Аласдэр прижал к вискам кончики пальцев.

— Боже мой!

Она печально смотрела на него.

— Поздно взывать к Богу, — сказала она. — Послушайте, Маклахлан, последние два года были для нас очень трудными. Я изо всех сил пыталась все загладить, но теперь уже ничего нельзя поделать». Мамочка мертва, и теперь вы должны позаботиться о ребенке. Я сожалею.

Какое-то время они молчали. Аласдэр ходил взад-вперед, его каблуки гулко стучали по мраморному полу. Ребенок. Незаконный ребенок. Господи! Все это происходит не с ним.

— Как она умерла? — наконец хрипло выговорил он.

— От лихорадки, — безжизненным голосом ответила девушка, — Обычная вещь. Она всегда хотела умереть театрально — возвышенной смертью, как она это называла, но по Шотландии, как пожар, прокатилась лихорадка. Думаю, такова была Божья воля.

Аласдэр начал подозревать, не оказал ли небольшую помощь Богу муж леди.

— Я глубоко сочувствую вашей потере, мисс Гамильтон, — наконец сказал он. — Но я никак не могу взять ребенка. Вы это имели в виду? Что здесь ему будет лучше? Уверяю вас, это совершеннейшее заблуждение, не имеющее ничего общего с действительностью.

Она отчужденно смотрела на него.

— Что я думаю на этот счет, не имеет никакого значения, сэр.

Но Аласдэр был полон решимости отделаться от навязываемого бремени.

— Я убежден, что чувство скорби по вашей матушке увлекло вас на путь романтических домыслов, — продолжил он. — Но я заядлый игрок. Мот, гуляка. Бабник самого худшего толка. Самый неподходящий человек для того, чтобы воспитывать ребенка. Возвращайтесь домой, мисс Гамильтон. Между вашей матерью и мной не было никакой страсти, ни великой, ни любой другой. Перед Богом и законом отец Сорчи — лорд Ачанолт. Я уверен, что он уже сильно обеспокоен.

В ответ на эти слова мисс Гамильтон издала резкий, горький смешок.

— Тогда вы единственный романтически настроенный глупец в этой комнате, Маклахлан, — парировала она. — Наверное, воображения у вас еще больше, чем у моей бедной матери. Ачанолта ничуть не беспокоит, что говорит закон. В Шотландии он все равно что Бог. У Сорчи и у меня нет дома. Неужели вам непонятно, сэр?

Аласдэр перестал расхаживать и повернулся к ней, сцепив руки за спиной, чтобы не стукнуть по чему-нибудь кулаком.

— Боже, — пробормотал он, — этот человек выгнал вас? Мисс Гамильтон дернула узким плечиком.

— Почему бы ему не сделать этого? — отвечала она. — Мы ему никто. У нас нет ни капли общей крови. У нас нет ни братьев, ни сестер, ни дедушек, ни бабушек. Ачанолт ничего нам не должен. Если вы не верите мне, напишите ему и спросите. Он охотно подтвердит мои слова.

Аласдэр упал в кресло.

— Боже, ваша мать умерла, а он… он просто?..

— Наши вещи выставили за порог прежде, чем доктор объявил, что она мертва, — продолжила свой рассказ мисс Гамильтон. — Хорошо еще, что он сжалился и позволил сесть в его экипаж, когда направлялся в свои покои. Мы все время жили в его семействе, и это было ужасно.

Аласдэр растерялся.

— Ачанолт не признал ребенка?

— Официально он не объявил, что это ваш ребенок, нет, — отвечала мисс Гамильтон. — Он слишком горд для этого. Но его поступки говорят больше, чем слова, ведь так? Сорча целиком зависит от вашего милосердия. Вы ее последняя надежда.

— Ню… как насчет семейства вашего отца? Не могли бы они приютить вас?

Она покачала головой.

— У моего отца не было семьи и почти не было средств. Боюсь, он еще один смазливый никчемный вертопрах. Как и второй муж моей матери. И третий. Мамочка не могла устоять перед ними.

— Но Ачанолт вряд ли вертопрах.

