Два корабля держались друг от друга на расстоянии, позволяющем различать сигналы, хотя «Ворону» приходилось то и дело сокращать поверхность паруса и замедлять ход, чтобы не дать галере отстать. Всю ночь моряки подавали друг другу сигналы при помощи фонарей. Тем временем Вилайет вокруг них изменился, превратившись из открытой ветрам равнины в лабиринт узких протоков между утесами. Вдали появились острова, а гирканийский берег превратился в сплошное болото. Перед зарей над морем воцарялся штиль и поднимался туман, раздражавший пиратов. И лишь после восхода солнца его разгонял утренний ветерок. Не раз из тумана неожиданно выплывали утесы серого камня.
      Погода стояла спокойная. Колдун-лоцман, казалось, был уверен в себе, и команда научилась отлично управляться с канатами и парусами каррака.
      Когда корабли вошли в черные воды где-то между мерцающими снежными вершинами горных хребтов, вытянувшихся на север, и скалистой цепью островов, раскинувшихся слева по борту, наступили сумерки, и в небе засияли россыпи звезд. По морю, гася звезды и усмиряя ветер, пополз туман. Кроталус, что было необычно, настоял, чтобы на ночь судно встало на якорь. По длине отрезка толстого, с кисть руки, якорного каната, исчезнувшего под водой, прежде чем якорь достиг дна, можно было сказать, что тут не так уж глубоко. Не больше дюжины фатомов. Конан отдал ночную вахту Сантиндриссе и вместе с Филиопой пораньше удалился в кормовую каюту.
      Ранним утром впередсмотрящий доложил о том, что туман опадает и поднимается ветер. Проснувшись, Конан поставил полдюжины пиратов к вороту якоря на носу корабля. Вначале судно чуть подвинулось вперед к тому месту, где лег якорь, и лишь потом тот начал тяжело подниматься, так, словно запутался в водорослях, заставляя моряков наваливаться на ворот изо всех сил. Один из пиратов глянул за борт, ругая тяжкий труд и спокойную воду в этой мертвой, стиснутой землею северной части моря. Он увидел, как поднимается якорь… и пронзительно закричал. Выхватив саблю, он принялся рубить пеньковый канат, вопя, чтобы пираты прекратили крутить ворот.
      Конан в мгновение ока очутился рядом. Стиснув пирата в медвежьих объятиях, он глянул за борт, высматривая, что же так напугало моряка. Из глубины поднималось чудовищно зеленое и опутанное лентами водорослей лицо.
      — Тяните сильнее, псы, это — обломок статуи! — Взвыв, Конан еще крепче сжал объятия и не отпускал пирата, пока тот не успокоился. Через мгновение якорь показался на поверхности вместе с пойманной по счастливой случайности каменной скульптурой человека или почти человека. Нимфа или кариатида древности. От нее остались лишь голова и одно плечо. Липкая и отвратительная от инкрустаций донного ила, скульптура выскочила из воды, словно зловещая морская тварь, и, сверкая, заскользила вверх вдоль борта судна.
      — Эта горгулья напугала тебя, да, Траксус? — Конан освободил моряка. Тот заткнул саблю за пояс, глядя на каменную скульптуру и выпучив глаза от отвращения. Смех и язвительные замечания товарищей по команде тоже звучали как-то неуверенно… Конан решил, что дело все в страхе пиратов перед спокойной водой и толпами мертвецов, обитающих на дне. Против всякой логики моряки расценили случившееся как плохое предзнаменование.
      — Кроталус, — позвал Конан, желая получше разобраться в происходящем. — Значит, теперь мы где-то рядом с добычей?
      — Совершенно верно. — Колдун подошел к вороту. — Когда туман осядет, ты увидишь, что этот демон выглядит совсем ручным. — Он опустился на колени перед растресканным мрамором и поковырял пальчиком скол — розовую поверхность в том месте, где фрагмент отломился от затонувшего карниза или статуи.
