруса был бы слышен маме лучше всего.
      - Так, где же картина? - коротко, почти отрывисто спросил Белорус, едва уселся на диване (Кит примостился с ним рядом).
      В расчеты Володи не входил предварительный показ полотна, но отказать он не мог. Подняв картину и сняв с неё бумагу, Володя с расстояния примерно метров в пять показал её Белорусу. Петрусь Иваныч согнутым пальцем сделал Володе манящий жест, говоря:
      - Ближе, ближе, издалека не вижу.
      Но Володя с улыбкой покачал головой:
      - Нет, подождите. Вы, что ли, сомневаетесь?
      - Нет, не сомневаюсь, - тоже с улыбкой заявил Белорус. - Все, что рассказал ты мне той ночью, очень похоже на правду. Одна копия висит там, где висел оригинал, другая - у Злого или у Паука, не знаю. У тебя же, по моим расчетам, должен быть оригинал. Говори прямо, чего ты хочешь за него? Ты видишь, я предлагаю честную сделку, хотя мог бы прибегнуть к силе, ведь ты, прямо говоря, не имеешь права на эту картину. Вся операция была задумана не тобой, не тобой она и финансировалась. Ты же хочешь присвоить себе как идею замысла, так и результаты вложенных усилий и материальных средств.
      Эта умная с виду речь не понравилась Володе:
      - Не вам это говорить! - громко произнес мальчик. - Если вы станете действовать силой, то и Паук, которого вы хотели надуть, тоже будет применять силу и силой заставит вас потом отдать картину. Вы, Петрусь Иваныч, ещё тот мошенник и решили надуть своего сообщника. Покуда вам это сошло гладко, потому что Паук сейчас охотится за Злым, думая, что картина у него. Но если он узнает, что полотно у вас, то вашей милости не поздоровится. А ведь я могу пожаловаться Пауку или не пожаловаться. Так что нечего меня пугать.
      Твердая речь Володи смутила Белоруса, зато Кит сидел сам не свой. Мальчик видел, что бандит зачем-то все время толкал Белоруса в бок, а когда Володя кончил говорить, стал шептать ему что-то на ухо.
      - Хорошо, - по-барски милостиво заулыбался Петрусь Иваныч, - мы будем слушать твои условия, впрочем, ты мне их уже изложил той ночью. Может, ты передумал?
      - Нет, не передумал, - сказал Володя, говоря громко, так, чтобы могла слышать мама. - Я отдам вам картину с тем условием, что вы отпускаете домой мою маму, Климову Викторию Сергеевну, да и вообще никогда в жизни не пытайтесь больше к ней подойти или заговорить по телефону. Так вот, когда мама вернется домой, вы получите картину, эту самую картину. Разве цена мала? Там, за границей, куда вы собираетесь удрать с картиной, вы на деньги, что получите от её продажи, купите себе другую жену. - И не выдержав напряжения, забыв, что его слушает ещё и мать, Володя прокричал на выдохе: - Отдайте мне мою маму, отдайте!
      Несмотря на то что Кит радостно улыбался и усиленно толкал Белоруса в бок (соглашайся, плата не велика!), Белорус укоризненно покачал головой:
      - Да, Володя, многого в жизни ты ещё не понимаешь. Ну как же я смогу отпустить твою маму? Ты предлагаешь мне прогнать ее? Это совсем не по-джентльменски будет...
      - А вы и не джентльмен! - снова прокричал Володя. - Вы с ворами знаетесь, вы организуете похищение из Эрмитажа, вы собираетесь увезти краденую картину за границу, а ведь она нам принадлежит, России!
      В ответ на эту страстную фразу Белорус и Кит расхохотались одновременно. Им, видно, было смешно слышать все это из уст человека, замаранного преступлением.
      - Ладно, Володя, - примирительным тоном сказал Белорус, когда кончил смеяться. - Оставим все эти высокие материи для Божьего суда - Он рассудит. Теперь же закончим наше дело. Ты требуешь возвращения своей матери, и я сейчас обещаю: завтра же она будет у тебя дома, хотя мне очень жаль с ней расставаться - она прелестная женщина. Но картина, - и Белорус усмехнулся, - ещё прелестней...
