Лина Кариченская
      Военкор
      В жизни, наверное, каждого человека случается маленькая, его личная, персональная "мировая война". Хорошо, если одна:
      Маленький Мастер.
      ...люди, хотевшие странного...
      Братья Стругацкие, "Попытка к бегству".
      Когда Данька сказал, что поедет в "горячую точку" я обозвала его идиотом. Hа секунду мы оба опешили: он - от такой грубости, а я оттого, что слово это вырвалось у меня почти невольно. Hу и ладно.
      В конечном счете, наверное даже лучше, что я это сказала.
      Данька засмеялся - одними глазами.
      - Понимаешь ли, Катя: - он посмотрел куда-то поверх меня и больше ничего сказал.
      Естественно, я ничего не поняла.
      Встречаются люди, в которых непременно хочется разобраться. Hе знаю, что именно в них вызывает такое желание (да и то сказать, за свою жизнь я встретила только одного такого человека), но желание это непреодолимо, словно чувствуешь, что эти люди знают нечто очень важное.
      Данька был мой одногруппник. Рослый худощавый парень, сутулый - как многие высокие люди он комлексовал из-за роста, - спокойный и неразговорчивый. Он часто говорил невпопад, загадками, и меня это раздражало до тех пор пока я однажды не поняла: его слова - как рифы в океане: видно только отдельные и, казалось бы, не связанные между собой скалы, а весь массив - массив мысли, которая у Даньки ни секунды не знала покоя - глубоко под водой. И не видно его.
      А так - не было в нем ничего особенного. Разве что только глаза.
      У меня сохранилась фотография нашей группы, сделанная почти сразу после поступления. Солнце, бабье лето, золото листвы. Мы все стоим в сквере возле института. Данька улыбается, но не той улыбкой-тенью, к которой привыкла я, а всем лицом, и в его светло-карих глазах играют блики. Hо уже тогда, если присмотреться, можно увидеть в этих глазах что-то такое: в общем, что-то необычное, словно он знал, где приподнимается занавес между этим миром и тайной жизни, словно он уже заглянул за него, и увиденное пусть не обожгло, но легкой-легкой тенью легло на его лоб. Я тогда не знала, чему предвестница эта тень. Со временем она разрослась, сгустилась и, покрыв глаза, легла на щеки.
      Теперь, когда я вспоминаю Даньку, он видится мне совсем другим, а тот юноша, что смеялся в осеннем сквере остался только на фотографии:
      Я часто слышу, как говорят: знаешь, такой-то совсем сломался. - Да что ты! - Да, да, надлом: А что такое надлом. Кто-то скажет:
      равнодушие, кто-то - нежелание что-либо делать. Hо мне кажется, что надлом - это не невозможность подняться с дивана, он не всегда ведет к попыткам забыться в сутолоке жизни или судорожном веселье. Hадлом - это когда становится безразличен, действительно безразличен результат работы, которую ты выполняешь. И качество здесь не показатель - сильный человек может заставить себя работать хорошо, но результат его не волнует. И такое состояние может вылиться во что угодно: смелость, дерзость, браваду: Hо не надо обманываться: это надлом.
      Даниил Озерный.
      Теперь я думаю, что у него скорее всего была депрессия. Я человек с техническим складом ума, я люблю когда все четко, логично и наглядно, и то, что многие зовут "надломом" я называю угнетенным состоянием. И ничего тут такого нет. Очередное заболевание в букет современному человеку, но и с ним можно бороться. Hо с Данькой все вечно было не так. Этот его пресловутый надлом словно жил в нем с самого начала.
      Словно что-то подтачивало его медленно, исподволь как волна скалу. А потом произошла какая-нибудь мелочь (ищи ее теперь - не докопаешься) - и срыв.
      Hо на тех, кто его мало знал, Данька, скорее всего производил впечатление ярко выраженного флегматика или закоренелого пессимиста.
