ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
      Какой это там Сашка считал, потому что ему будет легче, что он уже простился? Как бы не так! Может, и сошло бы. Но этот взгляд! Через все барьеры, через толпу - насквозь, через всё - прямо мне в глаза. Перестало существовать окружающее, исчезли люди, пропал аэропорт, осталась ты.
      Ты не умеешь прощаться? А что же ты делала?..
      ...Верный привычке провожать автобус или электричку, покуда они не скроются из виду, глядел и как растворяется в дождливой хмари самолет.
      Ну, вот и все. Теперь уже на самом деле, окончательно все.
      Люси, аки Юлий Цезарь, вершила четыре дела одновременно - носилась с авторучкой влево-вправо по капоту, отписывая очередную карту вызова, грызла холодный картофель-фри, обильно посыпая мелкими крошками кабину, слушала меня и пыталась разобраться с пилотом, куда нам все-таки поворачивать.
      - Загородное шоссе, дом два. Паскер Донно Роберт Мария, - обратилась ко мне мышка, так и не договорившись с Патриком. - Жутко знакомая фамилия. Это не тот эксплозивный психопат, что постоянно вены режет? Шурик, не помнишь? Мы с тобой вроде у него были.
      Я внутренне усмехнулся знаменательному совпадению этих координат с адресом широко известного дурдома у себя на родине.
      - Мне трудно тебе сказать что-нибудь путное. По такому адресу можно найти несколько сот больных, но у меня дома. А психопат не психопат и как его кличут - это не ко мне.
      - Через почему?
      - Пять лет санитарского стажа сказываются. Мышление навек санитарское осталось.
      - Таки и что ты имеешь этим сказать?
      - Я. Имею. Сказать. Первое. Не нужно пить пиво с Райзманом по полночи. У тебя уже акцент специфический. А бригаде притом всего бутылку принесла.
      Второе. Про образ мышления. Врач - он что запоминает? Адрес, фамилию, диагноз. А санитар - морду и чем провинился. Вот и все, что я имел этим сказать и, доступным тебе языком выражаясь, ничего более чем. Э?
      - Шура, если ты такой умный, то почему ты не богатый?
      - Все мое богатство дома осталось.
      - Ты про что?
      - Да уж не про деньги.
      Люси осеклась, так и не отпустив следующую злопакостную реплику, вертевшуюся у нее на языке. Шкурка на мордочке мышки передернулась в нервном тике, и она поспешила сменить тему разговора на достаточно нейтральную:
      - Все-таки дикий грязнослов твой Волдырь.
      - От вас, госпожа Рат, прямо-таки странны подобные речи, - вмешался Патрик, - при вашей-то специальности. Тут иной раз такое услышишь, чего и пьяный-то матрос не вымолвит. Да вы и сами, между нами говоря, иногда себе как позволите - позволите! Уши трубкой заворачиваются, осмелюсь заметить, мэм!
      - Ну, я все-таки в письменной форме не сквернословлю, - заоправдывалась наша маленькая доктор. Я не вполне понял, что она хотела высказать.
      - А что, можно не по своей воле выражаться, да еще письменно? Это что ж, тебя на заборах гадости писать заставляют? Как это? Приказные голоса слышишь, а, начальница?
      - Да слышала как-то, - согласилась та, - от нашего главврача. Вот кто установочки дает!
      - Да, - подтвердил я, - указивки одна другой хлеще. Ежели все выполнять некритично - точно к коллегам на лечение приплывешь. Но при чем тут ругань?
      - Так ты не знаешь? А, это, наверное, до тебя было. Наши карточки, сам знаешь, особо-то не читают, потому как в нашей работе никто ни черта не смыслит.
      - Включая нас самих.
      - А я ни на что и не претендую, кажется. Хрена ли тут смыслить - грузи да вези.
      - Кто-то кого-то грязнословом обзывал...
      - Мне объясняли, что хрен - растение, используемое как приправа. Не пробовала, но человеку верить можно.
      - Я тебе потом растолкую насчет хрена, а ты пока про что начала, доскажи.
