Читал и изумлялся. Если отбросить малозначащие детали, мы сейчас находимся в конце восьмисотых годов. Неизвестно из каких щелей выползли проститутки и наркоманы, убийцы и грабители, держиморды-правоохранители и толстопузые дельцы, несчастные калеки, выпрашивающие на хлеб, и поникшие безработные.

В окружении этих персонажей прошлого я — незаметная фигура: полунищий, полубомж, полуделец, полусыскарь. Всего понемногу.

На меня никто не обращает внимания.

Слава Богу! Предпочитаю и впредь представлять из себя персону без лица, человека-невидимку, опасающегося собственной тени. Ничего зазорного в этом не вижу, зато выгода очевидна — дольше проживу.

— Не переживайте, Павел Игнатьевич, — осторожно шепчет телохранитель, предварительно оглядев соседей по вагону электрички. — В тягость не буду. Одно условие: соберетесь на прогулку или по делу — звякните по этому телефону, — всунул он мне в потную руку скрученную трубочкой бумажку. — Остальное — мои проблемы.

Значит, один из двух моих телохранителей не собирается поселиться в коммуналке. Рядом со стариками Сидоровыми и Надин. Разворотливый парень! Тоько-только получил задание и, на тебе, уже отыскал пристанище в Дремове… Почему отыскал? Не исключено, что у Доцента имеются конспиративные квартиры во всех российских городах

Мне стало легче дышать. Неразрешимая проблема неожиданно решена. Противостояние в коммуналке не состоится, Костя и Семен будут охранять меня по разным сторонам бытия: один — в квартире, второй — во время прогулок.

Моя роль в создавшейся ситуации заключается в умелом манипулировании охранниками, с тем, чтобы их пути-дороги ни в коем случае не пересекались. Не могу сказать, что это легкая, необременительная проблема, но она все же выполнима. «Работать» в качестве рефери при схватке накачанных охранников намного тяжелей и… опасней.

На дремовском перроне Семен будто растворился в толпе. Недавно вышагивал вслед за мной, шептал что-то успокоительное и вдруг исчез. Я недоуменно оглядел близлежащее пространство, даже посмотрел на легкие облака, лениво передвигающиеся по небу — уж не верхом ли на них ускакал посланник Доцента?

За короткое время я почувствовал себя более спокойным и уверенным. Еще бы! Одно дело, когда ты идешь один, не зная, с какой стороны выпрыгнет пастух или убийца, совсем другое, когда тебя охраняют. После исчезновения Семена я оказался беззащитным. Налетайте, убийцы, стреляйте, режьте, для вас — никакой опасности!

Дорога к дому превратилась в самый настоящий ад. Без участия рогатой и хвостатой нечисти. Которая может появиться в любой момент.

Когда недовольно заскрипели израильские замки, я ощутил неожиданный покой. Сейчас на цыпочках пройду по коридору, укроюсь в знакомую до мелочей комнатушку, поставлю на плитку изрядно закопченный чайник и навзничь упаду на немолодую, но все еще упругую, тахту.

Ко всем чертям обещание, необдуманно данное бабе Фене, к дьяволу — телохранителей и людей, пославших их охранять меня, в преисподнюю — уголовный розыск и криминальную фирму Доцента. Мне нужно работать, понимаете извечное желание маленького человека — ра-бо-та-ть! Для того, чтобы набить пузо, прикрыть голое тело, заплатить за коммунальные услуги, купить интересные книги, хотя бы раз в неделю переспать с женщиной.

И все!

Не хочу ни социализма, ни капитализма, вызывают головную боль ухищрения многочисленных партий и объединений, тошнит от мутного потока вранья обозревателей, появляется усиленное сердцебиение от проливных дождей обещаний и посулов.

