— Служил, как не служить!… А вы, товарищ сержант, тоже в тамошнюю часть?

Надо было не надевать форму, ехать в гражданском, подумала Клава, уловив презрительный взгляд соседки.

— Да… Вы, наверное, там всех командиров знаете?

— Ну, не совсем всех, но — многих. А кто вас интересует?

Клава помолчала, собираясь с силами. Во рту пересохло, сердце будто взбесилось.

— Не то, чтобы так уж интересовал… Один односельчанин, кажется, обитает в тех краях… Лейтенант Видов.

Назвала фамилию, облегченно вздохнула. Главная трудность позади, остается только слушать, по возможности избегая испытующих взглядов пассажиров. Ибо развитие беседы между двумя военными заинтересовало не только выщипанную красотку, но и женщину с ребенком. А о «бухгалтере» и говорить нечего — так и влипнул опухшими глазами в лицо сержанта медслужбы, так и сверлит ее грешную душу.

— Лейтенант, говорите? Отстали от жизни, девочка: Видов уже с полгода капитаном ходит! О должности говорить не стану — военная тайна, сами должны понимать, но, поверьте, она достаточно высокая. А вы — служить?

В армейских тонкостях недавняя медсестра разбиралась плохо, на уроках военного дела в училище, в основном, преподавали начала полевой хирургии. Но слова старшего лейтенанта о «высокой должности» понравились, мало того, содействовали появлению радостной гордости за друга детства.

А вот «бухгалтер» проявил по части армейской структуры неожиданные знания. Доверительно наклонившись к Новоконеву, тихо спросил.

— Командир батальона? Или даже — полка?

Кокетливая девица презрительно хмыкнула — вот, дескать, знаток, ему на печи лежать да через раз дышать, а он туда же. Но ничего не сказала, остереглась. Разговор — чисто мужской, слабому полу лучше не вмешиваться.

Сашка тоже ограничился пожатием плеч, но выразительный взгляд на сержанта показал, что зародившиеся у него смутные подозрения перерастают в уверенность.

— Пойдем, сержант, подымим, — не без похвальбы извлекая из кармана галифе престижную пачку «казбека», предложил он. — Не знаю, как у тебя, а у меня уши опухли и во рту горечь.

Девушке ответить бы: не курю, но многозначительный вид старшего лейтенанта показал, что предложенная прогулка в тамбур ничего общего с папиросами не имеет.

— Пошли, — согласилась она. — Только у меня — ни папирос, ни махры.

— Нет проблем.

В тамбуре хоть топор вешай, предыдущие курильщики постарались. В жестяной банке — гора окурков. Под потолком плавают клубы дыма, похожие на грозовые облака.

Клава отказалась от предложенной папиросы.

— Не курю, товарищ старший лейтенант… Вы что-то хотели мне сказать?

На самом деле она отлично знала тему предстоящей беседы. Ей тоже не понравился человек с клинообразной бородкой, прижимающий к тощему животу такой же тощий портфель. По мнению комсомольцев интеллигенты, то-есть люди, не принадлежащие к рабоче-крестьянскому сословию — либо действующие, либо потенциальные предатели.

— Как тебе бородатый сосед? — косясь на дверь в вагон, прошептал Новоконев. — Думаю, не мешает проверить его эксплуататорское нутро…

Клава, не скрывая легкой насмешки, высказала сомнения. Дескать, пора прекратить игру в шпионские страсти, видеть в каждом встречном-поперечном агента вражеских разведок. Сосед по купе — обычный человек, интересующийся армейской жизнью. Не более того.

Старший лейтенант возмутился. Наверно, ему страшно хотелось самолично поймать шпиона и прослыть героем. Он уже видел хвалебные статьи в газетах, приказ по части с объявлением благодарности за революционную бдительность. А эта девчонка смеет еще издеваться над ним!

— Мелко плаваешь, сержант, слабо тебя подковали в медучилище. Короче, слушай и выполняй, — жестко приказал он. — Оружия у тебя, конечно, нет?

— Слуховая трубка и парочка ланцетов, — так же тихо рассмеялась Клава.

— Я ведь — медслужба.

