Глава 13,

в которой лорду Трейхорну испортили его утренний отдых

Граф Трейхорн имел глубоко укоренившиеся привычки, и у него давным-давно вошло в обычай каждое утро ровно в шесть часов завтракать в столовой в полном одиночестве. И каждое утро его завтрак состоял из чашечки черного кофе и двух ломтиков хлеба, слегка смазанных маслом. Он не поощрял и не любил никаких изменений в заведенном порядке. Поэтому он был весьма озадачен, когда пять минут спустя в столовой появился его младший брат с самым мрачным выражением лица и в одежде, не менявшейся со вчерашнего дня.

Появление в мятой одежде было лорду не в новинку, поскольку у Бентли дни и ночи имели обыкновение путаться самым непостижимым образом. Однако сегодня, судя по всему, Бентли не страдал от последствий вчерашней гулянки, как это можно было бы предположить. Скорее было похоже, что он боится того, что его ждет впереди. По правде говоря, брат выглядел таким несчастным, что у графа не хватило духу прогнать его.

– Будешь кофе?

Кивнув, Бентли подошел к сервировочному столику. Рывком поставив чашку на блюдце, он схватил кофейник смертельной хваткой, словно врага за горло. Налив кофе, он поставил чашку на стол, выдвинул стул и упал на него.

– Объясни мне одну вещь, Кэм, – попросил он, мрачно уставившись в кофейную чашку, – какого черта женщине надо?

Трейхорн поцокал языком.

– Это тайна, – произнес он, намазывая маслом второй ломтик хлеба. – Причем она постоянно меняется.

Бентли оторвал взгляд от чашки и поднял глаза на брата. Взгляд младшего брата был так печален, что Трейхорн даже удивился.

– Может, они хотят, чтобы парень вскрыл вену и истек ради них кровью? – спросил Бентли. – Или у них совсем нет ни широты взглядов, ни терпимости? Ни желания дать человеку объяснить свои поступки? Или из чистого милосердия хоть чуточку ослабить узду?

– О Господи! – Трейхорн с трудом удержался от смеха. – Что ты натворил на сей раз?

Бентли немного помедлил.

– Ничего.

– Ничего? – Трейхорн приподнял одну бровь. – Ты хочешь моего совета или нет?

Бентли немедленно ощетинился.

– Я, черт возьми, ничего от тебя не хочу!

Граф поднял кофейную чашку и пристально взглянул на брата поверх ее края.

– Ну что ж, извини, Бентли, но мне послышалось, будто ты хотел узнать мое мнение.

У Бентли растерянно бегали глаза.

– Иногда, Кэм, когда речь идет о моей жене, мне кажется, что ты выступаешь не на моей стороне, – тихо произнес он. – Иногда мне кажется, что ты был бы рад, если бы я потерпел неудачу.

– Только этого не хватало! – обиженно воскликнул лорд Трейхорн. – Как ты можешь говорить такое?

– Я и сам не знаю, – покачал головой Бентли.

– Бентли, – подобревшим тоном продолжал Трейхорн, – почему бы тебе не рассказать мне, что случилось?

Его брат был достаточно тактичен, чтобы опустить глаза.

– Просто я хорошенько ущипнул Куинни за задницу, и все, – признался он. – А потом… попытался ее поцеловать. Ну, вроде того.

Граф с грохотом поставил на стол чашку.

– Боже милосердный, Бентли! – Он с отвращением отодвинул от себя тарелку. – Неужели ты снова завел шашни со служанками? Тем более с Куинни? Ведь это была твоя идея взять ее к нам, чтобы она смогла избежать именно этого!

– Полно тебе, Кэм, все было совсем не так! – хрипло проговорил Бентли. – Я ее всего лишь чмокнул. И немного пощупал. Это поднимает старушке настроение.

Трейхорн несколько смягчился.

– А как насчет настроения твоей молодой жены? – проворчал он. – Она поймала тебя на месте преступления?

