Открыв глаза, Патриция не сразу сообразила, где находится. Ах да, в квартирке своего парня, Денни, которую он делит с братом Томом. А вот сам Денни, спит как ни в чем не бывало рядом.
      «Приятный парень, – подумала она, вглядываясь в его лицо. – И фотографии у него хорошие получаются, особенно когда фотосессии заканчиваются в постели».
      Наверное, и будущее у него хорошее. Жаль только, что она его не любит. К такому выводу Патриция пришла месяц или два назад. Она его не любит и вряд ли когда-нибудь полюбит. Никто не виноват, просто такое случается.
      Она взглянула на будильник – четверть восьмого. Вот черт. К десяти ей нужно быть совсем в другом конце города, а еще надо успеть принять душ, выщипать брови, привести в порядок ногти, причесаться и накраситься. Хорошо бы работа досталась ей. Все знакомые модели только о том и мечтали, чтобы подписать контракт на рекламу шампуня. Деньги просто невероятные!
      Она прихорашивалась перед круглым зеркалом в тесной ванной, когда в дверь постучали.
      – Мне надо войти, – донесся с другой стороны приглушенный голос.
      – Подожди, – откликнулась Патриция, внимательно рассматривая брови.
      Одинаковые? Или правая получилась чуть выше левой?
      – Пожалуйста, это срочно.
      – О, черт, сейчас.
      Теперь она узнала голос, он принадлежал подружке Тома, Дипе, студентке-медичке, мнившей о себе бог знает что и даже не скрывавшей, что считает Патрицию полнейшим ничтожеством.
      Патриция отодвинула засов, и Дипа, ворвавшись в комнату, откинула крышку унитаза и согнулась пополам. В следующий момент ее вырвало.
      – Фу, гадость.
      Патриция собрала туалетные принадлежности, протиснулась к выходу и, выскользнув в коридорчик, захлопнула за собой дверь. Когда-то она сама принимала самые отчаянные меры ради фигуры, перескакивала с одного метода на другой, нормально ела только два дня в неделю и держалась исключительно за счет супа и фруктового сока.
      Дипу снова вырвало. Чувствовала она себя отвратительно. На лбу, верхней губе, шее выступили бисеринки пота. Она схватила бумажное полотенце и вытерла влажное лицо, потом наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой.
      Стало немного легче. Дипа даже нашла силы выйти из ванной и, пошатываясь, побрела к комнате Тома. Она собиралась сказать Тому, что… О, черт, нет… Девушка развернулась и устремилась в ванную.
      – У тебя все хорошо? – Том приподнял всклокоченную голову над разбросанными разнокалиберными подушками, спутанными простынями и одеялами.
      – Нет. – Она села на край кровати рядом с ним и опустила голову. – У меня не все хорошо.
      – Что случилось? – Он сел, положил руку ей на плечо, погладил мягкую бархатистую кожу, провел ладонью по шелковистым черным волосам.
      – Том… – Чтобы не смотреть на него, она уставилась на приклеенный к стене помятый постер группы «Оазис». – Том, у меня задержка на десять дней. Меня тошнит. Думаю, я беременна.
      – Не-е-ет… – протянул он, продолжая поглаживать ее плечо.
      – Я предпочитаю с этим не шутить. – Дипа повернулась и посмотрела ему в глаза. – Мне надо сделать тест. Сегодня же.
      – Наверняка все окажется нормально. Мы ведь были очень осторожны.
      – Хм…
      Он соскользнул с кровати, и перед ней проплыли мускулистые бедра. Пузырьки желания пробились через бурлившую внутри ее жуткую тошноту, и Дипа протянула руку, чтобы прикоснуться к нему.
      Порывшись в лежавшей на полу груде одежды, Том выудил черные молескиновые джинсы и натянул их прямо на голое тело. За ними пришла очередь футболки с длинными рукавами и надписью на груди: «Стопроцентный псих».
      – Хей, хей, смотри веселей! Ура, ура, на работу пора! – Вид у него при этом был такой, будто каждый день начинался именно с новости о чьей-то беременности. – Не желаете ли чаю? Тост? Овсянка? Или вам требуются иные доказательства того, что я знаю, как вести хозяйство? – Прыгая на одной ноге, Том попытался надеть носок, судя но всему, давно не стиранный.
      – Я люблю тебя, – вырвалось у Дипы против воли, и она даже прикусила язык – никогда и никому таких слов она еще не говорила.
      Должно быть, беременные действительно способны на то, чего не позволяют себе нормальные женщины.
      – Я тоже тебя люблю, – откликнулся Том, сражаясь со вторым носком.
      Он произнес это совершенно безразлично, потому что говорил так всем своим подружкам, а также маме, братьям, сестре, отчиму, боссу, продавщице сандвичей и даже барменше-австралийке в заведении за углом. Он любил всех.
      Дипа стащила сорочку, поднялась и огляделась, пытаясь отыскать свою одежду. В следующий момент Том уже оказался у нее за спиной, обнял, тиская груди, приник губами к шее.
      – Похоже на рекламу «Бенетона», – сказала она, глядя на белые руки, скользящие по ее коричневой коже.
      «У нас будет чудесный ребенок», – подумала она.
      И в этот миг он произнес то же самое вслух.
      – Что? – спросила Дипа, поворачиваясь. – Что ты сказал?
      – У нас будет чудесный ребенок, – повторил Том.
      – Послушай, ты не понимаешь. Я учусь. Хочу получить диплом, о котором мечтаю всю жизнь. Мне не нужен ребенок. По крайней мере сейчас. Я не могу себе это позволить. – И тут же, словно впервые поняв, что именно с ней не так, расплакалась.
      – Ш-ш… – прошептал Том, прижимая ее к себе. – Все будет хорошо. Ты не беременна, я в этом совершенно уверен. А если… если это не так, мы сделаем все, что ты только захочешь. Не волнуйся. Ничего страшного не произошло. Люди постоянно сталкиваются с такими проблемами.
      Дипа плакала уже вовсю.
      – К тому же я вообще люблю детей, – добавил он, надеясь, что это поможет.
      Она ущипнула его.
      И что теперь? Не мог же он, следуя своему девизу, сказать, что ничего не имеет против абортов.
      – Выбор есть всегда, – добавил Том и неожиданно почувствовал, что его накрывает волна паники.
      Неужели с ними действительно случится такое? И что, черт возьми, скажет мать?
      – Надо выпить чаю. – Он осторожно усадил Дипу на кровать, потом открыл дверь в кухню и занялся поисками чайника.

