- Спасибо, не курю, - сдерживая волнение, ответил Солоник.
      - Интересно - поймают его или нет? - размышлял дальнобойщик вслух.
      В представлении водителя "МАЗа" беглый уголовник, убивший двоих ментов и захвативший автомат, должен был быть под два метра ростом, с кровожадным взглядом и физическими кондициями Ильи Муромца, русский народный персонаж Яшка - Красная рубашка.
      А этот - невысокий, худощавый, с незапоминающейся внешностью, на отпетого уголовника никак не тянул. Семьянин, любящий муж, даже пить отказывается - разве такой способен на побег?
      - Так твой это братан был или нет? - поинтересовался водитель.
      - Все люди - братья, - философски заметил Саша. - А сколько еще до Тюмени?..
      Наверное, во всей Западной Сибири нет города более странного, чем Тюмень. Комсомольско-молодежная стройка, возникшая в годы развитого социализма, была знаменита как минимум тремя вещами: во-первых - нефтяными и газовыми месторождениями, горящие факела которых привлекали внимание гостей за несколько десятков километров от города; во-вторых - периодической сменой населения (приезжих - вахтовиков, геологов, монтажников тут было куда больше, чем коренных жителей), а в-третьих - исключительной даже для этого края криминогенностью.
      Саша не зря выбрал Тюмень в качестве временного убежища - он прекрасно понимал, что в этом городе легко затеряться.
      Сперва Солоник, сведя дружбу с аборигенами, поселился в рабочем общежитии на окраине. Впрочем, место, где ему пришлось ночевать несколько раз, вряд ли можно было назвать даже общежитием - так, обыкновенный грязный бомжатник. Контингент проживающих - вахтовики, изыскатели, рабочие геолого-разведочных партий да бывшие зеки, которые, как мухи на мед, слетались в эти небедные места в поисках заработка. Вахтера не было в помине, двери не закрывались даже на ночь, и, как следствие, повальное пьянство и безбожное воровство вошли тут в норму.
      Естественно, жить в таких условиях не представлялось возможным - тем более, что иногда среди ночи происходили милицейские облавы. А потому Саша понял, что единственно правильный путь - снять стационарную девку с собственной хатой.
      Таковая отыскалась довольно быстро. Анжела - черноволосая, сдобная, ухоженная телка двадцати пяти лет (как она, во всяком случае, утверждала сама), разведенная, но без ребенка, жила в самом центре города. Квартира - пусть и не шикарная, однокомнатная, зато своя. К тому же - относительно интеллигентная для этих краев профессия: "мастеркосметолог", как представилась она молодому человеку. Саша снял ее прямо на улице стрельнул номер телефончика, улыбнулся, одарил каким-то двусмысленным комплиментом. Конечно же, можно было найти и получше, но выбирать не приходилось. Ночлеги в бомжатнике-общаге подорвали нервы и психику Солоника - первые несколько дней он отсыпался, осматривался, почти не выходя на улицу.
      Для Анжелы была заготовлена красивая романтическая легенда: мол, застал жену с любовником, который ко всему прочему оказался ментом, как следствие - сурово искалечил негодяя, и теперь вот, к сожалению, приходится скрываться от правосудия. Да и жена оказалась курвой из курв: выставила бывшего мужа без вещей, денег и даже документов.
      Косметолог Анжела проглотила эту историю, как привычную противозачаточную таблетку - с полной уверенностью, что так оно и было, пожалела несчастного, накормила, напоила и создала ему на короткое время ощущение полного комфорта.
      Несомненно, женщина, да еще двадцатипятилетняя, да еще разведенная, преследовала исключительно меркантильные цели, далекие от бескорыстного участия. Чего уж тут, в Тюмени, ловить: мужчины, все как один - или пропахшие сырой нефтью и дымом костров горькие пьяницы, или "синие", в сплошных татуировках, изъясняющиеся хоть и по-русски, но больно уж непонятно. Такой, если и клюнет на нее, то только из-за квартиры да зарплаты. А у этого, невзрачного на вид, обделенного судьбой, обстоятельствами и курвой-женой, и выбора-то нет: ни денег, ни крыши над головой...
      Короче говоря, очень даже перспективный вариант второго замужества.
      Увы, Саша отплатил ей черной неблагодарностью, не оправдав доверия: неуемная страсть к плотским удовольствиям звала беглеца на сексуальные подвиги даже в новых условиях.