– В общем, да, – признался Бентли и, положив локти на стол, подпер руками голову. – И теперь я не знаю, как мне объясниться. Потому что она не пускает меня в мою собственную спальню.

Известие о том, что брат попал в столь затруднительное положение, Трейхорн воспринял с явным удовлетворением. Похоже, что Фредерике удастся сделать то, в чем сам он потерпел поражение. Бентли избавится хотя бы от одной из своих дурных привычек.

– Ну что ж, старина, – печально проговорил он. – Боюсь, что единственный выход – это отправиться тебе в Челтнем и купить жене ювелирное украшение.

– Ювелирное украшение? – жалобно переспросил Бентли. – Я обычно приберегаю это для того случая, когда они плачут.

– Будь уверен, она плачет, – заявил Трейхорн. – Лежит ничком на кровати и рыдает так, что сердце разрывается.

Бентли осторожно потер скулу.

– Что-то не похоже было, что она рыдает, когда она залепила мне пощечину, – проворчал он. – Она шипела, как дикая кошка. И при этом ругалась. Этот ее иберийский темперамент доведет меня до могилы. Иногда мне кажется, Кэм, что весь этот брак – сплошное мучение.

– Такое случается, – согласился лорд Трейхорн, откладывая в сторону нож для масла. – Наверняка случается. – Трейхорн, кажется, еще никогда так не наслаждался мучениями другого мужчины.

От двери вдруг послышалось тихое покашливание.

Трейхорн взглянул в ту сторону и увидел свою жену, которая стояла в дверях, скрестив на груди руки и опираясь о притолоку. Она выглядела потрясающе в его любимом домашнем платье аметистового цвета, с роскошными волосами, небрежно собранными в простой пучок. Но ее левая бровь была приподнята, а это означало, что она слышала их разговор. Ах, черт возьми, как неловко получилось.

Но он не сказал этого вслух. Вместо этого он улыбнулся и немедленно поднялся на ноги.

– Доброе утро, дорогая, – улыбнулся он. – Не выпьешь ли кофе?

Бентли тем временем обогнул стол и выдвинул для нее стул.

– Спасибо, с удовольствием, – сказала Хелен, взглянув через плечо на Бентли.

Бентли вернулся на место и снова принял мрачный вид. Кэм поставил перед ней чашку и легонько поцеловал в макушку.

– Ты сегодня рано поднялась, любовь моя.

– Разве можно было спать, когда наверху учинили такой скандал? – пожала она плечами в ответ, хмуро взглянув на своего деверя. – Что произошло, Бентли?

Бентли коротко объяснил ей ситуацию. К его чести, следует сказать, что он не стал ничего приукрашивать.

– Все вышло очень глупо, – признался он, закончив свою историю. – Это была всего лишь случайность.

Хелен как-то странно посмотрела на него.

– Подобные вещи, Бентли, никогда не происходят случайно, – заявила она. – Ты это сделал, и сделал умышленно.

Тебе следует лишь спросить самого себя: почему ты это сделал?

– Почему? Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать? – задиристо спросил Бентли. – Я сделал это не для того, чтобы досадить своей жене, если ты это имеешь в виду.

– В самом деле? – спросила Хелен. – Ты в этом уверен? А на мой взгляд, это был умышленный диверсионный акт. Ни один мужчина в здравом уме не станет целовать и лапать служанку, если он не уверен, что в конце концов его жена об этом узнает.

Бентли фыркнул.

– Диверсионный акт, говоришь? Признаться, Хелен, я начинаю думать, что Кэм прав. Ты читаешь слишком много книг по этой самой… психо-как-ее-там… Словом, этих твоих толстых черных книг.

Глаза Хелен грозно сверкнули.

