Глава 5,

в которой тетя Харриет ворошит осиное гнездо

– Мне бы этого не хотелось, – позже в то же утро говорил граф мировому судье. – Я не хотел бы, чтобы обвиняли кого-нибудь из моих служащих, мистер Хиггинс.

У себя в кабинете Джайлз специально посадил Хиггинса на противоположном конце стола. Он совершенно не понимал, почему так агрессивно защищает интересы миссис Монтфорд, ведь он едва знал эту женщину.

– Умер ваш дядя, милорд, – сказал Хиггинс, подавшись вперед в кресле. – И я никого не обвиняю, а просто задаю вопросы о вашей экономке.

– Я полностью отдаю себе отчет в том, что мой дядя мертв, – холодно отозвался Джайлз, глядя через стол на судью. – И я хочу, чтобы его убийца предстал перед судом. А это, сэр, ваша работа. Но мне кажется, вы подозреваете миссис Монтфорд, так что примите мои заверения в том, что она невиновна.

– Милорд, – вставил Хиггинс, печально разведя руками, – все знают, что у них были жестокие стычки. Вечером накануне его смерти их крики были слышны по всему замку. Ваш дворецкий даже говорит, что был разбит фарфоровый поднос.

– Думаю, вы поняли мою точку зрения, мистер Хиггинс, – спокойно сказал Джайлз, откинувшись в кресле и пристально глядя на мирового судью. – Миссис Монтфорд и мой дядя ссорились почти каждую неделю. В своих письмах ко мне она часто жаловалась на его нездоровье и дурные привычки. Он чересчур много пил и не питался как следует, а это, да, создавало проблемы. Но мне кажется, что эта женщина пыталась сохранить ему жизнь, а не застрелить.

– Полагаю, можно посмотреть на это и с такой точки зрения, – нехотя согласился Хиггинс.

– Именно так это вижу я. Поэтому ищите где-нибудь в другом месте, старайтесь, копайте глубже, молитесь, чтобы мы преуспели в расследовании.

– Тогда я снова опрошу всех слуг, чтобы узнать, что они могли видеть, наведу справки в деревне, не было ли поблизости чужаков. – Хиггинс выглядел глубоко расстроенным. – Но говорю вам, милорд, там никого не было.

– Доктор Креншоу упоминал цыган.

– В этой части Сомерсета цыган не было с прошлого Михайлова дня, милорд, – грустно возразил Хиггинс. – А кроме того, цыгане не убивают людей. Они, как говорят, воруют, мошенничают и крадут. Это, возможно, правда, а возможно, и нет. Но они, безусловно, не бродят по стране, совершая убийства.

– А что, если убийцы хотели просто... просто что-то украсть, а на дядю Элиаса наткнулись по чистой случайности? – Джайлз хватался за соломинку и понимал это, но ему невыносимо было думать, что Элиаса убил кто-то, кого он знал.

– Тогда как они проникли внутрь? – пожал плечами Хиггинс. – И откуда взяли оружие?

– У дяди всегда был пистолет, – вдруг вспомнил Уолрейфен. – Когда я был мальчишкой, он держал его запертым в своем столе в библиотеке и иногда доставал и чистил. – Наконец-то Джайлзу удалось заинтересовать мирового судью.

– Он до сих пор там? – спросил Хиггинс.

Джайлз не знал. Как не знал многое из того, что должен был знать.

– Можно посмотреть, – предложил он, вставая из-за стола.

Библиотека находилась в противоположном конце западного крыла, и после нескольких минут быстрой ходьбы Джайлз, неотступно сопровождаемый мировым судьей, подошел к двери и в нерешительности остановился. Ему не хотелось входить в эту комнату, его пугала мысль, что сейчас он увидит то место, где его дядя испустил последний вздох.

Но конечно, комната была безукоризненно чистой, и он не сомневался, что об этом позаботилась миссис Монтфорд. Не хватало только турецкого ковра, который много десятков лет лежал на полу, а все остальное оставалось на своих местах. Стол, как всегда, стоял у окна напротив двери, и Джайлз, пройдя прямо к нему, потянул правый верхний ящик. Тот легко выдвинулся, что показалось ему странным – ящик должен был быть заперт. У Джайлза остановилось сердце – в ящике не было ничего, кроме пустой бутылки из-под виски и нескольких пожелтевших писем, разбросанных по дну.

