- Как же он сюда попал? - прошептала возбужденно дышащая мышка мне в ухо.
      Я прикинул возможный ход аварии. Сильно походило на то, что пилот пытался совершить посадку на дорогу, по которой мы только что ехали. Не то он промахнулся, сажая машину, не то не удержал ее на бетоне, возможно, из-за неисправности управления или же сильного бокового ветра. Съехал на песок, поломав на высокой скорости шасси, и машина закувыркалась, превращаясь в металлолом, убивая находившихся внутри. Сомнительно, чтобы кто-то мог уцелеть.
      Я изложил свои соображения бригаде. Нилыч покачал головой, Люси, соглашаясь с ним, пискнула:
      - Нет, Шура. Это невозможно. Дело в том, что здесь нет самолетов. В этом мире их просто не существует. Есть боевые вертолеты там, где воюют, и вертолеты линейного контроля нашей станции. А самолетов нет и никогда не было. Многие живущие здесь даже не слышали о них и ни разу не видели даже на картинке. Здесь не могло оказаться такой штуки, никак не могло.
      За разговорами мы подошли вплотную. Больная заглянула сквозь отверстие в дверце кабины, отпрянула в испуге и понеслась прочь, крича:
      - Смерть, смерть, там смерть!
      Я попытался было догнать ее, но ноги вязли в сыпучем песке, и я рухнул мордой вниз, залепив скрипучей пылью глаза, нос, рот. Покуда поднимался с земли, отплевывался и протирал глаза, больной уже и след простыл. Оставалось только безнадежно махнуть рукой и понадеяться, что жажда и жар пустынного пекла заставят ее вернуться обратно по собственным следам.
      - Если догадается. Если хватит сил. Если следы не заметет, - шипела Люси, плюясь и вытряхивая песок из одежды. При моем падении она отлетела ярдов на пять, изрядно ушибив хвост.
      Мы немного поругались из-за того, что дверца салона оказалась плохо закрытой и дурочку не водворили обратно сразу после того, как она выбралась наружу, и постановили, что после драки кулаками не машут.
      - Черта с два она вернется, - пробурчал Нилыч, - она же сама объявила, куда направляется. Я глянул непонимающе.
      - Ну, она, убегая, смерть звала? Вот за ней и пошла, - пояснил водитель, - коли сама дотемна без воды не крякнет, то уж ночь-то точно не переживет. Глорзы потемну вылезут, к утру и косточки-то не все уцелеют.
      Глорзами, как я уже успел узнать, именовались милые здешние зверушки нечто вроде бесхвостой гиены размером с добрую упряжную лошадь, только трошки порезвее. Манеры у них были самые что ни на есть очаровательные - все, что не успевало с наступлением сумерек попрятаться, подъедалось с поверхности пустыни начисто.
      - Вам, господа, хиханьки, а мне за больную отписываться. Ты, Шурка, у меня еще по мозгам получишь, - мрачно пообещала мышка, - надо же, дверь в салон толком захлопнуть не может!
      Чтоб не затевать раздоры по второму кругу, я промолчал. Все дружно попили водички и вновь обратили свои взоры к самолету, которого здесь не должно было быть.
      Он, однако ж, был. И пребывал здесь, по всему судя, давненько. Металл фюзеляжа источило песком, кое-где до состояния тонкого белого кружева. Шина на единственном уцелевшем колесе высохла настолько, что осыпалась с диска хлопьями. Сохранившиеся стекла помутнели от секущих частичек песка до полной непрозрачности.
      Просунув голову в рваную дыру со всеми предосторожностями, чтобы не порезаться о лохмотья обшивки, я понял, что же так напугало нашу несчастную дурочку. Для медицинского глаза зрелище было в общем-то не особенно жуткое.
      В пилотских креслах скалили бодро зубы два скелета, облаченные в остатки летной формы. На костях черепа явственно виднелись следы зубов той живности, что их обгладывала. Высыпавшиеся из сгнивших карманов бытовые мелочи валялись нетронутые на полу. Люси, пробежавшись по моему плечу, заскочила внутрь. Немного осмотревшись в кабине и отпустив пару танатофилических шуточек, мышка изо всех сил налегла на внутренний засов дверцы. Тот не сразу поддался ее усилиям, но в конце концов, противно скрипя, дверца полуоткрылась-полуотвалилась. Поймав в воздухе мою маленькую напарницу, которая выпала из кабины, повиснув на дверной ручке, я полез внутрь.
