– Когда я приехала сюда, он сначала показался мне мрачным, – призналась Обри. – Но, живя в нем, начинаешь понимать, что замок обладает редким спокойствием и одновременно неповторимым трагизмом большинства старинных поместий.

– И много таких старинных поместий вы видели? – Граф опять с любопытством взглянул на нее.

– Вероятно, одно или два. – Обри мгновенно поняла свою оплошность.

– За время своей службы?

– Да.

– Скажите, дорогая, откуда вам столько известно об управлении имением? – задумчиво спросил граф. – Такие вещи обычно не входят в компетенцию экономки, не так ли?

– Мистер Эрстуайлдер оставил великолепные записи, – глядя прямо перед собой, ответила Обри.

– Как замечательно! Этот человек едва ли написал мне шесть слов за все те годы, что я его знал. Никогда не встречал менее симпатичного парня.

– Однако жене кузнеца он был симпатичен, – тихо возразила Обри.

Запрокинув голову, граф рассмеялся, и Обри подумала, что это весьма редкое явление. Ей понравилось, как в его глазах заплясали искорки и лицо ожило, а когда его взгляд поймал ее взгляд, Обри почувствовала, что внутри у нее что-то растаяло.

Они уже доехали до старого крошечного сарая, и Обри постаралась уклониться от обсуждения ее прошлого. И еще ей хотелось не думать о глазах Уолрейфена, а показать ему заново покрытую шифером крышу сарая. Она спустилась с лошади у старого пня, чтобы избежать тревожных ощущений, которые могло вызвать прикосновение рук графа к ее талии.

Очевидно, поняв это, он взглянул в ее сторону, выгнув одну бровь, и ловко спрыгнул с седла, но, когда его левая нога коснулась земли, произошло что-то непредвиденное: его колено согнулось, и Уолрейфен чуть не упал на землю. Выронив поводья, он пошатнулся, и Обри, инстинктивно бросившись вперед, твердой рукой обхватила его за талию.

– Опять мой ревматизм, – сухо сказал он, с некоторым смущением глядя на нее.

– Ах да, этот ревматизм, которого у вас нет, – нахмурилась Обри. – Я помню.

– Боже, миссис Монтфорд, сегодня вы демонстрируете завидное чувство юмора. – Уолрейфен перенес вес тела на левую ногу, поэтому Обри отпустила его.

– Пожалуй, стоит отдохнуть под этим деревом, – предложила она; это был раскидистый дуб, но его ветви сейчас почти оголились.

– Великолепная идея.

Быстро привязав свою лошадь, Уолрейфен без возражений сел рядом с Обри, потом, слегка поморщившись, вытянул ногу и оперся спиной о ствол дуба.

– Мой сын сказал мне, что вчера видел вас в огороженном стенами саду. – Обри тайком бросила быстрый взгляд в его сторону. – Надеюсь, он не дерзил?

– Вы боитесь, что дерзость передается по наследству? – усмехнулся граф. – Нет, он был сама воспитанность. Вы должны им гордиться.

– Тогда хорошо.

– Обри, у вас на языке вертится вопрос. – Посмотрев на нее, снова рассмеялся Уолрейфен и придвинулся ближе, его улыбка и растрепанные легким ветерком волосы придали ему почти мальчишеский вид. – Вероятно, еще один дерзкий вопрос.

– Айан говорит, вы хромаете, потому что вас ранили в ногу. – Она не преминула заметить, что граф назвал ее по имени. – Он говорит, в вас стрелял контрабандист. Я уверена, что вы просто развлекали его. Ведь у вас вовсе нет ревматизма, правда?

– Да, Обри, я так сказал ему, когда мы познакомились, – невозмутимо ответил граф, машинально массируя колено. – Но вы хотели бы видеть во мне какого-то слабого, ковыляющего типа.

– Милорд, я ничего подобного не думала, – широко раскрыв глаза, возразила Обри.

– Тогда что вы обо мне думаете? – мягким, гипнотизирующим голосом спросил Уолрейфен, перехватив ее взгляд.