      Вдруг Володя, неотрывно смотревший на Белоруса, увидел, как у Петруся Иваныча, смотревшего куда-то в сторону двери, медленно отпадает нижняя челюсть и удивленно расширяются глаза, а брови поднимаются вверх. Володя оглянулся - на пороге гостиной стояла мама и, положив руку на дверной косяк, внимательно и с некоторым удивлением в лице смотрела на Петруся Иваныча.
      - Как интересно, - холодным, спокойным тоном, которого Володя обычно боялся и не любил, заговорила Виктория Сергеевна, - как интересно было бы взглянуть на картину, ради которой вы, милейший Петрусь Иваныч, решили отправить меня домой? Это что же, на самом деле краденая вещь? Из Эрмитажа краденая?
      Смущенный до яркого румянца на щеках Петрусь Иваныч встал с дивана.
      - Виктория, да что ты! - сказал он, по-дурацки разводя руками, не зная, видно, что с ними делать. - Ну как ты могла подумать, что я стану мараться в каких-то грязных делах с крадеными картинами, к тому же унесенными из Эрмитажа? Да и ты слышала когда-нибудь, чтобы из Эрмитажа что-либо крали? Знаешь, все, что прозвучало в этой комнате, было всего лишь шуткой. Володя, пригласив нас с коллегой, - и Белорус галантно указал на Кита, взъерошенного и недовольного всем происходящим, - к себе домой, желая что-то предложить... Я знаю, он так обижен на меня из-за тебя, вот и пофантазировал немного. Так сказать, вариации на тему...
      Но Виктория Сергеевна была умной и проницательной женщиной. Она тут же уловила фальшь в словах Петруся Иваныча, к тому же облик его "коллеги" выдавал человека если и не преступного мира, то, по крайней мере, того, кто готовится занять в этом мире одно из почетных мест.
      - Володя! - строго сказала мама, обращаясь к сыну. - Ты показывал им картину, покажи её и мне, сейчас же!
      Володя, может быть, и показал бы маме копию "Иеронима" (чего тут страшного?), но Петрусь Иваныч, как бы поняв его намерение, решительно воспротивился. Изменив свой недавний слащавый тон на жесткий и решительный, Белорус сказал:
      - Попробуй только покажи! Увидишь, что дальше будет! - И словно в подтверждение угрозы с дивана поднялся Кит, низкорослый и угрюмый, похожий на орангутанга, страдающего несварением желудка. - А вы, почтенная, не извольте-ка вмешиваться в мужское дело! Видали, картину ей показать!
      Мама, оскорбленная этим тоном, понимая, что в картине и кроется основание всей этой истории, понимая, что картина на самом деле краденая, теперь обратилась к Петрусю Иванычу, и Володя заметил, как покраснели её глаза, готовясь вот-вот заискриться слезами.
      - Если ты боишься показать мне картину, ради которой обещал моему сыну... отправить меня домой, то картина эта на самом деле краденая! Знаешь, я подозревала, что ты человек нечестный, не тот, за которого себя выдаешь, но теперь убедилась в этом... Слава Богу, что это произошло не спустя год или два. - И мама добавила, улыбнувшись самым язвительным, презрительным образом, указав на Кита: - А ещё культурным человеком себя считаешь, с такими типами имея дело!
      Кит хотел было возмутиться, пробормотал даже что-то угрожающее, но мама крикнула грозно и повелительно:
      - А ну вон пошли из моего дома, подонки!
      И Петрусь Иваныч тут же двинулся к выходу, вслед за ним пошел и Кит, все ещё что-то бормоча дорогой. В прихожей Белорус быстро натянул на плечи свое шикарное пальто, выражая движениями негодование, потом повернулся в сторону Виктории Сергеевны и тихо так, со своей обычной слащавой улыбочкой, но дрожащими губами произнес:
      - А что до дружбы с ворами, то я вам скажу одно: самым главным вором во всей этой истории ваш сынок является, Володенька. О, он ещё себя покажет, будьте уверены!