      Осмотрев внимательно кабину, вернее, то, что от нее осталось, и прихватив массивные золотые часы, обнаружившиеся под одним из кресел, я выкопал из нанесенного на пол песка планшетку Расстегнул, заглянул. Полетные карты очень подробные, хорошие. Пригодятся. Под прозрачный целлулоид заткнута фотокарточка, порыжевшая в пустынном пекле. У легкого самолета (может быть, того, в котором мы находились) веселый чубатый парень в кожаной куртке обнимает хохочущую девчонку Расстегнутые часы, те самые, что лежат у меня сейчас в кармане, болтаются на сильном запястье. Им хорошо вдвоем. Они молоды, счастливы, влюблены. Предстоящее - праздник. Небо огромно и светло. Полет радость. Жизнь - полет.
      Какой стала сейчас эта девчонка? Покачал ей на прощанье парень крыльями авиетки, и бесконечное небо поглотило его, не оставив даже могилы на той земле, откуда он взлетел.
      Долго ли ты ждала его, милая?
      А долго ли будут ждать меня?
      Дверь из пилотской кабины в грузовой отсек открылась неожиданно легко. Из замкнутого пространства вырвалась невообразимая вонь. Человек без медицинского стажа наверняка сбежал бы тотчас, не рискуя заглянуть внутрь без противогаза.
      Но я-то не раз нюхал вонь кала и блевотины, разлагающихся трупов, сладко-тошнотный аромат гнойных ран и липкий жирный дух горелой плоти. Чем меня удивить? Люси тоже отнеслась к амбре, доносящемуся из отсека, абсолютно спокойно.
      Поглядим, от чего же так разит? Источников запаха было несколько. Первое, что бросилось в глаза, - ящики, выглядевшие так, будто в них взорвалось по гранате. Развернутые металлические лепестки, заляпанные высохшими бурыми волокнами. Когда-то это были мясные консервы, не стерпевшие жары.
      А еще имелся труп. Скрюченный человек валялся на полу в хвостовой части отсека. Рядом лежал металлический кейс, пристегнутый к его запястью наручниками.
      Крышка "дипломата" от удара открылась. Все вокруг усеяно клочками обгоревшей бумаги. Видимо, при открывании сработал механизм ликвидации содержимого, но часть документов, разлетевшись, уцелела.
      Труп выглядел не страшно. Все, что могло гнить, сгнило уже давно. Остальное высохло, превратив человека в мумию. Воняло лишь потому, что в ограниченном герметичном пространстве запахи разлагающегося человеческого и говяжьего мяса въелись, должно быть, даже в металл.
      Из чистого любопытства я собрал обугленные клочки бумаги, на которых можно было прочитать хоть какие-то связные отрывки текста, сложив в благоприобретенную планшетку. Люси, шустренько пошарив по карманам трупа, сыскала ключи от наручников.
      -Отцепи, пригодятся.
      - В добром хозяйстве любое дерьмо сгодится.
      - Во-во. Глянь-ка, что там в целых ящиках. Может, что полезное найдешь.
      Я сходил в машину за монтировкой, попутно напившись там от души - в раскаленном фюзеляже пот с тела лился ведрами, высыхая белесой коркой. Вернувшись, начал отрывать крышки ящиков. Так, ничего путного. Какое-то геодезическое оборудование. И еще. И еще.
      - А здесь что? Э, да это же настоящий клад! В ящике, аккуратно переложенные пластмассовой стружкой, находились бутылки с виски такой знакомой марки - "Джонни Уокер". Не меньше трети из них остались целы. И еще находка целый ящик сигарет! Полевой армейский паек - "Кэмел" без фильтра.
      - Ага, тебе радость. Будешь теперь на халяву дымить целыми сутками. А мне что - из машины бежать? - возмущенно запищала Люси.
      - Погоди, может, тут и пиво найдется.
