Ровно в полночь Макиавелли и Гвиччардини постучались в заднюю дверь борделя донны Стефании. Девица, которая им открыла, была чуть постарше той, что погибла в церкви. Она поежилась, когда ледяной ветер раздул корсаж, слишком просторный для ее едва наметившийся груди, и провела их в комнату, полностью обитую красным бархатом.
      Посреди комнаты на круглом столике с изящной инкрустацией стояла красивая статуэтка — бронзовый всадник искусной работы. Словно вещица принадлежала ему, Гвиччардини схватил ее и, играя, стал перекидывать с руки на руку. Он чуть не уронил ее на пол, когда строгий голос донны Стефании произнес у него за спиной:
      — Я вижу, тебе понравился мой Микеланджело. Смотри только не повреди его.
      Гвиччардини бережно поставил всадника на место и повернулся к сводне. На ней снова были сверкающие украшения, худые пальцы унизаны крупными перстнями. Платье из зеленого шелка сильно открывало обвисшую грудь.
      — Вы так спокойны! Разве вы не боитесь, что на ваше заведение тоже нападут?
      — А чего мне бояться, мой мальчик? Заветная мечта тех бездельников, которые сейчас крушат и жгут все в городе, — скопить достаточно дукатов, чтобы прийти в это заведение в надежде потерять здесь свою невинность! Даже если они вздумают мне досаждать, у меня найдется несколько крепких дружков, способных их проучить. Так что вы в самом безопасном месте в городе.
      — Тогда зачем вы звали нас?
      — Вы мне нужны. В прошлый раз, когда вы приходили, я не могла вам довериться. Я послала проследить за вами. Теперь я уверена, что на вас можно положиться. Вряд ли мне повредит то, что я принимаю у себя канцлер-секретаря и ученика Фичино.
      — Вы знакомы с моим учителем? — изумился Гвиччардини.
      — А ты как думал, сынок? В публичные дома ходят не только невежды! Фичино был одним из первых моих клиентов. И до сих пор он один из немногих, кого я обслуживаю лично.
      Образ почтенного философа, лежащего рядом с тощим, обвешанным драгоценностями телом старой сводни, заставил Гвиччардини улыбнуться. Он попытался представить себе, что бы сказала Аннализа, если бы он открыл ей некоторые подробности ночной жизни ее дяди.
 
      — Так вам что-нибудь известно об исчезновении Боккадоро? — стоял на своем Макиавелли.
      — Конечно. Я его и устроила.
      — Как так?
      — Когда был найден первый труп, она прибежала ко мне. Она была очень напугана, почти вне себя от ужаса. Хотела уехать во что бы то ни стало. Я хорошо знаю эту девочку, она не станет преувеличивать. И тогда я решила ее спрятать.
      — И вы нам ничего не сказали!
      — Откуда мне было знать, зачем вы хотите ее видеть? Не только вы ее искали. Приходил еще карлик…
      Одно и то же восклицание вырвалось у обоих юношей:
      — Карлик? С очень светлыми сверкающими глазами?
      Впервые хозяйка борделя, похоже, растерялась и утратила свою уверенность.
      — Да, а откуда ты знаешь?
      Не отвечая, Макиавелли продолжал допытываться:
      — А раньше вы его видели?
      — Он всегда сопровождал своего хозяина, постоянного клиента Боккадоро. Пока тот делал свое дело, карлик оставался в смежной комнате с одной из моих девочек С любой, ему было все равно.
      Она вздрогнула и немного помолчала, прежде чем продолжать рассказ.
      — Настоящее животное! Он был груб, бил девушек. Мне приходилось платить им вдвойне, чтобы они соглашались его обслуживать. Но, право же, учитывая, сколько мне платил его хозяин за Боккадоро, я не могла отказать.
      — А как выглядел его хозяин?
      — Знать не знаю. Он всегда был в маске и ни разу со мной не заговорил. Он поднимался с Боккадоро наверх и уходил — все без единого слова. Но, поскольку он приходил каждую неделю, я не задавала вопросов.
      — А Боккадоро никогда на него не жаловалась?
      — Ты что! Он ей щедро приплачивал! Даже если она и знала, как он выглядит, мне она этого не говорила. Мне кажется, она его боялась.
      — А вы о нем слышали после «исчезновения» Боккадоро?
      — Карлик заглядывал раз пять или шесть узнать, не вернулась ли она. Вы, кстати, чуть-чуть с ним разминулись. Он был здесь каких-нибудь полчаса тому назад.
      Донна Стефания сразу заметила замешательство, которое вызвали ее слова.
      — Вам не по себе, мальчики?
      — Этот карлик дважды чуть не убил моего друга, здесь присутствующего, — еле выговорил Гвиччардини. — Если бы Никколо не проявил такой прыти, он бы и его прикончил.
      — И его?
      — Мы подозреваем, что все убийства — дело его рук.
 
