– Я смотрел его глазами, я слушал его ушами и говорю вам: он тот, кто нам нужен. Настолько близок к идеалу, насколько это вообще возможно.
      – Ты говорил это и о его брате.
      – Брата использовать невозможно. По причинам, не имеющим ничего общего со способностями.
      – То же самое с его сестрой. Да и он вызывает сомнения. Слишком податлив. Слишком охотно подчиняется воле других людей.
      – Если только эти люди – не враги.
      – Так что нам делать? Следить, чтобы его все время окружали враги?
      – Если потребуется.
      – Кажется, ты говорил, что тебе нравится этот парень?
      – Если он попадет в лапы жукеров… По сравнению с ними я просто любящий дядюшка.
      – Ладно. В конце концов, мы спасем мир. Бери его.
 
      Женщина-наблюдатель мило улыбнулась, взъерошила ему волосы и сказала:
      – Эндрю, я думаю, тебе смертельно надоел этот жуткий монитор. Так вот, у меня хорошие новости. Сегодня ты с ним расстанешься. Мы просто вытащим его. Это не больно, ни капельки.
      Эндер [искаженное имя Эндрю, а также существительное, означающее приблизительно «тот, кто заканчивает», «финалист»] кивнул. Это была ложь, конечно, про «ни капельки». Поскольку взрослые врали так всякий раз, когда собирались сделать ему по-настоящему больно, он нисколько не сомневался в том, что будет. Иногда ложь говорила больше, чем правда.
      – Так что ты, Эндер, просто подойди и сядь вот сюда, на стол для осмотра. Доктор выйдет к тебе через минуту.
      Нет монитора. Эндер попробовал представить, что на его шее нет маленького записывающего устройства.
      "Я смогу кувыркаться на кровати, и он не будет давить. Я не почувствую, как он щекочет и нагревается, когда буду принимать душ.
      И Питер перестанет ненавидеть меня. Приду домой, покажу ему, что монитора нет, и он увидит, что я тоже не прошел и опять стал обыкновенным мальчиком, совсем как он. И тогда все будет не так плохо. Он простит мне, что я носил свой монитор на целый год дольше его. И мы станем…
      Наверное, не друзьями, нет. Питер слишком опасен, он так легко сердится. Но братьями. Не врагами, не друзьями – братьями. И сможем жить в одном доме. Он не будет ненавидеть меня, а просто оставит в покое. И когда он захочет играть в жукеров и астронавтов, может быть, мне не придется играть с ним, а просто я смогу уйти куда-нибудь читать книжку".
      Но Эндер знал, что Питер все равно не оставит его в покое. Было что-то в глазах Питера, когда на него находило это сумасшедшее настроение… И, вспоминая этот взгляд, этот блеск, Эндер знал единственное, чего Питер не сделает, так это не оставит его в покое. «Я учусь играть на пианино Эндер. Пойдем, будешь переворачивать мне страницы. А-а, мальчик с монитором слишком занят, чтобы помочь своему брату? Он что, слишком умный? Нет, нет. Я не хочу твоей помощи. Я прекрасно справлюсь сам, ты, маленький ублюдок, ты, маленький Третий».
      – Это недолго, Эндрю, – сказал доктор.
      Эндер кивнул.
      – Его сделали так, чтобы можно было снимать. Не калеча, не внося инфекцию. Но будет щекотно, и некоторые люди говорят, что у них бывает такое чувство, будто что-то пропало. Ты все ищешь что-то, очень хочешь найти, но не можешь и уже не помнишь даже, что потерял. Так я скажу тебе: ты ищешь монитор. И его уже нет. А через несколько дней это чувство пройдет.
      Доктор выкручивал что-то на затылке Эндера. И вдруг боль, как раскаленная игла, пронзила его от шеи до паха. Эндер почувствовал, как судорога сводит спину, как тело резко выгибается назад, – и ударился головой о стол. Он чувствовал, что ноги его бьются в воздухе, а руки сцеплены и до боли выкручивают друг друга.
      – Диди! – позвал доктор. – Ты мне нужна!
      Задыхаясь, вбежала сестра.
