А я люблю женатого

– Очень странная девочка.

– И очень талантливая, – смело добавила Лариса. – Другие просто копируют реальность, а она ее создает. И не боится. У нее маловато техники, но есть душа, это видно сразу. И взгляд свой есть. А ведь это в нашем деле главное.

– Любите вы, Лариса Дмитриевна, белых ворон, – хихикнула директриса.

Лариса не обиделась, улыбнулась:

– Наверное, потому что я сама белая ворона.

– Самокритично! Не могу не согласиться! – Директриса направилась к выходу, но у самой двери остановилась и добавила: – Смотрите, две белых вороны – это уже почти стая.

Лариса не слышала ее, она рассматривала птицу-девочку, парящую над городом.

А тем временем, покинув гостеприимные стены кафешки, порядочно выпившие Олег и Виктор шествовали по шумной улице города. Как им казалось – в направлении офиса. Они плоховато держались на ногах, а говорили так громко, что прохожие слышали этот разговор.

– Куда ты торопишься? – негодовал Виктор. – Я звонил на работу, мне сказали, что шеф уже уехал. Никто нас не ищет. Мы можем сегодня отдохнуть, расслабиться… Мы что, каждый день так поступаем? Нет, раз в сто лет! Да ладно ты, не торопись уже!

– А я тороплюсь. Я тороплюсь жить! – громко заявил Олег. – «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…». Помнишь, у Данте? Я дошел уже до половины. Витя, мне страшно в этом лесу! Вить, она не удалась, моя жизнь. Пять лет назад Таня сказала: «Брось журналистику. Она плохо кормит». И я бросил. Десять лет назад Таня сказала: «Перестань писать стихи, их все равно не публикуют». И я перестал. Теперь, если даже захочу, то строчки у меня не зарифмуются.

– Нечаев, ты достал меня своим нытьем! – прервал его жизнелюб Витя. – А кому удалась эта жизнь? Двум-трем олигархам? Так и тех теперь преследуют по закону. И правильно делают.

– При чем здесь олигархи? Я разве о деньгах? – возмутился Олег.

– Не о деньгах? – воскликнул Виктор. – Что, опять о бабах? Ладно. Вот не хотел, а придется повторить! Пошли, тут за углом заведение в сто крат приятней!

И он затащил безвольного Олега в ближайшее кафе.

… Во дворе художественной школы Нику встречал Славка.

– Ну?

– Кажется, на первый раз все прошло неплохо! – гордо заявила девочка. – Ей даже, по-моему, понравилось то, что я рисую!

– Ну, это ты брось! – засмеялся Слава. – Мне-то известно, что из тебя художник, как из меня балерина. Ладно, не обижайся. Ну а по делу?

Ника вздохнула:

– Ноги я ее не рассмотрела. Длинная юбка.

– Факт, что кривые! – сказал Слава, чтобы сделать Нике приятное.

– Глаза… – Ника задумалась, вспомнив большие выразительные очи новой учительницы. – Нет, у мамы не хуже! Да к тому же она почти не красится, эта Лариса Дмитриевна. Воображает, что и так хороша! Что еще остается?

– Другие особенности фигуры… – подсказал Слава, за что схлопотал по башке.

– Фу, дурак, и не стыдно тебе говорить пошлости! Ладно, если быть откровенной, там тоже ничего особенного. Как она отца околпачила, ума не приложу. Была бы хоть фотомодель, а то…

– Тебе надо проникнуть к ней в дом, – посоветовал Слава, – там ты ее узнаешь получше. И поймешь, как ей лучше насолить! У человека всегда есть ахиллесова пята – самое больное место. По нему и надо бить!

– Если уж я город нарисовала, то в дом к ней проникнуть – раз плюнуть, – гордо сказала Ника. – Подумаешь какая, картинки она малюет! Это, оказывается, каждый может. Мама бы никогда не стала заниматься глупостями.

В комнате были плотно закрыты шторы. На столах и на полу горели десятки свечей. Колдунья священнодействовала над Никиной мамой.

– И порошок этот следует подмешать ему в питье в день полнолуния! – провыла Тамара.

– Он не пьет! – гордо сообщила Таня.

Тамара Амвросиевна обиделась:

– Разве я имела в виду спиртные напитки? Я произносила эти слова?

– Нет, нет, вы про водку ничего не говорили! – вступилась за хозяйку Нина. – Продолжайте, Тамарочка, продолжайте! Никакой водки. Чай, кофе, лимонад…

– В водку, кстати, тоже можно, – вдруг задумчиво сказала колдунья. – И в коньяк. Если хороший, пятизвездочный – особенно эффективно.