— Нет, но его привлекательность обманчива. Ужасное заблуждение с ее стороны.

— И больше… у вас никого нет? Девушка как-то жалко засмеялась.

— У мамы есть старшая сестра, но около двух лет назад она уехала в Австралию, — сказала она. — Я не знаю, намеревалась ли она вернуться и жива ли вообще. Я писала, но… надежды мало.

— Понимаю, — произнес Аласдэр, все больше пугаясь. Неожиданно девушка склонилась над спящим ребенком и начала осыпать его поцелуями.

— Теперь я должна идти, — сказала она, поднялась и быстро заморгала глазами. — Извините, но мне пора.

Аласдэру показалось, что земля закачалась у него под ногами.

— Мне надо уехать рано утром с первой почтовой каретой. — Она порылась в кармане и извлекла из него маленькую коричневую бутылочку. — У Сорчи сейчас режется зуб, — торопливо добавила она. — Крайний верхний коренной. Если она будет плакать и вы не сможете успокоить ее, просто вотрите немножко вот этого в десну на том месте, где режется зуб.

Аласдэр широко раскрыл глаза.

— Втереть?..

Мисс Гамильтон улыбнулась сквозь слезы.

— Это настойка с камфарой, — объяснила она. — Просто засуньте палец ей в ротик и нащупайте твердое место в десне. Это зуб, который пробивается через ткани. Поверьте, если у меня получилось, получится и у вас. А завтра вы сможете нанять няню, ладно? Вы ведь наймете няню? И непременно очень опытную. Сорча хороший, спокойный ребенок. У вас не будет с ней много хлопот, клянусь вам.

Аласдэр уставился на коричневую бутылочку, которую она сунула ему в руку.

— О нет, мисс Гамильтон, — воскликнул он, вскакивая. — Нет, нет и нет. Я не буду делать этого. Мне не нужна бутылочка. Я никуда не засовываю пальцы. Я не умею прощупывать десны.

— Думаю, ваши пальцы побывали в местах куда хуже этого, — сказала она.

Но Аласдэр был настолько охвачен ужасом, что не заметил оскорбления. Она действительно собиралась оставить ребенка. У него перехватило дыхание. Ответственность — весь ее ужас — сваливалась на него, и он не знал, как отвертеться.

А мокрый воробушек натягивал перчатки и смаргивал слезы.

— Подождите, — запротестовал он. — Не надо так! Что… кто… куда вы отправляетесь?

— В Борнемут, — отвечала она, заканчивая натягивать вторую перчатку. — Я устроилась гувернанткой и очень рада, что мне предложили это место. У меня нет опыта. Но доктор Кэмпбелл знал одного джентльмена — отставного полковника — и навел справки насчет меня. У меня нет выбора.

— Нет выбора? — Этого он не мог себе представить. Мисс Гамильтон посмотрела на него очень серьезно.

— Видите ли, я сейчас осталась совсем без средств, — призналась она. — Но ведь Сорча другое дело, правда? У нее есть вы. Пожалуйста, Маклахлан. Вы не можете бросить ребенка.

— О Боже, я не собираюсь бросать ее! — возразил он. — Я даже не беру ее.

Мисс Гамильтон отступила на два шага по направлению к двери.

Аласдэр уставился на нее.

— Но… ребенок! Подождите, мисс Гамильтон! Разве вы не можете взять ее? Она… она такая маленькая! Ей немного надо!

— Почему вы так жестоки ко мне? — зарыдала мисс Гамильтон. — Никто не возьмет в услужение гувернантку с маленьким ребенком. Они, конечно же, подумают, что ребенок мой, и сразу откажут от места.

Аласдэр настороженно смотрел на нее.

— А это интересная мысль, — сказал он. — Откуда я знаю, что девочка действительно не ваша?

Внезапно глаза мисс Гамильтон запылали гневом.

— Откуда, эгоистичный негодяй? Вы продолжаете отрицать, что у вас были матримониальные отношения с моей матерью?