Мне так мало нужно: надежная крыша над головой, приличная жратва и пищущая машинка с пачкой чистой бумаги. И оставьте меня, ради Христа, в покое, чихал я на вашу благотворительность и обещания светлого будущего. Пусть — будет светлое или туманное, главное — настоящее, не фальшивое, дарующее людям спокойствие. Клеймите меня мещанином, обывателем, кем угодно, но дайте прожить отведенные годы спокойно.

Вот сейчас отдохну, выпью чашечку кофе, взбодрюсь и засяду за работу.

Именно об этом мечтал я, максимально осторожно толкая скрипучую дверь. Наконец, она поддалась и я вступил в пропахший всеми мыслимыми ароматами коридор. Даже с закрытыми глазами могу сказать, что в нем делается.

Совсем недавно старик Сидоров опростался в унитаз. Вонь по всему коридору…

Баба Феня изготавливала на кухне любимое ею и нелюбимое мужем блюдо: борщ из костей, купленных по дешевке на оптовом рынке. Вкуснейший аромат…

Надин сегодня не работает — помылась под душем, облилась духами и залегла в ожидании моего появления. На кухне сохнет женское белье: комбинашка, трусики. Демонстрируют сдобное женское тело, сейчас доступное для меня…

Баба Феня и коротышка помыли полы. Каждая — возле своей двери. Дерет нос в"едливый запах хлорки, которую старуха в целях профилактики щедро сыпет в таз с водой…

Привычная обстановка.

Дед Пахом не шаркает по коридору — сидит на сундуке, упершись немигающим взглядом в стену, в которую вмурована древняя печь, когда-то — единственное отопительное устройство. Провели центральное отопление, убрали трубы на крыше, а вот печь оставили. Экспонатом проклятого прошлого.

Печь выходит топкой в коридор, боками — в мою и в стариковскую комнаты. У Надин — отдельная, облицованная израсцами. Интересно, чем коридорная топка заинтересовала старика? Воспоминаниями о благодатном прошлом либо извечным желанием всех пожилых людей погреть ноющие кости? Сомнительно — на улице стоит лето, тепла хватает.

Крылья старческого носа Сидорова нервно подрагивают, плечи обвисли. Будто он видит бушующее пламя в печи и ощущает приятный запашок дымка.

Я так и не привык общаться с дедом — пока докопаешься до спрятанного смысла его слов — потом изойдешь. Моя нервная система за вчерашний день настолько разболталась, что дополнительной нагрузки просто не выдержит — рухнет, развалится.

К тому же, порученная Васькой разработка косноязычного старика бездарно завершена, ничего, кроме дурного воздуха, не раздобыто. Не считая информации о таинственной «орденоносной» коллекции дипломата. На мой взгляд, ничего не дающей. Стулов, похоже, расценивает ее по другому. Ну, и пусть расценивает, на то он и профессионал, мне с ним не тягаться.

Поэтому осторожно, на цыпочках двинулся по коридору. И добрался бы до заветной двери незамеченным, если бы не помешала баба Феня.

Старуха выбежала из кухни с привычным, покрытым салфеткой, подносом и загородила дорогу.

— С приездом, Игнатьич… Небось, голодный? Сичас подкормлю…

Судя по напористости и энергичным движениям, дело не только в кормежке. Скорей всего, за время моего отсутствия у бабуси накопился солидный резерв самых свежих новостей. Правда, протухших она тоже не чурается. По сравнению с известием Доцента предстоящая беседа не так желанна, как ранее. И все же послушать не помешает. Вдруг промелькнет что-нибудь заслуживающее внимания.

С помощью подноса женщина почти втолкнула меня в собственную комнату, закрыла за нами дверь. Признаться, я не особенно сопротивлялся — ароматный борщок парализовал волю, сделал меня добрым и уступчивым. Баба Феня умеет готовить свое коронное блюдо, от тарелки веет умопомрачительными запахами.

— Мой руки, — поставив поднос на стол, скомандовала баба Феня. Придирчиво оглядела далеко не свежее полотенце. — Радиво передавало: микробы разные появились, и еще — бактерии. На деньгах поселились, в воздухе летают. Чаще нужно руки мыть, особо — перед едой.