      Пиво не обнаружилось, но полезного было немало. Перевязочные средства. Инструменты. Крупы и макароны. Растворимые супы и сублимированное мясо. Даже оружие - десять армейских автоматических винтовок. Правда, патронов к ним не было. Судя по всему, планировалась доставка необходимого снаряжения какой-то автономной геологоразведочной партии. Не самолет - клад для Робинзона. На всех вещах - маркировки с такими до боли знакомыми названиями городов и стран.
      - Самолетик-то из наших мест прилетел.
      - Действительно, из ваших. Только как это ему удалось?
      Грузили добро в машину чуть ли не дотемна. Каждая упаковка в отдельности весила немного, но ее следовало выволочь через узкий люк, спустить вниз и дотащить до вездехода. Переставленный в салон Нилыч, как мог, помогал укладывать барахло. Из-за тяжелой работы на жутком солнцепеке наши запасы воды стремительно уменьшались.
      - Куда ж мы больных денем?
      - А сверху, Шура, сверху Не баре, потерпят.
      Мы сами толком не знали, к чему нам все это, но жадность превозмогла, и ящики заполнили салон до половины его объема. Люси еще после этого долго осматривалась в самолете, не забыли ли что стащить. Вроде все.
      - Похоронить бы их... Ну, хотя бы в благодарность за все это.
      - Не до похорон, ехать нужно. Да и вода на исходе, Пьете-то вы, мужики, как два жеребца.
      Что ж поделать, перспектива заночевать посреди пустыни и впрямь не прельщала. Я, вспомнив о глорзах, поежился. Опять же, неизвестно, куда очередным перемещением забросит.
      - Добро, поехали.
      - Стой, послушай, что это там пищит? - насторожила Люси чуткие ушки.
      Мы замолкли и прислушались. Из-за недальней дюны Доносился не то писк, не то стон. Тихонько так, слабо.
      Я поднялся на гребень дюны и увидел распластанную на песке несчастную душевнобольную. Испугавшаяся скелетов бедная дурочка ползла назад по своим следам, но сил ей не хватило. Отчаль мы на пару минут раньше - ей конец. Я спустился вниз и ужаснулся - что же может сделать жестокое солнце с человеком за считанные часы! Организм обезводился настолько, что обгоревшая докрасна кожа обвисла складками, словно стала ей велика. Из пересохшего рта с лопнувшими губами, обметанными черной коркой, свисал растрескавшийся до крови язык. Глаза запали. Одежда стояла колом от соли, вышедшей с потом. Подхватив глупышку на руки, я отнес ее в машину и поудобнее устроил там на ящиках. Состояние выражение тяжелое.
      - Капельницу ладить надо.
      - Капай, но работать на ходу будешь. Уезжать нужно срочно. Сможешь на ходу-то?
      - Обижаешь, начальница.
      Тяжело груженный автомобиль увязал в песке по самые оси. Нилыч с натугой вертел баранку, заклиная радиатор не кипеть. Я, устроившись поудобнее на ящиках рядом с пострадавшей от солнца и собственной глупости женщиной, оказывал ей помощь. Люси пособляла, подавая то то, то это, придерживая, закрепляя.
      Ковырнув несколько раз толстой иглой от капельницы локтевые сгибы, я с четвертого или пятого раза попал . в вену На ящики пролилась струйка темной крови. Жгут отпущен, в иголку аккуратно введена леска-проводник внутривенного катетера. Игла вынута так, чтобы леска осталась на месте, и по ней аккуратно вкручивается в вену сам катетер - длинная лавсановая трубочка.
      - Правильно, - одобрительно шепчет мне в ухо мышка. - Игла на ухабе вылетит, не найдешь вену по новой. Это ты хорошо с катетером придумал. Идет?
      - Идет.
      Катетер действительно шел вперед легко, свидетельствуя о том, что двигается по кровеносному сосуду, а не под кожей. Люси тем временем не без натуги подкатила литровый флакон физиологического раствора и собрала капельницу. Раствор в вену не шел - высота от потолка, где мы подвесили на бинте флакон, до руки больной была явно недостаточна, чтобы обеспечить нормальное давление в системе. Кровь медленно поднималась вверх по трубке капельницы розовой мутью.
      - Шприцем закачивай! - запищала моя мышка.