      – Нужно как-то расслабить мышцы. Ко мне, быстро! Да чего же ты ждешь!
      Они что-то делали – Эндер не видел что. Он рванулся в сторону и свалился со стола.
      – Ловите! – крикнула сестра.
      – Ты только удержи его…
      – Держите его сами, доктор, он слишком силен…
      – Да не сразу! У него же сердце остановится!
      Эндер ощутил, как в шею, чуть выше воротника рубашки, вошла игла. Лекарство жгло, но всюду, куда доходил этот огонь, сведенные мышцы постепенно расслаблялись. Теперь он мог заплакать от боли и страха.
      – Эндрю, ты в порядке? – спросила сестра.
      Эндрю не мог говорить и не помнил, как это делается. Его снова положили на стол, проверяли пульс, делали еще что-то – он ничего не понимал. Руки доктора тряслись. Когда он заговорил, его голос тоже дрожал.
      – Они заставляют ребенка носить эту штуку три года – так чего они ждут? Мы могли просто выключить его, ты понимаешь? Просто выключить. Навсегда отсоединить его мозг.
      – Сколько будет действовать наркотик? – спросила сестра.
      – Мальчик должен лежать здесь по меньшей мере час. Смотри за ним. Если через пятнадцать минут он все еще не сможет говорить, позовешь меня. Мы ведь на самом деле могли отключить его. Я не жукер, я не могу предусмотреть все.
 
      Он вернулся в класс к мисс Пэмфри за пятнадцать минут до звонка с урока. Он все еще не очень твердо держался на ногах.
      – Ты хорошо себя чувствуешь, Эндрю? – спросила мисс Пэмфри.
      Он кивнул.
      – Тебе было плохо?
      Он покачал головой.
      – Выглядишь ты неважно.
      – Я в порядке.
      – Тебе лучше сесть, Эндрю.
      Он пошел к своему месту, но остановился. А что он, собственно, ищет? Он никак не мог вспомнить.
      – Твое место вон там, – подсказала мисс Пэмфри.
      Мальчик сел, но ему нужно было что-то еще, он что-то потерял. Ладно, отыщет потом.
      – Твой монитор, – прошептала девочка за его спиной.
      Эндера передернуло.
      – Его монитор, – шепнула она остальным.
      Эндер поднял руку и ощупал шею. Там был пластырь. И больше ничего. Монитора нет. Теперь он такой, как все.
      – Тебя выперли, Эндер? – спросил мальчик, который сидел чуть впереди в соседнем ряду.
      Он не мог вспомнить его имя. Питер. Нет, это кто-то другой.
      – Тише, мистер Стилсон, – сказала мисс Пэмфри.
      Стилсон ухмыльнулся.
      Мисс Пэмфри говорила об умножении. Эндер баловался со своей партой: рисовал контуры гористых островов, а затем приказывал парте выдать трехмерное изображение – во всех ракурсах. Учительница, наверное, заметит, что он совсем не слушает ее, но не станет его беспокоить. Он всегда знал ответ, даже в тех случаях, когда ей казалось, что он не слышал ее.
      В углу парты появилось слово и, маршируя, двинулось по периметру экрана. Сначала оно было перевернуто и написано справа налево, но Эндер сумел прочесть его, прежде чем оно добралось до нижнего края экрана и встало, как положено: «Третий».
      Эндер улыбнулся. Это он придумал, как посылать сообщения с экрана на экран и заставлять их маршировать, и этот метод очень нравился ему, даже когда тайные враги пользовались им, чтобы обзываться. Он не виноват, что родился Третьим. Идея принадлежала правительству, это они дали официальное разрешение – иначе как бы Третий вроде Эндера попал в школу? А теперь у него не было монитора. Эксперимент с кодовым названием «Эндрю Виггин» провалился. Мальчик был уверен, что они отменили бы постановление, разрешившее ему появиться на свет, если бы могли. Эксперимент провалился – сотрите файл.