Сошлись на том, что сержант посидит напротив интеллигента, отвлечет его от опасных мыслей легким разговором, а старший лейтенант отыщет в соседних вагонах чекистов. Каждый пассажирский поезд и даже товарняк должны сопровождаться ими

Не получилось. Когда командиры, младший и старший, после тамбурного совещания, возвратились на свои места, «бухгалтера» уже не было. На резонный вопрос: куда он подался, возможно отправился справить нужду в противоположный туалет, или решил подымить в другом тамбуре, ответа не последовало.

Выщипанная девица, не отрываясь от карманного зеркальца, презрительно скривила накрашенные губки. Дескать, что у меня более важных дел нет, как следить за старикашкой? Мамаша кормила ребенка и вообще ничего вокруг себя не видела.

В соседнем отсеке пьяные мужики отматерили непрошенных «следователей», толстые злые бабы так понесли их, что они порешили с ними не связываться.

Старший лейтенант до самого вечера мотался по составу, заглядывал в лица пассажиров, распрашивал проводников. Все же он умудрился найти молоденького чекиста в обязательной кожаной куртке, вместе с ним бегал по вагонам.

Подозрительный тип будто свозь землю провалился.

Всю ночь Сашка и Клава спали по очереди. Чем черт не шутит, забыл «враг народа» в купе какую-нибудь изобличающую его преступную деятельность вещицу и заявится за ней? Постепенно смутное подозрение переросло в уверенность — с ними ехал именно изменник, предатель.

Простая мысль о том, что пока они в тамбуре строили планы поимки шпиона, «бухгалтер» мог сойти на станции, куда и направлялся, не приходила в голову.

До самого Ковыля огорченный старший лейтенант не слезал с верхней полки. Что-то жевал, читал, даже курить не спускался. Ворочался, огорченно вздыхал.

Клава обложилась купленными на очередной станцией газетами и журналами. Читала далеко не все — выбирала статьи о Красной Армии, впитывала новую для нее информацию, машинально искала там фамилию Семки.

Рано утром — в половине шестого — поезд остановился возле ковыльского вокзала. Старший лейтенант подхватил два чемодана — свой и Клавдии, замаршировал к привокзальной площади. Клава шла рядом, с любопытством оглядывая незнакомую обстановку.

Старое запушенное здание вокзала с облупленными стенами и кривыми буквами «Ковыль». На площади — телеги, пролетки, армейская машина. В запыленном скверике с пожухлой листвой деревьев на ломанных лавочках пьют, закусывают, ругаются, мирятся, дерутся, целуются пассажиры. Среди них медленно, солидно прогуливаются милиционеры и чекисты.

— Не держи на меня сердца, сержант, — неожиданно принялся извиняться Новоконев. — Обстановка в стране, сама видишь, какая. Поневоле держишь ушки на макушке, — настороженно огляделся и тихо проговорил. — У нас в полку тоже невесть что творится. Чекисты арестовали командира роты — оказался агентом зарубежных разведок. Сразу трех, представляешь? Вместо него назначили Видова. Потом ночью исчез комбат — тоже порядочная сука, продался за доллары, подонок. И снова командование выбрало Видова. Присвоили звание «капитан» и — вперед…

Услышав знакомую до боли фамилию, Клавдия насторожилась. Значит, Семка стал комбатом? Не арестуют ли его ночью, как арестовали его предшественника? Причину ареста придумать недолго, органы делают это умело и быстро.

Мысль, непривычная для комсомолки, как бы скользнула по поверхности.

Но след оставила. Ибо все, что грозит новому комбату не может не волновать девушку.

— И как Видов справляется? — стараясь прогнать постыдные сомнения в справедливость всевидящих органов, спросила Клава. — Слишком высоко он взлетел, вдруг неудачно приземлится?

— Это Видов-то «приземлится»? — возмутился старший лейтенант. — Мужик носом землю роет, не спит, не ест, все время — с батальоном. Сначала в полку поговаривали, что капитан вот-вот спихнет комполка, но не произошло

— остался подполковник на старой должности. Тогда и получил Видов от острословов кличку «вечный комбат»… Ты, сержант, все таки почаще оглядывайся, чую остробородый может появиться в нашем городке. Не зря же он выпытывал что, где и почему…

Полковой врач, майор медицинской службы оказался на редкость подвижным и моложавым человеком. Позже выяснилось, что он недавно на своей ответственной должности — сменил подполковника, переведенного в другую часть. Отсюда и резвость в движениях, и напускная солидность крупного начальника.