– Что вы молодой человек в расцвете сил, – отведя взгляд, ответила Обри, – и что у вас нет ни ревматизма, ни артрита, ни чего-либо даже отдаленно похожего на эти болезни, но что вы иногда хромаете.

– Это история, которая может быть интересна только для маленьких мальчиков, – помолчав, заговорил Уолрейфен. – Я участвовал в одном из сумасбродных проектов Сесилии – миссионерский дом для пташек всех пород, – и, как оказалось, некоторые девушки занимались делами еще менее нравственными, чем проституция.

– Ну и ну! Какими же?

– Контрабандой опиума, – чуть заметно улыбнулся граф. – И в одну прекрасную ночь мы с Делакортом помешали неким отвратительным личностям, разгружавшим груз на Темзе. Немедленно последовал выстрел, и пуля угодила мне в ногу.

– О-о, это звучит... весьма прискорбно.

Но, честно говоря, это прозвучало совершенно невероятно, и Обри задумалась, знает ли она хоть немного этого человека.

– А, ерунда, рана вовсе не угрожала моей жизни, – пожал плечами Уолрейфен. – Однако пуля вырвала кусочек сухожилия, или связки, или еще черт знает чего, но теперь время от времени мне этого не хватает, и перед дождем болит кость.

Не успел он это промолвить, как налетевший порыв ветра растрепал Обри волосы, и она взглянула вверх на потемневшее небо.

– Милорд, а сейчас она, случайно, не болит?

– Дьявольски болит, – признался Джайлз, и в тот же момент вокруг них застучал дождь.

Вскрикнув, Обри вскочила на ноги, схватила поводья своей лошади и бросилась в открытый сарай, а граф последовал за ней, спасаясь от начавшегося настоящего потопа. – Я же сказал, чтобы вы взяли зонт! – крикнул он сквозь усиливающийся шум.

Они отвели лошадей в сарай и привязали их там. В помещении пахло сеном и прелым зерном, но эти запахи сейчас заглушал свежий запах дождя. Обри всмотрелась в сумрак, и вдруг рыжая полосатая кошка спрыгнула вниз с верхней балки и, подозрительно косясь на них, прошмыгнула мимо.

Отряхнув шляпу от дождевых капель, Уолрейфен повесил ее на ржавый гвоздь, и Обри последовала его примеру. Дождь теперь гудел и стучал, отскакивая от утрамбованной земли во дворе.

– Это невыносимо! – прокричал граф. – Давайте найдем место потише.

В глубине сарая они нашли кучу чистой соломы, и граф, усевшись, уперся локтем в колено, стараясь показать, что чувствует себя как дома. Обри, приподняв амазонку, тоже села, и некоторое время они просто прислушивались к шуму дождя, теперь более отдаленному и тихому. Сарай неожиданно показался Обри слишком интимным местом, она смутилась и почувствовала, что нужно встать и уйти.

– Не нужно смущаться, Обри, – мягко сказал Уолрейфен, бросив на нее быстрый, немного строгий взгляд. – Вряд ли я могу соблазнить вас в таком людном месте. – Он продолжал смотреть в темноту сарая, а Обри принялась собирать складки на платье, а потом медленно заглаживать их. – Вы сожалеете, что я поцеловал вас? Я должен еще раз извиниться?

Сожалела ли она? Обри задумалась. Конечно, это была ошибка, но она совсем не была уверена, что легко откажется от своих воспоминаний. У нее было не много воспоминаний такого рода, и вряд ли в будущем их будет больше.

– Не буду лгать вам, милорд, и говорить, что ничего не чувствовала. Но то, что мы делали, неразумно.

– Но было ли это так ужасно неразумно, Обри? – Он пристально смотрел на нее пронизывающим взглядом серых глаз. – Вы своим гневом и я своим высокомерием пытались прикрыть жгучую страсть.

– Я ваша служанка, милорд, – напомнила Обри.

– Вы женщина, Обри. – Граф сжал одну руку в кулак, а потом бессильно уронил ее в сено. – Красивая, желанная женщина. Разве так неразумно желать вас?

