Поплавок все прыгал и прыгал, и наконец до Володи дошло, что у него клюет. Подсек, хотя в этом уже не было необходимости, и выбросил на настил небольшую плотвицу.
      - Ого, видала! - показал он рыбу девочке и тем получил возможность ещё раз взглянуть на Тролля.
      - Молодец, - равнодушно сказала Иринка, - теперь пойдет дело.
      Но дело не пошло, хотя за полчаса Володя поймал ещё пару маленьких ершей, колючих и вертких. Потом мальчик потянулся за банкой с червями, спеша поменять наживку, но банка почему-то, словно живая, взмыла с настила и, пролетев метров семь, шлепнулась в воду. А на том месте, где она стояла, оказалась чья-то нога, обутая в грязную кроссовку.
      Володя резко обернулся - рядом с ним на настиле стояли двое парней, бывшие года на два его старше. Третий, помахивая обрезком резинового шланга, прохаживался по берегу, то и дело ударяя шлангом по бортам катеров. Тролль же, разведя руки и подняв голову, продолжала загорать, то ли не замечая, то ли не желая замечать незнакомцев. Володя, признаться, испугался.
      - Чего вам? - спросил он у подростка, стоявшего к нему поближе. Парень этот был не высок, но широк в плечах, обтянутых оранжевой футболкой с оттиснутым Рембо с автоматом наперевес.
      - Как чего? - удивился тот, сплюнув. - Ты на чьем месте рыбу ловишь?
      - На своем, - отвечал Володя. - Я её здесь всегда ловлю.
      Парень криво улыбнулся, повернулся к своему приятелю, который забрасывал в двигающийся, жующий рот семечки, быстро и ловко разгрызал их и тут же освобождал его от шелухи громким плевком. Глаза жующего были между тем грустными, безразличными к лакомству.
      - Киря, этот хмырь говорит, что он на своем месте ловит.
      - Звездани ему между глаз, чтоб не брехал, - как-то безразлично предложил любитель семечек.
      - Слыхал? - негромко спросил у Володи "Рембо". - Ты что, кровью своей умыться хочешь? Вот скинем сейчас с тебя штанцы да и отлупим ремешком, а девушка твоя пускай посмотрит. Это ж твоя девчонка? А?
      - Моя...
      - Ну вот. Так что давай так с тобой договоримся. - Рембо наклонился и поднял пакет с Володиным уловом. - Тут вот у тебя три кабздюшки на нашем месте поймано, и, чтоб ты, парень, впредь знал, где ловить, мы тебя, как рыбнадзор, оштрафовать должны. За рыбку каждую по целковому гони и поскорей мотай отсюда со своей девчонкой. А то мы и с ней разберемся. Ну, понял?
      Володя, глядя через плечо парня на две алые, яркие полосы, видел, что Тролль уже о чем-то догадалась и тревожно глядела на стоящих у воды парней. Если бы могла заглянуть эта девочка в эти минуты туда, где лихорадочно металась испуганная Володина мысль, то или испугалась бы не меньше, или даже запрезирала бы Володю. А он знал, что если сейчас отдаст парню деньги, которые, кстати, были у него, то навсегда потеряет надежду на уважение к самому себе. Деньги, конечно, можно было бы отдать и незаметно - Тролль бы не увидела, но не только в Иринке здесь было дело. Оставалось лишь одно драться, но дрался Володя нечасто, и драться не любил. Оставалось, однако, лишь одно.
      В нагрудном кармане его рубашки лежали три рубля, выданные мамой на карманные расходы на целую неделю. Пальцы, непослушные, дрожащие, в карман полезли, и парень с Рембо начал скалить зубы, торжествуя победу, но тут случилось то, чего он, видно, никак не ожидал. Приподнятый локоть Володиной руки вдруг резко отброшен был назад, потом выброшен вперед, как раз туда, где красовалась намалеванная физиономия Рембо. Грабитель крякнул, выпучил глаза и схватился за живот, перегибаясь пополам. Володя же, почти не глядя, потому что в глазах было темно от волнения, вызванного страхом, обидой, унижением, ударил парня кулаком в лицо, и тот, не удержавшись на помосте, с громким плеском рухнул в воду.