Не успела Клавдия изложить свою просьбу о назначении в батальон капитана Видова, как майор вскочил со стула и возмущенно забегал по утлому кабинетику.

— И как только не стыдно? Едва надели армейскую форму и сразу — хочу к мамочке, направьте к любовнику! Откуда знаете Видова?

Говорить о детской дружбе все равно, что раздеваться. Поэтому Клавдия ответила максимально сухим, официальным тоном.

— Односельчанин.

— Ах, вот оно что, односельчанин, значит? Мне все понятно. Ну, что ж, захочет капитан встретиться с землячкой — найдет возможность… Короче, сержант, служить будете в дивизионном медсанбате, с его командиром я уже договорился. В нашем полку нет вакантных мест. Посыльный покажет куда идти… Свободны.

Вышла Клава из штаба с неприятным ощущением обиды. Спрашивается, что предосудительного в ее просьбе направить для прохождение службы к Семену? По ее мнению, как раз наоборот, родственные и дружеские связи даже в армии полезны. А этот командир-резвунчик умудрился за какие-то несколько минут и облить девушку грязными подозрениями, и чуть ли не поставить по стойке смирно!

Возможно, служба в медсанбате окажется лучше нежели в видовском батальоне, постаралась она приглушить обиду.. Одно дело встречаться с Семкой время от времени, совсем другое — круглосуточно находиться рядом.

— Покажи дорогу, дружок.

Посыльный — красноармеец в просторной гимнастерке, подпоясаной брезентовым ремнем — подхватил фанерный чемоданчик сержанта, смущенно улыбнулся.

— Товарищ майор приказал проводить вас.

Они медленно пошли по городской улице. Воообще-то, назвать ее городской не поворачивается язык: живописные хатенки прячутся в зелени садов, по покрытой травой проезжей части разгуливают куры и утки, в большой луже блаженно хрюкает свинья.

— Далеко идти?

— Медсанбат — на окраине города. Километрах в пяти от нашего штеба.

— А батальон капитана Видова? — все же не удержалась от опасного вопроса Клавдия. Опасного потому, что красноармеец сегодня же поделится с дружками: приехавшая сержантиха интересовалась капитаном Видовым. — Это единственный человек, которого я здесь знаю, — девушка поторопилась оправдать любопытство.

— Напротив полкового штаба. За строевым плацем.

Командир медсанбата — полная противоположность полковому лекарю. Солидный, с выпирающим брюшком, низкого роста, почти карлик. Видимо, этот унижающий командира рост — источник постоянных мучений. Отсюда — высокие каблуки, манера подниматься на цыпочки, за что ехидные медсестры прозвали своего начальника Цыпой.

Об этом Клавдии стало известно как только она перешагнула порог медсанбатовского штаба. За столиком дежурного — молоденькая девчушка с петлицами младшего сержанта. Делает вид, что читает газету, а сама так и косится на проходящих мимо мужчин.

— Как пройти к командиру? — распрощавшись с сопровождающим ее красноармейцем, подошла к столику новый военфельдшер.

— К Цыпе, что ли… Извините, оговорилась, — звонко рассмеялась она. — К Фролову? Прямо по коридору, предпоследняя дверь направо. Не перепутайте, последняя — секретка, а там сидит зверюгой за решеткой вреднющий старшина.

Клавдия не перепутала. После долгого допроса, который учинила ей тощая секретарша в очках, оседлавших длинный тонкий нос, она, оставив фанерный чемоданчик в приемной, предстала перед коротышкой в майорских петлицах. Увидев красивую девушку, майор поднялся из-за стола.

— Знаю, звонили. Завтра ваше личное дело будет у нас. Рад появлению в моем батальоне толкового и знающего человека.

Судя по оценивающему взгляду, которым майор прошелся по бедрам и ножкам новой сотрудницы, именно там находился источник толковости и познаний. Наверно, новый ее командир не чурается житейских наслаждений, связанных со слабым полом.