– Тот поцелуй ничего не значит, милорд, – покачала головой Обри, – но с этим нужно покончить. Мы не... Нас ничто не связывает друг с другом.

– Не связывает? – эхом повторил он в изумлении. – Что вам нужно, Обри, прежде чем переспать со мной? Обручальное кольцо? И хорошенько обдумайте свой ответ.

«Я хочу, чтобы вы смотрели на меня так, как смотрели на леди Делакорт, хочу, чтобы вы втыкали мне в волосы веточки зелени и терлись губами о мой лоб», – чуть не вырвалось у Обри, и она отвернулась, понимая, что этого не будет.

– Я ваша служанка, милорд, – снова сказала она.

– Обри, если вы еще раз употребите слово «милорд», когда мы одни, я вас поцелую, – строго предупредил граф.

– Как же мне тогда называть вас?

– Джайлз.

– Это слишком фамильярно, – покачала головой Обри. Проклятие сорвалось с его уст, и он отвернулся. На этот раз он уперся в колени обоими локтями, словно хотел спрятаться от Обри, и уставился на дождь.

Сейчас Уолрейфен выглядел каким-то более юным. О, у него в глазах еще сохранялось выражение пережитого горя, но со времени приезда в Кардоу он постепенно стал менее напряженным, и его походка стала более раскованной. Обри часто видела, как он, проходя через служебное помещение, обменивался шутливыми замечаниями с кем-либо из встретившихся ему слуг. И он чаще стал одеваться так, как одевались в провинции джентльмены – в куртку коричневого или зеленого цвета и кожаные бриджи, а не в официальную одежду черного или синего цвета, которой, несомненно, требовала его городская жизнь. Но некоторые вещи не изменились – он оставался таким же умопомрачительно красивым и временами бывал таким же невыносимо высокомерным. Обри долго неподвижно сидела на соломе, позволив своему пристальному взгляду скользить по лицу Уолрейфена. Темные волосы графа и его глаза с серебристым отливом великолепно оттеняли друг друга, его резко очерченный подбородок говорил об упрямстве, а прямой тонкий нос придавал его профилю истинный аристократизм. А как он смеялся! При этой мысли что-то внутри у Обри опускалось в самый низ.

В конце концов, Уолрейфен, должно быть, почувствовал ее взгляд. Откинувшись назад, он оперся одним локтем о солому и задумчиво посмотрел на Обри.

– Обри, вы очень любили своего мужа? – спросил он словно откуда-то издалека, и она тотчас отвернулась.

– Я... думаю, да.

– Ах, вы не уверены! – пробормотал он. – Но, дорогая, об истинной любви редко говорят с неуверенностью.

– Что вы знаете об этом чувстве? – Обри слишком поздно вспомнила о леди Делакорт. – Простите, – сразу же извинилась она, – мне не следовало этого говорить. Я понимаю, на своем пути вы тоже пережили потерю.

– Я никогда не был женат, – удивленно поднял бровь Уолрейфен.

– Среди слуг ходят разговоры, что вы все еще влюблены в леди Делакорт, – казалось, сам сатана подтолкнул ее в бок, – и что вам не нужен никто другой.

– Черт побери! – выругался граф и, подняв соломинку, принялся жевать ее. – Они действительно так говорят?

– Я случайно подслушала это пару раз.

– Похоже, вам это не доставляет особого удовольствия, дорогая.

– Мое удовольствие или неудовольствие вряд ли касается вас, сэр. – Обри хотелось, чтобы он перестал называть ее «дорогая» этим низким, хрипловатым голосом.

–Но могло бы и касаться. – Уолрейфен посмотрел прямо на нее, и у него в глазах снова заплясали искорки.

– Я сказала не подумав, милорд. Прошу извинить меня.

– О, это что-то новое.

– Прошу прощения... Что новое?