      И пока мама, изумленная и испуганная, подыскивала слова для реплики своему, теперь уже бывшему другу, Белорус сказал Володе:
      - А с тобой, приятель, мы увидимся, и даже скорей, чем ты думаешь. Я тебе всей этой комедии не прощу!
      Кит грубо подтолкнул Петруся Иваныча к выходу, сказав: "Да двигай же! Столько времени потеряли!" - и громкий хлопок дверью возвестил Володе и его маме о том, что "любители искусства" удалились.
      Мальчик посмотрел на свою мать. От её властности не осталось и следа. Обессиленная, жалкая, она стояла прислонившись к дверному косяку с безвольно опущенными руками, смотря бессмысленным взглядом куда-то в угол прихожей.
      - Что же мне теперь делать? - еле слышно произнесла она. - Стыдно как... противно!
      - Домой возвращайся, - твердо сказал Володя, ликовавший в душе, потому что операция прошла как нельзя лучше и удалось убедить маму в том, что тот, ради которого она бросила семью, был простой дрянью.
      Но мама лишь отрицательно покачала головой:
      - Нет, домой, к вам я теперь возвратиться не могу, - и добавила через несколько секунд: - Да, не могу!
      Потом быстро надела свою нарядную шубку и вышла из квартиры.
      ГЛАВА 15
      ДВА МАНДРАЖА ВОЛОДИ
      В глубине души Володя был раздосадован тем, что прекрасно проведенная операция по изобличению перед мамой "змеиной" натуры Белоруса в итоге закончилась ничем - мама оказалась так оскорблена тем, что узнала, что остаться дома, среди своих, теперь ей было тяжело и стыдно. "Не переиграл ли я? - корил себя Володя. - Может, и не надо было все это затевать? Вот, любила человека, а он гадом оказался. Кому ж приятно будет?"
      Так он думал, мучаясь, после того, как мама ушла, но долго размышлять обо всем происшедшем он не мог, потому что нужно было собираться на встречу с Пауком, то есть готовиться к ещё более важному испытанию. Хорошо поел, выпил большую чашку кофе, постарался завернуть полотно в бумагу таким образом, чтобы его нетрудно было "обнажить" перед взором Паука и Димы. Потом, надев свою шикарную куртку, сильно помятую и запачканную кое-где за последние горячие дни, он покинул квартиру, мысленно молясь о том, чтобы вернуться сюда сегодня вновь.
      К часовне Владимирской церкви Володя подошел, когда часы показывали без четверти пять. Здесь, как обычно, шла бойкая торговля всяким барахлом, и Володя встал у часовни так, чтобы его смогли заметить как ребята Кошмарика, так и те, кто приедет на машине с затемненными стеклами. Поглядывая вокруг себя, он пытался вычислить тех, кто нападет на него с целью ограбления. "А как же я нужных ребят узнаю? - залезла в голову Володи нечаянная мысль. - А вдруг те нападут, кто на самом деле меня ограбить захочет? Здесь же столько шпаны шляется. Может, вот этот, с синяками под обоими глазами? Нет, у Кошмарика молодые ребята быть должны. А не те ли?"
      На самом деле, на противоположной стороне переулка, у газетного киоска, почти у самого входа в метро, он увидел троих парней в модном, даже вызывающе модном прикиде - в кожаных куртках, штанах-слаксах, в высоких кроссовках, - они поглядывали в сторону Володи и даже, показалось мальчику, кивали ему незаметно.
      "Да, это они, они! - забилось Володино сердце в ожидании скорой кульминации этой опасной комедии. - Надо сделать им знак, тоже кивнуть, только незаметно, чтобы не увидели люди Паука. Я уверен, за мной уже следят, хоть машины ещё и нет!" И Володя как можно незаметней кивнул, когда увидел, что ребята смотрят в его сторону.
      "Но где же Кошмарик? Куда они побегут с картиной? Он должен быть где-то неподалеку, наверное, у входа на рынок!"
      Вытягивая шею, Володя пытался подняться над толпой торгующих, чтобы увидеть Кошмарика, и на самом деле разглядел его. Начальник коммуны уже оседлал своего "конька" и буквально ждал того, чтобы ему передали картину и он мог завести свой мотоцикл, пусть не "Ямаху", но все равно очень надежный и быстрый. Через плечо Кошмарика была надета сумка. В нее, по мысли Володи, он бы и положил картину.