– Возможно, Бентли, ты скорее достиг бы цели, если бы спросил себя, почему ты чувствуешь себя недостойным преданности своей жены. – Трейхорн еще никогда не слышал, чтобы Хелен говорила с его братом таким резким тоном. – Я в течение нескольких дней наблюдаю, с каким обожанием смотрит на тебя Фредерика, однако ты практически совсем не уделяешь ей внимания.

Тут Бентли расхохотался.

– Я своей женой не пренебрегаю. Уж в этом будь уверена, Хелен.

Хелен немного отодвинулась от стола.

– Позволь мне кое-что сказать тебе, Бентли, – заявила она. – В браке требуется нечто большее, чем задирать женщине юбки и ублажать ее на скорую руку два или три раза в день.

– Ублажать на скорую руку? – возмутился Бентли. —Дорогая Хелен, не могу ничего сказать о своем брате, но я, будь уверена, умею кое-что получше, чем ублажать на скорую руку…

Граф вскочил со своего места.

– Довольно, черт возьми! – вскричал он, с отвращением бросая на стол салфетку. – Ты, Бентли, уже давно перестал шокировать меня своими высказываниями, но ты, Хелен… Я потрясен. Мы не будем продолжать обсуждение этого вопроса в такой компании.

– Отлично, – сердито оборвала его жена, отодвигая стул. – В таком случае я уйду, а ты можешь сам объяснить ему это, Кэм. Это скорее твоя обязанность, чем моя, хотя я и не понимаю, почему ты ждал почти три десятка лет, чтобы выполнить ее. И позволь мне пожелать, чтобы твой совет содержал что-нибудь более основательное, чем покупка ей каких-нибудь ювелирных украшений. – С этими словами Хелен круто повернулась, шурша аметистовым шелком, и покинула комнату, оставив двоих мужчин тупо смотреть на ее нетронутую чашку кофе.

В комнате повисла зловещая тишина. Бентли нарушил ее, хлопнув в ладоши.

– Ну, братец, что такое ты должен мне объяснить? Что-нибудь на тему «Как сохранить гармонию в браке?».

Граф откинулся на спинку стула.

– Будь я проклят, если знаю, – признался он. – Могу лишь с уверенностью сказать, что моя жена в ярости, завтрак мне испортили и весь день наверняка пойдет кувырком.

Бентли кивнул.

– В таком случае нам, может быть, лучше взять пароконную двуколку и отправиться в Челтнем? – предложил он. – Откровенно говоря, Кэм, мне кажется, что Хелен будет выглядеть потрясающе в новых сапфировых серьгах – поверь, тебе они потребуются. Особенно если ты склонен ублажать ее на скорую руку.

Сидя в подушках и все еще пытаясь сдержать слезы и ярость, Фредерика вдруг услышала скрип приоткрывающейся двери. Глупое сердце екнуло в надежде, что это возвратился Бентли, чтобы упасть на колени и молить о прощении. Но это был не он. Дело обстояло значительно хуже. Это была та женщина, которую звали Куинни. В руках у нее был поднос с сухим печеньем на тарелочке и чашка горячего чая. Фредерика была настолько ошеломлена, что лишилась дара речи.

Куинни тоже выглядела несколько смущенной.

– Послушайте меня, миссис Ратледж, – начала она, ставя поднос. – Незачем вам распускать нюни.

Фредерика настороженно выпрямилась:

– Распускать нюни?

Куинни кивнула:

– Ну да. Вы беременны, это видно каждому, у кого есть глаза, – заявила она, доставая из кармана фартука маленький пакетики высыпая его содержимое в чай. – А в таком положении девушка становится слезливой и раздражительной. Поэтому я решила приготовить вам бодрящее средство – я кое-чему научилась в свои веселые денечки. Именно это я готовлю обычно специально для миледи. Во время беременности она, бедняжечка, страх как страдает от газов в кишечнике.

Фредерика скомкала в кулаке носовой платок, не желая плакать в присутствии этой женщины.