      Пираты настороженно перешептывались. Туман все не рассеивался. Конан послал одного из молодых ныряльщиков посмотреть, что делается под водой, но тот вскоре вернулся, уверяя, что под водой слишком темно и ничего не видно. Тем временем плененная галера подплыла поближе, ожидая приказа предводителя пиратов.
      Пока Кроталус пытался сориентироваться и еще не тыкнул властно пальцем, указывая нужное направление, Конан решил найти команде занятие. Передав Иваносу якорь каррака, Конан приказал ему отвести на веслах галеру на полную длину якорного каната каррака и встать там на якорь. С помощью линя «Ворон» можно было подтянуть к галере дюйм за дюймом. Хотя таким образом они бы даже примерно не определили место, где был брошен якорь, весла галеры взбаламутили бы воду, и разбойникам стало бы некогда размышлять, кто же скрывается под водой, потому что у них появилась бы работа, на которую всегда можно посетовать.
      Пираты, занимаясь делом, распевали песню, скрипели оснасткой и щелкали стопорами ворота. Туман поспешно начал редеть. Когда корабль заскользил вперед, с галеры донесся испуганный вопль, и почти тут же эхом ему ответили крики на карраке, где поднялась суматоха.
      Перед кораблями появилось гигантское лицо, тускло очерченное в тумане. Наполовину погруженное в воду, оно взирало на них пустотами зрачков. У горбинки древнего носа непривычной формы плескались низкие волны и лениво колыхались зеленые пряди разросшихся водорослей. Голова торчала из волн, но не двигалась, насколько мог видеть Конан. А потом неожиданно из тумана появился огромный кулак, сжимающий меч с клинком, напоминающим лист.
      — Это голова статуи! — выдохнула Филиопа, обращаясь к Конану. — И если легенды говорят правду — меч, потопивший корабль Кобольда Рыжего!
      — Однако тогда выходит, что мы наконец достигли цели путешествия! — сказал Конан. Его голос гремел. Он старался сдержать бормочущую в панике команду. — Кроталус, ты быстро привел нас к цели! Эй вы, перестаньте тянуть канат! — прокричал он на всякий случай дрожащим от страха морякам. — Накиньте веревку на этот кусок мрамора, закрепите ее хорошенько, и пусть он послужит вторым носовым якорем. Мы сбросим его возле каменного лица и приготовимся, как только рассеется туман, приступить к поискам сокровищ.
      Без сомнения, пираты боялись огромного призрака, неясно вырисовывающегося перед кораблем. Они дрожали и суеверно перешептывались, неспешно выполняя распоряжения капитана. Однако, как Конан и надеялся, слово «сокровища» взволновало их, вызвав нерешительную суету на борту каррака.
      Тем временем мимо на веслах прошла галера. Шканцы ее левого борта ударились о щеку статуи, но без какого-либо видимого вреда и для корабля, и для статуи. Вскоре люди Иваноса, оттолкнувшись от статуи, отвели галеру немного назад на траверз «Ворона». По приказу Конана они бросили якорь и быстро вытравили его, устроив тройную швартовку.
      Туман становился все прозрачнее. Скоро в синеве засияло теплое восточное солнце, объявив о наступлении спокойного утра Вилайета. Только легчайший ветерок играл в парусах, когда пираты брали рифы, и едва заметная рябь пробегала по стеклянной поверхности этой северной части моря. Хоть рябь, по разумению Конана, была достаточной помехой, она придала пиратам уверенности. Но раз они боятся морских глубин, страхов еще будет предостаточно. Ныряльщики уже сняли туники, готовясь измерить глубину, в то время как на галере готовились спустить за борт бронзовый колокол.
      Огромная статуя, четко различимая при дневном свете, казалось, была сложена из мраморных плит, укрепленных на бронзовом остове. Между плитами проходили прямые трещины, особенно широкие у водораздела, где разрослись водоросли и к камню прилепились жесткие наросты мидий. Некоторые утлы аккуратных каменных многогранников рассыпались. Сколы открывали зеленоватые металлические подпорки, которые не поддавались ни моллюскам, ни водорослям.