      Взвизгнула пронзительно Иринка, что-то тревожно прокричал обладатель резиновой трубы на берегу, а любитель семечек, швырнув под ноги остатки лакомства, двинул на Володю, страшно скорчив рожу, отчего стал похожим на рассерженного шимпанзе. Володя не успел закрыться, и из глаз словно брызнули снопики искр, потому что крутой, безжалостный кулак шимпанзе ударил его прямо в нос, из которого мигом полилась кровь, а кулак другой руки заехал в живот, но не в "солнышко", как этого желал хулиган, а пониже. Это и спасло Володю, который, забывая о боли, но не видя своего противника от ярости и страха, замолотил перед собой кулаками, отбиваясь от наседающего врага, а потом соскочил с помоста на берег, в три прыжка взбежал на него, поднял с земли обломок цементной плиты и, слизнув с губ натекшую из носа кровь, прокричал, угрожая обломком парню с резиновым шлангом:
      - Ну, давай, сволочь, подходи!
      Однако резиновая трубка вперед не двинулась, а, наоборот, подвинулась назад и замерла. Остановился и тот, кто находился на помосте и собирался было лезть на берег вслед за Володей. Хулиган, украшенный портретом Рембо, в это время уже выбирался на берег в пяти метрах от настила: то ли отнесло его течением, то ли он хотел держаться подальше от Володи. Вода ручьями стекала с его одежды, водоросли висели не только на штанах, но и на его плечах.
      - Ты что, пацан! - вопил он. - Ты что, псих, что ли?! Шуток не понимаешь?! Киря, Винт, берите его, берите! Чего лупетки-то раззявили?!!
      Но ни Киря, ни Винт не сдвинулись с места, зато Иринка, успевшая одеться, вдруг прокричала, пронзительно и громко:
      - Ми-ли-ци-я!! Ми-ли-ци-я!!
      Кто знает, камень ли Володи, не выпущенный им ещё из рук, крик ли Иринки, заставивший претендентов на место для рыбалки в испуге оглянуться, но во всяком случае все трое через несколько секунд уже быстро шли по направлению к забору с дверью. Они даже не обернулись, чтобы погрозить Володе расправиться с ним в следующий раз, но он, окровавленный, страшный, готовый на все, продолжал держать в руках тяжелый обломок.
      - Да брось ты камень! - с улыбкой сказала Тролль, когда хулиганы скрылись за забором. - На питекантропа похож.
      Володя с трудом разжал пальцы, и плита едва не угодила по пальцам его ноги. Тролль меж тем спустилась к воде и намочила свой платок. Прикосновение холодного платка вернуло Володю к жизни, он стал осознавать, что с ним произошло, вспомнил, что вел себя неплохо и, несмотря на разбитый нос, ему не за что себя винить. Тонкие, нежные пальчики Иринки касались лица Володи, и в его душе играл огромный, очень шумный, но замечательно прекрасно исполнявший какой-то марш военный духовой оркестр.
      - Дурачок, - нежно говорила Тролль, делая примочки, - ну зачем ты связался с ними? Испугался, признайся, испугался?
      - Почему же испугался? - насторожился Володя, хорошо знавший, что он на самом деле испугался.
      - Конечно, испугался. Ну, что они бы сделали тебе? Ведь ты ударил первый, я видела. Можно, я уверена, было бы и по-другому с ними поговорить. А ты его в живот ударил, в воде он бы мог захлебнуться. Что хорошего?
      Володя, не понимая слов Иринки, смотрел в её глаза, но потом резко отвел руку с платком и, заикаясь, заговорил:
      - Ты... ты, ты понимаешь, что ты мелешь?! Он же деньги, деньги у меня просил! Он ограбить меня хотел! Требовал, чтобы я за место рыболовное заплатил ему! Я здесь третий год рыбачу, и никто мне раньше такого не говорил! А знаешь, что они сделать со мной пообещали?!
      - Что же? - спокойно спросила Тролль, но Володя не решился рассказать Иринке о том, что парни обещали выпороть его на глазах девочки, а лишь прокричал:
      - Они бы и с тобой что-нибудь сделали!