– Я повторяю, он не пьет! – раздраженно сообщила Таня.

Но он, то есть Олег, пил. А в этот день пил много.

В новом кафе они уже не ели, только выпивали. В результате Витя тихо закемарил, а Олег читал вслух стихи, размахивая вилкой.

– Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не потому, что я ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у нее одной ищу ответа.

Не потому, что от нее светло,

А потому, что с ней не надо света…

На этих словах Витя внезапно открыл глаза. Посмотрел на друга вполне осмысленным взглядом и заявил категорично:

– Я убит. И такие стихи тебе Танька запретила писать? Стерва она после этого. И душа у ней, как сухарь. Я всегда это чувствовал, Олежек. И Нику она твою такой воспитает! Вся ее поэзия сумма прописью. Зачем ты на ней женился, Нечаев?

– Это не я. Это поэт Анненский Иннокентий, – развел руками Олег.

– Какой, на фиг, Анненский, она же твоя жена! – возмутился Витя.

– Стихи Анненский написал. Поэт такой, – улыбнулся Олег. И печально заметил: – Я б такие не смог.

– А какая разница – ты или он? – завопил Витя. – Он их написал, да. Но ты их про-чув-ство-вал! А она за-пре-ти-ла. В кафе с друзьями ходить тоже запретила. И кто она после этого, твоя жена? Дура! Правильно сделал, что завел любовницу. Честь тебе и хвала. И вот тебе моя мужская рука, в знак солидарности!

Олег схватил Виктора за руку, но вовсе не для того, чтобы ее пожать.

– Как ты можешь так про Таню? Она мать моего ребенка.

– Пусти! Она вырастит себе подобную. Да, именно так! Они вдвоем – Татьяна и Вероника, – торжественно провозгласил Виктор на все кафе, – сгрызут тебя, как две фурии, Нечаев. И ты на старости лет останешься один как перст! И никто тебе не подаст даже стакана воды! Кроме меня!

– Не смей! – кричал Олег, схватив Витю за галстук. – Не смей, это моя жена!

– Пусти, это мой галстук!

Они кинулись драться, опрокинули стол. Сбежались официанты, пытаясь разнять их, но это было нелегко.

– Охрана! Охрана! – кричали официанты и посетители…

Огромная Тамара ловко двигалась по комнате, произнося зловеще:

– В полночь, на растущей луне, в ночь с пятницы на субботу, медленно наматывайте красную нить на указательный палец левой руки. И приговаривайте: «Встану я в несеяный луг, встану я в ведьмин круг. Закличу тоску-печаль из темных болот, из топей, из омутов, из гнилых колод. Ты, тоска-печаль, по нитке ведись, чтоб обо мне одной тосковал-печалился…

Таня не выдержала, вскочила с места:

– Все, хватит, довольно с меня этой чуши!

Тамара не растерялась:

– Нет, милочка! Вы никуда не уйдете! Я стою на страже семейных ценностей. На страже я стою! – проорала она.

Таня побежала к двери, но Тамара преградила ей путь.

– Нет, милочка, я всегда добросовестно отрабатываю свой гонорар, я даже согласна сделать вам скидку!

– Нина! Нина, мы уходим! – завопила Татьяна. – А гонорар можете оставить себе! И скидок мне от вас не надо!

Но Тамара продолжала наступать на посетительницу, страшно округлив глаза и замогильно завывая:

– Чтоб обо мне одной тосковал-печалился и при светлой луне и при темном месяце…

– Вам еще надо денег? Пожалуйста! Только пустите! – Таня полезла в сумку.

– Танечка, Танечка, успокойся, Тамара Амвросиевна хотела как лучше! – пыталась удержать ее от неразумного шага Нина. – Правда ведь, Тамарочка?

– Я еще не рассказала вам, что говорят карты! – зловеще прошипела Тамара.

– Мне плевать на карты! Нина, дай мой плащ! – Таня оттолкнула колдунью и вылетела в прихожую.

Нина, как верная собачонка, побежала за ней. Но колдунья успела крикнуть им вслед:

– Карты вещают о том, что ваш муж в казенном доме! В казенном доме, запомните!

– Танечка, я как лучше хотела, – извинялась Нина, когда они оказались во дворе колдуньиного дома, – а она совсем взбесилась. И ставку подняла, и глупости болтает. Казенный дом – это учреждение. На работе твой Олег, вот и все.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.