      - Вот еще глупости!
      Я, быстренько заменив воздушную трубку капельницы на длинную иглу для внутрисердечных инъекций, подсоединил к ней резиновую грушу, снятую с тонометра. Качнул несколько раз, и раствор полетел в вену мало что не струйно.
      - А ты говоришь, шприцем!
      - Да, Шура, мастерство, знать, не пропьешь.
      - А то!
      Вслед за литром физраствора отправились пол-литра глюкозы, затем четвертинка раствора соды. Больная разлепила запекшиеся губы:
      - Пить...
      Это завсегда пожалуйста, милая. Пей на здоровьичко, только помирать больше не вздумай. Вольно ж тебе, дуре, бегать было!
      - А всего-то ты, Шура, дверь не закрыл. И пожалуйста - забот всем на полночи. Неужели нельзя повнимательней!
      Я не желал вновь затевать бессмысленный спор. Воду вливали дурочке в рот по ложечке. Иссушенные слизистая и язык впитывали ее, словно губка. Мало-помалу, она смогла уже глотать, а там и присосалась к горлышку пластикового баллона с теплой водицей, да так, что отбирать пришлось.
      - Чем бы ей губы смазать? .
      Смазали завалявшимся в пакете с харчами кусочком прогорклого сала. Пациентка выглядела уже почти хорошо.
      -Давление?
      - О, не зря поработали!
      Сняли капельницу. Катетер на всякий случай оставили в вене, плотно забинтовав локтевой сгиб, чтобы больная сдуру его не вырвала.
      - Нилыч, скоро эта клятая пустыня кончится?
      - Ну вы даете! Уж больше часа, как оттуда выехали. И перемещение уже было. Скоро в дурку приедем.
      Мы с Люси переглянулись. Теперь волей-неволей придется рассказывать всю историю.
      - Ох, Шура! Ну, ты нас и подставил...
      - М-да... А может, ее в терапию сдать? По соматическому состоянию? Тепловой удар, обширный солнечный ожог, гиповолемический шок...
      - Когда это наших больных туда брали?
      - Нет, я думал, что все, что можно услышать, мне уже рассказали! Таки здрасте! Нет, крысюка, я помру из-за таких рассказок! Уже не только больную загрызли, но и зажарили! - Борух Авраамович рыдал от смеха. Его внушительный нос дрожал и всхлипывал. Катящиеся из глаз слезы падали на сопроводительный лист, превращая номер наряда в неразборчивое пятно.
      Должно заметить, что хорошему настроению дежурного доктора нашего приюта для скорбных умом в немалой степени способствовала бутылка виски, приложенная нами к сопроводительному листу. В полной аутентичности содержимого ученый муж уже убедился.
      - Нет, вы пропадите уже с глаз моих долой, кошмарные изверги, пока я не умер от смеха! Пулемета на вас нет!
      Очевидно, нас с Люси одномоментно поразила одинаковая мысль. Мы переглянулись. Люси кивнула.
      - Извините, господин доктор, - начал я осторожна, - пулемета мы вам предоставить не можем, но десяток М-16 есть.
      - Так... - Психиатр посерьезнел.
      - "Так", к сожалению, не годится, - объявила мышка, - сугубо за наличный расчет.
      - Ха, крыса. Кто бы мог заподозрить в тебе такие таланты! И что стоит?
      - Ну, во-первых, у нас есть не только оружие. Список достаточно большой. А во-вторых, мы готовы обсудить любые разумные предложения. Только не объявляйте два цента.
      - Ай, ну кто говорит о такой смешной цене? Три с половиной! А что там еще?
      Рат объяснила.
      - Крыса, тебя завскладом назначали, или уже где? Ладно, пошли смотреть товар.
      Не более чем через три часа торг закончился. Райзман протянул нам толстую пачку денег. Я демонстративно пересчитал. Десятки не хватало. Психиатр запричитал, что мы отбираем у него последние штаны, и, прежде чем отдать недостающее, попытался получить за эти деньги что-либо в придачу. Автомобиль, скажем. Или хотя бы носилки плюс медицинский ящик. Мы остались тверды, и уважаемый доктор со слезами на глазах расстался с десяткой, несомненно играющей определяющую роль при общей сумме сделки в несколько тысяч. Появился народ в больничных пижамах - ящики мигом сгинули неведомо куда. Только тогда я понял, что коварная Люси вместе со всем остальным продала и сигареты. Виски, впрочем, оставила. Для смазки трений, возникающих между коллегами.
