Конан - В стране Черного Лотоса

— Безусловно, Ваше Величество. — Аболхассан почтительно поклонился. — Надеюсь, что Конан все-таки выживет, а уж я прослежу, чтобы его излечению было оказано должное внимание.

— Вот и замечательно. — Довольный Йилдиз упер руки в бока и сказал: — А теперь, дамы, если у вас нет больше срочной необходимости в продолжении дискуссии, я попросил бы прервать наш разговор. Полученные из Вендии сведения очень важны, поэтому я позволю себе удалиться в кабинет, чтобы внимательно, с картой под руками, разобраться в деталях.

Наклонившись, король ласково похлопал женщин по коленям в знак прощания.

— Не сомневайтесь, что ваши сомнения и пожелания были услышаны и что я серьезнейшим образом обдумаю их и приму соответствующее решение. Надеюсь, что эта встреча не Последняя. Полагаю, что в следующий раз мы соберемся в менее официальной обстановке… Что нам мешает накрыть легкий стол в одном из моих личных покоев? Я отдам соответствующие распоряжения, и вас пригласят. Сегодняшняя встреча была для меня истинным удовольствием.

Встав вместе с королем, Ирилия шагнула вперед и крепко пожала протянутую ей руку.

— Ваше Величество, проблемы, о которых я вам говорила, не разрешатся сами собой. Я взываю к вашей монаршей ответственности. Тщательно взвесьте мои доводы и не следуйте слепой воле некоторых из ваших советников. — При этом Ирилия бросила выразительный взгляд в сторону Аболхассана, но внимание Йилдиза уже было поглощено более сердечными прощальными знаками со стороны других женщин.

— Благодарю вас, уважаемые дамы. Я был счастлив провести это время с вами — в удовольствие себе и на пользу государству. Вы свободны! Да хранит вас Тарим!

Стража вежливо, но настойчиво проводила женщин к выходу. Генерал Аболхассан извлек из складок своего одеяния свиток с копией донесения из Вендии:

— Вот он, Ваше Величество. Кстати, я потрясен вашим умением держать в руках этих кумушек. — Генерал оглянулся, чтобы удостовериться, что женщины покинули зал Протокола, — но я боюсь, что любезность и вежливость не тот язык, который понятен этой наглой блондинке. Помяните мое слово, Повелитель, она одна из тех, для которых у правителя должна быть припасена петля, кинжал, а то и дыба.

С этими словами генерал еще раз поклонился и направился к выходу, сообщив на прощание:

— Вынужден откланяться, Ваше Величество, ибо считаю, что, завершив, кое-какие сегодняшние дела и проведя намеченные встречи, я смогу с большей уверенностью обсуждать тему продолжения войны. Благодарю вас за внимание, Повелитель. Всего хорошего.

Предоставив Йилдизу изучать помпезное донесение из Венджипура, Аболхассан поспешил в другое крыло дворца, являвшееся резиденцией придворных евнухов. Еще на подходе генералу ударили в нос терпкий запах духов, разнообразных благовоний, а также множества готовящихся кушаний. Сделав несколько глубоких вдохов, Аболхассан лишь игриво усмехнулся: вся роскошь и изнеженность существования обитателей этих покоев была лишь жалким подобием платы за то, что еще в младенчестве они были лишены возможности ощущать жизнь во всей ее полноте и многообразии. Но сами евнухи вовсе не чувствовали себя ущербными, скорее наоборот. И в последнее время они стали все более открыто заявлять о своем превосходстве над остальными придворными. Сначала это забавляло генерала, затем начало злить.

Вот и теперь то, что ждало его за золоченой дверью, заранее было ему омерзительно.

— Ну, генерал, наконец-то. Вас только за смертью посылать, — раздался раздраженный голос старшего евнуха Дашбит-бея, восседавшего на шелковых подушках за низким столом, покрытым остатками его давней трапезы. Расплывшаяся жирная фигура сверкала в свете масляных ламп мириадами камней и золотых нитей. Этот блеск, отметил про себя Аболхассан, эффективно скрывал пятна от пролитого на кафтан вина и оброненной жирной пищи.

