Монах покачал головой и приблизил губы к уху юноши. Его голос понизился до шепота. Он, как змея, приготовился укусить, после того как попытался заворожить жертву.
      — Думаешь, ты очень хитрый? Если эта шлюха не будет здесь, передо мной, через минуту, ты можешь попрощаться со своими друзьями.
      — Она не придет.
      — Почему?
      — Потому что вы их не убьете.
      — Ты что, думаешь, я пожалею недоноска и девчонку?
      — Нет, наоборот, я полагаю, что вы бы их без колебаний убили, если бы могли.
      Монах слегка опешил, его голос утратил уверенность:
      — О чем ты?
      — Мы посетили вашего соучастника в том разрушенном монастыре и нашли там свидетеля. Я говорю о слепой старухе…
      — Этого не может быть!
      — Комедия окончена. Теперь вы можете показать нам свое настоящее лицо.
      Резким движением Макиавелли отбросил его капюшон.
      — Малегоннелле! Заклятый друг старого Ручеллаи!
      Лжемонах оказался проворным. Он вскочил и бросился в самую гущу толпы. Великан встал перед юношами, чтобы заслонить им проход.
      Выскочивший из исповедальни Корбинелли нанес ему кулаком сокрушительный удар в лицо. От такого удара любой бы пошатнулся, а великан только улыбнулся.
      Без видимых усилий он взял врача под мышки и поднял в воздух. Корбинелли даже не пытался сопротивляться, когда почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Своды церкви закружились над его головой. Он забил руками, ища, за что ухватиться, и шлепнулся на скамью, пролетев три или четыре метра. Врач еле поднялся, поясница пылала, как в огне. Малегоннелле и его ангел-хранитель были уже у двери, ведущей на колокольню.
      Макиавелли и Гвиччардини кинулись за ними в погоню сквозь толпу верующих, заполнявшую поперечный неф. Их догнал Деограциас. Они вместе вбежали на колокольню и бросились вверх по лестнице, которая спиралью шла вдоль стен. Середина колокольни была пустой, не считая веревки, свисавшей с единственного в башне колокола. Узкие каменные перила отделяли их от пропасти.
      Деограциас указал углубление в стене в нескольких метрах над ними:
      — Они там. Малегоннелле скрылся за той дверью.
      — Куда она ведет?
      — На крышу. Надеюсь, вы не боитесь высоты. Гвиччардини бросил быстрый взгляд в пропасть. Его пальцы вцепились в перила. Дрожа всем телом, он опустился на ступеньку. Крупные капли пота текли по его щекам.
      — Я… мне нехорошо.
      — Ничего, оставайся. Мы пойдем дальше с Деограциасом. Жди нас здесь.
      Задетый за живое, Гвиччардини поднялся:
      — Ты с ума сошел! Неужели я отступлю из-за какой-то ямы!
      На следующем этаже на месте застыли все трое. Перед ними возвышалось могучее тело защитника Малегоннелле, чей грозный вид не оставлял никаких сомнений в его решимости прикрыть бегство хозяина.
      Деограциас отстранил юношей и встал перед ними:
      — Предоставьте это мне. Что бы ни случилось, бегите к двери, как только проход освободится.
      Без дальнейших проволочек он бросился на противника и сжал его в своих могучих руках. В тягостном молчании несколько долгих мгновений великаны мерились силами, а потом, так и не ослабив хватки, повалились на ступеньки. Казалось, ни один из них не мог взять верх. Через несколько мгновений они разжали объятия и одновременно поднялись, тяжело дыша.
      Битва подходила к концу. Она могла закончиться только гибелью одного из них. Судьбе было угодно свести этих похожих людей вместе, и один из них должен был пасть, исправляя, таким образом, эту ошибку.
      Словно вепри, дерущиеся за превосходство в стаде, они, склонив голову, бросились друг на друга. Удар был таким сильным, что звон разнесся по всей колокольне. Странный зверь, слепленный из двух сцепившихся тел, медленно двигался к пропасти. Дойдя до перил, он покачнулся и чуть было не сорвался в бездну. Движимые одним и тем же страхом смерти, борцы одновременно отступили на шаг.
      От усталости бдительность Деограциаса притупилась, и он не сразу понял, почему ступня его противника, вместо того чтобы опуститься на ступеньку, зависла в воздухе. Он закричал от боли, когда жестокий удар сломал ему ногу. Судорогой свело мышцы, и он не смог помешать убийце оттеснить его к перилам.
      Отчаянным движением он искал, за что ухватиться. Его рука наткнулась на веревку, привязанную к языку колокола. Он намотал ее на шею противника и затянул изо всех оставшихся сил. В мгновение ока роли поменялись. Теперь преимущество было на стороне Деограциаса: со страшным усилием он распрямился и столкнул слугу Малегоннелле с лестницы.
      В тот миг, когда началось его смертельное падение, великан увидел бездну у себя под ногами. Но разбиться он не успел — веревка тут же затянулась вокруг его горла. Когда натяжение пеньки достигло предела, он почувствовал, как неодолимая сила дернула его вверх. Звон колокола заглушил хруст ломающихся позвонков.
      Деограциас опустился на ступеньку. Сжав зубы, он сделал юношам знак продолжать преследование без него.
      — Я не могу идти. Догоните убийцу.
      — Но…
      — И так слишком много времени потеряно. Ради Бога, торопитесь!
 
