Пролог

Кипящий столб огня вымахнул из придорожного кустарника и уперся в левый борт БТР, чуть пониже орудийной башенки. Шквалом взрывной волны Никиту смело с брони. Распластавшись в воздухе, он видел, как мед-лен-н-но, словно в рапидной съемке, перемещаются вслед за ним какие-то темные твердые обломки, рваные клочья чего-то мягкого и податливого, видел, как язык остановившегося в ярости пламени начинает наползать на металл, как плавно тонут в дорожной пыли бесформенные тела в маскировочных комбинезонах… А потом мир вдруг раскололся на разноцветные брызги…

Никита рывком сел, сбрасывая одеяло. Грудь ходила ходуном, с хрипом выталкивая воздух из легких. Лоб покрывала ледяная испарина. Кажется, он даже кричал во сне. Хотя полной уверенности не было. Так, где-то на грани восприятия. Он слепо смотрел перед собой остановившимся взглядом. Привычно… И вспоминал…

Этот ночной кошмар преследовал его уже одиннадцать лет. С того самого дня, когда двери госпиталя закрылись за его спиной, и он, даже не обернувшись, чтобы попрощаться еще раз (с теми, к кому он привязался, он простился в палате), неторопливо пошел навстречу новой жизни…

Медсестры говорили, что его собирали буквально по частям. «Организм тренированный и живучий», – главврач… «Интересно, как тебя довезли-то? Смотреть не на что было…» – Колян с соседней койки. «М-м-да… Всё это более похоже на чудо. Ваш ангел-хранитель очень постарался», – лечащий доктор.

Действительно, он даже не хромал после выписки. И руки не потеряли гибкости. Короче, об ограничении подвижности не шло и речи. Тело восстановилось полностью. Но пострадал дух. И надо было как-то этот самый дух воспитывать заново…

На работу он устроился в охранную фирму. А куда еще он мог податься? Списанный подчистую бывший спецназовец… Бывший солдат… Бывший убийца… В каком еще качестве он мог предложить себя? Конечно, такая работа была скучна для него, масштабы не те, да и пространство инициативы съеживалось до нуля. Но он давно приучил себя довольствоваться малым, когда нельзя рассчитывать на большее.

А потом вдруг случилась сумасшедшая, невозможная любовь. И всё на свете перестало для него существовать. Кроме женщины, которую он боготворил. Остальное съежилось, как проколотый воздушный шарик, и беспокойно мерцало где-то в уголке сознания. Даже на службе он постоянно думал о ней, что, безусловно, мешало ему, он вечно отвлекался, не замечая мелочей, которые обязан замечать, и поэтому неминуемо совершал ошибки. Если в самом начале его деятельности начальство не могло нарадоваться, что заполучило столь ценного работника, то теперь оно так же законно недоумевало и терялось в догадках о причинах весьма разительной перемены.

Какие у нее были глаза! «Зеленые распутные глаза». Откуда это?.. А губы… С ароматом земляники… Нежные и податливые… А тело! Описать человеческим языком невозможно. Роскошное тело. А как она шла по улице… Слегка откинув голову назад и покачивая бедрами… Определенно, он сходил с ума. Был ли он счастлив тогда? Сейчас он не мог даже приблизительно ответить на подобный вопрос. Скорее это было наваждение. Морок. Он просто не был готов к такому.

Фантастическая история любви длилась почти полгода, а потом она сказала, что пришла пора расстаться. «Ты думал, это будет продолжаться вечно? Нет, милый, так не бывает». Чужая женщина. Застывшее лицо. Холодные глаза… Он тогда впал в жестокую депрессию, едва не наделал глупостей…

А потом плюнул на немилосердную судьбу и уехал. Далеко. Почти на край света. В тайгу… Бросил всё. К чертовой матери… Захотелось чего-то попроще и попонятнее. Устроился на работу в лесничество. Подальше от людей. Он не стал мизантропом, скорее ему надо было разобраться в самом себе. В деревне Елань, самой близкой к его обиталищу, он коротко сошелся с местным священником, отцом Василием. Наверное, чтобы можно было изредка отпускать тормоза. Сбрасывать накопившееся в душе. А кому еще исповедоваться, если не священнику?.. Раз в месяц он приходил в деревню.