      Каменное лицо статуи выглядело угрюмым — но не очень. И не из-за пустых внимательных глаз и высокомерных скул, а из-за погруженной в воду части лица с густой зеленой бородой водорослей ламинарии, расползающихся и змеящихся под водой. Растения исказили гордый лик, сделали его бесформенным, спрятали под земляной маской любое сходство с человеком. Волнистые зеленые водоросли, растущие под водой, спускались вниз по плечам статуи. Высовывающаяся из воды рука сжимала в покрытом мхом каменном кулаке изъеденный волнами бронзовый меч, в длину намного превышавший рост обычного смертного. Каменные кудри воина украшал лишь лавровый венок и брызги бриллиантово-белого гуано. Голова статуи давно превратилась в гнездо морских птиц, которые сейчас кружили над застывшими кораблями, сердясь на людей за вторжение.
      В глубине души пираты превратили безымянного древнего воина в морского бога и относились к нему с неприязнью. Эффект получился еще более поразительным оттого, что статуя, такая огромная, была единственным следом человеческого присутствия на обозримых морских просторах. Во все стороны распростерлась гладь соленой воды — плоская и безразличная ко всему равнина. На юге и на западе у горизонта маячили бесплодные, гористые острова, в то время как на севере на суровом материке поднимались снежные вершины гор.
      На берегах островов и на прибрежных морских утесах, теперь не скрытых клочьями тумана, не было заметно никаких следов присутствия людей — ни в настоящем, ни в прошлом. Из воды не торчало ни руин, ни каких-либо других сооружений. Ничего нельзя было разглядеть в морских глубинах возле кораблей. Великая цивилизация, воздвигнувшая бога-титана, утонула без следа. Ничего от нее не осталось, кроме внушающих благоговейный страх легенд.
      Конан размышлял обо всем этом, наблюдая за тем, как поднимают огромный колокол. Вначале бронзовую полусферу привязали к тяжелому наклонному брусу фок-мачты, оснащенной под треугольный парус. С песнями матросы обеих команд подняли бронзовую полусферу с палубы, передвинули его за борт и медленно опустили стрелу-рею так, что она легла параллельно поверхности воды. Спокойное море облегчило спуск. Колокол ударился о воду с приглушенным звонким хлопком. Наконец он исчез из вида, так и не выпустив ни одного пузыря.
      Похоже, колдун Кроталус наблюдал за происходящим с одобрением. Он стоял возле Конана, ничего не говоря, и на его сумрачном, непроницаемом лице не было ни следа гордости или энтузиазма. Конан заключил с колдуном соглашение и гарантировал, что другие капитаны пусть с неохотой, но согласятся. Пират и колдун договорились, что, если затея колдуна наполнит «Ворон» сокровищами, волшебник сможет оставить себе галеру и столько сокровищ со дна, сколько войдет в трюм, как часть своей доли. К тому же Кроталусу даруется полная свобода, а также пиратский эскорт, который проводит его почти до дому.
      Однако в кешанце чувствовалась ненасытная жажда богатства. Он расслабился, став почти равнодушным, словно триумф по поводу раскрытия тайны старинного клада — всего лишь маленький, никчемный шажок по дороге к великой судьбе.
      Ныряльщики соскользнули за борт и возвращались с многообещающими докладами. Они рассказывали, что в утреннем свете, проникающем на достаточную глубину, им открылось дно, густо усеянное обломками и руинами. Возбужденные мальчики и обнаженные, вполне созревшие девочки резвились в волнах, стояли нагишом или обсыхали, рассевшись на перилах галеры, — зрелище, без сомнения, разжигающее похоть в пиратах. Если бы не золотая лихорадка, охватившая весь корабль… если бы не скорбный взгляд утонувшего бога, неодобрительно взиравшего на пиратов, то неизвестно, чем бы все это закончилось. Тем временем юноши и девушки ныряли в морские глубины и появлялись из-под воды, словно морские духи. Наконец их предводитель по имени Келтрас доложил Конану и чародею, наблюдавшему за всем происходящим, что, кажется, он нашел обломки «Василиска».
