Ева увидела, как по щекам Дженни потекли слезы.
– Дженни! – сказала она, взяв сестру за руку.
– Не хочу больше так жить, – заплакала та. – Вставать каждое утро и мысленно составлять список срочных дел… в доме царит душевный холод, вечно кто-то злится или обижается…
Ева продолжала гладить руку сестры.
– Для чего все это? Для чего я столько работаю? Зачем я стараюсь устроить своих неблагодарных детей в лучшие университеты?.. Понимаешь, у меня больше нет цели в жизни.
Ева позволила сестре выплакаться, ничего не говоря.
– Вот почему я здесь, – наконец сказала Дженни, вытирая слезы; – Я всегда замечала покой и… даже не знаю… какие-то легкие, радостные отношения в твоей семье. Скажи, как тебе это удается?
Дженни окинула взглядом кухню: не слишком удачные керамические кружки на столе, старые тарелки, составленные на посудомоечной машине, детские рисунки, наклеенные на холодильник, растения, буйно цветущие на каждом подоконнике, остатки кошачьей еды, разбросанные миски возле задней двери. Везде царил беспорядок, и пол был липкий; Дженни вдруг поймала себя на том, что сметает в кучку крошки со скатерти в ожидании чая. Но… но здесь было очень приятно. На плите варился суп, рядом на стуле мурлыкал рыжий кот, и это действовало расслабляюще. Дженни сидела за столом и знала, что у Евы есть время. Время для чая, время для разговоров. Позже они откроют бутылку вина, посидят в саду и выпьют немного больше, чем следовало бы. Анна и Робби, играя в прятки, будут вбегать и выбегать из дома, пока не отправятся спать. Атмосфера в семье сестры была спокойной и счастливой.
Разве можно это сравнить с ее домом? Куда никто не может прийти, не сообщив заранее. Где обед всегда состоит из трех блюд и деликатесного сыра. Дом сверкает чистотой. Покрывала на диванах регулярно трижды в год чистятся в химчистке, кухню из нержавейки заполняет новейшая бытовая техника.
Дженни подумала, что ее дом очень спокойный, но все сидят за закрытыми дверями. Дэвид прячется в своем кабинете, Кристина в своей комнате с телефоном, раздраженный Рик выходит из дома… хлопая дверью.
Иногда она включала радио и настраивалась на станцию, передающую спокойную музыку… А в доме Евы всегда царила суета. Анна и Робби хохотали и визжали, работали телевизор и видеомагнитофон, постоянно звонил телефон, гремела музыка, причем вкусы отличались большим разнообразием – от классики до церковных хоралов.
– Дженни, – ответила ей Ева, глубоко вздохнув, – этот дом знавал и трудные времена. Не думай, что у нас всегда все в порядке. Есть многое, что вызывает раздражение. Посмотри на меня! Почему, по-твоему, я до сих пор одна?
– Но ты наслаждаешься жизнью, так ведь? – возразила Дженни, надеясь, что ее слова прозвучали не слишком грубо.
– Конечно, дорогая. Порой бывают тяжелые дни, а иногда все замечательно. И я бы солгала, если бы сказала, что несчастлива здесь.
Дженни смотрела на старшую сестру и чувствовала, что Ева буквально излучает беспечность. На нее не давит груз забот о том, что о ней думают люди, как на Дженни. Еву не терзает постоянное беспокойство о том, считают ли ее коллеги-адвокаты достаточно профессиональной. Поступают ли так, как она, родители других детей? Что о ней думает папа? И вот Ева – с волосами гораздо длиннее и светлее, чем положено женщине в сорок лет, в одежде слишком яркой и облегающей, с маленьким домом, паршивой работой, безалаберными детьми, с марихуаной на кухонной полке… И она счастлива! Дженни такое чувство, такое состояние были недоступны. Ни ее муж, ни тем более дети не позволяли ей быть счастливой.
– Даже не знаю, что тебе посоветовать, – сказала Ева. – Я вообще не люблю давать советы. Мне пришлось самой разобраться с тем, что со мной происходит, чего я на самом деле хочу… а потом наполнить все это содержанием.