      - А, ну да. Так вот, нашей шефине очередная блажь на ум припала. Взяла карточки психиатров за последний месяц и прочитала их все. Не знаю, что уж там она вычитала, но крыша у ней окончательно протекла, видать. Вот на очередной пяти... десятиминутке взяла слово и заявляет: "У нас врачи психбригад то и дело пишут о нецензурных ругательствах в их адрес. Я попрошу в дальнейшем указывать, какие именно слова произносили пациенты, во избежание недопонимания. С не выполняющих этого обещаю отдельный спрос".
      Ну, про "отдельный спрос" мы знаем. Это не намного легче "соответствующих выводов". Я, правда, врать не буду, ничего такого не писала. Все равно эта придурь у шефини долго не продержится.
      Мы с Патриком согласно кивнули, причем тот вставил:
      - Ага. У нас в армии тоже присказка была: "Получив команду, не спеши выполнять. Не исключено, что следующая будет: "Отставить".
      - Во-во, - продолжила мышка, - так примерно я и рассудила. А Ольгерт Полли, простая душа, понаписал за пару недель, да и сдал в диспетчерскую, когда вдругорядь на базу прибыл.
      Начальственное повеление к тому времени не то уже отменено оказалось, не то о нем просто забыли.
      Пал Юрьич, знать, на Полли зуб имел. Будить его и спрашивать, что это за чертовня, он не стал, хотя мог бы. Переписал бы Ольгерт карточки, да и вся недолга. Нет, старший приволок их на минутку и стал принародно художественно зачитывать. У Ольгерта, видать, духу не хватило писать прямо то, что клиентура буровила, так что звучало это следующим манером:
      - "Больной громко и неоднократно предлагает бригаде "Скорой" отправиться на мужской половой орган, потом переместиться в женский. Утверждает, что имел ранее половые сношения с родственниками врача, а ныне желает их иметь с членами бригады, далее надеется находиться в интимной близости с персоналом психиатрической больницы".
      Народ - стонет и верещит. Юрьич читает дальше:
      - "Больной именует фельдшера "Скорой" штопаным презервативом, а врача собакой женского пола, имевшей половые сношения. Утверждает, что будет вести с членами бригады гомосексуальную половую жизнь, при этом они предполагаются пассивными партнерами".
      Все легли вповалку и лапками подергивают. Третья карточка:
      - "На все слова и действия бригады "Скорой" больной реагирует либо упоминанием проститутки, либо энергичным пожеланием родителям членов бригады иметь половые сношения. В момент фиксации на носилках предположил, что сможет заниматься с водителем оральным сексом".
      Смеяться уже никто не мог - только поикивали судорожно. Главврач даже нотацию прочитать не смогла - от слез весь макияж растекся. На том затея и кончилась.
      - Знаешь, Люсинда, я вообще убежден, что человек, который избыточно вежлив, либо лицемер, либо у него камень за пазухой.
      - Интересная теория. Обоснуй, пожалуйста. Только не обзывайся, будь-любезен. Меня не так зовут.
      -Добро. Ты у нас не Люсинда, извини. Ты у нас Люссь.
      - Сейчас укушу
      - Еще раз извини. Ты у нас Люси Великолепная.
      - Вот так-то лучше. Теперь излагай.
      - Что тут особо излагать. Вот тебе хороший пример. Наш дурдом терапевт консультировала. Все из себя невесть что изображала - не иначе, графиню. Уж такая утонченная особа - дальше ехать некуда. - Я смачно сплюнул в окошко. Ну, вот раз бегут санитарки из палаты и орут на весь коридор: "Там больной на шестой койке обосрался!"
      Мадам сморщила носик и пошла нравоучать: "Девочки, что вы себе позволяете, какое бескультурье, как вы можете, мы же медработники, для этого есть соответствующая терминология: "испражнение", "дефекация"... - Я еще раз плюнул. - Заходит в ту самую палату, видит: горы грязных простынь, на полу огромная куча, и даже стены перепачканы. Почему так вышло - это отдельная песня, расскажу как-нить другим разом. Ну вот, увидала наша графиня все это, глазки закатила и охает: "Господи, ну и говнища же!"
      Начальница, отхохотавшись, попросила продолжать:
      - Про лицемерие ты обосновал. Принято., Теперь валяй про камень.