– Извините, я вас не понимаю, – холодно произнесла она. Служанка избегала смотреть ей в глаза. Взяв чайную ложку, она принялась размешивать чай.

– Я понимаю, что не имею права говорить об этом, мэм, но то, что вы видели сегодня утром в гостиной, – это совсем не то, о чем вы подумали. Мистер Би всего лишь пытался польстить самолюбию старой женщины. – Она пожала плечами и положила на место чайную ложку. – Он, конечно, поступил легкомысленно, но так уж получилось. Такой он человек, мистер Би. Нет, чтобы выбрать место, а потом прыгать, так он прыгает сразу очертя голову.

Сама не зная почему, Фредерика приняла из ее рук чашку с чаем. Правда, в голове промелькнула неотчетливая мысль о том, что служанка, может быть, хочет ее отравить. Жидкость выглядела мутноватой и слегка пузырилась.

– Выпейте! – настаивала Куинни. – Все до дна и залпом. Как ни странно, Фредерика так и сделала. На вкус жидкость была противной, но вполне терпимой.

Куинни взяла у нее пустую чашку.

– Нет, мэм, мистер Би меня не хочет, – с некоторым сожалением проговорила она. – Мы просто играем в такую игру. Уже многие годы. Но он теперь женатый мужчина, и таким глупостям надо положить конец, не так ли? Он это тоже поймет и будет поступать как положено. Во всяком случае, когда он сам хорошенько над этим подумает.

– Да уж, лучше ему как следует подумать, – сурово процедила Фредерика.

Неожиданно физиономия женщины озарилась удивительно милой улыбкой.

– Дайте ему время привыкнуть к тому, что он женат, мэм, – посоветовала Куинни. – Он хороший человек, ваш муж. Лучше, чем хочет казаться. И я подозреваю, что он лучше, чем его считает лорд Трейхорн. А уж вся прислуга его просто обожает.

– Это я, кажется, начинаю понимать, – пробормотала Фредерика. – Но я, правда, не поняла того, что вы сказали насчет его попытки польстить вашему самолюбию.

– Видите ли, было время, когда я зарабатывала себе на жизнь, лежа на спине, – небрежно пояснила она. – До того как мистер Би и милорд взяли меня в Чалкот. Это случилось сразу же после того, как тот злой человек сбежал с маленькой Арианой и миледи.

– Лежа на спине? – переспросила Фредерика, не успевая за потоком информации. – И о каком злом человеке вы говорите?

– Уф-ф! – Куинни явно сконфузилась. – Ну, скажем просто, что когда-то у меня было множество обожателей, и на этом поставим точку, хорошо? А что касается того страшного случая, так лучше расспросите об этом своего мужа. Я могу наговорить больше, чем нужно. Одно должна сказать прямо: тот человек напрашивался, чтобы его убили, и мистер Би сделал то, что следовало. Никто его за это не винит.

– Напрашивался, чтобы его убили? – переспросила Фредди, которой начало казаться, что эта женщина не в своем уме.

Куинни выпятила нижнюю губу и протянула ей тарелку.

– А теперь скушайте парочку этих сухих печеньиц, мэм, и немного полежите. Через пяток минут почувствуете, что сможете сплясать джигу. – Служанка бросила на нее внимательный взгляд. – А потом, я думаю, вы захотите одеться и спуститься в столовую. Потому что из-за этого случая между мистером Би и его светлостью дело, похоже, скоро дойдет до драки.

– До драки? – удивилась Фредерика. – Да, наверное, вы правы. Они всегда кружат один возле другого, словно готовясь к потасовке.

Куинни подошла к камину и стала выгребать золу.