      Прозвенел звонок. Ребята захлопывали парты или лихорадочно допечатывали себе напоминания на следующий день. Кто-то переписывал задания в свои домашние компьютеры. Парочка крутилась у принтера, ожидая, что машина отпечатает то, что им хотелось бы показать. Эндер протянул руки над маленькой детской клавиатурой у края парты и подумал, а каково это – иметь большие руки, как у взрослого. Они должны быть такими неуклюжими, с толстыми неловкими пальцами, мясистыми ладонями. Конечно, у взрослых и клавиатура побольше, но как могут их толстые пальцы провести правильную линию, какая получалась у Эндера, – тонкую точную линию, спираль в семьдесят девять витков от центра до края парты, и чтобы ни один завиток не перекрывал другого. Да, ему было чем заняться, пока учительница болтала про свою арифметику. Арифметика! Валентина научила его арифметике, когда ему было три года.
      – У тебя все в порядке, Эндрю?
      – Да, мэм.
      – Ты опоздаешь на автобус.
      Эндер кивнул и встал.
      Все ребята уже ушли. Но его будут ждать те, плохие. На его шее уже не было монитора, который видел то, что он видел, и слышал то, что он слышал. Теперь они могут говорить, что хотят. Могут даже ударить его – их больше никто не увидит, а значит, никто не придет на помощь Эндеру. У монитора были свои преимущества, ему будет их не хватать.
      Конечно, заводилой оказался Стилсон. Он был не крупнее большинства ребят, но больше Эндера. И его окружали другие. Он никогда не ходил один.
      – Эй, Третий.
      «Не отвечай. Тебе нечего сказать».
      – Эй, Третий, мы к тебе обращаемся. Третий, любитель жукеров, с тобой разговаривают.
      «Не могу придумать ответа. Что бы я ни сказал, это разозлит их еще больше. Ничего не скажу».
      – Эй, Третий, эй, сморкач, тебя вышибли оттуда, да? Думал, ты лучше нас, но потерял свою маленькую птичку, а получил пластырь на шею.
      – Вы собираетесь пропустить меня? – спросил Эндер.
      – Мы собираемся пропустить его? Мы что, должны пропустить его? – Они просто покатывались со смеху. – Да, конечно, мы тебя пропустим. Сначала мы пропустим кусок руки, потом задницу, потом, наверное, колено.
      Остальные распевали:
      – Потерял свою пташку, Третий, потерял свою милашку, Третий.
      Стилсон толкнул Эндера одной рукой, а потом кто-то сзади пихнул его навстречу Стилсону.
      – Лети, лети, птичка, – сказал кто-то.
      – Теннис.
      – Пинг-понг.
      Эта затея добром не кончится. И Эндер решил, что будет лучше, если самым несчастным окажется не он, и, когда Стилсон протянул руку, чтобы снова его толкнуть, попытался схватить противника. Но промахнулся.
      – Ух ты! Ты что, хочешь драться со мной? Хочешь драться, Тройка несчастная?
      Стоявшие сзади кинулись на Эндера, чтобы удержать его, и схватили за плечи.
      Эндеру было вовсе не до смеха, но он все же рассмеялся:
      – Тебе нужно столько помощников, чтобы побить одного Третьего?
      – Мы люди, а не третьи, жабья рожа. У тебя не хватит силы даже пукнуть по-настоящему.
      Все-таки они отпустили его. И в ту же минуту Эндер высоко вскинул руку и ударил что было сил. Он попал Стилсону прямо в грудь. Тот упал. Эндер даже растерялся, так как не рассчитывал сбить противника с ног одним ударом. Ему не пришло в голову, что тот не принял драку всерьез и не был готов к настоящему отчаянному удару.
      На мгновение остальные расступились. Стилсон лежал не двигаясь, и его дружки гадали, не умер ли он. А Эндер лихорадочно соображал, как предотвратить их месть. Они ведь встретят его завтра всей бандой.
      «Я должен победить сейчас – раз и навсегда. Или придется драться с ними каждый день, и тогда мне не поздоровится».
      Эндер в свои шесть лет знал неписаные законы ведения войны, знал, как должен вести себя мужчина. Нельзя бить беспомощного, лежащего на земле. Так поступают только звери.