      — Я знала, что он груб, но чтобы убить столько людей… Как по-вашему, почему он ищет Боккадоро?
      — Возможно, ей известно что-то такое, что представляет угрозу для убийц. Вы не знаете, что это может быть?
      — Не знаю, — прошептала сводня, немного подумав. — Теперь мне понятно, почему она так испугалась…
      — Где мы можем ее найти? — поторопил ее Гвиччардини, желая покончить с этим, пока карлику не вздумалось вернуться.
      — Я отослала ее в Пизу, к сестре. Одна из моих девушек, Кьяра, должна была проводить ее до окраины города.
      — Та девушка в церкви — это она? — Да.
      Донна Стефания отвернулась. Смущенные, Макиавелли и Гвиччардини не знали, что сказать. После долгого молчания сводня овладела собой.
      — Они искромсали бедняжку, поломали ей кости. Вряд ли она долго продержалась, прежде чем рассказать им, где скрывается Боккадоро. В Пизе ей теперь оставаться опасно. Вы должны найти ее раньше, чем они.
      — Хочу напомнить вам, что город осажден нашими солдатами. Я вовсе не уверен, что пизанцы распахнут для нас главные ворота!
      — Я знаю, как проникнуть в город. А преследователи Боккадоро не знают.
      — Тебе лучше вернуться быстро… и невредимым! А иначе…
      — Что иначе?
      Аннализа подошла к Макиавелли, поднялась на цыпочки и приблизила губы к уху жениха:
      — Иначе может так случиться, что я подарю свою благосклонность менее отважным молодым людям!
      Макиавелли сделал вид, что обиделся:
      — Если кто-нибудь осмелится подойти к моей суженой, я заставлю его дорого заплатить за такое оскорбление! Я собственноручно проломлю ему топором череп!
      — С каких это пор я стала вашей суженой, молодой человек?
      — Разве ты не ищешь мужчину, способного тебя защитить и любить так, как ты того заслуживаешь?
      — Ты хочешь сказать, что такой мужчина — это ты, Никколо? Неужели?
      Макиавелли выпятил грудь и смерил девушку уверенным взглядом.
      — Конечно! Может быть, ты знаешь кого-то другого?
      — Если исключить Чиччо, которому не на что надеяться из-за его неопрятности, то Доменико Пасквини вполне подойдет.
      Услышав это имя, Макиавелли взвился, как и рассчитывала Аннализа:
      — Что! Ткач?
      — Это прекрасная партия, и он ведет крупную торговлю тканями в городе.
      — Да он же по меньшей мере на двадцать лет старше тебя!
      — Точнее, на двадцать семь. Ну если не он, то есть еще Бартоломео Черретани, мы с ним ровесники, и он хорош собой.
      — Но послушай, Аннализа, он же просто недоумок! До сих пор не умеет считать до ста. Какая досада для ученика счетовода.
      — А что ты скажешь о Фабио Дини?
      — Неисправимый бабник. В прошлом месяце Корбинелли лечил его от дурной болезни.
      Аннализа прыснула от смеха, радуясь тому, что молодой человек, обычно рассудительный, становился таким доверчивым в ее присутствии. Она внимательно поглядела на его замкнутое лицо, потом поцеловала, чем немедленно вызвала у него улыбку.
      — Тебе правда надо туда ехать?
      — Ты же знаешь, что да. Чиччо бы и рад поиграть в спасителя юных дев в беде, но он слишком безответственный, чтобы посылать его в Пизу.
      — Береги себя…
      — Обещаю, я буду очень осторожен.
 