— Я бы предложил вам разделить скромное угощение, приди вы вовремя, — развел руками Дашбит-бей, — но сейчас, боюсь, ничего не осталось. — Он обвел широким жестом груду грязных блюд и подносов, полуобглоданных костей, вскрытых устриц и фруктовых огрызков и косточек. — Осталось лишь немного фруктов, — добавил евнух, ставя жирной рукой на середину стола позолоченную корзину.

— Нет, Дашбит-бей. Я был задержан самим Йилдизом и должен немедленно возвращаться к нему. — Аболхассан плотно прикрыл дверь за своей спиной. — По правде говоря, я не одобряю нашу встречу; я полагал, что мы твердо условились избегать ненужного риска. Что за важное дело срочно потребовало моего присутствия здесь?

— Государственный переворот и захват власти — разве не важные дела? Устранение Йилдиза и установление военной диктатуры! — Дашбит-бей захихикал. — Генерал, не надо так испуганно зыркать по углам. Здесь, в моей личной столовой, нет ни окон, ни потайных отдушин. Мы здесь одни. Никто не подслушивает нас и не прочтет наши слова по губам. Здесь можно говорить спокойно. Есть такие вещи, которые должны быть обсуждены открыто между равными.

— Равными! — Аболхассану стоило огромного труда скрыть презрительно-возмущенную ухмылку. — Ну да, Дашбит-бей, мы равны. Равны как соратники в общем деле, равны по риску. Хотя, осмелюсь заметить, если наше дело провалится, тебя разрежут на несколько большее количество кусков, чем меня.

— Вы меня успокоили, генерал! Вы снова шутите! — Евнух рассмеялся. — И вы лжете! — Его глаза не отрываясь смотрели в глаза воина. — Но вы лжете с умом, так умело, как только может лгать мне человек, задумавший потягаться со мной умом и ролью в заговоре. — Дашбит-бей покачал головой, не обращая внимания на гримасу оскорбления, судорогой схватившую лицо генерала. — Только не думайте, что вам удалось обмануть меня, генерал! Не думайте, что я, как остальные, развешу уши и буду внимать вашим сказкам про правление совета и разделение властей. Вы будете единоличным диктатором. Вы — естественный лидер аристократии высшего и среднего уровня. Ваше генеалогическое древо будет последним, что выучат многие и многие в своей внезапно укоротившейся жизни. Для вас захват трона станет только началом кровавой бани, но, карабкаясь к вершине дерева власти, отсекая по пути все мешающие ветки, не вздумайте так же обойтись со мной. — С этими словами евнух наклонился над столом и обмакнул очищенный апельсин в сладкий сироп, приготовленный в специальной серебряной чаше. — Так вот, моя роль в государстве слишком велика, положение прочно, а деятельность чрезвычайно важна, хотите вы того или нет.

— Ладно, Дашбит-бей. — Генерал наклонился над столом и пристально поглядел на евнуха; лишь легкое подрагивание ноздрей выдавало его гнев. — Я готов не замечать твоих оскорблений, по крайней мере пока. Ты действительно нужен мне. Нужна возглавляемая тобой система государственной власти, которая позволит в кратчайшие сроки превратить это восстание в череду великих военных побед!

— А я про что говорил, генерал! — прервал его евнух. — Кроме того, если вы полагаете, что Туран — всего лишь ощетинившийся оружием монстр, воюющий со всеми хайборийскими народами сразу, то вы глубоко ошибаетесь. Как человек военный, вы не можете понять, что мы сильны не только и не столько легионами. Нет, истинное могущество королевства заключено в торговле и дипломатии. Я даже позволю себе высказать крамольную, на ваш взгляд, мысль: настоящая война сейчас, скорее, лишит страну ее решающих преимуществ. Наоборот, величие Турана потребует, чтобы вы были лишь символом государства. Можете подавлять всякое недовольство внутри страны — сколь угодно жестоко, но дипломатию доверьте мне. И последнее: пресеките распространившиеся в городском гарнизоне слухи о ночи длинных ножей, грядущей для квартала евнухов.