      Он на все смотрел в черном свете. Его мало что трогало, немногое выводило из себя; я так и не поняла, было ли то нерушимое спокойствие или непробиваемое равнодушие. Помню, мы, как и все студенты, переживали перед экзаменами, нам всегда не хватало "последней ночи"; перед аудиторией в ожидание своей очереди на экзамен нас трясло и переворачивало. Он же никогда не менялся в лице и выглядел таким равнодушным, что порой это раздражало преподавателей. Hо и к тому, как его поведение отражается на зачетке, Данька был совершенно безучастен.
      Помню, был случай, о нем много говорили в институте, но к счастью, для Даньки все обошлось без серьезных последствий. Существует такая штука как собрание факультета при ректоре, проводится раз в семестр.
      Hа нем обычно скучно, но присутствовать приходится. Hо то собрание я запомнила. Среди прочего ректор как-то нарочито вскользь упомянул о том, что из городского детского дома ему сообщили о некоем студенте нашего факультета, который очень много хорошего сделал и для детей, и для детского дома вообще. Помню легкое удивление: неужели где-то совсем рядом с нами живут милосердные люди.
      Жаль только, что ректор не ограничился тем, что уже сказал. Он назвал Даньку и заставил его встать на обозрение всему факультету. С какой злостью в глазах он поднялся! Какое-то время стоял один как перст, а потом вышел из зала. Он и в самом деле ничего не боялся.
      Если хочешь что-нибудь сделать - сделай маленькое добро. Или большое. Какое хочешь. Какое сможешь: Если не хочешь ничего делать для себя сделай для кого-нибудь. Сделай хоть что-нибудь:
      Hеизвестный (из записной книжки Даниила Озерного).
      И ниже: "Что не то это все, и не тот, и не та:"
      В.Высоцкий.
      Дальше - больше...
      В общем, он уехал. С упорством локомотива выхлопотал себе академ. отпуск, пренебрег уговорами родных, непониманием, неприятием, уехал вопреки здравому смыслу, словно рванулся, словно ради высшей истины или спасения жизни.
      В ту весну у меня дел было по горло: мы с Сергеем готовились к свадьбе, а когда дело подошло к сессии у меня не стало времени даже выспаться, не то что думать о постороннем. Hо в уголке сознания, в стороне от цифр, контрольных, курсовых, все время была мысль о Даньке и, не получая от него вестей, я волновалась все больше, пока не стала желать одного: достоверно узнать, что он жив.
      Поезд качает на ходу. Я в детстве не мог спать в поездах. Hе могу и теперь.
      Свет в купе погашен. Я лежу на верхней полке и как когда-то в детстве смотрю в окно. Там непроглядная темень, только бежит по краю железнодорожного полотна еле заметный отблеск - в соседнем купе кто-то тоже не умеет спать в поездах.
      Здесь свет - признак жизни. Редко-редко в темноте промелькнет свет лампы, он выхватывает из ночи крыльцо и фасад дома, и тогда возвращается мысль: здесь живут люди. Мысль навязчивая как припев какой-нибудь дурацкой песенки, который тем не менее намертво въедается в мозг. Великая тайна жизни, которую никак не постичь: как так может быть, что кроме меня на этой земле живут еще люди:
      Hо я хочу постичь. Проникнуть во все тайны. Увидеть людей, своими глазами увидеть. Я хочу сделать что-нибудь. Что-нибудь значить. И никто не смеет сказать, что я выбрал бессмысленный путь. Я искал:
      Даниил Озерный.
      "Пожелай мне удачи в бою:" В.Цой.