      Вдали высились крепостные стены Пизы, окутанные дымом флорентийских бомбард. Пыль от лошадиных копыт длинными языками взвивалась в небо.
      Труднее всего было убедить сера Антонио отпустить Макиавелли на два дня. Но Фичино очень ловко потребовал своего бывшего ученика под предлогом, что в Библиотеке Медичи нужно разобрать книги. Любовь к порядку пересилила последние сомнения, и сер Антонио предоставил своему секретарю два дня отдыха, поклявшись, что тот отплатит за них сторицей.
      Макиавелли стоял на холме примерно в миле от места сражения. Над равниной поднимался глухой рокот. Завороженный странным зрелищем, которое разворачивалось перед его взором, он больше часа смотрел на безостановочное движение колонн пехотинцев. Несмотря на то что уже десятки тел усеяли землю под пизанскими стенами, остальные раз за разом продолжали их штурмовать.
      Положение осажденных было не лучше: лишь десятка полтора пушек еще высились над городскими укреплениями под градом свинца. Стрелки без передышки стреляли из аркебуз в любого защитника, который имел неосторожность высунуться из укрытия. Казалось, что смерть окружила Пизу со всех сторон.
      Измученный голодом за долгие месяцы осады и изнуренный болезнями, непокорный город уже готов был сдаться. Флорентийские полководцы решили одновременно бросить в бой все силы, которые были в их распоряжении, и сломить наконец сопротивление пизанцев.
      Судя по всему, это дело нескольких часов. Если Макиавелли хотел отыскать Боккадоро и вывести ее из города, прежде чем начнется резня, ему следовало поспешить.
      С трудом оторвавшись от завораживающего зрелища, он достал из кармана план, который донна Стефания нарисовала по его просьбе. Весь заросший колючим кустарником, курган казался неприступным. Озадаченный, он осторожно отодвинул рукой длинные острые стебли, закрывавшие проход. За густым колючим занавесом был вход в подземелье.
      От запаха, который оттуда шел, его затошнило. Согнувшись пополам, он долго передвигался по узкому проходу. По топоту лошадиных копыт всего в одном или двух метрах над головой он понял, что находится как раз под полем битвы. Он отчетливо слышал звон шпаг, хотя и приглушенный, и более глухой звук от падения мертвых тел на землю.
      Страшная близость смерти заставила его ускорить шаг. Вскоре он вышел из подземелья посреди сада, за которым не ухаживали, наверное, со времен этрусков, и едва проложил себе путь среди сплетенных ветвей.
      Он сразу почувствовал, что дверь, перед которой он оказался, была последней. За ней он, без сомнения, найдет Боккадоро, но также и то место, где погибли его родители. Открыв дверь, он выпустит на волю самые мучительные детские воспоминания.
      С тех пор прошло тринадцать лет. Тогда ему было семь. Ночь едва набросила на город свой темный плащ. Отец должен был вести переговоры о покупке земельного участка в Пизе. Он воспользовался этим, чтобы взять с собой жену и сына. Хотел показать им знаменитую башню, которая упорно кренилась вопреки общим усилиям самых ученых архитекторов.
      Его охватили воспоминания. С ясностью, заставившей его содрогнуться, он вспомнил удивление отца, когда кинжал вонзился ему в спину. Он как будто вновь видел, как мать бросается к уже безжизненному телу, и слышал ее крик.
      Из глубины памяти стали всплывать обрывки фраз: «Мальчишку тоже?..» — «Нет… слишком мал… до завтра забудет…» И в довершение картина, навеки запечатлевшаяся в мозгу: полный человек верхом на лошади, выкрикивающий приказы.
      Виновных так и не нашли. Дело было быстро закрыто. Все свели к попытке ограбления, которая обернулась трагедией.
      Потрясенный страшной сценой, которую он только что снова пережил, Макиавелли переждал несколько мгновений, прежде чем идти дальше. Последние шаги всегда самые тяжелые, ему это было известно. Больше всего на свете он хотел бы оказаться как можно дальше от этой двери, возможно во Флоренции, сидеть вместе с друзьями за кувшином вина. Но трактир Терезы сожжен, а он должен выполнить задание. Он взялся за ручку, глубоко вздохнул и приготовился к встрече с прошлым.
      Он застыл на месте, когда к его шее приставили нож, а женский голос прошептал в самое ухо:
      — Что это за юнец, который крадется так же тихо, как свора брехливых псов?
      Мгновенно все обдумав, он понял, что попал в беду. Он находился в стане врага как раз тогда, когда его соотечественники начали решающий штурм. В лучшем случае его примут за шпиона и повесят после краткой встречи с комендантом. В худшем — будут долго пытать, чтобы выведать, как он здесь оказался, а затем бросят на съедение крысам в сырой каменный мешок.
      — Что ты здесь делаешь? Будешь отвечать или предпочитаешь, чтобы мой нож вонзился поглубже?
      — Я… я не уверен, что мои объяснения удовлетворят ваше любопытство…
      — Ты правда думаешь, что у тебя есть выбор? Хотя бы попытайся! — сердито приказала женщина.
      — Хорошо, только будет лучше, если вы уберете свой нож подальше от моей шеи.
      Нажим ослабел. Но не настолько, чтобы попытаться вырваться.
      — Меня послала донна Стефания. Нож отодвинулся еще немного.
      — Ты не мог сказать сразу, дурень?

