21

Утром, не зажигая свет, я вскипятил чайник, позавтракал — если завтраком можно назвать пару бутербродов с колбасой и сыром — и на цыпочках выбрался в коридор. Костя оглашал комнату смесью рычания проголодавшегося зверя и трелями резвящейся канарейки. Когда он возвратился со странной ночной прогулки, я не слышал. После непродолжительной «беседы» с неутомимой коротышкой спал сном праведника.

На улице поеживался в неизменной безрукавке Семен, которого я вечером предупредил о предстоящей поездке в Москву. Еще до короткого разговора с Гулькиным.

Двух покушений вполне хватило для того, чтобы обрести чувство самосохранения, научиться ценить жизнь со всеми ее невзгодами и радостями. Теперь можно не беспокоиться — между мной и возможными киллерами находятся сразу два охранника: официально зарегистрированный сыщик и нигде не зарегистрированный преступный элемент. Первый — барьер перед посягательством на мою особу милиционеров, память об общении с которыми все еще живет в моих почках и спине. Второй — защита от убийц, типа тех — с объездной дороги.

Любой банкир или политик позавидует подобной охране.

По дороге на вокзал я вкратце ввел неофициального телохранителя в свои планы.

— Я не собираюсь ни штурмовать, ни убивать. Просто увидимся с девушкой, поговорим с ней. Если она удрала от стариков Сидоровых по своей воле — отвалим. Если похитили — освободим. Расклад примитивен. Поэтому не дергайся, не выдумывай того, чего не существует. Вместе с нами поедет еще один человек — сыщик местного уголовного розыска. О тебе и Геннадии Вкторовиче он ничего не знает и знать не должен… Понятно?

— А зачем он вам, Павел Игнатьевич? Меня недостаточно?

Несмотря на мое предупреждение «не дергаться», Семен заподозрил неладное и разволновался. Взгляд серых глаз утратил обычное выражение доброжелательности, превратился в две иглы, прощупывающие потенциального предателя. Правая рука привычно ощупала пояс брюк, за которым, наверняка, спрятано оружие.

Я не испугался. Ободряюще похлопал спутника по крутому плечу.

— Кому сказано не дергаться? Спокойно, дружок. Об"яснять более подробно нет времени. Позже сам поймешь… Теперь — основное…

О похищении внучки Сидоровых Семен уже знал от Геннадия Викторовича, который обстоятельно проинструктировал его прежде чем поручить столь важное дело, как охрана «именитого писателя». Но успел ли Доктор сказать о доие терпимости? Похоже, он сам узнал об этом только перед моим появлением в особняке.

Парень внимательно слушал меня, не перебивал и не переспрашивал.

— Одного только не могу себе представить, — пожаловался я. — Как вести себя в борделе? Честно говоря, никогда не приходилось посещать подобные заведения.

— Ничего хитрого, — рассмеялся Семен. — Придете, полистаете альбомчик, закажете понравившуюся вам красотку, уплатите авансец. В ее комнате позабавитесь, заодно — поговорите. Вдруг шлюха выведет на пропавшую телку? Потом распрощаетесь, спуститесь в общую залу и — окончательный расчет. Да, совсем забыл! Придется платить и за спиртное, и за сладости, и за фрукты. Их в комнату принесут без заказа. Таков порядок.

Судя по уверенности, с которой Семен описывает поведение посетителя дома терпимости, правила, царящие в нем, он не раз навещал это мерзкое заведение, и вынес оттуда довольно приятные впечатления.

— Сам-то побывал там или рассказываешь со слов приятелей?

Семен помолчал. У нас с ним много общего: оба не любим признаваться в неправоте, оба бережем, как скупой свое достояние, собственное достоинство. Которое несовместимо с наглым враньем.

Я вспомнил Тимура. Ничего не скажешь, умеет Доцент подбирать себе шестерок. Вежливых, культурных, умеющих общаться и с себе подобными бандюгами, и с интеллигентами. Исключение — покойный Сергей, но и тот держался на уровне.