Они разговаривали. Летом на веранде уютного «поповского домика» неподалеку от маленькой деревянной церквушки пили чай. С травами. В травах оба понимали. Зимой же, долгими темными вечерами позволяли себе оприходовать бутылочку брусничной настойки… «Ничего просто так не бывает, Никита, – вздыхал отец Василий. – Возможно, это кара господня. Только Он знает, где мы оступились… Хотя, – рассудительно продолжал он, – человек всегда должен думать о последствиях поступков своих…» «Если Бог на самом деле есть, почему же в мире всё так плохо?» – «Всё ли?» – «Очень многое». – «Мы не можем судить о том, что нам недоступно… Но думать об этом надо… Каждому по делам и вере его».

А во что верит он? В высшие силы, управляющие миром? Да нет, полная ерунда. В то, что всё на свете взаимосвязано? Так это – аксиома. Убедился на собственной шкуре…

Плотный предрассветный сумрак, казалось, гасил любые звуки. Короткими перебежками, бесшумно, они подбирались к окраине селения. Он – в центре, справа – Серега Новиков, а слева – Толик Заикин по прозвищу Топчан. Остальные заходили с флангов. Кустарник подступал почти к самому дому, где, по данным разведки, расположились боевики. Чистого пространства оставалось метров пятьдесят. Залегли. Осмотрелись… Подождали, пока подтянутся еще две группы. Серега приподнял голову, всматриваясь в темные окна, дернулся и обмяк. А потом Никита услышал звук выстрела. Лучшего друга Новикова, с которым они вместе, с первого курса училища, делили всё пополам, не стало. Это он почувствовал сразу – морозная волна прокатилась по позвоночнику. И почти тут же его захлестнули отчаяние и ярость. Он перестал думать. Остались одни рефлексы. Время остановилось. Положив автомат набок, он нажал на спусковой крючок. Коротко ухнул подствольник, и граната, разбрызгивая оконные стекла, ушла в дом. Рвануло так, будто это был фугас. Сумасшедший огонь, родившийся в глубине здания, разодрав окружавшие его стены, выплеснулся наружу…

Там, во вражеском убежище, было много взрывчатки… А еще там были женщины и дети… Он не знал об этом, но что с того…

Застыв, он сидел над телом Сереги, которому пуля вошла в переносицу, и отстраненно ощущал, как наваливается безумие. Они убили его друга, а он… Он в ответ забрал жизни множества людей, в том числе и ни в чем неповинных людей…

А на обратном пути на базу случилось то, что мучает его ночами уже целую вечность. Истинно: каждому по делам его…

Никита на миг вырвался из цепких лап памяти и отер холодную испарину со лба. Оказалось, что он стоит у окна кухни и слепо всматривается в морозную вьюжную темень снаружи. Ветер налетал порывами, забрасывая стекло снежной крупой. Возле ног суетно маялся верный пес Играй, преданно заглядывая снизу вверх в глаза хозяину. Никита потрепал его по загривку и прошлепал босыми ногами к печке. Присев, осторожно приоткрыл печурку. Дрова почти прогорели, оставались лишь угли, раскаленно пробивавшиеся сквозь слегка подернувший их пепел. Он подбросил еще поленьев, лежавших тут же, под рукой, на поддоне. Распрямился, аккуратно выдвинул вьюшку. И снова не в меру услужливая память распахнула перед ним дверь в прошлое…