      - Валяю, сударыня. Рассказка нумер два. У нас заведение спецпрофильное было, суицидальное. Как ихние отравлюшки с царапушками подживут, мы пациентов по районным заведениям отправляли. Столичная перевозка с клиентурой не церемонится - мало что не на пинках гоняет, а если кто слово скажет - получит в рыло.
      Все, кроме одной бригады. Была такая. Вежливые до крайности. Все "добрый день", "проходите, пожалуйста", "извините, мы вас немного побеспокоим", - не нам, заметь, дуракам! В машину провожают чуть ли не с поклонами...
      Вот сидел я раз у окошка, чаи гонял. Приезжают эти вежливые кого-то с отделения забирать. Не помню кого и куда, да оно и не важно. Сдал больного, отдал документы, запер дверь на контрольку, возвращаюсь к окошку за своей недопитой чашкой.
      Зрю: выводят миленка на улицу Машина развернута задом к приемнику, водитель наготове стоит. Увидал, что клиента тащат, тотчас задний люк распахнул. Как довели родимого до фургона, пилот тут же резко бьет его под дых. Тот сгибается пополам, и фельдшера поддают ему с двух сторон разом под зад с такой силой, что клиент летит головой вперед в салон и рушится на носилки. Люк захлопнулся, и усвистали. Вот и вся тебе вежливость.
      - Шура, я тебя умоляю - помилосердствуй! Я ж не могу больше! Ну вот, смотри, что из-за тебя с карточкой сделала.
      Патрик, утираясь огромным клетчатым платком, напомнил:
      - Господа доктора! Нельзя все-таки торчать тут вечно, как Буриданский ишак. Куда поворачивать-то к этому Загородному шоссе, будь оно неладно - влево или вправо?
      - А ты монетку кинь. Орел - туда, решка - сюда, - присоветовал я.
      - Не орел-решка. Правильно говорить: аверс и реверс, - менторским голосом заметила мышка. Помолчав немного, спросила:
      - Братцы, не заставляйте несчастную усталую даму ломать голову над вашими загадками. Про ишаков я знаю, а вот где это такой Буриданск и чем он знаменит?
      Патрик раскрыл ладонь, взглянул на пойманную монетку и повернул направо.
      Живу какой-то опустошенный. Вроде все так, как быть должно, но постоянно чего-то не хватает. Вроде все незачем, ни к чему. И чего это мне не хватало, а? А может, кого?
      Ничего нет в голове уж который день - только наваждение: ты, бросив все, стоишь и глядишь на меня. Бесконечно. Снова и снова.
      Как же плохо без тебя! Не могу увидеть тебя, услышать твой голос, заглянуть в твои глаза. Как мне все это помогало жить, сколько времени наполняло мое существование смыслом!
      Что мне теперь осталось? Твой прощальный взгляд. Все мне застит эта картинка, я не в силах от нее избавиться.
      Ежишка, ты правда когда-нибудь вернешься? Ну, хоть ненадолго? Я увижу тебя, да? Пожалуйста...
      Память мою начальницу не подвела. Неаккуратный домище, слепленный из необожженного кирпича, я признал сразу. Второе столь же уродливое строение отыскать трудненько. Рассовав по карманам пару бинтов и доктора, я направился прямиком на задний двор, припомнив, что парадная дверь здесь по неясным причинам заколочена изнутри. Патрик дернулся из кабины вслед за нами, но я махнул ему рукой:
      - Сиди. Справимся.
      Пьян, естественно. Развалился на стуле, демонстративно откинув в сторону левую руку с исполосованным бритвенным лезвием запястьем. Кровищей пол вокруг обгадил. Удовлетворенно наблюдает, как скатываются новые капли. Неповрежденной рукой с зажатой в пальцах окровавленной "мойкой" тычет в сторону жены:
      - Это все она, сучка...
      Люси обращается к женщине, на бледном усталом лице которой читается неприкрытое отвращение к субъекту, с которым она вынуждена жить. (Меня всегда одолевает любопытство: а почему вот такие дамы не разводятся с осточертевшим им супругом? Загадка.)
      - Что сегодня?
