При мне в одной из таких групп вспыхнула ссора, двое вскочили на ноги, отпрыгнули от собеседников, запустив правую руку под рубахи. Их уняли, озираясь, усадили обратно, сунули в зубы по самокрутке. Поплыл серый дымок местной "травки", остро пахнущий зеленым тмином.
      Дорогу преградила движущаяся навстречу толпа пестро наряженных, поющих и танцующих на ходу людей со специфическими физиономиями, каких полно в том заведении, где я по долгу службы частый гость. Похоже, происходило нечто вроде религиозной церемонии, судя по выкрикам "хвала" и "славься".
      Не желая оказаться участником шествия, я нырнул в гостеприимно открытую дверь, близ которой красовалась косо прибитая фанерная табличка с надписью "Ломбард". Стрелка на табличке аккурат к двери и указывала.
      Внутри было сумрачно и прохладно, воздух пропитывали запахи лежалого тряпья, плесени (это нужно уметь - развести плесень в пустыне!) и средства от моли. Зарешеченные окна не мыли, сдается, с того дня, как в них вставили стекла. На длинных, громоздящихся до потолка стеллажах навалены кучи самого разного барахла, в которое я не слишком-то вглядывался.
      Из-за обитой жестью стойки вынырнул пузатый кривоногий человечек ростом мне по плечо и странной подпрыгивающей походкой засеменил, встречая.
      - Добро пожаловать, - приветствие прозвучало неожиданно низким голосом, не вяжущимся с обликом держателя сего заведения, - всегда хорошим гостям рады. Оружие продать или купить? Если купить, то у меня есть кое-какие совершенно уникальные штучки.
      - С чего вы взяли, что я интересуюсь оружием? - несколько опешил я.
      - Ну, что не тащите заложить за рюмашку последнюю циновку, по лицу видать. Я своих клиентов с порога различаю - положение обязывает. Сколько лет тут сижу, в людях уж как-нибудь научился разбираться.
      - И что же такого во мне разобрать ухитрились? Поведайте, а то меня тоже разбирает. Любопытство.
      - Извольте. Человек недалекий мог бы принять вас за дезертира из Легиона, каких у нас полно. Но! Нашивочки-то спороть изволили, да следы остались.
      На застиранной ткани армейской куртки Роя действительно выделялись темные пятна от споротых знаков различия. Хозяин ломбарда принялся читать их, указывая поочередно пальцем.
      - Вот, пожалуйста, - палец коснулся плеч, - мастер-сержант. Далее смотрим, - он указал на правый нарукавный карман, - крылышки парашютно-десантной бригады. Здесь, - указал на такой же карман слева, - была голова хищника. Не пойму, волка или леопарда, но группа первого удара, и разведывательно-диверсионный батальон - друг друга стоят. Крутые парни! Ну и награды, - похлопал по прямоугольной отметине на груди, - величина планки впечатляет. Такой человек мог дезертировать? Да не смешите меня.
      Значит, что? Либо они партию привезли нашим на продажу, либо, напротив, ищут каналы для переброски местным в другие сектора. Достойный бизнес! Вы знаете, - он доверительно понизил голос и, привстав на цыпочки, потянулся к моему уху, - мне Борух... в общем, один знакомый, недавно прислал десяток настоящих М-16! Абсолютно новые, в заводской смазке. Не угодно посмотреть?
      - Уверяю, я не по этой части, - сделал я попытку охладить пыл толстячка, усмехаясь внутренне: вон куда добрались проданные нами когда-то Райзману винтовочки! Интересно, насколько выросла их цена по сравнению с полученной нашей бригадой?
      Хозяин посерьезнел:
      - Так какое же у вас ко мне дело?
      - Да нет никакого дела. Просто вот гуляю, осматриваюсь.
      - Ясно... Разведка, значит. Что, у военных новые интересы в Кардине появились? Что-то мне такое внимание не по душе. Спасибо, я учту полученную информацию. - И засеменил обратно за стойку.