Избушка, доставшаяся ему от прежнего лесника, ни в коей мере его не устраивала. Никита решил построить новый дом. Руки занять, да и голову отвлечь. Он возводил свое нынешнее жилище четыре года. В одиночку. За это время он перечитал массу литературы на интересующую его тему, узнал уйму любопытных деталей, о которых раньше и не подозревал, придумал изрядное множество всевозможных приспособлений, существенно облегчивших его работу. Собственно, без них Никита один и не справился бы. И вот построил-таки… Двухэтажный прекрасный сруб с галереями, хозяйственными пристройками и банькой… Это на определенное время почти отвлекло его от мучительных воспоминаний, но по большому счету не помогло. Так же, впрочем, как и его безумная городская любовь. Ночные кошмары не отпускали…

Как-то, года три назад, под Рождество, раздался осторожный стук в дверь. Он не смотрел в окно, он читал шарденовский «Феномен человека», удобно расположившись за кухонным столом. Все посторонние звуки перекрывало мерное тарахтение дизель-генератора за стеной, возможно, поэтому Никита и не услышал скрипа шагов нежданного гостя. «Входите», – рявкнул он, поднимаясь со стула.

Дверь распахнулась, и в клубах морозного воздуха через порог ступил отец Василий с хитрющей улыбкой на губах. «Здрав будь, лесниче!» – кротко произнес он, снимая шапку. Пола его овчинного тулупа подозрительно оттопыривалась. «И вам здоровья, батюшка, – ответствовал Никита. – Никак с сюрпризом пожаловали?» – «Да уж, приготовил тебе, отшельник, подарочек! А то ты всё один да один».

С этими словами отец Василий отогнул полу побольше, и из-под нее выглянула потешная щенячья мордочка. Так Никита обрёл верного друга. Назвал его странноватым именем Играй, вспомнив, что так кликали собаку в каком-то старом фильме. С тех пор Играй давно превратился в рослую веселую лайку «мужскаго полу», постоянно сопровождавшую хозяина во всех его предприятиях. Днем стало полегче, но ночами, когда пёс чутко дремал на своем половичке, жестокое видение продолжало преследовать Никиту…

По утрам он давно уже занимался «самосовершенствованием». Ежедневно. В любую погоду. Вставал в шесть, делал пробежку до облюбованной в незапамятные времена полянки, а там уж отпускал себя на полную катушку. Сначала – медленно-сосредоточенный древнекитайский комплекс «Тай-цзи цюань», потом – на скорости – бой с тенью, от «Малого красного кулака» до современной рукопашки с использованием подручных средств. Это занимало минут пятьдесят. И уже после всего – получасовая медитация, полное отключение от внешнего мира.

Зимой полянку, а также тропинку к ней приходилось еще и расчищать от снега. Верный пёс, находясь в щенячьем возрасте, сначала решил было, что все эти забавы для него, и прыгал на хозяина, широко растопырив лапы. Потом же, окончательно усвоив, что в такие минуты Никита сам по себе и не для него, носился кругами неподалеку, изредка оглашая лес коротким лаем…

Медитации помогли ему окончательно восстановить душевное равновесие, но за днем всегда приходила ночь, пора утраты контроля…

Пальцами босых ног Никита взъерошил шерсть на спине Играя и покосился на чайник. Чайник закипал. Мысли вяло толклись в голове, не вызывая особых эмоций. Похоже, он испробовал все средства за девять лет добровольной ссылки. Доступные ему средства. А ведь наверняка есть что-то такое, чего он пока не знает. До чего еще не доросло его сознание. Наверное, не зря этот сон преследует его. Чего-то он еще не сделал, чего-то главного… Иначе как вообще можно объяснить то, что с ним происходит? Каждый человек рождается не просто так. Он живет с определенной целью. С какой? Ведь не для того же, чтобы ублажать себя или убивать себе подобных? Так какова же цель? Вот, например, конкретно у него? Вопросы, на которые пока нет ответов… А он очень надеялся найти хотя бы часть ответа…

Глава 1

– Эй, на модуле, поднять якорь!