– Я спрашивал экономку об оружии, – сказал Хиггинс, когда Джайлз заглянул в глубину ящика. – Она ответила, что ничего не знает об этом.

– Да, естественно, – Джайлз нервно облизнул губы, – она здесь совсем недавно.

– А когда вы в последний раз видели оружие, милорд? – Хиггинс вопросительно взглянул на графа.

– Много лет назад, Хиггинс, – тихо ответил он, добавив про себя: «Целую жизнь». – Теперь кажется, что прошла целая вечность, так что, возможно, я ошибся.

Завтрак в кругу семьи оказался для Джайлза еще более неприятным, чем обед. С каждым днем за столом становилось все более многолюдно, прибывали все новые друзья, знакомые и родственники, и всеми ими ловко управляла Сесилия. Хорошо еще, что тетя Харриет и ее незамужние дочери – Сильвия и Соня – были в подавленном настроении из-за того, что кузину Сибиллу уложили в постель с мигренью, вызванной глубокой печалью – во всяком случае, так объяснила тетя Харриет – от потери ее дорогого, дорогого дяди. «Дяди, которого никто из вас не побеспокоился навестить ни разу за последние десять лет», – подумал Джайлз, но не стал высказывать вслух свое мнение.

Место Сибиллы за столом занял двоюродный дедушка Джайлза Фредерик, который был намного спокойнее своей предшественницы, так как поступал мудро и спал во время почти всех семейных встреч, но Джайлз не винил его за это. Родня из Бата не могла долго удерживаться от пустых сплетен, и за вторым блюдом разговор быстро превратился в настоящий кошмар.

– Надеюсь, этой ночью все хорошо спали? – стараясь создать за столом непринужденную обстановку, поинтересовалась Сесилия, когда унесли первое блюдо. – Откровенно признаюсь, я так устала от поездки, что уснула мертвым сном.

Джайлз кивком отпустил лакея, и как раз в этот момент его кузина Сильвия – во всяком случае, он полагал, что это была Сильвия – вздрогнула от суеверного ужаса.

– О-о, Сесилия, как вы можете употреблять такие страшные слова? – спросила она, когда дверь закрылась. – Я и глаз не могла закрыть, зная, что бедного дядю Элиаса убили в его собственной постели!

– На самом деле он был убит в библиотеке, – уточнила Сесилия, стараясь передать поднос с гарниром дедушке Джайлза Фредерику, который, к сожалению, уже похрапывал. – Но думаю, «Королевская гавань» вполне могла бы приютить вас. Я слышала, там наконец-то избавились от крыс, хотя простыни, возможно, не такие чистые, как хотелось бы.

– О-о, я подразумевала совсем не то, – побледнев и запинаясь, пробормотала Сильвия. – Я п-просто имела в виду, что все очень загадочно, то есть смерть дяди Элиаса. На самом деле я хотела спросить, кто это сделал?

– О Боже правый, это сделала экономка, – ответила тетя Харриет, откусывая кусок от хрустящего маринованного огурца. – Моя горничная Адди уже слышала это от Милсона, третьего лакея.

– Тогда Милсон будет уволен без рекомендации, – угрожающе тихим голосом произнес Джайлз, с громким стуком положив на стол вилку. – А вы, тетя Харриет, ровным счетом ничего не знаете о миссис Монтфорд, так что попрошу вас не высказываться о ней.

– Хотя она как бельмо у тебя на глазу, старина, – развалясь на стуле и вертя в руках бокал с вином, пробормотал Делакорт. – Быть может, этот Хиггинс готов избавить тебя от нее.

– Думаю, готов, – тихо откликнулась тетя Харриет. – Моя Адди говорит, что эта женщина угрожала убить беднягу Элиаса. Об этом все говорят в помещениях для прислуги. А вы понимаете, что угроза является уликой.

– Харриет, дорогая, – рассмеялась Сесилия, – если бы это сделала миссис Монтфорд, то улик не было бы, поверьте мне. Я разговаривала с ней, и слова «хладнокровная» и «ловкая» характеризуют ее не с лучшей стороны.

– Совершеннейшая чушь. – Джайлз почувствовал, что теряет терпение. – Прошу вас всех, давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Но мама совершенно права, – вставила Соня. – Эта экономка угрожала ему. Старший садовник все слышал и сообщил об этом мистеру Хиггинсу.