— Прибыла для дальнейшего прохождения службы, — с опозданием выдала Клава уставную фразу. — Где прикажете разместиться?

— Получите отдельную комнату в командирском общежитии, — трубно провозгласил майор, будто одарил сержанта невесть какой наградой. — Все остальные женщины батальона размещаются по два-три человека в комнате. Учитывая будущий ваш вклад в общее дело…

И пошло-поехало! Из пухлых губ командира вылетали набившие оскомину фразы о невероятных достижениях медсанбатовских врачей и сестер в деле сохранения здоровья личного состава. В доказательство толстый палец тыкал в развешанные на стенах разноцветные диаграммы и таблицы.

— Хотелось бы в операционную или — в диагностику, — Клавдия с трудом втиснула в многословный монолог начальника свое видение будущей работы.

— Ни в коем случае! Пойдете в нашу аптеку. Фармакология — великое дело в излечении всех болезней. Операция всегда сопряжена с риском, поэтому она — крайняя стадия.

Спорить, доказывать — бесполезно. Как и все ущемленные физическими недостатками мужики, Фролов слушал только себя. Аптека — так аптека, про себя согласилась будущий провизор, она предполагает больший круг общения, вдруг батальону Видова понадобятся редкие лекарства.

Все события в короткой девичьей жизни, все надежды на будущее так или иначе связываются с именем Семена. Раскладывая в отведенной ей для проживания крохотной комнатенке вещи, Клавдия мысленно оставляла место в старом шкафу для вещей Семки. Сердилась на свою наивность, краснела, но пересилить опасные мечты не могла.

Вечером заявился командир. Вежливо постучал в дверь, не дожидаясь разрешения, вошел. Клава в поношенном домашнем халатике лежала на кровати, изучала учебник по фармакологии. Увидев майора, вскочила, плотней запахнула полы халата.

— Решил посмотреть, как вы устроилисть, — поднявшись на носки, объяснил цель визита Фролов. — Комната, конечно, так себе, маловата. Со временем мы вас переселим в более удобную… По русскому обычаю положено отметить новоселие.

Из дермантинового портфеля появилась лабораторная склянка. Вслед за ней — консервная банка, заполненная разделанной селедкой с кружками лука.

— Спиритус медицинус, — нервно рассмеялся визитер. — Традиционная русская выпивка, полезная и для больных, и для здоровых… Симпатичный у вас халатик, — потрогал он подрагивающими пальцами рукав. Будто приценился к качеству ткани. — Мягонький…

За фанерной перегородкой — ехидный девичий смешок. Наверно обитатели соседней комнатенки изучили повадки своего любвеобильного начальника. Майор метнул грозный взгляд. Будто пронизал перегородку. Угрожающе покашлял. Смех мгновенно погас. Поговаривают, что у Цыпы двоюродный брат служит в Органах, капнет ему в ушко и смешливый обидчик вволю наплачется на Колыме.

— Я не пью, — отстранившись от протянутой к халатику мужской руки, проговорила девушка. — И вообще уже поздно, хочется спать.

— А я о чем? — удивился Фролов. — Сейчас выпьем, закусим и — на боковую.

Процесс празднования новоселья обозначен четко и ясно. Положение казалось безвыходным. Отвесить ловеласу звонкую пощечину? Но все же — командир, придерется к какому-то мелкому нарушению и отправит обратно в отдел кадров. Отойти к окну? Но страстный коротышка уже прижал новую фельдшерицу к стене, запустил бесстыдную руку за пазуху.

— Не надо, товарищ майор, — взмолилась Клавдия, держа обеими руками полы халатика. — Прошу вас…

— Надо… Обязательно надо, — опасливо косясь на перегородку, взволнованно шептал батальонный дон-жуан, не прекращая попыток преодолеть сопротивление упрямой девицы. — Познакомимся поближе, лучше узнаем друг друга…

Неожиданно из коридора донеслись четкие шаги. Знакомый мужской голос о чем-то спросил женщину. Та пугливо ответила. От сильного удара в дверь отвалилась защелкнутая майором задвижка.

На пороге — Видов.