      Анна проснулась рано, когда свет только-только проник через тонкие занавески на окне спальни, той, которая была целиком в ее распоряжении и которую ей не приходилось делить с младшим братом.
      Она посмотрела на часы – шикарные, водонепроницаемые; она даже на ночь их не снимала – и увидела, что они показывают без четверти семь. Хорошо. Отец и Мишель вряд ли встанут раньше чем через два часа, так что ей никто не помешает. Анна собиралась сделать то, что могла сделать только здесь, то, что было ее секретом, то, что она от всех скрывала.
      Завернувшись в голубой халат, она тихонько выскользнула из спальни, прошла в гостиную и осторожно включила телевизор. Потом, перебрав видеокассеты на полке, нашла нужную у задней стенки, там, где оставила ее в прошлый раз. Однако, прежде чем включить «воспроизведение», совершила экскурсию в кухню и приготовила себе завтрак из шоколадных шариков «Коко попс», кукурузных хлопьев «Кранчи нат корнфлейкс» и стакана молока. Прихватив чашку, Анна вернулась в гостиную и включила видеомагнитофон.
      Она планировала посмотреть все, все девяносто минут записи. Вот мама кормит ее грудью, а папа снимает их на видеокамеру и говорит, какая чудесная, какая красивая у них девочка. Вот он протягивает руку и прикасается к ним обеим, как будто не верит, что все происходит на самом деле.
      Но больше всего Анну трогал другой эпизод. Трогал так, что она даже плакала. Мама сидит на стуле в саду. Маленькая Анна ползает у ее ног между рассыпанными по траве игрушками, а отец, снимая эту сцену, идет к ним.