      Уже через несколько дней, нежно поцеловав Анжелу и пожелав успешного рабочего дня в салоне красоты, он снял ее соседку, свежую и непосредственную десятиклассницу, отодрав во все дыры прямо на кухне. Затем ее подругу, а еще - какую-то девчонку у подъезда, имени которой он так никогда и не узнал...
      Нет ничего тайного, что не стало бы явным, к тому же непосредственность подруг, которых успел оприходовать новый хахаль Анжелы, не имела границ.
      Когда тайное стало явным, жертва мужского непостоянства решила отплатить - но чисто женским коварством...
      Саша ничего не замечал - по-прежнему был вежлив, сдержан и показательно спокоен. Лишних вопросов не задавал, от опасных вопросов уходил, не раздражался, в ее дела не лез. Конечно, он производил впечатление человека замкнутого. Анжела часто заставала нового любовника в ванной, перед зеркальцем, изучавшим свое отражение непонятно зачем. На естественный вопрос - для чего? - последовал естественный ответ: чтобы изменить то, что ему в себе не нравится.
      Услышав столь обтекаемое объяснение, Анжела поняла его по-своему: мол, хочет покрасивше выглядеть, чтобы побольше телок наснимать.
      - Давай я тебе помогу, - пряча змеиную улыбку, предложила хозяйка квартиры, - я ведь все-таки косметолог... Что ты хочешь - эту родинку удалить?.. Два-три сеанса, проще простого. Приходи завтра к мне на работу, чего там тянуть...
      Косметический кабинет располагался в самом центре города. Маленькие кабинки, в каждой из которых - трельяж, дробящий отражение, пожилые молодящиеся дамы, полулежащие в креслах с масками на лицах (что делало их еще более уродливыми), какие-то ванночки на специальном столике, специфические запахи кремов, пудры, специальных снадобий, масса инструментов, напоминающих хирургические, предназначение которых непосвященному понять не дано.
      Анжела была ровна и приветлива - обнажила в улыбке ровные белые зубы, указывая рукой на кресло перед столиком.
      - Садись.
      Щурясь от яркого света, отраженного зеркалом, Саша опустился в кресло и, едва взглянув на любовницу, подметил, что тоненькая голубоватая жилка на ее виске заметно вибрирует. Правда, он не придал этому значения - мало ли может быть причин для волнений у одинокой и не такой уж молодой женщины?
      - Ну, сразу приступим? - деловитым тоном поинтересовался Солоник.
      Анжелу явно что-то тяготило - она производила впечатление человека, принявшего какое-то решение, но не уверенного в его правильности: движения потеряли былую размеренность, взгляд блуждал, руки потели - она то и дело комкала носовой платок.
      - Да ладно, давай немного попозже, у меня на сегодня больше никого, сдавленным голосом произнесла она и тут же, без всякой связи, но с чисто женской логикой продолжила: - А все-таки ты жестокий человек, Саша.
      - Почему? - Солоник даже не обернулся в ее сторону, рассматривая в зеркале родинку, которую и предстояло удалить.
      - Ты не хочешь сказать, что любишь меня, - выдохнула из себя Анжела.
      - Вам, женщинам, надо только одного: услышать слова любви, - поморщился он. - Все вы одинаковы...
      - Женщина любит ушами.
      - А мужчина? - тут Солоник с любопытством взглянул на нее.
      Анжела улыбнулась, морща лоб, - глаза ее заметно увлажнились.
      - Не знаю... Наверное, руками и...
      - И чем еще?
      - Ну не будем об этом говорить. - Анжела неторопливо подошла к двери, защелкнула ее, выразительно взглянув на Солоника.
      Они остались вдвоем. В кабинете было прохладно и тихо - лишь ветер шевелил занавесочку, надувая ее пузырем.
      - Я тебя чем-то обидел? - Он явно не ожидал подобного поворота событий.
      - Да нет... ничем. Саша, я хотела бы попросить, чтобы ты сейчас взял меня... Понимаешь? Может быть, в последний раз.
      Странны и туманны были ее слова - "в последний раз", странным поведение, но молодой человек не придал всему этому должного значения. Грубо привлек Анжелу к себе, поднялся с кресла, приобнял, расстегивая по ходу юбку - она неслышно упала на линолеум. Неторопливо, одну за другой расстегнул маленькие пуговички ее блузки, и хозяйка кабинета, нервно поведя плечами, сбросила ее на пол. Затем она сама сняла через голову, не расстегивая, бюстгальтер, сделала вид что застеснялась, будто бы впервые в жизни была с ним, прикрыла грудь руками.