      — Я тоже хочу взглянуть на них, — заявил Конан.
      Ничуть не стесняясь приятелей-капитанов и команды, Конан снял меч и ту скудную одежду, что была на нем. Он передал все это на хранение Иваносу, оставив себе лишь пояс с кинжалом в ножнах, который перекинул через плечо.
      Тут вмешалась Филиопа:
      — Я пойду с тобой. Я хорошо плаваю.
      Ничуть не колеблясь, она на глазах у всех скинула свое выцветшее на солнце платье и, шагнув вперед, гибкая и голая, встала рядом с Конаном.
      — Хорошо, если ты считаешь, что плаваешь настолько хорошо. Пойдем, — взяв ее за руку, Конан вслед за Келтрасом подошел к перилам. Встав на них, все трое глубоко вдохнули и выдохнули несколько раз, а потом ласточкой бросились за борт.
      Вода, хоть и холодная, оказалась не такой уж ледяной, чтобы заставить ныряльщиков сразу же повернуть назад. Конан с Филиопой, за спиной которой развевалась грива черных волос, оставляя гроздья хрупких пузырьков, последовали за стройным юношей, спускавшимся в зеленоватые глубины.
      Келтрас увел их от яркой серебряной крыши моря, вниз вдоль натянутого каната, на котором висел воздушный колокол, вырисовывавшийся в подводной полутьме желтоватым пятном. Два маленьких колокола размером с котелок проскользнули мимо пиратов. Они поочередно поднимались и опускались на отдельном лине, принося свежий воздух вниз, к большому бронзовому сосуду. Пара гибких грациозных девушек Кхавара отдыхала у гигантской полусферы. Жадно, полными легкими глотнув воздух из маленьких колокольчиков, они переворачивали сосуды с воздухом под бронзовой полусферой, высвобождая их содержимое, которое с хлопком устремлялось вверх к воздушной полости под большим колоколом.
      Но пока еще колокол был не более чем наполовину наполнен воздухом, как обнаружили Конан и Филиопа. Воздух тут оказался плотным, но пригодным для дыхания. Келтрас, на мгновение появившись рядом с ними, тут же исчез снова, но Конану и Филиопе необходимо было заново наполнить легкие воздухом. Потом, обнявшись и мимолетно поцеловавшись, они вернулись в подводный мир.
      Понадобилось несколько мгновений, прежде чем их глаза приспособились к полумраку. Но постепенно они разглядели дно моря, утыканное угловатыми и по большей части неповрежденными стенами и зданиями. Только в нескольких местах строения, заваленные илом и облепленные водорослями, обрушились или отчасти сгорели при катастрофе. Полукруг лабиринта давно мертвого порта распростерся насколько хватало глаз.
      Конан едва не задохнулся от благоговейного страха перед открывшимся ему зрелищем. По тому, как Филиопа стиснула его плечо, он понял, что и она поражена тем же сверхъестественным, мрачным пейзажем древнего мира.
      Пират отчаянно заработал руками и ногами, вместе с Филиопой опускаясь все глубже и глубже. Бледные, стройные тела, извиваясь, порхали среди теней на дне.
      Юные ныряльщики проворно исследовали покинутые жилища. Конан подплыл к низкому большому сооружению, которое изучали пловцы. В этом образовании было что-то неправильное. Что-то лежало поперек обвалившихся стен и аллей, возле руин, полукругом вытянувшихся вдоль древнего берега.
      «И в самом деле давным-давно затонувший „Василиск“, — решил Конан, — или какой-то другой столь же невезучий корабль, налетевший на торчащий из воды меч гиганта. Теперь он стоит в своем последнем порту, обросший водорослями на морском дне». Корабль лежал в нескольких дюжинах шагов от того места, где тысячу лет назад располагалась якорная стоянка. Он пришвартовался в последний раз поверх разрушенных стен и провалившихся крыш. Никаких останков других кораблей поблизости не было видно — то ли потому, что флот, приписанный к Сарпедону и затонувший вместе с ним, давно рассыпался в пыль, то ли потому, что его унесло во время катаклизма, потопившего древний город.