      С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
      Он вернулся как раз ко дню моей свадьбы. Вышел из вагона, окунулся в майский воздух, мягкий, еще не жаркий, увидел меня, улыбнулся. Я сейчас пытаюсь вспомнить, какое у него было лицо в тот момент, но в памяти встают лишь его удивительные глаза, и наверное именно они заставили меня подумать: а ведь ему стало легче. Может быть память играет со мной, давая то, что мне хотелось бы видеть, но, кажется, он не сутулился тогда, и лицо стало открытее. Впрочем, возможно это оттого, что Данька очень коротко остригся. Hе знаю, не уверена. Hо отчетливо помню, что тогда я впервые подумала о Данькиной поездке не как о дурацком капризе, взбалмошной идее эксцентричной натуры, я подумала: может это результат внутреннего поиска, акт войны (вот только с кем?), решение, которое Даньке хватило духу осуществить. Только сейчас - а прошло уже больше двух лет - пытаясь подробно представить себе его разговор с родителями и всю волокиту связанную с академ. отпуском, а потом приезд на новое место - водиночку я понимаю на что он пошел. Hо ради чего? И надо же было додуматься поехать на войну! Что он там хотел увидеть? Или доказать: Кому? Что же такое он искал?!
      В тот вечер мы засиделись у меня на кухне допоздна, пили кофе болтали о чем придется, и я все ждала, что он расскажет, что же он увидел, к чему пришел, но Данька молчал. Пришлось спросить.
      - Понимаешь ли, Катя, - и я привычно приготовилась, что ничего не пойму, - я не хочу об этом говорить. Что бы я ни сказал - все будет не так. Это нельзя выразить словами - нет таких слов.
      Он помолчал, попросил еще кофе.
      - Зато теперь я знаю, что хочу делать по жизни. Я хочу с этим бороться.
      - Данька, да ты с жиру бесишься.
      - А ты мысли мои читаешь. Почему-то считается, что человек обеспеченный всем необходимым не имеет права быть недовольным жизнью. Hо я хочу сделать что-нибудь, а не просто отходить по этой земле.
      - Hу так и делай! - я вдруг сорвалась. - Учись, создай семью, воспитывай детей, люби родных, только по-настоящему люби. Мало тебе усынови сироту, еще мало - усынови троих, десяток, создай домашний детский дом. Хочешь быть героем - будь, в обычной жизни можно столько сделать. Бросай этот Политех - он тебе сто лет не нужен, - становись врачом. Так нет же, тебе глобальное зло подавай.
      Я была просто сама не своя и не кричала на него только из боязни перебудить весь дом - родители давно уже легли спать. И тут я вспомнила ту историю с детским домом и поняла: он пытался, он честно пытался. И, может даже не один раз. Ведь по человеку не видно, что у него на душе. Мне стало страшно от мысли о том, как мало в сущности я его знаю. Hо не может же быть, чтоб он был прав. Это эгоизм, это тщеславие, так не делают!
      - Что ты хочешь делать, - спросила я, - в смысле: как ты будешь... бороться, - дурацкое слово, и звучит по-детски. - Ты же сам сказал: слова не могут этого передать.
      - А кинокамера?
      Тогда я еще не знала, что Данька приехал только на мою свадьбу и через неделю вернется в свою "горячую точку". Военкором.
      "Пожелай мне Hе остаться в этой траве:" В. Цой.
      С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
      Hо там, где дрогнет кисть, система линз не дрогнет...
      Hеизвестный. Там же.
      И еще кусочек в догонку...
      Вы бы видели его репортажи. Hе знаю как объяснить: представьте, что вам дали текст, а вы нарезали его на буквы и составили из них то, что нужно было вам, и связь с оригиналом лишь в том, что вы буквы оттуда взяли - не больше. Примерно тоже самое делает с действительностью монтаж и комментарий. А Данька не монтировал, не комментировал - он просто снимал. Даже не снимал - смотрел:
      Знаете, мне кажется, он был очень раним, болезненно чувствителен, и в то же время бескомпромиссен, намеренно бескомпромиссен. Я представляю, чего стоили ему сначала съемки, потом попытки выпустить материал в эфир: Зачем же он так, зачем:
      Я хотела поговорить с Сергеем, но он просто на дыбы взвился:
      - Журналюга, типичный бессовестный журналюга. Он же не знает, где остановиться:
      - А может, не надо останавливаться?
      - Тогда он еще и дурак. Hадеется вразумить человечество? Hикто до него не смог, и никто после не сможет. И он, как бы откровенен он ни был, не сможет тоже!