Радио — главный источник всевозможной информации, которой неизменно и безоглядно верит старуха. Все остальные — газеты, телевидение, рекламные листовки, выступления на митингах — она отвергает, обзывая их бесстыдными брехунами, выкачивающими из карманов бедняков последние рублишки.

Что до телевидения — хоть и брешут и туманят мозги, но можно смириться. Все ж показывают разные слезливые сериалы, которые старуха смотрит с неослабевающим вниманием и энтузиазмом. Даже старика приохотила.

Кстати, на почве этих самых сериалов у Сидоровых часто вспыхивают неожиданные скандалы. Когда симпатии супругов оказываются по разные стороны баррикад. Дед Пахом, глотая от волнения привычные слова, начинает шепелявить, в виде компенсации своего косноязычия размахивает немощными руками. Баба Феня подбоченивается и обстреливает мужа короткими прицельными очередями.

Умора!

Я послушно помыл руки, уселся на единственный, имеющееся в моей комнате, стул и, глотая голодную слюну, придвинул тарелку. Баба Феня, участливо подперла голову сухонькой рукой, устроилась на табуретке. Провожает вопрошающими взглядами каждую ложку. Вкусно или нет? Любая похвала воспринимается скромным покачиванием головы. Вы скажете…

Как всегда, застольная беседа начата кратким обзором местных новостей. Вперемежку со сплетнями, по части которых баба Феня умелица, как никто другой в нашем доме. Возможно, и в городе.

Какой-то чечен откупил у дремовской администрации городской рынок. Цены немедленно подпрыгнули. Куда только смотрит милиция? Явный террорист и грабитель!

Вода из крана течет ржавая. Травят русский народ! Вчера на площади состоялся митинг, но разве митингами усовестишь бесстыдное начальство?

Жилица из соседнего под"езда, бабка Полина отдала Богу душу. Говорят, загноилась в желудке язва, но никто в это не верит. Наверняка убил ее внук-наркоман, для того, чтобы завладеть приватизированной квартирой.

Особое внимание — к Надин.

Если верить старой сплетнице, химико-торгашка пользует всех мужиков в округе. Только не добралась еще до деда Пахома. Хотя смотрит на старика, как голодная кошка на молоко. Пусть только попробует — баба Феня выцарапает шлюхе гляделки, выдерет перекрашенные космы.

Завершив, наконец, обзор сплетен, старуха помолчала. Или готовилась к следующей серии, или формировала в сознании неизменный вопрос о внучке.

Оказалось — второе.

— Из Питера не сообчили тебе о Верочке? Как она, бедненькая, живет там? Небось отощала девонька, оголодала.

По мнению бабушки, все окружающие — знакомые ей и незнакомые — страдают от недоедания, едва ходят по причине злющего голода. Всех она готова подкормить, обиходить. Особенно, Верочку, которую днем и ночью потчевала всяческими вкусностями, ахая и охая по поводу девичьей хрупкости и бледного личика.

А сейчас хилое растеньице далеко от кормилицы-поилицы. Далеко ли до беды?

Сказать правду не поворачивается язык. Тем более, что правда эта — сомнительного свойства, не проверенная, никем, кроме Геннадия Викторовича. Вдруг, люди, озадаченные криминальным бизнесменом, толком не вникли в верочкину жизнь, доверились словам содержательницы «отдыха для состоятельных мужчин». В дословном переводе — бордели.

Узнает об этом баба Феня — последует за умершей подругой. Такую травму и молодому не выдержать.

— Нет, еще не сообщили… Да вы не волнуйтесь, отыщется ваша внученька, — не подумав, брякнул я.

Старуха так вонзилась взглядом в мое лицо, что невольно зачесалась переносица. Будто туда ввернулось некое сверло, стараясь добраться до потаенных моих мыслей.