— Признаться, не приходилось бывать, но слышал от опытных дружанов — все бывает о-кей. Тот же рынок: уплатил — получил. Разница в товаре… Да, вы, Павел Игнатьевич, не штормуйте, ништяк — выдюжим.

Действительно, зачем волноваться? Потеря невинности мне не угрожает, она давным давно потеряна. Убить не убьют — не то заведение. К тому же рядом — надежные защитники.

Я успокоился. Во всяком случае, притворился спокойным.

Гулькин бродил по перрону и отчаянно зевал. Привык, сыскарь, давить ухом подушку до восьми утра, а тут настырный писатель заставил его подняться в четыре — есть от чего злиться и хватать ртом воздух, на подобии вытащеной из родной стихии рыбы.

— Что стряслось, Павел Игнатьевич? — недовольно пробурчал он. — Заставили подскочить ни свет, ни заря.

— Найдена стариковская внучка. Поедем выручать девчонку. Вы — лицо официальное, без вашего присутствия ничего не выйдет. Я — с боку припеку, свидетель обвинения, если хотите.

— Нашли? — удивился сыщик. — Обогнали профессионалов… Что говорить — писатель, специалист, — легонько, не до крови кольнул он меня. — И где прячется дремовская «королева красоты»? Или ее прячут? Может быть, пригласить в свою компанию двух-трех омоновцев?

— Думаю, обойдемся своими силами.

— Своими так своими, — неуверенно согласился Федор. И тут же задал мне вопрос, которого я боялся. — Все же, откуда узнали?

Конечно, правды я не выложил, Геннадия Викторовича с компанией не подставил. Кроме чисто моральных причин, на меня действовал стерегущий, тяжелый взгляд телохранителя.

— Сорока на хвосте принесла. Откуда — не знаю.

Вынужденный смешок показал, что Гулькину не до имени моего информатора, его беспокоит совсем другое.

— Не хотите омоновцев — ладно, но можно взять с собой парочку хлопцев из местного отделения. Вдруг придется выручать девчонку с помощью силовых приемов…

— Обойдемся собственными силами! — повторил я. В более резкой форме. Такой, что у Федора вытянулось лицо. — Сами должны понимать: не стоит привлекать внимание окружающих, Верочка — еще ребенок, пойдут сплетни, грязные домыслы. Нас трое — справимся. К тому же, штурм борделя не планируется, просто навестим, побесеуем с похищенной…

Гулькин пожал плечами, возражать, настаивать на своем не решился…

Пятичасовая электричка шла полупустой. Работающий люд обычно выезжает из Дремова в шесть утра и попадает в Москву в начале десятого. Собственно, в самой столице работают немногие — большинство покидает вагоны в городах и поселках, расположенных между Дремовым и Москвой.

Поэтому мы расположились с удобствами. Сыщик дошел до того, что забросил ноги в сандалетах на соседнее сидение. Вкусно зажевал мокрыми губами, блаженно прижмурил сонные глаза. Короче говоря, вел себя по принципу: я — в центре, все остальные — на орбите, не понравится мое поведение — пересядут на другую скамейку или в другой вагон.

— Кто это с вами? — бесцеремонно ткнул он пальцем в Семена. Будто в выставленный в магазине товар непонятного назначения без указания стоимости и государства-производителя.

Я заметил как посланец Доцента сдвинул брови и задвигал желваками на скулах.

— Приятель, — коротко отрекомендовал я спутника. — Семен… Крутой, — тут же нашел подходящую фамилию. — На всякий случай. Подстрахует вместо ваших омоновцев.

Гулькин с такой же бесцеремоностью, граничащей с наглостью, оглядел широкоплечего, мускулистого парня. Одобрительно кивнул — годится. И по внешности, и по фамилии.

В ответ — презрительный взгляд на выпирающее брюшко и дряблую шею.

— Вот вы говорите: официальное лицо. А какое из меня официальное, ежели не имею ни ордера, ни прокурорского дозволения. У нас, как говорится, правовое государство, соблюдаем права человека… Чего лыбишься? — резко повернулся он к Семену. — Разве неправду гоню?