      Но все же он подошел к неподвижному противнику и ударил его снова, ногой под ребра. Стилсон застонал и откатился в сторону. Эндер снова подошел и снова ударил его ногой – в промежность. Теперь Стилсон не мог даже стонать, он свернулся клубком, слезы градом катились из его глаз.
      Эндер холодно оглядел остальных.
      – Собираетесь напасть все разом? Вместе вы, наверное, здорово меня побьете. Но вы должны помнить, как я поступаю с людьми, которые пытаются сделать мне больно. После того как вы меня побьете, вам останется только гадать, как именно я доберусь до каждого из вас и что из этого выйдет. – Он пнул Стилсона в лицо. – Это будет не так, – сказал он. – Это будет хуже.
      Эндер повернулся и пошел. Никто не преследовал его. Он свернул за угол, в коридор, ведущий к автобусной остановке, успев при этом услышать, как мальчишки говорят за его спиной:
      – Черт, ты посмотри, он весь белый.
      Победитель прижался лицом к стене коридора и плакал, пока не пришел автобус.
      «Я совсем как Питер. Стоило забрать у меня монитор, и я стал совсем как Питер».

      – Все. Отработали. Как его дела?
      – Когда живешь в чьем-то теле несколько лет, привыкаешь к нему. Теперь я смотрю на его лицо и не понимаю, что происходит там, внутри. Я не могу распознать его чувства по выражению лица, я привык ощущать их.
      – Кончай, мы здесь не о психоанализе толкуем. Мы солдаты, а не экстрасенсы. Ты только что видел, как он вышиб дух из вожака этой шайки.
      – Очень обстоятельно. Он не просто побил его, он его разбил. Как Мэйзер Ракхейм во…
      – Знаю, знаю. То есть, по мнению комитета, он нам подходит.
      – В основном. Надо еще посмотреть, как он поступит со своим братом теперь, когда у него нет монитора.
      – С братом? А ты не боишься того, что его брат может сделать с ним?
      – Ты сам говорил мне, что в этом деле мы не имеем права рисковать.
      – Я снова просмотрел несколько старых записей. Ничего не могу с собой поделать – мне нравится этот парень. Боюсь, мы искалечим его.
      – Конечно. Это и есть наша работа. Мы жестокие колдуны. Мы обещаем детишкам печенье, а потом едим их живьем.
 
      – Мне очень жаль, Эндер, – прошептала Валентина.
      Она осматривала пластырь на его шее.
      Эндер легко коснулся стены, и дверь бесшумно закрылась за его спиной.
      – Ерунда. Я рад, что его больше нет.
      – Чего нет? – Питер вышел в прихожую, дожевывая кусок хлеба с ореховым маслом.
      Для Эндера Питер не был высоким, красивым десятилетним мальчиком, каким его видели взрослые, мальчиком с густыми темными спутанными волосами и лицом, которое могло бы принадлежать Александру Великому. Эндер смотрел на Питера только для того, чтобы вовремя заметить злобу или скуку – опасные настроения, которые почти всегда означали для него боль. Как только Питер увидел пластырь, в глазах его вспыхнул яростный огонек.
      Валентина тоже заметила это.
      – Теперь он такой, как мы, – сказала она, пытаясь смягчить брата, прежде чем он ударит.
      Но Питера уже нельзя было смягчить.
      – Как мы? Он таскал эту коробку до шести лет. Когда у тебя забрали твою? В три. Я потерял свою, прежде чем мне исполнилось пять. Он почти добился успеха, маленький ублюдок, маленький жукер.
      «Вес в порядке, – подумал Эндер. – Говори, Питер, говори. От слов нет вреда».
      – Ну, теперь-то твои ангелы-хранители не следят за тобой, – сказал Питер. – Больше они не будут проверять, больно ли тебе, не подслушают, что я говорю, не увидят, что я с тобой делаю. Ну, что ты думаешь об этом?
      Эндер пожал плечами.
      Вдруг Питер улыбнулся и хлопнул в ладоши, изображая хорошее настроение.
      – Давай поиграем в жукеров и астронавтов, – предложил он.
      – Где мама? – спросила Валентина.
      – Ушла, – сообщил Питер. – Я за старшего.
      – Пожалуй, я позову папу.