      Пытаться убедить его в чем-либо показалось мне бессмысленным, поэтому я, видя в окно, что процессии сумасшедших давно уж след простыл, направился к выходу. Хозяин догнал меня, сунул в мой карман бутылку чего-то и, распахивая учтиво створки, зашептал:
      - Не думайте, я, в случае чего, отблагодарю, - характерный жест пальцами, - если сочтете возможным поделиться какими-либо сведениями, милости просим. В долгу не останусь.
      Вышел на улицу, с удовольствием вдохнул вечернюю пыль города, показавшуюся после затхлого ломбарда с его душным владельцем свежим морским бризом. Вытащил из кармана презент, глянул.
      Ого! Пиво, да не простое - пиво из нашего мира! "Гиннесс". Вот начальнице-то радости будет! Внимательно рассмотрел этикетку - до окончания срока годности еще далеко. Любопытно, откуда оно тут?
      Не прост толстячок, ох не прост. Он мне за две минуты рассказал о Рое, глядя на пятна от нашивок, больше, чем я узнал за все время службы на "Скорой". Вот кому в разведке работать! Прирожденный шпион. Если и коммерсант такой же не иначе, давно уже миллиардер.
      В другом конце улицы обнаружилось заведение совсем иного сорта крошечный магазинчик, торгующий всякими абсолютно ненужными вещами: какими-то статуэтками, резными финтифлюшками, шкатулочками, пейзажиками. Я бродил от одной пыльной витрины к другой совершенно очарованный. Вот где подарки выбирать! Всю жизнь придерживаюсь мнения, что если не знаешь с абсолютной точностью, в чем именно человек, для которого ты придумываешь подарок, нуждается, то следует дарить что-нибудь очень симпатичное и совершенно бессмысленное, не имеющее никакого практического приложения.
      Может быть, я не прав, но всегда все примеряю на себя. На нашу свадьбу надарили целую гору полезных в хозяйстве вещей - и что же? Посуда разбилась, одежда износилась - словом, за более чем полтора десятка лет семейной жизни, от них не осталось и следа.
      А пустяковая мягкая игрушка пережила все эти годы, сидя на полочке под потолком, и превратилась в символ нашего дома и хранительницу очага. Мы даже порой апеллировали к ней во время семейных споров.
      Сидит ли еще там, наверху, возле окна, этот одновременно грустноватый и лукавый красно-белый плюшевый зверь? Или жена, отчаявшись ждать, спрятала его, чтобы не рвал сердце?
      Особенно приглянулись мне совершенно восхитительные маленькие штучки, сделанные из крошечных искусственных цветочков, кружев, ракушек и всяких милых непоняток. Будь я дома, несомненно, тут же изрядно бы облегчил свой кошелек, имея в виду двух своих любимых женщин да еще двух дочерей. А здесь - кому оно? Впрочем, одна дама на бригаде у нас есть, но вот как она отнесется к подобному подарку?
      Поразмышляв на эту тему некоторое время, я постановил для себя: непременно затащить сюда начальницу. Раскланявшись с владельцем заведения крошечным старичком с испачканными чем-то глубоко-черным пальцами - и с сожалением оторвавшись от созерцания его сокровищ, намылился шлепать обратно к месту нашей дислокации. Выражение ожидания на лице хозяина сменилось глубокой покорностью судьбе, рассохшаяся дверь скрипнула, я вновь оказался в пыльной жаре вечернего Кардина.
      Рат ожидала моего возвращения, нетерпеливо приплясывая на порожке открытой кабины. Возмущенный писк долетел до меня еще ярдов за сто:
      - Где ты шляешься? Кто должен за тебя работать?! Я тут уже кучу народа обслужила, а мой фельдшер по кабакам шляется!
      - Обижаешь, начальница, ни по каким злачным местам я не шлялся. Просто прогулялся чуток.
      - Врешь, поди?
      - Ни боже мой.
      - Все равно свин. Совсем о докторе не думаешь. Вконец обессовестел.
      - Опять вот зря ругаешься. Я о тебе всегда помню. Гляди! - И, торжественно достав из кармана, Поставил на капот благоприобретенное пиво.