– Просто такие уж они люди, мэм, – говорила она, и ее объемистый зад так и мелькал туда-сюда перед глазами Фредерики. – Задиристые, словно петухи. Все стараются доказать, кто кого лучше. Но ведь так и положено всякому уважающему себя мужчине, да? Правда, говорят, что отношения между ними стали еще хуже, когда его светлость увел мисс Белмонт из-под носа у мистера Би. Осмелюсь заметить, что мистеру Би эта хорошенькая малышка очень нравилась, но у той свое было на уме. Так говорит миссис Наффлз, а уж кому, как не ей, знать об этом?

Мисс Белмонт? Кто такая мисс Белмонт? Фредерика терялась в догадках, но согласно кивала головой, чтобы служанка продолжала говорить.

Куинни минуту-другую громыхала ящиком для угля. Потом продолжила:

– И именно ей удалось посмеяться последней [15] – ведь правда?

– Чего не знаю, того не знаю, – призналась Фредерика, но Куинни была так поглощена выполнением своих утренних обязанностей, что даже не заметила этого.

– Сбежала проказница в Гретна-Грин – вот что она сделала! – фыркнула Куинни. – Не хотела она ни одного, ни другого Ратледжа, несмотря на их красоту и обходительность. А захотела мисс Белмонт бедного кюре, хотя у него не то что денег, а и ночного горшка, чтобы пописать, не было. – Зад Куинни вдруг опустился, и она так резко вскинула голову, что чепец съехал набок. – Господи помилуй! – в ужасе прошептала она. – Наффлз опять будет ругать меня за то, что я разношу сплетни. – Отодвинув ящик с углем, она торопливо присела в реверансе. – Я пришлю Ларкина, чтобы развести огонь, мэм.

Куинни ушла. Фредерика глубоко вздохнула. Женщина говорила правду. Что бы ни затевал Бентли, но соблазнять ее он вовсе не собирался. Правда, ее это почему-то мало утешало. Она лишь надеялась, что остальная часть дня пройдет так же быстро, как исчезла Куинни, но надежде этой, как она подозревала, не суждено было сбыться. И она оказалась права.

Где-то ближе к концу дня Бентли снова стоял на холме над деревней, глядя на видневшийся вдали Чалкот и церковь Святого Михаила и чувствуя себя в капкане между своим прошлым и своим настоящим.

Погода стояла великолепная. Даже сейчас предвечернее солнце все еще грело плечи, хотя на горизонте собирались тучи. Над головой медленно, лениво кружил ястреб, выделяясь черным силуэтом на фоне неба. Однако Бентли это не радовало.

Утром, проехав полпути к Челтнему, он сообразил, что это еще одна безнадежная затея. Кэм ошибался. Фредерику не успокоишь подобными поступками, пусть даже они будут предприняты из самых благородных побуждений. Ювелирное украшение лишь рассердит ее еще больше, и она даже, чего доброго, может швырнуть его ему в лицо. Сознавала она это или нет, но ей было нужно что-нибудь менее формальное. В том, что он сказал утром насчет вскрытия вены, была доля правды. Ему начинало казаться, что от него ждут чего-то в таком роде.

Каким же дураком он был, когда думал, что сможет сделать свой брак успешным, если вложил в его успех так мало! Конечно, кроме секса. Его отточенные приемы обращения с женщиной между простынями были настоящим божьим даром. Разве мало женщин говорили ему об этом? И все же он слегка стыдился своего необузданного влечения к Фредерике. Иногда он даже не мог лежать рядом с ней из-за непривычно острого желания. С таким неутолимым пылом стыдно было бы использовать даже высокооплачиваемую проститутку, не то что жену. Он не припомнит, когда в последний раз был верен женщине, но, Бог свидетель, теперь, даже если бы он захотел куда-нибудь пойти, то не смог бы, потому что был как выжатый лимон. И он не ходил. Не ходил, пропади все пропадом!