      – Зови. Ты же знаешь, его никогда нет дома.
      – Я сыграю, – согласился Эндер.
      – Ты будешь жукером, – предупредил Питер.
      – Дай ему хоть раз побыть астронавтом, – попросила Валентина.
      – Держи свою толстую рожу подальше, пукалка, – огрызнулся Питер. – А ты иди наверх и выбери оружие.
      Это будет нехорошая игра, Эндер знал. И выиграть ему не удастся. Когда дети играли в коридорах большими компаниями, жукеры никогда не выигрывали, причем порой игра становилась жестокой. Но здесь, в квартире, она будет жестокой с самого начала, а жукер не мог исчезнуть, раствориться в воздухе, как это делали настоящие жукеры в настоящих войнах. Ему оставалось только ждать, пока астронавт не закончит игру.
      Питер открыл нижний ящик своего шкафа и вытащил маску жукера. Мама очень расстроилась, когда Питер купил ее. Но папа сказал, что война не прекратится от того, что мы спрячем маски жукеров и запретим детям стрелять из игрушечных лазерных ружей. Лучше пусть тренируются в своих военных играх, тогда, может быть, они сумеют выжить, когда жукеры вернутся.
      «Если я переживу эти игры», – подумал Эндер и надел маску. Она сомкнулась, как будто ладонь прижали к лицу. «Но ведь жукеры чувствуют себя иначе, – подумал Эндер. – Они не носят маски, у них просто такие лица. Интересно, дома, в своих мирах, они надевают маски людей, чтобы поиграть? А как они называют нас? Слизняками, потому что по сравнению с ними мы такие мягкие и маслянистые?»
      – Берегись, слизняк! – крикнул Эндер.
      Он едва видел Питера через дырки для глаз.
      – Слизняк, да? – улыбнулся Питер. – Ну, жукер-мукер, сейчас посмотрим, как я разобью твою рожу.
      Эндер не видел атаки, только понял, что Питер куда-то отошел. Маска лишила его периферийного обзора. Вдруг появилась боль – его резко ударили по голове, сбоку. Он потерял равновесие и упал.
      – Плохо видишь, да, жукер? – смеялся Питер.
      Эндер начал стаскивать маску. Питер поставил ногу на его пах.
      – Не снимай, – приказал он.
      Эндер снова натянул маску и убрал руки.
      Питер надавил. Боль пронзила Эндера насквозь, и он согнулся пополам.
      – Лежи ровно, жукер. Я собираюсь вивисектировать тебя. Наконец мы взяли одного из вас живым и теперь хотим узнать, как вы устроены.
      – Питер, перестань, – попросил Эндер.
      – «Питер, перестань». Очень хорошо. Значит, вы, жукеры, умеете угадывать наши имена. Вы можете разговаривать, как милые несчастные маленькие дети, хотите, чтобы мы полюбили вас и обращались с вами хорошо. Но это не сработает. Я знаю, кто ты такой на самом деле. Они хотели, чтобы ты был человеком, маленький Третий, но на самом деле ты жукер, теперь это видно всем.
      Он убрал ногу, шагнул вперед и наклонился над братом, уперся коленом ему в живот как раз под ребрами и начал давить всем телом, сильнее и сильнее. Эндеру стало трудно дышать.
      – Я могу убить тебя так, – прошептал Питер. – Просто давить и давить, пока ты не умрешь. А потом прикинусь, что не знал, больно ли тебе, что мы просто играли, и мне поверят, и все будет в порядке. А ты умрешь. Да, все будет в порядке.
      Эндер не мог говорить: в легких почти не было воздуха. Питер способен на это. Возможно, сейчас он шутит, но когда-нибудь захочет сделать это всерьез.
      – Я так и сделаю, – пообещал Питер. – Что бы ты там ни думал, сделаю. Тебя разрешили только потому, что я им понравился. Но я не подошел. А ты был лучше. Они думали, что ты лучше. Но мне не нужен младший брат, который лучше меня. Я не хочу Третьего.
      – Я расскажу, – вмешалась Валентина.
      – Никто тебе не поверит.
      – Поверят.
      – Тогда ты тоже мертва, моя миленькая маленькая сестренка.