– Ваше извинение, Обри, – рассмеялся граф. – Вы много лет говорили не подумав. – Он немного помолчал, а потом добавил: – А что касается леди Делакорт, то да, я ухаживал за ней в то время, когда мы оба были совсем молодыми. Я считал ее очаровательной и красивой, но не решился сделать последний шаг. А как вы знаете, тот, кто колеблется, теряет все.

– Сочувствую, милорд, что вы потеряли ее, – постаралась быть вежливой Обри.

– Это просто приводит нас к моему первоначальному утверждению, – пожал плечами граф. – В истинной любви редко присутствует неуверенность.

– Вы не любили ее? – «О, чем дальше, тем хуже! Неужели так трудно держать рот закрытым?» – молча выругала себя Обри.

Уолрейфен, казалось, долго размышлял над ответом и наконец сказал:

– Конечно, когда-то я сходил с ума по ней, но теперь мы родственники и близкие друзья.

Это был весьма неопределенный ответ, и Обри внезапно поняла, что не желает неопределенности. В душе ей хотелось, чтобы лорд Уолрейфен опроверг слухи о том, что когда-то питал нежные чувства к своей очаровательной мачехе. И уже одно то, что у нее возникло такое желание, напугало Обри, и, спрятав глаза от Уолрейфена, она снова принялась разглаживать складки на амазонке.

В сумраке сарая Джайлз заметил странные, противоречивые чувства, промелькнувшие на лице Обри, но она сразу же отвернулась и, слегка побледнев и хмуро сжав губы, принялась в сотый раз расправлять свои юбки. «О чем она думает? Уж не ревнует ли она?» – удивился Джайлз. Она противилась всем его попыткам сближения и, казалось, совершенно не проявляла к нему интереса.

Но она могла чувствовать желание к нему – разве он не убедился в этом накануне? В его объятиях она затрепетала, страстно пробудившись к жизни, и для него это было головокружительным, опьяняющим ощущением! Уолрейфен быстро понял, что с Обри чувствует себя более живым, более мужчиной, чем чувствовал себя в двадцать лет, – и все это несмотря на то, что она едва позволяла прикоснуться к себе.

Но в Обри было больше, чем просто страстность, и больше, чем просто уравновешенность, она обладала внешней красотой, которую не могли скрыть ее тусклые одежды, и, как теперь понял Джайлз, внутренней красотой. И эту внутреннюю красоту еще сильнее подчеркивали ее подавленность, добровольная изоляция и окружавшая ее атмосфера печали, которых он не мог понять. Она была полна тайн, и это отнюдь не было плодом его воображения, ее, видимо, никто не знал до конца.

Креншоу сказал, что она замкнутая, но Джайлзу казалось, что, кроме этого, есть что-то еще, и он задал себе вопрос: «Что она может прятать от мира?» Неопределенность сводила его с ума, и он попытался сделать некоторые расплывчатые предположения. Дело было не в том, что он боялся правды – как ни странно, правда его не пугала, – а в том, что Обри могла так легко держаться от него на расстоянии. У графа вызывало досаду то, что ей, видимо, никто не был нужен – и, главное, не был нужен он.

– Обри, – вторгся Уолрейфен в ее размышления, – я ошибся относительно дождя. Не похоже, чтобы этот потоп прекратился в ближайшее время. – Снова откинувшись назад на локоть, он взглянул вверх на нее. – Что касается меня, то я на это очень надеюсь. Скажите, вы любите играть в салонные игры?

– В такие, как шарады? – Обри с подозрением взглянула на графа.

– Да, что-то вроде этого. Я имел в виду одну из тех игр в отгадки. Саймон, старший сын Сесилии, увлекается ими, особенно игрой в «три маленькие лжи».

– Я не знаю правил, милорд.

– Мы всегда можем установить их в ходе игры, – подмигнув, широко улыбнулся Уолрейфен. – Но главное – играть честно. Я задаю вам вопрос, а вы вправе решать, ответить правду или сказать ложь. Если вам трижды удалось обмануть меня, можете объявить об этом в любое время и выиграть. А если я три раза правильно оценил ваши ответы, вы должны дать выкуп по моему выбору. Однако вы не обязаны рассказывать правду.

