Оливия расположилась на носу баркаса. С восхищением и недоверием рассматривала она цветущий купеческий город. Она точно не знала, почему ее муж Кхалид Абдал приплыл сюда. Такое путешествие казалось невыгодным с точки зрения торговли… особенно сейчас, когда шли слухи о войне, угрожающей подпалить Вилайет, словно разлитый чан лампадного масла. Но Оливии казалось, что она знает истинную причину. Ставки в этой игре и опасное положение дел заставляли тяжело стучать сердце. Ее пышная грудь, прикрытая тонким шелком, плавно вздымалась в такт тяжелому дыханию. Если все окажется правдой…
      Намного лучше было отправиться в плавание с мужем, чем ждать дома, без мужчины, в праздном состоянии неизвестности. Вначале Кхалид пытался ее отговорить. «А как же опасность войны и пираты?» — протестовал он. При воспоминании о последних ее сочные вишневые губы скривились в ироничной усмешке… ей ли бояться пиратов! В любом случае, для героического поведения у нее имелись свои причины.
      Разговоры о морском путешествии вызывали у Оливии воспоминания о событиях прежних дней. Она слышала горькие сетования мужа на капитана пиратов из Джафара. Когда Кхалид сделал вид, что расстроился, узнав о введении пиратами налогов и портовых поборов, Оливия поняла, что муж притворяется. Кхалид был из тех, кто не жалуется, а действует. Их судно встало на якорь в Кхорасане вечером, а на заре ее муж уплыл на берег заплатить за защиту, как от него потребовали пираты.
      Позже, в свете восходящего солнца Оливия увидела пиратскую галеру, которая стояла на якоре посреди залива, словно унылый тощий волк, заглядывающийся на овечье стадо. Ее флаг с черепом свободно развевался на ветру. Он был красным, а не черным — яркое, пылающее знамя новой империи Вилайета. «Кто бы мог быть на борту такого судна? — удивилась она. — Определенно, там может оказаться кто-то, кто сможет рассказать мне о Конане».
      И тут мимо прошел баркас, торгующий овощами. Золотой гильджер кормчему, пару слов слугам — и Оливия уже плыла через залив на баркасе.
      Она расправила складки своего шелкового платья и длинную вуаль так, чтобы не сомневаться, что тонкая ткань защитит ее красивую шею и плечи от палящего солнца. Оливия давно уже не была той загорелой пиратской девушкой, которая делила ложе с черноволосым Амрой. Праздно уронила она руку в холодные волны, расходящиеся из-под носа баркаса. Гребцы в грязных рубахах и тюрбанах согнулись над веслами и не глазели вокруг. Да и рулевой на корме не разглядывал слишком уж пристально свою пассажирку. Его больше интересовала неясно вырисовывающаяся недалеко впереди цель их путешествия.
      С палубы пиратского корабля их никто не окрикнул. Большая часть команды кутила на берегу, без сомнения, празднуя в свободном порту очередную победу. Гребцы баркаса подняли весла, и их судно незамеченным скользнуло к пиратскому кораблю. Когда нос баркаса, погасив инерцию, легонько стукнулся о корму галеры, Оливия встала и с неподобающим даме проворством схватилась за свисающую веревку.
      Взглянув на рулевого баркаса, она перебросила ему еще одну монету, еще хранившую тепло ее тела.
      — Подожди здесь, чтобы отвезти меня назад, и получишь еще пять таких же монет.
      Моряк кивнул. Чуть приоткрыв рот, смотрел он на безумную женщину, в одиночку отправившуюся к дьяволам-пиратам.
      Отвернувшись от рулевого, сбросив вуаль и скинув комнатные туфли, Оливия обхватила веревку руками и перебросила босую ногу через перила галеры.
      Когда она взобралась на корабль, встретить ее вышла пара пиратов.
      — Фердинальд, — обратилась она к коренастому, более степенному из пиратов. — Они сделали тебя капитаном? Кто же теперь старший офицер Амры?