Да уж, он попал в серьезную беду. И виной тому был в первую очередь его брак. Он медленно побрел по гребню холма, ведя за собой лошадь. Что, черт возьми, он будет делать, если Фредди через шесть месяцев уйдет от него? Или даже через шесть лет? У него кровь стыла в жилах при этой мысли. Ему отчаянно хотелось, чтобы она осталась с ним. Но не может же человек заставлять свою жену жить с ним? Только если он возьмет в заложники детей. Закон это допускает. Но это жестоко.

А кроме того, будучи влюбленным дураком, он уже дал слово, что не будет принуждать ее. И вот теперь попался. Он был одержим этой невинной малышкой, своей женой. Все это началось не в ту ночь в саду. Он почуял опасность задолго до этого. И окончательно убедился в этом в День рождественских подарков, когда его губы коснулись ее губ. Казалось бы, это был простой, ничего не значащий поцелуй, но он всколыхнул в нем глубокое чувственное влечение.

Прогнав эту мысль, Бентли поднял глаза и взглянул в сторону Бельвью, стены которого, сложенные из белого камня, поблескивали в лучах заходящего солнца. Он довольно много времени провел сегодня на постоялом дворе возле Уитингтона за кружкой эля и игрой в кости, так что сейчас, должно быть, около трех часов. В Бельвью, наверное, Джоан уже укладывает детишек вздремнуть после обеда, а Бэзил закрылся в своем кабинете. Взяв в руки поводья, Бентли вскочил в седло и направил лошадь к югу. Долгий разговор с Джоан, о котором она упоминала, его не очень интересовал, но продолжительная прогулка, возможно, пойдет ему на пользу. А главное, отсрочит его возвращение домой, пока он не придумает, что делать.

Когда он прибыл, Джоан была дома и обрадовалась ему. Он отправил свою лошадь на конюшню, а она сходила за своим плащом, и они медленно побрели мимо цветников, окружавших дом, к декоративному пруду. В молчании они дошли по его берегу до миниатюрной греческой башни, отражавшейся в воде. На его непросвещенный взгляд, многое в Бельвью казалось ему чрезмерно изысканным, однако он не мог отрицать, что это было красиво. А цветники здесь, особенно розарий, были просто великолепны. Раньше он не раз фантазировал на тему, что бы он сделал, если бы эти цветники принадлежали ему? Сегодня, однако, эти мечты не доставляли ему удовольствия.

– Что с тобой, Бентли? – спросила Джоан. – Что-то произошло, я это чувствую.

Только тут он заметил, что остановился посередине тропинки и стоит, уставившись на пруд невидящим взглядом. Ну что ж, видимо, он все-таки приехал сюда, чтобы поговорить.

– Черт возьми, Джоан, я, кажется, испортил всю свою проклятую жизнь. С чего начать?

– Начни сначала, – посоветовала она, подталкивая его к мостику через пруд, ведущему к башне.

– Сначала! – с горечью откликнулся он. – Начало ты уже знаешь, Джоан. Ты знаешь, когда у меня все пошло кувырком, причем ты, пожалуй, единственный человек, который это знает. Хотя мне всегда казалось, что Кэм об этом догадывается.

Джоан притронулась к его руке.

– Не говори глупостей, – прошептала она. – Ничего он не знает, а если бы и знал, то теперь это не имеет значения.

Бентли горько рассмеялся.

– Если ты так думаешь, моя дорогая, то ты не понимаешь человеческой природы.

Однако Джоан стояла на своем.

– Я не согласна, – возразила она. – Но лучше расскажи мне, что у тебя сейчас идет не так, как следует.

И он рассказал ей все, то есть почти все, за исключением подробностей, которые могли бы смутить его жену. Он удивился сам себе, рассказав ей, каким образом он и Фредерика были вынуждены пожениться и о дьявольском условии, которое он обязался выполнить, чтобы заставить ее пойти с ним к алтарю. Он даже рассказал ей о необъяснимо глупой своей проделке сегодня утром и о реакции на нее Фредерики.

Джоан сердито взглянула на него.

