Глава 5

ПРОРОК

Когда слухи об одноглазом краснокожем, называющем себя Пророком, достигли ушей губернатора Билла Гаррисона, тот лишь презрительно расхохотался, сказав:

— Да это ж, наверное, не кто иной, как мой старый приятель Лолла-Воссики. Ничего, когда виски из того бочонка, что он у меня упер, закончится, он быстренько забудет о своих видениях.

Однако вскоре губернатор Гаррисон получил весьма тревожные известия. Оказалось, слова Пророка пользуются огромным уважением среди краснокожих, и дикари произносят его имя с таким же почтением, с которым произносят истинные христиане имя Иисуса. Тогда-то губернатор призадумался. Созвав со всего Карфаген-Сити краснокожих, — виски в тот день не раздавали, поэтому аудитория собралась вполне приличная, — Билл Гаррисон толкнул перед ними речь. И вот что он сказал в своей речи:

— Если Лолла-Воссики действительно Пророк, тогда он должен свершить на наших глазах чудо, должен показать нам, что умеет нечто большее, нежели просто болтать языком. Попросите его отрезать себе руку или ногу, и пусть он приживит ее обратно, тем самым доказав, что он настоящий пророк! А еще лучше заставьте его вырвать собственный глаз, а потом поставить на место. Что вы говорите? У него уже нет одного глаза? Прекрасно, значит, и калечиться не придется, он и так вам совершит чудо! Пока у него только один здоровый глаз, никакой он не пророк!

Эти слова дошли до Пророка, когда он учил на лугу, раскинувшемся на пологих берегах Типпи-Каноэ, примерно в миле от того места, где она вливалась в Воббскую реку. Вызов, брошенный губернатором Гаррисоном, доставили поклоняющиеся виски краснокожие. Передав его слова, они не преминули вдоволь поиздеваться над Пророком, приговаривая:

— Посмотрим, как ты излечишь свой глаз!

Пророк посмотрел на них здоровым глазом и сказал:

— Этим глазом я вижу двух краснокожих мужчин, слабых и больных, превратившихся в рабов огненной воды. Люди эти осмеливаются попрекать меня словами, брошенными человеком, который убил моего отца.

Затем, закрыв здоровое веко, он сказал:

— А этим глазом я вижу двух детей земли, сильных, здоровых и прекрасных, любящих своих жен и детей, несущих одно лишь добро.

После чего, снова открыв глаз, он спросил:

— Какой из моих глаз ущербен, а какой видит правду?

И они ответили ему:

— Тенскватава, ты истинный пророк, ибо оба твои глаза здоровы.

— Тогда отправляйтесь и передайте Бледнолицему Убийце Гаррисону, что я свершил требуемое чудо. И свершил еще одно, о котором он не просил. Скажите ему, что однажды в его дом прокрадется огонь, но не человеческая рука положит ему начало. Только дождь сможет затушить его, правда, прежде чем умереть, огонь отнимет у Гаррисона нечто большее, нежели руку, ногу или глаз, — и отнятого будет уже не вернуть.

Глава 6

БОЧОНОК С ПОРОХОМ

— Ты хочешь сказать, что груз вам не нужен? — в изумлении уточнил Рвач.

— Мы еще не успели использовать то виски, которое ты продал нам в прошлый раз, Рвач, — извиняющимся голосом объяснил интендант. — Максимум, что мы можем взять, это четыре бочонка. По правде говоря, это и так больше, чем нам требуется.

— Я спускался по реке от самого Дикэйна, моя баржа доверху загружена виски, по пути я не останавливался ни в одном городке, я пошел на такие жертвы, а теперь ты утверждаешь…

— Брось, Рвач, — скривился интендант. — Знаем мы, что тебе стоят твои «жертвы». Думаю, ты без труда покроешь свои расходы и даже извлечешь немалую прибыль, а если нет, что ж, значит, ты не слишком аккуратно обращался с теми деньжатами, что высосал из нас раньше.

— Кто, кроме меня, торгует с вами?

— Никто, — пожал плечами интендант.

— Я хожу в Карфаген-Сити вот уже почти семь лет, и последние четыре года я владею монополией на…

— Вот именно, поэтому если ты немного поворочаешь мозгами, то вспомнишь, что в старые дни большую часть твоей выпивки потребляли краснокожие.