      Когда Макиавелли обернулся, ему внезапно открылось, как должен выглядеть ангел. Перед ним действительно было самое прекрасное божье создание, какое только ему доводилось видеть. В тот миг он ясно осознавал, какое чувство испытал Данте, впервые узрев Беатриче в ореоле ее сияющей красоты.
      Он с изумлением, как зачарованный, рассматривал молодую женщину. Казалось, она привыкла к тому впечатлению, которое производит на мужчин, поэтому только сдвинула брови.
      — Зачем донна Стефания тебя прислала?
      Голос ее больше не был суровым. Ее безупречно прекрасный рот выговаривал звуки с легким акцентом. Смущенный и взволнованный сверкающими изумрудами, которые пристально смотрели на него, Макиавелли не мог произнести ни слова.
      Девушка потрясла его за руку. До него снова донеслись отзвуки пушечных выстрелов.
 
      — Я ищу Боккадоро, — с трудом выговорил он.
      — Что тебе от нее нужно?
      — Вас это не касается. Отведите меня к ней, если знаете, где она.
      — Докажи, что ты действительно пришел от донны Стефании.
      — А как иначе, по-вашему, я мог узнать про этот ход? Вы что, считаете, что она открыла бы тайну человеку, в котором не была уверена?
      В зрачках молодой женщины промелькнул интерес. Макиавелли понял, что эту партию он выиграл.
      — Я должен с ней поговорить. Мы и так потеряли слишком много времени… Нельзя допустить, чтобы из-за вас с ней случилась беда.
      Девушка раздраженно пожала плечами. Макиавелли с наслаждением почувствовал, как по его телу пробежала дрожь.
      — И хватит угрожать мне ножом, а не то сами порежетесь!
      Если девушка и обиделась, то не подала виду. Поколебавшись немного, она быстрым движением убрала оружие.
      — Так-то лучше!
      — Зачем ты ищешь Боккадоро?
      — Это я скажу, только когда ее увижу.
      — Как же вы все глупы, что ты, что другие…
      — Что?
      — Вы, мужчины, не способны видеть дальше кончика своих грязных сапог.
 
      — Почему это? Что я должен видеть?
      — Я и есть Боккадоро!
      Пристыженный тем, что не смог распознать красоту, о которой шумел весь город, он понял, в чем причина странного очарования, исходившего от молодой женщины. От ее красоты не просто захватывало дыхание, в ней еще чувствовалась дикая, необузданная сила. Ее ремесло не сломило ее волю: напротив, оно позволяло Боккадоро навсегда запечатлеть свой образ в самой глубине мужских сердец.
      Он ощутил, как это обаяние все сильнее овладевает им. Его взгляд скользнул по бедрам, затянутым в красный бархат, поднялся к грудям, чудесную форму которых почти не скрывал глубоко вырезанный лиф. Затем его глаза проследили, как бьется тонкая голубоватая жилка у нее на шее, и задержались на губах.
      — Отвечай! Зачем тебя послала донна Стефания?
      Макиавелли не знал, с чего начать. Наконец он выбрал самый краткий путь:
      — Кьяра мертва.
      — Кьяра? Как это случилось?
      — Ее нашли мертвой вчера утром в церкви Санта-Кроче. Ее пытали.
      — Боже мой, она была такой юной! Кто же это сделал?
      — Те, от которых ты скрываешься.
      — Тогда они знают, где я…
 