– Ага! Уже тащим! – Кобыш пощелкал клавиатурой, выходя в оптимальный режим. – Шутники… Ходовые испытания, а им все хиханьки…

– Да брось ты, Дим. Не обращай внимания. – Брюс умостился поудобнее и положил правую руку на джойстик. – Сейчас прыгать будем. Так что не отвлекайся.

– А ты молодец, капитан. Шпаришь по-русски, как на родном. Новая программа? Гипно? Ви-пи?

– Да. Новая программа. «Оксфорд-интер». Ви-пи. А, кроме того, после близкого знакомства с русскими парнями – это уже хобби. Мне нравится.

– Так держать, напарник. Надо и мне поплотнее заняться английским. А то дискриминация какая-то получается… А? Ты как считаешь?.. – и, не дождавшись ответа, добавил: – Ну, с Богом!

Створки люка раздвинулись, и модуль плавно выскользнул в открытый космос. В пяти километрах от Базы величественно парила абсурдных форм конструкция. Это и был «Пронизывающий пространство». Кратко «ПП». Среди конструкторов – ПП-1. Между своих, то бишь пилотов-испытателей, просто «папка». Внешние формы его никто не доводил. Не имело смысла. Неизвестно ведь, чем закончится первая серьезная проходка. Был бы результат, а вылизать обводы можно и потом. А сейчас весь персонал Базы занимали совершенно другие вопросы.

Творение безумного абстракциониста, рассчитанное, впрочем, на запредельные нагрузки и ведомое автоматикой, уже ходило к Луне в режиме прыжка сквозь пространство. Да не один раз, а, по крайней мере, пятнадцать. Никаких побочных эффектов приборы не регистрировали. Мыши, собаки и обезьяны, помещавшиеся в обитаемую капсулу, возвращались на Базу целыми и невредимыми. Поэтому наступило время увеличить дистанцию и вместо умных машин передать управление человеку. Да и научный контингент программы «ПП» жаждал получения непосредственных впечатлений от людей, которые побывают за гранью четырех измерений.

Реализация проекта, опекаемого ЮНЕСКО, проходила достаточно быстро. На основе разработок Международного института физики вакуума к концу первого года была создана опытная модель космического корабля, использующего принципиально отличающийся от существующих способ перемещения в пространстве. Теоретическую и аппаратную базу подготовили российские ученые во главе с академиком Вознесенским, а финансирование проекта взяло на себя НАСА. Поэтому «ПП» считался в основном российско-американским детищем. С примкнувшими к нему специалистами всех заинтересованных стран. Пока ученые, технологи и производственники занимались материализацией своих идей, исподволь сформировался отряд астронавтов-испытателей. Правда, было в нем всего семь человек, но отбирались они из многих и многих десятков желающих.

Новые разработки обещали весьма существенное сокращение расходов на освоение космического пространства, а учитывая то, что десятки миллиардов долларов, затраченные на 1-ю марсианскую экспедицию НАСА, практически не принесли каких-либо весомых результатов, программа «ПП» интересовала всех без исключения.

После памятного совещания в Берне, зимой позапрошлого года, когда, собственно, и утвердили эскалационное финансирование программы, работы по ее осуществлению пошли ударными темпами. В семистах километрах от Земли была выстроена орбитальная станция, основной задачей которой являлось обеспечение космического монтажа новых аппаратов и проведение их ходовых испытаний. Станцию, не растекаясь мыслию по древу, назвали «Базой» и отбуксировали на геостационарную орбиту, подвесив, для всеобщего удобства, точнехонько над Берном. И вот к концу третьего года непрерывной работы обещал наступить момент истины. Первые испытатели, Дмитрий Кобыш и Брюс Тернер, направили отсоединяемый модуль к кораблю-носителю.

Когда паутинное переплетение металлических конструкций заполнило практически весь экран, Кобыш сказал:

– Брюс, переключи-ка на автоматику. Уже пора.

– Не нервничай, Дим. Все под контролем.