      – О да, – усмехнулась Валентина. – Они поверят этому. «Я не знал, что это убьет Эндрю. Он умер, но я не подумал, что это убьет и Валентину».
      Давление уменьшилось.
      – Хорошо. Не сегодня. Когда-нибудь вы не будете вместе. И тогда произойдет несчастный случай.
      – Врешь! – крикнула Валентина. – Ты вовсе не собираешься ничего такого делать!
      – Не собираюсь?
      – И знаешь почему? – спросила она. – Ты мечтаешь со временем войти в правительство и хочешь, чтобы тебя избрали. А тебя не изберут, если твои противники откопают, что твои брат и сестра погибли от подозрительного несчастного случая, когда были совсем маленькими. А они откопают, потому что я написала письмо и оставила в секретном файле, который распечатают в случае моей смерти.
      – Зачем этот дешевый блеф? – спросил Питер.
      – Там сказано: я умерла не естественной смертью. Питер убил меня, и если он еще не убил Эндрю, то скоро сделает это. Этого недостаточно для судебного приговора, но хватит для провала на выборах.
      – Теперь ты его монитор, – предупредил Питер. – Хорошенько следи за ним днем и ночью. А еще лучше – никогда не оставляй его одного.
      – Мы с Эндером не дураки. И знаем все не хуже тебя. А кое что даже и лучше. Мы страшно умные и толковые дети. Ты не самый умный из нас, Питер, ты просто самый большой.
      – Ох, я знаю. Но придет день, когда ты забудешь – и он останется один. И вдруг ты вспомнишь, кинешься к нему, а он тут как тут, целый и невредимый. В следующий раз ты уже не будешь так беспокоиться и прибежишь не так быстро. И каждый раз он будет жив и здоров. И тогда ты подумаешь, что забыл я. Пройдут годы. А потом произойдет ужасный несчастный случай, и я найду его тело и буду горько рыдать над ним. Ты вспомнишь этот наш разговор, Вэлли, но тут же устыдишься, ибо будешь уверена, что я изменился, что это на самом деле несчастный случай и что жестоко напоминать мне слова, которые я сгоряча выпалил однажды в детской ссоре. Только это будет неправда. Я сделаю это, и он умрет, а ты не помешаешь мне. Продолжай верить, что я просто самый большой.
      – Какое же ты дерьмо, – поморщилась Валентина.
      Питер вскочил на ноги и прыгнул на нее. Она увернулась. Эндер сорвал маску. Питер шлепнулся на свою кровать и захохотал. Громко, но с настоящим чувством, слезы брызнули у него из глаз.
      – Ну, вы, ребята, какие же вы олухи, самые большие простаки на этой планете.
      – Сейчас он скажет, что просто пошутил, – пожала плечами Валентина.
      – Это не шутка – игра. Я могу заставить вас, ребята, поверить во что угодно. Могу управлять вами, как марионетками. – Голосом сказочного чудовища он прорычал: – Я разрублю вас на мелкие кусочки и выброшу их в мусорную яму! – Он снова засмеялся. – Самые большие простаки во всей Солнечной системе.
      Эндер стоял, смотрел, как он смеется, и думал о Стилсоне, о том чувстве, которое сам испытывал, избивая врага. Вот кому следовало бы врезать так же. Он явно этого заслуживал.
      Будто читая его мысли, Валентина прошептала:
      – Нет, Эндер.
      Питер вдруг перекатился на бок, слетел с кровати и встал в стойку.
      – О да, Эндер, – сказал он. – В любое время, Эндер.
      Эндер поднял правую ногу, снял ботинок, перевернул его.
      – Посмотри сюда, на носок. Это кровь, Питер.
      – Ох-ох! Я сейчас умру. Эндер убил гусеницу и теперь собирается убить меня.
      Ничто не могло его пронять. Питер был убийцей в душе, и никто не знал об этом, кроме Валентины и Эндера.