Дашбит-бей, не обращая внимания на попытки генерала изобразить на лице удивление и недоумение, продолжил:

— Да, генерал, мне известно и это. Кстати, те, кто распускал эти сплетни, уже получили перевод в дальние гирканийские гарнизоны. Эта мера позволила несколько сдержать распространение столь тревожного слуха. Я и мои дети — не смейтесь, генерал, — мои дети-евнухи держат меня в курсе всего, что происходит в Аграпуре. Мы — реальная власть в Туране. Так всегда было при Йилдизе и его предках, и так будет впредь. На этот раз, генерал, я вас предупредил. В следующий раз может оказаться… слишком поздно.

Заплывший жиром евнух чуть наклонил голову и зевнул.

— Но, в общем-то, — продолжил он, — все не так плохо. Всякому правителю приходится идти на компромиссы. Я предлагаю вам, генерал, почти абсолютную власть, какая и не снилась Йилдизу. Почти абсолютную. Ведь в мире еще не было правителя, который бы полностью реализовал все свои замыслы… к счастью для мира и всех народов.

Аболхассан мрачно ходил взад-вперед вдоль стола, осмысливая услышанное. Воцарилось глухое молчание. Когда генерал наконец снова повернулся к Дашбит-бею, лицо воина было мертвенно-серым. С трудом разжимая зубы, генерал спросил:

— Ну а что с тем караваном оружия, который был снаряжен указом Йилдиза для легионов в Венджипуре? Он уже отправлен?

Евнух кивнул:

— Одна половина выгружена в дне пути от Аграпура. А вторая даже не покинула пределов порта. Оружие лежит на складах южнее доков. В любой момент мы можем воспользоваться им. — Дашбит-бей внимательно посмотрел на своего гостя. — Генерал, да не принимайте вы все так близко к сердцу. Я понимаю, что у ваших планов есть свои границы. И все же — успокойтесь. Вот, угощайтесь фруктами… — Евнух небрежно подтолкнул корзину к генералу.

— Благодарю. Непременно воспользуюсь предложением.

Склонившись над корзиной, Аболхассан задумчиво выбирал среди множества фруктов подходящий плод. Наконец он остановился на крупном манго, чья кожица была желтой с одного конца, а затем меняла цвет на зелено-коричневый и багровый на другом. Не говоря ни слова, генерал поставил ногу на стол и сделал по нему несколько шагов по направлению к своему собеседнику. Подойдя к Дашбит-бею вплотную, он опустился, уперев колени в широкую грудь евнуха, и воткнул манго в его широко открытый от удивления рот. Схватил евнуха одной рукой за затылок, генерал продолжал вдавливать фрукт в глотку своей жертвы, сжимая ее железной хваткой.

Из груди Дашбит-бея вырвалось лишь сдавленное хрипение. Пухленькие ручки бесцельно метались от пояса с ножнами к руке генерала, а от нее — к сдавленному горлу. В конвульсиях евнух перевернул ногами стол и сам рухнул навзничь в груду объедков. Аболхассан продолжал сжимать его горло до тех пор, пока не убедился, что тот не сможет выплюнуть плод. Тогда генерал вскочил на ноги и отошел от извивающегося в агонии тела как раз вовремя, чтобы услышать лязг замка и увидеть открывающуюся дверь.

В комнате появился Эврантхус — первый помощник в канцелярии Дашбит-бея. Взволнованный юноша обежал перевернутый стол и склонился над умирающим начальником.

— Я услышал душераздирающие звуки, генерал. Что случилось?

— Беднягу сгубила жадность. Он подавился косточкой манго, — сказал Аболхассан, одновременно нашарив рукой рукоятку ятагана на своем поясе. — Теперь, видимо, тебе придется занять его место при дворе и в некоторых других делах.

Генерал знал, что Эврантхус был посвящен в заговор. Что молодой евнух слышал, стоя за дверью, — оставалось только догадываться.

— Да будет так! — согласился юноша.

Он стоял, наблюдая конвульсии Дашбит-бея, словно тот был уже мертв, не пытаясь хоть чем-то помочь ему.