      А машины с затемненными окнами все не было, зато недалеко от киоска, близ которого дежурили люди Кошмарика, стояла неизвестная машина вишневого цвета, притормозившая здесь с минуту назад. Володя не обращал на неё внимания, зато сидевший в этой машине мужчина внимательно смотрел на мальчика через боковое стекло, и если бы можно было бы Володе присмотреться к выражению его лица внимательней, то он увидел бы, как нервничал этот мужчина. Вдруг дверь вишневой машины распахнулась, мужчина наполовину вылез наружу, и взгляд его был устремлен на Володю. Человек этот, казалось, ринется сейчас к мальчику, но он не сделал этого, потому что его машину внезапно объехала другая, иностранной марки и с затемненными стеклами. Объехала и затормозила чуть впереди, и мужчина, словно узнав эту машину, тотчас захлопнул дверцу своей, спрятавшись в её салоне.
      В подъехавшей легковушке Володя сразу же узнал ту, в которой его подвозил Дима и которую он должен был ждать. "Вот, они уже приехали! запрыгало, как теннисный мячик, Володино сердце. - Сейчас, сейчас начнется!" И вдруг Володю неожиданно охватил такой страх перед грядущими объяснениями с бандитами, возможно, пытками раскаленным железом, что он не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя знал, что нужно действовать. Его будто кто-то приклеил к земле вязким, надежным клеем. Он между тем видел, что парни Кошмарика ждали его знака, а он все стоял и смотрел на темные окна машины, казавшиеся ему мрачными очками слепца.
      "Ну, начинай завязывать шнурок, скотина! - ругался Володя на себя. Начинай!" Через силу, словно он страдал радикулитом, Володя медленно наклонился и стал делать вид, что завязывает шнурок на кроссовке, и тут же он почувствовал, а не увидел, что кто-то бежит к нему. Через пару секунд слева и справа на Володю посыпались удары. Парни Кошмарика старались бить Володю не очень больно, но делали это довольно артистично, с широкими замахами, с черной бранью, точно он был для них заклятым врагом. Били его всего лишь несколько секунд, однако нос Володе они расквасить сумели, сбили его с ног, пихнув пару раз лежащего мальчика ногами. Главное то, что картина оказалась у них в руках, и, согласно инструкции Кошмарика, бумага была тут же надорвана, так что сидевшие в машине могли увидеть то, что Володя не обманул их и выполнил приказ.
      Да, все это произошло очень быстро, в мгновение ока. Похитители бросились бежать в разные стороны, Володя же вскочил на ноги, стараясь выражением лица изобразить свое отчаяние, но тут он увидел, что обе дверцы машины Паука распахнулись и из машины поспешно вылезли Дима и сам Паук. С гневными, обезображенными злобой лицами, оба бандита направились к Володе, и только проезжавшая машина да торгующие, почти не обратившие внимание на беду Володи, помешали Пауку и Диме подойти к мальчику так быстро, как они хотели.
      Выражение лиц подходивших бандитов на самом деле показалось Володе столь страшным, что не оставалось никакого сомнения в том, что эти люди, так ждавшие момента, когда они станут обладателями картины Боттичелли, растерзают Володю в своем ужасном застенке. "Они меня убьют!" - стрелой вонзилась в сознание мальчика мысль, и его ноги, не повинуясь рассудку, повлекли Володю все быстрей и быстрей туда, где Кошмарик уже был готов принять из рук подбегавшего к нему "похитителя" картину и тотчас умчаться с ней.
      Володя что было сил бежал к Кошмарику, боясь, что он уедет и оставит его здесь, наедине с бандитами. Бежал, не замечая, как расталкивает торгующих, как у некоторых в грязь упал их товар, со звоном разбились какие-то бутылки, как его пытались схватить чьи-то руки и вслед ему неслась смачная брань.
      - Постой!! Не уезжай!! - что было мочи, отчаянно прокричал Володя Кошмарику, который уже укладывал картину в сумку, висевшую через плечо. И Володя был услышан. Кошмарик резко обернулся через плечо, дико взглянул на Володю, нарушившего весь план.