      — Оливия… — уверившись, что это она, и осторожно кивнув, зингарец отступил в сторону и жестом приказал своему помощнику проводить даму к каюте на корме. Женщина направилась следом за незнакомым ей моряком, а Фердинальд замыкал шествие. Дверь каюты открылась, после того как спутник Фердинальда постучал. На пороге появился Конан в штанах и незастегнутой шелковой рубахе. Сапоги он держал в руках.
      Как обычно, Конан выглядел сурово и был загорелым. Его массивная бронзовая грудь выпирала из-под рубахи, заставив Оливию, как всегда удивляясь, задуматься о размере сердца киммерийца. Она затрепетала, когда Конан уставился на нее.
      — Оливия, девочка, это ты? — Он отложил сапоги в сторону и, подойдя, положил большую руку ей на плечо, потрепал ее волосы. — Я думал, что никогда не увижу тебя снова! Входи, поговорим, — отгородив Оливию от пиратов, он провел ее в каюту и закрыл дверь.
      Каюта оказалась низкой. Отблески солнечных лучей, проникая через боковые иллюминаторы, сверкали на потолке. Обстановка выглядела грубой, пригодной лишь для мужчины.
      — Садись… сюда, на кровать. Это нежное ложе, слишком мягкое на мой вкус, досталось мне из особняка одного туранского правителя в Сабараке. Нам пришлось разобрать часть палубы, чтобы затащить его сюда! — Он тяжело ударил кулаком в доски потолка. — Хочешь вина? Оно из Котана, редкое виноградное вино с одного купеческого корабля из Акита.
      Улыбаясь гостье, Конан принес два позолоченных кубка и уселся на матрас рядом с Оливией.
      — Мы главным образом собираем дань с уходящих в дальнее плавание кораблей. Вместо золота мы принимаем плату товаром. Так удобнее. — Он улыбнулся Оливии, потом поднял кубок и осушил его в несколько глотков.
      — Ты преуспел с того времени, как мы расстались, — Оливия мелкими глотками пила вино из другого кубка, поглаживая полированные лотосы, вырезанные на изножье кровати.
      — Конечно, иногда я сожалею об этом, — Конан поставил свой кубок рядом с кроватью. — В те дни, когда ты была со мной, ты, скажем так, глодала лишь хрящи, так и не попробовав настоящей вырезки. Тогда я просто занимался пиратством.
      Взглянув на Оливию, Конан пожал плечами… Все тот же выразительный взгляд, могучий разворот плеч. Лениво коснулся он ее волос, там, где они свободно ниспадали на плечи.
      — Во всяком случае, ты хорошо сохранилась. Вероятно, тебе безопаснее и не так тревожно среди придворных, чем среди моих морских бродяг. — Потянувшись вперед, он коснулся ее подбородка и повернул ее лицом к себе. — Однако… ты здесь.
      — Я здесь, — вздохнула Оливия, немного расслабившись от его прикосновения.
      Конан поцеловал ее губы, подбородок и шею. Его руки ласкали ее плечи. Оливия была ошеломлена, уступая, как и раньше, и тая в руках пирата. Дыхание ее участилось, она стала извиваться, ловя ртом воздух… Но теперь в ней уже не было страсти. Она боролась, сопротивлялась. Раскрасневшись, она наконец сумела оттолкнуть Конана. Отвращение было написано на ее лице.
      — Нет, прекрати. Я не могу! Не сейчас! Нет… еще.
      — Нет? — проворчал Конан, расстроившись. — Тогда, быть может, попозже… — Мгновение он рассматривал ее, а потом весело рассмеялся. — Скажи мне, — рискнул он наконец, — если не приступ ностальгической любви, то что тогда привело тебя ко мне?