      Борух Авраамович долго махал нам вслед руками, выкрикивая:
      - Мазлтов, коллеги! Заезжайте почаще! Больных при этом привозить не обязательно! .
      Судя по столь сердечному прощанию, его нажива сулила быть безмерной.
      - Так, сердешные. Мы разбогатели. Что делать будем?
      - Отзваниваться, естественно.
      - А не спросят ли нас, где это вы, родные, полсуток шлялись? И что на это отвечать?
      - Шура, ну ты как ребенок, право слово. Неужели ты всерьез полагаешь, что диспетчер в состоянии удержать в голове, чем занимаются четыреста с лишком бригад? Да это физически невыполнимо.
      - Ага, а журнал вызовов на что?
      - Кто его читает?
      - Уговорила. - Я поднял трубку рации.
      - Машины, кто слышит ПБ-19! Передайте на Центр, что мы освободились.
      Что доброго нам в этот тихий вечер скажет диспетчер?
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      - Не нравится мне, куда мы едем, - молвил Нилыч, - не признаю что-то дороги.
      - Заблудился, что ль?
      - Да не должен бы вроде... Если только перемещение внеплановое прозевали...
      Машину резко тряхнуло, уши заложило от грохота. По крыше забарабанили комья земли.
      - Эй, сзади! - заорал пилот. - Погляди назад! Задние окошки салона в моей машине закрашены, дабы народ не пугался, глядя на чудеса, творимые в автомобиле. Так что пришлось приоткрыть дверцу и высунуться. Мимо морды вжикнуло, я быстренько втянул головенку обратно, но успел разглядеть выползающее из кустов нечто длинное, железное, пятнистое. Лязгая гусеницами, оно разворачивалось, наводя в нашу сторону огромное жерло орудия. Дружественных чувств сей представитель бронетехники к нам определенно не питал.
      - Гони, Нилыч, гони! - вскричал я дурным голосом. - Танки!
      Тот немедленно вдавил педаль газа в пол, автомобиль резким рывком одернулся с места. Завизжала раздаточная коробка, через заболоченную обочину мы заскочили в лес, завиляв между деревьями. Бронированное чудище приотстало, не успевая маневрировать среди стволов. То слева, то справа вспыхивали разрывы снарядов, ударяя по барабанным перепонкам. Осколки косили ветки. Изрядный кусок зазубренного железа пробил боковину и упал на излете мне на колени, подпалив брюки.
      Мало-помалу мы оторвались от неуклюжего преследователя, который, потеряв нас из виду, прекратил стрельбу. Нилыч не снижал скорости.
      - Может, притаимся и как-нибудь замаскируемся?
      - Да ты что, мы здесь пол-леса перепахали. Этот гад нас по следам враз вычислит.
      - Кто это был?
      - Да бог его знает. Кому твоя шкура нужна, тот и был. Нам бы ноги унести, думать потом будем.
      Найдя нечто вроде трелевочного волока, Нилыч выбросил машину на него. По накатанному она пошла легче и не оставляла следов.
      Впереди забрезжил прогал, по мере приближения оказавшийся изуродованным рытвинами лугом. Далеко справа виднелась кучка полуразрушенных бревенчатых строений, разворошенный стог. Из-за домишек в небо вздымался могучий столб густого черного дыма. Нилыч, выйдя на открытое пространство, притормозил невдалеке от опушки.
      - Уфф... Кажись, ушли.
      Люси никак не, комментировала наше избавление. Она озабоченно шарила в карманах, приговаривая:
      - Беда-то какая, ох, беда...
      - Что случилось, Люська? - обратил внимание на ее причитания наш пилот.
      - Да пилку для ампул потеряла...
      - Тьфу, холера! - плюнул Нилыч в сердцах. - Еле живы остались, а ей пилка!