– Ну-ну…

Модуль притормозил, отработал сложную траекторию сближения с носителем и завис над стыковочной площадкой. Тернер щелчком клавиши запустил программу соединения. Корпус завибрировал, как будто судорога прошла по его напряженным мышцам, опоры мягко скользнули в электромагнитные крепления, а пневматические зажимы плотно охватили стыковые узлы. В свое время Брюс шумно недоумевал, зачем кроме электромагнитной нужна еще и пневматическая система. На что гранд-инженер Боря Калмыков укоризненно ответил: «Мы ведь не знаем, что будет в полете с электромагнитными полями. А старая добрая воздушно-механическая система всегда пригодится». После этой фразы капитан ВВС США Тернер стал относиться к Боре с преувеличенным уважением. Как к столпу техники безопасности.

– Операция завершена, – уведомил электронный голос.

– Ну и ладушки, – отреагировал Кобыш, откинулся на спинку кресла и, подмигнув Тернеру, произнес. – База, это ноль первый. Мы на месте. Приступаю к проверке адекватности реакций систем носителя командам управления модуля.

– Во, сказанул! – восхищенно всхлипнул динамик. – Полковник, ты хоть на нас изредка внимание обращай. У тебя же экран почти перед носом. Зачем их проверять-то? Они сто раз уже проверены.

– Для собственного спокойствия.

– А-а… Тогда потешьтесь, ребята. У вас до старта еще восемь минут.

– Брюс, запускай тестирование.

– Тестирование уже идет, сэр!

– Хорошо.

– Стараюсь, сэр!

– За проявленную высокую сознательность будете отмечены в приказе, капитан. От имени службы.

– За что… простите, полковник? Не всё по-русски я еще понимаю…

– И за это тоже.

– О'кей!

Кобыш повел глазом в сторону экрана. Почти весь персонал центра управления с интересом следил за их разговором. Руководитель полетов Слава Ли молча показал большой палец, а потом сказал:

– Отличный диалог, испытатели. Это верный знак того, что нервы у вас в порядке. Только не забывайте, что идет контрольная запись. И что вы уже практически вошли в историю.

– Служим Земле! – в один голос рявкули пилоты и, переглянувшись, не удержались от насмешливого фырканья.

Мелодичный сигнал бортового компьютера оповестил об успешном завершении контрольной проверки. Тернер пробежался пальцами по клавишам и заявил:

– Системы в норме. Отклонений не обнаружено. К старту готов.

– К старту готов, – повторил Кобыш.

– Всем постам наблюдения готовность ноль, – Ли скосил глаза в сторону персонала центра. – Включить дублирующую запись… Старт разрешаю.

Тернер мельком скользнул по экранам, завозился, устраиваясь поудобнее, и сообщил:

– Можно начинать.

– Тогда поехали, – сказал Кобыш и вдавил кнопку с надписью «Старт».

Дрогнул и заискрился интерьер рубки, смазались четкие контуры окружающих предметов. Погасли экраны связи. Пульт подернулся матовой пленкой. Воздух резко вытолкнулся из легких, как будто неведомый великан с силой сдавил грудную клетку. А в следующее мгновение на обзорном экране вместо привычной картинки обтекаемой чечевицы Базы появилась фантасмагорическая панорама лишенной атмосферы планетки. Кобыш недоуменно рассматривал расстилавшуюся в паре километров внизу серовато-желтую, местами красную, с массой оттенков – от кирпичного до светло-розового – поверхность, уходящую к близкому горизонту. Пейзаж, большей частью ровный, как стол, прорезали извилистые трещины, уходящие в черную глубину и странно контрастирующие с горообразными возвышениями, более похожими на верхушки распускающихся бутонов неведомых цветов из-за того, что они тоже были разорваны на части трещинами вертикальными. Всё это дополнялось завораживающими глаз диковатыми наплывами и вулканическими обломками.

– Так, – хмуро подвел итог Кобыш. – Значит, Ио… Если бы не краски, достойные Дали, можно было бы подумать, что это Луна, – он повернул голову к Тернеру. – Интересно знать, кто задавал координаты выхода?