      — На самом деле меня привела к тебе одна мелочь. — Отодвинувшись от пирата, Оливия стала поправлять волосы, натянуто улыбаясь. — Торговая поездка моего мужа и воспоминания о жизни в море. Я увидела в заливе пиратский корабль… — Я тоже видел корабль Кхалида Абдалы, хотя и не знал, что ты на борту. — Рука Конана на мгновение задержалась на плече Оливии, потом опустилась. — Ты хочешь сказать мне, что не боишься. А ведь я могу снова украсть тебя и на этот раз не вернуть твоему высокородному мужу!
      — И увезти в Джафар? В твой новый замок? В сердце твоей империи? — Оливия покачала головой, сильно удивляясь. — Нет, Конан. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы не бояться тебя.
      — Почему же тогда ты пришла? Выпросить для своего мужа торговые привилегии? Оливия нахмурилась и покачала головой: — Нет. Кхалид может сам управиться со своими делами. У него это хорошо получается. — Она расправила шелковую ткань своего лифа, который соскользнул во время борьбы. — Можешь представить, как много говорят о тебе при дворе в Аграпуре! Говорят, что ты примешь сторону Гиркании в приближающейся войне. Но неужели ты и в самом деле хочешь, чтобы они правили Вилайетом? Ведь их империя рядом с твоими островами.
      С удивлением взглянув на гостью, Конан затрясся от смеха:
      — Об этом много говорят при дворе в Аграпуре? Но ведь ты знаешь, я не раб гирканийцев. Я собираюсь просто играть на одной стороне против другой…
      — Потребовав за это долю трофеев, правильно? — Оливия понимающе улыбнулась. — Я так и думала. Как жаль, что пираты ненавидят Йилдиза. Ты мог бы стать лейтенантом, если бы стал служить ему. Тогда ты бы не питал такой слепой ненависти к Турану.
      — Едва ли. Дело не в развратном старом дураке Йилдизе. Однажды я спас его любимую жену от безумных фанатиков бога-паука в Карпашских горах… и даже более того. — Конан угрюмо покачал головой. — Если бы дворяне и евнухи при дворе относились менее враждебно к чужеземцам вроде меня, тем, кому не хватает высокородности, а придворные не плели бы интриг, я сейчас мог бы уже быть главным генералом Йилдиза.
      — Ты бы удивился, узнав, что не обязательно угождать всем существующим при Дворе группировкам. А ведь туранцы даже сейчас не хотят уничтожать пиратов Вилайета.
      — Твои друзья при дворе и раньше, как я помню, действовали в моих интересах… так же как и ты.
      На это Оливия ничего не ответила.
      — Они были бы больше расположены к тебе, если бы ты решил в надвигающейся войне помочь Турану.
      — Ага, Оливия! Вот оно что, — усмехнулся Конан. — Пока твой муж занимается делами на берегу, ты делаешь свое дело здесь. Значит, пиратский двор Джафара может использовать тебя в качестве посредника при переговорах! — Конан с восхищением хлопнул себя по колену. — Но ты должна знать, что ни для Турана, ни для Гиркании я не стану покорным рабом. С другой стороны, я, как предводитель Красного Братства, торжественно обещал пиратам, что не предам никого.
      — Насколько я знаю тебя, капитан Амра, ты никогда не берешь на себя чрезмерных обязательств, — Оливия сдержанно посмотрела на киммерийца. — Особенно если дело касается свободы действий. Абсолютных гарантий ты не даешь никому.
      — Значит, ты хочешь сказать, что некая группировка при дворе Турана хочет, так же как и я, чтобы победа ни одной из сторон не была полной, — он потер подбородок. — Придворные всегда пытаются сохранить сложившийся порядок вещей. Гм-м… и если тут все дело в соперничестве между Йилдизом и его высокомерным сыном Ездигердом, я не буду слишком удивлен.
      — Лучше поменьше знать о путях великих, — заметила Оливия. — Я предпочитаю безопасное невежество.
