– Я... ну, я даже не знаю. – Джеймс провел ладонью по лицу. – Меня глубоко тревожит... судьба детей.

Внезапно Эдмунд резко поднялся с кресла.

– Послушай, отец, ты не должен посылать его на Брук-стрит. Коул не имеет никакого отношения к этому делу! Абсолютно никакого.

Коул не обратил внимания на слова кузена, сосредоточившись на покрасневшем лице дядюшки.

– Я позабочусь о детях, ваша светлость. Могу вас заверить, что буду действовать только в их интересах. Ведь вас это беспокоит, не так ли?

Дождавшись неохотного кивка дяди, Коул продолжил:

– Если я замечу, что детям что-то угрожает либо что-то делается им во вред, я тут же сообщу об этом вам и леди Мерсер.

– Сообщишь и ей?

– Согласитесь, это будет честно, поскольку вы с ней равноправные опекуны.

Сэр Джеймс в задумчивости почесал подбородок.

– Коул, я не уверен, что это будет...

Капитан подошел к двери и взялся за медную ручку.

– Я понимаю, ваша светлость, что это не совсем то, чего вы хотели. Но, простите, это все, что я могу вам предложить. Подумайте до завтрашнего утра, и если вы найдете кого-то, кто лучше справится с этой работой, то я буду вам только благодарен.

Коул уже спускался по ступенькам особняка, когда осознал, что проскочил мимо швейцара, который держал его шинель и шляпу. И словно напоминая о его оплошности, холодные капли дождя упали ему на волосы и скатились за воротник, вызвав дрожь в спине.

Черт побери, что же он только что натворил? И зачем? Возвращаясь назад к швейцару, Коул подумал: может, его ранило шрапнелью не в ногу, а в голову?

Солнце едва взошло над лондонским кварталом Мейфэр, когда настойчивый стук раздался в дверь личной гостиной леди Мерсер – небольшой, но элегантно обставленной комнаты, которая соединяла ее спальню со спальней покойного мужа. Какое-то время леди Мерсер не отвечала на стук. Сидя за письменным столом, она смотрела в окно на тихую улицу. Она поднесла палец к губам, затем снова взялась за перо. Стук в дверь повторился, на этот раз еще настойчивее.

Леди Мерсер глубоко вздохнула. Стало ясно, что сегодня ей не придется побыть в одиночестве.

– Войдите, – произнесла наконец она, отодвинула кресло от стола и поднялась.

Вошел дворецкий. На пороге он замялся, затем решительно шагнул вперед и протянул хозяйке серебряный поднос.

– Послание для вас, миледи, – произнес Дональдсон с легким шотландским выговором. – Я приказал посыльному подождать внизу, на случай если вы соблаговолите послать ответ.

Дженет Камерон Роуленд, маркиза Мерсер, графиня Килдермор, виконтесса Леджвуд, баронесса Карроу и Дантейт снова тяжело вздохнула.

– От кого?

Дональдсон посмотрел на нее с сочувствием.

– Сожалею, миледи, но снова от лорда Джеймса.

Леди Мерсер взяла письмо с подноса.

– Вы сказали, что посыльный ждет?

– Да, но на кухне. Кухарка пообещала за ним присмотреть.

Кивнув, леди Мерсер подошла к столу, взяла массивный золотой нож для бумаг с выгравированным на нем кельтским крестом ее предков. Быстрым движением она вскрыла конверт и погрузилась в чтение.

Леди Мерсер была стройной, хрупкой женщиной с блестящими волосами цвета воронова крыла. В девичестве она считалась настоящей красавицей, однако годы и жизненный опыт почти стерли живость с ее лица, оставив взамен напряженную, почти холодную озабоченность. Она была особенно заметна в больших, выразительных голубых глазах маркизы и в морщинках, которые все чаще появлялись в уголках ее рта.

Взгляд у леди Мерсер был твердый и уверенный, словно лезвием пиратского ножа она могла им пригвоздить к стене нерадивого слугу. Кроме того, обладая живым умом и взрывным характером, она терпеть не могла дураков. Несмотря на двадцать восемь лет и двоих детей в возрасте семи и девяти лет, на стройную леди Мерсер все еще заглядывались мужчины. А патрицианский лоб, утонченные скулы и чистая, без изъянов кожа подтверждали то, что она была настоящей шотландской аристократкой в истинном смысле этого слова.