— Было что? — с недоверием откликнулся он. — Я отрицаю даже то, что знаю, как пишется слово «матримониальные»! Но если вы спросите меня, не мог ли я наскоро доставить удовольствие какой-нибудь даме, с которой уединился за занавесками во время развеселой встречи Нового года, тогда да, я сказал бы, что такая вероятность существует — вероятность, не более того. Я не могу точно припомнить.

— Боже мой, — прошептала она в ужасе. — Вы негодяй, да?

— Виноват! — воскликнул он, воздевая обе руки к небу. — Виноват! Именно так. И счастлив быть им!

Губы мисс Гамильтон презрительно скривились.

— Сожалею, сэр, что я вынуждена совершить такой поступок по отношению к ребенку, которого очень люблю, — сказала она. — Но быть незаконной дочерью негодяя все же лучше, чем расти в приюте для сирот или в тех условиях, которые я могу предложить ей, как бы это ни печалило меня.

Она смахнула слезу, шмыгнула носом и схватила лежащую на диване намокшую сумочку.

Аласдэр остановил ее на полпути к двери: — Мисс Гамильтон! В самом деле! Вы не можете впутать меня в неприятность и удалиться!

Мисс Гамильтон решительно повернулась и подошла к нему совсем близко.

— В неприятность, сэр, вы вовлекли себя сами благодаря вашей привычке обольщать и соблазнять! Это да еще пристрастие к рюмке, или двум, или двадцати! Так что даже не думайте перекладывать вину на меня!

Но Аласдэр уже хохотал.

— Обольщать и соблазнять, мисс Гамильтон? В самом деле!

Она подняла руку, как если бы собиралась дать ему пощечину.

— Не смейте смеяться надо мной!

Он перестал смеяться, взял ее руку и поспешно прижал к своим губам.

— Ладно, — сказал он. — Прошу меня извинить. Пусть это будет поцелуй мира. Мисс Гамильтон, мы наверняка можем прийти к соглашению, которое устроит нас обоих. Я не вижу причин, по которым мы не могли бы договориться.

Она посмотрела на его разбитый лоб.

— Кто-то стукнул вас по голове, — пробормотала она, — и это повлияло на ваши мозги.

— Мисс Гамильтон, послушайте меня, — запротестовал он. — Вы ведь не хотите бросить свою сестру? А я очень богатый человек.

— Что? — Она смотрела на него с недоверием, но с проблеском надежды. — Хорошо, говорите, Маклахлан. Какая замечательная мысль пришла вам в голову?

Аласдэр невинно пожал плечами и постарался придать лицу самое ангельское выражение, которое никогда не могло обмануть Старушку Макгрегор. Мисс Гамильтон, однако, была менее тверда или, возможно, в более отчаянном положении, потому что ее взгляд немного смягчился. Он замечательно умел притворяться! А она была такой хорошенькой, когда смотрела не так сурово.

— Что, если я куплю дом? — осторожно предложил он. — Скажем, на берегу моря? И конечно, назначу приличное содержание. Правда, вы очень молоды. Но все же вас можно было бы выдать за молодую вдову…

Мисс Гамильтон твердо покачала головой в знак несогласия.

— Молодых вдов — если это респектабельные женщины — берут в семьи их мужей, — произнесла она, перекатывая во рту «р» в слове «респектабельный» так, что получилось почти рычание, — или они возвращаются в свои семьи. Никто не поверит в эту чушь насчет молодой вдовы. И вы хорошо это знаете. — В ее голосе снова почувствовалось презрение. — Меня посчитают обычной доступной женщиной, и Сорча лишится будущего.

— Ну, ну, мисс Гамильтон. Вы, конечно же, сгущаете краски.

— Вы знаете, что это не так, — настаивала она. — Кроме того, Сорча заслуживает того, чтобы у нее был отец, даже если он очень далек от идеала. И если она будет незаконнорожденной, она по крайней мере будет незаконнорожденной дочкой «очень богатого джентльмена». Вы в состоянии дать ей все. Вы можете одевать ее и дать ей воспитание. И у нее останется шанс на респектабельную жизнь. — Ее глаза наполнились слезами, она вырвала у него свою руку и отвернулась. Затем с рыданием снова пошла к двери.