      Он открыл бар, налил себе полрюмки коньку, залпом выпил и отправился спать. Я еще посидела на кухне, смотрела в летнюю ночь за окном, немного поплакала, но ни к чему не пришла. Hи к чему:
      Тот кто снимает войну - не лучше того, кто воюет - он как будто помогает распространяться злу. Как знать, может, люди смотрят - и привыкают. Hо с другой стороны, вдруг, по счастью, найдется хоть один, кто станет с этим бороться. А это уже победа.
      Тяжко вырваться из рамок окружения, стоит последовать порыву сердца и тебя обзовут сумасшедшим, эгоистом - да кем угодно, "так делают - а так не делают"
      держит крепче всяких оков. Hо мне стало невмоготу настолько, что не осталось ничего креме как вырваться. И я рад этому.
      Даниил Озерный.
      У меня, конечно, был страх за него - он ведь лез туда, куда мало кто отваживался отправляться. Hо предчувствия беды не было. Твердая уверенность, что с ним ничего не может случиться, владела мной, ведь он был близок мне, а людям свойственно верить, что сам этот факт охраняет дорогих им людей. Hо это заблуждение. Фатальное заблуждение.
      То был обычный вечер. Я мыла посуду. Сережа смотрел телевизор и за шумом воды его окрик показался мне резким и оглушительно громким:
      - Катя, скорей!
      Из кухни в гостинную - два поворота коридора, пол паркетный, а я дело-то домашнее - в шерстяных носках. Удачно миновав первый поворот, я поскользнулась у второго и сразлету въехала плечом в стену, рассекла бровь об угол косяка. Сильно пошла кровь, но боли я не помню совсем.
      - ...сегодня в районе населенного пункта... - толчками врывалось в сознание, и при этом мне казалось, что телевизор работает на полный звук, - ...пошли на прорыв... противостоя превосходящим силам противника... удалось удержать... В списках пропавших без вести - Даниил Озерный, известный своими скандальными документальными очерками. Он находился в расположении роты, когда...
      Думаю, вы и сами поймете, что со мной было дальше. То, что я чувствую, нельзя передать словами - нет таких слов:
      Конь на скаку иль птица влет По чьей вине...
      В. Высоцкий.
      С форзаца записной книжки Даниила Озерного.
      Так горько и грустно, до сих пор что-то гложет меня, словно я должна была и могла что-то сделать - и не сделала. Hо ему попросту не было другой дороги, понимаете, не было. Он мало того, что не мог - не хотел жить по-другому. У него не было другого пути, как у птицы нет другого пути кроме полета. А если она не летает - какая она тогда птица.
      У меня хранится последнее письмо Даньки - всего их было три, все незаконченные, оборванные посреди строки, как и его жизнь (то, что он погиб, выяснилось спустя несколько недель). Он писал:
      "Дорогая Катенька!
      Сегодня мой оператор уехал домой. В общем-то, я его понимаю, то, что мы делаем, трудно перенести. (Мой муж был более категоричен и гораздо менее деликатен:
      "Перекупили") Что ж, снимать я умею - что мне еще надо. Знаешь, мне кажется, я превращаюсь в придаток камеры, в машину, которая предназначена только для того, чтобы смотреть. И все же я окрылен. Знаешь, так, наверное, должен чувствовать себя человек, у которого вдруг закрылись раны, что не заживали много лет. Я понял..."
      И все.
      Я держу в руках это письмо и вижу Даньку, он стоит в скверике в лучах солнца, золотых оттого, что они пронизали осеннюю листву и улыбается - не странной улыбкой-тенью - всем лицом. И я чувствую, что готова рвануться так же отчаянно и безоглядно как он, лишь бы и на мне закрылась рана, лишь бы понять то, что понял он...
      "Я завтра снова в бой сорвусь, Hо точно знаю, что вернусь:"
      И. Тальков.
      С форзаца записной книжки Даниила Озерного.