– Соня, – взглянул на девушку Джайлз, – вы и дня еще не пробыли в этом доме и уже все знаете? Зачем бы миссис Монтфорд угрожала дяде? Это просто смешно.

Сидевшая рядом с Соней тетя Харриет сделала большие невинные глаза, и Джайлз мгновенно насторожился, по собственному опыту зная, что самые отвратительные сплетни женщины всегда распространяют с исключительно простодушным видом.

– Думаю, это очевидно, принимая во внимание слухи, которые ходят о них двоих, – сказала тетя Харриет. – Господь знает, что мой брат никогда не был святым.

– Нет, – снова вмешалась Соня, – я уверена, что это как-то связано с разрушением башни. Адди сказала, что, когда начали падать камни, сын экономки побежал за дядей Элиасом. Мальчик чуть не погиб. Неизвестно по какой причине экономка вбила себе в голову, что во всем виноват дядя Элиас.

«Чуть не погиб? О чем это они говорят?» – не мог взять в толк Уолрейфен.

– И воровство тоже было, – со знанием дела кивнула тетя Харриет, не дав возможности Джайлзу вставить ни слова. – Пропали золотые часы Элиаса – те, которые подарил ему лейтенант лорд Кенросс после Тулузы. Запомни мои слова, Джайлз, их взяла твоя экономка.

– Знаете, тетя Харриет, – резко ответил Джайлз, стараясь удержаться от непростительной грубости, – уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь.

– Нет, дорогой мой мальчик, – покачала она головой, – я знаю таких людей. Она чересчур симпатична и чересчур горда, а ни то ни другое не годится для служанки. Как я часто предупреждала тебя, нельзя просто бросить дом и предоставить его в распоряжение слуг, которые...

– Боже правый, взгляните на часы! – перебил ее Делакорт и отодвинул свой стул. – Дорогая кузина Соня – могу я вас так называть? – мне говорили, что здесь неподалеку есть утес, с которого открывается великолепный вид на море. Не знаете ли вы, где он?

– О, конечно! – взмахнула ресницами Соня. – От этого вида просто дух захватывает.

– А я больше всего на свете люблю, когда захватывает дух, – улыбнулся Делакорт, обнажив крупные, безупречно белые зубы. – А кроме того, вы обещали сегодня днем пойти со мной на прогулку. Могу я рассчитывать на вас? Леди Харриет, Сильвия, моя радость будет полной, если вы присоединитесь к нам.

Сесилия строила глазки Джайлзу, однако, к счастью, заигрываний ее мужа оказалось вполне достаточно, чтобы положить конец ужасному завтраку. Женщины тоже поднялись из-за стола, и хихикающая, прихорашивающаяся толпа сплетниц потянулась за Делакортом, а Джайлз взял себе на заметку купить ему целый ящик этих отвратительных сигар из Вест-Индии, которые тот так любил.

Наблюдая, как дедушка Фредерик сам проснулся и, пошатываясь, побрел к бильярдной, Джайлз почувствовал, что облегчение от окончания трапезы не может рассеять окутавшее его черное облако страха. В это утро он совершенно верно расценил вопросы Хиггинса, не так ли? Мировой судья на самом деле избрал своей целью миссис Монтфорд, и не без причины: сплетни слуг – это страшная вещь.

Джайлз вернулся к себе в кабинет, чтобы обдумать, как лучше всего положить этому конец, и, пробыв там не больше минуты, позвонил дворецкому.

– Скажите мне, Певзнер, кто сейчас здесь старший садовник? – спросил он, когда дверь открылась.

– Все еще Дженкс, сэр, – подобострастно улыбнулся Певзнер. – А Фелпс – второй.

– Так я и думал. – Но это не имело значения. Взяв перо, Джайлз некоторое время крутил его в пальцах, а потом сказал: – Певзнер, попросите Дженкса прийти сюда. У меня возникла идея выкорчевать фруктовый сад и на его месте устроить один из французских водных парков. Знаете, фонтаны, обнаженные нимфы, журчащие водопады, что-то в таком роде.

– Сию минуту, милорд! – Певзнер не сдержал испуганного вздоха.