Рвач оглянулся по сторонам, отошел на несколько шагов от интенданта, постоял на влажной траве речного берега. Его баржа лениво перекатывалась на тихих волнах. Вокруг не было видно ни одного краснокожего, ни единого, это факт. Заговор, интриги? Нет, Рвач сразу почуял бы неладное. В последние разы, что он приходил в Карфаген, краснокожих становилось все меньше и меньше. Хотя поблизости постоянно сшивались несколько пьяниц.

Он повернулся и заорал на интенданта:

— Ты что, хочешь мне сказать, что краснокожие вообще больше не пьют виски?

— Да нет, пьют. Поищи и убедись сам, эти пьяницы должны где-то поблизости валяться. Просто наши запасы еще не закончились.

Рвач тихонько выругался.

— Пойду повидаюсь с губернатором.

— Сегодня ты его не застанешь, — предупредил интендант. — У него сейчас очень занятое расписание.

— Для меня в его расписании местечко всегда найдется, — грязно ухмыльнулся Рвач.

— Вряд ли, Рвач. Он мне лично сказал, что у него и минутки свободной нет.

— Может быть, это он считает себя таким уж занятым, но я почему-то думаю, что это не так.

— Делай как знаешь, — махнул рукой интендант. — Так что, мне выгружать те четыре бочонка, которые мы возьмем?

— Погоди пока, — рыкнул Рвач. И, повернувшись, заорал на своих подручных, в особенности на Бездельника Финка, у которого на роже было написано желание кого-нибудь убить. — Если кто-нибудь вдруг вознамерится наложить лапу на виски, нашпигуйте его свинцом. Я вернусь и проверю. Чтобы в ворюге было не меньше четырех дырок, прежде чем мы отправим его труп на съедение рыбам!

Парни засмеялись и помахали ему руками. Все, кроме Бездельника Финка, который только еще больше набычился. За этим типчиком нужен глаз да глаз. Поговаривают, что человека, который посмел драться с Бездельником Финком, можно отличить сразу — у него нет ушей. А еще говорят, что, если хочешь уйти от Финка хотя б с одним ухом, нужно подождать, пока он оторвет у тебя первое и начнет жевать, а потом пару раз пальнуть в Бездельника из винтовки, чтобы отвлечь его внимание, а самому поскорее уносить ноги. Настоящий речной волк. Рвач почему-то немножко нервничал при мысли, что Финк может натворить, если Рвач не заплатит ему обещанных монет. Билл Гаррисон обязан взять виски — иначе будут крупные неприятности.

Шагая по форту. Рвач заметил некоторые перемены. Табличка на воротах, которую Гаррисон повесил четыре года назад, еще держалась, но ее уже изрядно потрепала непогода, побил дождь, а подновить никто и не позаботился. Кроме того, городок перестал расти. Свежесрубленное дерево почернело, и здания теперь выглядели какими-то серыми и старыми.

В Гайо все было по-другому. Бывшие маленькие крепости превращались в настоящие города, где на вымощенных булыжником улицах стояли бок о бок покрашенные домики. Жизнь в Гайо кипела, по крайней мере в восточной части территории, в той, что ближе к Сасквахеннии, и ходили слухи, что не сегодня-завтра Гайо станет штатом.

В Карфаген-Сити все было наоборот.

Рвач вышел на главную улицу. По-прежнему множество солдат, и, похоже, былая дисциплина сохранилась, надо отдать должное губернатору Биллу. Но там, где раньше валялись в стельку пьяные краснокожие, накачавшиеся огненной водой, теперь разлеглись мерзкие небритые типы, способные дать фору своим уродством даже Бездельнику Финку, и виски от них воняло ничуть не меньше, чем от краснокожих. Четыре здания превратились в салуны, и дела у них, судя по всему, шли весьма неплохо — оживление внутри них царило даже сейчас, когда солнце ярко сияло с небосвода.

"Вот в чем дело, — подумал Рвач. — Вот в чем беда. Былой Карфаген остался в далеком прошлом, форт превратился в обычный речной городишко, в город салунов. Неудивительно, что никто не хочет здесь жить, когда вокруг столько речных крыс. Это город виски.

Но если это город виски, губернатор Билл должен был бы принять меня с распростертыми объятиями, а не лепетать что-то там насчет четырех бочонков".