– Да? И что же это за выкуп? – подозрительно спросила Обри.

– Какой-нибудь пустяк. Однажды Саймон заставил меня стоять на голове – результат оказался не очень приятным, а как-то я должен был спеть «Бог наш могущественный защитник», крепко зажав нос. Но обычно он требует, чтобы я просто прыгал по комнате на одной ноге.

– Это не пустяки. – Обри смотрела на него, словно на сумасшедшего.

– Обри, – раздраженно сказал Уолрейфен, – мы с вами, возможно, застряли здесь еще на час, и я пытаюсь быть джентльменом, так что вам лучше всего помочь мне чем-нибудь заняться.

– Хорошо. – Обри с трудом сглотнула, ее горло сжалось, а потом немного расслабилось.

Улыбнувшись, Джайлз лег на спину в сено и положил руки под голову, а Обри, поджав колени, обхватила их руками.

– Итак, играем честно, Обри, – напомнил он. – Я начинаю первым, так как уже отвечал на ваши вопросы. Победит тот, кто первым выиграет три раунда.

– Прекрасно, – все еще неохотно согласилась она.

Глядя вверх на стропила, Уолрейфен задумался и решил, что лучше всего начать с простого, чтобы усыпить бдительность Обри.

– Что вы ели сегодня за завтраком?

– Ничего. – Обри очаровательно покраснела.

– Придется поверить этому, – признался Джайлз, внимательно всматриваясь в нее. – Но почему? Вы не были голодны?

– Здесь два вопроса, милорд. – Она строго посмотрела вниз на него.

– Тогда ответьте на первый. – Джайлз нахмурился.

– Я слишком нервничала и не могла есть, – призналась Обри. – Мне хотелось, чтобы в последний день у лорда и леди Делакорт все было хорошо и их отъезд прошел гладко. Потом я поссорилась с Певзнером из-за столового серебра и окончательно потеряла аппетит.

– Вы и Певзнер часто ссоритесь?

– Это часть игры, милорд? – Обри вопросительно подняла бровь. – Если да, я постараюсь придумать правдоподобную ложь.

– О, не трудитесь. Вернемся к игре. От кого вы унаследовали эти удивительные зеленые глаза?

– От моей матери, – моргнув этими удивительными зелеными глазами, ответила Обри так быстро, что это могло быть только правдой.

– Хорошо. Как ее звали?

– Дженет.

– Обри, Обри, – пожурил ее граф, – вы должны постараться обмануть меня, иначе вы никогда не выиграете.

Кивнув, Обри еще сильнее сосредоточилась.

– А что самое лучшее вы унаследовали от своего отца? – придумал следующий вопрос Джайлз.

– Милорд, разве мое мнение уместно?

– Просто ответьте на вопрос, Обри. – Джайлз начал терять терпение.

– Мое... упорство. – Обри свела брови. – Но это черта характера, а не внешний признак.

– Пусть так. Я не стану это оспаривать. Бог знает, насколько вы упорны.

– Милорд, – недовольно посмотрела на него Обри, – когда я получу возможность задавать вопросы?

– Когда окончится этот раунд! – отрезал он. – А теперь... где вы родились?

– В Нортумберленде, – после долгого размышления ответила она.

– Нет, я этому не верю, – объявил Джайлз, медленно покачав головой. Он вспомнил ее немногословность во время завтрака и подозрения Огилви.

– Почему? – с оскорбленным видом спросила Обри.

– Потому, что это моя прерогатива, – спокойно ответил он и, потянувшись, обхватил пальцами ее запястье. – Итак, вы солгали?

Обри попыталась отодвинуться, но Уолрейфен не отпустил ее.

– Да, – в конце концов, созналась она, – я солгала. Ваш вопрос достиг цели.

– Так где же вы родились? – Он продолжал держать ее за руку.

– Милорд, – покачала головой Обри, – нельзя снова и снова задавать один и тот же вопрос. Это нечестно. Так вы лишаете меня шансов на победу.