Многие считали леди Мерсер дерзкой и неуравновешенной гордячкой, а некоторые добавляли к ее характеристике еще и эпитет «бесчувственная». Но как бы там ни было, леди Мерсер была такой, какой ее сделала жизнь, а Дональдсон, учитывая долгие годы доверительного общения с хозяйкой, знал о ней кое-что неведомое другим. Леди Мерсер умела прощать ошибки и была надежным другом тому, кому доверяла.

Она ненавидела своих врагов, но тех, кто ей нравился, любила крепко и преданно, несмотря на то, что ее жизнь была далека от той, которую ей хотелось бы вести.

Дональдсон стоял в стороне, наблюдая, как складки юбки леди Мерсер из черного бомбазина заходили ходуном. У нее задрожали ресницы и побелели костяшки пальцев. Затряслось и письмо, которое она держала в руках. В гостиной нарастало напряжение, словно перед бурей.

Благоразумно вспомнив о неуравновешенности хозяйки, Дональдсон тихонько отступил назад, когда маркиза зашипела, словно загнанная в угол кошка, затем схватила со стола чернильницу и с истошным воплем запустила ею в камин.

– Чтоб ты сгорел в аду, негодяй! – кричала леди Мерсер. Темные чернила расплескались по светло-розовой каминной полке.

– Миледи! – Дональдсон осторожно положил руку на дрожащее плечо хозяйки. – Ради Бога, что случилось? – Он тихонько подвел леди Мерсер к небольшой софе у камина и усадил.

Леди Мерсер протянула ему письмо.

– Воспитатель, – прошептала она. – Он направляет ко мне воспитателя для моих детей. Хочет любой ценой прорваться в этот дом. Что будем делать?

Чарлз Дональдсон опустился на колени у ног хозяйки и быстро пробежал глазами письмо.

– Думаю... я думаю, миледи, что мы с этим справимся. – Молодой шотландец поймал на себе встревоженный взгляд хозяйки. – Может, отправить посыльного за Макфадденом? Или за другим адвокатом?

Леди Мерсер с трудом проглотила слюну.

– Не знаю, – призналась она ослабевшим голосом. – Я до смерти устала от всех этих дрязг. Я дала объявление насчет воспитателя, и мальчикам действительно нужен воспитатель. Ведь нельзя же вести себя так, словно со смертью лорда Мерсера жизнь кончилась.

– Да, леди Дженет, но это ведь будет чужой человек, – осторожно предупредил Дональдсон, обращаясь к хозяйке по имени. – Что мы о нем знаем?

– Ничего хорошего, – мрачным тоном ответила леди Мерсер. – Джеймс засылает в наш дом змею.

– Так, может, отправить посыльного и предупредить, чтобы этот воспитатель не приходил? – предложил дворецкий. – В письме написано, что он явится в три часа.

Леди Мерсер снова схватила письмо, скомкала его и швырнула на пол.

– Нет, не надо никого никуда посылать, Чарлз. – Она выпрямилась, расправила плечи и заговорила уже обычным, твердым голосом. – Несомненно, что этот воспитатель просто соглядатай Джеймса, а значит, квалификация его, как педагога, никакая. Я встречусь с этим человеком и наверняка выявлю изъяны в его образовании. Тогда у меня будут основания нанять более опытного учителя, а Джеймс не сможет ничего возразить против этого.

– Отличная мысль, миледи. – Дональдсон поднялся на ноги. – У вас слегка расстроенный вид. Прислать мисс Камерон, чтобы она отвлекла вас от неприятных мыслей?

Леди Мерсер плотно стиснула губы, поднялась и покачала головой:

– Нет, спасибо, кузина Эллен меня не успокоит, а я своими выходками еще и ее могу вывести из себя, вы это знаете не хуже меня.

– Да, миледи, – Дональдсон не смог сдержать улыбку, – это вы можете.

У Коула вошло в привычку вставать на рассвете и совершать продолжительную прогулку верхом. Избегая наиболее фешенебельных городских районов, Коул игнорировал и Гайд-парк. Обычно он отправлялся на север и выезжал за город. Сегодняшняя прогулка получилась довольно продолжительной, и Коул повернул домой только тогда, когда почувствовал, что голоден и пора завтракать.

Несмотря на свои научные склонности, самым серьезным размышлениям Коул всегда предавался верхом на коне. Однако сегодня это не помогло. Коул так и не пришел к определенному выводу, почему он согласился на безумное предложение дядюшки, который преследовал исключительно собственные интересы. Чего он надеялся достичь, дав это согласие?