      - И все-таки, - спокойно продолжала Тролль, - тебе не стоило начинать первому...
      - Ну и дура же ты! - презрительно сказал Володя, просто ненавидя в эту минуту Иринку, но не за глупые рассуждения (он был уверен в том, что Тролль несла чепуху), а за то, что она унизила в нем победителя.
      Постояли, помолчали. Володя понимал, что ни о какой рыбалке не может быть и речи - пропало настроение, - но предложить уйти с канала он не мог, боясь, что Тролль расценит его уход как бегство.
      - Володя, ты не злись, - примирительно сказала вдруг Иринка. - Давай у взрослых спросим, правильно ли поступил ты, ударив первым.
      - У кого?! - окрысился Володя. - У мамы или у папы?! Хорошие советчики!
      - Нет, у старика, - тихо ответила Иринка, и Володя, словно обожженный воспоминанием о таинственном старике, о его оружии, лишь молча спустился на настил, собрал удочки и, забывая забрать улов, поднялся на берег к Троллю.
      - Пошли, - хмуро кивнул он и поплелся к забору с никому не страшной надписью у входа.
      ГЛАВА 4
      ЕЩЕ ОДИН ЛЮБИТЕЛЬ БАРАХЛА!
      Советоваться с кем-то на тему, правильно ли поступил он, начав бой первым, или же неправильно, Володе совсем и не хотелось. Лично он был уверен, что только так и следовало поступать. Да, знал Володя, что на самом деле струсил, услышав угрозы хулиганов и распознав их намерения, но ведь не побежал, не стал просить их, не вручил им требуемые деньги, а проучил как следует. Однако память о чувстве страха сильно свербила где-то в глубине его сознания, и уважать себя Володя никак не мог. Но он был уверен, что старик его поддержит, одобрит его удар, а поэтому в глазах Иринки он обрисуется героем. К тому же Володе очень хотелось снова взглянуть на оружие, хотелось увидеть Ивана Петровича и своим приходом смягчить, замять вчерашнее хамство.
      В своей квартире днем он был полным хозяином, поэтому смело снял рубашку, замаранную кровью, и застирал её. Немного повозился с разбитым носом, который распух изрядно и формой стал немного напоминать нос африканца, и вышел во двор. Тролль явилась скоро, и на ней уже не было прежнего платья - легкие голубые брюки и белая кофточка заменили его. "Эх, черт, красивая! - подумал Володя. - Только для кого же нарядилась? Для меня, может?"
      - Ну что, идем? - хмуро спросил Володя, и Иринка лишь кивнула.
      Когда Иван Петрович распахнул перед ними дверь, Володя заметил, что выражение его лица не было приветливым - напротив, он даже недоволен был, казалось, их приходом.
      - Мы не вовремя, наверно, - пробурчал Володя. - Помешали...
      Но недоброжелание покинуло лицо Ивана Петровича мгновенно, он радушно развел руками, заулыбался:
      - Как не вовремя! А ну-ка, живо заходите! Вам, дорогим моим, я рад всегда!
      "Снова врет!" - подумал Володя, но в прихожую они с Иринкой все-таки зашли, хотя мальчик уже жалел, что пришел сюда.
      В комнате, в которую провел их тут же Иван Петрович, за столом сидел, перебирая какие-то бумаги, молодой человек лет тридцати, и пышные, кудрявые волосы его короной обрамляли высокий, открытый лоб. Он поднял голову и приветливо уставился на детей.
      - Вот, Дмитрий Юрьевич! - радостно сказал Иван Петрович. - Прошу любить и жаловать юных любителей старины! Володя, по крайней мере, в оружие влюблен, а Ирина - в мои цветочки.
      Молодой человек быстро из-за стола поднялся, с какой-то необыкновенной радостью руку Володе протянул, назвался Димой, а Иринке даже полушутливо поклонился и заговорил приятным баритоном:
      - Любители старины, вы говорите? Так ведь кто из пацанов не любитель старины? У меня, милейший Иван Петрович, все карманы в детстве стариной забиты были: подшипники всякие, гильзы патронные, мембрана патефонная чего только не носил! Я через эту дрянь и пришел потом к истории настоящей, да...