Гораздо позже вечером, когда они выпили две бутылки вина, а Ева уговорила сестру сделать несколько глубоких затяжек, они долго смеялись в саду на скамейке, перечисляя, чем Дженни должна наполнить свою жизнь.
– Для начала покупки, готовка и стирка.
– Ты что, совсем сошла с ума?! – воскликнула Ева. – Разве у тебя нет вполне трудоспособного мужа и двух сносных помощников, которые вполне могут сбегать в супермаркет, пока ты будешь лежать в ванне с маской на лице, читать журнал и фантазировать, что ты замужем за Антонио Бандерасом?
Они опять рассмеялись.
– А знаешь, тебе надо съездить в отпуск, Дженни, и заняться собой. Массажи, маски… ну, я не знаю… Что там делают адвокаты, чтобы расслабиться? Пойди и устрой всем взбучку или что-нибудь в этом роде… надень наручники на них, что ли.
Еще один взрыв смеха.
– А по поводу твоего замечательного дома… – Ева уже не могла остановиться. – Там у тебя совершенно излишняя чистота, я позволила бы своим детям есть с твоего пола. Хотя… – Она наклонилась под кухонный стол. – Они и с моего пола едят. – Ева вынырнула с грязным тостом с джемом. – Вот посмотри…
Дженни начала хохотать так сильно, что вскоре у нее заболели мышцы живота.
– Господи, я такая неряха! – воскликнула Ева. – Ты, наверное, уже жалеешь, что приехала ко мне? И конечно, думаешь: «Если на полу в кухне можно найти тосты, то что я найду в своей кровати?»
– Перестань! – Дженни уже буквально плакала от смеха. – Я сейчас описаюсь.
– Боже мой, Дженни, – невозмутимо сказана Ева. – Ты меня поражаешь.
– Правда? – На лице Дженни появилось испуганное выражение.
– Нет-нет, что ты, я шучу. Это и называется доставлять себе удовольствие. – Ева сказала это медленно, словно втолковывая сестре свою мысль. – По-моему, для одного вечера вполне достаточно развлечений.
Она посмотрела на сестру, раскрасневшуюся от смеха и вина, выглядевшую гораздо мягче и привлекательнее, чем в последние месяцы.
– Тебе надо потихоньку менять свою жизнь, – добавила Ева. – Перестань за все хвататься, все контролировать. Твои дети только больше станут тебя ценить, если ты немного ослабишь к ним внимание. Они хорошие ребята, и потом все будет замечательно. Кто осудит их, если они, молодые и глупые, попадут пару раз в сложные ситуации? Так люди и учатся. Помнишь, как Том влип в ту торговую аферу? Что там было, травяные пилюли для похудения?.. Господи, неужели я все это уже забыла! Тогда ситуация казалась совершенно ужасной! К тому времени, когда он мне все рассказал, его долг достиг тысячи фунтов. Глупый мальчишка!
Сестры посмотрели друг на друга и снова рассмеялись.
– А еще я считаю, что тебе надо изменить прическу и брюки, – добавила Ева.
– Что?! – воскликнула Дженни.
– Можешь спорить и упираться сколько угодно, но тебе совершенно необходимо полностью обновить гардероб. Придется приложить немало усилий, чтобы заткнуть глотку твоему внутреннему голосу адвоката. Новая прическа и брюки будут началом искоренения скучной, старомодной женщины средних лет.
Ева протянула руку и отогнула край эластичных брюк Дженни, под которыми, как она и ожидала, были надеты серые трусики, а поверх них колготки.
– Кошмар! Это, конечно, очень практично, но… кошмар. Нам нужно, чтобы ты сидела в своем строгом адвокатском костюме и думала: «Да, я знаю, что выгляжу скучно, однако на мне очень пикантные розовые трусики…» И надо обязательно исправить прическу, дорогая, – Ева не могла не упомянуть о своем друге-парикмахере. – Гарри сделает из тебя конфетку.