— Какая трагедия… какая роковая случайность, какая несвоевременная смерть! — Сделав скорбную мину, Эврантхус повернулся к Аболхассану и скорбным голосом изрек: — К счастью, есть я — человек, способный занять его место и продолжить его дело.

— Милостью Тарима ты, Эврантхус, достаточно готов, чтобы занять его должность. Не волнуйся, я всячески помогу тебе войти в курс дела и в дальнейшем смогу мягко направлять тебя. — Аболхассан разжал руку и убрал ее с ножен. — Может быть, такой конец Дашбит-бея был не случаен: все растущий аппетит, переходящий во всепоглощающую жадность, сгубил его самого.

— Осторожно, Асхар. Поставь зеркало на ребро так, чтобы его можно было легко поворачивать. — Улутхан руководил приготовлениями перед занавешенным черной тканью магическим окном в стене зала Совета Мудрейших.

— Боюсь, я не управлюсь с такой махиной, — отдуваясь, произнес ученик колдуна, возившийся с огромным зеркалом, чей вес явно превосходил его собственный. — Рама такая здоровенная, да еще золотом покрыта.

— Еще бы. Я попросил доставить нам самое большое зеркало во дворце. Евнухи и притащили эту громадину. — Улутхан довольно улыбался. — Это доказывает, что мы, по крайней мере, еще пользуемся благорасположением нашего короля. Не робей, Асхар! Дело-то пустяковое. Нужно всего лишь отразить солнечный луч точно на окно в нужное время… всего через несколько мгновений, когда солнце осветит магические чертежи в центре зала.

Колдун ткнул пальцем под ноги Асхару, где на мраморном полу была начертана белая пентаграмма, заключенная в черный шестиугольник, который, в свою очередь, был вписан в белый круг.

— Я уверен, что наши вычисления точны.

В сотый раз он поднял глаза и посмотрел на обезображенный купол. По приказу Верховного Колдуна рабы расширили одно из отверстий для наблюдений за звездами. Из-за недостатка времени им пришлось действовать грубо — кирками и ломами. Теперь солнечные лучи невиданным здесь ранее потоком заливали обычно мрачный Зал Мудрейших.

Асхар, не выпуская из рук зеркала, спросил своего учителя:

— И все же, господин, чего именно мы добьемся этими лучами?

Улутхан таинственно улыбнулся из-под седых бровей:

— Асхар, мы одолеем заклятие Моджурны, снимем с волшебного окна его дьявольские ставни, очистив таким образом путь к Венджипуру. Этот оскаленный череп или растает, обратившись в пар, или взорвется, разлетевшись тысячами осколков. Но больше он не будет мешать нам. Ведь действуя здесь, в родных стенах, мы обладаем большей силой, чем далекий шаман. Наши молитвы и талисманы обогащаются и усиливаются глубиной нашей веры и всей мощью благословенной Таримом земли.

Наклонившись над своим столом, Улутхан взял приготовленную золотую статуэтку — один из самых сильных мистических талисманов в храмах Аграпура. Статуэтка изображала священного Сокола Тарима. Золотые крылья взмахнули на ширину человеческих плеч, гордая голова была повернута в сторону. Извивающаяся в клюве змея символизировала, по мнению жрецов, отвергнутый культ Сэта. Теперь Улутхан решил использовать скрытую энергию священной статуи в борьбе против далекого шамана. По его плану следовало поместить статуэтку в поток света, направленный на вражескую эмблему. Этой энергии, помноженной на силу начертанных на полу символов, должно было, по мнению Верховного Колдуна, с лихвой хватить на то, чтобы разбить заклятие Моджурны.

— Не забывай, — повторил Улутхан, — этот оскаленный череп — всего лишь материализованная иллюзия. Наш противник силен. Но он силен, создавая эту иллюзию у себя дома. А здесь мы хозяева, и мы сумеем преодолеть его колдовство. Осталось одно, последнее усилие. Пользуясь силой благословенного Таримом солнца, мы одолеваем нашего слабеющего соперника, как одолевает мощный Туран дикий Венджипур.