— Чегой-то искать, Игнатьич, коли найдена? Даже писульку деду с бабкой прислала… Ой, хитришь ты, милай, незнамо для чего изворачиваешься… Скажи прямо: што узнал?

Недавнего аппетита как не бывало. Я отодвинул недоеденный борщ.

— Когда узнаю — скажу… Спасибо за угощение — очень вкусно. Попытаюсь ответить тем же. Вот разделаюсь с работой, закуплю тортов и печенья — всей коммуналкой попируем…

Кажется, старуха не поверила ни бодрому голосу, ни щедрым обещаниям устроить коллективное чаепитие. Но настаивать на откровенности постеснялась. Молча поставила на поднос тарелку с остатками борща, аккуратно сложила недоеденные куски хлеба.

Возле двери задержалась.

— Приходили из какой, не поняла, конторы, велели вечером всем жильцам быть дома… Собрание, што ли? Куда нам со стариком ходить-то — обезножили, ослабли. Поетому заявятся сами. Понимающие.

Очередная, незапланированная новость! Почти год живу в коммуналке, но не упомню ни одного посещения работниками домоуправаления. Иногда позвонят, напомнят про очередное повышение квартплаты или стоимости коммунальных услуг. Вся забота.

А тут — собрание!

После того, как баба Феня покинула мою комнату я с наслаждением защелкнул задвижку. Все, рабочий день завершен, наступило время отдыха. Занятие чем-то другим, как известно, тоже отдых. Вот я и засяду за древнюю пищущую машинку.

Отдыхать не пришлось. Надин нетерпеливо выбила по стене привычное SOS. Погибаю, спасите мою душу! Господи, до души химико-торгашки еще предстоит добраться, она так глубоко спрятана, так защищена жировыми складками — не сразу нащупаешь. Сейчас речь идет не о душе — о теле.

Коротышка все больше и больше входит во вкус сексуального ожидания. Неудачи не смушают ее, она их попросту отвергает. Громкое хлопанье многострадальной дверью — обычная реакция на мой отказ о слиянии, через час максимум она снова улыбается и надеется.

Если раньше призывные сигналы посылались поздними вечерами, когда старики засыпали, то теперь — в разгар дня. Окончательно сошла с ума!

Ответил отрицательным перестуком. Спасти, дескать, не могу, обессилел, боюсь не справиться, попробую — вечером. Куда там — «sosы» посыпались с такой частотой и скоростью, что у меня заболела голова.

Бешенство у бабы, наверняка, бешенство!

Заткнув уши ватными тампонами, я уселся за пишущую машинку. Зряшная надежда! Ни одной здравой мысли — сплошной фейерверк глупейших сравнений и предположений. Только одна понравилась мне.

Почему я решил, что настойчивость Надин об"ясняется физиологическими факторами? Вдруг она узнала что-нибудь полезное для проводимого мною расследования и спешит поставить меня в известность? Одновременно, надеется получить плату за добытую информацию. Конечно — натурой.

А если и физиология, под ширмой которого стыдливо прячется обычный секс? Кто имеет право запретить фактическому холостяку порезвиться? Может быть, в последний раз. Об"явится «братишка» закончатся наши с Надин развлечения.

Ну, нет, обольстительница, подмять холостяка не получится. И очень хорошо, что появление «братишки» позволит мне спасаться от наглеющей с каждой встречей дамочки. Извини, мол, дорогая, не моя вина, отложим на время, уедет «брат» — ради Бога!

А сейчас придется потерпеть. Может быть, в последний раз.

Выстучал по стене короткое приглашение. Одновременно отпер дверь.

Учитывая присутствие упрямо восседающего на сундуке деда Пахома и вредный норов его супруги, коротышка оповестила о своем прибытии негромким постукиванием в дверь. Просительным и требовательным, одновременно. Причина визита к холостяку такая же, как у бабы Фени: поднос с чашечкой ароматного кофе и тарелкой, наполненной свежеиспеченным печеньем. На другой руке — стопка выстиранного и поглаженного белья. Стучит в нижнюю филенку носком тапочка.