На следующий день, в три часа, обе сестры заняли места в одном из дорогих кафе с мраморными столиками, где все было заказано с тройной порцией взбитых сливок и сопровождалось разговорами о новой прическе Дженни. По дороге они посматривали на свое отражение в витринах.
Светлые пряди Евы были подцвечены розовой краской.
– Полагаю, я еще не слишком стара для этого цвета. На свадьбу окрашусь не в смываемый розовый цвет, а в устойчивый, – пообещала она Гарри, который, приводя в порядок ее волосы, с сомнением выслушал просьбу Евы.
Но когда краска была смыта, а высушенные пряди цвета сахарной ваты уложены, ему пришлось согласиться. Розовый цвет вовсе не испортил ее, а только добавил пикантности и смелости.
Ее отвага подвигла на риск и Дженни.
Сейчас у нее была гладкая короткая стрижка, открывающая маленькие ушки и красивую шею. Волосы Гарри ей выкрасил в темно-каштановый цвет.
– Мы выглядим замечательно, дорогая, не сомневайся, – сказала Ева сестре, когда они с аппетитом поглощали горы взбитых сливок.
На полу, возле ног, стояло множество пластиковых пакетов, полных трусиков, бюстгальтеров, панталон и брюк с заниженной талией! После первого шока Дженни решилась, и сейчас в сумках лежали зеленые, розовые, оранжевые, бирюзовые, даже блестящие серебристые G-стринги.
– Пообещай мне, что будешь носить их на работу, – громко сказала Ева в примерочной.
– Ради Бога, тише, – зашипела на нее Дженни.
Но Ева заметила заинтригованный взгляд продавщицы, когда они выходили из магазина.
– Уверена, она решила, что мы лесбиянки, – заволновалась Дженни.
– Знаю. – Ева взяла сестру под руку. – Жаль разочаровывать бедняжку. – Она лизнула Дженни в ухо.
– Перестань! Ты что, с ума сошла?
– Ты скованна, как деревенская девушка, моя дорогая мамочка.
– Как мне стать хоть немножко похожей на тебя?
– Могу напомнить тебе момент в прошлом, когда я очень хотела быть похожей на тебя.
– Ты уверена, что будешь носить G-стринги? – спросила ее Ева.
– Конечно! Не думаешь ли ты, что я потратила деньги на трусики, чтобы положить их в ящик комода?
– Ты покажешь их Дэвиду?
– Ну… не знаю… – Дженни взяла ложку и опять принялась за еду. – По-моему, нам с Дэвидом следует пожить врозь. – Она посмотрела на Еву. – Я только что это решила.
– Новая прическа меняет образ мыслей, – не удержалась от замечания Ева. – Твои меня пугают.
Дженни улыбнулась сестре, затем после паузы добавила:
– Я замужем уже шестнадцать лет. Это очень большой срок. Очень большой срок для того, чтобы быть женой, матерью, постоянно думать о том, чего хочет Дэвид и чего хотят дети. Надеюсь, я не выгляжу самой эгоистичной женщиной на планете, но я забыла, кто я, чего я хочу или что мне нравится, даже что я люблю есть. Креветки, например. – Дженни почти смеялась. – Я бы сейчас с удовольствием съела горячих жареных креветок с чесноком и лимонным соком… – Она замолчала, задумчиво склонив голову. – Знаешь, с тех пор как я вышла замуж, мне удалось их поесть не больше трех раз, потому что у Дэвида на креветки аллергия.
Она покачала головой.
– Мы настолько близко все время, что я не могу его разглядеть. Никак не пойму, что же в нем было такое – если было на самом деле, – что я влюбилась в него. И пойму, только если побуду от него на расстоянии. Мне нужно уехать… оставить их на время. – Опять засмеявшись, она добавила: – Одному Богу известно, как моя семейка на это отреагирует.
– Постарайся не брать в голову, – посоветовала Ева.