      — Достаточно честно. Но если я правильно понимаю тебя… тогда, по твоим словам, я должен забыть о ничего не значащих обязательствах, которые дал врагам твоей страны. Да, я добиваюсь победы гирканийцев, но если они одержат победу, я смогут лишь гордиться тем, что выполнил клятвы, и ничего не получу взамен. Гирканийская тирания точно такая же, как и туранская.
      — В общем, верно, — согласилась Оливия, потянувшись вперед и сжав руку Конана. — Я поговорю со своими друзьями при дворе…
      — Ты не хочешь в благодарность за откровенность поцеловать меня? — Он сопроводил вопрос делом, и на этот раз Оливия сопротивлялась лишь мгновение. Ведь, несмотря ни на что, раньше они были любовниками. Она поцеловала Конана горячо, как в прежние времена.
      «В любом случае, теперь все изменилось, — сказала про себя Оливия. — Конан теперь преуспевающий капитан, адмирал собственного флота, практически король». Судорожная, убогая жизнь их прежних дней, жизнь, полная стыда и неизвестности, когда приходилось ютиться в тесноте на маленьких, постоянно дающих течь судах, рядом с непокорными грабителями-пиратами, — все это осталось в прошлом. С тех пор Конан выстроил собственный замок… видимо, чтобы защитить то и тех людей, кого он нежно любил. Замок, должно быть, роскошен и невероятно живописен. Оливия могла представить себе, как она жила бы там в качестве главной жены Амры — Морского короля, заняв по праву место Пиратской королевы Вилайета.
      Яркие фантазии унесли бы полную восторгов Оливию еще дальше, но реальность вовремя заставила ее вернуться назад. Когда стих порыв страсти, Оливия увернулась от объятий своего любовника и требовательно прошептала ему на ухо:
      — Конан, есть кое-что, о чем я должна сказать тебе. Я могу быть не единственным туранским агентом в Кхорасане. Мой муж с первыми лучами солнца отправился на берег. Я не хочу, чтобы ты или твои головорезы причинили ему вред. Я подозреваю, что он должен выполнить некую миссию…
      Но тут заскрипела щеколда. Дверь широко распахнулась, залив пол сверкающей полосой дневного света. В каюту шагнула высокая и тощая женщина. Захлопнув дверь, она сбросила темную шелковую одежду, обнажив мускулистое тело.
      — Вместо того чтобы плыть к берегу, я поныряла, — сообщила она мягким хриплым голосом. — Прекрасно. Сегодня утром в гавани нет акул. Я рада, что ты остался здесь, Конан… — Она застыла на месте. Ее глаза еще не привыкли к полутьме. — Я вижу, у тебя гость!
      — Сантиндрисса? — вскрикнула Оливия, резко высвободившись из объятий Конана. — Я помню тебя… пиратская девка, кровавая сука из Султанапура! И ты после всего делишь постель с Амрой?
      Резко прыгнув к хозяйке каюты, Оливия набросилась на пиратку и схватила ее за хвост перевязанных у затылка сырых волос. Дрисса, голая и безоружная, стала яростно отбиваться. Обе женщины были примерно в одной весовой категории, но одетая Оливия застала противницу врасплох. Рыча и выкрикивая проклятия, она ударила Дриссу сжатыми кулаками и, повалив ее на пол, стала яростно пинать и топтать босыми ногами.
      — Оливия? — Конан встал, схватив взбешенную женщину сзади за плечи. — Обрати внимание, что это не только моя, но и ее каюта тоже! — Выпучив глаза, уроженка Офира вырвалась из рук Конана, бросилась к двери и выскочила на палубу, по дороге расправляя свои одежды. Сантиндрисса тем временем метнулась к стойке с оружием и, перебрав клинки, вытащила из ножен кривую саблю.
      Когда она, совершенно голая, со сверкающим клинком повернулась к двери, Конан обнял ее, удержав.
      — Дай Оливии уйти, — стал убеждать он пиратку. — Она явилась сюда для переговоров. Она всегда была чересчур ревнива… как и Филиопа до встречи с тобой.