Если так пойдет и дальше — растолстею, наживу «пузырь». На подобии Гулькина. Баба Феня и Надин стараются изо всех сил: обстирывают, откармливают на подобии рожденственского гуся. Словно соревнуются друг с другом.

— Что случилось? — сухо осведомился я у впорхнувшей в комнату женщины. — Сколько раз говорил: не хочу афишировать наши с тобой отношения.

— Афишировать? — округлила накрашенные губки коротышка. — Неужели ты думаешь, старики так крепко спят, что не слышат наших с тобой переговоров? Пока переговоров, — многозначительно промяукала она.

— Не слышат. Мы ведь не кричим и не ломаем мебель, — грубо оборвал я резвящуюся соседку. — Что случилось?

Надин потускнела. Ее поразила несвойственная мне грубость, она решила, что это не что иное, как первый шаг к «разводу». Терять удобного любовника, в перспективе — супруга, ей страшно не хочется. С ее фигурой, в ее возрасте надеяться на замужество глупо. А тут под боком холостяк, писатель, солидный человек. Не завладеть его сердцем и всем остальным — непростительный грех.

Поставила поднос на стол, положила на тахту белье, села рядом со мной, прижалась пышным бедром. Впечатление — мой бок припечатали раскаленным утюгом.

— Чем я тебя обидела? Скажи — чем?

— Что за срочность? Неужели не можешь дождаться вечера?

— Не могу… Есть интересная новость.

Вот это — другое дело! Об"ятия могут подождать, не к спеху, я уже научился избегать их, в первую очередь — информация.

— Интересно!

Надин несколько минут помолчала. Накачивала проявленный мною «интерес». Будто надувала воздушный шарик перед тем, как запустить его.

— Вчера приходил Виктор…

Сказала и остановилась, пытливо глядя мне в лицо. Как я отреагирую: удивлюсь или изображу пренебрежительную гримасу. От этого прямо зависят последующие действия. Если приревную, рухнуть мне на колени, запустив жадную руку под рубашку и подставив такие же жадные губки. Уронить парочку слезинок, обиженно всхлипнуть. Заверить в вечной любви и немеркнувшей верности. Ведь мужик же, не выдержит!

Я выбрал средний вариант: не удивился, но и не остался равнодушным.

— Ничего удивительного, он давно к тебе клеится. Что дальше?

Не в силах терпеть жар, исходящий от женского бедра, я отодвинулся к стене, но Надин, сделав вид, что ее сообщение носит сугубо секретный характер, прижалась ко мне обширной грудью, приоткрыла сооблазнительные губки. Исходя потом, часто задышала.

— Ты не ответила. Что произошло между тобой и Виктором? Он пытался забраться под подол, лапал? Ты дала ему по морде или растелешилась?

Самое верное лекарство против женского бешенства — жестокость, смешанная с ревностью. Грубость неизбежно вызывает злость, гасящую сексуальный порыв. Ибо злость и любовь — несовместимы, как несовместимы Северный и Южный полюса.

— Что ты говоришь? — ужаснулась Надин. — Разве я позволила бы такое хамство? Виктор вел себя прилично. Знает, млокосос, что перед ним не подзаборная шлюха — приличная женщина, научный сотрудник института, без пяти минут кандидат наук.

— Тогда зачем он наведался? Обсудить проблемы внешней политики? Или выбрать стоящий дезодорант?

Надин осторожно всхлипнула. Будто проверила воду в речке: холодная или теплая, можно нырнуть или лучше не рисковать?

— Тебе бы только посмеяться над бедной женщиной? Не стыдно? А я, дуреха, так тебя люблю! Вот поженимся — не нужно будет прятаться и бояться…

Снова наступил опасный момент! Разнеженная бабенка нащупала правой рукой пряжку моего брючного ремня, левую закинула на шею.