– Да. Вся моя жизнь стала бесконечным компромиссом, – грустно заметила Дженни. – Никто теперь не делает то, что хочет. Мы все живем так, как якобы надо жить… как хочет кто-то еще. Я понимаю, всем не угодишь, но бывают моменты, когда один человек все время несчастен, а из-за него еще четыре забывают, что такое быть счастливыми.
– Да… жить с людьми дело сложное, – согласилась Ева. – Потребности индивидуума по сравнению с потребностями группы… Уверена, Анна посоветует нам прочесть немало книг на эту тему.
– Меня она немного пугает, правда.
– И меня иногда тоже, а вообще Анна – нормальный девятилетний ребенок, – ответила Ева.
Плохо, если на дочь навешают какие-то ярлыки, с которыми ей придется жить в будущем.
Кое-что пришло Еве в голову впервые.
– Теперь, когда я думаю о жизни с Деннисом, – призналась она, – то понимаю, что полностью ему подчинялась и делала все, что он хотел. Старалась быть такой, какой он желал меня видеть. А с Джозефом было все наоборот. Я постоянно сопротивлялась любому компромиссу и старалась заставить его делать то, что хочу я, даже изменить привычки в еде. Он должен был отказаться от кофе, от встреч с коллегами, перекроить всю свою жизнь… О Господи! И представляешь, ни одного сюрприза. Но потом он взбунтовался!
– Знаешь, мне кажется, что, когда люди долго живут вместе, это сродни капле, которая долбит камень, – постепенно изменяясь, ты теряешь свое «я». Вечные замечания Дэвида по поводу моей одежды – это слишком дорогое, то слишком откровенное, слишком узкое, слишком яркое… – превратили меня в итоге в старомодную, плохо одетую женщину. А ведь я тратила половину зарплаты на лучшую итальянскую одежду, которую только можно было найти в Винчестере!
Ева согласилась с ней.
– Вот почему люди, не выдержав такой жизни, в сорок разводятся. Купи спортивную машину, не отказывай себе в красивой одежде.
– Значит, вот как? Значит, мне надо развестись, чтобы опять стать собой? – спросила Дженни.
– Не могу сказать. – Ева облизала крем с ложки. – Посмотри на Дэвида, посмотри на детей, подумай…
Дженни опять стала пить чай. Ева отметила, что на лице опытного адвоката очень трудно что-либо прочесть.
В конце концов Дженни подняла глаза и сказала с легкой улыбкой:
– Для начала я начну носить красивые трусики… Научусь в них комфортно себя чувствовать.
– Вот это мне нравится! Молодец! – улыбнулась сестре Ева.
Глава 29
Пора было подумать и о работе. Лестер торопил с решением и старался быстрее оформить ее продвижение по службе, чтобы она не вздумала отказаться от новой должности. И вот Ева почистила свой лучший костюм, погладила блузку и тщательно выбрала туфли для встречи с группой экспертов по кадрам перед тем, как вместе с двумя другими кандидатами пройти собеседование.
Прежде, размышляя, нужна ли ей новая должность, Ева почему-то упустила из виду тот факт, что ее могут и не назначить. А когда она это осознала, у нее разгорелся аппетит. В ежедневнике 7 августа – дата собеседования – было обведено красным маркером. У нее мелькнула мысль, что с этим числом связано что-то еще… мелькнула и исчезла. Сейчас Еву занимало только предстоящее испытание. Очевидно, она все-таки хочет встать во главе отдела, производить перемены, нести ответственность за решения… Единственной загвоздкой была семья, ведь дети могут пострадать из-за того, что у нее будет больше работы и меньше свободного времени.
Баланс между семьей и работой… Это особое искусство – находиться в центре событий, когда тебя толкают и дергают, и не позволить разорвать себя на части; найти способ уделить больше внимания одной стороне, когда есть нужда, а потом быстро отыграть назад. Ева видела, как это делают Дженни и Джен, неделю уделяя повышенное внимание семье, неделю – работе, и она знала, что Том и Дипа столкнутся с такими же проблемами, когда появится ребенок.