      Иван Петрович Володе и Иринке жестом на диване сесть предложил, сам за столом уселся с Димой, ласково спросил:
      - Ну так чем же, дорогой Димитрий Юрьевич, я вам могу помочь? Только, прошу, погромче говорите.
      Дима понятливо закивал, заулыбался:
      - Можно сказать, только на вас и полагаюсь. Знаком я в Питере со многими оружиеведами и коллекционерами, эрмитажные сотрудники меня знают, сам Кирпичников мог бы меня рекомендовать, но в вопросе, которым я увлечен, они мне помощь оказать не смогли, к вам направили.
      - А что же за вопрос такой? - усмехнулся Иван Петрович.
      Дима сделал грустное лицо, такое грустное, что Володе показалось, что он сейчас заплачет. Но Дмитрий Юрьевич не заплакал, а сказал:
      - Пишу я диссертацию о наградном оружии России - тема интересная и важная сейчас, когда страна задумала вернуть свою историю. Но, увы, по вопросам некоторым, по мелочам, есть у меня пробелы. А вы, я слышал, в архивах немало посидели, проблему изучили досконально...
      Иван Петрович тихонечко покхекал, спросил с улыбкой:
      - Так вы хотите, чтобы я отдал вам материалы?
      Дима замахал руками так, словно на него напали осы, потом обиженно сказал:
      - Извините, не ожидал, что вы мысль такую странную допустите. Я чужим трудом богатеть не хочу. Просто проконсультировать по некоторым пунктам вас прошу. Я уж краем глаза приметил на коврике у вас две шпажки наградные. А палаш этот тоже в золотых ходит? Можно поближе посмотреть? - И, не дожидаясь разрешения, молодой оружиевед поднялся. Встал и Иван Петрович.
      Вдвоем подошли они к ковру, и Володя, который остался на диване, хотя ему ужасно хотелось тоже подойти к оружию, видел, что Дима, скрестив на груди руки и выпятив нижнюю губу, смотрел на сокровища Ивана Петровича равнодушно и чуть ли не с пренебрежением.
      - И когда же, думаете, был вручен сей палаш? - спросил Дима.
      - В конце восемнадцатого. Думаю, что при Павле Петровиче, - отвечал старик и тут же, словно извиняясь, добавил: - Это уникальная вещь. Наградных палашей, кроме этого, в России не было!
      Дима посмотрел на Ивана Петровича, который в соседстве с этим высоким, цветущим молодым мужчиной казался дряхлым, хилым и каким-то униженным. Посмотрел с чувством превосходства, если и не презрения:
      - Нет, вы серьезно думаете, что вашим палашом наградили впервые и больше золотых палашей не давали никому?
      - Уверен в этом непоколебимо и абсолютно! - торжественно заявил Иван Петрович и даже поднял вверх руку, словно клялся.
      - И даже, наверно, на костер из-за убеждения своего взошли бы! подзадоривал Дима старика, а Иван Петрович сказал азартно:
      - Да, взошел бы! С полной уверенностью, что огонь пощадил бы говорящего истину!
      - Не пощадил бы он вас, Иван Петрович! - насмешливо сказал Дима. - В пепел, в прах он превратил бы вас! Хотите доказательств?
      - Еще бы!
      - Ну так смотрите!
      И Дима нагнулся к своему нарядному "дипломату", стоявшему рядом со стулом. Щелкнули замочки, распахнулась крышка, и Володя, которого спор знатоков оружия привел в волнение и который был готов увидеть что-нибудь старинное, прекрасное, блестящее, вдруг с разочарованием увидел в руках у Димы обыкновенную дешевую и даже не очень чистую папку.
      Однако Дима эту папку вынул столь трепетно, так осторожно, будто извлекал из своего модного чемоданчика хрустальный ларец с драгоценными самоцветами. Иван Петрович между тем, как завороженный, смотрел на эту папку, словно в ней заключен был приговор ему как ученому. А Дима с очаровательной улыбкой не торопясь развязывал завязки, долго раскрывал свою дрянную папку, и Володя насторожился снова, видя, как взволнован старый оружейник. Наконец то, что молодой человек хотел достать, было извлечено из папки на свет Божий.