      Люси чуть удар не хватил. Она снова и снова читала этикетку, явно пытаясь удостовериться, что это не сон. Наконец вымолвила:
      - Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Не томи, открывай!
      Я сковырнул крышечку Мышка, держась за горлышко передними лапками и смешно болтая в воздухе задними, осторожно просунула внутрь бутылки маленький носик, стараясь достать им поднявшуюся вверх пену. Вынула мордочку, спрыгнула на сиденье. Весь вид ее выражал совершеннейшее и абсолютнейшее блаженство.
      - Шурик, милый... Угодил! Нечего сказать, просто донельзя!
      И, перейдя на более строгий тон, спохватилась:
      - Где моя мензурка?
      Требуемое было незамедлительно поставлено рядом, и Люси приступила к извлечению из посудины темного стекла бездны наслаждения.
      - А какие это толпы народа ты здесь исцеляла? - поинтересовался я, видя, что гроза миновала.
      - Да есть о чем говорить, - махнула лапкой мой мышедоктор, - всего-то и была одна астматичка. Эуфиллин в вену, и всех делов.
      Я прикинул, каково было начальнице управляться с двадцатикубовым шприцем мало что не с нее длиной, и понял причину столь гневной встречи.
      - Какая же астма в пустыне?
      - Она не в пустыне живет, а в подвале, там сыро, - пояснила Рат, отстань, не цепляйся. Видишь, доктор занят.
      И Люси, жмуря от удовольствия маслено блестящие глазки, припала к мензурке так, словно ее из этой самой пустыни не выпускали как минимум год.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Куда деваться несчастному фельдшеру Шуре? Водитель храпит на весь дворец, извергая облака сивушных паров. Начальница ничем не лучше. Спрашиваю вслух у пустой на две трети склянки виски:
      - Последовать их примеру, что ли?
      Мышка, не открывая глаз, выдохнула:
      - И думать не моги. Кто-то на бригаде должен оставаться трезвым. Какая служба ни есть, а бдить надо.
      И, повернувшись на бок, всхрапнула так, что достижения Патрика по этой части сильно поблекли. Нет, в самом деле, ее саму утопить в пивной бутылке можно - куда ж она всю эту жидкость дела? Мистика, да и только.
      Озадаченно стерев пальцем единственную каплю, выпавшую из горлышка перевернутой посудины, где только что был "Гиннесс", я чуток поразмыслил, чем бы занять остаток вечера, покуда сон нейдет.
      Правда, что ль, с одноруким потрепаться? А что, тоже занятие.
      Козлиная вонь немытого тела заставляла держаться от него в некотором отдалении. Я задумчиво глядел, как запаршивевший старик с пустыми глазами психохроника приканчивает бригадное виски, и гадал: почему же генеральша с ним живет? Неужели леди Зак могла опуститься настолько, чтобы счесть себе парой подобное насекомое?
      Что-то здесь неправильно. Коль ты царица Кардина, так и желать себе должна принца. Явная нелогичность поступков даже с точки зрения сумасшедшего.
      Бутыль опустела, старик откинулся назад, растянувшись на куче ломаных картонных упаковок, сваленных в углу необъятной залы с пустым бассейном посредине. Над высохшим дном его, изукрашенным мозаичными наядами, блестел крупными шляпками звездных гвоздей провал высокого купола.
      Слезящиеся глазки однорукого покраснели от доброй выпивки. Он хриплым голосом затянул какую-то жуткую боевую песню с постоянно повторяющимися словами:
      Пусть все встанут к стене,
      Лицом встанут к стене...
      Момент показался мне удачным для начала беседы, и я спросил:
      - Ты хорошо знал покойного генерала Зака?
      Старый вояка с неожиданной для пьянчуги прытью вскочил на ноги. Тело его затряслось, в уголках губ появились пузырьки пены.
      - Не смей говорить о нем в прошедшем времени, ты, шпак! Генерал жив, он приходит сюда!