* * *

      – Эй, привет. – Застигнутая врасплох, Ева заслоняет ладонью глаза от бьющего в лицо солнца.
      – Привет. – Камера прыгает – это Джозеф наклоняется, чтобы поцеловать Еву в щеку.
      – В чем дело? – смеясь, спрашивает она. – У тебя такой загадочный вид.
      – Да, время пришло. Шоу начинается.
      – Вот как? Прекрасно.
      Джозеф устанавливает камеру на столе, направив ее на сидящую на стуле Еву.
      – Хочу, чтобы пленка зафиксировала твою реакцию.
      – Ясно. Можно начинать бояться?
      – Тебе виднее.
      Он стаскивает с плеча гитару, ставит ногу на стул и трогает струны.
      – Номер собственного сочинения, исполняется впервые.
      – Как мило, – благосклонно кивает Ева и сразу же добавляет: – Может, мне прикрыть ребенку уши?
      – Ха, ха, как смешно. Ну ладно… раз, два, три… поехали! – Джозеф начинает петь, если только это можно назвать пением, продолжая бренчать на гитаре:
 
Ева, ты моя королева,
Ты – прекрасная дева,
Все, что есть у меня.
 
      Ева хватается за живот и чуть не падает от смеха со стула, но пение продолжается:
 
Пусть певец я не очень,
Но, уверен, захочешь
Обручиться со мной.
 
      В этом месте Джозеф опускает руку в карман, достает маленькую коробочку и протягивает своей королеве.
      Каждый раз, просматривая этот эпизод, Анна чувствовала, как к горлу подступает комок. Ее отец становится вдруг необычайно серьезным и искренним. Мама со странным, немного сконфуженным выражением лица берет коробочку, не говоря ни слова, открывает ее и поднимает голову, глядя на него так, будто ожидает еще каких-то объяснений.
      – Господи, перестань терзать мои уши! Что ты хочешь сказать?
      – Эй, дослушай до конца. Это же мой лучший хит:
 