      После этих слов Конана женщина-капитан повернулась к нему и обрушила на него свою женскую ярость.
      Капитан пиратов с трудом избежал искривленного клинка, отступил и повалился на матрас. С глухими вздохами, приглушенными восклицаниями и звуками, вроде тех, с какими длинные весла с двойной прытью ударяют по воде, любовники боролись на кровати.
 
      В блоках заскрипели тали, и матросы стали сыпать проклятиями и выбирать канаты, когда черно-полосатый парус «Немезиса» был поднят. Надуваясь чуть ниже алого пиратского флага, который вытянулся под свежим ветерком, указывая точно на север, парус быстро наполнился, и палуба под ногами заходила ходуном. Корабль заскользил вперед без помощи весел, которые втянули на корабль и уложили вдоль скамеек гребцов.
      — Ну вот, — громко заметил первый лейтенант Джалаф Шах, обращаясь к командиру гребцов Рондо. — Я ведь говорил твоим вшивым ворам, что если они станут грести прямо к земле, то южный ветер найдет нас и облегчит тяжкий труд! Именно поэтому Фердинальд отдал приказ, который я передал им. Почему они ворчали и не спешили выполнять распоряжения капитана, я не могу понять.
      — В самом деле? — удивился Рондо. — Теперь у нас есть время отдохнуть, так что можешь наугад выбрать одного из них для наказания… например, как насчет этого пса Ефраима?.. Держите его, парни, и привяжите его к мачте!
      С редким рвением несколько пиратов схватили шемита, которому не повезло, и стащили его, пинающегося и упирающегося, со скамьи гребцов. Сняв с пояса плеть, Рондо ловко связал запястья сопротивляющемуся гребцу и привязал его к мачте. Потом он побежал назад к своей скамье, расположенной на корме. Пошарив за ней, он вернулся с пятихвостой плеткой, на каждом хвосте которой был узелок. Моряки называли ее обычно «Рука Тарима».
      — Сейчас, взбунтовавшийся негодяй, — начал Рондо, взмахнув плеткой в воздухе под одобрительным взглядом Джалафа Шаха.
      — Остановись, командир гребцов!
      За спиной у Рондо оказался капитан Фердинальд, поспешно вышедший на корму. Чуть дальше возвышался Амра — вождь Братства и Повелитель Джафара. Тем временем Фердинальд поинтересовался у своего подчиненного:
      — Что здесь происходит, лейтенант? Разве этот человек угрожал клинком одному из офицеров?
      — Нет, капитан. Он подстрекал к неповиновению, пока мы тащились сюда от берега, — лейтенант в тюрбане махнул в сторону побережья, которое превратилось сейчас в серую линию утесов, едва различимых в морском тумане.
      — Так в чем же дело? Мы уже убрали весла, и все закончилось.
      — Он уклонялся от работы и подстрекал других, — пожал плечами Джалаф Шах. — Вся команда не очень-то слушается, так что мы решили наказать одного, как пример для остальных.
      — Тогда, значит, он зачинщик, — сказал Фердинальд, кивнул и отвернулся.
      — Подождите! — шагнул вперед Конан. — Капитан Фердинальд, я не оспариваю твой авторитет здесь, на борту «Немезиса». Но я не люблю плетки, а этот Ефраим — из моей прежней команды. Он — хороший морской вор, верный слуга Амре и Братству… — Конан изучал угрюмые лица гребцов, — … да и многие другие тут из моей старой команды, — милостиво закончил он.
      — Ладно… Тогда не стоит его наказывать, — объявил Фердинальд, повернувшись назад, к мачте. — Строго предупредите негодяя и внимательно следите за ним, чтобы держать его в узде. А может, хлестнуть разок-другой во имя справедливости?..