      Осторожно, боясь помять, двумя лишь пальцами Дима держал за уголок какой-то лист бумаги. Но следует сказать, что бумага эта с виду и впрямь была необыкновенной: толстая и желтая, с неровными, точно объеденными мышами краями, а написано было на ней что-то буквами витиеватыми, с кудрявыми росчерками, с каким-то неуклюжим изяществом.
      - Прошу вас, читайте! - торжествующе протянул Дима свой лист Ивану Петровичу, а тот, взъерошенный, взволнованный, поменял очки, постучал зачем-то по аппарату, лежавшему в кармане, сел у стола и принялся читать.
      Читал он долго, и Володю, точно магнитом, повлекло к старику. С одной стороны, он почему-то хотел, чтобы Дима, который понравился ему, проучил Ивана Петровича, казавшегося Володе неискренним и даже высокомерным, но, с другой стороны, если бы Димин документ как-нибудь "унизил" висевший на ковре палаш, то Володя непременно расстроился бы, потому что уже сильно любил этот тяжелый клинок с золотым эфесом. Даже Иринка, безучастная прежде к неинтересному ей разговору, подошла к столу.
      - Не-ве-ро-ят-но! Немыслимо! - с каким-то театральным, протяжным вздохом воскликнул Иван Петрович, стаскивая с лица очки. - Значит, я заблуждался?! - и снова торопливо нацепил их. - Володя, Ирина, вы только послушайте, что здесь написано, послушайте! - И старик торжественно, но дрожащим голосом прочел: - "Нынешнего тысяча семьсот семидесятого года июля двенадцатого дня по указу ея императорского величества генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генерал-директор, кавалергардского корпуса шеф, генерал-адъютант, действительный камергер, лейб-гвардии конного полку подполковник и разных орденов кавалер граф Орлов приказал за отменную доблесть на службе ея императорского величества, за честность и ревность, ведущую к прославлению отечества, кавалергардского корпуса поручика Федора Вельгасова наградить золотым палашом". И подпись здесь имеется - "Граф Орлов". Н-да-а, сюрпризик...
      Молчание и тишина царили в комнате минуты две. Иван Петрович, огорошенный, смешно надвинув нижнюю губу на верхнюю, смущенно тер очки. Дима улыбался, но не насмешливо, а как-то грустно - ему, Володя думал, было жаль старика. Наконец молодой оружиевед сказал, как бы утешая Ивана Петровича:
      - Дело специалиста - строить свои выводы на проверенном документальном материале. Никто не станет возражать теперь, что золотое оружие впервые вручили раньше того года, когда славный Прозоровский получил в награду свою драгоценную шпагу. И уж во всяком случае не ваш палаш - первый золотой палаш, а палаш поручика Вельгасова. Вы уж извините...
      Иван Петрович встрепенулся, словно пробужденный ото сна:
      - Что вы, что вы! Я просто счастлив, что дожил до этого дня! Вы, Дмитрий Юрьевич, сделали открытие, и все мы стали ближе к истине, а поэтому я счастлив! Спасибо вам, спасибо!
      - Ну, пожалуйста, - немного смутился польщенный Дима, а старик спросил, снова всматриваясь в документ:
      - Но, скажите, откуда у вас такое сокровище?
      И Дима, улыбаясь, ответил так:
      - Иван Петрович, я же не спрашиваю, откуда у вас все это прекрасное оружие. - Молодой человек махнул рукой в сторону ковра. - Источник, впрочем, у нас один - коллекционеры. Указ, что у вас сейчас в руках, - это документ из личного архива Вельгасовых. Где сейчас Вельгасовы - потомки кавалергарда, где их архив - никто не знает. Уверен, что ни Вельгасовых, ни архива, развеянного, - Дима усмехнулся, - ветром революции, в нашей стране уже не отыскать. Может быть, в Париже где-нибудь и можно встретить человека по фамилии Вельгасов, вашего примерно возраста, - последнего потомка кавалергарда. Только никаких бумаг у него, я убежден, не будет.