      - Опохмелиться вдосыт не дала. Кричит, жить через твою подлость не буду. Заберете?
      - Заберем... - поворачивается Люси к пациенту. - Ну и зачем тебе оно нужно?
      - А чтоб было! - огрызается Донно Роберт в ответ, нагло ухмыляясь.
      - Будет, будет. Дурдома полгода тебе будет, - сулит Рат. - Шура, перевяжи царапушки.
      - Сам перевяжет. Была охота об него мараться, - швыряю клиенту на колени бинт. - Ну-ка, замотай, быстро!
      - Тебе надо, ты и бинтуй! - продолжает изгаляться психопат.
      Подхожу ближе, ударом пятки выбиваю у него из-под задницы стул, поднимаю за шкирку из лужицы натекшей на линолеум крови, куда он плюхнулся задом.
      - Плохо понимаем?
      Тот, не переставая злобно шипеть, обматывает кое-как запястье. Завязать кончики я все же помог.
      - Вперед!
      - Сейчас, штаны только переодену.
      - Обойдешься, - толкаю с силой к двери, -- счастливо, мадам. Отдохните от своего сокровища.
      Иду не спеша к автомобилю. Показушник плетется следом, что-то бормоча. Отпирая салон, различаю слова:
      - Ну, обожди, гаденыш, попадешься ты мне!
      Мой локоть воткнулся родимцу точно в солнечное сплетение. Охнув, клиент сложился пополам и тут же схлопотал по шее сцепленными вместе ладонями. Подождав, покуда он перестанет дергаться, я потянул его за сальную гриву, вынуждая встать, и точным пинком направил в, распахнутую дверь автомобиля.
      - Еще раз пасть свою вонючую раскроешь - не обижайся, что тебя не предупреждали.
      Подействовало. На подобных типов всегда замечательно действует - они только перед домашними выпендриваться хороши.
      Люси из кабины качает головой укоризненно:
      - Только поговорили, и нате вам... Звереешь, Шура?
      Недоумевая, гляжу на доктора. Она кивает утвердительно:
      - Звереешь...
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
      А картинка - стоит. А сердце - болит. А домой - хоть не иди. Стыдно изводить домашних своим непонятным им состоянием. Они беспокоятся, я молчу. Мне им сказать нечего. Угнетает. Они-то ни при чем!
      Я здорово тобою искалечен,
      Но я дышу. Я жив еще пока.
      И постоянно, неотступно каждый вечер
      Сжимает сердце лютая тоска.
      Я прячу боль. Я вынужден скрываться. Я не хочу быть кем-то уличен. С тобой невыносимо расставаться, Ну почему ты не могла остаться? Похоже, я надолго обречен
      Метаться в угол из угла тревожно И каждый день молить тебя: "Вернись!", Прекрасно зная - это невозможно. Должно быть, я живу. Но вряд ли это жизнь.
      Не написал - выплакал...
      Шума я старался по возможности не производить. Более не для того, чтобы меня не заметили в темноте, а чтоб самому суметь услышать возможное перемещение крадущегося клиента. Рат, кое-что различавшая в кромешном мраке (ее глаза куда как лучше моих на это пригодны), шепотком подсказывала, как обойти препятствия. Без этих указаний я давным-давно бы расшиб себе лоб о какой-нибудь косяк в путаном лабиринте комнат.
      Чужое присутствие почувствовалось сразу. Не звук, не дыхание, а просто: кто-то есть. Отреагировала секундой позже и мышка, пискнув:
      - Клиент на диване, прямо. У твоего плеча справа - выключатель. Попробуй - может, он пробки все же не вывернул. Только зажмурься сперва ослепнешь.
      - Плевать. - Я хлопнул ладонью по стене. Огромная хрустальная люстра брызнула белым светом. Перед глазами поплыли яркие круги. Когда зрение восстановилось, на бархатном диване напротив сидел человек, подозрительно меня разглядывающий.
      - Я "Скорую" не вызывал! - взвизгнул он истерично.
      - Ага, - согласился я, - к тебе вызвали. Собирайся в темпе.
      - Не буду!
      - Будешь.
      - Куда?
      -А то не знаешь...