      Мы рассмеялись с неподдельным облегчением. Как вскоре оказалось, смех был преждевременен. Только-только я потянул из кармана сигаретку, как небо заполнилось металлическим клекотом и на лобовое стекло упала хищная тень. Над лугом, неспешно вращая лопастями, зависла поджарая боевая машина. Она была так близко, что в кабине различался силуэт пилота. На коротеньких плавничках, торчащих из черно-зеленых боков, серебрились рыбьи тела ракет. Из-под острого носа выглядывала крайне неприятного вида пушечка - шесть немалых стволов, собранных в круглый пакет.
      Нилыч дернул рычагом переключения передач. Автомобиль начал было отползать назад, но пакет орудий на носу вертолета закрутился и выплюнул толстую тугую струю предупредительной очереди. Земля перед радиатором нашего вездехода вздыбилась. Вертолет качнулся, на секунду обнажив светло-серое брюхо, и переместился вправо от нас, предупреждая поползновения вернуться -под защиту деревьев. Всем стало неуютно.
      - Слева! - зашипела мне в ухо Люси.
      Я тотчас посмотрел, куда сказано. Еще веселей! Там, на краю луга, завис другой вертолет - транспортный. Из его скособоченного жирного пуза, покрытого мерзко-коричневой краской, один за одним выскакивали вооруженные люди. Пригибаясь, отпрыгивали от люка, давая место для выгрузки следующему, и разбегались по сторонам, разворачиваясь в цепь. Судя по тому, что врагов у них на лугу не наблюдалось, их действия со всей определенностью были направлены на отлов наших скромных персон. Причем именно на отлов. Для того чтобы уничтожить наш невооруженный автомобиль, таких трудов прилагать явно не стоило.
      - Нам остается одно из двух - либо поднять лапки и ждать, что с нами будут дальше делать, либо рвануть вперед внаглую - авось да проскочим. Если мы им зачем-то нужны, могут и не подстрелить.
      - А ну, да вдруг? Вот просто от досады?
      - М-да...
      Молчавший до сих пор водитель повернулся в нашу сторону:
      - Есть и третий вариант. Вы дуйте в лес, а я останусь. Люське спрятаться несложно, а ты, Шура, уж как-нибудь. Во всяком случае, шансов больше. Были б ноги, я б и сам попробовал.
      - Подыхать-то вместе веселей, поди.
      - Подыхать, может, и веселей. А ты уверен, что подохнешь? Деда из Выселок помнишь?
      Меня передернуло. Я снова глянул в окно. Десантная цепь приближалась. Крепкие парни двигались мягкой неспешной поступью хищников, уверенных, что добыча загнана в угол и деться ей некуда. Нилыч извлек из ящика бутылку виски.
      - Давай, сынок, на посошок дернем...
      Нож, подсумок, автомат. Люси - в один карман. Деньги-в другой. Пожрать? Здесь только мухе на закуску. Наручники на месте? На месте. Да на кой черт они мне! Просто рефлекс, будь он неладен. А что это я в халате-то? В нем бегать несподручно. Виски - в рот. Утерся рукавом. Патрон - в ствол. Зачем это Нилычу револьвер? От такой армии не отстреляться.
      - Ясно, не отстреляться. Самому маслинкой закусить.
      Молодец, Нилыч. Чуть не в гробу, а шутить пытается. Может, остаться?
      - Не дуркуй, Шура. Хлебни еще - и пошел. Хлебнул. Горькая, падла!
      - Ну, давай, Нилыч. Я не прощаюсь. Бог даст, свидимся.
      - Ага, свидимся. На том свете - обязательно.
      - Ты там местечко потеплей забей, я скоро. Вот только пробегусь сперва.
      - Да ты не спеши. Туда не опаздывают.
      Хлопок по подставленной ладони. Прыжок в дверцу, кувырок. На ноги - и ходу к спасительным деревам. Сзади клочьями летит взорванный очередью с вертолета дерн. Кто кому место занимать будет?
      Парус сорванный над водой
      Белой чайкою.
      В синем воздухе пахнет бедой
      Мы отчаялись.
      Не грусти, мой дружок, не грусти
      Ветер ласковый.
      Что кого-то удастся спасти
      Это сказки все.
      Никакой не поможет святой,
      Ни вся троица.
      Гладь сомкнется над головой,
      Успокоится.