Вслед за тем как дворецкий ушел, Джайлз услышал, как по булыжникам внизу застучали колеса экипажа. Он встал и, выглянув во внутренний двор, увидел въезжающую коляску. Из нее вышли два пожилых джентльмена в высоких черных шляпах и развевающихся плащах, Сесилия поспешила им навстречу, а миссис Монтфорд отправила лакеев позаботиться о багаже и лошадях. «Вероятно, это уэльские кузены из Суонси со стороны бабушки», – решил Джайлз, хотя видел их всего пару раз и коротко выразил им свое почтение.

Итак, собрались все, и завтра похороны, а затем гости разъедутся, и все будет позади. Дело будет сделано, но не закончено, вернее, закончено наполовину. Оно не будет закончено, пока Джайлз не узнает правду.

– Милорд?

Обернувшись, Джайлз увидел Дженкса, который стоял на пороге, крепко стиснув в руках шляпу из грубой парусины.

– А, Дженкс, входите и закройте дверь, – сказал граф, возвращаясь обратно к столу.

– Да, сэр.

Джайлз был знаком с Дженксом всю свою жизнь и знал, что тот не был сплетником, а кроме всего прочего, ни у одного из них не было времени ходить вокруг да около.

– Послушайте, Дженкс, – начал Уолрейфен, – есть кое-что, чего я просто не могу понять. Что за чепуху болтают о том, что вы сказали мировому судье, будто миссис Монтфорд грозила убить моего дядю?

– Нет, сэр, – твердо сказал старший садовник, отшатнувшись, словно от удара, – я ничего подобного не говорил. Это Фелпс пошел и проболтался Певзнеру, сэр, а я не успел его удержать. Теперь он сожалеет об этом, сэр, но злое дело уже сделано.

– Но почему Фелпс ее обвиняет? – Ничего не понимая, Джайлз качнул головой. – Это очень серьезно. Говорят, миссис Монтфорд угрожала дяде сразу после разрушения башни. Дженкс, это правда, что она...

– О нет, сэр! – не дал ему договорить садовник. – Она вовсе не это имела в виду. Она просто испугалась за своего мальчика, сэр. Он сломал ребро и получил ушиб легких. Правду сказать, сэр, парень был в ужасном состоянии. Мы думали, он мертв, когда вытащили его из-под камней, я и Фелпс.

– Боже мой, – прошептал Джайлз. – Вы... вытащили его? Ее сына? Дженкс, вероятно, вам следует объяснить мне все подробнее и, пожалуй, лучше всего рассказать, что именно говорила миссис Монтфорд.

Садовник только крепче вцепился в свою шляпу.

– Итак?

– Понимаете, милорд, – густо покраснев, начал садовник, – я добросовестно работал на вас, а до того на вашего отца и деда. Сорок лет, все подтвердят.

– Да, Дженкс, я знаю, – мягко сказал Уолрейфен. – И вы всегда работали примерно.

– И будущей весной я собираюсь оставить работу. Мэри задумала купить домик в Пензансе.

– Я очень рад за вас обоих, Дженкс, – постарался улыбнуться Джайлз. – Даю вам слово джентльмена, ничто из того, что вы скажете здесь, не сможет перечеркнуть сорокалетнюю преданную службу.

– Тогда хорошо, сэр, – прищурившись, промолвил Дженкс, – потому что могу сказать: Фелпс неправильно ее понял. Миссис Монтфорд не желала смерти майору, милорд. Она желала смерти вам. Но только в тот момент и только потому, что думала, что ее мальчик умирает, понимаете?

Перелом ребер, ушиб легких. Уолрейфен боялся, что начинает понимать, и сквозь охватывающий его стыд старался слушать.

– Она хорошая, работящая женщина, сэр. И она просто не понимала, почему после всех ее писем вы не позаботились о починке башни. И откровенно говоря, я тоже не понимал. А потом башня не выдержала и обрушилась на бедного маленького Айана.

Айан. Маленького мальчика звали Айан.

– Я не понимал... Нет, нет, это не извинение, не стану попусту тратить на это слова. – Джайлз резко опустился в кресло. – Послушайте, Дженкс, мировой судья собирается снова опросить всех, и я должен сказать ему, что тем, кому миссис Монтфорд желала смерти, был я. Мне наплевать на все, кроме правды. Вы говорите, что она на самом деле этого не хотела, значит, это просто ерунда, правильно?

– Да, сэр, – с удивлением согласился Дженкс.