      Пациент порывисто вскочил на красный бархат, срывая с ковра допотопный винчестер. Задергал рукоять, пытаясь загнать патрон в патронник. Я, не вынимая рук из карманов, тоскливо взирал на его телодвижения. Люси на плече завывала, топала и рвала мое ухо.
      Сладив с ружьем, больной повернулся в нашу сторону, водя стволом вверх-вниз.
      - Зря ты это затеваешь... - вздохнул я.
      Клиент взглянул мне в глаза, открыл рот, чтобы что-то крикнуть, и тихо закрыл его. Не знаю уж, что он прочитал в моем взоре, но руки его понуро опустились, расслабли, обмякли, безвольно выпустили из пальцев приклад. Винчестер грохнулся на цветастое шерстяное покрытие пола.
      - Напрыгался? - зевнув, поинтересовался я. - Ну, пошли.
      Начальница была готова лопнуть, как полная ампула в печке, от гнева. Даже шерсть ее встала дыбом. Хвост наотмашь колошматил по жести капота.
      - Шурка, я откажусь с тобой работать! Вали на линию вкалывать! Мне не нужен дохлый фельдшер! Труп мало того что воняет, так еще и ящик носить не может!
      - Не может, говоришь... А я что делаю?
      - Что ты сказал?!
      - Ничего. Прости. Устал, наверное.
      Я выловил из-за кислородного баллона склянку с виски. Скрутил пробочку. Сделал большой глоток, сплюнул на пол. Закрутив аккуратно, убрал на место. Закурил.
      Мышка, насупясь, следила за моими манипуляциями. Дернула ушками:
      - Не нравишься ты мне что-то последнее время, парень.
      - Ты думаешь, я себе нравлюсь...
      А сырая хмарь после твоего отлета на много дней сменилась ясным синим небом и почти летним ласковым теплом. Только не радовало меня солнышко становилось еще хуже. Да и обманчиво солнце осени - холодно уже ночами, и копится в низинах тяжелый сырой туман.
      Недолго допекал я семью своим необъяснимым для них депрессивным -настроением после расставания с тобой - на дежурстве, возвращаясь из далекой областной больницы, въехал в такую вот густую пелену тумана, и он поглотил меня, унеся из мира моей семьи, из мира моей любви, моего пропавшего счастья...
      Патрик нацелился выбивать дверь плечом, но, вовремя заметив, что она открывается наружу, одумался.
      - Ну, что теперь? Уехать же мы не можем.
      - Да уж куда тут уедешь! Зав. отделением персонально заявку давал, черт его дери вместе с его разлюбезным психом!
      - Ладно, не мытьем, так катаньем.
      Я сбегал в машину за автоматом, оставив Рат дозваниваться в полицию вызвать их опечатать после взлома квартиру. Стук вибрирующего в моих руках оружия и гуд металла замка под ударами пуль больше всего напоминали работу по асфальту отбойным молотком. Замок продержался недолго, лопнув с дребезжащим звоном, и пилот рывком распахнул дверь, едва не набив мне шишку.
      - Я никуда с вами не пойду!
      Опять "не пойду"! Третий за день! Да сколько ж это будет продолжаться?!
      Окружающую нас грязь затхлого жилища душевнобольного затянула красная пелена. Ребристый кожух тяжелого ствола "песчаника" гулко хлопнулся мне в ладонь. Затрещал флажок предохранителя, опускаясь со стопора щелчок за щелчком:
      Одиночные... Короткие очереди... Непрерывный огонь... Уперся в выступ ограничителя.
      Указательный палец нащупал спусковой крючок. Почему он в сечении трехгранный? Разве плоский будет не удобнее? Мягко повел назад...
      Я очнулся со страшной головной болью. Люси, шипя и извергая ругательства, щекотно бегала по моей башке, кутая ее в целый ворох бинта. Бумажного цвета больной с мокрыми между ног портками забился в угол, выпучив глаза и зажав коленями трясущиеся ладони уже закованных в железо рук. Не слишком отличающийся от него видом водитель шумно хлебал воду прямо из-под крана, отбивая на распылителе зубами чечетку.