Клавдия закрыла лицо руками, всхлипнула.

Минуты хватило Семену для того, чтобы оценить обстановку. Бутылка с закуской, прижатая к стене девушка, раскрасневшийся майор.

— Пошел вон, Цыпа! — негромко приказал капитан. — Устроил из медсанбата курятник, паскуда грязная! Кому сказано?

— Как вы смеете, капитан, так разговаривать со старшим по званию?

— поднялся на цыпочки коротышка. — Под суд пойдете, под трибунал!

— Ты еще и угрожаешь?

Видов сгреб майора за шиворот, поднял над полом. Кривые ножки коротышки выписывали в воздухе замысловатые па. Заглянувшая на шум дежурная по общежитию выскочила в коридор, расхохоталась и побежала разнести по комнатам приятное известие об устроенной над Цыпой расправе.

Выбросив неудавшегося любовника из комнаты, Семен отправил за дверь дермантиновый портфель с содержимым. Брезгливо потер ладони. Подошел к девушке, осторожно поднял за подбородок ее склоненную голову, всмотрелся в раскрасневшееся лицо с закрытыми глазами. Сейчас поцелует, замерла Клава. Не поцеловал. Будто испугавшись неприсущей ему нежности, отошел к двери.

— Собирайся, поедешь со мной. С полковым лекарем все решено. Служить будешь фельдшером в моем батальоне.

— Как ты узнал о моем приезде? — немного успокоившись, спросила Клавдия.

— Сашка Новоконев проинформировал… Долго ожидать? Сказано — собирайся!

— Выйди на минутку. Мне нужно переодеться.

Видов неизвестно чему рассмеялся, хлопнул ладонью по крутому лбу и вышел в коридор. Там на него насели девчонки, наперебой принялись выкладывать капитану свои обиды, рассказывали о приставаниях командира медсанбата.

— Сами виновны, — деловито советовал Видов. — Устроили бы ему пару раз темную, сразу бы взялся за ум! Таких только и «лечат» кулаками!

— Кулаками? У него двоюродный братан — чекист…

— А у нас — троюродные тети, — беззаботно отмахнулся капитан. — Не к чему раньше времени в штаны напускать, не так уж страшен черт, как его малюют…

Позже, сидя рядом с капитаном в двуколке, окончательно пришедшая в себя девушка спросила.

— У тебя неприятностей не будет? Все же — майор, командир медсанбата, у него, наверняка, связи с дивизионным начальством…

— Одним рапортом больше, одним меньше, — беззаботно отмахнулся «вечный комбат». — У полкового комиссара — целые папки жалоб на меня. Получит очередной донос — выговорешник обеспечен, отстреляется на отлично батальон — снимут… Все дела.

Вселив нового фельдшера в заранее убранную комнату общежития для холостяков, Видов наспех попрощался. На сегодня намечено присутствие на вечерней поверке в третьей роте, а заранее продуманные планы батальонный никогда не менял.

Вместо того, чтобы разобрать наспех уложенный чемодан, Клавдия уселась на застеленную кровать, положила на колени руки и задумалась. Вдруг Семен помог ей устроиться в своем батальоне по праву друга детства, односельчанина, и у него нет других чувств к девушке? Что делать тогда? Возвратиться в Степанковку, выйти замуж за Горячева, нарожать ему детишек? Или вести прежнюю холостяцкую жизнь, безрадостную и скучную?

Только в полночь, разложив вещи и заставив себя выбросить из головы дурацкие мысли, Клавдия безмятежно уснула.

Утром проснулась отдохнувшая, бодрая. Вчерашние сомнения переродились в уверенность, опасения — в легкую насмешку над девичьими страхами. Все будет нормально, все образуется, мысленно твердила она, Семка любит, еще как любит! Только он никогда не сделает первого шага, побоится резкого отказа. Значит, все зависит от нее.

Несмотря на ранее время — всего шесть утра, в штабе батальона Видова уже не было. Дежурный командир сообщил, что предстоит марш-бросок по пересеченной местности и капитан в сопровождении начальника штаба и двух ординарцев поскакал по маршруту, Привык сам проверять и перепроверять.