      Вдруг голос его изменился, превратившись из дребезжащего фальцета в густой бас, хмель, казалось, исчез, и даже сам он как бы стал выше ростом. Из беззубого рта полилась громкая речь:
      - Мне все равно штрафники они или нет - таких орлов поискать еще надо я не пойду в бой с необстрелянными новобранцами - не говорите что они натворили мне это неинтересно - у меня как в иностранном легионе все грехи обнуляются на хрен мне ваши парадные части они пороха не нюхали - а эти орлы - кто со мной был в Азии шаг вперед - а на островах вот глядите - мы вместе прошли сквозь ад и победили - кто со мной в новый мир - спасибо за службу - всем пива за мой счет.
      Снова набрал воздуха в грудь и продолжил:
      - На кой мне эти очкарики - траханые мудрецы в поле камень на ногах бестолковые посрать без сортира не могут - я и без них разберусь что почем - в первую очередь расчистить поле для вертушек - горючки не жалеть Выжигайте это зеленое дерьмо покуда огнеметы не расплавятся - чтоб к вечеру уже грузы принимали - почему штабная палатка еще не развернута.
      И другим, снова тонким, голосом:
      - Он здесь, наш бравый Зак. Он говорит и думает за меня, я всего лишь оболочка. Дух генерала так силен, что Даже смерть его не победила! Там, - ткнул куда-то рукой, - его жилище. Там обитель его души. Иди за мной!
      Любопытство, вызванное речью сподвижника завоевателя этого мира, разыгралось донельзя, я проследовал за странным сожителем леди Зак, мысленно выставляя Диагноз: если генерал за него говорит, думает и управляет его поступками, синдром Кандинского - Клерамбо на лицо.
      Комната впечатляла обилием вонючего мусора на полу и порыжевших, потрескавшихся фотографий, беспорядочно прилепленных чем-то вроде жеваного хлебного мякиша к закопченным стенам.
      - Вот, - брызнул слюной однорукий, - весь славный боевой путь генерала!
      Я побрел вдоль стен, разглядывая снимки, живо напомнившие своим кошмарным содержанием фотоальбом с пиратской подводной лодки из прочитанного когда-то фантастического триллера.
      Молодой кадет в группе таких же завтрашних офицеров у конного монумента кому-то. Аксельбанты, белые перчатки, кортики.
      Лейтенант в лихо заломленной фуражке и высоких сапогах картинно облокачивается на броню неуклюжего двухбашенного танка со смешными коротенькими орудиями, На гусеницах - ошметки чего-то совсем неаппетитного.
      Щеголеватому капитану привинчивает на грудь очередной орден некто высокопоставленный. Фоном служит красиво горящая африканская деревня.
      Усатый майор под раскидистым деревом курит огромную сигару. С ветвей гроздьями экзотических плодов - повешенные. Маленькие, как дети, с узкими глазами.
      Солидный полковник похлопывает свернутым пополам хлыстом по кабине бульдозера, засыпающего длинный ров. Оттуда торчат воздетые в последней мольбе худые скрюченные руки.
      Свежеиспеченный генерал принимает парад победителей, марширующий по аллее срубленных под корень пальм в развалинах того, что было городом.
      А вот - уже здешние. Солдаты расчищают делянку вокруг лужайки, где вплотную приткнулись друг к другу несколько вертолетов. Военный конвой сопровождает колонну грузовиков, везущих плиты к строящимся домам мегаполиса. Прорубка дороги через лес. Тростник, пожираемый огнеметами. И везде - бравый Зак, лично осуществляющий руководство.
      Мелькнуло знакомое лицо. Интерьер больничного морга. Наш главврач в белоснежном халате и чепчике дает пояснения Заку На секционном столе распростерто тело русалки, почти перерезанное очередью из чего-то крупнокалиберного. Пухлые губки улыбаются. Она даже не успела испугаться...