Предложить тебе жажду
И уже не однажды…
 
      Она снова хохочет и, подняв дочь, закрывает ей уши.
      – Джо!
      – Что такое? Дай закончить.
      Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и в этот момент на лицо Евы ложится улыбка – потаенная, скрытная, сексуальная улыбка, которую Анна не видела никогда больше. Ни разу.
      – Какое красивое, – говорит она, рассматривая кольцо и восхищенно качая головой. – А мы можем себе это позволить?
      – Ну, придется подработать на стороне…
      Оба хохочут как сумасшедшие.
      Джозеф берет кольцо и надевает ей на палец.
      – Когда ты будешь готова выйти за меня замуж?
      – Я люблю тебя, – говорит Ева, и они начинают целоваться, причем Джозеф театрально постанывает для пущего эффекта.
      – Если любишь, выходи за меня, – добавляет он.
      – Ну, я не знаю… Не знаю, хочу ли опять… все это у меня уже было и…
      – Не «все это», Ева. Ты выйдешь замуж за меня, а не за кого-то. Или я тебе не нужен?
      – Послушай, почему бы тебе не выключить эту штуку? – говорит Ева, глядя прямо в камеру, как будто только что ее заметила.
      И… все. Конец фильма.
      Слезы сменились рыданиями. Выплакавшись, Анна достала из кармана заранее припасенные салфетки и вытерла глаза. Как же так вышло? Почему два человека, любящие друг друга, закончили так печально? Почему ее папа оказался в Манчестере с глупой, отвратительной Мишель, а мама осталась одна?
      Почему они, ее родители, допустили такое?!
      Она, наверное, тысячу раз задавала им этот вопрос, а они несли в ответ какую-то чушь.
      – Видишь ли, Анна, твой папочка очень тебя любит, но мы с ним уже не любим друг друга.
      – Почему? Почему люди перестают кого-то любить? – И означает ли это, что придет день, когда они перестанут любить и ее?
      – У нас просто не сложилось…
      – Но вы же сделали Робби, разве нет? – начинала бушевать Анна. – Как это могло случиться?
      Как? Ева и сама не знала ответа.
      – Анна, мне очень жаль. Мне очень, очень жаль, что мы с твоим папой не живем больше вместе. – Обычно мама прижимала ее к себе.
      – Но как же тогда Робби? – хныкала Анна. – У него ведь нет папы. Что будет с ним?
      – Думаю, ничего страшного не случится. Посмотри хотя бы на Денни и Тома – у них все в порядке, – успокаивала Ева, поглаживая дочь по головке. – К тому же, когда Робби подрастет, то сможет ездить вместе с тобой в Манчестер. Сейчас он еще слишком мал, чтобы проводить так много времени вдали от дома. А папа у него есть, как и у тебя.
      И все-таки утешения помогали не всегда. Время шло, а лучше не становилось. Анне отчаянно не хватало отца. Она хотела, чтобы они снова жили все вместе. Она не желала привыкать к такому положению, когда папа живет где-то далеко, когда видеться с ним можно лишь по выходным. При всем том, что Анна любила обоих родителей, в глубинe души она считала их эгоистами. Как они могли так поступить с ней и Робби? О чем они думали? Только о себе, о себе, о себе. Вот почему Анна твердо вознамерилась стать «врачом по голове». Ей хотелось сделать так, чтобы всем было лучше. Ей хотелось, чтобы ничего такого больше не происходило. И она решила предпринять еще одну, решающую попытку, чтобы ее родители вновь жили вместе.
      Она услышала, как открывается дверь, и быстро переключилась с видеомагнитофона на телевизор.
      Мишель остановилась у порога, свеженькая, только что после душа, в длинном белом халате и с полотенцем в виде тюрбана на голове. От нее пахло цветами. Слишком сильно, по мнению Анны.
      – Привет! – сказала Мишель.
      – Здравствуйте. – Перспектива разговора с Мишель не доставляла Анне ни малейшего удовольствия.
      – Смотришь телевизор?
      – Смотрела. Он мне уже надоел.
      – Ага. А чем бы ты хотела заняться сегодня? – Широкая, бодрая улыбка.
      – Не знаю. А вы что собираетесь делать? – Это прозвучало угрюмо.
      – Планировала прогуляться. Может, вы с Джозефом составите мне компанию? – Мишель очень старалась произвести впечатление. – Купишь себе что-нибудь – платье, например, или новые туфли?
      – М-м… Нет, спасибо. А почему бы вам одной не пойти за покупками, чтобы мы с папой смогли заняться чем-нибудь поинтереснее?
      С этими словами Анна взяла пульт, переключилась на первую попавшуюся программу и сделала вид, что больше всего на свете ей нравятся японские мультики, где все стреляют и все взрывается.
      Не говоря ни слова, Мишель развернулась и закрыла за собой дверь, чтобы тут же переговорить – возбужденным шепотом – с Джозефом.
      – Что бы я ни делала, как бы ни старалась, она меня не замечает. Даже разговаривать не желает, – пожаловалась Мишель. – Я ей просто не нравлюсь.
      – Успокойся, – попытался уменьшить напряжение Джозеф. – Ты же понимаешь, как ей нелегко. Поставь себя на ее место, вообрази, что это твой отец с кем-то, а не с твоей матерью. Дай ей время. Дай ей шанс.
      – Она так груба со мной, так высокомерна, так заносчива!.. Тебе следует поговорить с ней, объяснить, что нельзя быть такой грубой.
      – Не волнуйся. – Он положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал в губы. – Ей всего лишь девять лет, а тебе… – Видимо, в памяти произошел сбой, потому что он так и не смог вспомнить возраст Мишель.
      – Двадцать семь, – прошипела она.
      – Извини. – Он ободряюще, как ему показалось, похлопал ее по плечу и отправился к дочери.