Асхар с сомнением пробормотал:

— Вот уж невиданное чудо — победить врага зеркалом!

Улутхан ответил с улыбкой:

— Это самое обычное в магии дело. Главное, не бойся, сынок. И смотри внимательно — солнце уже входит в круг!

Четко прочерченная граница света и тени медленно ползла по полу. Когда большая часть магического чертежа оказалась на свету, Асхар взялся за зеркало. Огромный солнечный зайчик запрыгал по стенам, освещая разные углы зала, а затем замер ярким пятном точно на занавешенном черным бархатом окне.

— Великолепно, Асхар!

Старый колдун аккуратно поставил золотого сокола на резную подставку. Распростертые крылья и гордый профиль черной тенью точно легли на бархат.

— Следи за солнцем! Не забывай поворачиваться вслед за ним! А теперь открываем! — С этими словами колдун подбежал к бархатной занавеси и резким движением сдернул ее с окна, открыв взгляду серебристо-матовый блеск волшебного зеркала.

Череп был на своем месте, словно какой-то бессменный часовой на всеми забытом посту. Свет, отраженный зеркалом, ярко осветил сверкающие миллионами огней Драгоценные камни на бровях, щеках и в глазах черепа.

Тень Сокола Тарима с трудом можно было разобрать среди сверкающих искр. В какой-то момент Асхару даже показалось, что свет исходит от самого черепа, отражается от зеркала и уходит в небо.

Затем череп стал на глазах расти — или приближаться. Исчезло ставшее уже знакомым ощущение стеклянной стены, отделявшей вражеский символ от зала Совета. Раздался звон, и осколки градом посыпались на каменный пол, и в зал из-за окна вползли огромные, украшенные самоцветами и жемчугом раскрытые челюсти. Эти оскаленные челюсти, словно таран на носу корабля, снесли на своем пути статую священного сокола и вонзились в бок Улутхану, схватив колдуна мертвой алмазной хваткой.

Под стоны старого колдуна в неровном свете дрожащего в руках Асхара зеркала гигантский череп вполз обратно в волшебное окно, унося с собой свою истекающую кровью жертву. Какой-то дьявольский вихрь смерчем пронесся по залу, подняв тучи пыли и унося за собой листы древних манускриптов. Последним в провал в окне скрылся черный бархатный занавес. Крики Улутхана затихли где-то вдали, не оставив даже эха. Ветер затих, и пыль стала медленно оседать на пол.

Сгибаясь под тяжестью зеркала, Асхар не выдержал и отскочил. Огромное полированное стекло разлетелось вдребезги, а сам ученик колдуна, споткнувшись, не удержал равновесия и, падая, ударился затылком об одну из колонн, поддерживающих купол зала, и остался лежать на полу без движения.

ГЛАВА 8. БЕЗУМНЫЙ ГОРОД

— Вперед, жалкие шакалы! Сейчас не время прозябать в этом клоповом постоялом дворе! — Громоподобный голос Конана прокатился по двору, где погонщик, остановившись, помог сойти пассажирам и снял с повозки их нехитрый багаж. Водрузив могучие, подобные тяжелым кувалдам, руки на плечи друзей, киммериец повлек приятелей в сторону ворот, за которыми слышался шум оживленной улицы.

— Столица Венджипур во всей своей порочной красе и недоброй славе ждет нас!

— Да что ты несешь! — удивился Юма. — Врач не рекомендовал тебе даже путешествие в повозке из Шинандара в столицу. Ты что, забыл про раненую ногу? А теперь ты еще собираешься шляться ночь напролет по улицам!

Юма, прищурившись, оглядел окружающие дома. Среди желтолицых прохожих он выделялся, словно черный базальтовый валун в мутно-желтом потоке реки.

Город громоздился вокруг приятелей: древние каменные дома с кабаками и увеселительными заведениями, купола и таинственные минареты — все служило приманкой для свободных от службы солдат, рассчитанной на то, чтобы вытянуть из их кошельков как можно больше твердых, высоко ценящихся туранских монет. Сейчас, в вечерних сумерках, все выглядело еще более манящим — и пугающим.