— Если хотите, мистер Палмер, вы, конечно, можете подождать, но губернатор не сможет сегодня с вами встретиться.

Рвач сидел на скамейке рядом с штаб-квартирой Гаррисона. Он заметил, что Гаррисон поменялся кабинетами со своим адъютантом. Отдал свой просторный, большой кабинет — в обмен на что? На какую-то комнатушку с глухими стенами. Зато в ней не было ни одного окна. Это кое-что да значит. Похоже, Гаррисон не хочет, чтобы люди видели его в окнах. Может, он боится попытки покушения?

Рвач просидел два часа, наблюдая за входящими и выходящими солдатами. Он старался не злиться. Гаррисон частенько выкидывал подобные фортеля, заставляя человека ждать до тех пор, пока посетитель не разозлится настолько, что, войдя в кабинет, двух слов от злости связать не сможет. Некоторые даже потерпеть толком не могли — кипя негодованием, сами уходили. А кое-кто вдруг начинал ощущать себя маленьким и незначительным, и Гаррисон легко обрабатывал такого человека. Рвачу были известны эти фокусы, поэтому он сохранял спокойствие. Но дело шло к вечеру, солдаты сдавали вахту и шли в увольнение — тут и он не выдержал.

— Что это вы делаете? — напустился он на капрала, который убирал дела в стол.

— Стол прибираю. На сегодня моя служба закончилась, — спокойно ответил капрал.

— Но я же еще здесь.

— Вы тоже можете уйти, если хотите, — пожал плечами капрал.

Этот остроумный ответ, словно пощечиной, хлестнул Рвача. Раньше местные парни только и думали, как бы подлизаться к Рвачу Палмеру. Да, времена меняются слишком быстро. Это Рвачу очень не понравилось.

— Щенок, да я тебя и твою матушку с потрохами могу купить и еще прибыль выручу с вашей продажи.

Наконец-то он достал этого задаваку. Выражение скуки мигом исчезло с лица капрала. Однако он не позволил себе сорваться или замахнуться на Рвача. Встав в подобие стойки «смирно», он вежливо ответил:

— Мистер Палмер, вы можете ждать здесь хоть всю ночь, хоть весь завтрашний день, но вы не увидите его превосходительство губернатора. Вы уже просидели под дверьми его кабинета целый день, и это еще раз доказывает, что вы слишком тупы, чтобы уловить кое-какие перемены, происшедшие в нашем городе.

Так что в проигрыше все равно остался Рвач. Разъярившись, он вскочил и ударил капрала. Вернее, даже не ударил. Скорее пнул, потому что Рвач никогда не умел драться, как истинный джентльмен. Согласно его представлениям, настоящая дуэль заключалась в следующем: надо затаиться за скалой, подождать, пока враг пройдет, после чего пальнуть ему в спину и драпать со всех ног. Вот капрал и получил здоровенным старым башмаком прямо в коленную чашечку, отчего его нога согнулась под таким углом, под каким, по идее, не должна была сгибаться. Капрал заорал во всю глотку — и имел на это полное право. Дело было не только в боли, просто после такого пинка он уже больше не сможет нормально ходить. Наверное, Рвачу не следовало поступать с парнем так жестоко, но уж больно любил этот капрал нос задирать. Сам нарывался на добрый пинок.

Однако капрал-то оказался не один. Стоило ему вякнуть, как мигом прибежали сержант и четверо солдат. Они, как чертики из коробки, выскочили из кабинета губернатора, напоминая разъяренных ос, — штыки наготове, в глазах огонь. Двум солдатам сержант приказал отнести капрала в лечебницу, а другие два взяли Рвача под арест. Но не по-джентльменски, как это имело место четыре года назад. На этот раз приклады их мушкетов постоянно поддавали Рвачу то под зад, то под дых — как бы случайно, — а на одежде его обрисовалось несколько отпечатков подметок, которые неизвестно как туда попали. Закончилось все тем, что Рвач оказался в тюремной камере — в самой настоящей тюремной камере, а не в кладовке, как в прошлый раз. Одежду ему оставили — а вместе с ней и множество синяков.

Да, теперь сомневаться не приходилось. Времена изменились.