      Что горит огонек родной?
      Зря он светится.
      Забросают холмик землей
      Вот и встретимся.
      Рывок в сторону. Пробежка. Кувырок. За взгорок - притаиться. Что? Хрустят ветки под чьими-то ногами. Туда - короткую очередь. Откатиться. Вскочить на ноги. Снова бегом. Грохнуло слева. Упасть на бок. На карачках - в овражек. Ссыпаться на дно. Притихнуть. Снова хруст совсем близко. Очередь на звук. По овражку - ползком. Быстрее. Еще быстрее. Глина на брюхе. Глина на морде. Автомат скользит в руках. Норка. Не влезть, не спрятаться. Высунуться над краем. Прямо-сапоги. За сапог - рукой. Рывок на себя. В нору головой родимого. Прикладом по шее. Бегом, пока другие не подошли. Вон из оврага - и в папоротники. Снова ползком, за гнилое бревно. По бревну - тупой стук. Труха в морду. Откатился. Затаился. Шепоток на ухо:
      - Сань, я, пожалуй, тут останусь.
      - Что такое, начальница?
      - Ты меня убьешь, к черту. Все время катаешься, валяешься, кувыркаешься, и все на меня упасть норовишь. У меня, похоже, уже пара ребер сломана. Я здесь схоронюсь как-нибудь. Живы будем, встретимся.
      - И правда. Тебя здесь не найдут, а я мишень удобная. Дуй, Люси.
      Мышка выскользнула у меня из кармана, забежала на плечо. Задержавшись на мгновение, пощекотала щеку усиками. Нежно, аккуратно. Поцеловала?
      - Я пошла. Не сердись, Шура.
      - Счастливо, Люси. Привет нашим. Спасибо за все, мне хорошо с тобой работалось.
      - Аналогично. Удачи.
      Моя маленькая начальница исчезла в траве. Через мгновение ее светлый костюмчик уже было невозможно различить в переплетении сочных стеблей. Господь тебя храни, Люси. На том свете... Впрочем, кто его знает, есть ли у мышек рай? Хотя душа у них точно есть.
      Недовольные голоса совсем рядом. Потеряли? Нет, топают в моем направлении вполне уверенно.
      Ползком. Бегом. Кувырком. На четвереньках. И снова ползком и бегом, бегом и ползком. Сердце разбухло, распирая грудную клетку. В селезенке - шило. Легкие раздираются, хватая огрызки воздуха. Лицо иссечено ветками. В волосах зелень клоками. Пробежка. Очередь. Нырок. Откатился. Перевернулся на брюхо. Вскочил. Побежал. Споткнулся. Лицом - в колючки. Не задерживаться. Вперед! Быстрее! Еще быстрее! Быстро, как только возможно! И еще быстрее!
      Одежда - в лохмотья. Губы спеклись. На теле - сплошные синяки. Кто это всегда подкладывает камушки да сучки именно туда, куда я падаю? Волосы слиплись от пота. В глазах темно. Куда бегу? Вперед, вперед! Споткнулся об очередную корягу. Лечу головой в какую-то впадину. Лбом - обо что-то твердое. Из глаз искры. Присел, потряс ушами.
      Я находился в премиленькой котловинке, шагов пятидесяти в диаметре. Края ее окружали заросли кустарника - округлые серебристо-голубые растеньица, пушащиеся мохнатыми лапками, украшенными крошечными красноватыми шишками. Крутые берега, покрытые густым ковром травы, опускались к озерку, звенящему под струйкой миниатюрного водопадика, выпрыгивающего из-под нагромождения замшелых валунов, увенчанного раскидистым деревцем с темными кожистыми листочками.
      На воде покачивались заякоренные пятнистыми стеблями желтые лодочки цветов с вишневыми язычками-парусами. Шестикрылая стрекоза завершала разворот над огромным сердцевидным листом, заходя на посадку.
      Продолжая сжимать в руках заляпанный грязью автомат с последним магазином, я прислонился спиной к жесткому коврику лишайника, наброшенному на валун. Сил не было даже проползти пару шагов к воде - смочить пересохший до трещин рот. К чему-то вспомнилось четверостишие бессмертного Хайяма:
      Гонимый роком, ты опять упал.