      Саша взял ее за мизинцы и медленно развел руки в стороны. Она так и осталась стоять - нагая, с огромными грудями, темные соски которых напоминали два круглых глаза. А Солоник неторопливо раздевался - так, будто бы и не очень хотел ее, а лишь делал одолжение, и это не могло не укрыться от девушки. На лице ее вновь заиграла нехорошая улыбка.
      - Ну, давай, иди сюда...
      Анжела прильнула к нему, и он уже не мог видеть ее, а только ощущал в своих объятиях. Ее дрожащие руки коснулись обнаженной мужской плоти, она неожиданно для себя покраснела.
      Но когда Саша дотронулся до ее теплой груди, Анжеле стало уже все равно, светло в комнате или нет. Она отдалась желанию, вся без остатка, будто бы действительно была с ним в последний раз.
      Солоник, как и всегда, показал себя умелым любовником. Он в любой момент чувствовал, что именно сейчас нужно женщине, и, доведя ее почти до самой крайней точки возбуждения, останавливался, давая ощутить сладость не до конца удовлетворенной страсти.
      Его не могли обмануть слова, которые в запальчивости шептала девушка, - "любимый - быстрее!.. сильнее!.. ", его не нужно было о чемнибудь просить; он, как всегда, понимал все без слов, по взгляду, по жесту...
      Они кончили почти одновременно, и Анжела, тихо застонав, опустилась на корточки, прижалась к сильному телу любовника и уткнулась носом ему в колено.
      - Ты что - плачешь? - спросил Саша и, проведя пальцем по ее щеке, осторожно растер слезинки.
      - Нет, ничего, не обращай внимания, - отвернувшись, бросила она и принялась одеваться, стараясь не встречаться с ним взглядом.
      Спустя несколько минут оделся и он - скользнул по девушке уже отсутствующим взглядом и совершенно другим голосом, будто бы ничего не случилось, спросил:
      - Так родинку будем сводить?
      - Да, иди руки вымой, так надо, - недовольно произнесла девушка, по-прежнему пряча взгляд.
      Саша открыл дверь, прошел в туалет и, взглянув на отраженное зеркалом раскрасневшееся лицо, усмехнулся.
      - Вот баба попалась, - прошептал он. - Живо-отное...
      Открыл кран, подставляя пальцы под холодную струю воды.
      И тут...
      Неожиданно открылась дверь - рывком, с треском, и в маленькую комнатку ввалились сразу двое амбалов в штатском. Солонику бросились в глаза их короткие стрижки и какое-то одинаково казенное выражение лиц.
      Один профессионально обхватил его сзади, прижал локти к корпусу, а другой сделал какоето незаметное, неуловимое движение - спустя мгновение на руках его защелкнулись наручники.
      - Ну что, добегался? - дыша в лицо скверным табаком, произнес первый.
      - Давай наружу, только без фокусов. В случае сопротивления имеем право применить табельное оружие, - предупредил второй.
      Сопротивляться не было возможностей, да и сил. И стоило ли их теперь тратить?
      Действительно, добегался... Что и говорить: человек, находящийся в розыске, разительно отличается от человека свободного. Он вынужден прибегать к массе ухищрений, чтобы не быть узнанным, вынужден забыть друзей, родных и близких, вынужден менять привычки и пристрастия, вынужден "шифроваться" - но прокол все равно произойдет рано или поздно, и тогда все ухищрения, вся конспирация идут насмарку.
      Теперь Александру Солонику оставалось лишь искать утешения в банальной и пошлой фразе "сколь веревочке ни виться, а конец все равно будет" да размышлять о женских непредсказуемости и коварстве - что, впрочем, не менее пошло и банально...
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Нет ничего хуже несоответствия потребностей и возможностей, умозрительного и реального, желаемого и действительного, и теперь Саше Солонику пришлось осознать это в полной мере.
      Где-то совсем рядом была воля, с которой он так нелепо расстался. В мечтах он по-прежнему был там, но рассудок говорил: в ту, прежнюю жизнь он больше никогда не вернется.