Той ночью в камеру посадили еще шестерых — троих за пьянство, троих за драки. И ни один из них не был краснокожим. Рвач прислушался к разговорам. Особым умом никто из его сотоварищей по камере не отличался, поэтому Рвач слушал и ушам своим не верил. Ни слова не было произнесено о том, чтобы набить морду какому-нибудь краснокожему, ни слова о том, чтобы порезвиться с дикарскими скво. Такое впечатление, краснокожие в окрестностях Карфагена вымерли.

Хотя, может, и так. Может, краснокожие взяли и дружно снялись с этих мест, но разве не этого добивался губернатор Гаррисон? Теперь, когда краснокожие бежали, почему Карфаген-Сити не процветает, почему сюда не едут белые поселенцы?

Намек на ответ Рвач получил, когда один из забияк сказал:

— Похоже, до следующего налогового сезона работы у меня не предвидится.

Остальные дружно заулюлюкали.

— Должен сказать, я ничуть не возражаю работать на правительство, но какая-то это непостоянная работенка.

Рвач предпочел не уточнять, что они имели в виду. Зачем привлекать к себе лишнее внимание? Ему не хотелось, чтобы по округе пошли слухи о том, что, проведя ночь в тюрьме, он вышел весь избитый. Стоит таким слухам разойтись, как все сразу сочтут, что он решает вопросы исключительно своими кулаками, а Рвачу не хотелось начинать жизнь заново, приобретя репутацию обычного уличного забияки. Да и возраст уже не тот.

Утром за ним пришли солдаты. Другие, не те, что вчера, и эти уже не стали размахивать во все стороны ногами и прикладами. Они вывели Рвача из тюрьмы, и тот наконец-то предстал перед светлыми очами Билла Гаррисона.

Но встреча произошла не в кабинете. Рвача привели в личный губернаторский особняк, вернее, в его подвал. И очень странно его туда привели. Солдаты — наверное, дюжина, не меньше — спокойненько маршировали вокруг дома, как вдруг, повинуясь невидимому сигналу, один из них кинулся к подвальной дверце, распахнул ее, а двое других поволокли Рвача вниз по ступенькам. Подвальная дверь с громким стуком захлопнулась, чуть не разбив им головы, а в это время все остальные солдаты исправно маршировали, делая вид, будто ничего особенного не произошло. Подобная спешка Рвачу крайне не понравилась. Она означала, что Гаррисон не хочет, чтобы кто-нибудь видел, как они с Рвачом встречаются. А стало быть, разговор предстоит не из легких, потому что Гаррисон всегда может заявить, что они вообще не виделись. Нет, солдаты, конечно, знают об этой встрече, но также им известно и о неком капрале, у которого прошлым вечером колено выгнулось наоборот. Вряд ли они станут выступать в защиту Рвача Палмера.

Гаррисон, впрочем, ничуть не изменился. Улыбнувшись и пожав Рвачу руку, он хлопнул торговца по плечу:

— Ну, как поживаешь, Рвач?

— Бывало лучше, губернатор. Как твоя жена? И малыш?

— Здорова, здорова, на лучшее и надеяться нельзя, тем более если вспомнить, что она настоящая леди, а вынуждена жить в подобной глуши. А мальчишка, он настоящий солдат, мы даже сшили ему маленький мундирчик, посмотрел бы ты, как малец вышагивает на параде.

— После таких разговоров я сам начинаю подумывать, а не обзавестись ли и мне семьей.

— Рекомендую от всего сердца. Ой, Рвач, чего это я? Ты садись, садись вот сюда.

Рвач сел:

— Спасибо, Билл.

Гаррисон удовлетворенно кивнул:

— Рад тебя видеть, столько времени прошло…

— Я-то хотел увидеться с тобой еще вчера, — намекнул Рвач.

— Ну, дела, дела, — печально улыбнулся Гаррисон. — Разве мои парни не сказали тебе, что у меня сейчас очень плотное расписание?

— Однако раньше ты всегда выкраивал для меня минутку-другую, Билл.

— Ну, бывают дни, когда просто не продохнуть. Я действительно был очень занят, что я могу с этим поделать?

Рвач покачал головой:

— Ладно, Билл, давай заканчивать с враками, мы достаточно накормили друг друга всякой брехней. То, что произошло, было частью плана. И план этот был придуман не мной.

— О чем ты говоришь, Рвач?

— Я говорю, может, тот капрал вовсе не хотел, чтобы ему ломали ногу. Просто у меня такое чувство, что в его обязанности входило заставить меня затеять Драку.