Юма был непреклонен:

— Нет, Конан, никаких вопросов. Ты еще слишком слаб для таких прогулок.

— Ну вот. Будет возможность потренироваться. — Конан посильнее надавил рукой на шею друга. — Нужно не давать ноге слабеть, а шраму — слишком сильно стягивать кожу. — Затем Конан посмотрел на Бабрака и добавил: — А наш набожный друг… Несомненно, юноша должен провести хоть одну ночь в этом логове порока. Тогда его верность заветам Тарима не будет подлежать никаким сомнениям, если он, конечно, сохранит ее.

— Нет, Конан, я и вправду плохой спутник в таких затеях. — Бабрак с трудом стоял на ногах, придавливаемый сильной рукой киммерийца. — Да и подумай, чем тот квас, который подают в уличных забегаловках, лучше того, что нам нальют здесь, на постоялом дворе.

— Он прав, Конан, — подтвердил Юма, не отрывая взгляда от уличной толпы. — Не забывай: джунгли или столичный город — это все Вендия со всеми своими кошмарами и опасностями.

Конан, не отпуская друга из объятий, сказал:

— А я все помню: и кошмары, и опасности. Но поставь себя на мое место. Проваляться несколько недель, глядя в потолок, затем трястись целый день в этой катящейся за слоновьей задницей телеге — и все для того, чтобы здесь завалиться в какую-нибудь клоповую гостиничную кровать?

Аргумент Конана возымел действие и заставил Юму сделать несколько шагов вдоль по улице. Бабраку, в общем-то, ничего не оставалось делать, как последовать за своими старшими приятелями.

— А что касается опасностей — разве мы приехали в эту страну для того, чтобы нахлебаться их на всю жизнь? Слушайте, ребята, у меня плохое настроение, как вы уже могли заметить. И оно будет еще хуже, если до утра я не проломлю парочку черепов или не развлекусь еще как-нибудь.

Обняв друзей скорее для того, чтобы приободрить их, а не для того, чтобы опереться самому на их плечи, Конан повел приятелей по вечерним улицам. Торговцы вразнос, торопящиеся горожане, попрошайничающие нищие и сироты — все они сплошным потоком обтекали троицу, в основном едва доставая приятелям до плеч. Если навстречу попадался более высокий силуэт, то это был либо какой-нибудь богатый горожанин, которого рабы несли на носилках, либо кто-либо из таких же солдат в остроконечном спиралевидном шлеме туранской армии. Они резко отличались от всей толпы не только ростом, но и незастегнутой формой, увешанной сувенирными побрякушками, а также смирным поведением и бесцельной, неуверенной походкой выпившего человека.

Во всей этой толчее друзья не успели пройти и дюжины шагов, как очутились в пятне света, падавшего на мостовую из раскрытой двери какой-то забегаловки.

— Эй, хозяин, пришли мальчишку с кувшином кумыса и тремя кружками! Живо! Слышал? Три кумыса!

Крик Конана заставил трактирщика побыстрее обслужить столь шумных клиентов. Он немедленно приказал мальчишке-разносчику принести им заказанный кумыс. Малый оказался не промах. Когда Юма сунул ему серебряную монету, мальчишка спрятал ее в карман и стал пятиться, что-то лопоча и идиотски улыбаясь. Юме пришлось схватить его и хорошенько потрясти, что явно привело мальца в чувство. Лихорадочно дергаясь, он живо отсчитал положенную сдачу.

Заведение было уставлено столиками высотой по колено и соответствующими низенькими табуретками — подставками для сидения. Множество посетителей сидело за столами, некоторые стояли у стойки. Освещенный красными лампами воздух был полон дымом курящегося сандала и других благовоний, которые не могли перекрыть всепроникающую тошнотворную вонь дрянного кумыса.

В этих местах никогда не делали этого напитка, его стали завозить сюда на потребу привыкшим к нему кавалеристам из туранских войск. Долгое путешествие и жара не способствовали правильному брожению, и вкус этого кумыса был весьма специфический. Но главное качество пенящегося напитка не пострадало. После нескольких кружек в головах у приятелей зашумело, всех троих потянуло на задушевную беседу.