      На голой равнине дна по обе стороны от центральной части города у ног уходящей к поверхности статуи вытянулись два волнореза. Ноги воина, что удивительно, были свободны от водорослей, которые облепили ее тело ближе к поверхности. Можно было хорошо рассмотреть всю нижнюю ее часть, от грубых башмаков и мускулистых лодыжек до сильных белых голеней и полусогнутых коленей. Кое-где отсутствовали или были поломаны каменные плиты. В щелях приютились угри и морские звезды. Могучий пояс статуи драпировали изъеденные складки резного камня. Грудь каменного исполина была голой, широкой и массивной, а меч и выгнутый щит держали могучие руки героя. Только шея и запястья густо заросли водорослями, скрывшими благородные очертания. Возле статуи покачивались днища двух судов, и оттуда вниз протянулись веревки.
      Филиопа и Конан вернулись под колокол, подвешенный в тени титана. По указанию Келтраса металлическую полусферу подвесили на высоте, в два раза превышающей рост человека, и передвинули поближе к обломкам. Теперь от колокола к месту работ протянулись канаты, чтобы можно было быстрее двигаться туда и обратно.
      «Василиск» лежал, опрокинувшись набок. Его киль разбился об остатки толстой обвалившейся стены. Его оснастка сократилась до двух обломков мачт и мшистого навеса из сгнивших бруса и такелажа. В днище корабля, оставшемся незащищенным, зияла огромная дыра, которая и стала причиной гибели галеры. Конан не сомневался, что пробил ее бронзовый меч каменной статуи. Через зазубренное отверстие в дереве над палубами, под изогнутыми носом и кормой корабля туда-сюда порхали неутомимые ныряльщики с бледной кожей.
      Набрав в легкие свежего воздуха, Конан повел Филиопу вниз и нырнул под навес разбитой древесины. Внутри корабля во тьме взбаламученного ила он с трудом мог различить собственные руки. Неясные кружащиеся тени других ныряльщиков и мельтешащие серебряные гольяны постепенно помогли ему сориентироваться во мраке. Трюм большой опрокинутой галеры напоминал пещеру, заросшую черными водорослями. Но чуть сзади, где проходили поперечные ребра каркаса корабля, был люк со сломанной лестницей. Проскользнув через него, Конан обнаружил, что оказался в одиночестве в отсеке, залитом светом, льющимся через дыру в потолке. Одна из досок палубного настила отсутствовала. Потребовалось несколько мгновений, прежде чем глаза киммерийца разглядели детали обстановки.
      Конан понял, что корабль получил пробоину неожиданно, и команда, не успев выпрыгнуть за борт, навсегда осталась на судне. Человеческие кости в беспорядке лежали в нижнем углу каюты, перемешавшись с обломками подвесных коек и лоскутами старого шелка и кожи. Черепа оскалились, лишенные плоти руки были сжаты, скелеты свалены грудой друг на друга; повсюду валялось ржавое оружие и бронзовые вещички, осколки и обрывки старых предметов, закрепленных наглухо.
      Конан решил ничего не рассказывать пиратам об этой сцене, чтобы их не пугать.
      Из одного скелета с толстыми костями, распластавшегося ближе к переднему люку, Конан выудил тяжелую золотую рукоятку меча. Хоть и лишенная стального клинка, она могла послужить хорошим оружием, годившимся для человека капитанского ранга. Правильному черепу с немного тяжелыми надбровными дугами недоставало лишь рыжих кудрей, за которые Кобольд получил свое прозвище, но знаменитого пирата можно было узнать по широкому шраму, протянувшемуся наискось через одну из глазниц. Легенда о том, что известный капитан был одноглазым, оказалась правдой. С уважением Конан возложил на череп лежавшую рядом позеленевшую по краям мисочку.