Тот, действительно, услышав о разных правах и свободах, широко улыбнулся. Будто Гулькин выдал забавный анекдот.

— Я — так, своим мыслям… Вот недавно менты задержали дружана — спутали с рэкетиром. Такие выдали ему в отделении «свободы» и «права» — по сей день лечится. Когда отпускали, даже не извинились…

— Не может такое быть! Наверняка, замаран.

Я вспомнил дорожное происшествие, с продолжением в обез"яннике и камере. Снова заныла избитая спина, застонали почки.

Гулькин принялся разглагольствовать о разгуле преступности, бороться с которой в белых перчатках и при галстуке просто невозможно. Вот и приходится изредка применять «силовые» приемчики.

— Бывает, — неохотно согласился Семен. — Другой мой дружан торгует в палатке разной хурдой-мурдой. Не от себя, конечно, нанялся к одному хмырю. Тот винцо попивает и за нанятым торгашем следит, а Хмурый вкалывает по черному. Так вот, повадился к нему за данью один мент. Будто на работу ходит. Выложит на прилавок бумажник и шутит, паскуда: дыхни в карман. Это он у гаишников научился. Попробуй не дать! Немедля обвинит в обвесе-обсчете, приклеит сбыт наркоты. Наплачешься за решеткой!

— Кто спорит? И на старуху бывает проруха. Не все в милиции стерильно честные, но с жуликами и взяточниками мы ведем борьбу: выгоняем или сажаем!

На лице Семена проскользнула скептическая гримаса. Похоже, все заверения сыщика о чистоте милицейских рядов не поколебвли его уверенность в обратном. Но возражать он не стал. Больше отмалчивался, отделываясь короткими репликами и ехидными улыбками, которые так раздражали Гулькина, что тот перестал зевать и тереть красные, с недосыпу, глаза.

Парень оперировал известными ему многочисленными случаями избиений и взяток со стороны правоохранительных органов, Гулькин больше напирал на трудности «переходного» периода, забрасывал оппонента фразами, позаимствоваными из газет и телевидения.

Я про себя веселился. Дал слово: обязательно открою Гулькину с кем тот спорил в утренней электричке. Вот только закончится катавасия с похищеной красавицей и высветятся непонятные события в коммуналке — обязательно скажу. Предствляю его реакцию!

Мне доставляет истинное наслаждение думать об этом, рисовать гримасу на физиономии сыщика, когда он от меня узнает о «профессии» Семена. Растерянную и обиженную. Подумать только, с кем он спорил? С маститым преступником, бандитом, может быть, убийцей!

А для меня этот спор представляет интерес не только как любопытный феномен современной российской действительности. Ведь я все же писатель, для которого все окружающее — кирпичики для построения очередного произведения.

Три часа пролетели незаметно. Последние полчаса — в обстановке напряженного молчания, подпитываемого взаимной антипатией спорщиков.

Из вагона мы вышли молча. От беспредметного спора устали, как от ничего не дающей работы на общественных началах. Я — посредине, «телохранители» — по бокам. Гулькин высоко задрал плешивую голову, Семен попрежнему иронически улыбался.

По иронии судьбы «заведение для отдыха состоятельных мужчин с сауной и лечебным массажем» располагается в здании бывшей гостиницы обкома партии. Неприметное одноэтажное здание окольцовано мощным железобетонным забором с такими же мощными металлическими воротами, в которые «врублена» солидная калитка.

Когда-то здесь отдыхали после трудового дня инструкторы обкома и горкомов. К их услугам — сауна, буфет, биллиардная, шикарные спальни. На стеллажах и в шкафах библиотеки не только тома полного собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма и познавательные энциклопедии, но и развлекательные произведения, включая эротический «Декамерон».