Батальоный врач, армянин с грустно повисшим мясистым носом, был предупрежден и с места в карьер отправил нового военфельдшера проверить санитарное состояние одной из рот. Четко сформулировал пункты проверки, начиная с содержимого красноармейских тумбочек и кончая отхожими местами.

В канцелярии роты проверяющую ожидал старшина. Увидев Клавдию, он потешно вытаращил глаза и ущипнул себя за бок. Еще бы не удивиться, когда перед Сидякиным появилась оставленная в Степанковке подруга детства!

— Ты? — только и мог выдавить он. — Вот это фокус!

— Никаких фокусов, — рассмеялась девушка. — Они, фокусы, начнутся, если найду в тумбочках запрещенные вещи, или обнаружу какую-нибудь живность, на подобии тараканов… Будем служить вместе, Прошка. Думаю, ты не против?

— Семка уже знает?

— Встретились вечером, — не вдаваясь в подробности «встречи», туманно ответила Клавдия. — Пошли по взводам?

Сидякин безвольно кивнул и на ослабевших ногах пошел вслед за фельдшерицей. Голову буравили, кружились в хороводе завистливые мысли. Снова повезло не ему, а Семке, Видова любят, к нему приехали, а старшина как был одиноким, так им и остается.

Со свойственной ей проницательностью Клавдия расшифровывала потаенные мысли Сидякина и насмешливо улыбнулась. Да, она любит Семена и он отвечает ей взаимностью, не может не отвечать! В этом союзе просто нет места третьему человеку — мужчине или женщине!

Неугомонный армянин изобретал все новые и новые проверки, заставлял помощницу присутствовать на стрельбах, учавствовать в приеме больных, осматривать отхожие места, снимать пробы в столовой.

Семена она почти не видела. Он — то на совещании в штабе полка, то громит провинившихся командиров рот и взводов, то исчезает на несколько дней. Однажды, Клавдии удалось встретить его в коридоре холостяцкого общежития.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан? — с едва прослушиваемой обидой официально обратилась она.

— Что случилось, сержант? — так же официально ответил Видов. Но тут же поправился. — Как живешь, Клавочка? Какие проблемы?

— Только одна, Семчик, — в свою очередь изменила тон девушка. — Не отметила ни новоселья, ни новую должность…

— Отмечай.

— Приглашаю тебя сегодня вечером. Будет Новоконев и наша медсестра Галилея Борисовна. Другими знакомыми еще не обзавелась… Придешь?

Видов заколебался. Сутки расписаны почти поминутно, как выкроить время для гостевания? Но обижать девушку отказом ему не хотелось.

— В десять вечера устроит? — предложил он, мысленно пробежав по странице еженедельника. — Раньше не могу — занят.

— Устроит, — заставила себя беззаботно улыбнуться Клава. — Только без опоздания…

Оба понимали, что присутствие старшего лейтенанта и батальонной медчестры — примитивная маскировка, что за праздничным столом будут сидеть только двое.

Новоконев служил в оперативном отделе штаба полка, приглашение бывшей попутчицы охотно принял. Галилея Борисовна, немолодая вольнонаемная медсестра откровенно обрадовалась. Хоть маленькое, но — развлечение!

Батальонного врача, начштаба, комиссара и командиров рот Клавдия решила не приглашать. Во первых, слишком большая компания, во вторых, Семка будет недоволен. Пробурчит: бездельники, пожаловали к бедной фельдшерице на дармовщину! А Сашка — не подчиненный, можно даже сказать — начальство. Что до пожилой медсестры — невелика фигура, чтобы крестить ее бездельницей.

Вспомнила Прошку и заколебалась. С одной стороны, друг детства, один из «трех мушкетеров», но, с другой, женское чутье подсказало — Сидякин неравнодушен к ней, вдруг выпьет и решит выяснить далеко не простые отношения в создавшемся «треугольнике»? Тогда задуманная вечеринка превратится в поле для нешуточного скандала. Нет, лучше не рисковать.

Оставшуюся половину дня девушка побывала на рынке, настрогала салатов-винегретов, наварила картошки — главной русской закуски. Из спиртного — легкое сухое вино, немного спирта. Покрыла стол расписной украинской скатертью, расставила тарелки, стаканы. Придирчиво оглядела. Получилось, вроде, неплохо, Семчик будет доволен.