– Спасибо, что пришли, – поблагодарил Джайлз, немного раздосадованный его отношением, однако Дженксу можно было доверять. – А теперь можете идти. И еще... спасибо вам за честность, Дженкс. В следующем году с удовольствием навещу вас и миссис Дженкс в Пензансе.

Все еще несколько озадаченный, садовник кивнул и повернулся к двери.

– И еще, Дженкс, – натянуто кашлянув, остановил его Джайлз, – я, хм, хотел узнать ваше мнение, но пусть это останется между нами. Другие слуги не любят миссис Монтфорд?

– Могу сказать, поначалу не любили, милорд, – немного подумав, признался Дженкс. – Во всяком случае, ленивые. Но она справедливая и не просит ни от кого ничего такого, что ей неприятно было бы делать самой. Просто она требовательная, вот и все.

– Да, понятно, – сказал Джайлз, когда садовник взялся за ручку двери. – Хорошо, тогда еще одно, последнее дело. Я сказал Певзнеру, что мы с вами должны обсудить возможность замены фруктового сада французским водным парком.

– Господи Боже мой!

– Да, – слегка улыбнулся Джайлз, – и скажите ему, что вы убедили меня оставить сад и на этом наш разговор окончился. Вы улавливаете ход моих мыслей?

– О, – широко улыбнулся Дженкс, – конечно, сэр.

Было уже за полночь, когда Джайлз закончил свои послания в Уайтхолл и отпустил Огилви спать. День был тяжелым, и часть его Джайлз провел, разбирая личные вещи дяди, но так и не нашел ничего важного. Он и сам не знал, что именно он искал. Какие улики убийства можно искать? Не раз ему приходило в голову послать за Максом или, быть может, за помощником Макса Джорджем Кемблом. У этого человека был нюх, как у ищейки, если речь шла о том, чтобы разобраться в скандальной истории.

С этой мыслью Джайлз решил отправиться спать и, сняв пиджак и жилет, щедро налил себе в рюмку бренди. За первой последовала вторая, но даже намек на сон обходил его стороной. Постепенно, однако, он набрался хмельной храбрости сделать то, что одновременно хотел и боялся сделать с момента своего приезда. И теперь для этого было как нельзя более подходящее время, решил Джайлз, ведь, безусловно, это было такое же личное время, как и любое другое.

От его спальни до восточного крыла Кардоу, где располагались изысканные парадные залы, было далеко, а из-за того, что западная башня разрушилась, кратчайший путь пролегал через помещения для прислуги. Джайлз пользовался им с момента приезда и нисколько не возражал. Благодаря этому у него была возможность часто встречаться с миссис Монтфорд, занимавшейся своей работой, и иногда он даже перебрасывался с ней несколькими словами на те мирские темы, которые ему удавалось выудить из памяти за короткое время.

Позолоченная гостиная была большим залом, строго выдержанным во французском стиле времен начала правления Георга III. На памяти Джайлза этой гостиной никогда не пользовались, за исключением похорон его деда; похороны матери Джайлза прошли быстро и тихо, а его отец умер на Хилл-стрит. И вот теперь остался только Джайлз, последний в роду – мрачная мысль, однако.

Двустворчатые двери бесшумно распахнулись, и Джайлз увидел за ними мерцающий свет, наверное, дюжины свечей, аккуратно расставленных вокруг тела его дяди. Сам гроб, сделанный из твердого английского дуба, стоял в центре зала на постаменте, задрапированном темным дорогим бархатом. Благоговейно, но без особого желания Джайлз приблизился к нему и был поражен тем, что увидел.

Тело Элиаса было хрупким и высохшим – телом хилого мужчины, а не крепкого доблестного солдата, а его лицо – лицом трупа, и у Джайлза возникло непреодолимое ощущение, что оно стало таким задолго до того, как смерть унесла его дядю. Господи, как Элиас мог настолько измениться?

Кто-то – нет сомнения, миссис Монтфорд – положил на грудь Элиасу ветку лабазника. Джайлз уже потянулся, чтобы коснуться ее пальцами, но в этот момент почувствовал, что кто-то сидит в темной глубине комнаты. Он вопросительно кашлянул и, подняв взгляд, увидел женщину, одетую в черное. Она не встала, не заговорила и даже не сделала ни малейшей попытки дать знать о своем присутствии. Но он догадался. О да, он всем своим существом ощутил ее присутствие.