Краем уха я слышал, что постояльцы подобных «гостиниц» не чурались сексуальных утех, для чего использовались официантки и горничные. Конечно, за соответствующее немалое вознаграждение типа премий за успехи в труде на благо народа,

Впрочем, я не собираюсь осуждать либо приколачивать к позорному столбу никого: ни прежних, ни нынешних руководителей всех рангов, начиная от столичного и кончая областными. Человеки они всегда человеки, им присущи всяческие отступления от узаконенных норм и правил. Особенно, когда всеобъемлющая власть предоставляет «порфироносным» властителям колоссальные права и возможности. Без ограничений и контроля.

Лучше не упоминать о прежних греховодниках и прощать сегодняшних. Одним мирром мазаны, одной водкой поены…

Калитка распахнута настежь, дорожка, ведущая к бывшей обкомовской гостинице, чисто выметена. Кустарник, окаймляющий ее, аккуратно подстрижен. В тени развесистых деревьев — гамаки, беседки, садовые скммейки и кресла. Все — стерильно, как в операционной престижной клиники. Или — в санатории ЦК КПСС.

Ничего не скажешь, невесть откуда появившаяся бандерша умеет наводить порядок!

Внутри — такая же чистота… Кстати, зря беспорядок именуют бардаком, по информации сведущих лиц, если где и сохранился порядок в разваленном государстве, то только — в борделях. Так что, лучше не спешить приклеивать ярлыки.

В изящно обставленном холле возле дверей развалились в креслах два амбала с накачанными мускулами и широченными плечами, не уступающими Семену. Кажется, даже превосходящими его. Судя по раскованному поведению, не болящие, ожидающие сеанса «лечебного массажа» — обыкновенные охранники.

Смерив нас подозрительными вглядами, видимо, решили, что пожаловали клиенты. Поощрительно улыбнулись и беспрепятственно пропустили. Еще бы не заулыбаться! Каждый мужчина, который появляется в этом заведении, несет с собой тугой кошелек, который, будто щенки у суки, отсасывают служашие борделя. В частности, те же охранники.

Гулькин поежился и незаметно пощупал наплечную кобуру с «макаровым». Нет, не по причине позорной трусости — служба в уголовном розыске научила предусмотрительности и в большом, и в малом. Прикосновение к оружию — привычка.

Следующее помещение, с мягкими диванами и креслами, декоративными растениями в кадках и «возбуждающими» картинами на стенах, наверное, служит приемной, где клиенты листают фотоальбомы, выбирают «товар» и оформляют «заказы».

Навстречу посетителям поднялась перезрелая красотка в туго обтягивающих солидный задок джинсах и белоснежной кофточке с таким декольте, что Семен поежился и не удержался от восторженного вздоха.

— Что угодно господам?

— Господам угодно побеседовать с одной из ваших девочек.

Как и положено официальному лицу, трудную беседу начал Гулькин. Уверено и спокойно. С легкой насмешкой. Дескать, знаю, чем вы здесь занимаетесь, но не собираюсь вмешиваться. Если, конечно, вы не будете препятствовать выполнению полученного мною задания.

Привык сыщик допрашивать в уголовке пострадавших, свидетелей и подозреваемых, натрудил на языке соответствующие мозоли, вот и чешет на подобии опытного радиодиктора или телеведущего.

Все же, не зря я пригласил его в эту поездку!

Красотка оценивающе оглядела нас. Видимо, моя худоба не внушила ей особого доверия, зато округлый животик и шаловливый взгляд Гулькина вполне компенсировал непрезантабельный вид его спутника. А вот Семена девица вычислила сразу — телохранитель. Сопровождает хозяев. Из него ничего не выкачаешь, но одно присутствие охранника резко повышает имидж его господ.

И все же она решила пригласить хозяйку заведения. Дело даже не в том, что под маской клиентов могут заявиться менты — ничем предосудительным здесь не занимаются, заведение зарегистрировано, на стене за спиной администраторши висит в позолоченной рамке лицензия. Клиника лечебного массажа. Вдруг наехали рэкетиры? Да еще крутые, с которыми охранники не справятся. Вот это намного страшней.