      Мой странный экскурсовод тем временем, трясясь в новом припадке, продолжал, как включенная магнитофонная лента, бормотать:
      - Драконов по уставу не положено значит их нет а есть неопознанный противник - если расчет закончил дело и можно еще опознать сгноить паршивых стрелков на хозработах - русалки сплошной разврат есть бром пусть им и удовлетворяют половую потребность - вся эта фауна хороша как мишени для стрельб - боитесь нападений так усильте караулы - местных макак пугаются одни ссыкуны в Африке там с русскими танками и ракетами а все равно куда им против нас - так что ихние копья чушь - винтовки раздобыли где их взяли у вас же дуболомов отобрали - стрелять и жечь на хрен - обратно хотят на пальмы - пусть учатся цивилизации белых людей уважать.
      Похоже, он выдыхался, так как монотонная речь становилась все тише и тише:
      - Как я вам буду строить город когда нет канала переброски - по воздуху сам вози - самолеты бьются а вертушками хрен что натаскаешь - куда я тебе "Геркулес" посажу у него крылья шире этого сраного мирка и назад пойдет долбанется - пусть эти умники свой поганый булыжник приспособят - какой да ключ конечно - не знаю что такое не могу - королевские понтонеры через Замбези под бомбежкой мосты наводили а эти что пальцем деланы - что Такер отражатель выдумал мне не выдумки нужны - шевелитесь скоты живее - наверху уже переселенцев к отправке готовят а где город должен конь не валялся...
      Силы рассказчика окончательно иссякли, и он, уткнувшись в мусор посиневшей от долгой болтовни мордой, уснул.
      На все мои предложения уронить в организм толику спиртного зеленовато-бледный Патрик лишь охал, морщился и аккуратно мотал всклокоченной рыжей головой, стараясь не взболтнуть скопившуюся в ней муть.
      Идеально свежая и бодрая, в противоположность ему, начальница, ухмыляясь, напомнила:
      - Ты не забыл, что скоро завтрак?
      Водитель выскочил из комнаты со всей мыслимой скоростью. Когда он вернулся, легкая прозелень на его физиономии прочно сменилась устойчивым травянистым окрасом. Твердо глядя на Рат кроличье-розовыми очами, Патрик прохрипел:
      - Пусть лучше казнят.
      Возмущению Люси не было предела:
      - Нет, вы посмотрите на это позорище! Мало того, что он заставил ворочаться в гробах кости своих ирландских дедов и прадедов гнуснейшим отсутствием всякой толерантности к очищенным напиткам, так еще и хочет оставить бригаду среди пустыни на произвол судьбы! Кто, по-твоему, за руль должен садиться? Уж не я ли? Уйди с глаз моих, срамотень веснушчатая!
      Дождавшись, покуда мышедоктор вдосталь наизгаляется над бедолагой-водителем, я предложил ей совместную прогулку по городу. Начальница проявила к такой идее живейший интерес, не упустив, однако, случая окончательно добить Патрика:
      - Только не раньше, чем покушаем.
      Тот молча осел на пол, обхватив руками похмельную головушку.
      Выйдя на улицу, к вездеходу, дабы покурить на свежем воздухе и привесить к лобовому стеклу объявление, возвещающее желающим получить медпомощь, что до обеда они ее не дождутся, я обнаружил болтающуюся на зеркале заднего вида связку тушек непонятных зверьков, телом и мордой напоминающих мини-бобров, а строением задних лап - тушканчиков. Ага, вчерашний пациент сдержал обещание.
      Я гордо вернулся в апартаменты и предъявил песчаных зайцев бригаде:.
      - Патрик, с тебя причитается. Я тебя, считай, от смерти спас. Сейчас мы их зажарим, сами перекусим и хозяев угостим. Так что до ужина ты проживешь.
      Пилот трясущимися руками взялся снимать шкурки, бормоча, что вечерней трапезы ему все равно не пережить.
      Люси величественно восседала на моем плече, обозревая пыльные достопримечательности Кардина. Похоже было, однако, что на сегодняшний день главной достопримечательностью является она сама.
      Жители пустыни изумлялись, громко перешептывались, обсуждая нашу странную пару. В особенный восторг приходили дети - их тут было немало, чумазых, оборванных и черных, как негры, - галдя, визжа, они показывали на нас пальцами.