— Тебе просто повезло, Конан, что ты так быстро очухался после такой раны, — заметил Бабрак. — Из тех, кто выжил в том страшном бою, большинство погибло от заражения крови; почти все оставшиеся лишились рук или ног, а то и других важных частей тела.

— И не говори, приятель, — торжественно кивнул головой Конан, обозревая заведение. — Благослови вас Кром, ребята, за то, что вы вытащили меня из этого мерзкого лазарета и перенесли в наш с Сарией дом. Ох уж этот мне костолом — полковой хирург. Вот ведь находка для врага в своих рядах. Я с ним еще поговорю… Но вот Сария! Нет, эта женщина знает, что к чему. Я ведь уже концы отдавал, когда она за меня взялась, а вот гляди-ка — живей живехонького!

— Но я бы не сказал, что ты был слаб от болезни, — заметил Юма, подмигнув Бабраку. — Мы втроем с трудом удерживали тебя на кровати, когда ты метался в бреду, продолжая воевать с хвонгами или еще с кем-то.

— Да уж, — подтвердил Бабрак, — наверное, против тебя встали все когда-либо встречавшиеся тебе на пути враги.

Конан, почти не слушая их, глядел в заполненную пенистым напитком кружку.

— Она просто ангел. Я даже начинаю жалеть, что мы не взяли ее с собой. Но она устала и хотела отдохнуть. Вся деревня хорошо относится к ней, да и охрану я назначил из надежных ребят…

— Один другого лучше. Все как на подбор. Так что не волнуйся, Конан. С нею ничего не случится. — Бабрак уверенно закивал головой. — Ну и повезло же нам, что мы твои друзья. Иначе не видать бы нам этого отпуска. А ты своими подвигами, видать, заинтересовал кого-то там, аж в самом генеральном штабе в Аграпуре! Поэтому нам и разрешили сидеть с тобой няньками, а не ходить на дежурства. Даже сейчас нам обещали повышенный паек, сокращенные наряды, минимум боевых выходов да еще и увольнительные вроде этой! — Оглядев внимательно с ног до головы девицу, вызывающе усевшуюся за соседним столиком, Бабрак чуть печально добавил: — Хотя для твердого последователя веры Тарима это не столь важно и привлекательно.

— В самом деле, Конан, — вступил в разговор Юма, — не к добру эти милости начальства. Будь осторожен. Ты познал опасности и боль игры в герои, а теперь вкушаешь заслуженные плоды. Но будь осторожен! Не забывай: все эти знаки внимания отмечают тебя не. только перед друзьями, но и пробуждают зависть и злобу врагов. И вообще, — закончил чернокожий воин, обведя взглядом прищуренных глаз комнату, — я знал больше мертвых героев, чем живых.

Прежде чем киммериец успел вступить в дискуссию, к друзьям приблизился молодой вендиец, который стал на все лады расхваливать прелести своей сестрицы. Сама она стояла рядом — всего лишь девочка-подросток с накрашенными губами и подведенными глазами, с ног до головы обмотанная длинной полосой зеленого шелка. Под взглядом трех пар глаз она уселась за ближайший столик, разведя колени, явно готовая хоть в тот же миг продемонстрировать любому из присутствующих свои таланты.

— Я полагаю — нет, — с широкой улыбкой возвестил друзьям Юма. — По мне, этот фрукт еще неспел. Бабраку нужна более зрелая женщина, которая смогла бы ввести его в прекрасный мир чувственных отношений мужчины и женщины. А Конан… слушай, у тебя же есть утешительница дома.

Киммериец недовольно дернул плечами:

— Ну все, уже меня женили. Я еще никому не клялся в вечной верности. И все же этот вариант не по мне. Сдается мне, что этот мерзавец не зря так тщательно прячет прелести своей сестрицы. Там, наверное, и смотреть-то не на что. Пошли прочь! Оба!

Изображая гнев и обиду за нанесенное оскорбление, вендиец начал что-то нести про компенсацию и сатисфакцию, причем по возможности наличными, но был направлен в сторону двери основательным пинком под зад. Опасаясь такого же ускорения, его сестра поспешила вслед за ним.