– Я, – смутился Брюс. – Извини, командир, но хотелось усмотреть поближе. Все-таки мы тут первые.

– Ты же знаешь, что не рекомендуется выходить так близко к поверхности. В следующий раз накажу.

– Как? – весело изумился Тернер.

– Розгами…

И пока Брюс, наморщив лоб, мучительно пытался сообразить, что имел в виду Кобыш, из-за горизонта Ио начала вырастать исполинская стена Юпитера. Казалось, что пространство сминается, расступается, крошится на множество кусков и издает скрежет и треск под напором колоссальной массы планеты, примерно так же, как паковый лед перед носом огромного ледокола. Мутные полосы облаков ползли в невообразимой толще атмосферы, расслаиваясь, переплетаясь, свиваясь в титанические вихревые образования. Они были здесь, почти рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, завораживая взгляд и обволакивая невидимыми, но неотразимыми флюидами. От гиганта веяло такой запредельной мощью, что астронавты невольно поежились. Ощущение было не из приятных, на миг почудилось, что преграду эту одолеть невозможно. Юпитер просто физически подавлял своей близостью.

Оторвавшись, наконец, от созерцания бешено клубящейся атмосферы, Кобыш сказал:

– Брюс, свяжись-ка с Базой. А то они, бедняги, уже волнуются. Мы молчим минут десять.

– А ведь мы первые, кто завидел Громовержца вблизи, – невпопад произнес Тернер, не отрываясь от обзорного экрана. Потом спохватился:

– Что сделать?

– Я говорю, вызови Базу Отметиться надо. И вообще, забудь на время о приоритетах.

– Да, конечно, – капитан зашелестел клавишами. – Есть связь.

Экран выдал знакомую картинку центра управления. Изображение было четким, хотя и изредка подергивалось. Связь, основанная на информационном пакетировании высокого уровня, или, в просторечьи, ви-передача, находилась в процессе совершенствования, а где-то в огромном пространстве гуляли помехи.

Ли улыбался, глядя на пилотов. С видимым облегчением.

– Как прыгнули, ребята? Всё в порядке?

– Лучше не бывает. Мы в заданной точке. Даем панораму.

Теперь уже настала очередь персонала центра застыть в немом благоговении перед стеной-экраном и перед открывающимися перспективами покорения пространства. Результаты испытаний вдохновляли и сулили невероятные возможности, которых доселе у человечества просто не существовало.

– О'кей, ребята! – Ли, казалось, источал удовлетворение. – Давайте запись приборов.

Тернер щелкнул клавишей:

– Почта, сэр.

Руководитель полетов некоторое время изучал полученную информацию, потом поднял голову и, глядя на испытателей, быстро произнес:

– Ну что ж, это пойдет в «Новости». А у нас по программе еще один прыжок. За пределы Системы. Готовы?

– Как всегда!

– Тогда до связи.

Кобыш глубоко вздохнул, подмигнул Тернеру и продекламировал:

– Он шел всё прямо и вперед, и всё вперед глядел… Как системы, Брюс?

– В норме, командир.

– Да-а-а… Так далеко от дома мы еще не забирались. Вроде всё в порядке, а под ложечкой сосёт. Стр-р-раш-но-ва-то как-то. А?

– «Под ложечкой сосёт» – это где?

– Ну-у, в общем… душа уходит в пятки.

– Душа – в пятки?

– Короче, не по себе.

Тернер озадаченно посмотрел на командира, потом лицо его озарила улыбка, и он понимающе кивнул:

– Всё о'кей, Дима! Страшно немного. Да. Я еще плохо знаю идиомы. Мне тоже… как это… не по себе.

– Тогда – порядок! Не испытывают страха только сумасшедшие и герои боевиков. Готовность – один!

– Есть, готовность один, – оба испытателя закрепились в креслах.