– Тебе повезет, если она сразу же не уедет домой, к своей семье, Бентли, – мрачно проворчала она. – На ее месте я бы, наверное, так и поступила.

Опершись руками на каменную балюстраду, он наклонился над водой, в которой словно в зеркале отражалось синее небо с белыми облачками.

– Нет, ты бы так не сделала, – уверенно заявил Бентли. В ее темно-зеленых глазах вспыхнули веселые искорки.

– Уж не из-за этого ли ты однажды вбил себе в голову, что намерен жениться на мне? – лукаво спросила она. – Потому что считал меня робкой девчонкой? Которая будет мириться со всеми твоими скверными выходками? Бентли пожал плечами.

– Я хотел жениться на тебе, Джоан, потому что мне не приходило в голову жениться на другой, – честно признался он. – Ты была моим другом с самого детства.

– Однако с тех пор, как ты уехал в школу, я почти не видела тебя, – поддела его она. – Ты никогда не писал и очень редко приезжал. Ты никогда не ухаживал за мной и даже не скрывал своих донжуанских похождений.

Он горько рассмеялся.

– Это мне тоже никогда не приходило в голову, – ответил он. – Ты всегда была под рукой, Джоан. И я мало-помалу привык думать, что так оно будет всегда. А когда я приехал домой и узнал, что все может измениться – что ты можешь выйти замуж за Кэма, – мне показалось, что меня лишили единственной надежной опоры в жизни. Как будто он или сам Господь Бог меня таким образом наказывает. Потому что если бы ты стала его женой, то для меня не смогла бы больше быть… никем.

– Мне это никогда не приходило в голову.

– Но ты посмеялась последней над нами обоими, Джоан, – жалобно произнес Бентли. – И меня, и Кэма поставила на место, не так ли? И кто же оказался нашим счастливым соперником? Старина Бэзил. Кто бы мог подумать? А Кэм женился на Хелен, которую, я убежден, он всегда любил.

Джоан улыбнулась:

– Думаю, ты прав.

– Ну а ты-то как, Джоан? Ты счастлива с Бэзилом? Судя по твоему виду, счастлива.

– Он идеально подходит мне, Бентли, – согласилась она. – А выйдя замуж за тебя, я была бы несчастна…

– Это я не раз слышал, – сухо перебил ее Бентли.

– И если бы я вышла замуж за Кэма – тоже. Кэм всегда казался мне слишком высоконравственным, а ты чересчур безнравственным, – сказала она, и Бентли от души расхохотался впервые за весь день. – А теперь, дорогой кузен, позволь открыть тебе одну тайну.

Он легонько обнял ее за плечи, и они отправились по дорожке, проложенной вокруг башни.

– Догадываюсь, – сказал он, рассеянно оглядываясь вокруг. Он заметил, как наверху ионической колоны птицы пытались соорудить гнездо. – Ты, наверное, опять ждешь ребенка? Я слишком хорошо тебя знаю, Джоан, и от меня не может укрыться эта появившаяся в твоем лице особая мягкость.

Она покраснела.

– Да, – призналась она. – Ребенок должен родиться в октябре, за несколько недель до появления твоего ребенка, Бентли.

– Вот будет здорово, Джоан, – обрадовался он. – Возможно, если Фредди не оставит меня, наши дети смогут быть и родственниками, и друзьями, как мы с тобой.

Услышав это, Джоан опечалилась.

– Это будет трудно осуществить, – вздохнула она. – Мы уезжаем. Бентли. Уезжаем в Австралию. Бэзилу предложили там место в семинарии. Он давно об этом мечтал. Он собирается оставить приход Святого Михаила. Мы не будем предавать эту новость гласности, пока Кэм не найдет другого приходского священника, но я не думаю, Бентли, что мы сюда вернемся.

Бентли круто повернулся и заглянул ей в глаза.