– Да, и вы еще кое-что должны мне, верно? – Уолрейфен притянул ее на дюйм ближе. Он понимал, что готов совершить глупость, но не мог сдержать себя. – Я чуть не забыл о выкупе. Обри, боюсь, я должен попросить вас поцеловать меня.

– Милорд, это совершенно не то же самое, что прыгать на одной ножке! – Обри задохнулась от негодования и попыталась вырваться.

– Дорогая, – усмехнулся граф, – я не говорил, что вы будете прыгать на одной ножке. Я сказал, что вам придется сделать какой-нибудь пустяк.

– Целовать вас – это не пустяк! – прошипела она. – Это опасно. Думаете, я ничему не научилась после вчерашнего? Это совсем не та игра, про которую вы рассказывали, милорд.

– Обри, Обри! Я ведь политик. Искусное плетение слов – это моя основная профессия.

– Вы не просто играете словами, вы ведете себя бесчестно!

– Ах, Обри, дорогая, – Джайлз снова потянул ее за руку, и Обри, не удержавшись, опрокинулась в сено рядом с ним, так что они оказались лицом к лицу, – не больше пяти минут назад вы сказали – цитирую: «Тот поцелуй ничего не значит, милорд». Итак, вы отрицаете, что говорили это?

– Нет. – На мгновение ее глаза вспыхнули. – Нет, я не стану этого отрицать.

– Тогда, прошу вас, поцелуйте меня сюда. – Он свободной рукой коснулся своих губ. – Понимаете, Обри, я слишком хорошо вас знаю, чтобы оставить вам щелочку, через которую можно ускользнуть. Мне хочется почувствовать прикосновение ваших губ не к тыльной стороне моей руки, а сюда, к моим губам.

На секунду ему показалось, что Обри этого не сделает, но она приподнялась на локте и, закрыв глаза, коснулась губами его губ.

Он ожидал, что ему придется удерживать ее за спину, ожидал, что она просто коснется его рта и отпрянет, но она, по-видимому, собиралась честно и сполна заплатить выкуп. Джайлз поднял голову и положил одну руку Обри на талию, она со вздохом придвинулась к нему, ее мягкие губы со сладостной нежностью прижались к его губам, и Обри горячо, но в то же время невинно поцеловала его.

Не в силах устоять, Джайлз обнял ее за талию и привлек еще ближе. Теперь Обри почти лежала на нем, от нее пахло сиренью, лошадью и теплыми, душистыми женскими ароматами. Ее губы медленно двигались по его губам, и когда она на долю дюйма отвела их, он тут же вернул ее обратно. Обри не возразила даже тогда, когда Джайлз открыл свой рот под ее губами, а просто позволила своему языку несмело поиграть с его нижней губой.

Они томительно неторопливо продолжили поцелуй, наслаждаясь друг другом, словно у них в запасе была вечность, словно они не лежали вдвоем в совершенно неподходящем месте. Джайлзу было все равно, а Обри, по-видимому, нет. Внезапно вернувшись к реальности, она резко отодвинулась от него, уперлась изящными руками ему в грудь и, тяжело дыша, посмотрела на него сверху вниз.

– Ну вот, – задыхаясь, произнесла она, – все. Я заплатила выкуп.

– Обри, – взмолился Джайлз, пытаясь вернуть ее обратно, – прошу вас, продолжайте.

– Я заплатила выкуп, – повторила она, отведя взгляд. – Пожалуйста... не мучайте меня, милорд.

– У меня осталось еще два, – проворчал он.

– Два? – Ее растерянный и испуганный взгляд снова метнулся к нему.

– У меня осталось еще два вопроса, – хрипло пояснил он. – Так что отвечайте, Обри. Ответьте теперь ради меня. Вы любили своего мужа?

Она нахмурилась и закрыла глаза.

– Отвечайте, – приказал Уолрейфен.

– Нет, – шепнула Обри и покачала головой, так и не открыв глаз. – Я... должна сказать – нет.

– Как его звали? – Слова прозвучали хрипло и грубо.