— В его обязанности входило следить за тем, чтобы меня никто не беспокоил, Рвач. И никакого другого плана у меня не было. — Лицо Гаррисона внезапно погрустнело. — Рвач, должен сказать, ты вляпался в крутую передрягу. Ты напал на офицера армии Соединенных Штатов.

— Капрал — это не офицер, Билл.

— Пойми, Рвач, я бы и сам хотел отправить тебя на суд в Сасквахеннию. Там есть законники, жюри и так далее. Но суд должен состояться здесь, а члены местного жюри не очень-то милостиво относятся к заезжим, которые взяли в привычку ломать капралам колени.

— Хорошо, предположим, с угрозами мы закончили. Теперь скажи, что тебе от меня нужно на самом деле.

— На самом деле? Я не прошу ни о каком одолжении, Рвач. Я просто проявляю беспокойство о своем друге, у которого неприятности с законом.

— Должно быть, то, чего ты от меня добиваешься, действительно мерзко, иначе ты бы меня просто подкупил, вместо того чтобы запугивать. Это, наверное, нечто такое, что, по твоему мнению, я не пожелаю исполнить, если только не буду запуган до смерти. И вот сейчас я пытаюсь представить, что же за мерзость ты измыслил, за которую, как ты считаешь, я не возьмусь. Признаюсь, список моих предположений не так уж велик, Билл.

Гаррисон покачал головой:

— Рвач, ты меня не понял. Абсолютно не понял.

— Город умирает, Билл, — ответил Рвач. — Все твои планы сорвались. И мне кажется, это произошло потому, что ты наделал массу глупостей. Похоже, краснокожие начали уходить — а может, все вымерли, — и ты совершил глупейшую ошибку. Ты попытался вернуть деньги, продать пропадающее спиртное и созвал сюда отребье земли, самые худшие отбросы белого человека, речных крыс, некоторые из которых переночевали на пару со мной в тюрьме. Ты воспользовался их услугами для сборов налогов, да? Фермеры не любят налоги. И в особенности не любят, когда налоги эти собирает всякая шваль да мразь.

Гаррисон налил в бокал виски на три пальца и одним глотком выпил половину.

— Ты потерял своих пьяниц краснокожих, лишился фермеров, и теперь у тебя остались лишь солдаты, речные крысы и те деньги, которые ты умудрился спереть у армии Соединенных Штатов, вопя о поддержании мира на западе.

Гаррисон допил виски и громко рыгнул.

— Тебе не везло, ты вел себя крайне глупо, а теперь вдруг решил, что сможешь заставить старину Рвача вытащить тебя из той глубокой дыры, в которую ты сам угодил.

Гаррисон плеснул в бокал еще виски. Но вместо того чтобы выпить, он размахнулся и швырнул стакан в лицо Рвачу. Виски огнем ожгло глаза, бокал больно ударил прямо в лоб, и через мгновение Рвач уже катался по полу, пытаясь выцарапать разъедающее глаза спиртное.

Однако вскоре он снова сидел в кресле, прижимая к своему лбу кусок смоченной в холодной воде тряпки, присмирев и поутихнув. У него не было иного выхода — у Гаррисона на руках был «флэш», а у него — всего лишь две пары. Сначала выберемся отсюда живыми, а там посмотрим, правильно?

— Глупостей я не делал, — сказал Гаррисон.

«Нет, конечно, нет, ты самый умный губернатор за все времена Карфагена, я удивлен, что ты еще не король». Так бы ответил ему Рвач. Но он держал пасть закрытой.

— Это все Пророк. Тот краснокожий, поселившийся на севере. Он построил свой городок на берегу Воббской реки, прямо напротив Церкви Вигора, — вряд ли это случайное совпадение. Здесь видна рука Армора, вот кто во всем виноват. Он пытается отнять у меня Воббскую долину и использует для этого краснокожего. Я знал, что краснокожие толпами валят на север, все знали это, но у меня оставались мои домашние дикари, те, которые еще не вымерли. А когда краснокожих стало поменьше — в особенности когда ушли все шони, — я только обрадовался, подумав, что теперь ко мне будет приезжать больше поселенцев. И ты ошибся насчет моих сборщиков налогов. Это не они распугали поселенцев. Это все Такумсе.