      Уверенный в том, что его верный слуга задержит преследователей, Антонио Малегоннелле все еще был на крыше церкви.
      — Вот он, Никколо! Он здесь!
      Крик Гвиччардини вспугнул его. Он сбросил монашескую одежду и бросился бежать. Очень тесно стоящие здания позволили ему без особых усилий перепрыгивать с крыши на крышу. Преследователи бежали за ним по пятам, и вместе они вскоре достигли Палаццо Коммунале, отделенного от других городских домов пропастью более трех метров шириной.
      Не колеблясь ни минуты, Малегоннелле прыгнул вперед, приземлился целым и невредимым и продолжил свой бег. Уступая ему всего несколько шагов, Макиавелли последовал за ним и благополучно очутился на другой стороне.
      — Не прыгай, Чиччо, это очень опасно! — закричал он другу. — Я пойду один.
      — Даже не думай об этом! Лицо Макиавелли побагровело:
      — Это мой враг. Он несколько раз пытался меня убить, теперь это касается только нас двоих. Ты тут ни при чем.
      — Подожди меня, я сейчас! Гвиччардини отступил на несколько шагов и прыгнул, вопя от страха. К его великому изумлению, он почти сразу же почувствовал под ногами надежную твердь — черепичную крышу дворца. Все еще дивясь тому, что остался в живых, он осторожно ощупал свои кости.
      Беглец был загнан на небольшой выступ, нависший над площадью Синьории, бежать отсюда было некуда. Под ногами у него разверзлась пропасть в пятнадцать метров высотой.
      — Ты его осилил, Никколо, он попался, как крыса в ловушку! Малегоннелле… почему мы о нем не подумали? Никто не знает, откуда он приехал два года назад с набитыми золотом карманами.
      Стоя спиной к пропасти, Малегоннелле глазом не моргнул, слушая похвальбу Чиччо.
      — С другой стороны, кто бы мог подумать, что один из членов Совета окажется предателем? А ты действительно последняя сволочь! На этот раз все кончено, сдавайся!
      — Ты слишком много болтаешь, мальчишка. Наступай!
      И тут Гвиччардини почувствовал, как острие кинжала уперлось ему в спину. Теперь Малегоннелле торжествующе улыбался.
      — Я уже боялся, как бы вы не опоздали, Ваше Преосвященство.
      — Хорошо еще, что я подоспел вовремя, дурень! Все-таки ты умудрился сделать так, чтобы тебя узнали, и привести эту парочку на место нашей встречи! С чем тебя и поздравляю!
      Малегоннелле опустил голову, как провинившийся ребенок.
      — Мне очень жаль… Я не знаю, как им удалось догадаться. С одной стороны, если бы они не разоблачили меня в соборе, все равно бы скоро опознали. А с другой стороны, если бы вы раньше позволили мне их убить, ничего бы этого не случилось.
      Гнев Сен-Мало, казалось, разом утих:
      — Это не так важно. Только тебе придется уйти из города. Мне вовсе не нужно, чтобы все знали, что ты работаешь на меня.
      — Я все предусмотрел, — произнес Малегоннелле уже более уверенно. — Все готово. Через час я буду далеко отсюда.
      — Прекрасно. А теперь присмотри за ними. Я хочу насладиться зрелищем.
      Он протянул свой кинжал Малегоннелле, который встал позади двух друзей. Кардинал подошел к краю пропасти и указал пальцем на светлое пятно в противоположном конце площади.
      — Смотрите, вот он!
      — Кто? — спросил Гвиччардини.
 