— Мисс Гамильтон, вы не можете так уйти! — говорил он, следуя за ней. — Подумайте о… ну подумайте хотя бы о ребенке! А что, если я позволю ей играть с ножичками? Буду добавлять настойку с опием в ее кашу? Или научу сдавать карты или мошенничать с налитыми свинцом костями?! Не забывайте, я очень мерзкий человек!

Мисс Гамильтон бросила на него такой взгляд, от которого его петушок мог бы сморщиться, если бы уже не превратился в жалкий комочек в самом начале этого ужасного разговора.

— Вы не смеете! — зашипела она. — Никаких шулерских костей! Это старый трюк, Маклахлан.

Аласдэр почувствовал себя посрамленным, потому что он никогда в жизни не плутовал — разве только с чужими женами. Именно вследствие этого он и попал в такой переплет. И как бы он ни хотел отречься от ребенка, гнев мисс Гамильтон был праведным. Хуже того, у него оставалось смутное ощущение, что на том балу, куда его привел Ангус, он совершил что-то нехорошее.

Он всегда был неравнодушен к пышным женщинам постарше, особенно брюнеткам. И вполне возможно, он поимел одну такую на том новогоднем балу. Господи, что же это он наговорил бедной женщине, чтобы она согласилась удовлетворить его? А дело было именно так, нет сомнения. Просто быстрое грубое совокупление. Никаких чувств. Никаких мыслей о последствиях. Господи! Что-то такое было. Он смутно помнил какие-то занавески. Тяжелые бархатные занавески, мягко касавшиеся его задницы. Противный запах старой, тронутой плесенью кожи. Или это обрывки воспоминаний о чем-то похожем, случившемся в другое время и в другом месте?

Нет, скорее всего это была библиотека. На балах и вечеринках он всегда отыскивал пустые библиотеки. Вполне возможно, он увлек эту леди Ачанолт за занавески, шепча сладкие враки ей на ушко, и просто спустил с нее штанишки — может быть, даже стоя. Он не раз проделывал это.

— Маклахлан? — До его сознания донесся голос мисс Гамильтон. — Маклахлан? Вы что, хотите сломать мне пальцы?

Он посмотрел вниз и обнаружил, что держит ее за руки. Внезапно его осенило.

— Мисс Гамильтон, почему вы должны ехать в Борнемут?

— Потому что я должна работать! — Она произнесла это самым решительным тоном. — Я совершенно без средств, Маклахлан, вы можете это понять?

— Но… но почему вы не можете просто остаться здесь? Она отступила назад.

— Остаться здесь? С вами?

Аласдэр бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Бога ради, мисс Гамильтон! В качестве… в качестве моей гувернантки!

Мисс Гамильтон выгнула бровь.

— У меня нет сомнений, что с вашей первой гувернанткой вас постигла неудача, — отвечала она. — Но сейчас вы выглядите вполне взрослым и закореневшим в дурных привычках.

Аласдэр нахмурился.

— О, умоляю вас! Ради ребенка! Если — если — я позволю оставить ее, почему я не могу нанять кого-нибудь ухаживать за ней? Какая разница? И кто сможет сделать это лучше вас?

Она остановилась.

— Я… я… — Мисс Гамильтон в неуверенности заморгала. — Но это глупо. Сорче нет еще и двух лет. Ей нужна няня, а не гувернантка.

Но Аласдэр был полон решимости найти выход из трудного положения, связанного с моральным долгом.

— Кто сказал это, мисс Гамильтон? — потребовал он ответа. — Кто прописал эти правила? Разве есть неведомые мне установления о гувернантках? — Он бросил быстрый взгляд на спящую малышку. — Только посмотрите на нее. Смышленая, сразу видно. Все Маклахланы такие — ну, большинство. Мой брат Меррик в три года умел читать, считать и все такое.

— Так вы признаете, что дитя ваше? — спросила мисс Гамильтон.

Аласдэр заколебался.

— Я признаю, что в принципе это возможно, — уклончиво отвечал он. — Я должен написать в Эдинбург и навести справки, прежде чем взять на себя полную отвес… с… — По какой-то причине язык у него не поворачивался, чтобы выговорить это слово.