      Неожиданно он вспомнил о том, что находится под водой. От нехватки воздуха сдавило грудь. Конан выронил золотую рукоять. Такой сувенир мог оказаться нежелательным. Он мог возбудить сверхъестественные страхи у пиратов. Навалившись плечом на склизкую древесину, Конан напряг силы, попытавшись проломить дощатый настил палубы. Но он не смог — возможно потому, что уже ослаб из-за нехватки воздуха. Повернув назад к люку, он столкнулся с одним из ныряльщиков, поднимающихся снизу, — девушкой, которая неожиданно вылетела на него из темноты.
      Их краткая борьба закружила обломки перед глазами Конана, мгновенно ослепив его. Однако пират быстро нашел нужное направление. Возвращение через трюм корабля показалось ему намного длиннее, чем он помнил. К тому времени, как он нашел отверстие в разбитой обшивке, воздух, пузырясь виноградными гроздьями, уже вырывался из его сведенного конвульсией горла. Невероятно далеко впереди Конан разглядел воздушный колокол и сделал несколько диких, резких гребков, потом ухватился за путеводную веревку и потащил свое тело вперед, перебирая руками, умоляя Крома лишь об одном: чтобы умереть на суше.
      Мутным взором Конан заметил, как к нему приближается одна из девушек, работавших возле колокола. Тонкая и гибкая, она плыла прямо ему навстречу. Крепко обняв его, она прижала свой маленький ротик к губам пирата и, когда из его легких вырвалась последняя гроздь пузырьков, вдохнула ему в уста живительного воздуха.
      Конан прижался к своей спасительнице, с жадностью вдыхая, задыхаясь и извиваясь, но не стараясь оттолкнуть ее и освободиться. Когда силы отчасти вернулись к нему, он расслабил руки, оставив синяки на плечах девушки. Ныряльщица скользнула в сторону… уступая место следующей кхаварской деве. Та сделала то же самое, дав Конану вначале выдохнуть использованный воздух, а потом вдохнуть свежий из ее уст.
      Третьей и последней ныряльщицей, приблизившейся к нему, была Филиопа — сияющая и полногрудая. Третий — ее поцелуй — был самым неспешным и самым долгим; а потом, повернувшись, она повела Конана к воздушному колоколу.
      Морские нимфы вернулись к работе, даже не побеспокоившись узнать, что обо всем этом думает Конан. Но потом, пока он с Филиопой отдыхал в колоколе и восстанавливал дыхание, девушки вынырнули рядом с ними и доложили, что сокровища найдены.
      Еще раз нырнув, Конан и Филиопа увидели мельтешение и облака песка, поднятые вокруг места кораблекрушения. Сокровища Кобольда, очевидно, проломили доски борта, на котором лежало судно, и теперь покоились на дне в иле. Подкапывая корпус раковинами и подсовывая под него подпорки, юноши стали вытаскивать золото и драгоценности. С корабля были спущены корзины с инструментами, необходимыми для подъема сокровищ.
      Два пловца наблюдали сверху за происходящим, но внизу собралось так много ныряльщиков, что им тут больше делать было нечего. Юноши работали энергично, казалось, не заботясь о том, сколь мала будет их окончательная доля. «Похоже, они знают, как украсть больше, чем придется на их долю», — подумал Конан. Теперь некоторые из ныряльщиков отбросили в сторону мешки с камнями, которые использовали как балласт, и вместо них навесили на свои гибкие тела золотые цепи, браслеты и золотые чешуйчатые ремни с широкими застежками на шарнирах.
      Золото и сверкающие драгоценности появились из раскопов. По своей природе благородные металлы были неуязвимы для песка и не попорчены наростами кораллов и водорослей. Серебро в огромных плоских листах и брусках позеленело, а иные куски обросли водорослями и стали бесформенными из-за наростов ракушек. Сокровищ, казалось, не счесть.