Пролежав очень долго в ванне, Ева пошла проверить, как там дети. Как каждая мать, она любила смотреть на спящих детей – на длинные ресницы, раскрасневшиеся щеки и равномерное движение груди при дыхании. Спящие они всегда прелестны: Анна – просто ангел, а Робби – маленький купидон в пижаме.
Вернувшись в спальню, Ева приняла поочередно все самые сложные успокаивающие позы, затем просто легла на пол и попыталась расслабиться.
Ночью, вскоре после того, как ей удалось уснуть, ее разбудили какие-то странные звуки в комнате.
Ева поспешила зажечь свет и увидела своего маленького сына, бледного и вспотевшего, со следами рвоты на подбородке и пижаме.
– Все хорошо, Робби, – сказала Ева, за двадцать секунд прошедшая путь от глубокого сна до полного бодрствования. Она взяла ребенка на руки и положила к себе в кровать. – Здесь тебе будет удобнее. Я схожу и принесу полотенце.
Ева вытерла пол, ковер и свои туфли, которые приготовила для собеседования.
Робби лежал в кровати, горячий и ко всему безразличный. Пощупав лоб, шею и живот сына, Ева дала ему попить, потом обняла мальчика, и они уснули.
Утром он проснулся около семи часов и на первый взгляд показался Еве вполне здоровым. Она отвела его к няне.
Едва Ева успела сесть за стол, как позвонила Арлен: у Робби жар, он не перестает плакать, хочет к маме… Еве не нужно было слушать дальше, чтобы понять: сыну действительно плохо, потому что до нее доносились громкие вопли.
– Хорошо, приеду сразу, как только смогу. Скажите ему, что я уже еду… У него нет сыпи?
– Нет, сыпи нет, – сообщила ей Арлен. – Но чувствует он себя плохо.
Ева схватила сумку и побежала искать Лестера.
– Я должна уйти, – сказала она ему.
– Ради Бога, Ева, у тебя чертовски важная встреча! – возмутился он. – У твоего сына температура?.. Ты же знаешь, как это бывает у детей. К тому времени, когда ты приедешь, ему станет лучше, и ты сама будешь думать, зачем так беспокоилась. Неужели нет никого, кто мог бы за ним присмотреть? Попроси. Всего на несколько часов. Мы попытаемся сделать так, чтобы тебя вызвали на собеседование первой.
– Нет, – ответила она. – Нет, Лестер. Мне неизвестно, насколько ему плохо. Я не доктор. Я знаю лишь, что у него высокая температура, что он несчастен и хочет к маме. У меня нет подруги, которую я могла бы попросить помочь, или папы Робби, так что я должна идти сама.
Потом в свое оправдание добавила:
– Семья для меня всегда будет на первом месте. – И, покраснев от гнева, воскликнула: – Черт побери, Лестер, ты знаешь, что я могу стать во главе отдела именно потому, что бросаю все на свете ради ребенка, который во мне нуждается!
Лестер глубоко вздохнул:
– Ладно… иди. Посмотри, как там дела, и скорее возвращайся.
– Спасибо, я за тобой как за каменной стеной, – сказала она вместо прощания.
Ева мчалась по дорожке к дому Арлен, подгоняемая истошными криками сына.
Она нетерпеливо заколотила кулаком в дверь, и Арлен почти немедленно открыла. Ева вбежала в гостиную и увидела на диване Робби, захлебывающегося от безутешных рыданий.
– Робби, детка! – Она схватила сына, и тот прижался головой к ее груди. – Милый мой, прости меня. – Ева обращалась сразу и к сыну, и к взволнованной няне.
– Как вы думаете, что с ним? – спросила Арлен.
– Не знаю. Возможно, это одна из детских инфекций, которые проходят через сутки. Я отвезу его домой, а там посмотрим. Надо обязательно позвонить доктору.
* * *
Дома Ева умыла Робби теплой водой, переодела в пижаму и уложила на диван. Он не хотел терять ее из виду и начинал плакать, как только она выходила из комнаты.
У него была высокая температура, выше 39 градусов. Ева стояла перед аптечкой в ванной и размышляла, что ему лучше дать – детский парацетамол или гомеопатическую белладонну. Снижать температуру или нет? Калпол или белладонну? Калпол или белладонну?