      Под усиленным конвоем он был доставлен в тесную затхлую "хату" следственного изолятора. А там - "рекс - коридорный, тупое ментовское животное, вонючая баланда из рыбных консервов и бесконечные ночные допросы. Состоялся суд, и судья - низенький подагрический старик с мозаикой ветеранских планок и серым землистым лицом, свидетельствующим о безнадежном раке, то и дело кашляя в кулак, задавал никчемные вопросы - дотошно выпытывал, выстраивал версии следствия, теперь никому уже не нужные. Странно было все это видеть и слышать: обреченный на смерть обрекал на мучения его, молодого и полного сил...
      Защита ничего не могла поделать - вина подследственного была слишком очевидной, да и прокурор с судьей были настроены решительно.
      Потому и приговор впечатлял: двенадцать лет лишения свободы. Старая статья, 117-я, плюс побег.
      Теперь на протяжении всего этого огромного срока папку с личным делом осужденного Солоника А. С. перечеркивала кроваво-алая полоса, что означало - "склонен к побегам". Обладателей такого личного дела, как правило, этапируют с повышенными мерами предосторожности. А в лагере его запрещено гонять в промзону в ночное время, его ненавидит зоновское начальство как источник возможных проблем, а прапорщики - вертухаи" шмонают его с предельным тщанием.
      Нового зека отправили отбывать срок в Пермскую область, славную исправительными лагерями не меньше, чем Тюмень - нефтью и газом или Крым санаториями и домами отдыха. Было очевидно - ему, бывшему менту, к тому же осужденному по гадкой и постыдной статье, на "строгаче" придется несладко.
      Так оно и случилось.
      Все зоны России, словно кровеносными сосудами, связаны между собой этапами и пересылками - одни осужденные отбывают, другие приходят: через них и переправляются "малявы", то есть письма для внутризековского пользования. Из "маляв" о прибывших арестантах на местах становится известно практически все: пидар ли, сука или честный фраер, кем был на "вольняшке", как вел себя на следствии, какой масти, если блатной.
      Соврать, скрыть о себе что-либо решительно невозможно: данные о зеке старательно фиксируются следователями в личном деле, а менты, как известно, активно прикармливаются из "общака". И уж если обман раскроется - лгуну не сносить головы.
      Зоновский телеграф - покруче любой правительственной "вертушки", и за точность информации почти всегда можно ручаться.
      Еще в карантине к Саше наведался местный кум - так называют офицера внутренней службы, ответственного за оперативно-следственную работу. Невысокий, вертлявый, с беспокойно бегающими глазками, этот сотрудник ИТУ сразу же произвел на Солоника предельно отталкивающее впечатление. Расспросил, что и как, поинтересовался, как новый зек дальше собирается жить и что делать. И, даже не дождавшись ответа, предложил стать внештатным осведомителем, то есть сукой.
      Естественно, кум был послан куда подальше - Саша объявил, что с ментами он больше никогда никаких дел иметь не будет. Зоновский оперативник даже не обиделся - наверняка посылали его не впервой, но уходя, покачал головой: пожалеешь, мол. Ты ведь бывший мент, к тому же статья у тебя не очень хорошая, и сидеть тебе слишком долго. И обращаться в случае чего не к кому - таких, как ты, тут не любят. Смотри, осужденный Солоник, будут у тебя неприятности, тогда припомнишь этот разговорчик...
      Неприятности начались через несколько дней после выхода из карантина: по возвращении с "промки", то есть промзоны, Саша был вызван к "смотрящему" - полномочному представителю блатных. Тот отвечал перед татуированным синклитом за "правильность" порядков, и отнюдь не с ментовской точки зрения.
      Смотрящий, как и положено человеку его ранга, числился на непыльной должности каптерщика - на разводы и "промку" не ходил, из общего котла не ел, а целыми днями сидел себе в каморке, играл с татуированными друзьями в "стиры", то есть в карты. Высокий, самоуверенный, с крупными чертами чуть побитого оспой лица, с ровными сизыми металлическими зубами, он производил впечатление настоящего хозяина "строгача" - во всяком случае, не меньшего, чем "хозяин", то есть начальник ИТУ. Распятье, вытатуированное на груди, и аббревиатура БОГ говорили, что блатной осужден за грабеж. Множество синих церковных куполов, просвечивавшихся на спине сквозь майку, густые гусарские эполеты так называемого "блатного лейтенанта", восьмиугольные звезды на ключицах, перстни на пальцах, "тигровый оскал" ниже основания шеи и изображение кошачьей морды - все это свидетельствовало, что он уже сполна прошел все тюремные университеты. Высокий статус "смотрящего" подтверждала буква "G", наколотая на предплечье.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.