– Что? – Она до сих пор не могла восстановить дыхание.

– Его имя, – потребовал он. – Как звали этого мужа, которого вы никогда не любили?

На мгновение он подумал, что она откажется отвечать, но Обри после долгого молчания прошептала:

– Чарльз.

Он понял, что это ложь, в тот момент, когда имя слетело с ее губ.

– Нет, я не верю. – Он стиснул зубы.

– Прекрасно, – Обри открыла глаза, – это ваше дело.

– Вы лжете? Обри, вы лжете? Если да, то признайтесь.

– Да, я лгу.

На этот раз он не стал говорить, каким будет выкуп, а просто привлек ее к себе и поцеловал. Если их первый поцелуй был искрой, то этот вспыхнул всепожирающим, неуправляемым пламенем. Каким-то образом повернув Обри на спину, Джайлз накрыл ее своим телом, и тогда исчезли и стук дождя, и запах сена, и осталась только она.

Снова и снова он погружался в ее рот, касаясь ее и знакомясь с ней, изучая ее мягкий теплый рот. Часто и затрудненно дыша, Обри отвечала на его поцелуи, на каждое его движение, а ее руки блуждали по его телу, поглаживая его. Джайлз уже не мог преодолеть потребность обладать ею, не мог справиться с жаждой ее тела, но понимал, что ничего, кроме неприятности, из этого не выйдет.

– Обри, Обри, – спрятав лицо у ее шеи, он вдохнул ее аромат, – зачем вы это со мной делаете?

– Я ничего не делаю, – задыхаясь, прошептала она, – не собираюсь ничего делать.

Джайлз провел рукой по ее руке выше локтя, затем по изгибу талии, а потом скользнул ей за спину и опустился ниже. Накрыв рукой пышную округлость бедра, он стиснул его сквозь шерстяную ткань юбки и прижал Обри к себе. Она застонала, закрыла глаза, ее тело инстинктивно потянулось к его телу, и Джайлз был готов насытить это изголодавшееся, жаждущее тело.

Повернувшись на бок, он быстро расстегнул Обри пуговицы жакета и, отодвинув в сторону ткань, погладил ее левую грудь – она была теплой и восхитительной. Обри так и не открыла глаза и все еще тяжело дышала. Она просто позволила Джайлзу трогать ее там, где ему хотелось, но он был уверен, что она хотела его. Через несколько слоев одежды он осторожно дотронулся большим пальцем до ее соска и почувствовал, как он затвердел от его прикосновения. Не имея сил отказаться, он нагнулся и языком описывал легкие круги, пока влажная ткань не прилипла к соску, а потом, отстранившись, посмотрел на него.

– Обри, милая, вы так прекрасны, – хрипло прошептал Джайлз и снова лег на бок.

У него было такое ощущение, словно он двигался во сне, и Обри в любой момент могла остановить его и вернуть обратно к тусклому, будничному существованию. Словно лишившись рассудка, он расстегнул ей одну пуговицу юбки, не уверенный, позволит ли она расстегнуть другую. Обри ничего не сказала, а только, открыв глаза, встретилась с его взглядом, и ее взгляд был нежным от желания, полным невысказанного страха.

– Разреши потрогать тебя, позволь мне познакомиться с тобой, – попросил Джайлз.

Уже все пуговицы были расстегнуты, и он распахнул ее юбку для верховой езды. Не в состоянии полностью управлять собой, Джайлз опустил руку вниз, накрыл холмик под тонкой белой тканью нижнего белья, и Обри слегка вздрогнула. Было ли это желание? Не отрывая от нее взгляда, Джайлз осторожно просунул пальцы между ее бедрами, нежно поглаживая и ощупывая ее. В ответ Обри, коротко и тихо вскрикнув, откинула голову в сено, и было видно, как она с трудом сглотнула.

Джайлз снова горячо и страстно поцеловал Обри, и она, лежа под ним, издала еще один тихий возглас и глубоко вздохнула. Он плотнее прижался к ней, погружаясь в ее женское тепло; запах женщины наполнял его ноздри, и его кровь вскипала все сильнее и сильнее. Поглаживая Обри, он коснулся ее заветного местечка и почувствовал, как она застыла в его объятиях.