      — Без всякого сомнения. Кьяра не могла долго выдержать такие пытки. Она тебя проводила до самого тайного хода?
      — Нет, лучше было, чтобы она не знала, где находится вход в подземелье. Донна Стефания велела ей расстаться со мной в двух милях от Пизы.
      — Значит, убийцам неизвестно, как до тебя добраться. Зато когда город падет, они смогут в него войти, смешавшись с солдатами. Надо ехать немедленно.
      — Я не могу. Я должна предупредить донну Мартину.
      — Кто это?
      — Сестра донны Стефании. Она приютила меня и была так добра ко мне…
      — Это опасно. Мы больше не можем терять время.
      — Я никуда не пойду, пока не поблагодарю ее.
      — Где она живет?
      — Прямо на углу улицы. Надо только выйти из сада.
      Боккадоро решительно пошла прочь раньше, чем закончила фразу. Макиавелли удержал ее за руку.
      — Послушай!
      — Я ничего не слышу.
      — Вот именно. Ни пушек, ни криков… Все тихо. Значит, город пал. Мы должны бежать немедленно.
      — Нет, только после того, как зайдем к донне Мартине.
 
      Макиавелли колебался. Неразумно было дольше оставаться в Пизе. Но после того что он пережил за последние дни, сама мысль о разуме утратила для него почти всякий смысл.
      — Хорошо, только быстро!
      Боккадоро потянула его за собой на улицу. Там стояла гнетущая тишина. В тщетной надежде избежать мстительности солдат жители попытались укрыться в своих домах. Состоящие в основном из наемников, флорентийские войска получали плату только после того, как одержавали победу. На несколько часов город отдавали им на разграбление.
      Молодые люди бегом преодолели небольшое расстояние, отделявшее их от дома донны Мартины. Когда дверь приоткрылась, Макиавелли не смог сдержать изумленный возглас:
      — Донна Стефания!
      — И впрямь, Господу было угодно, чтобы мы родились одинаковыми. Мы с ней близняшки. Входите и поторапливайтесь, они скоро будут здесь. Снаружи оставаться нельзя.
      — Мы не можем остаться, — сказала Боккадоро. — Я только хотела поблагодарить вас и проститься.
      — Но вы не можете уйти сейчас, там же повсюду солдаты!
      — Боккадоро подстерегает куда большая опасность, — вступил в разговор Макиавелли. — Те, кто ее ищет, очень скоро будут здесь.
 