      - Да-а-а, - как-то грустно, протяжно сказал Иван Петрович, то ли сожалея о судьбе славного рода, то ли все ещё переживая свое поражение. Но настроение хозяина квартиры переменилось скоро, старик заулыбался, бодро встал из-за стола, два раза зачем-то хлопнул в ладоши и сказал: - А теперь - на кухню! Чай пить давайте! Я ведь снова выходил сегодня в магазин, купил пирожных - свежайшие! Ирина, помоги-ка мне на стол накрыть!
      Иринка, счастливая оттого, что ей, изрядно заскучавшей, нашлось наконец задание по способностям и по силам, поспешила на кухню, а Володя остался с Димой с глазу на глаз. Этот симпатичный молодой человек с шапкой кудрявых волос был интересен Володе. В нем он видел то, чего ему так не хватало - какой-то удали, уверенности в себе, смелости. А как, должно быть, знал и понимал оружие этот молодой мужчина - не хуже старика, конечно! Кроме того, Володя ощущал в нем ещё и загадочность, даже тайну, но почему являлось это чувство, он бы ни за что не объяснил.
      - Ты что, приятель Ивана Петровича? - спросил Дима у Володи.
      - Так, знакомый... - нехотя ответил Володя.
      - Понятно. Да, повезло тебе - гордиться таким знакомством можно. Интересный, интересный дед! Умный, благородный, интеллигент от плеши до подошвы. - Дима тихо рассмеялся и подошел к ковру с оружием. - Но интересно, где же он все это раздобыл? Впрочем, - усмехнулся Дима, - Иван Петрович такую долгую жизнь прожил, в котле событий исторических варился, и в его квартире не может быть только линкора и то потому лишь, что он сюда не пролезет.
      Володя усмехнулся тоже: ему понравилась шутка Димы о линкоре. "А на самом деле, - подумал он, - где дед все это раздобыл? Вещам бы этим в музее быть..."
      А Дима все рассматривал оружие, легонько дотрагиваясь пальцами то до одного, то до другого предмета, и говорил как бы сам с собой:
      - Да, шпажки чудные! А темляки! Ну что за темляки прелестные - шелк не потускнел, так и переливается, блестит! Ну что за карусель-рулетка эта жизнь: хозяин давным-давно уж истлел в могиле, а тряпка вот живет! И мы умрем, а шелк на темляках по-прежнему сиять будет. А пистолетик! Великолепный экземплярчик! Даже кремень сохранился, ну надо же! А вот палаш. Ничего себе палаш, вещь стоящая. Напрасно, наверно, я обидел деда. А, впрочем, барахло. Ну какой он золотой палаш?
      Дима хотел было сказать ещё что-то столь же глубокомысленное, но прибежала из кухни Иринка и пригласила пить чай. Володя без удовольствия поплелся вслед за Димой, радостным, довольным.
      За чаем узнал Володя, что приехал Дима из Воронежа нарочно для того, чтобы для диссертации материал "нарыть", и немало уж "нарыл", но в заключение решил свести знакомство с авторитетным знатоком старинного оружия Тихонюком Иваном Петровичем. За столом был Дима весел, разговорчив, болтал без умолку, рассказывал истории, острил, шутил. Володя смотрел на молодого человека чуть ли не с восторгом - все нравилось в нем Володе! Он даже прощал Иринке её громкий смех, которым отвечала девочка на каждую шутку Димы. Иван Петрович, казалось, тоже был пленен молодым человеком. Старик даже посвежел как будто, ожил, шутить пытался, но у него, конечно, выходило не смешно, и скоро Иван Петрович только лишь смеялся над шутками молодого коллеги да просил Иринку подлить "милейшему Дмитрию Юрьевичу" чаю.
      Попили чаю, и Дима стал собираться, хотя старик настойчиво просил его остаться.
      - Нет, Иван Петрович, - очень серьезно возразил ему Дима, - мне ещё угол найти надо. Представьте, выставили меня сегодня из гостиницы - для делегации какой-то места освобождали. Пойду искать.
      - Зачем искать? - воскликнул Иван Петрович. - Забирайте свой чемодан и ко мне сейчас же! У меня здесь места вон сколько!