– Ах, Джоан, но это ведь так далеко! Ты уверена, что… Вижу по твоим глазам, что ты уже все решила окончательно. Жаль. Чалкот моих мальчишеских лет уже никогда не будет прежним.

Джоан с пониманием взглянула на него.

– Чалкот твоих мальчишеских лет давным-давно исчез, – объяснила она. – Не знаю, хорошо это или плохо, но ничто не осталось таким, как было когда-то. Мне кажется, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Возможно, – кивнул он. – Но я хотел бы поговорить еще кое о чем.

– В таком случае поезжай домой, – посоветовала Джоан. – И попробуй поговорить – по-настоящему поговорить, по душам – со своей женой.

Он наклонился и легонько поцеловал ее в лоб.

– Попробую, – улыбнулся он. – Это нельзя больше откладывать. Я не уверен даже, что застану ее там.

– Думаю, что застанешь, – сказала Джоан. – Но тебе придется приложить немалые усилия, чтобы искупить свою вину. И еще я думаю, что тебе потребуется друг. Ты знаешь, что я всегда рада быть твоим другом. Как в прежние времена.

– Я это знаю, – согласился он, однако в его голосе слышалось сомнение.

Она сжала его руку.

– Это не пустые слова, Бентли, – заговорила она. – Я сейчас каждое утро бываю в ризнице. Если захочешь поговорить, заглядывай.

Бентли криво усмехнулся:

– А ты не боишься, что каждый раз, когда я вхожу в церковь Святого Михаила, потолок может рухнуть на наши головы?

Джоан удивленно взглянула на него. Потом, не сговариваясь, они взялись за руки и отправились в сторону Бельвью.

Однако как только из конюшни привели его лошадь, решимости ехать домой у Бентли поубавилось. Он медленно поехал через деревню. Остановившись у подножия холма, он прислушался к тому, как со скрипом раскачивалась на металлических кольцах вывеска над входом в «Розу и корону». Похолодало, с севера подул пронизывающий ветер. Наверное, к утру разразится буря, подумал он. Наверняка никто не пустится в экипаже в дальнюю дорогу в такую погоду.

Но это, возможно, зависело от того, насколько не терпелось кому-то уехать. Фредди, судя по всему, большая мастерица совершать необдуманные поступки. Он представил себе, как гонится за ней до самого Страт-Хауса – а именно так бы он и поступил. Но она, возможно, уже несколько часов находится в дороге. Поэтому, боясь застать дома пустую постель, Бентли спешился и направился к входу в пивную. Если сегодня из Чалкота выезжала большая дорожная карета, то кто-нибудь из посетителей пивной непременно упомянет об этом. И кто-нибудь, возможно, захочет с ним выпить, а это ему, черт возьми, будет совсем нелишне.

В пивной было дымно, слышались громкие голоса, кто-то настраивал скрипку. Возле камина стояла группа людей, трое из которых были с музыкальными инструментами, и все они отбивали такт ногами. На высоком табурете между ними сидел владелец в форме Королевского стрелкового полка, который пел не вполне пристойную балладу чистым, хорошо поставленным баритоном. Бентли протиснулся за один из столиков возле кухни, закурил первую за долгое время манильскую сигару и огляделся вокруг в поисках кого-нибудь, с кем можно было бы сыграть в карты. Или в кости.

Или, на худой конец, подраться – да что угодно, лишь бы избавиться от одолевавших его мыслей.

Но прогнать мысли было не так-то просто. Похоже, он разучился это делать. Поэтому он просто сидел там – несчастный и печальный.

Шло время, народу еще прибавилось, а дым сгустился настолько, что сквозь него уже не просматривались почерневшие от времени балки на низком деревянном потолке. Рассеянно здороваясь с теми, кто проходил мимо столика, Бентли сидел, потеряв счет времени. Выпивка тоже перестала доставлять ему удовольствие. И никто из окружающих не проявлял никакого интереса к картам или игре в кости, потому что все заслушались пением валлийца.