      Опираясь о стену, поднимаюсь. Замахиваюсь ногой, чтобы пнуть супостата.
      - Оставь его, - вмешалась начальница, - он не виноват. Это Патрик.
      - Как?! - задохнулся я.
      - Шура, ты бы убил клиента. У нас не было выхода.
      Я закашлялся. Патрик оторвался от крана. С лиловых его губ неопрятно падали хлорированные капли.
      - Ш-Шура, г-госпожа Рат не права. В-вы не звереете. Вы уже озверели.
      Похолодало. Сгорели яркие мотыльки листопада в осенних садах. Растопырили ребра скелеты озябших деревьев, покрывшись утренним серебром, потемнела трава. Лишь сирень у моего окна не сбросила лист, и он обвис зеленый под белым.
      Жгли по первому снегу старые карты вызовов. И твои. И мои. Может быть, мы заполняли их, сидя друг против друга? О чем говорили мы, закончив писать? Как я смотрел на тебя? Что думал? Жгли...
      Горький символ... Чей-то страх и боль, страдания и ужас смерти, килограммы человеческого горя летели по ветру клочьями жирной липкой сажи. Тысячи часов работы, неисчислимые версты дорог, океан бессонницы и усталости, ведра истраченных лекарств - все трещало в рыжем дымном костре.
      В пепел превращались сотни чужих и наших судеб, обещаний, несбывшихся надежд. Жгли старые карты...
      Толстые кипы бумаги горели плохо, сопротивлялись огню, пытаясь отсрочить неминуемую гибель, как пытается отсрочить смерть безнадежный больной, цепляясь из последних сил за каждый вздох, каждый удар сердца.
      Несколько листочков, взмахнув опаленными крыльями, взлетели над пламенем. Я поймал один. В графе "вызов выполняли" стояло твое имя. Зачем-то сложив пополам, засунул, пачкая сажей халат, поглубже в карман.
      Сколь же ты была мне необходима, оказывается! Даже и не представлял, что настолько. Похоже, все мое восприятие мира последние месяцы происходило -через розовые очки твоего присутствия. Тебя не стало, очки разбились, и мир предстал мне таким, каков он есть.
      А он, оказывается, вовсе не светел и удивителен - напротив, скучен, грязен и убог. Как и прежде. Я не хочу, чтобы было так! Верните мне мои очки!
      А чумазый механик, надзиравший за костром, швырял в огонь все новые и новые карты...
      ГЛАВА ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ
      Последний труп выглядел ужаснее всех предыдущих. Истерзанное худенькое тело окостенело скрючилось под стеной столярки.
      Ее изнасиловали, использовав для этого включенную электродрель. Кабель черной змеей тянется из дверей мастерской, петляя по окровавленной земле. На длинном сверле инструмента намотаны пористые сине-красные лоскуты. Снова беременная... И срок был солидный - в каше перемолотых внутренностей видны части изрубленного в куски плода.
      Смерть законстатировали без нас. Линейный автомобиль отогнан на пару десятков ярдов в сторону, из-за него слышатся звуки рвоты. Неудивительно, самого так и подмывает. Патрик благоразумно предпочитает изучать изоляторы на столбе электропередачи с противоположной стороны улицы.
      Наше дело - только забрать урода. Его счастье, что попался в пригороде, - в деревне уже бы раздергали по частям. Даже обученные парни из бригады по борьбе с уличными беспорядками с трудом сдерживают натиск разъяренной толпы, выставив вперед коротенькие автоматы. Забрала шлемов опущены, на руках - щиты, и не зря. Из толпы летят палки и камни. Народ жаждет крови - похоже, уже все равно чьей. Огромная пожарная машина развернула к напирающим людям стволы водометов, готовая включить сбивающие с ног потоки, если полицейская цепь окажется смятой.
      К нам бегом подлетает высокий жилистый офицер, крича:
      - Психиатры? Слава богу, забирайте скорее.
      На согнутой в локте руке его торчит дулом вверх пистолет-распылитель, от которого тянется гофрированный шланг к висящему сбоку емкому баллону с ярко-желтой маркировкой с изображением желудя.