      Но Дима лишь головой своей кудрявой помотал:
      - Нет, Иван Петрович. Вас я стеснять не стану. Не могу себе позволить.
      - Что за ерунда! - с сердцем воскликнул дед.
      - Нет, не ерунда, - ещё более серьезно возразил его соратник по увлечению. - Я лучше завтра к вам приду, сфотографирую оружие, полистаю ваши записи внимательно. Вы не возражаете, Иван Петрович?
      В голосе Димы было столько просьбы, даже мольбы, что старик воскликнул снова:
      - Да что вы, ей-Богу! Какие разговоры! Я вам все материалы свои отдам, в музей к товарищам сведу - меня там принимают пока еще! Познакомлю, покажу... только... - И Иван Петрович замялся.
      - Что только? - улыбался Дима.
      - Только... оставьте вы мне, Дмитрий Юрьевич, ваш документик с указом о награждении Вельгасова. Вчитаться я в него хочу, вглядеться...
      Дима продолжал улыбаться широкой своей, как у именинника, улыбкой, но Володя видел, что дрогнуло его лицо и словно бы досада мелькнула в его глазах.
      - Да чего там вчитываться, Иван Петрович? Зачем вглядываться? - И забормотал уже совсем обиженно и огорченно: - Вы меня поймите, уникальный документ...
      Но старик таким настырным оказался - Володя даже в душе вспылил на деда: какого черта привязался к человеку?
      - Ну я прошу вас, только лишь до завтра...
      Дима огорчаться вдруг перестал, снова заулыбался очаровательной своей улыбкой, щелкнул замочками на чемоданчике, достал оттуда папку:
      - Иван Петрович, я, конечно, изрядный поросенок. И чего уперся? Берите и изучайте, сколько вам угодно, - протянул он папку старику. - Мы же с вами родственные души, почти что родственники. Как я мог вначале пожалеть такую дрянь - не понимаю!
      Старик был совсем растроган. Руку Диме тряс долго, приглашал немедля возвращаться и ночевать у него, Иринку послал на кухню за пирожным. Тролль поняла и уложила в салфетку два бисквита для воронежского оружиеведа. Дима с улыбкой принял гостинец и опустил в свой дипломат. Потом он протянул руку Иринке, затем Володе и зачем-то даже подмигнул, и Володя был этим как-то ошарашен - для чего он мигал? Дверь наконец за воронежцем закрылась, и вздохнул Иван Петрович, да так печально, тяжело:
      - Да, жаль с людьми прекрасными расставаться! Какой чудесный Димитрий Юрьич человек! Ну просто душка! А, ребята?
      - На самом деле, - охотно подтвердил Володя, - хороший человек.
      ГЛАВА 5
      А ДОКУМЕНТИК-ТО ФАЛЬШИВЫЙ!
      Не переставая нахваливать душевные качества Диминой натуры и сокрушаться о скором уходе воронежца, Иван Петрович с Володей и Иринкой прошел в комнату, сел за круглый стол и их подле себя усадил. В больших его руках была папка с документом. Он вынул указ благоговейно, точно так, как прикоснулся бы глубоко верующий человек к святым мощам, положил его перед собой.
      - Ну вы посмотрите, вы только посмотрите, дорогие, каким слогом-то написано! - Иван Петрович жестом подозвал поближе Володю и Иринку. - А почерк-то какой! Каждая буковка дыбится, словно одна перед другой красотой своей гордится!
      - Это графа Орлова почерк? - спросила Иринка, с искренним интересом вглядываясь в строчки документа.
      - Нет, что ты! Это канцелярист писал, но красиво же писал, шельма! А граф Орлов здесь только руку приложил. Да, важный документ! Золотым палашом наградить - это вам не хухры-мухры. А ну-ка, Иринка, принеси мне лупу - вон там, на шифоньере.
      - Где-где? - не поняла Ирина.
      - Ну на серванте, извини.