Она решила сначала дать белладонну, а если температура, не спадет, калпол. Робби дремал на диване, а Ева охлаждала ему лоб смоченной в воде салфеткой. Его рвало от каждого глотка воды, которую она пыталась ложечкой влить ему в рот. И он не оживился даже при виде Анны. Вечером Ева поняла, что пришло время опять проконсультироваться с доктором.
– Похоже на вирус, – прозвучал усталый голос на другом конце линии.
– Просто вирус? Просто вирус? – Она не удержалась и почти закричала: – А разве менингит не вирус? А СПИД?
– Не нужно так нервничать.
– Да, вы правы, – согласилась она, стараясь успокоиться. – Я очень устала, мой сын болен, и я хочу знать, все ли с ним в порядке.
– Скорее всего у вашего ребенка желудочный грипп. Наблюдайте за ним очень внимательно. Если температура будет подниматься, или участится рвота, или появится какая-нибудь сыпь, сразу вызывайте врача. Давайте ребенку калпол и понемногу воду.
Вот мы и опять пришли к калполу. Неужели никаких других средств нет?
– Калпол – это обыкновенный парацетомол, это не новое лекарство! – опять взорвалась Ева.
– Зато он поможет мальчику лучше себя почувствовать, мисс Гардинер. Вам обоим надо немного поспать.
Мисс Гардинер положила трубку, совершенно выбитая из колеи. В таких случаях Ева очень остро ощущала свое одиночество. Ей требовалось еще чье-то мнение. Мнение человека, который мог спокойно посмотреть на Робби, мечущегося в лихорадке на диване, и сказать: «С ним все будет хорошо», а потом обнять ее и предложить немного поспать, пока он посидит с мальчиком.
Ева почувствовала, как глаза наполнились слезами. Ей нужен Джозеф. Очень. Прежде чем она успела отогнать эти мысли, нахлынули воспоминания. Вот он стоит, весь испачканный рвотой маленькой Анны, у которой тогда резались зубки, и улыбается, ласково приговаривая: «Все, теперь девочке станет лучше».
Она вспомнила, как он ухаживал за ней во время ее простуд и гриппов, подавая в постель свежий бульон. Однажды, когда она плохо себя чувствовала, он перенес в гостиную телевизор и видеомагнитофон.
Джозеф был очень внимательный и заботливый.
Был… был… напомнила она себе, желая остановить поток мыслей. «Джозеф превратился для тебя в пустое место, не забывай. Поэтому ему пришлось уйти. Ты собрала чемоданы и избавилась от него».
Ночью Робби каждый час просыпался. Его тошнило, он плакал, лежал обессиленный на ее руках, требуя, чтобы Ева избавила его от болезни, потому что она его мама. Именно это мамы и должны делать.
В какой-то момент он проснулся и стал настаивать, чтобы они пошли в кухню и испекли торт.
– Что?! – воскликнула Ева и потянулась к настольной лампе, пытаясь проснуться, что ей никак не удавалось, потому что она была полностью измотана.
– Я хочу печь торт, – плакал Робби.
– Торт? Робби, дорогой, посреди ночи? – Часы показывали половину пятого. – Давай мы постараемся уснуть, а торт будем печь утром.
– Я хочу печь торт, я хочу печь торт! – повторял мальчик снова и снова.
Он буквально горел, ни одной капельки пота не выступило на коже ребенка.
Опять пришлось прикладывать к голове малыша холодные компрессы и поить его водой.
Робби все еще продолжал бредить о торте, и она пошла в кухню, насыпала в миску муки, взяла деревянную ложку и вернулась в спальню, думая про себя, что, наверное, сошла с ума. Она смотрела на своего сына и взбивала ложкой муку, пока та не осела на его волосах, руках, пижаме и пуховом одеяле.
В эту же миску его вырвало водой, которую она ему дала, и через минуту он уснул у нее на руках.