      - Ну чего ты?! Ты все испортил, дур-рак! - гаркнул на Володю Кошмарик, когда тот подбежал к мотоциклу. Однако вид Володи, окровавленного, грязного, с широко открытыми глазами, в которых застыл ужас, заставил Кошмарика замолчать.
      - Возьми меня! - кричал, умоляя, Володя. - Они меня убьют! Скорей, они идут сюда!
      Не спрашивая разрешения, Володя, как обезьяна, вскочил на заднее сиденье, и Кошмарик, все поняв, в секунду завел мотор, взревевший разъяренным раненым медведем. Когда мотоцикл рванул с места, задрав над землей переднее колесо, Володя оглянулся и увидел, что машина с затемненными стеклами тоже снялась с места и направилась вслед за ними.
      - Скорей! Скорей! - как безумный, кричал Володя. - Они за нами едут! Поднажми!
      Кошмарику словно передался ужас, переживаемый Володей. Его не нужно было упрашивать ехать быстрее. Ревущий мотор его мотоцикла рвал тишину переулков Петербурга, Кошмарик петлял, желая оторваться от преследователей, стремясь найти подходящий глухой дворик, куда бы он смог загнать мотоцикл и там притаиться. Но машина с темными стеклами буквально сидела у них на хвосте, и невозможно было оторваться от преследователей. Так кружились они по городу, и внезапно перед ошалевшим Володей открылось блестящее полотно моста через Неву, стремглав они перенеслись через нее, холодную и серую. Вылетели на Каменноостровский, помчались по нему, а машина бандитов отставала от мотоцикла всего на сотню метров.
      - Скорей! Скорей! - умолял Володя Кошмарика, клещом вцепившись в его кожанку. - Догоняют!
      Переехав ещё один широкий мост, Кошмарик свернул налево, и скоро они уже летели по Приморскому шоссе. Кончились городские дома, пошли мелькать перелески, заснеженные поляны, и Володя некстати подумал: "А за городом снег лежит. Хорошо бы на лыжах, с папой..."
      Обернулся и увидел, что машина с темными стеклами с каждой минутой подходит к ним все ближе и ближе.
      - Кошмарик! - завопил Володя. - Зачем ты едешь туда?! За городом они убьют нас! Они на хвосте, на хвосте!
      Кошмарик, словно желая проверить, обернулся. Володя увидел, что все его белесое лицо стало буквально черным от грязи, летевшей из-под колес идущих впереди машин. Кошмарик взглянул на преследователей, вместо ответа, отпустив одной рукой руль, сунул руку за пазуху, и Володя увидел, что ему протягивают пистолет.
      - Держи! Держи! - прокричал Кошмарик. - Это - газ! Когда подъедут ближе, стреляй в форточку, в водителя!
      Отдельные слова заглушались ревом мотора, но смысл фразы Володя уловил. Он принял пистолет, зачем-то разглядел его, держась одной рукой за Кошмарика, - это был шестизарядный револьвер, очень похожий на боевое оружие, и вдруг Володе стало на душе очень спокойно, точно именно в этой черной железке и заключалось его спасение. "Теперь пусть попробуют! сказал он сам себе. - Пусть-ка попробуют..."
      А автомобиль бандитов все приближался и приближался к мотоциклу. Скоро машина почти поравнялась с "коньком" Кошмарика и стала обходить его слева, но Кошмарик, видя это, почти выехал на полосу встречного движения, и преследователи были вынуждены попробовать осуществить обгон справа. Через несколько минут машина была на одном уровне с мотоциклом, и Володя, повернув голову влево, увидел водителя, сидевшего за рулем, потому что боковое стекло было наполовину опущено. Правил машиной сам Паук, а Дима сидел рядом, на одном с ним сиденье. Володя в эту страшную минуту, когда его нервы буквально ныли от напряжения, ясно видел каждую деталь, и, странно, голова его была совершенно чиста, мысль рождалась отчетливой, выпуклой, будто он не несся сейчас со скоростью сто километров в час по мокрой дороге.
      Вдруг Володя увидел, что в руках Димы блеснул предмет, очень похожий на пистолет.