      — Повелитель Амра, я должен обратиться к вам, — Рондо, скривившись от самодовольства и назойливости, сжал плетку с пятью хвостами и отвернулся от Фердинальда. — Как командир гребцов, я обнаружил, что этими разбойниками тяжело управлять с помощью только кулака и языка. Пиратский корабль, как и любая купеческая галера или имперское военное судно, нуждается в дисциплине. Впервые я слышу о вашей брезгливости в отношении кнутов, милорд Амра… — Он двинулся к Конану, держа плеть наготове. — Если вы запретите порку, тогда… Что-то в приближающемся командире гребцов заставило Конана насторожиться. И тут он заметил кинжал, спрятанный среди хвостов плетки. Когда острие нацелилось в его грудь, Конан выбросил руки вперед, оттолкнув убийцу. И тут же он метнулся следом, могучими руками стиснув шею предателя. Но раздался крик, и пираты бросились вперед.
      Конан почувствовал, как его кто-то ударил. Чьи-то руки потащили его назад. Его ухмыляющаяся добыча вырвалась на свободу. Крики с палубы эхом взметнулись вверх, и срезанный парус рухнул вниз. Конан упал на колени, задыхаясь под множеством слоев парусины, борясь с пиратами, которые пинали и били его через ткань со всех сторон.
      Лев Амра был пойман, связан веревками, затянутыми крепкими руками. Те, кто схватил его, привязали Конана к мачте. Одни стянули веревками его ноги, другие запястья, третьи накинули удавку на горло. На глазах Конана Фердинальда подвергли той же унизительной процедуре, пригвоздив его, борющегося, к скамейке. Пират Ефраим был избит до бесчувствия, а потом брошен в трюм. Из остальной команды никто и не собирался заступаться за Конана.
      Джалаф Шах важно вышел вперед и обратился к киммерийцу:
      — Брат Амра, мы уважаем тебя. Мы поступили бы лучше всего, пощадив тебя и прервав твои мучения одним быстрым ударом ножа. Но ты, как всегда, оказался упрям. У нас не осталось другого выбора, как поднять мятеж и устроить суд по законам Красного Братства.
      Когда лейтенант сказал это, Рондо вынес вперед медный барабан, стуча в который задают ритм гребцам. Он поставил его на скамью, и Джавала — пиратский судья и историк — сел возле него. Когда со всех сторон засвистели и весело закричали пираты, чернокожий ударил рукоятью кинжала по барабану и заговорил:
      — Необходимость мятежа также четко обозначена в законе Братства. Команда вправе высказать обвинения и казнить своего прежнего капитана. Каковы обвинения?
      Джалаф Шах поправил тюрбан и шагнул вперед:
      — Мы обвиняем пирата Амру во множестве великих преступлений. Примите во внимание только пять из них. — Он поднял руку и, говоря дальше, стал по очереди загибать пальцы, — Высокомерие. Сочинение законов. Убийство, не имеющее оправдания. Дела с врагом. Пресечение свободного пиратства.
      — Обвиняемый может обратиться к суду, если пожелает. — Дробь барабана сопровождала слова Джавала. — Как ты оправдаешь высокомерие?
      Конан, привязанный к мачте, дернул головой налево, потом направо, ослабляя веревку, стянувшую его горло.
      — Что касается «высокомерия», видно, вы, псы, имеете в виду гордость и презрение к опасностям… Почему нет? Да, я высокомерен, вы, вопящая стая ублюдочных шакалов! Но я же никогда не ставил себя выше своих товарищей-пиратов, не смотрел ни на кого сверху вниз! Любой, кто скажет, что я лгу, — поедатель крыс!
      Джалаф Шах учтиво кивнул, словно подтверждая слова Конана.
      — Ты отрицаешь, что копил корабли и владел самыми красивыми женщинами, провозгласив себя Повелителем пиратов; и что прославлял иностранные державы и построил замок на высотах над Джафаром?
      Конан фыркнул, напрягая мускулы рук, натягивая веревки, державшие его.