      Девочка сбегала за лупой, и Иван Петрович, подняв на лоб очки, стал вертеть старинный лист бумаги на все лады, то поднося увеличительное стекло к самим строчкам, то отстраняя руку с лупой на приличное расстояние от документа. Володя с замиранием сердца следил за действиями старика. Казалось, Иван Петрович хотел выудить из документа какое-то другое, совсем иное по содержанию сообщение, чтобы вернуть своему палашу право именоваться первым золотым.
      И на самом деле - лицо старика менялось. Володя видел, что чем дольше смотрел на документ Иван Петрович, тем длиннее и бледнее становилось его изрытое морщинами лицо. Губы дрожали, будто шепча то ли заклинание, то ли проклятия. Наконец Иван Петрович буквально отбросил лупу и в изнеможении откинулся на спинку стула.
      - Не-ве-ро-ят-но! - простонал он. - Это же фальшивка!
      - Как фальшивка?! - воскликнул Володя, не сумев скрыть изумления, а Иринка ойкнула.
      - Прискорбно, однако это факт, дорогие мои. И доказательства этого факта неопровержимы. Да, да, их слишком много, чтобы иметь хоть слабую надежду на то, что документ подлинный. Придвиньтесь-ка ко мне поближе и взгляните.
      Володя вгляделся в четкие, ровные строки документа, написанного буквами, лишь отдаленно напоминавшими привычные знаки русского алфавита. И, как бы отвечая на его вопрос, Иван Петрович стал объяснять:
      - Написано скорописью середины восемнадцатого века, и начерт букв воспроизведен очень похоже. Но вот что не понравилось мне с самого начала: цвет чернил. Здесь он почти черный, очень смахивает на тушь. Вроде бы и ничего тут страшного - встречались мне бумажки того времени, написанные черным, но как исключение обыкновенно. В то время писали орешковыми чернилами, цвет которых был коричневый.
      - Неужели только цвет чернил и говорит, что документ поддельный? недоверчиво спросила Иринка.
      - Не только, ещё есть доказательства. Представьте, что в руке у вас не обычная шариковая ручка, не перьевая авторучка и не вставочка с пером, а настоящее гусиное перо. Его кончик остро очинен и расщеплен. Внутри перо пустое, вы набираете чернила в его полость и начинаете писать. Перо непривычно скребет своим острым кончиком бумагу, скрипит - это характерный звук пера, - скребет, но никогда не рвет, не деформирует бумагу, как это случается частенько при письме стальными перьями. Теперь смотрите - пришла пора сделать вам плавный нажим на хвостике, к примеру, этой буквы. Пожалуйста! Нет ничего проще! Чуть надавили на перо, и из-под него выплыла жирная линия - абсолютно никаких усилий, потому что перо гусиное мягкое, послушное.
      - Да я вам авторучкой перьевой нажим любой изображу, - заметил недоверчиво Володя.
      - Изобразить-то изобразишь, да непременно на бумаге след оставишь. Слишком жестко пишет перо стальное. Надавил - вот и получилась вмятина. С обратной стороны листа её и можно разглядеть.
      - И на фальшивке этой тоже вмятины заметны? - спросила Тролль.
      - А как же! - скорей не с радостью, а с огорчением подтвердил Иван Петрович. - В лупу они заметны хорошо, даже толстая бумага не сумела скрыть чей-то... нехороший замысел. Странно, что тот, кому понадобилось фабриковать подделку, не уяснил, что время красивых, плавных росчерков и завитков исчезло вместе с шапокляками и гусиными перьями!
      За столом воцарилась неприятная, тревожная тишина, и каждый из сидящих понимал, какой вопрос должен был разорвать эту тишину. Спросить решилась Тролль:
      - Иван Петрович, выходит, Дмитрий Юрьевич вас обмануть хотел?
      - Упаси Господи так думать! - с неподдельным испугом громко сказал старик. - Я глубоко уверен в том, что Дмитрий Юрьич сам был обманут. Жуликов у нас в стране полно, вот кто-нибудь и подсунул ему фальшивку, зная об увлечениях его. Но как же специалист, историк не смог подложную бумажку отличить, не понимаю. Ай-ай, стыдно как! Быть может, и деньги немалые за эту дрянь отдал.
      Снова замолчали, а потом настало время задавать вопросы Володе.