– Готовность – ноль. Старт!

Брюс щелкнул клавишей. Интерьер модуля метнулся из стороны в сторону. Вновь заискрилось перед глазами. И вновь моментально восстановилось.

На обзорном экране виднелась знакомая до слез чечевица родной Базы.

На обед Вивьен опоздала. Стараясь побыстрее закончить реферат о возможности влияния пространственного прыжка на психику людей, затребованный НАСА, она просто пропустила урочное время. Лучше бы, конечно, было подготовить его после собственного участия в испытаниях, когда можно опереться на личный опыт, но начальство осталось непреклонным, и Тараоки пришлось в спешке, анализируя по горячим следам поведение вернувшихся из полета, набрасывать основные моменты проведенных наблюдений. Ничего нового у своих друзей по команде она, естественно, не заметила, кроме одного, но немаловажного обстоятельства. Все испытатели после карантина неохотно шли на контакт с кем бы то ни было, даже с ней, казалось бы, самым близким человеком на Базе. Они вежливо улыбались, поддерживали разговор, шутили и, тем не менее, находились где-то по другую сторону невидимого барьера, вставшего непреодолимой стеной между ними, мгновенно преодолевшими пространство, и всеми остальными, такого деяния еще не совершившими. Вивьен не знала точного ответа на вопрос о возникновении подобной ситуации и потому отметила в реферате несколько вероятных вариантов разрешения конфликта. Собственно, она и задержалась, пытаясь максимально беспристрастно сформулировать свое мнение о послеполетном образе действий товарищей по команде. Завершив работу, она записала ее на диск и отнесла директору Штейнбергу для отправки на Землю. И только после этого двинулась в сторону «Харчевни».

Сие название, высокохудожественно намалеванное поверх входа в заведение общественного питания, где кормился весь состав Базы, было придумано русскими весельчаками из обслуживающего персонала. Они посчитали, что вывеска «Столовая» мало подходит для светлого, просторного, многоуровневого зала, к тому же мастерски оформленного дизайнерами проекта скорее под элитный клуб, нежели обычное функциональное место приема пищи. Окрестить же «Рестораном» или «Кафе» столь прозаическое по своему назначению помещение, несмотря на ступеньки и невысокие барьеры, разделяющие площадки с изящными столиками и удобными креслами для посетителей, тоже рука не поднималась. Поэтому, особо не задумываясь, и приняли нынешнее обозначение, благо, сути оно не искажало и, вместе с тем, как считали парни из технической обслуги, создавало романтический настрой.

С испытателями, уже насытившимися, но от этого не ставшими более приветливыми, Тараоки столкнулась в дверях «Харчевни».

– Извини, Вивьен, – буркнул Джек Клеменс, – мы ждали тебя довольно долго. Увы, – он развел руками.

– Ничего, – она мягко улыбнулась, проходя мимо посторонившихся товарищей. – К ужину постараюсь быть вовремя.

– Сейчас намечается сборище в кают-компании, – вслед ей сказал Виктор Хромов. – Мы хотим заранее занять места получше. Ты придешь?

– Непременно, – Тараоки, обернувшись, кивнула. – Зарезервируйте местечко рядом.

Она прошла к стойке, наугад выбрала три блюда, взяла чашечку дымящегося черного кофе, поставила все это на поднос и остановилась в нерешительности. Взгляд ее блуждал по залу в поисках столика с какими-нибудь знакомыми. Вивьен давно отвыкла обедать в одиночестве, да, честно сказать, и не любила этого. Пока она присматривалась, перед ней возник мощный силуэт, заслонивший сразу половину обзора.

– Сударыня, – раздалось сверху, – не составите ли нам компанию? Приятно, знаете ли, трапезничать в обществе прелестной дамы.