      — Замок — мой дар Братству, и не более. Что вы думаете, что я заберу его с собой в могилу? Я всего лишь укрепляю силу Джафара и улучшаю ваше благосостояние. Я принес вам легкую наживу!
      — А теперь ты еще указываешь, что нам лучше? — закричал Джалаф Шах.
      — Это и есть высокомерие, — объявил Рондо.
      — Виновен! — Барабан загрохотал от ударов рукояти ножа Джавала. — Что ты скажешь про сочинение законов?
      — Что вы имеете в виду? — огрызнулся Конан. — Люди обвиняли меня во многом, но никогда ничего подобного я не слышал.
      Предатель Рондо шагнул вперед, встав рядом с Джалафом Шахом.
      — Сочинение законов означает введение обременительных запретов, таких как «закон о сигнале», после которого жителям не разрешается выходить на улицу в Джафаре, и твой запрет, наложенный на прибрежные рейды.
      Конан пожал плечами, насколько позволяли его путы:
      — Вы — переболевшие цингой псы — не желаете ничего, кроме как выбросить все свои деньги на выпивку или подарить их грабителям и убийцам — островитянам Джафара.
      — Твое оправдание неудовлетворительно. — Снова загрохотал барабан. — Что до третьего обвинения… — ; Джавала сделал паузу, пересчитывая пальцы острием ножа. — Джалаф Шах, ты объяснишь, что имел в виду?
      — Убийство, не имеющее оправдания. А именно: убит был Дикколо, наш брат.
      — Кром скрутит вашу плутовскую стаю! Пусть гончие Эрлика отгрызут то, что делает вас мужчинами, а восьмирукая Саддрах поточит свои многочисленные ножи о ваши глотки!
      Сдерживаемый веревками и парусиной, натянув мускулы, как канаты, Конан боролся и тщетно сыпал проклятиями. На покрытых шрамами небритых лицах наблюдающих за ним пиратов он не видел ни жалости, ни сочувствия. Если бы только он заметил раньше, как мятежные офицеры Фердинальда настраивают команду против него… если бы только Сантиндрисса, обидевшись, не ушла на борт галеры Брилит. Если бы только он сумел дотянуться до своей сабли, которая торчала, воткнутая в палубу всего в нескольких шагах от него!..
      — Тысячи скорпионьих жал в твой лживый язык, Джалаф Шах! — злился Конан. — Так это, значит, ты положил бедного Дикколо у моих дверей? Он был одним из самых отважных пиратов, хоть порой и вел себя как докучливый слепень! Он грабил суда вместе со мной. Вместе мы очистили дюжину кораблей и с полдюжины малых портов. Я не тронул бы его пальцем, но теперь переверну Джафар вверх ногами, чтобы найти его убийцу!
      — Хитрая уловка, — усмехнулся Рондо, — и предлог, чтобы в дальнейшем запугивать и намекать на причастность к этому делу неугодных членов Братства. Дикколо был убит далеко от воды, у ворот твоего замка. Кто, кроме тебя и твоих слуг, мог сделать это?
      — Какая гнусность, — прибавил Джалаф Шах. — Убийство без причины избавило тебя от надоедливого человека. Дикколо, хоть и был неприятным человеком, никогда не стал бы плясать под дудку тирана… Вот его и заставили замолчать.
      — Теперь мне все понятно. — Неожиданно Конан успокоился. Его глаза злобно засверкали. — Ты и твои мятежники — именно те, кто хотел заставить его замолчать. Без сомнения, Дикколо шел в мой замок для того, чтобы предупредить меня о вашем предательстве, но в ту ночь вы послали за ним убийц. Ваши слова полны лжи, как и клевета, которую вы тут про меня рассказываете! — Натянув веревки, Конан поднял руку в угрожающем жесте. — Ты, Джалаф Шах, — человек Кналфа! Сейчас ты страстно желаешь занять мое место. А сладкоречивый Рондо — шпион и убийца, которому платят туранцы! Остальные парни настроены против меня… но, свободные пираты, если у вас что-то есть в голове, вы отстоите меня и поддержите меня, а не заговорщиков. Все это разбирательство — фарс…
      — Виновен! — завопил громко Джавала и забарабанил рукоятью ножа. — Джалаф Шах, разве нужно слушать его оправдания относительно двух других обвинений?