— Прошу, располагайтесь, сейчас придет хозяйка. Полистайте альбомы с фотокарточками наших массажисток. А вы, — кокетливо улыбнулась красотка симпатичному телохранителю, — можете отдохнуть в холле. Ребята угостят вас коньячком…

Семен нерешительно переступил с ноги на ногу. С одной стороны, его, как любого нормального мужика, тянуло испробовать обещанный коньяк. С другой — как оставить порученного его охране наивного писателя? Если с ним что-нибудь случится, босс не помилует.

— Ну, что же ты медлишь? Посиди, отдохни, — разрешил я. — Мы — недолго.

Парень кивнул и молча ушел в холл.

Судя по всему, пока его вмешательство не требуется, разговор — деловой и спокойный. И все же тревожное чувство грозящей опасности зародилось в моей груди и перебралось в живот. Одного телохранителя я лишился.

О многом довелось мне писать — в моих произведениях подробно обрисованы офисы разных предпринимателей, прорабки на стройках, клубы и санатории, отделения милиции и шикарные квартиры «новых русских». А вот дом терпимости никогда не фигурировал ни в одной моей книге.

Может быть, доведется создавать роман о проститутках, обслуживающих мужчин разных возрастов и наклоностей. Не мешает воспользоваться случаем и изучить обстановку, так сказать, изнутри.

Пока Гулькин, отчаянно зевая и поругиваясь, прятался за развернутой газетой я прогуливался по комнате, рассматривая каждую мелочь. Начиная с мебели и кончая развешанными картинами, основа которых — обнаженное женское тело. Во всевозможных позах, которые даже в дурном сне приличному человеку не приснятся.

На низком журнальном столике разложены альбомы. Точно так, как раньше в парикмахерских и поликлинниках. Вот только не то содержание. Ибо страницы буквально забиты все теми же голыми девушками. Одна страница — одна девушка. Сидя, лежа на спине, на боку, с руками, закинутыми за голову либо обнимающими бедра. Бесстыдно раздвинув ноги или наоборот — плотно сжав колени.

Здесь же — прейскурант. Цены за час, три часа, ночь, день интимного общения. В комнате, в сауне, в бассейне, в постели. С бутылками коньяка, вина, водки. Все расписано до тонкостей, до деталей.

На душе муторно, будто туда впрыснули грязную струю тошнотворного раствора, для удаления которого потребуется немало времени. Неужели посетители борделя изучают эту мерзость, роняют жадные слюни, мысленно пересчитывают деньги в пухлых бумажниках? А потом, облюбовав «массажистку» удаляются с ней в ее комнату, торопливо сбросив одежду, принимаются за дело…

Господи, как же им не противно! Одно дело любить женщину, совсем другое — пользовать ее. Как жеребец пользует кобылу, бык — корову. Но там — мать-природа заставляет: ради воспроизводства, ради продолжения рода. А что заставляет клиентов дома терпимости? Скорей всего, отвратное желание получить удовольствие, выбросить накопившуюся сперму.

Я отбросил на край стола красочные альбомы, сел в стороне. Гулькин немедленно занял мое место. Забыв про сон, рассматривает цветные фотокарточки, ухмыляется.

Наконец, появилась хозяйка заведения. Как я и ожидал, «габаритная» дама с пышными формами и презлыми глазами. По лицу блуждает приторная улыбка. Полные руки оглаживают высоко взбитую прическу. Длинное платье маскирует ноги-тумбы. Вплыла в приемную наподобии грузной яхты, расцвеченной праздничными флажками. Вернее сказать, боевого корабля: крейсера или эсминца, я не силен в военно-морской терминологии.

— Здравствуйте, господа. Спасибо за внимание к моему заведению. Тронута.

Говорит, будто стреляет одиночными выстрелами по развешанным мишеням. Не сомневаясь в том, что пули лягут точно в десятку.