Через несколько бессонных часов встала Анна и предложила приготовить завтрак, пока Робби спит.
– Может, тебе снова начать его кормить грудью? – предложила Анна, когда они вместе сидели в кухне за столом.
Ева так устала, что у нее не было сил поднять ложку.
– Нет, не стоит. Но знаешь, если бы он этого захотел, я бы сделала все что угодно.
Ева кормила Робби грудью еще месяц после того, как ему исполнилось два года, несмотря на неодобрение Анны.
– Я буду кормить Робби, пока ему не исполнится два года, обещаю, – говорила она дочери.
Ей пришлось объяснить сыну, что теперь он будет пить молоко из чашки. Они вместе пошли в магазин и купили ярко-красную чашку. Мальчик пил из нее целый день, потому что это была специальная чашка для молока.
Он, правда, не раз пытался все вернуть на свои места, однако Ева терпеливо объясняла мальчику, что он уже большой, поэтому ему придется пить из чашки.
– Я большой? – спросил он, улыбаясь.
– Да, – ответила она и поцеловала сына в пухлую щечку.
Так и закончилось для Робби кормление грудью. Позже ночью Ева плакала по этому поводу. Вот так она и последнего ребенка стала поить из чашки. Ее небольшая грудь скоро станет еще меньше.
– Ты ужасно выглядишь, – сказала Анна.
– Спасибо, дорогая.
– Робби поправится?
– Обязательно. Думаю, ему уже лучше.
– Почему у тебя мука на волосах?
– Долгая история…
Да, выглядела она жуткой неряхой – бесформенная серая ночная рубашка, волосы, обсыпанные мукой, под глазами двойные мешки. Ей была необходима ванна, но мог проснуться Робби. Совершенно никакой возможности помыться, одеться и привести себя в порядок.
Пока не зазвонил телефон.
– Здравствуй, Эвелин, рад, что застал тебя дома.
Сначала она отметила американский акцент и только потом задумалась, откуда этот человек знает, как ее когда-то звали.
– Привет.
– Привет. Это Деннис. Я встречаюсь с Томом и Денни в полдень, а сейчас есть время навестить тебя, посмотреть, как вы живете.
– Деннис?
Деннис! Сердце заколотилось как бешеное, дыхание перехватило.
– Да. Я уже подъезжаю. Буквально за углом.
Буквально за углом!..
– Мне показалось, что будет неплохо встретиться.
Почему ей до сих пор трудно сказать ему «нет»? Деннис действовал на нее гипнотизирующе, как непреодолимый поток. Ева пребывала в таком шоке, что не могла произнести ни слова. Где-то должна была быть запись о том, что он приезжает. Том или Денни что-то говорили, но она полностью все забыла. Или скорее предпочла забыть. А теперь он вот-вот постучит в дверь, совершенно неожиданно, как… как вирус.
Ева ничего не ответила, да Деннис и не слушал. Он, как всегда, полагал, что все должны считаться с его планами.
– Отлично. – Короткие гудки.
В голове не укладывается, он далее не дождался ее согласия!
– Черт! – громко закричала она, взмахнув трубкой телефона. – Пропади ты пропадом! Пошел к дьяволу, мерзавец! Оставь меня в покое!
Впрочем, в его присутствии ни одно из этих слов не сорвется с ее языка. А почему? Как ему удается до сих пор заставлять ее чувствовать… свою беспомощность?
Он будет здесь через пять минут!.. В дикой спешке Ева металась по квартире, пытаясь сообразить, что на себя надеть, как привести себя в порядок, что ему говорить. Она уже почти решила встретить его как есть – босиком и в ночной рубашке. Это несправедливо! Ей хотелось плакать.
Ева поспешила в ванную. Господи, ну и видок! С чего начинать? Она яростно провела щеткой по волосам, обсыпав все вокруг мукой, потом стянула волосы на затылке в хвост и стала искать какую-нибудь помаду. Ничего не обнаружив, помчалась в спальню, чтобы переодеться. Неужели нет ничего чистого и, может быть, даже выглаженного? Хотя выглаженное – это уже слишком…
Звонок раздался, когда она застегивала последние пуговицы на джинсах. На то, чтобы привести в порядок квартиру, времени уже не оставалось. Но по пути к входной двери она все-таки собрала кучу вещей и сунула ее в шкаф. Робби наконец уснул, хотя бы одной заботой меньше.