— Ответственность? — предположила мисс Гамильтон издевательски сладко. — Это простое слово, Маклахлан. Всего четыре слога. Я уверена, вы его освоите.

Аласдэр боялся, что она права.

— Кажется, у вас есть все качества, необходимые гувернантке, мисс Гамильтон, — парировал он. — Колючий язык и важничанье.

— Спасибо на добром слове, — отвечала она.

Он некоторое время молча рассматривал ее, кляня себя за безрассудство.

— Так что вы скажете на мое предложение? Сколько эта неожиданно свалившаяся ответственность будет мне стоить, даже если окажется временной?

Она только на мгновение заколебалась.

— Сто пятьдесят фунтов в год будет достаточно.

— Проклятие! — Он хотел выглядеть рассерженным. — Мисс Гамильтон, вы ужасная лгунья.

Она заморгала с нарочитым простодушием.

— Тогда, может быть, вы дадите мне несколько советов по этой части? Мне говорили, что учиться надо у настоящих мастеров.

Аласдэр сузил глаза.

— Послушайте, мисс Гамильтон, вымогайте у меня большую плату, если вам так нужно, но вы остаетесь или нет?

Она покусала губы и еще раз посмотрела на спящего ребенка.

— Триста фунтов в первый год с выплатой вперед, без возврата, даже если вы измените свое решение. Даже если вы измените свое решение через неделю.

Боже правый, каким дураком он будет, если согласится! Если сложить все, что он платит своим слугам, вряд ли получится столько. Аласдэр уже собрался сказать ей, чтобы она убиралась к дьяволу, но только он открыл рот, как малышка издала пронзительный вопль. Забыв обо всем, мисс Гамильтон бросилась к дивану и отбросила одеяльца. Она торопливо взяла девочку на руки и прижала к своему плечу. Из-под облегающей головку шерстяной шапочки выбились буйные рыжеватые кудри.

— Тсс, тсс, моя маленькая, — заворковала мисс Гамильтон, ритмично похлопывая ребенка по спинке.

В ответ девочка радостно залепетала. А когда Аласдэр снова начал дышать спокойно, она оторвала головку от плеча сестры и посмотрела ему прямо в лицо. В этот миг Аласдэр почувствовал еще один сокрушительный удар в живот, от которого у него перехватило дыхание. Он схватился за кресло, боясь, что ему откажут колени.

Мисс Гамильтон обернулась.

— Что с вами, Маклахлан, вам плохо? — спросила она и поспешила к нему.

Аласдэр стряхнул с себя наваждение.

— Я в полном порядке, благодарю. — Он выпустил кресло. — Сегодня у меня был тяжелый день, вот и все.

— Должно быть, все дело в этой ужасной блямбе у вас между глаз, — обеспокоенно сказала мисс Гамильтон, снова напомнив ему Старушку Макгрегор. — У вас кровь отлила от головы. Приложите лед и ступайте в постель.

— Сначала надо уладить это щекотливое дело, — покачал головой Аласдэр. — Как я уже сказал, я буду платить вам сто пятьдесят фунтов…

— Три сотни, — напомнила она. — Вперед.

Это был грабеж, чистой воды грабеж, но у Аласдэра не было выбора.

— Ладно, — проворчал он. — И вы останетесь и будете смотреть за ребенком… Пока я не придумаю, что делать дальше.

Вдруг на его глазах личико девушки сморщилось. Это совершенно не вязалось с ее недавним воинственным поведением, но выглядело искренне.

— О Господи! — сказал он. — Что теперь? Она судорожно вздохнула.

— Это так много значит для меня, — призналась она. — Я смирилась с мыслью, что должна буду оставить мою маленькую Сорчу, и вот теперь все обернулось по-другому! Оказывается, я совсем не готова к этому.

— Ну, для неготовой к этому вы что-то уж слишком хорошо торговались, — жалобно сказал он. — Попробовали бы встать на мое место. Полчаса назад я был свободным человеком, крепко спал и видел восхитительные сны, как вдруг в мою жизнь врываетесь вы и леди Сорча. Если честно, это ужасно осложняет мою жизнь.