Гулькин оторвался от изучения альбомов и с интересом оглядел солидные формы дамы. Словно приценился к товару, побывавшему в употреблении. Он было открыл рот для того, чтобы изложить цель визита, но я поспешно перехватил инициативу. Когда наступит время более активных действий, дам сыщику слово.

— Мы хотели бы побеседовать с одной из ваших девушек. Верочкой Гнесиной.

Глазки дамы еще больше с"узились, улыбка сползла с ее лица, будто мои слова смыли искусно наложенный грим. Хозяйка превратилась в типичную Бабу-Ягу. Разве только не хватает двух выступающих зубов да клюки под боком.

— Верочка — не массажистка, она — гостья. Выберите другую, более умелую. Правда, сейчас многие из них отдыхают. Сами должны понимать, массаж — утомительная работа. Девочки так устают, так устают, что им нужен отдых. Через день. Как не говорите, больные мужчины требуют повышенного внимания. Массаж общий, лечебный, позвоночника, плеч, живота, конечностей — все это дается непросто. Требует затрат сил и нервов. Зато — несомненный результат. Положительный.

Ну, что касается массажных дел — могла бы не детализировать. Нам с Гулькиным отлично известно что и как «лечат» девицы в подобных заведениях, какие методы «массажа» используют. Меня поразила фраза: «она — гостья». Как похищенная девчонка вдруг превратилась в гостью?

Опередив открывшего рот Гулькина, я перебил разговорившуюся дамочку.

— Как это гостья? Она что сама пришла или ее привезли? Если привезли, то кто?

— Видите ли, — замялась владелица «клиники массажа». — Я не имею права…

— Имеете! — громыхнул сыщик, приготовив мобильник. — Сейчас вызову оперативников — сразу заговорите!

Наивная угроза, как это можно было предвидеть, не испугала. Накрашенные губы искривились в насмешливой улыбочке. Вполне возможно, что разворотливая бандерша подкармливает и милицию и уголовный розыск, построила себе этакую надежную «крышу».

— Ладно, — нехотя согласился я. — Можете ничего не об"яснять, и без вас все узнаем. Только поговорим с вашими «массажистками».

— Я уже сказала: отдыхают, — воспрянула духом дамочка. — Правда, не все, но те, кто не спит — работают.

— Как же вы при таких порядкх сводите концы с концами?

— Ох, и не говорите! Одно только содержание персонала заведения обходится баснословно дорого. Наряды, кремы, косметика, белье, повышенное питание, то да се. Поэтому стоимость сеансов массажа не всем по карману.

Довольно грубый намек: платите по прейскуратну и беседуйте с выбранной девкой сколько хотите. В соответствии с прейскурантом и вашим кошельком.

— Мы пришли не массажироваться, — не выдержал предписанного мною слишком продолжительного молчания Федор. — Нам нужно побеседовать с девицей и мы побеседуем. Если даже для этого придется вызывать милицию. Причины — на лицо, — показал он на столик с альбомами.

Я невольно посмотрел туда же и обомлел. Никаких альбомов — одни газеты и журналы вполне невинного содержания. Волшебство да и только! Ловкие люди работают в бордели, вполне заслуживают получаемой немалой зарплаты. Кто умудрился спрятать компромат, заменив альбомы безобидным чтивом? Скорей всего, администраторша. Больше некому.

Хозяйка победно улыбнулась.

— Что вы имеете в виду? Какая там милиция… Впрочем, если у вас есть необходимость пообщаться с девочкой — ради Бога. Мне скрывать нечего. Только прошу учесть, она — святая невинность, очень ранима… Ксана, будь добра, пригласи Верочку. Мы с ней поговорим…

«Мы» выделенно жирным «шрифтом». Дескать, переговоры — только в моем присутствии. В противном случае вызывайте милицию, службу госбезопасности, таможенников, налоговиков — кого хотите. Лицензия — на стене, альбомы исчезли, проститутки слова лишнего не скажут.

Администраторша, понимающе улыбнувшись, скрылась за бархатной портьерой.