      — Виновник всех убийств конечно! Тот, кто должен умереть, чтобы мы обрели покой: Савонарола.
      — Как вы можете радоваться его смерти! — не унимался юноша. — Ведь все это дело рук Малегоннелле.
      — Когда пешка становится слишком сильной, ее надо сбросить с шахматной доски. Скоро некому будет защитить гонфалоньера. И я наконец смогу свалить его как мне заблагорассудится. Через несколько минут судьба республики будет решена бесповоротно.
      — Можно подумать, что для вас это просто игра!
      — О нет. Ты ошибаешься. Я готовлю это мгновение очень давно… Как видно, предательство здесь — большая редкость. Мне потребовались месяцы, чтобы найти двух союзников в стане врага.
      — Почему двух? Разве Малегоннелле не единственный предатель? А кто же второй?
      Сен-Мало властным жестом потребовал тишины:
      — Тихо! Представление начинается! Повозка, окруженная толпой, пыталась подъехать к костру. Стоя сзади, со связанными за спиной руками, Савонарола держался очень прямо, высоко подняв голову. Не обращая внимания на оскорбления, он бесстрастно смотрел на искаженные ненавистью лица, обращенные к нему со всех сторон.
 
      Эти лица были ему хорошо знакомы. Он видел их на своих проповедях, когда прихожане ловили, как святыню, каждое его слово. Он делил с ними минуты счастья и утешал их в горе, он благословлял их детей и молился за умерших. Он любил их всех без исключения.
      Он не испытывал обиды на этих мужчин и женщин и ни на кого не держал зла. Богу было угодно, чтобы он умер, и никто не мог противиться Его воле. Савонарола уже давно смирился с самой мыслью о смерти. В тот день, когда он впервые поднялся на кафедру, он уже знал, куда приведет его судьба.
      Палач помог ему спуститься с повозки и привязал к шесту, который возвышался над костром. Под выкрики толпы он бросил факел в кучу дров. Через какое-то мгновение доминиканец исчез за густой пеленой дыма. Почти сразу вслед за этим пламя охватило его темную фигуру.
      Кардинал Сен-Мало терпеливо дождался, пока от тела Савонаролы ничего не останется, потом знаком велел Малегоннелле приблизиться. Не спуская глаз с юношей, тот подошел к краю крыши.
      Кардинал положил руку на плечо своего сообщника.
      — Ну, ты доволен?
      — Так давно я каждую минуту желал, чтобы этот город горел в огне моей мести. Спасибо, Ваше Преосвященство, за то, что вы позволили осуществиться моей мечте.
      — Не благодари меня. В конце концов, главное сделал ты… По крайней мере, все должны так думать, и поэтому ты не можешь остаться в живых.
      Малегоннелле слишком поздно понял смысл этих слов. Движение прелата было слишком быстрым, и он ничего не успел предпринять. Его тело, упав с пятнадцатиметровой высоты, разбилось у ног Содерини.
      Сен-Мало обернулся к Макиавелли и указал на Гвиччардини:
      — Надеюсь, что этот простак ни о чем не знает?
      — Конечно нет.
      — О чем не знает? — удивился Гвиччардини.
      — Ты должен был держаться в стороне, как я тебе и советовал… Тогда бы мне не пришлось так поступить.
      Макиавелли встал позади своего друга и схватил его за руки. И пока сбитый с толку Гвиччардини пытался освободиться, кардинал ударил его кинжалом. Юноша взглянул на ручку кинжала, торчащую из его живота, потом сполз на крышу, опираясь спиной о трубу.
      Он поднял глаза на своего друга:
      — Я… я не понимаю…
      Казалось, Макиавелли преобразился. Долго сдерживаемая ненависть исказила его черты:
      — Ах, Чиччо, дорогой мой друг Чиччо… Как и ты, я долго верил во все эти дурацкие идеалы, которыми забили наши головы. Дружба, доверие, любовь… Вздор! Все это только ложь и иллюзии!
      Макиавелли присел на корточки перед другом и окунул кончик пальца в кровавое пятно, которое медленно расползалось по его рубашке. Мгновение он рассматривал палец, приобретший оттенок охры, затем вытер его о свой рукав.
      — Не надо было тебе идти за мной. Теперь ты умрешь из-за своего тупого упрямства. А ведь я пытался тебя предупредить… Не хотел я этого…
      Захваченный внезапной идеей, кардинал наклонился над раненым. Он взялся за кинжал и принялся раскачивать его справа налево.
      Гвиччардини скривился от боли:
      — Вы что, совсем сошли с ума!
      — Простое любопытство. Малегоннелле описывал мне чудесные ощущения, которые он пережил, пытая дель Гарбо. Мне тоже не терпелось их испытать, вот и все. Признаюсь, я почувствовал некоторое возбуждение, когда вонзил кинжал в твое рыхлое тело, но ничего особенного. Не уверен, что я разделяю кровожадные пристрастия моего горячо оплакиваемого союзника.
      С отрешенным видом он снова стал играть оружием, вырывая у жертвы новые стоны.
      — Довольно! — вмешался Макиавелли. Сен-Мало с сожалением прекратил свою забаву.
      — Зачем ты сделал это, Никколо? — спросил Гвиччардини.
 