      Преступник валяется на земле в паре шагов от убитой им женщины. Вывернутые назад конечности скованы черными браслетами. Двое полицейских стоят над ним, держа в паре дюймов от грязной нечесаной головы стволы оружия. На их лицах явственно читается: "Ну побеги, побеги же! Ну дернись хотя бы!"
      Можно не сомневаться - при первом же шевелении псих получит полную обойму в затылок. У полицейских тоже есть дети и жены.
      Поднимаю клиента за шиворот на ноги. Лицо его окровавлено. Что, когда брали, зубы выбили? Мало.
      - Парни, вам наручники вернуть?
      - А вы как же?
      - Да у нас свои есть.
      - Хрен с ними, с железками. Некогда возиться, держи, - ко мне, весело блестя, полетел ключик.
      Я перехватил его в воздухе и поволок ублюдка в транспорт. Толпа взвыла, подаваясь вперед. Офицер бросился туда, придерживая хлопающий по бедру баллон. Крикнул на бегу:
      - Уезжайте быстрей!
      Патрика не нужно было долго уговаривать - как только я зашвырнул убийцу на лавочку, он тронул автомобиль с места, экстренно набирая скорость. Даже не дождался, пока я закрою дверь салона. Пришлось это делать на ходу.
      Люси выпрыгнула из моего кармана в кабину, пискнув:
      - Паси, Шура. Не желаю его видеть.
      Устроился на сидушке, вгляделся получше. Да, я был прав - знакомая морда. Тот самый, что бил в живот женщину прямо при мне.
      - Ну, здравствуй, сучонок.
      Подонок выпрямился, глаза его сверкнули.
      - Несчастные! - возгласил он. - Как вы смеете мешать высшему промыслу?
      Это он еще о чем?
      - Я поставлен у врат Силы, дабы отворить их Великому Не вам, ничтожным, вставать на его пути. Зрите, грядет Хозяин во всей славе своей! Не удержать вам меня своими жалкими оковами! Хозяин уже вызволил меня из узилища, вызволит и вновь, дабы я служил Его воле.
      - Кто ж твой хозяин?
      - Вы, мелочь, зовете Его Сатаной. А имя ему - Люцифер, могучий демон, с кем не в силах совладать ваши мелкие божки.
      - Это Сатана, значит, велит тебе мучить беременных баб?
      - Молчи, убогий! Ребенок непорочен, а непорочным не место в Его великом царстве.
      Грохнуть тебя, что ли, поганец? Я не на шутку задумался, как бы это мне подстроить извергу несчастный случай, чтобы выглядело поестественней. Ну, сдам я его в дурку. А если опять сбежит? Сбежит и примется за свое? И моя ведь жена была беременна. Даже трижды...
      Жена. Дом. Дети. Мир, в котором где-то есть ты.
      Что, если?..
      А ведь может получиться. Напихать ему за пазуху взрывчатки, да и пусть лезет в Зеркало. Уж при моем-то психиатрическом стаже убедить его, что это дьяволо-угоднейшее дело, как два пальца... Не может он не быть внушаемым, не может. Ну просто обязан...
      Вот, правда, Рой. Действительно парню на себя плевать. Он уже столько народа переправил к праотцам, что и свою жизнь ценит не дороже тех, им загубленных. Но Рой готов пойти на смерть ради того, чтобы освободить ВСЕХ пленников этого мира-ловушки. Он-то искренне считает, что, взорвав Зеркало, откроет двери любому желающему покинуть его.
      Невдомек ему, бедолаге, сколько запасных отражателей складировано в бункерах военной администрации - и чуть ли не каждый день руки загипнотизированных пленников-зомби сплетают все новые и новые...
      Мы успеем уйти. Ну, при везении, еще пара машин. При большом, замечу, везении. На моей стороне - внезапность, а их уже ждать будут. И не с цветами. Честно ли будет посылать Роя на верную смерть ни за что?
      А почему, собственно, ни за что? Уйду я, уйдут те, что со мной постараюсь набрать побольше. А прочим - пример будет. Кто умный воспользуется. Кто глупый - не моя вина.
      А Рою - что? Я ему не обязан докладывать. В конце концов, когда он мне предлагал идти с ним в паре - я и знать не знал про фабрику отражателей. Почему сейчас знать должен? Он сам себе выбрал путь - никто не толкал.