      Не оставляя донне Мартине времени на дальнейшие протесты, Боккадоро взяла руки хозяйки в свои:
      — Я никогда не забуду вашей доброты! Они обнялись. По щекам у них текли слезы.
      — Береги себя, моя красавица. А ты, юноша, защищай ее, как того требует долг!
      Макиавелли молча кивнул, и донна Мартина опасливо выглянула на улицу.
      — Кажется, все спокойно. Торопитесь!
      — Спасибо, и да хранит вас Бог!
      — Теперь бегите!
      Макиавелли увлек Боккадоро в сторону хода. Вдруг сотни страдальческих воплей одновременно взвились над Пизой.
      — Ну вот и все! Они ворвались в город. Макиавелли почувствовал, как рука Боккадоро сжала его ладонь.
      — Я оставил лошадей у выхода из подземелья. Если нам удастся добраться до сада, мы спасены.
      От спасения их отделяло меньше пятидесяти шагов. Молодые люди бросились бежать. Они явственно различали ржание лошадей и крики солдат.
      Перед домом донны Мартины галопом проскакали всадники. Их командир, крепкий бранденбуржец, занес шпагу, готовый на полном скаку сразить беглецов. Вот-вот он заставит этих проклятых пизанцев заплатить за долгое вынужденное воздержание. Пусть сначала прольется кровь, а затем он вновь насладится ароматом женщин и выпивкой.
      Бранденбуржцу нравилось ощущать клокочущую в нем страшную ненависть. Он знал, что тогда ничто не сможет остановить его карающую длань. Мгновения, когда он испытывал это чувство, сами по себе служили наградой за все лишения и страдания, пережитые во время осады. Ради них он готов был проскакать всю Италию и ждать сколько потребуется у стен осажденной крепости. Ради этих нескольких мгновений вечности он даже готов был умереть.
      Беглецы были почти у него в руках. Он уже различал их искаженные лица и вдыхал запах их страха. Он слегка придержал удар, зная, что он станет одновременно вершиной и концом его наслаждения, а затем оружие рассекло воздух.
      Шпага уже опускалась, когда молодые люди обернулись. Наверное, бросая последний вызов судьбе, они хотели встретить смерть лицом к лицу. В отчаянном порыве юноша попытался закрыть спутницу своим телом, надеясь ее защитить. Она оттолкнула его и движением столь плавным, что наемник не поверил своим глазам, выхватила из-под платья нож.
      Клинок бранденбуржца не успел до конца начертить смертоносную дугу. Он выпал у него из рук и переломился, ударившись о землю. Солдат ошалело уставился на зияющую рану в верхней части бедра, а потом медленно сполз с седла и рухнул на землю.
      Вытянувшись на земле, он смотрел, как из ноги потоком хлещет кровь, сначала медленно, потом все быстрее. Жизнь покидала его с той же скоростью, что и алая жидкость.
      Его охватило странное оцепенение. Он не чувствовал боли. Несмотря на усталость, от которой слипались глаза, он хотел наслаждаться жизнью до последнего мгновения.
      Женская фигура промелькнула у него перед глазами и скрылась в саду. Он решил, что это ангел зовет его за собой в рай. И он попытался доползти до Эдема, но врата захлопнулись, прежде чем он их достиг.
 
      Макиавелли и Боккадоро хватило двадцати минут, чтобы пробежать по подземному ходу. Потрясенная девушка все еще сжимала в руке нож. Она судорожно вцепилась в руку молодого человека, когда они вышли на дневной свет. Не оборачиваясь, чтобы взглянуть на горящий город, они пустились в путь к Флоренции.
      Долго они скакали галопом, не произнося ни слова. Вдруг Макиавелли обернулся и что-то прокричал. Но ветер унес его слова. Девушка ударила лошадь каблуком и подъехала к нему.
      — Могу я тебя кое о чем спросить, Боккадоро?
      — Да, конечно…
      — Что ты делала тогда в саду? Ты ведь должна была сидеть взаперти у донны Мартины, верно?
      Краска залила ее щеки.
      — Сказать по правде, я и сама не знаю, зачем я туда пошла. У меня было какое-то предчувствие. Не могу объяснить. Может быть, нашим судьбам было суждено пересечься сегодня…
      Она замолчала, а затем спросила в свою очередь:
      — Послушай, а как тебя зовут?
      — Никколо.
      Порыв ветра отбросил ее темные волосы на лицо. Нервным движением она откинула их назад.
      — Спасибо, Никколо, за то, что вытащил меня оттуда.
      — Не стоит… Поехали скорее…
 