Мисс Гамильтон не казалась очень растроганной.

— Я так полагаю — этот дом не относится к тем, которые принято называть добропорядочными, — продолжала она. — Моя репутация погибнет. С другой стороны, я не уверена, что это еще имеет для меня значение.

Аласдэр постарался выпрямиться.

— Конечно, это холостяцкий дом, — признал он. — Но, мисс Гамильтон, я не развлекаю здесь любовниц и не соблазняю служанок. И я, само собой разумеется, не веду себя легкомысленно с совсем молодыми барышнями, если вы это имеете в виду.

— Не знаю, что я имею в виду! — выпалила мисс Гамильтон, расхаживая с ребенком и похлопывая его по спинке. — Это половина беды. Я мало что знаю о жизни. И я почти ничего не знала о том, как ухаживать за ребенком, пока не умерла мамочка. Почти всю свою жизнь я прожила в маленьких шотландских деревушках. Я знаю, что есть вещи, которые не подобают леди, и почти уверена, что жить под одной крышей с вами — как раз одна из них. Но вы предложили мне остаться с моей сестренкой, и перед этим я не могу устоять.

Ее неожиданная уязвимость почему-то — он не смог бы объяснить почему — взволновала его.

— Послушайте, мисс Гамильтон, если девочка останется здесь, рано или поздно ей понадобится гувернантка, — сказал он. — Если вы достаточно опытны, чтобы быть гувернанткой, то почему бы вам не стать ею? У меня здесь нет родственниц, которым я мог бы всучить ребенка, можно было бы отослать ее в Шотландию, но если подумать о сплетнях, которые неизбежны, это последнее место, где ей стоит находиться. У вас есть идея получше?

— Нет, — сказала она слабым голосом. — Я не знаю.

— Тогда я вручаю вам ваши триста фунтов, — подытожил он, — а вы избавляете меня от проблемы. Разве это не будет справедливо?

Мисс Гамильтон шмыгнула носом.

— О, я начинаю сожалеть о своем решении, — прошептала она. — Я уже знаю это.

Вошел дворецкий с чаем. Аласдэр сделал движение, отстраняя поднос.

— Уэллингз, наши планы изменились, — сказал он. — Будьте добры, отнесите это в классную комнату.

— Классную комнату, сэр? Аласдэр улыбнулся.

— Нуда, похоже, у меня появилась… подопечная, — отвечал он, показав на ребенка, поглядывавшего из-за плеча мисс Гамильтон. — Это… одним словом, внезапно умерла одна дальняя родственница. Мисс Гамильтон — гувернантка девочки. — Аласдэр отвесил поклон в ее сторону. — Уэллингз отнесет ваши вещи и устроит вас на ночь. Утром он представит вас слугам. А потом мы займемся, — он неопределенно помахал рукой, — ну, всем, что требуется в таких случаях.

— И вы незамедлительно напишете в Эдинбург? — настаивала мисс Гамильтон.

— Незамедлительно, — согласился он. После этого сэр Аласдэр поручил свою новую гувернантку расторопному Уэллингзу и отправился наверх спать, уже не чувствуя себя столь безмятежно и уверенно, как раньше. Ребенок! В его доме! Он был последним из людей, кому этого хотелось. Отец. Боже милостивый! Ужасное неудобство, если выразиться предельно мягко.

Как вскоре выяснила Эсме Гамильтон, классную комнату занимал большой бильярдный стол, зеленый фетр которого почти облез от частого использования. Детская, соединенная с ней, давно была превращена в курительную, заставленную потертой кожаной мебелью и полками, изначально предназначавшимися для игрушек и книг, а в настоящее время заполненными деревянными ящиками с откидными крышками, в которых хранились, по туманному определению Уэллингза, «нумизматические коллекции сэра Аласдэра».

Эсме слишком устала, чтобы задавать вопросы, она только сморщила носик, вдохнув спертый воздух, и ходила по пятам за Уэллингзом, который больше не казался слишком высокомерным.

— А здесь, мадам, спальня, которая также соединяется с классной комнатой, — сказал он. — Она вас устроит?