Да, конечно, сейчас перспективы его армейской службы довольно туманны. Однако можно заняться и чем-то другим. Коул выступал с докладами в нескольких научных обществах, членом которых до сих пор состоял, иногда заходил в министерство обороны поболтать со старыми друзьями. А кроме того, читал научные журналы, писал обращения в органы социального обеспечения о выдаче пособия своим бывшим солдатам, вечерами пил пиво в местном пабе, который посещала разношерстая публика: актеры, студенты, поэты и такие же, как он, старые солдаты, у которых сейчас образовалось много свободного времени.

Что ж! Истина всегда всплывает в конце, не так ли? И заключалась она в том, что Коулу чертовски наскучила такая жизнь. Прохромав три месяца по Парижу, он в конце концов вернулся в Лондон. Как давно это было? Более полугода назад? Да, черт побери, и это было скучное, безликое время.

Раздробленный сустав зажил, ему еще посчастливилось, что шрапнель выбила его из седла и он отделался только переломом бедра. В таких случаях многим ампутировали ногу. И вот сейчас, спустя почти год после ранения, о нем напоминали лишь несколько шрамов и боли время от времени.

Так что сейчас у него не было никаких уважительных причин, чтобы не вернуться домой. Домой, в Кембридж. Домой, в Элмвуд-Мэнор, в поместье, которое он покинул перед войной и с тех пор ни разу там не бывал. В отличие от других поместий его дом вряд ли можно было назвать роскошным. Давным-давно, возможно, во времена его прапрадеда, в Элмвуде жил приходский священник. Деревенские жители и до сих пор считают его домом викария, поскольку на протяжении ста или более лет уже после того, как дом был продан, кто-нибудь из проживающих в стенах Элмвуда выполнял роль настоятеля церкви Святой Анны. Некоторое время после ухода из Кембриджа Коул тоже исполнял обязанности приходского священника, намереваясь со временем окончательно занять этот пост. Однако в конце концов пасторальной сельской жизни он все же предпочел военную службу.

До сих пор Коул не знал, почему он тогда так поступил. Он просто вдруг почувствовал тягу к армейской службе, какую-то необъяснимую потребность принять участие в войне. В то время он считал свой поступок патриотизмом. И уж точно он сделал это не ради денег. Его офицерская служба требовала довольно больших расходов, а дома оставалась жена, которую надо было содержать. Но хотя Коул отнюдь не был богачом, брачный контракт его матери обеспечил ему стабильный доход по достижении двадцатипятилетия, а отец оставил ему Элмвуд-Мэнор.

Поместье состояло из небольшой фермы и пяти арендаторских хозяйств, владельцы которых трудились на той же земле, что и их отцы и деды. После войны Коул предпринял неслыханный шаг: он разделил все поместье на участки и отдал землю в аренду людям, которым доверял.

Через три месяца, поскольку сам не мог вернуться домой, Коул направил в поместье Мозби, своего ординарца, с ревизией. Судя по редким отчетам Мозби, который остался в Элмвуде, все шло хорошо. Так что Коул отказался от скорого возвращения домой. А сейчас, следовало признать, у него вообще не было желания туда ехать.

Остаток утра Коул провел в клубе и неторопливо позавтракал, обсудив с приятелями послевоенную мощь империи. Но, как всегда, он покинул клуб несколько опустошенным из-за того, что не смог в полной мере насладиться интеллектуальной беседой. Ведь подобные разговоры вызывали у него мучительные воспоминания о тех его собратьях, что остались лежать на полях сражений в Португалии. Это были прекрасные офицеры, отважные воины, которые уже больше никогда не поспорят о военной тактике, никогда не возьмут в руки оружия...

Приятели, похоже, воспринимали такие вещи более спокойно, и Коул частенько подозревал, что его склонность к философии и религиозность не совсем сочетаются с офицерской жизнью.

После клуба Коул вернулся домой, просмотрел полученную почту, затем с особой тщательностью побрился и оделся, готовясь к визиту к леди Мерсер. С одной стороны, у него не было желания с ней встречаться, а с другой – одолевало непростое любопытство вновь увидеть эту женщину после стольких лет. Хотя, конечно же, она его не помнит. С чего ей его помнить?