      – Доброе утро, милая.
      – Доброе утро, папочка. – Джозефу посчастливилось получить то, чего редко удостаивались другие, – ее счастливую, открытую улыбку.
      Он сел на диван рядом с дочерью, прижал ее к себе. Заметив мигающий огонек видеомагнитофона, взял пульт и нажал кнопку. На экране появилось смеющееся, радостное лицо Евы, прижимающей к себе малышку Анну.
      – Потянуло на воспоминания, – пожав плечами, объяснила она.
      Джозеф рассмеялся – девятилетняя девочка смотрит на себя, кроху, и предается воспоминаниям. Вот какая у него дочь!
      – Ты была чудесной крошкой, а теперь ты – чудесная девочка.
      – Папа?
      – Да?
      – Почему вы с мамой не можете быть добрее друг к другу?
      – А почему ты не можешь быть добрее к Мишель? – парировал он, однако мысленно признал справедливость вопроса – они с Евой переживали не самый лучший период.
      Решив не отвлекаться на замечание о Мишель, Анна продолжила наступление:
      – Это так… по-детски. Ты такой добрый со мной, и мама тоже очень хорошо ко мне относится. Но когда вы вместе, то ведете себя совершенно глупо. Это так печально.
      Откуда у его дочери такие слова?
      – Извини. – Он обнял ее еще крепче. – Буду добрее к твоей мамочке.
      – Обещаешь?
      – Обещаю.
      Отлично! Первый шаг в осуществлении разработанной программы примирения был сделан, первая цель достигнута – и как легко! Можно переходить к следующему пункту.
      – А вообще-то мне Мишель не нравится, – призналась Анна. – Она зануда. С ней скучно.
      Теперь в его ответе прозвучал намек на раздражение:
      – Я бы хотел, чтобы ты постаралась, милая. Ради меня. Мне Мишель очень нравится.
      – Хм… – Анна решила, что двигаться к цели надо побыстрее, пока папочке не взбрело в голову, что он любит эту ужасную Мишель. Или что-нибудь столь же жуткое. – А как вы с мамой познакомились? – спросила она, зная, какую важную роль в урегулировании внутрисемейных конфликтов играет фокусирование на счастливых моментах.
      Мудрость Анна черпала из книжки «Ваш счастливый брак», которую купила в букинистическом ларьке на соседнем рынке за пятьдесят пенсов.
      «А не рановато ли тебе читать такое?» – поинтересовался продавец.
      «Это для подруги», – холодно ответила Анна, подавая деньги и поспешно пряча покупку в рюкзачок, чтобы Ева, задержавшаяся с Робби у овощного прилавка, ничего не заметила.
      Еще раньше она успела детально, хотя и не к большому своему удовлетворению, обсудить эту же проблему с маминым приятелем, поверенным в делах и парикмахером, Гарри.
      – Что, по-вашему, надо сделать, чтобы мои родители снова были вместе? – спросила Анна, сидя на высоком стуле в парикмахерской Гарри, который расчесывал ее длинные мокрые пряди.
      – Ха! – рассмеялся он, пожал плечами и произнес слово amore. – Ты спрашиваешь меня насчет amore?
      Гарри родился и вырос в двух сантиметрах от Майл-Энд-роуд, но, несмотря на это, любил изображать из себя итальянца – в память о давно умершем дедушке.
      – Думаю, она все еще любит его, – заметила Анна, наблюдая за маневрами ножниц.
      – Что ж, с ее стороны дверь открыта. Она ведь так и не нашла себе никого другого. Может, и не хочет искать. – Гарри снова пожал плечами. – А вот как быть с ним? Тут я не знаю. Не знаю.
      – У него есть подружка, – сказала Анна и добавила: – Ужас. Молодая и тупая. – Тон, которым это было произнесено, больше подошел бы старушке пенсионерке, и Гарри невольно улыбнулся. – Ну что мне делать? Что сделать, чтобы они были вместе?
      – Ничего, – ответил Гарри. – Если у них настоящая любовь, та, что дается раз в жизни, то рано или поздно они сами все поймут.
      – А если кто-то один не поймет? – гнула свое Анна.
      – Ну, тогда ничего и не будет. – Чик-чик-чик. – Надо, чтобы любили двое. Иначе ничего не получится, как ни старайся.
      – Разве я сама не могу напомнить им, что они любят друг друга?
      – Ты в этом уверена?
      – Я же их дочь. Я знаю. – Она сложила руки на груди и уперлась ногами в стену.
      Вот почему, приехав на выходные в Манчестер, Анна заставляла отца вспомнить его первый вечер с Евой.
      – Как мы познакомились? – повторил за дочерью Джозеф. – Да ты и сама все знаешь, верно? А было это давно. – В какой-то момент Анне показалось, что он встанет и уйдет, а она упустит долгожданный шанс.
      – А я знаю, что ты ей сказал. – Это была наживка, и Джозеф ее заглотал.
      – Неужели?
      – Да. Мама сама мне рассказала. Давным-давно. «Вы верите в любовь с первого взгляда? Или мне снова пройтись перед вами?»
      Анна засмеялась, а Джозеф покраснел от смущения.
      Почему он смутился? Отчасти потому, что фраза получилась действительно смешная, а еще потому, что…
      Да, это было десять лет назад. Он оказался тогда в каком-то модном душном джаз-клубе, потом взгляд его остановился на Еве…
      Джозеф словно заново переживал этот момент.
      Поднявшись из-за стола, чтобы подойти к ней, он вдруг почувствовал, что в горле пересохло, а ноги приходится передвигать усилием воли.
      Она сидела у бара, дерзко выставив аккуратную попку, перебирая длинные светлые волосы, и он, видя ее лицо только в профиль, все же обратил внимание на странное выражение, в котором мечтательное спокойствие загадочным образом сочеталось с лукавством.