      Мать вернулась домой и вместе с Эндером поплакала над потерей монитора. Отец пришел домой и все повторял, какой это прекрасный сюрприз – у них такие замечательные дети, что правительство разрешило им иметь сразу троих, а теперь, после всего, не хочет никого забирать, так что их остается трое, они могут оставить Третьего… Эндер с трудом сдерживался, чтобы не закричать на него. «Я знаю, что я Третий, я знаю, если хотите, я уйду, чтобы вам не было так неловко перед всеми, мне жаль, что я потерял монитор и теперь у вас трое детей и нет очевидного объяснения – такое неудобство, – мне очень жаль, жаль, жаль».
      Он лежал на кровати и смотрел вверх, в темноту. Он слышал, как на кровати над ним беспокойно ворочается Питер. Потом Питер соскользнул со своего второго этажа и вышел из комнаты. Эндер уловил журчащий звук сливаемой воды, потом силуэт Питера появился в дверном проеме.
      «Он думает, что я сплю. Он хочет убить меня».
      Питер подошел к кровати и, конечно, не стал залезать на свою. Вместо этого он сделал еще шаг и остановился около Эндера.
      Но он не потянулся за подушкой, чтобы задушить брата. И у него не было оружия.
      Он прошептал:
      – Эндер, извини, мне очень жаль. Я знаю, каково это, мне правда жаль, я твой брат, я люблю тебя.
      Много позже ровное дыхание Питера показало, что он спит. Эндер сорвал с шеи пластырь. И – во второй раз за этот день – заплакал.

      – Сестра – наше слабое звено. Он ее по-настоящему любит.
      – Знаю. Она может испортить все. Он просто не захочет оставлять ее.
      – И что же делать?
      – Надо убедить его, что пойти с нами он хочет больше, чем оставаться с ней.
      – А как ты это сделаешь?
      – Солгу ему.
      – А если не сработает?
      – Расскажу ему правду. Нам разрешено делать это в экстренных случаях. Мы ведь не можем все спланировать наперед, ты же знаешь.
 
      Завтракал Эндер вяло. Он все прикидывал, что случится в школе. Как они встретятся со Стилсоном после вчерашней драки. Что будут делать Стилсоновы дружки. Наверное, ничего. Но если бы знать точно! Идти в школу не хотелось.
      – Ты не ешь, Эндер, – заметила мать.
      В столовую вошел Питер.
      – Доброе утро, Эндер. Спасибо, что оставил свою намыленную мочалку прямо посреди душевой.
      – Только ради тебя, – пробурчал Эндер.
      – Эндрю, ты должен что-нибудь съесть.
      Эндер протянул вперед руки, сомкнутые в запястьях. Жест означал: вам придется кормить меня через шланг.
      – Очень смешно, – сказала мать. – Я целый день кручусь, а мои гениальные детки не обращают на меня внимания.
      – Это твои гены сделали нас гениями, мам, – вмешался Питер. – От папы мы ничего такого унаследовать не могли.
      – Я все слышу, – отозвался отец, не поднимая головы от сводки новостей, которую стол, как обычно, показывал за завтраком.
      – Шутка не сработала бы, если б ты не слышал.
      Стол загудел: кто-то пришел.
      – Кто это? – спросила мать.
      Отец нажал на клавишу, и на видеоэкране появился человек. Он был одет в военную форму, в единственную форму, которая еще что-то значила, – в комбинезон МФ, Международного флота.
      – А я думал, что все кончилось, – вздохнул отец.
      Питер ничего не сказал, только вылил молоко мимо своей овсянки.
      Эндер подумал: «Может, теперь не нужно будет сегодня идти в школу?»
      Отец приказал двери открыться и встал из-за стола.
      – Я разберусь, – сказал он. – Ешьте.
      Все остались на месте, но никто не ел. Через несколько минут отец возвратился в столовую, подошел к матери и увел ее с собой.
      – Ты в большой глубокой луже, – сообщил Питер. – Они пронюхали, что ты сделал с этим Стилсоном, и собираются загнать тебя в тюрьму на астероиды.
      – Мне только шесть, идиот. Я несовершеннолетний.
      – Ты Третий, жаба. У тебя вообще нет прав.
      Вошла Валентина. Растрепанные со сна волосы окружали ее лицо, словно нимб.