Первым появился Новоконев. Праздничный, чисто выбритый, пахнущий одеколоном. Достал из портфеля букетик фиалок, встряхнул, будто банным веником, вручил виновнице торжества. Немного смутившись, поставил перед ней бутылку водки.

— С праздником тебя, сержант. С новосельем.

Галилея Борисовна, которую товарки просто звали Галкой, умудрилась напечь пирожков с капустой. Но главным «угощением» был патефон с набором пластинок. Торжественно водрузив его на прикроватную тумбочку, медсестра чмокнула Клаву в щеку.

До прихода главного гостя они просто болтали. Новоконев со вкусом рассказывал о бесплодных поисках «бухгалтера», Галка вежливо смеялась.

Ровно в десять — впору часы сверять! — появился Видов. Угрюмый, озабоченный. Что-то у него не заладилось, какой-то командирский замысел не сработал. Не поздоровавшись, уселся за стол, налил себе водки. Старший лейтенант демонстративно поухаживал за дамами — наполнил им стаканы.

— Ну, что ж, Клавдия Ивановна, — выдал он первый тост. — Здоровья тебе и успехов на медицинском поприще. Авось, нам не доведется стать твоими пациентами.

Выпили. Закусили. Галка поставила любимую пластинку — риориту, Сашка церемонно пригласил ее и они закружились по комнате.

— Что-нибудь случилось, Семчик? — склонившись к Видову, тихо спросила Клавдия. — Или — просто плохое настроение.

— И то, и другое. Мерзкий Цыпа все же написал рапорт, утром меня воспитывал полковой комиссар… Впрочем, все это чепуха, не забивай себе голову. Лучше пойдем танцевать.

То ли от выпитого вина, то ли от крепких объятий Семена, но девушка неожиданно ослабла. До такой степени, что мелко задрожали коленки и закружилась голова. Захотелось заплакать, смочить слезами расстегнутую гимнастерку Видова. Она крепче прижалась к груди комбата, рука с его плеча передвинулась на упрямый затылок.

— Что с тобой, Клавка? Заболела?

— Ничего страшного, Семчик, — и неожиданно по детски добавила. — Хочу быть с тобой… Понимаешь, ты и я…

— Понимаю, — серьезно прошептал Семен. — Сейчас все устроится. — выпустил девушку из объятий, остановил патефон. И — громко, командным голосом. — Все, дорогие гости, дайте отдохнуть хозяевам. Уже поздно, рано утром — на службу.

Сашка понимающе скривился. Наверно, ему не хотелось уходить — пластинки превосходные, выпивки на столе навалом, закуска едва тронута. Но приказ есть приказ. Патефон — в одну руку, Галку — в другую. Клавдия демонстративно закрыла дверь не только на защелку, но и на два оборота ключа.

— Разбери постель, — все так же тихо попросил Видов. — Устал я страшно.

До утра они не спали. В кратковременные перерывы между объятиями — шептались. О будущей совместной жизни, о Семкиных родителях, вообще обо всем. Видов начисто позабыл о нестертом штампе в паспорте, об оставленной первой жене.

— Освобожусь немного — зарегистрируемся. Никаких свадебных застолий, легкий ужин наедине, — рассмеялся он. — Как сейчас.

На следующий день Видов переселился в комнату фельдшерицы. Не скрываясь и не оправдываясь перед жильцами общежития. Просто объявил: женился. Сомневаться, возражать никто не осмелился — характер «вечного комбата» известен, так отделает, что поневоле придется каяться и оправдываться.

Клава будто плавала на розовых облаках, она не требовала немедленной регистрации брака, не спрашивала, когда это произойдет. Семен вошел в ее жизнь грубо и надежно, сделался необходимостью.

Она не знала, что ее мужа вызывали в политотдел, что на парткомиссии он получил строгий выговор. Разбирать персональное дело «развратника» на партийном собрании не решились. Не потому, что пожалели Видова, просто решили не портить репутацию передовой в дивизии части. Обязали в двухмесячный срок разобраться с семейными делами.

До начала войны оставалось ровно три месяца…