      Путешествие прошло благополучно и без лишних разговоров. Солнце уже опускалось за горизонт, когда они въехали в северные ворота города.
      Флоренция словно вымерла. Даже караульные покинули свои посты. Возбуждение предыдущих дней уступило место всеобщей усталости.
      Они спешились и дошли до Понте Веккио. Мясные ряды, где в это время дня обычно кипела бурная жизнь, печально выставляли на обозрение пустые прилавки.
      Подходя к баптистерию, они увидели первые толпы народа. Разделившись на небольшие группки, сотни людей переговаривались вполголоса.
      — Что происходит? — спросил Макиавелли у юной прачки.
      — Вы что, ничего не знаете? Вы одни, наверно, еще не слышали!
      — Мы только что приехали.
      — Сегодня нашли еще одно тело перед Оспедале делла Карита. Труп маленькой девочки.
      — Только на этот раз, — добавила морщинистая старуха, — убийц видели.
      — Как это?
      — Все произошло на рассвете, когда все еще спали. Монастырская привратница услышала стук в дверь, пошла посмотреть, что там происходит, и нос к носу столкнулась с убийцами. Она так громко закричала, что они тут же убежали. Девочка была распята на двери, прибитая гвоздями за руки и за ноги, как Христос. Они забрали только глаза.
      — Хуже всего то, — снова заговорила прачка, — что бедняжка умерла не сразу. Когда ее сняли с двери, она пришла в себя!
      Слова застряли у нее в горле. Не в состоянии продолжать, она отвернулась и подняла взор к куполу собора. По легкому шевелению ее губ Макиавелли понял, что она молилась.
      — Вы знаете, что видела та монашка? За прачку ответила старуха:
      — Она заметила, что убийц было несколько. Один очень высокий, а другой куда меньше ростом.
      — Их было только двое?
 
      — Нет, — прошептала она еще тише, — был еще один. Монах! Монах из монастыря Сан-Марко!
      — Она его узнала?
      — Нет, но она видела его сутану. Черно-белую!
      Старуха уже не говорила, а изрыгала слова. Человек с изрытым оспой лицом присоединился к их разговору:
      — Это может быть только проклятый доминиканец! Все по горло сыты им и его приспешниками. Они уже сожгли наши публичные дома и трактиры, а теперь убивают наших дочерей!
      — Верно, — усердствовала старуха, — пора этому положить конец! Они за все поплатятся!
      Ропот толпы постепенно усиливался, пока не перешел в глухой рокот. Со всех сторон раздавались гневные выкрики:
      — Смерть монаху!
      — Повесим их всех!
      — Савонарола, убийца детей, ты заплатишь за все преступления!
      Испуганный силой народного негодования, Макиавелли оттеснил Боккадоро в самый дальний угол площади.
      Многие из этих людей слушали проповеди Савонаролы и участвовали в его шествиях. Еще неделю назад они были готовы защищать его любой ценой, и вот теперь в их выкриках звучала ненависть и жажда мести. Бесчинства Валори и его сторонников вызвали мощное сопротивление. Их ярость оборачивалась против них самих. Одно неудержимо вытекало из другого, и слишком очевиден был неотвратимый исход.
      Надо было найти убежище для Боккадоро, пока народный гнев не стал неуправляемым. Уходя, Макиавелли еще раз обернулся и посмотрел на все прибывавшую толпу перед баптистерием.
      Подозрение превратилось в уверенность: уже слишком поздно.

      Марсилио Фичино жил неподалеку от монастыря Сан-Марко, над которым нависла главная угроза со стороны мятежников. Дверь открыла Аннализа. Радостно улыбаясь, она бросилась в объятия жениха, но тут же отстранилась, когда увидела его спутницу.
      — Аннализа, позволь представить тебе Боккадоро.
      Племянница Фичино окинула девушку холодным и недоверчивым взглядом.
      — Очень рада, — только и сказала она голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
      — Я тоже. Мне очень приятно с тобой познакомиться.
      Боккадоро сказала это медленно, подчеркивая каждое слово, и смотрела ей прямо в глаза.
      Макиавелли вдруг почувствовал себя виноватым оттого, что так легко поддался обаянию продажной женщины. Непреодолимое влечение, которое она вызывала у мужчин, сковывало все его движения. Рядом с ней он чувствовал себя насекомым, летящим на огонь свечи, понимая, что рискует сгореть, если окажется слишком близко, но не в силах освободиться от ее чар.
      Он подошел к Аннализе, и его пальцы скользнули по руке девушки. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть ей уверенность. Она повернулась и знаком предложила им следовать за собой.
      Когда гости вошли, Марсилио Фичино ужинал. Он поднялся, чтобы встретить их. Гвиччардини, сидевший напротив него перед огромным блюдом макарон, буквально застыл на месте. Макаронина, которую он как раз в это время пытался проглотить, так и осталась висеть в воздухе. Веттори проявил больше сдержанности и только уставился на Боккадоро с вожделением.