      Рат делала вид, что происходящее ее не касается, с королевской надменностью взирая сверху вниз на всю эту суету. Вдосталь налюбовавшись на останки некогда великолепных строений, подивившись на колодец, для извлечения бадьи с водой из которого желающему напиться нужно было залезть в некое подобие беличьего колеса и побегать там, и обойдя рыночную площадь (мышка понадкусывала половину фруктов, ничего не купив), мы наконец дошли до улочки, где находился магазин, ради посещения коего я и затевал прогулку.
      Хозяин встрепенулся было, услышав скрип входной двери, но тут же опустился обратно на стул, узнав вчерашнего бесприбыльного посетителя. Похоже, отсутствие покупателей было для его лавочки естественным состоянием.
      Мне подумалось, что, располагайся сие заведение где-нибудь на широком проспекте мегаполиса, пришлось бы отбиваться от желающих, а тут... Впрочем, мало ли какие у него могут быть резоны для того, чтобы торчать в пустыне? Жизнь - она всякая.
      Люси чуть в обморок не упала. Она бегала, пачкая пушистые лапки, по пыльным витринам, требовала отнести ее то туда, то сюда и изъяснялась исключительно одними восклицательными знаками, поминутно повторяя:
      - У нас такого нет!
      В конце концов мышка намертво прилипла к стеклу, под которым были разложены те самые штучки, что так приглянулись мне вчера. Одну, крошечную кружевную розетку, с невесть как держащимися на ней вовсе уж микроскопическими, серебряными, искуснейше сделанными цветочками, она разглядывала особенно долго. Наконец, оторвавшись, красноречиво посмотрела на меня.
      Я охотно полез за кошельком. Владелец, узрев непривычную картину кто-то достает деньги, - рысьим скоком оказался возле нас, недоверчиво глядя на мои руки.
      Начальница пискнула:
      - Уважаемый! Мне требуются тонкая ленточка и зеркало.
      Ворох разноцветной ткани тут же образовался на прилавке, а вот со вторым предметом вышла некоторая заминка. Покуда хозяин разыскивал требуемое, Рат ловко продела в розетку кремовую шелковую полосочку, подкоротила концы острыми зубками, и...
      Все же женщина - она везде женщина. Даже если выглядит не вполне привычно. Кружевная финтифлюшка превратилась в очаровательнейшую шляпку, -удивительным образом оказавшуюся моей крошечной спутнице весьма... как бы это сказать? Нет, все-таки к лицу!
      Мало того, другая ленточка, пошире, в тон первой, сделалась пышным бантом, кокетливо повязанным чуть выше кончика хвоста. Странным образом мышка не выглядела забавной или тем паче нелепой в этом необычном прикиде. Просто дама принарядилась.
      Внимательно оглядев себя в зеркале, она что-то там подвинула, поправила. Похоже, осталась вполне довольна увиденным. Пробежалась по моему рукаву обратно на плечо, с гордым видом перекинула хвост вперед - выставив бант на всеобщее обозрение - и, нежно ткнувшись мне в щеку прохладным носиком, ласково прошептала в ухо:
      - Шурик, славный мой... Спасибо тебе, ты самый замечательный парень в этом мире. Слов нет, до чего приятно...
      Я растаял. Как же это здорово - доставить кому-то хоть минутную радость!
      Звереем мы и грубеем, становимся прожженными циниками, не видя ничего, кроме крови, боли и грязи человеческих душ. Начинаем относиться к больным, как токарь к болванке: здесь расточить, тут просверлить, там - резьбу нарезать. Даже на смерть реагируем похабными шуточками. Дичаем.
      И до чего ж неожиданно сладко оказывается вспомнить, что ты тоже еще человек. Вспомнить, что бывает на свете что-то помимо бесконечной круговерти дорог, осмотров и госпитализаций. Вспомнить, что душа может согреться чужой радостью. Просто вспомнить...