Явившись на Брук-стрит, Коул обнаружил, что прибыл на четверть часа ранее назначенного срока. Решив не дожидаться в прихожей маркизы, он прошел дальше по улице, свернул за угол и, как любой военный человек, провел рекогносцировку, осмотрев дом со всех сторон.

Это был типичный для квартала Мейфэр особняк, хотя и внушительнее многих. Четыре ряда больших окон по фасаду, черный ход в цокольном этаже, узкий ухоженный дворик позади дома с красивым садом, на третьем этаже жилые помещения для слуг. На конюшне скорее всего пара экипажей и жилье для конюхов.

По саду бродил рыжеволосый здоровяк, который лениво ковырялся в земле, не замечая, что при этом повреждает тяпкой луковицы нарциссов. При появлении Коула парень напрягся и устремил на незнакомца неприязненный взгляд. Намек был очевиден. Коул вежливо дотронулся до шляпы и вернулся на Брук-стрит. Да, слуги у леди Мерсер были явно необщительны.

– Пусти меня, Стюарт! – Роберт Роуленд, стоя в пыльном солнечном луче, потянул старшего брата за полу куртки, отчего тот едва не слетел с ящика, на который взобрался. С трудом сохранив равновесие, Стюарт, лорд Мерсер, оттолкнул надоедливого младшего брата и, встав на цыпочки, выглянул в высокое чердачное окно.

– Перестань меня дергать, Робин! – бросил он через плечо. – Если я упаду, Нанна услышит шум, и нас обоих отправят спать без ужина.

Огорченный Роберт тоже приподнялся на носках.

– Стюарт, что там делает этот парень? Позволь мне тоже посмотреть.

– Да он просто бродит позади дома. – Стюарт попытался протереть грязное чердачное окно рукавом куртки.

– Ты думаешь, Стюарт, что он может быть шпионом? – возбужденным тоном спросил Роберт. – А может, это он отравил папу? Если так, мы сможем его выследить и схватить.

Стюарт сердито посмотрел вниз на брата.

– Заткнись, болван! Мы ничего об этом не знаем. А парень, что ходит вокруг дома, армейский офицер, я же сказал тебе. А военные сражаются с врагами, у них нет времени на то, чтобы травить спящих.

Однако объяснение брата не убедило Роберта.

– Тогда зачем он шпионит? Что ему нужно?

– Он просто глазеет по сторонам, а не шпионит, – возразил Стюарт и еще ближе прижался к окну. – В любом случае, я думаю, это не тот, что должен прийти в три часа. Тот вряд ли будет в такой красивой форме.

– А какого он полка? – спросил Роберт, продолжая свои попытки устроиться на ящике рядом с братом.

Стюарт замялся, и Роберт понял почему. Изучение и определение всевозможных военных регалий было источником постоянных споров между братьями. И хотя Роберт был младше, он считал себя более сведущим в этой области. У него имелась обширная коллекция игрушечных солдатиков, которых мальчик очень любил и тщательно изучал.

– Гм-м... – пробормотал Стюарт. – Кажется, он лейб-гвардеец.

Роберту наконец удалось забраться на ящик рядом с братом и выглянуть в окно.

– Нет, Стюарт, ты ошибся, это точно! Это форма Королевского драгунского полка. – Роберт произнес последние слова с таким трепетом, словно речь шла об ангелах небесных.

– Нет! – буркнул Стюарт, явно посрамленный.

– Да, да, – настаивал Роберт. – На нем обычная шинель без дешевых медных пуговиц. И бриджи, Стюарт, совсем другие.

– А я уверен, что он лейб-гвардеец, – не сдавался его светлость.

– Ох, Стюарт, ты такой... – лорд Роберт отчаянно вспоминал выражение, подслушанное вчера на конюшне, – упрямый, как осел! – победно выпалил он.

– Я не такой! – взорвался Стюарт. – А ты, ты просто... дерьмо собачье. Маленький кусок собачьего дерьма!

– Нет, и я не такой! – заскулил оскорбленный Роберт. Стюарт прищурился.

– Именно такой.

– Осел упрямый!

– Дерьмо собачье!

– Осел упрямый!

– Дерьмо собачье!

Внезапно чьи-то крепкие пальцы грубо ухватили обоих благородных лордов за куртки и бесцеремонно сдернули их с ящика.

– Нанна! – разом вскричали мальчики.

– Нечего орать! – Полная пожилая няня легонько встряхнула Роберта. – Спускайтесь-ка вниз, а там посмотрим, стоит ли кормить вас ужином.