Безусловно, обычай предписывал, чтобы тело дяди не оставалось в одиночестве, и Джайлзу было чрезвычайно приятно, что его слуги соблюдали эти старомодные традиции. Не было никакой необходимости заговаривать с Уолрейфеном в эти минуты личной скорби, более того, это было бы неприлично. Поэтому Джайлз делал то, что хотел сделать, и, склонив голову, читал про себя молитву над телом Элиаса.

Должно быть, Джайлз провел у гроба больше времени, чем ему казалось, потому что, когда он поднял голову и открыл глаза, свечи показались ему ослепительно яркими. Сразу вслед за этим кто-то потревожил его, застучав каблуками по мраморному полу, и, отвернувшись от гроба, он увидел, как девушка, в которой он узнал Иду, третью служанку, быстро входит в комнату.

Заметив его, Ида остановилась и, прикрыв рукой рот, низко присела в реверансе, а сидевшая в темноте женщина встала и, подойдя к ним, откинула назад черную накидку, открыв сияние рыжих волос, уже частично распущенных, как будто для сна.

– Бетси сменит вас в четыре, – кивнув Джайлзу и переведя взгляд на девушку, шепотом сказала она служанке. – Если вы почувствуете, что не можете бодрствовать, пошлите кого-нибудь за мной. Вы поняли?

Девушка кивнула и поспешила занять свое место в кресле.

Стоя на пороге комнаты, Обри смотрела на лорда Уолрейфена, который сейчас повернулся к ней спиной. «Нужно идти», – сказала она себе, не желая без необходимости ни на минуту задерживаться в его присутствии. Однако сейчас она безошибочно почувствовала в нем печаль, которой не замечала раньше: его плечи были опущены, а глаза полны страдания. И это совсем не соответствовало образу того человека, каким она его себе представляла, хотя нельзя сказать, чтобы она ожидала, что Уолрейфен не будет грустить о своем дяде.

Поддавшись минутному порыву, Обри вернулась обратно в комнату. Граф не взглянул на нее, а только еще крепче ухватился за край гроба, и при свете свечей стало видно, как побелели у него пальцы, и она, непроизвольно протянув руку, коснулась его руки. Это был довольно интимный жест, хотя его нельзя было назвать неуместным, но когда граф слегка повернул к ней все еще склоненную голову и их взгляды встретились, Обри отдернула руку.

– Он покоится с миром, милорд, – тихо сказала она. – Я в этом уверена.

– Я верю, что вы правы, – прошептал он и, выпрямившись, сжал пальцами переносицу, словно боль могла остановить слезы. – Я верю, что то, чего он был лишен здесь, на земле, теперь пребудет с ним вечно.

– Не нужно стыдиться своего горя, милорд, – шепотом отозвалась Обри. – Ваша потеря неизмерима. Он был хорошим человеком.

– Думаете, я этого не знаю? – Уолрейфен издал короткий горький смешок, который эхом разнесся по огромной комнате, но в его словах не было недоброжелательности.

– Я не сомневаюсь, что знаете, но иногда становится легче на душе, когда слышишь это от других.

– Неужели за свою короткую жизнь вы потеряли так много дорогих вам людей, миссис Монтфорд? – поинтересовался он, пристально взглянув на Обри. – Похоже, вы знаете, что при этом чувствуешь. Ах, простите меня. – Его лицо внезапно застыло. – Я забыл, что вы похоронили мужа.

Обри совершенно не знала, что ответить.

– Я потеряла обоих родителей и сестру, за которой ухаживала несколько лет, – наконец сказала она. – Да, милорд, я знаю, что значит потерять любимого человеками знаю, что чувствуешь, когда винишь саму себя.

– Ваша сестра болела? – Джайлз продолжал незаметно смотреть на нее.

– У нее была изнурительная болезнь мышц, – ответила Обри, удивляясь, зачем она рассказывает графу о Мюриел, – и легочная астма. В конце концов, сестра просто... растаяла.

– Мне очень жаль. У вас вообще не осталось семьи?

– Нет, – прошептала она, – только Айан.

Уолрейфен долго молчал, а потом заговорил, снова обратив взгляд к телу дяди:

– Неужели люди всегда потом мучаются такими сомнениями? Всегда спрашивают себя, нельзя ли было сделать что-то по-другому, сделать что-то большее? Теперь я боюсь, что совершил ошибку, пойдя навстречу желанию дяди остаться здесь одному. Но, в конце концов, это же дом его детства.