– Спокойно, Обри, – шепнул он у самых ее губ, – спокойно. Раздвинь ноги, позволь мне потрогать тебя.

Вжавшись в сено, она постаралась немного расслабиться, позволила его руке пробраться глубже и затаила дыхание. Ее нежный бугорок затвердел и уже стал скользким от выделившейся влаги. Джайлз поводил пальцем взад-вперед, смочив его, а потом самым кончиком пальца стал описывать круги, пока дыхание Обри не превратилось в свистящие вздохи и влажное тепло не вырвалось наружу, дразня его чувства.

Он понял, что она хотела его – во всяком случае, хотело ее тело, Эта мысль огнем обожгла ему чресла, он глубже проник к Обри в рот, еще сильнее прижал ее к сену и коленями раздвинул ей ноги, чтобы ничто не мешало ощутить ее. Лаская ее языком и пальцем, он чувствовал, как внутри у Обри разгорается жар. Ее тонкие ноздри затрепетали, она еще шире раскинула ноги и потянулась навстречу его руке. Оторвавшись от ее рта, Джайлз, продолжая ласки, следил за выражением ее лица, наполовину повернутого в сторону от него.

Глаза у Обри были зажмурены, рот открыт в беззвучном стоне, а дыхание вырывалось короткими болезненными вздохами.

– Прекратите, – прошептала она. – О, пожалуйста, прекратите, Этого нельзя делать.

– Я хочу, чтобы ты была в моей постели, Обри. – Горящими губами он прижался к ее виску, не прекращая своих интимных ласк. – Сегодня ночью, когда все уйдут спать. Приходи ко мне. Обещаю, я буду нежным.

Она долго ничего не говорила, а потом шепнула, не открывая глаз:

– Я не должна этого хотеть.

– Но ты хочешь, – глухим голосом возразил Джайлз. – Ради Бога, Обри, не мучай меня. Ты хочешь этого так же, как и я. Признайся.

– Да. – Она едва заметно кивнула, и ее густые рыжие волосы зашелестели в сене.

– Значит, сегодня ночью.

– Нет, не сегодня, – качнула она головой, – прошу вас.

– Почему, Обри? – Убрав руку, он стал приводить в порядок ее одежду.

– Приходский священник, – бессильно произнесла она. – Он и Креншоу должны обедать с вами. Вы освободитесь поздно, и будет казаться... казаться... о, я не знаю!

Тысяча чертей! Он совершенно забыл о приходском священнике, а этот парень мог бубнить всю ночь.

– Тогда завтра. Приходи завтра, Обри, – взмолился Джайлз. – Придешь?

– Разве у меня есть выбор, милорд? – Ее лицо теперь пылало от стыда, она открыла глаза, но не смотрела на графа. – Мое тело предало меня, а вы безжалостны.

– Ты страстная натура, Обри, в этом нет никакого стыда. – От ее слов, хотя и правдивых, ему стало немного не по себе. – И ты, очевидно, испытываешь ко мне желание.

– Да, это так, – слабым голосом призналась она.

– Никто не узнает, Обри. – Джайлз потерся губами о ее изящную шею, закрыл глаза и еще раз втянул в себя ее запах. – Что может быть плохого, если два человека наедине доставляют друг другу физическое наслаждение?

Он почувствовал смятение Обри, почувствовал, как много между ними невысказанных вопросов. Он понимал, что должен облегчить ей выход из положения, должен дать ей возможность отказать ему, как повелевал ей сделать здравый смысл, но ее тело хотело его так же, как он жаждал обладать ее телом. Наконец Обри расслабилась в его объятиях, но означало это согласие или отказ?

– Ты придешь? – прерывисто прохрипел Джайлз.

К его удивлению, она повернула голову и прижалась губами к его волосам.

– Да. – Ее теплое дыхание коснулось его уха. – Да. Завтра. Ночью, милорд.