      Беги. Терпи. Не плачь, что ты устал.
      Где в этой гонке финиш, знает только
      Один лишь тот, кто дал на старт сигнал. *
      *Хайям. Рубайи 40. (Интерпретация моя. - А. К.)
      Не, ну ее к бесу, эту беготню. Прилягу-ка я лучше за валунчик да встречу загонщиков здесь. Коли суждено мне сдохнуть в чужом мире, так пусть это случится хотя бы в приятном месте. Не то в спину на бегу подстрелят.
      Я передернул затвор, поймал на лету выскочивший патрон и сунул его в карман рубахи. Это - себе. Жить охота ужасно, но чем так, как тот дедулька... Остальными угощу преследователей. За Нилыча. За себя. За всех, кто окочурился под этим небом, вдали от дома. За деда из Выселок.
      Металл патрона холодом обжигал грудь. Раньше в этот карман любила залезать Люси. Эх, мышка! Может, хоть ты доберешься до своих?
      Затрещали ветки кустов. Кто-то ломился в котловину. Я шустренько перекатился за валуны. Прилег, удобно раскинув ноги. Умостил автомат на камне, уперев поплотнее в выступ. Жду гостей.
      К бережку из зарослей сбежали трое солдат. Совсем молодые ребята в светлой форме, исчерченной ломаными камуфляжными линиями. На спинах и под мышками расплываются темные пятна пота. Летят к воде, радуясь, как дети. Отбросили оружие в сторону, зачерпывают воду ладонями, умываются. Льют из рук на коротко стриженные головы, пьют, пьют...
      Следом из кустов вышел еще один. Этот изрядно старше.. Лицо обветренное, ежик волос сед. Форма на нем сидит ладно, вид такой, словно не носился за мной по лесу - чист, свеж, почти и не запыхался. Над обоими нагрудными карманами разноцветные нашивки в несколько рядов. Награды? Знать, опытный вояка. Тертый. Не спешит сломя голову напиться. Присел на корточки, оглядывает котловинку цепким взглядом из-под выгоревших бровей. Тяжелая автоматическая винтовка в сильных руках поворачивается стволом вслед за глазами, готовая к выстрелу Чем-то напомнил он мне Роя - та же уверенная, неспешная сила в мягких, ловких движениях. Этот - опасен. Ему - первая пуля.
      Я тихонечко направил ствол автомата, направив его на пожилого воина, проверил, снят ли предохранитель. Тот, почувствовав взгляд, резко развернулся в сторону моего укрытия, приподнял оружие. На секунду мне показалось, что он заметил меня за камнями и вот-вот выстрелит. Я напрягся в готовности открыть огонь, но враг уже расслабился, дуло опустилось. Он сошел вниз, к ребятам. Присел на бережку спиной ко мне, снял кепи. Намочил носовой платок, обтер им лицо. Набрал воды в объемистую флягу, напился не торопясь. Снова наполнил флягу, закрутил плотно, привесил на ремень. Могло показаться, что он полностью спокоен и чувствует себя в безопасности. Но я-то видел, что одна рука постоянно поглаживает ложе винтовки и схватит его при малейшем шорохе.
      Подведем мушку под лопатку сидящего. Совместим ее с планкой прорези. И плавненько тянем за спусковой крючок...
      - Господин сержант, - позвал один из парней, - У вас огоньку не найдется?
      Спина старшего ушла с линии прицела. Он повернулся и привстал, шаря в кармане брюк.
      - Лови! - Брошенная зажигалка заблестела, вертясь в полете.
      - Спасибо! - Парень ловко перехватил ее в воздухе. Дым сизыми кольцами поплыл над водой. Эх, закурить бы и мне! Перед смертью вроде как даже положено. И сигареты, хоть и поломались, в кармане есть. Но не курю. Пытаюсь растянуть отпущенное мне время хоть на чуть-чуть. На пару минут или секунд. Сидит все же в глубине дохленькая надежда на избавление. Бессмысленная. Глупая. И я таюсь. Не курю. Не шевелюсь. Дышу через раз. Боюсь себя выдать раньше времени. Жду удобного момента. Открыть стрельбу? Уползти? Сам не пойму. Жду.