      В полдень работа пошла вовсю. Маленькие колокола с воздухом постоянно поднимались и опускались. Плетенные из прутьев корзины грузили сокровищами и поднимали наверх, в то время как ныряльщики кружили, то исчезая в колоколе, то выныривая из него, словно стая бледных рыб. Раз или два Конан показал свою силу, отодвинув полупохороненные под илом обломки. Однако под водой он чувствовал себя неуютно, и вскоре у него начало стучать в висках, так что в конце концов он и Филиопа вернулись на палубу галеры и оделись.
      На борту корабля тоже вовсю шла работа. Скрипели тали, ругались офицеры. Пираты обращались с добычей осторожно, сортируя и очищая ее на главной палубе. Конан видел, что идет неудержимое воровство, а драки порой доходили чуть ли не до убийств. Он решил, что, когда подъем драгоценностей закончится, надо будет обыскать оба корабля от носа до кормы, проследив, чтобы все сокровища собрали, заперли под замок и держали их под неусыпным надзором, пока не представится случай для справедливого дележа. Сейчас же под наблюдением Иваноса, Грандальфа и Дриссы работа на борту спорилась. Жажда золота подстегивала команду и заставляла пиратов шевелиться.
      — Вот рубиновые диадемы, священный скипетр, инкрустированный сапфирами, и… что это у тебя там, Лаврус, шлем? Белое золото? Очисти браслеты и посмотри, нет ли на них каких-нибудь драгоценностей?
      — Что внутри этого ящика? Монеты, тьфу! Мы отложим их в сторону. Из-за них у нас может не хватить места для настоящих драгоценностей!
      — Придержи свой язык, Орфос, как бы ты не оскорбил щедрость морских богов, — сказал кто-то. — Здесь добыча, какой я не видел за десять лет морского разбоя… и захваченная без капли пролитой крови! Это плохое предзнаменование. Вам так не кажется?
      — Все знают: этими сокровищами город откупился от пиратов, — усмехнулся одноглазый Лаврус, скобля своим кинжалом золотой шлем. — Тут достаточно богатств для того, чтобы обеспечить нам всем безбедную жизнь… если понадеяться на то, что дух старого Кобольда отдаст нам все это.
      — А почему бы и нет? — возразил Орфос. — Кобольд Рыжий был из нашего Братства, а ему самому больше этими богатствами не воспользоваться. Он теперь отдыхает у Повелителя Дагона. — Говоривший — выходец из Морских племен, — суеверно преклонив колени, сотворил крест морского бога.
      Конан, услышав, о чем говорят пираты, вознес благодарность богам за то, что рябь на поверхности не позволяет его морякам разглядеть руины, лежащие у них под ногами. Неприятной статуи, торчащей из воды, было для них вполне достаточно. Большинство разбойников плавали намного хуже ныряльщиков, но они могли бы обогнать прирожденных пловцов, если бы что-нибудь напугало их, разбудив страх перед сверхъестественным. Но при существующем повороте дел о сверхъестественном могут заговорить только ныряльщики. А пираты от страха и жадности не станут много шептаться в эту ночь, и, значит, не возникнет повода для тревоги.
      — Богатая добыча. Все как вы обещали, и более того, — пройдя к Кроталусу на корму, Конан обратился к кешанцу. — При таком темпе за несколько дней мы очистим трюмы потерпевшего крушение корабля.
      — Конечно. Так ныряльщики и сказали мне, — ответил колдун. — Если не будет несчастных случаев и глубоководной болезни… Если благоприятная погода продержится подольше и завтра будет солнечный день…
      — И если не приплывут акулы, — угрюмо закончил Конан. — Однако мне кажется, Кроталус, что добыча «Василиска» может оказаться лишь меньшей частью сокровищ, открытых вам. Вы не думали, что если порт и в самом деле затонул в один день… такой богатый город… то в нем должно остаться золото и драгоценные камни, которых хватит, чтобы загрузить не один корабль? — Он оперся о перила, встав рядом с колдуном. — Ведь место вроде этого ныряльщики могут грабить год или даже чуть дольше. Добычу можно было бы использовать для возрождения былой славы Сарпедона, построив город на берегу, в каком-нибудь другом заливе… В том числе и заново установив статую воина с зеленой бородой! — Конан махнул в сторону неясно вырисовывающегося лица титанической статуи, которая выглядела так, словно не одобряла занятий смертных.