      Он слабо кашлянул. Слезы страдания текли по его щекам.
      — Ответь мне наконец! Почему?
      — Примерно год назад мне в руки попался один очень интересный документ. В сущности, простой листок, который валялся на полу в архиве. Он помог мне понять истинную причину гибели моих родителей.
      Сен-Мало вышел из терпения:
      — Мы теряем время, добей его! Все видели, как упал Малегоннелле, и они будут здесь с минуты на минуту.
      — Он имеет право узнать, прежде чем умрет. Это самое меньшее. И потом, я никогда вам не рассказывал, что заставило меня работать на вас.
      Он помолчал, потом продолжил, глядя в пустоту:
      — На самом деле моего отца послали в Пизу Медичи. Он должен был встретиться с посредником и передать ему несколько тысяч дукатов, чтобы заручиться поддержкой короля Франции. Я нашел черновик этого договора. Там все указано: имена, даты, место встречи…
      — Зачем ты мне все это рассказываешь?
      — Потерпи, вот самое интересное… Согласиться на это задание убедил моего отца его лучший друг. Он даже подсказал ему взять с собой жену и сына, чтобы рассеять все возможные подозрения. Кто бы мог подумать, что от этого милого семейства зависела судьба города?
 
      — О ком ты говоришь? Кто был этот друг?
      — Доверенное лицо Лоренцо.
      — Фичино? Ты ошибаешься, Никколо. Он вырастил тебя как своего сына.
      — Он послал моих родителей на верную смерть. Ведь он знал, что французский посланник — ядовитая гадина.
      — С кем он должен был встретиться?
      — С князем Церкви. С кардиналом… Макиавелли повернулся к Сен-Мало, чье лицо приобрело серый оттенок.
      — И этим кардиналом были вы!
      — Что ты выдумываешь, — пролепетал Сен-Мало, отступая. — Все это сплошное вранье!
      Кардинал запутался ногами в сутане и растянулся на крыше во всю длину. Макиавелли подобрал осколок черепицы и раздробил ему челюсть. Не обращая больше внимания на прелата, окровавленным ртом издававшего жалобные стоны, он снова сел рядом с Гвиччардини.
      — Этот убийца хотел оставить деньги себе, и он заманил моих родителей в ловушку. А потом он сказал своему господину, что Медичи не пошли на соглашение. Когда сын Лоренцо был изгнан, король Франции и пальцем не пошевелил, чтобы его защитить.
      — И ты все это подстроил, чтобы отомстить?
      — Я хотел, чтобы они оба умерли, Фичино и Сен-Мало.
      — Ты бы мог их отравить. Не стоило так стараться.
      — Лишить их жизни было недостаточно. Они должны были страдать так же, как страдал я. С Фичино все было просто. Поставив под угрозу самое для него дорогое — Аннализу, — я знал наверняка, что его сердце не выдержит. С кардиналом было сложнее, поскольку я не мог убить его сам.
      — И ты убедил его, что можешь ему помочь…
      — Этот болван предложил мне стать его шпионом в Палаццо Коммунале. Он рассказал мне историю Малегоннелле. Я сразу сообразил, как извлечь выгоду из его жажды мести.
      Видя озадаченную физиономию кардинала, Макиавелли разразился хохотом.
      — С самого начала он следовал моим советам и никогда не задавал вопросов! Все шло хорошо, пока этот придурок Малегоннелле не позволил Боккадоро украсть у себя вексель. Когда я узнал, что дель Гарбо спрятал его где-то в Библиотеке Медичи, мне пришлось вмешаться, чтобы вернуть его. Впрочем, без вашей помощи я бы его ни за что не нашел.
      — И ты правда считаешь, что так легко отделаешься?
      — Хватит, Чиччо, не будь таким наивным! Это только в детских сказках злодея всегда наказывают в конце. Завтра монахиня во всем признается Содерини. О моем участии в деле она не знает. О нем знает только этот истекающий кровью жирный боров.
      Издали послышался звук приближающихся шагов. Гвиччардини хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Последним усилием он тщетно попытался подняться. Теперь воздух со свистящим хрипом вырывался из его легких.
      — Ну вот и Малатеста со своими людьми. Мне очень жаль, Чиччо. Мне так хотелось, чтобы ты не прыгал на эту крышу, но время нельзя повернуть назад, прости…
      Навалившись всей тяжестью на кинжал, Макиавелли вонзил его по рукоятку в живот раненого.
      Без единого стона Гвиччардини нащупал руки своего убийцы и крепко их сжал. Поток крови хлынул у него из горла, и душа его отлетела.

19

Благодарности