Вот и он, человек, которого она когда-то называла мужем, человек, который обманул ее и сыновей и которого она не видела почти шесть лет.
Когда Ева протянула руку к замку, у нее засосало под ложечкой.
– Привет, Эвелин!
Перед ней стоял мужчина в костюме в тонкую полоску, с красным лицом и явно наметившейся лысиной, протягивая для приветствия руку.
– Деннис? – Ева с трудом его узнала.
Он сильно постарел… Конечно, ведь ему за пятьдесят. Даже глаза, казалось, поменяли цвет. Да, летят года…
– Привет, – пробормотала Ева, тоже протянув руку. – Входи.
– Тяжело после долгого перелета, – сказал он, прежде чем она успела придумать первый вопрос. – Хотя лететь в первом классе, конечно, приятно. С тобой обращаются, как с королем… – разглагольствовал Деннис, пока она его вела по коридору в кухню.
Оказавшись на месте, Ева подумала, что совершила ошибку. Кухня никогда не была самым чистым помещением в доме, однако сегодня… На столе стоял пластиковый салатник с содержимым желудка Робби, и валялись скомканные бумажные полотенца, которыми она вытирала сына.
Ева сбросила со стула кота и жестом предложила Деннису сесть. Он с сомнением уселся.
– Мой младший сын болен, у нас была ужасная ночь. – Она неопределенно помахала рукой, пытаясь объяснить этим хаос в квартире, в глубине души совершенно не понимая, почему уделяет так много внимания тому, что он подумает.
– Господи, да у тебя совсем крошечная квартира! Всего две спальни?
Ева кивнула.
– Выходит, здесь когда-то обитали мои мальчики, твой бойфренд и другие дети? Жаль, что нет законов, запрещающих такой кошмар. – Фраза была произнесена с улыбкой, то есть Деннис считал, что это смешно. Чертов шутник!
Она почти пустилась в объяснения, что к тому времени, когда родился Робби, старшие мальчики и Джозеф уже переехали. Но для чего? Он все равно ее не слушал, слишком занятый критикой, делая мерзкие замечания.
– Чай?
– М-м-м… а кофе у тебя нет?
Она подумала о банке, стоявшей на верхней полке, о том, что ему надо делать кофе, а потом сидеть рядом и ждать, пока он его выпьет…
– Без кофеина? – спросила Ева, решив, что должна вести себя прилично.
Больше она не хочет перед ним позориться.
– Без сомнения. – Не «спасибо», или «чудесно», или что-нибудь еще из слов, которыми выражают благодарность, а именно «без сомнения».
Ева поставила на огонь чайник, с грохотом передвигая посуду, таким образом пытаясь выпустить пар в процессе приготовления кофе.
Они поговорили о детях, сначала о Томе и Денни, а потом о младших, появившихся во вторых семьях. Для Евы все это было ужасно.
– Надо заметить, что у Тома и Денни жизнь неплохо сложилась. Модный фотограф и программист – прекрасно, если учесть, что у них нет специального образования.
– Они оба учились в колледже, – сердито заметила Ева.
– Колледж не заменяет…
В этот момент зазвонил его мобильник, что спасло Денниса, иначе Ева, наверное, выцарапала бы ему глаза.
– Деннис Лей. Так, великолепно… действительно отлично. Нет, я могу изменить планы. Хорошо, подъеду к ленчу. Так… встреча с бывшими коллегами.
Бывшие коллеги. Ей пришло в голову, что надо было потихоньку плюнуть в его кофе.
Не переводя дыхания, он позвонил Тому, чтобы отменить их встречу за ленчем и договориться на другое время. Нет, сегодня он к ним не придет, у него срочное дело. Как-нибудь в другой раз.