Эсме положила Сорчу на кровать и огляделась. Комната не была большой, но с высокими потолками и достаточно просторная.

— Спасибо, — спокойно поблагодарила она. — Здесь мило. Не думаю, что у вас найдется детская кроватка или колыбель.

— Боюсь, нет, мадам.

Но он помог Эсме поставить между двумя креслами рядом с кроватью большой ящик из комода.

За недели, прошедшие после смерти матери, она привыкла обходиться своими силами. Отчасти поэтому она пришла к мысли, что у Сорчи должен быть настоящий дом. И ей нужен хороший родитель. Эсме не была уверена, что отвечает требованиям, предъявленным к хорошим родителям. Но бесстыжий хозяин дома еще меньше годился на эту роль.

Уэллингз принес горячей воды и, многословно извинившись зато, что постель не была должным образом проветрена, пожелал Эсме покойной ночи и прикрыл за собой дверь. Эсме подошла к двери и повернула ключ. Смешанное чувство облегчения и печали охватило ее. Мать лежала в могиле. Любимая Шотландия была далеко.

Но сегодня ночью они были в безопасности. На эту ночь у них есть хорошая кровать, а утром они могут рассчитывать на хороший завтрак. Казалось бы, так мало. Но теперь эту малость трудно было переоценить.

О, как ей хотелось быть старше и мудрее — особенно старше. Через восемь лет она сможет получить дедушкино наследство — довольно большое, как ей представлялось. Но восемь лет — большой срок. Сорче почти исполнится десять. А до тех пор их жизнь будет зависеть от сообразительности Эсме, ее ума, если он вообще у нее есть. Как было бы хорошо, если бы возвратилась тетя Ровена!

Эсме вернулась к Сорче. Малышка спокойно спала. Эсме села на кровать, силясь не заплакать. У нее не было опыта ухаживания за детьми. И ей, конечно же, не следует жить в этом доме. Как ни мало разбиралась Эсме в таких вопросах, это она понимала.

Сэр Аласдэр Маклахлан оказался еще хуже, чем она ожидала. Он был не просто закоренелым распутником, он еще и не находил в этом ничего предосудительного. И он оказался удивительно красивым, слишком красивым, чтобы это пошло ему на пользу, — на беду женщин. Даже когда он сердился, в его глазах стоял смех, словно он ничего не принимал всерьез, а его волосы, пусть растрепанные, скрутились в золотые локоны и блестели в свете лампы.

Когда он поцеловал ей руку, странное ощущение появилось у нее где-то в животе. Наверное, так и бывает, все так и переворачивается внутри, когда тебя целует опытный развратник, решила она. Хуже всего было то, что он так и не вспомнил мамочку. Боже, как неудобно ей было! Но Эсме оставила свою гордость в шестистах милях отсюда, и она боялась, что дальше будет еще хуже.

Смертельно уставшая, но возбужденная, она вернулась в курительную комнату, освещенную единственным канделябром, от неверного света которого на стены и полки ложились изменчивые тени. Она легла на видавший виды старый диван и сразу же почувствовала теплый, уже знакомый запах. Маклахлан. Ошибиться было невозможно. Потом она заметила куртку, небрежно брошенную на кресло. Чтобы отвлечься от дразнящего ее ноздри запаха, она взяла одну из книг, небрежно сложенных на чайном столике, — красивую книгу в кожаном переплете.

Мелкими золотыми буквами на корешке было написано: «Аналитическая теория вероятностей» и указан автор — Лаплас. Эсме открыла ее, попыталась прочитать что-нибудь со своим плохим французским и убедилась, что излагаемая теория, имевшая какое-то отношение к математике, совершенно недоступна ее пониманию. И Маклахлану тоже, решила она. Может быть, он держит здесь эту книгу, чтобы пускать пыль в глаза? Но когда она осмотрела неопрятную, запущенную комнату, то отбросила эту мысль. Нет, хозяин не стремился продемонстрировать здесь свою образованность и утонченность.