Еще вчера Обри обвиняла Уолрейфена в том, что он бросил своего дядю, сегодня она уже не так смотрела на это.

– Что вы могли поделать с тем, где он жил или как он жил? – Она снова коснулась руки Джайлза. – Ничего, как вы сами понимаете. Он был упрямым человеком, милорд. Поверьте мне, я это знаю. С ним постоянно приходилось воевать, чтобы заставить его как следует поесть и не дать ему... – Она недоговорила.

– Спиться? – закончил граф ее мысль. – Я знаю, вы часто ссорились из-за этого. Иногда мне было почти страшно вскрывать ваши письма.

– Время от времени мы обменивались крепкими словами, – как бы оправдываясь, сказала она.

Сейчас Уолрейфен выглядел настолько же растерянным, насколько самоуверенным был всего несколькими часами ранее.

– Наверное, мне следовало настоять, чтобы он жил в Лондоне. Я, конечно же, никогда не допустил бы, чтобы он дошел до этого, – Джайлз слегка кивнул в сторону тела Элиаса, – то есть стал таким худым и слабым.

– О, милорд, он не был слабым, – покачав головой, мягко возразила Обри. – Дух и тело – это две совершенно разные вещи. Майор был сильным человеком до самого последнего вздоха. И все же, я думаю, он слабел от глубокого душевного смятения.

– Вы так думаете?

– Солдат видит все самое худшее в этом мире, милорд, – после долгого молчания ответила Обри, понимая, что ступила на тонкий лед, – и он продолжает жить даже после того, как увидел ужасы войны, ужасы, которых мы, остальные, не можем себе представить. Именно их мужество защищает нас всех от жестокости мира, но наши солдаты платят за это страшную цену. И если они не погибают в битве, то потом умирают дома один за другим. Мы никогда не должны этого забывать и всегда должны помнить, в каком долгу мы перед ними.

– В вас много мудрости, миссис Монтфорд. И сострадания. Кстати, ваш муж был военным?

Обри только покачала головой, не решаясь рассказать о своем отце и о том, как он умер, и они надолго погрузились в молчание.

– Спасибо вам, миссис Монтфорд, – наконец сказал Уолрейфен, отвернувшись от гроба дяди, и ушел, а Обри задержалась, чтобы прочесть еще одну, последнюю молитву.

Выполнив свою печальную миссию, она тоже покинула комнату и, к своему изумлению, обнаружила, что граф ещё стоит в темном коридоре. Сегодня вечером без официальной одежды, а лишь в простой белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, обнажавшими крепкие мускулистые руки, Уолрейфен выглядел менее аристократично. «Должно быть, он занимается боксом или, по крайней мере, фехтованием», – подумала Обри.

– Вы хотите остаться, милорд? – смущенно спросила она, не понимая, почему он все еще стоит в коридоре и смотрит на нее. – Я могу отослать Иду, если вам хочется побыть одному.

– Нет, я закончил, – тихо ответил Джайлз, идя в ногу рядом с Обри, и звук их шагов эхом раздавался в пустом сводчатом каменном коридоре. – На самом деле я ждал вас.

Обри мгновенно насторожилась, и хрупкая близость, возникшая между ними в большом зале, начала исчезать.

– Уже очень поздно, а вы не спите, – продолжил граф.

– Как и вы, милорд.

– Вы организовали бдение слуг у тела моего дяди, спасибо вам.

– Кому-то это может показаться старомодным, милорд, – не замедляя шага, Обри как-то странно взглянула на него, – но я считаю, что это надлежащий знак уважения.

– А для вас это очень важно, не так ли, миссис Монтфорд?

– Чтобы все делалось надлежащим образом? Да.

Уолрейфен резко остановился, и она, не имея другого выбора, сделала то же самое. Эта часть замка с высокими арочными окнами освещалась настенными светильниками, и в неровном мерцающем свете Уолрейфен с необъяснимой настойчивостью удерживал взгляд Обри.

– Я не плохой человек, миссис Монтфорд, – тихо сказал он.

– По-моему, милорд, вам совсем не обязательно доказывать это мне, – застигнутая врасплох, пробормотала Обри, слегка приподняв обе брови.

– Тогда почему же, когда я с вами, вы заставляете меня чувствовать, что я обязан это сделать? – едва заметно улыбнулся Джайлз.