— Я было подумал, что это все Пророк.

— Кончай здесь язвить, Рвач, нынче у меня терпение не то, что раньше.

«Почему ты не предупредил меня об этом, до того как швырнул бокалом? Нет, нет, нельзя злить его».

— Извини, Билл.

— Такумсе стал хитрым. Он не убивает бледнолицых. Он всего лишь заявляется на фермы, приводя с собой полсотни шони. Нет, никто ни в кого не стреляет, просто когда возле твоего дома появляется пятьдесят дикарей в военной раскраске, вряд ли ты сочтешь умным палить почем зря. Ничего не остается делать, кроме как сидеть дома и смотреть на шони, которые открывают загоны, двери сараев, курятников. И выгоняют животных. Лошадей, свиней, коров, кур. А потом, подобно Ною, ведущему животных на ковчег, краснокожие уходят в лес, и весь скот послушно трусит за ними. Вот так. И больше этих животных никто не видит.

— Не может быть, какая-то часть стада должна непременно отбиться и вернуться домой.

— Уходят все животные до единого. Даже следов не остается. Даже куриного перышка потом не найти. Вот что пугает фермеров. Они знают, что в любой день весь их скот может бесследно испариться.

— Шони что, едят их? У курицы мозгов не хватит прожить в лесах. Вот лисы, наверное, радуются, у них там, должно быть, пир горой.

— Почем мне знать? Ко мне приходят фермеры, говорят: «Верните животных или убейте краснокожих, которые их увели». Но ни мои солдаты, ни мои следопыты — никто не может найти, где обитают люди Такумсе. Мы вообще ни одной ихней деревни не нашли! Я было потрепал каскаскио, чье поселение находится на Малой Май-Амми, но только краснокожих меньше стало, а Такумсе как пиратствовал, так и пиратствует.

Рвач мог себе представить, как Гаррисон «потрепал» каскаскио. Старики, женщины, дети — всех их перебили и сожгли. Рвач знал, какими методами Гаррисон разбирается с краснокожими.

— А в прошлом месяце к нам пожаловал Пророк. Я знал о его прибытии — даже в стельку пьяные краснокожие только об этом и говорили. Пророк, мол, идет. Надо пойти посмотреть на Пророка. Ну, я попытался выяснить, где он появится, где будет держать речь, даже подначил нескольких своих одомашненных краснокожих пошпионить для меня, но все впустую. Рвач. Ничего. Никто не знал. Но в один прекрасный день весь город словно забурлил — Пророк здесь. Где? Пойдем, Пророк пришел. Но никто не сказал, куда он пришел. Клянусь, эти краснокожие понимают друг друга без слов, им вовсе не обязательно вслух говорить.

— Билл, у тебя вообще шпики остались? Я начинаю подумывать, что ты потерял свою хватку.

— Шпики? Да я сам туда пошел, как насчет этого? И знаешь почему? Такумсе прислал мне приглашение. Чтоб никаких солдат, никаких ружей, я один.

— И ты пошел? Он мог схватить тебя и…

— Он дал свое слово. Такумсе, может, и краснокожий, но слово он держит.

Рвач про себя ухмыльнулся. Гаррисон, человек, который гордился тем, что не сдержал ни единого обещания, данного краснокожему, полагался на слово Такумсе. Хотя он же вернулся, вернулся живым и здоровым. Стало быть, слово Такумсе нерушимо.

— В общем, я принял приглашение. Там, должно быть, собрались все краснокожие из окрестностей Май-Амми. Их тысяч десять набежало, не меньше. Старое заброшенное кукурузное поле так ими и кишело — а таких полей в наших краях теперь хватает, за это следует поблагодарить Такумсе. Были б у меня с собой пара пушек да сотня солдат, я бы раз и навсегда покончил с этими краснокожими.

— Жаль, что у тебя не было пушек, — посочувствовал Рвач.

— Такумсе хотел, чтобы я прошел в первые ряды, но я не согласился. Я пристроился в сторонке и стал слушать. Пророк поднялся, забрался на старый пень в поле и начал говорить. Он говорил и говорил…

— И ты его понимал? Ты ж не знаешь шони.