      — Нет, — нахмурился лейтенант. — Но прибавим шестое — неуважение к высшему суду Братства.
      — Достаточно, — произнес судья. — Шесть суровых обвинений. Теперь — решение. Все, кто утверждает, что приговором для Амры должна быть смерть, пусть скажут — да…
      Суд над Конаном был прерван, так как оскорбленный Ефраим, выбравшись на палубу, затеял драку с пиратами, охранявшими Фердинальда. Зингарец прибавил замешательства, вырвавшись из рук своих охранников, и сдернул саблю с пояса одного из пиратов. Обернувшись к Рондо, он этой саблей пронзил ему грудь.
      Командир гребцов сжал рукоять клинка, торчавшего у него из груди, покачнулся и повалился на палубу. Пираты оцепенели.
      Конан тем временем собрал все свои силы. Таща за собой клубок людей и веревок, он рванулся от мачты. Дотянувшись до Джалафа Шаха, который повернулся посмотреть на своего умирающего единомышленника, Конан сбил лейтенанта ударом кулака в челюсть. Еще один удар, и псы предателя снова навалились на Конана, прижимая его к мачте.
      — Он ударил нашего нового капитана. Грубое преступление! — закричали пираты. — Смерть тем, кто преступил закон. Сначала выпотрошить его, а потом привязать за кормой и покормить акул! Капитан, какие другие пытки ты для него предложишь?
      Но Джалаф Шах, повалившийся от удара Конана, словно срубленный дуб, молчал. Подняв его, пираты обнаружили, что челюсть его сломана. Более того, кровь капала из одного его уха, а голова вывернулась под неестественным углом.
      Увидев это, пираты, удерживавшие Конана, ослабили хватку. Некоторые из тех, кто помогал взять его в плен, живо отодвинулись подальше. Вскоре за ними последовали остальные. Конан стал выпутываться из веревок. Когда он освободился, подобрал саблю и шагнул к Фердинальду, мятежники, охранявшие борющегося зингарца, отступили. Пара капитанов застыла, окруженная пиратами. Те из них, кто еще сжимал обнаженные сабли, дали им со звоном упасть на палубу.
      — Что, псы, — взревел Конан. — Теперь видите, насколько безрассуден был ваш мятеж! Ваши предводители-проходимцы мертвы. Джавала, пусть тебе будет стыдно! Ты проведешь остаток путешествия на топе. Пусть твердые хлебные корки и вода проверят твой желудок на прочность! А остальные… может быть, достаточно вам будет заново произнести клятву Амре и Фердинальду прямо здесь и сейчас? — Он высоко поднял саблю, стиснув пальцами ее кривое лезвие. — Ну-ка на колени, пиратское отродье, и клянитесь на рукояти моей сабли.
      Раздавшиеся крики звучали искренне и были полны отчаянья. Конан вглядывался в лица пиратов и не видел никаких других эмоций, только растерянность. Фердинальд, придя в себя, стал помогать своему капитану. Он назначил двух людей, которые выбросили безжизненных Джалафа Шаха и Рондо за борт.
      — Достаточно! — взревел Конан. — Теперь ставьте парус обратно на мачту, и в путь! Ветер попутный. Мы возвращаемся домой. — Он повернулся к Фердинальду и сказал ему тихо и зловеще: — Когда-нибудь я умру, но раньше этот корабль достигнет Джафара и мы разузнаем побольше об убийце Дикколо!

ГЛАВА 12. ОПАСНЫЕ СОЮЗНИКИ