      – А где папа и мама? Я сегодня слишком больна, чтобы идти в школу.
      – Еще один устный экзамен, да? Оральный, – развеселился Питер.
      – Заткнись, Питер, – вяло огрызнулась Валентина.
      – Ты должна расслабиться и получать удовольствие, – ответил Питер. – Ведь могло быть хуже.
      – Не знаю, куда уж хуже.
      – Это мог быть анальный экзамен.
      – Ух-ух, – презрительно бросила Валентина. – Так где все-таки папа с мамой?
      – Беседуют с парнем из МФ.
      По привычке она повернулась к Эндеру. Ведь столько лет они ждали: придет кто-то и скажет, что Эндер прошел, что Эндер нужен.
      – Так и есть, посмотри на него, – сказал Питер. – Но ты знаешь, это ведь могу быть и я. До них могло дойти наконец, что из нашей семейки я самый лучший. – Питер был явно задет.
      Дверь распахнулась.
      – Эндер, – позвал отец, – пойди-ка сюда.
      – Извини, Питер, – поддразнила Валентина.
      Отец покачал головой:
      – Дети, это не повод для шуток.
      Эндер поплелся за отцом в прихожую. Когда они вошли, офицер Международного флота встал, но не протянул Эндеру руки.
      Мать нервно крутила на пальце обручальное кольцо.
      – Эндрю, – начала она. – Я никогда не думала, что ты способен затеять драку.
      – Этот мальчик, Стилсон, сейчас в больнице, – продолжил отец. – Ты хорошо над ним поработал. Но бить ногой, Эндер… Не думаю, что это честно.
      Эндер покачал головой. Он ожидал, что по поводу Стилсона придет человек из школы, но уж никак не офицер флота. Это оказалось серьезнее, чем он рассчитывал, но все равно не сомневался, что вчера поступил правильно и выбора не было.
      – Молодой человек, можете ли вы как-то объяснить свое поведение? – спросил офицер.
      Эндер снова покачал головой. Он не знал, что ответить, боялся быть откровенным, боялся, что его слова покажутся еще более чудовищными, чем действия. «Я согласен на любое наказание, – подумал он. – И давайте покончим с этим».
      – Мы готовы рассмотреть смягчающие обстоятельства, – сказал офицер. – Но, должен заметить, вы вели себя не лучшим образом. Пинать в пах, бить снова по лицу, по телу, когда он уже валялся на земле… Это выглядело так, будто вы получали удовольствие. Будто вам нравилось.
      – Это не так, – прошептал Эндер.
      – Тогда почему вы это сделали?
      – Там была его банда, – попытался объяснить Эндер.
      – Ну? И это вас оправдывает?
      – Нет.
      – Объясните, почему вы продолжали его бить. Ведь вы уже победили.
      – Когда я сшиб его с ног, то выиграл лишь первый бой. Я хотел выиграть все, все следующие, тут же, на месте, чтобы они оставили меня в покое.
      Эндер ничего не мог с собой поделать: ему было слишком страшно, слишком стыдно за себя, он пытался сдержаться, но снова зарыдал. Он не любил плакать и плакал редко, а теперь – меньше чем за сутки – в третий раз. И каждый следующий раз был хуже. Расплакаться перед матерью и отцом, перед этим военным – это просто ужасно.
      – Вы забрали у меня монитор, – всхлипнул Эндер. – Я должен был позаботиться о себе, разве не так?
      – Попросил бы помощи у кого-то из взрослых… – начал отец.
      Но тут офицер встал, пересек прихожую, подошел к Эндеру и протянул руку.
      – Мое имя Графф, Эндер. Полковник Хайрам Графф. Я заведую начальным обучением в Боевой школе в поясе астероидов. Я пришел, чтобы пригласить тебя поступить в эту школу.
      После всего…
      – Но монитор…
      – Последняя стадия тестирования – то, как ты поведешь себя, если забрать монитор. Мы не всегда поступаем так, но в твоем случае…
      – И я прошел?
      Мать скептически посмотрела на Граффа:
      – Он прошел, отправив мальчика на больничную койку? А что бы вы сделали, если бы Эндрю убил его, дали б моему сыну медаль?