Из другой двери, скорей всего, ведущей во внутрение покои, вышел отдувающийся толстяк. Видимо, помассажировали его на славу, еле шевелит ножками. На ходу вынимая из внутреннего кармана пиджака толстый бумажник, направился к хозяйке. Та расплылась в подобострастной улыбке, смахивающей на оскал голодного волка.

— Как чувствуете? Как перенесли сеанс лечебного массажа?

При слове «лечебного» — многозначительный взгляд в нашу сторону. Вот, мол, видите, как у меня поставлено дело по лечению больных! Не вздумайте вмешивать милицию — все равно ничего не получится.

— Лечебного? — округлил заплывшие жиром глаза «больной». И тут же ухмыльнулся. — Точно сказано — лечебного. Будто на свет народился, десяток лет с плеч сбросил. Розочка — чудо…

— А вот эти господа не верят, — перебила его дама. — Считают, что здесь не оздоровительное заведение а невесть какая гадость. Вы правы, дорогой человек, Розочка, действительно, мастерица. Однажды она делала массаж крупному политику — не поверите, он до сих пор шлет благодарственные письма.

Толстяк, наконец-то, понял что к чему. Наверно, ему не хотелось засвечиваться, узнает жена — разразится невероятный скандал. Поэтому он поспешно расплатился и ушел. Подальше от греха.

— Разговор с девушкой — только наедине, — повышенным тоном заявил сыщик, вытаскивая удостоверение и поднимая его над головой. На подобии государственного флага во время демонстрации. — Прошу не шутить с уголовным розыском — слишком дорого вам обойдутся такие шутки.

— Но я…

— Никаких «но»!

И Баба-Яга сдалась. Так подействовала на нее краснокожая книжица. Мало того — отвела для беседы отдельную комнату, куда немедленно доставили бутылку коньяка, три рюмки и блюдо с фруктами. Джентльменский набор любого офиса. Даже сексуального.

На протест Гулькина отреагировала возмущенными взмахами обеих рук — будто птица крыльями.

— Не отказывайтесь! Я ведь не взятку предлагаю. На святой Руси всегда привечали гостей хлебом-солью. А вы ведь гости, да?

Пришлось согласиться. Правда, дешевой «хлебом-солью» здесь и не пахло: зарубежный коньяк, киви, апельсины. Щедрая хозяйка удовлетворенно вздохнула и ушла. Следом — администраторша. Задержалась возле порога.

— Сейчас Верочка придет. Переодевается девочка.

Интересно, почему «переодевается»? Ванну принимала или на кухне работала? Спросить не у кого: помощница хозяйки борделя одарила нас подслащенной улыбкой и скромно удалилась.

— Кто будет говорить с девушкой: вы или я?

Похоже, этот вопрос для Гулькина имеет первостепенное значение, все остальное — мелочь, не заслуживающая его профессионального внимания. Причина лежит на поверхности: желание еще раз проявить сыщицкое мастерство.

Для меня все это не имеет значения. Обстановка борделя давит не хуже плиты, положенной на слабые мои плечи. Побыстрей бы разделаться, переговорить с Верочкой, вызволить ее из неволи и удрать в захолустный Дремов, который неизвестно почему именуют городом.

— Если хотите — беседуйте вы. Я послушаю…

Сыщик горделиво выпятил и без того солидный животик, посмотрел на потолок с покачивающейся чудо-люстрой, стоимостью, наверняка, не в одну тысячу баксов. Словно оттуда на него свалится вдохновение. Мелким дождиком или обильным снегопадом. О чем именно будет говорить с девушкой, по моему, он не знает.

Верочка вошла в комнату осторожно, будто здесь ее встретят, если не пулями, то пощечинами. Испуганные глаза опущены, руки беспокойно перебирают поясок платья.

— Заходи, заходи, милая красавица, — засюсюкал Федор, словно обращался не к взрослому человеку, а к ребенку. — Посидим, поговорим…

Верочка подняла глаза и встретилась с моими — осуждающими и жалеющими.

— Павел Игнатьевич?… Дядя Паша… Откуда?