      Как я ждал твоего возвращения из отпуска, любимая, как ждал! Не жил весь этот долгий месяц, не считал прошедших в разлуке дней - лишь ощущал на сердце безмерный груз тех, что оставались до встречи. Не видел солнца, не видел неба, не замечал, что ем и пью - мне все застила невозможность увидеть тебя, прикоснуться к тебе, услышать твой голос
      Я с ужасом думал о том, что это всего лишь крошечный ничтожный клочок времени, каких-то тридцать дней. Что же будет, когда на мою жалкую, истрепанную, слабую мышцу, что сокращается там, в груди, обрушится непереносимая тяжесть недель, месяцев, лет?..
      Чем ближе становился день встречи, тем тревожнее делалось на душе. Я вконец измучил себя идиотским вопросом: а что будет, если, дождавшись, услышу: "Тебе все показалось. Ничего не было. Забудь". Что будет, если?
      Остро пахло приближающейся осенью. Ухало, сжимаясь в тревоге, сердце. Я метался взад-вперед по пригородной платформе, не находя себе места.
      Вот и возник на ее краю такой до боли желанный силуэт. Ты изменилась: похудела, загорела, почему-то теперь кажешься строже.
      Гляжу робко, не решаясь спросить, боясь услышать. Даже обнять страшусь.
      - Как же я ждал тебя, ежишка, как я ждал...
      В груди успело прозвучать три тяжелых удара. Долгих, как весь этот месяц.
      - Я не домой торопилась, я спешила к тебе...
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      Монотонный звук сливающейся в сплошной гул речи слышался из "мемориальной" каморки, мимо которой лежал наш путь в бригадное пристанище. Люси приподняла левое ухо.
      - Что он там, песчаной богине молится?
      - Ой, я же тебе не говорил! Пойдем послушаем - занятно.
      - Мало я бреда наслушалась?
      -Да то не бред...
      По мере приближения к комнатушке стали различаться отдельные слова:
      - Ты кто есть такой почему по уставу не докладываешь - Еггерт как звание - ученый наплевать какого черта надо - что нельзя останавливать булыжник - с какого дуба ты падал - что тектонические изменения - ты меня за кого держишь - думаешь Зака заумным словом напугать держи шире - я про изменения сам сказать могу - на островах как три бомбы в вулкан хренакнули - пол-острова выгорело с партизанами вместе и вся тебе тектоника.
      Перекосившаяся дверь с еле удерживаемыми ржавой кнопкой обрывками патриотического плаката, не будучи в состоянии закрыться полностью, явила нашим очам неприглядное зрелище: посреди помещения, без порток, со спущенными до колен грязными голубыми кальсонами, стоял однорукий. Закатив пьяные бельма и расплескивая вонючую неаппетитного вида выпивку из зажатого в руке хрустального кубка, словно заведенный, бубнил:
      - Особое мнение да подавись ты своим мнением - все не в ногу один ты как там тебя в ногу - умней всех что ли - охота тебе ты и вези свой отчет доказывай в метрополии что хочешь мне только мозги не засирай - за свой счет самолетом вали хоть пердячим газом - кто пожалеет я пожалею - не мой ты подчиненный грохнул бы к такой матери - гляди богатый стал личный самолет заказывать я и то на служебном летаю.
      Перед старым пропойцей, упав на колени, стиснула на груди руки леди Зак. Глядя на своего мерзкого любовника снизу вверх невидяще-обожающими глазами, твердила:
      - Конрад! О, Конрад! Мой генерал! Муж мой! А тот все не унимался:
      - Жувре молодец что прибыл - тот Еггерт нам всем в карман гадить хочет - не трожь ему вишь булыжник - чтоб самолет до места не добрался - гляди сам как это твои проблемы - экипаж хороший а ты мало хороших парней на островах положил - уже сделано молодец - сам рулевую тягу пилил - а пилоты за твой счет - деньги отдать - нет это ты правильно кому охота назад в дерьмо - пусть летит Еггерт долбаный - точно классно мы в Азии захотим и тут не хуже будет.
      Заметив нас, королева Песков вскочила. Отпрянув в сторону, она сбила с ног вояку и, едва не сбив заодно нас, выскочила из комнаты, шаркая спадающими опорками И звеня драгоценными подвесками колье.