      — Нет, Конан… или Амра, как ты предпочитаешь величать себя, — Кроталус наградил его одной из своих самых кривых и горьких улыбок. — Заруби себе на носу: сокровища города лежат слишком разрозненно и по большей части скрыты… Если эти древние собирали и прятали свои безделушки так же, как нынешние обитатели Аграпура, — он покачал головой, — за один ящик с деньгами пришлось бы заплатить жизнями сотни ныряльщиков. Прибавим риск и тяжелую работу, угрозу шторма и нападения пиратов, которыми командовал бы кто-нибудь другой… вот почему, капитан Амра, я не стану тратить время на поиски сокровищ затонувшего города.
      — Чепуха. Я был внизу! Там есть храмы, дворцы, поместья, где должно было остаться много сокровищ, как выставленных напоказ, так и убранных в подвалы. — Конан, нахмурившись, подозрительно посмотрел на колдуна. — Перед тем как мы уплывем отсюда, я хотел бы попросить нескольких ныряльщиков помочь мне исследовать самые многообещающие места. Я сделаю это в любом случае, однако надеюсь уговорить вас помочь. Все, что я хочу от вас, — карту, лучшую, что могли бы вы начертить, используя свои познания древности…
      Несмотря на свой энтузиазм, Конан замолчал, стараясь, чтобы его слов не услышала команда. Сантиндрисса и другие офицеры, стоявшие поблизости, были посвящены в эту тайну. И теперь высокая женщина-капитан подошла к Конану и вмешалась в разговор. Изредка она играла роль миротворца.
      — Конан, то, что я слышала от тебя и от других о подводном городе, возбудило мой интерес. Я сносно плаваю и, хоть я никогда не ныряла в темные глубины, хотела бы сопровождать тебя. Если бы мы смогли исследовать древние замки и поднять что-то ценное, то я попыталась бы уговорить вас стать нашим партнером, — тут она кивнула Кроталусу, — если начерченный вами план будет того заслуживать. — Женщина-пират на несколько мгновений замолчала, отчего стала выглядеть и вовсе кроткой овечкой. — Я бы предпочла начать прямо сейчас, пока светло и у меня достаточно храбрости.
      Так они и поступили. Сантиндрисса, следуя общему примеру, шагнула к перилам и обнажила свое тощее тело. Большая часть ее кожано-медной амуниции полетела на палубу, зазвенев, кроме тонкого, стягивающего талию пояса с кинжалом в ножнах и кошелем с золотом, который должен был послужить ей грузом. Взгляды пиратов устремились на ее костлявую фигуру, хоть они и боялись, что она обернется и им придется встретиться с ней взглядом. Но Дрисса вела себя надменно. Беззаботно следуя за Конаном, она прыгнула с перил в воду.
 
      В последующие дни Конан, Филиопа и Дрисса часто ныряли вместе. Они дышали из колокола или из второй пары перевернутых и утяжеленных котелков, которые попеременно поднимали и опускали пираты, работавшие под командой Фердинальда на баркасе, спущенном с каррака.
      Плавая под водой втроем, пираты осматривали брошенные постройки, согласно инструкциям колдуна порхая туда-сюда через арки и окна утонувшего города.
      Самую большую опасность представляли клубы взбаламученного ила. Порой от хорошо сохранившихся, хоть и древних особняков отваливались камни. На затонувших улицах встречались угри, змеи и осьминоги.
      Пираты добыли достаточно трофеев, хоть и не больше, чем те, кто раскапывал «Василиск». Керамические подносы и канделябры, украшенные необработанными драгоценными камнями, они подобрали в апартаментах, террасами выходивших на залив.