Тараоки подняла голову и увидела улыбающуюся добродушную физиономию. Мужчина, стоявший перед ней, выглядел могучим, или, вернее, довольно обширным. Более всего он напомнил ей Добрыню Никитича с известной картины русского художника Васнецова «Богатыри». Правда, растительность на его лице отсутствовала, и стрижка ничем не напоминала удалые кудри народного героя. А вот общее впечатление он производил именно такое. Она едва доставала ему до подбородка, хотя для японки рост ее был достаточно высок.

– Андрей, – прогудел геркулес, протягивая огромную лапищу и забирая у Тараоки поднос. – Давно жаждал быть представленным, да все никак не получалось. А вы, простите?..

– Вивьен.

– Вот как? – брови гиганта удивленно приподнялись. – Э-э-э… довольно необычное имя для восточной красавицы.

– Я американка, – сообщила Тараоки. – И родилась в штате Вирджиния.

– Ага. Это меняет дело Вы ведь из команды испытателей?

– Бородин! – послышался еще один голос от дальнего столика. – Пока ты там лясы точишь, незнакомка умрет с голода, а у нас все остынет.

Андрей очень шустро, при такой-то комплекции, повернулся и тем самым предоставил даме возможность увидеть второго говорившего. Им оказался сухощавый, средних лет и строгого вида, человек с мягкими, светлыми, спадающими на лоб небольшой челкой волосами, одетый в тщательно отутюженный комбинезон с эмблемой биологической секции Базы на груди.

– Уже не незнакомка! – торжественно пробасил Бородин, подхватывая Тараоки под руку и увлекая к столику своего знакомца. – Ее зовут Вивьен, и она милостиво согласилась разделить с нами нашу скудную трапезу.

– Не обращайте внимания на этого болтуна, – ворчливо произнес биолог. – Его заносит в присутствии хорошеньких женщин. Сколько его знаю, никак не могу взять в толк, как в нем уживаются два совершенно разных человека – прекрасный ученый с блестящим, холодным умом и разнузданный бонвиван.

– Наш сумрачный друг так шутит, – радостно рявкнул Андрей. – Кстати, его зовут Василий. Он тезка кота моей мамы. Для близких знакомых просто Вася. В отличие от упомянутого кота. Вы не смотрите, что он с виду такой смурной, в душе он добрый и отзывчивый. Внешность – антураж для сотрудников, подопытных животных, амеб и инфузорий. Он ведь у нас Глава биологов. Доктор Терехов! Кто из космонавтов не слышал этой фамилии! Положение, знаете ли, обязывает.

– Васья, – повторила Тараоки. – Очень мягкое и вкрадчивое имя. Оно полностью компенсирует ваш непримиримый облик.

– Вы так полагаете? – немного оттаял биолог. – Приятно слышать. Особенно из уст японки. Вы ведь японка? Я не ошибся?

– Не ошиблись. Я – этническая японка, что не мешает мне быть гражданкой Америки. Кроме того, мы с вами почти коллеги, я доктор медицины и знакома с некоторыми вашими работами. Рада, что мы встретились в непринужденной обстановке.

– Я, между прочим, тоже доктор, – напомнил о себе Бородин.

– Да?! – восхитилась Вивьен. – Значит, можно собирать консилиум?

– Не получится, – вздохнул Терехов. – Он физик. Руководитель здешних ньютонов. Наши виды деятельности почти не соприкасаются.

– Мне нравится это «почти», – громыхнул Андрей, цепляя вилкой мелко нарезанные кусочки салата. – И прежде всего, когда дело доходит до знакомства. Например, такого, как сейчас. Вас ведь не смущает, что я занимаюсь звездами и процессами взаимодействий, а меня, в свою очередь, почти не волнуют ваши подопытные кролики. Ну, разве что, так, самую малость. Я все же большой любитель всякой живности. Мне их жалко. – Он подцепил еще один кусочек. – Между прочим, Вивьен, каким образом доктор медицины оказался внутри команды испытателей?

– Для врача всегда предпочтительнее примерить на себя необычную ситуацию. Чтобы потом можно было смело ставить диагноз. И, кроме прочего, я – летчик.