      Не пытаясь натянуть подштанники, однорукий на четвереньках подполз к луже пролитого спиртного и, понюхав, с сожалениием взялся слизывать мутно-коричневую жидкость с заплеванного пола, урча и давясь. Грязная волосатая задница его жирно тряслась. Мы с Люси дружно сплюнули.
      Пожевав холодного мяса жареного зайчика, я, освобождая дупло зуба от застрявших там остатков ужина, обратился к доктору:
      - Знаешь, начальница, а мне и раньше иногда в голову приходило, что вот такие больные не могут сами выдумать того, что якобы за них говорят. Уж больно часто мнение "голосов" полярно противоположно их собственным идеям. Не зря ж некоторые воспринимают галлюцинации и бред как расширение сознания. Вот, пожалуйста. Что мы наблюдали? Мабуть, и за других кто вещает?
      Люси фыркнула презрительно:
      - Шура, еще немного, и я решу, на тебя глядючи. Что Пал Юрьич был прав.
      - Насчет чего?
      - Насчет того, что болезнь - она заразная. Фаню Зайковску помнишь?
      Трудно было не помнить столь колоритный персонаж. Фаня, демонстрирующая синдром Клерамбо, одним голосом строила от лица космических пришельцев планы захвата, другим - заверяла, что она патриотка и положит свой живот на защиту человечества от инопланетной нечисти.
      -Ну
      - Гну. За нее-то кто толковал? Двести восьмая, что ли?
      Я чуть не подавился, заржав. Злоключения двести восьмой линейной бригады стали притчей во языцех. Даже не столько самой бригады, сколько ее горемычного транспортного средства.
      Двое желтоглазых великанов в "прошлой жизни" (иногда думаю: а уместны ли здесь кавычки?) являлись чем-то вроде спасательной команды с космического корабля из другой Галактики, прибывшего изучать Землю. Их заволокло в этот проклятый мир, когда они опустились на поверхность планеты, чтобы оказать помощь экипажу разведывательного катера - летающей тарелочки, гробанувшейся где-то в Аризоне. По иронии судьбы, пилот аппарата вылез из него первым, и тут же ребят накрыло. Так что попали к нам на станцию со своим транспортом, но без водителя.
      Общие принципы управления диковинной посудиной оказались несложны, и вскоре не один из наших водил мог уже управляться с ней не хуже, чем с чем-нибудь привычным, четырехколесным, благополучно вылетая на вызова, пугая старушек, нервируя военных и радуя диспетчерскую сокращением количества задержек прибытия к больным. Все шло просто замечательно - до первой поломки.
      Единственный, кто что-то соображал в устройстве тарелочки, остался на Земле. Темнокожие ребята лишь разводили руками - не знаем, не понимаем, не могём. Наша шоферня попыталась покопаться в мудреной инопланетной механике, после чего аппарат перестал подавать всякие признаки жизни.
      Несколько месяцев диковинная конструкция занимала место в гараже, обрастая толстым слоем пыли, покуда кто-то не написал пальцем на лобовой обшивке: "Поставьте меня на постамент". Верхнее начальство, узрев это, повелело устранить безобразие, и летающую тарелочку, зацепив за бронетранспортер, выволокли на задний двор, оттащив в самый дальний угол.
      После того как скоропомощные умельцы, срезав петли люка, сняли с неземного транспорта все, могущее найти применение в хозяйстве, опустевший корпус, планомерно заполняясь содержимым помойных ведер, превратился в мусорный контейнер. Так и стоит с тех пор, удивляя новичков фантастическим дизайном. Пока еще доверху не наполнился.
      В преддверии праздника народ стекался в Кардин со всей пустыни. Каждый оказавшийся рядом песчаный сектор приносил все новых гостей, шумно вливающихся в пестрые толпы местного сброда. Работы прибавилось - то вспыхнет поножовщина и образуются резаные, то проберет понос покушавшего липких сластей с уличного лотка, то забьется в истерике ограбленная повечеру дама, не понимая, что дешево отделалась. Словом, рутинная, обыденная, большей частью непрофильная работа.