— Они снова подъедут к нам, если мы еще наберемся, не выходя из этой забегаловки, — заметил Конан, заботливо наполняя кумысом кружки друзей. — И уверяю вас, через некоторое время даже этот кусок сушеного обезьяньего мяса покажется аппетитным, если не проветрить мозги. Вот почему нельзя долго засиживаться в одном заведении.

Развлекательная программа в этом трактире до сего момента ограничивалась лишь извивающейся в некоем подобии танца полуголой девицей, аккомпанементом которой служило странное завывание и скрежет, сходившее в этих краях за музыку. Затем уставшую танцовщицу сменила полная пожилая дама с дрессированными обезьянами, весьма неохотно выполняющими простейшие трюки. Настало время сниматься с якоря. Три приятеля вышли на потемневшую и опустевшую к ночи улицу. От недостаточности освещения или от объема выпитого мостовая показалась приятелям не такой гладкой, как днем. Спотыкаясь и чертыхаясь, они продолжили свою ночную прогулку.

Повинуясь какому-то чувству, почти инстинкту, Конан повлек друзей за собой в узкий переулок. Еще несколько поворотов и перекрестков — и они оказались перед гостеприимно открытыми, освещенными яркими факелами дверьми какого-то очередного кабака. В тени на противоположной стороне улицы маячили силуэты двух местных жителей. Увидев приближающуюся троицу, один из них бросился к туранским солдатам, сверкнув длинным шрамом на нездорово бледной щеке.

— Лотос! — прошипел он. — Во дворце Банджи отличный лотос и отличные девочки! Ты и девочки — лететь в рай, — забормотал он на ломаном туранском, закатывая глаза.

— Пошел он подальше, — шепнул Юма Конану, — его дворец — какая-нибудь грязная палатка на берегу реки, а девочки — старые клячи или небритые мальчишки. Хотя для настоящего ценителя лотоса это все малозначительные детали. Пошли в кабак, он за нами не попрется… Эй, стой…

Оказывается, упустив Конана и Юму, торговец наркотиками крепко взялся за Бабрака. Он вцепился ему в руку, что-то бормоча, в то время как его напарник зашел молодому солдату за спину, явно примериваясь к кошельку туранца, его оружию и полагая, что тот не расстанется с ними добровольно. Старшие друзья бросились на помощь младшему.

Конан увидел сверкнувший в воздухе клинок Бабрака, полоснувший человека со шрамом по второй щеке. В этот же миг тяжелый удар киммерийца отбросил второго вендийца к стене дома. Пинки Юмы помогли обоим продавцам лотоса прийти в себя и исчезнуть в темноте, оглашая квартал жалобными криками.

— Ну, доволен? Ночь можно считать начавшейся! — Широко улыбаясь, Юма хлопнул приятелей своими розовыми, ладонями по спинам. — Я думаю, твое настроение еще сможет улучшиться до утра, киммериец! Но для начала неплохо.

Направляясь к освещенной двери трактира, Конан заметил:

— Наш юный друг вовремя обратился за помощью к самому надежному советчику — острому клинку. Мне кажется, что Бабрак вполне управился бы один, а мы могли бы оставаться лишь благодарными зрителями этого маленького спектакля. Не думаю, что кабацкие потасовки занесены в список особо страшных грехов среди заветов Тарима.

Второй трактир оказался побольше и посолиднее предыдущего. Столы были сделаны из бамбука, а плетеные кресла с высокими спинками почти скрывали садившегося в них человека. Еда и выпивка были самые разные. Поговорив с трактирщиком, друзья решили не рисковать, заказывая незнакомые местные блюда, и ограничились вполне безобидной рыбой, жаренной с овощами и рисом.

— Эта потасовка у входа должна напомнить нам о необходимости быть осторожными, — сказал Юма, опускаясь в застонавшее под его немалым весом кресло. — Если эти ребята не одиночки, а работают на Фанг Луна, они могут позвать на помощь не только таких же доходяг, но и охрану.