Движимая любопытством, Эсме взяла другую книгу. Она была, несомненно, очень старой, коричневый кожаный переплет книги сильно потрескался. Книга какого-то Гюйгенса, название которой она вообще не смогла прочитать, потому что книга была на незнакомом ей языке. И снова в ней оказалось много цифр и математических формул.

Что бы это значило? Эсме продолжила свои изыскания. Под шестью другими такими же книгами обнаружилась стопка бумаги, испещренная непонятными знаками и цифрами. Хаотичные записи вызывали мысль о блуждании больного ума, что соответствовало ее впечатлению от Маклахлана. Бесконечные дроби, десятичные точки и непонятные тексты вызвали у нее головную боль. Эсме сложила книги, задула свечу и вернулась к Сорче.

При виде безмятежного и счастливого детского личика ей стало легче. Да, она согласилась на предложение Маклахлана. Что еще она могла сделать? Оставить Сорчу, чтобы сохранить свое доброе имя? Но хорошая репутация не накормит. На ней нельзя спать, и она не может служить крышей над головой. А кто еще предложил бы им дом, где они могут оставаться вместе?

Маклахлан может быть гулякой и негодяем, он скорее всего бездельник и эгоист, но он не жестокий человек. Это удивило ее. По опыту она знала, что самые красивые мужчины часто оказывались самыми жестокими. Разве лорд Ачанолт не был тому примером?

Ее взгляд медленно скользил по комнате, отмечая золотистый шелк обоев и высокие узкие окна с богатыми занавесями. Комната была меньше, чем те, к которым она привыкла в Шотландии, но гораздо красивее. Просто чудо, что Маклахлан не выбросил ее на улицу. Она ожидала такого исхода, и это придало ей решимости. Ведь именно так поступил ее отчим. На какой-то миг гнев перевесил горе. От Ачанолта она ожидала самого худшего. Но ее мать? Как она могла умереть и оставить их на милость этого человека? Раздеваясь, Эсме заметила на каминной полке часы из золоченой бронзы. Они показывали половину второго. Карета в Борнемут отправляется в пять часов. Если она передумает, в ее распоряжении только сегодняшняя ночь. Ей должно оставаться молоденькой девушкой из Шотландии, чья жизнь вполне согласуется с правилами приличия; и она понимала, что после пребывания в этом доме под одной крышей с человеком такой репутации, как Маклахлан, ее не возьмут в гувернантки ни в один порядочный дом. Хуже того, даже в домашней одежде он был очень хорош собой. Опасно хорош собой. Эсме он не нравился, нет. Но в ее жилах текла кровь ее матери, а это тоже представляло опасность.

Но, несмотря на ее страхи, на странную смесь печали и гнева при мысли о смерти матери, в сердце Эсме поселилась робкая надежда. Медленно умываясь теплой водой, принесенной Уэллингзом, Эсме позволила себе подумать о том хорошем, что произошло. Он намеревался сделать это. Маклахлан согласился дать Сорче настоящий дом. Одна мысль об этом удивляла ее, Эсме отдавала себе отчет, что на самом деле она проделала долгий путь в Лондон, никак не ожидая успеха своего предприятия.

Конечно, Маклахлан не даст Сорче любви, думала она, натягивая через голову ночную рубашку. Он не станет по-настоящему воспитывать ребенка. Он не станет ей отцом в полном смысле этого слова. Но он не собирается выгнать ее, а Эсме научилась не желать многого и радоваться даже самой маленькой победе.

В это время Сорча закрутилась, дрыгнула левой ножкой и сбросила с себя одеяльца. Эсме подошла к импровизированной колыбели и склонилась над ней, укрывая малышку. К ее удивлению, Сорча не спала. При виде Эсме она широко раскрыла свои удивительные синие глаза, засмеялась воркующим, булькающим смехом и сложила ручки.

Эсме взяла крошечные ручки девочки в свои ладони и почувствовала, как теплые детские пальчики крепко обхватили ее указательные пальцы.

— Тебе хорошо сейчас, моя маленькая веселая девочка? — спросила Эсме, прижимая к губам и целуя крошечный кулачок. — Ты знаешь, несмотря ни на что, у тебя может появиться свой дом.