Она все еще дрожала, но на лице уже появилась неуверенная улыбка, в глазах замерцала надежда на спасение. И — стыд. Еще бы, ее нашли в бордели, значит, она тоже замарана.

Я поднялся, придвинул девушке стул, ласково погладил по склоненной головке.

— Успокойся. Никто не собирается ругать тебя, читать мораль. Просто нам нужно, очень нужно, узнать причину твоего бегства от бабушки с дедушкой. Может быть, ты не сама уехала — тебя заставили?

Так уж получилось, что «допрос» вел я, а Гулькин поддакивал. Недовольно, хмуря густые брови и потирая затылок. Второстепенная роль не только не нравилась ему — возмущала. Ибо никто, кроме настоящего сыщика не сможет разговорить девчонку, вынудить ее во всем признаться.

Честно говоря, я ожидал покаянных слез вплоть до истерики. То, что произошло, просто не помещалось в моем сознании. Настолько поведение девушки было алогичным.

Она вскочила со стула, выпрямилась в струнку.

— Никто меня не похищал, понимаете, дядя Паша, никто! Сама сбежала и не жалею! Вы вот сутками сидите за машинкой, собственные мозги проедаете, а сколько зарабатываете? На хлеб да на пакет молока! А я за один только вечер — иногда сто, иногда двести баксов! И особо не утруждаюсь — попрыгаю под мужиком или на нем — вся работа… Подумаешь, мисс Дремов — слава почет, впридачу — почетная грамота и полста кусков деревянных! Приличной губнушки не купишь, обновкой себя не порадуешь, в ресторане не посидишь! Дед и бабка содержат на свою нищенскую пенсию… Так почему я должна стесняться и жалеть себя?

Я представил себе, как хозяйка заведения подслушивает под дверью и тихо торжествует. Правильно мыслит девочка, толково рассуждает воспитанница, по деловому говорит проституточка. Не зря плачено похитителям, в дело пошли деньги на наряды и икорку с балычком.

Сделалось тошно. Все, что я услышал, напоминает протухшее, покрытое ползаюшими червями блюдо. Девчонку накачали мечтами и богатой жизни, о зарубежных модных курортах, шикарных поклониках, сверхбогатых нарядах. Ну, погоди, красуля, сейчас нарисую настоящую картинку будущей «безбедной» жизни!

— Ты можешь успокоиться? — прикрикнул я. — Судьба проституток всем давно известна: шик, а к старости — пшик. Обязательные для шлюх болезни… Сядь и возьми себя в руки… На, выпей, — налил минералку, но Верочка отодвинула стакан. — Расхвасталась — баксы, баксы! Разве в деньгах заключается смысл жизни? Тебе семью создавать надо, детей рожать да поднимать! А ты… Бабушка переживает, на валидоле только и живет, мать места себе не находит, а тебе все по фигу! Видишь ли, сладкой жизни захотелось, модные наряды напялить, физиономию раскрасить! Я еще могу понять девчонок, у которых в голове космический вакуум, но ты ведь умненькая, школу окончила с медалью. Откуда взялась эта мерзость?

Гулькин важно кивал. Часто и безостановочно, на подобии китайского болваничика.

Девушка глубоко вздохнула. Будто ей не хватало воздуха. Минут десять сидела молча, глядя мимо меня и Гулькина. Куда? Скорей всего, в себя. Оценивая случившееся и готовясь к неизбежной исповеди.

Заговорила тихо и медленно, отделяя фразу от фразы короткими паузами…

22

Несмотря на безденежье, безработицу и прочие реформенные беды в Доме Культуры «Машиностроитель» исхитрились организовать коллектив бального танца. Руководила им настоящий энтузиаст хореографического искусства, жена местного бизнесмена. Конечно, бесплатно. Роль аккомпаниатора выполнял… магнитофон. Балетными нарядами, арендой зала обеспечил тоже бизнесмен — Иван Петрович Ефремов. Большой любитель всех без исключения видов искусства, он посещал почти все репетиции, присутствовал и на концертах.