      Хоп. Со своей совестью я столковался. Надо бы и с ублюдком потолковать.
      Я сдвинул стекла, отгораживая салон от кабины, сел напротив сумасшедшего маньяка и негромко начал:
      - И был мне знак, ниспосланный твоим Хозяином - великим демоном Ада. Рек он мне: "Знай, недостойный, что в мире, где ты влачишь свое существование, лишь один предмет мешает установить царствие мое. Тот предмет - Зеркало. Передай же слова мои слуге моему - верному из верных..."
      - Эй, Люсь!
      - Что там?
      - Мы далеко от базы?
      - Не особенно. Миль девять-десять.
      - Вели завернуть.
      - Для чего?
      - Потом объясню. Поверь, позарез надо. Жизненно.
      Рат пожала крошечными плечиками и отдала водителю нужные распоряжения.
      Бог ли, Хозяин ли маньяка или кто там сегодня вертел моей судьбой оказался ко мне благосклонен. Роя я увидел, едва мы заехали во двор, - он подпирал плечом ствол чахлой скоропомощной яблоньки, покуривая.
      Я кубарем выкатился из машины мало что не под ноги ему и ринулся навстречу Тот неторопливо раздавил окурок, гася огонь голыми пальцами, отщелкнул в сторону, приподнял в приветствии ладонь. Прищурился:
      - Что, дозрел?
      - Не вполне, но есть выход. - Я торопливо выпалил ему свой план.
      Рой кривовато усмехнулся:
      - На чужом горбу, значит, в рай проехать хочешь. Ну, орел. У самого кишка тонка, так дай другого подставлю. Отвалился от яблони.
      -А, черт с тобой. Ты, ясно, скот, но дело сделаем. Обожди чуток, снаряжение соберу Грузи народ пока.
      Я не обиделся. Цель - она порой может оправдать средства. Если кто не пройдет по проложенному мной пути - что ж, я-то успею попасть домой раньше, чем военные нагромоздят новый заслон на пути Ключа.
      Кого же мне взять с собой? Так долго я прожил в этом мире, а друзей не нажил. Всех, кто мне сколько-нибудь близок, можно пересчитать по пальцам. Сочту на одной руке: Люси, Дженни, Патрик... Лина - той я не нужен. Она сама уйдет в раскрывшийся проход. Кто еще? Ах да. Водитель, что привез меня сюда, - Игорек. Куда ж мне дома без него? Всё? Всё. Не густо. Все на базе.
      Мечусь по станции, собирая их в автомобиль. Один и тот же вопрос:
      -Куда?
      Один и тот же ответ:
      - Домой.
      Пожимая плечами, недоумевая, лезут в салон.
      - Быстрее, Патрик.
      До зоны Зеркала рукой подать - одиннадцать миль. Пассажиры жмутся поближе к кабине, настороженно, испуганно поглядывая на заткнутого в самый дальний угол психа, роняющего из перекошенного рта струйку тягучей слюны на грязную больничную рубаху Сидящий напротив Рой лязгает железом, собирая какую-то жуткую огнестрельную штуковину.
      Люси, взобравшись на капот, недоумевающе оглядывает странную компанию. В бусинках глаз - тревога.
      - Шура, что ты затеял?
      Сжато обрисовываю ситуацию. Начальница мрачнеет.
      - Хорошо подумал?
      Киваю. Думано-передумано, что там говорить.
      - Шура, ты не прав.
      -??
      - Ты медик или уже где? Ты человек или нет, наконец? Он же больной.
      - Ох, не зли меня, начальница. Вспомни тех беременных.
      Рат непреклонна.
      - Александр, - на моей памяти она впервые называет меня так, - каков бы он ни был - он больной. Кем бы он ни был - он человек. Кто ты такой, чтобы распоряжаться его жизнью? Кто дал тебе право судить?
      - Я сам его взял.
      - Чем же ты тогда от него отличаешься? Неужели ты способен заплатить за шаткий шанс получить свободу чужой жизнью? Еще раз спрашиваю - подумал?
      - Отстань, Люся.