— Он говорил по-английски. Рвач. Слишком много племен собралось на том поле, а единственный язык, который немножко понимает каждый краснокожий, — это английский. Конечно, иногда он переходил на свою дикарскую мумбу-юмбу, но в основном речь была на английском. Он говорил о судьбе краснокожего человека. О том, что краснокожие должны держаться подальше от бледнолицей заразы. О том, что все должны жить в мире и занимать свой уголок земли: бледнолицые — свой, краснокожие — свой. О том, что надо построить город — хрустальный город, как он сказал. Это было очень смешно, потому что краснокожие даже сарай толковый построить не могут, представляю, что они натворят на строительстве города из хрусталя! Но чаще всего он поминал спиртное. Мол, нельзя его пить. Ни капли. Надо отказаться от него, совсем отказаться. Огненная вода — это оковы белого человека, оковы и кнут, оковы, кнут и нож. Сначала он закует тебя в цепи, потом станет избивать, после чего убьет, выпивка убьет. А затем придет бледнолицый и украдет твою землю, уничтожит ее, изгонит жизненные силы, умертвит, сделает бесполезной.

— Похоже, Билл, этот Пророк произвел на тебя немалое впечатление, — заметил Рвач. — По-моему, ты наизусть выучил его речь.

— Наизусть? Он три часа кряду болтал. Говорил о видениях прошлого, о видениях будущего. Твердил о… Рвач, это было настоящее сумасшествие, но краснокожие лакали его слова, как, как…

— Как виски.

— Да, как виски, только его речь заменила им спиртное. И все они ушли вместе с ним. Почти все. Остались лишь самые горькие пьяницы, которые должны были вскоре умереть, мои прирученные краснокожие и несколько диких племен, что живут на Гайо.

— И куда ж они пошли?

— В Град Пророка! Вот что убивает меня, Рвач. Все они направились в Град Пророка, который находится прямо напротив Церкви Вигора, на другом берегу реки. Так ведь все белые поселенцы тоже валом валят туда! Ну не совсем туда, но в те земли, которые имеются на картах этого Армора чертова Уивера. Говорю тебе, Рвач, они все сговорились. Такумсе, Армор Уивер и Пророк.

— Может быть.

— А ведь этот самый Пророк бывал у меня в кабинете сотни, тысячи раз, вот что хуже всего. Я мог убить его и избавить себя от стольких беспокойств, но кто ж мог знать, кто мог знать?

— Ты знаком с Пророком?

— Будто бы ты с ним не знаком.

— Я не так много краснокожих знаю в лицо, Билл.

— А если я скажу тебе, что у него всего один глаз?

— Это что, Лолла-Воссики?

— Он самый, собственной персоной.

— Этот одноглазый пьяница?

— Клянусь именем Господа, Рвач. Теперь он зовет себя Тенскватава. Это означает «открытая дверь» или что-то вроде. Ох как бы мне хотелось прикрыть эту дверцу! Надо было убить его, пока была такая возможность. Но когда он убежал, я подумал… ну ты ж знаешь, он убежал, стащил бочонок и удрал в леса…

— Я был здесь той ночью и помогал искать его.

— В общем, когда он не вернулся, я решил, что он, наверное, упился до смерти и издох. Но вдруг он объявляется жив-здоров и рассказывает краснокожим, как он, бывало, пил, но потом Бог послал ему видения, и с тех пор он не выпил ни глотка.

— Пускай Господь и мне пошлет видения, я тоже брошу пить.

Гаррисон снова отхлебнул виски. На сей раз прямо из графина, потому что бокал валялся на полу в другом углу комнаты.

— Такова моя проблема, Рвач.

— Вижу, у тебя не одна, а множество проблем, Билл, и, признаться, не понимаю, какое отношение эти проблемы имеют ко мне. Если, конечно, ты не шутил, когда передал через интенданта, что тебе понадобятся всего четыре бочонка виски.

— Да нет, Рвач, дело не только в этом. У меня есть к тебе еще кое-что. Я не проиграл. Пророк забрал моих краснокожих, Такумсе распугал моих поселенцев, но я так легко не сдамся.

— Да, ты не из тех, кто сразу ложится лапками кверху, — подтвердил Рвач.

«Ты самая злобная, самая коварная змеюка из всех, что я видел, но бьешься ты до последнего». Вслух он, конечно, этого не сказал, потому что Гаррисон мог не так понять его — хотя для Рвача подобная характеристика была высшей похвалой. Такие люди ему по душе.