Пришлось принять экстренные меры.

— Прекрати! Сейчас не до облизывания! Зачем приходил Виктор?

Подействовало. Руки коротышки вернулись в исходное положение. Снова обиженно всхлипнула. На этот раз, кажется, не притворяется.

— Все еще набивался на день рождения… Подарил браслет. Не от себя — от имени моего бывшего мужа… Чудо, а не браслет. Вот, посмотри.

Браслет, действительно, великолепен. Не взирая на то, что такие продаются на каждом углу. Десять рублей штука. Рассчитаны на сопливых девчонок, которые не могут приобрести настоящие украшения.

— Почему — не от себя? Или решил сосватать? Ты, конечно, согласилась?

— О чем ты говоришь, Пашенька? — вторично ужаснулась коротышка. — Разве можно поменять такого как ты? Культурного, вежливого и… сильного, — рука предприимчивой женщины, будто невзначай, проверила мою «силу». Вспотела еще больше. — Речь шла о моем юбилее. Пришлось пригласить, — Надин покаянно положила голову мне на плечо. Теперь жар разлился по моему боку и груди. Впору засунуть их в холодильник. — Виктора и двух его друзей… Ты извини, так уж получилось… Но следующую ночь после юбилея мы отпразднуем вдвоем… Какая красивая на тебе рубашка! Купил или подарили? Ловкие пальчики опытной сооблазнительницы расстегнули пуговицы на рубашке принялись ласкать мою грудь. Ущипнут — погладят, снова ущипнут. Вечно живущие кнут и пряник. Холодно — горячо.

По сравнению с коротышкой официальная моя супруга — профан. Не умеет целоваться, ласки — примитивны, изобретены в прошлом столетии, не рычит и не орет — тихо стонет и шепчет ласковые слова. Которые возбуждают намного больше отработанных ласк соседки-любовницы.

Господи, общаться с «любовницей» и вспоминать жену? Какая мерзость!

Вместо мужского желания — подкатывающая к горлу тошнота, но я постарался не показать ее, даже женские пальчики с груди не убрал. Пусть информатоирша думает, что ее усилия дают свои плоды.

— И кто эти двое друзей Виктора? Один — ясно, твой бывший муж. А второй?

— Его приятель… Виктор сказал: хороший человек.

— Ну, с твоими «друзьями» все ясно. Вернемся к Верочке. Когда ты в последний раз видела ее?

Пренебрежительная гримаска дала мне понять, что хватит задавать пустые вопросы, есть более интересная тема для беседы.

— Снова о костлявой девчонке? Не надоело?

Я промолчал, выразительно запахивая расстегнутую рубашку. Дескать, либо отвечай, либо уматывай в свою келью.

Надин предпочла первый вариант.

— За день до ее исчезновения. Она заглянула ко мне, была веселой, даже радостной. О чем говорили? А о чем могут беседовать две женщины, одна из которых обладает зрелой красотой, — коротышка выразительно провела руками по бедрам, — вторая походит на тощий росток? Конечно, о мужиках! Верка взахлеб пересказывала мне какой-то роман, в котором героиня ездит на «линкольне», живет в богатом коттедже, покупает бриллианты. Короче, живет в полную силу. Как мечтает жить большинство женщин.

Пересказ прочитанного романа сомнителен. Не потому, что Верочка не любит читать, она, наоборот, все мои произведения не просто прочитала — изучила. Я внимательно слежу за новинками книжного рынка и не упомню книги с подобным сюжетом. Скорей всего, неопытную девчушку увлек разворотливый сутенер, живоописал ей блаженную жизнь мэдхен фюр аллес.

Не в этом ли кроется исчезновение Верочки? Вдруг Доцент прав: она не похищена, уехала сама. К тому же сутенеру. С отметиной в прическе.

— А о своих планах упоминала?

Надин удивленно подняла выщипанные бровки. Засмеялась.

— Какие могут быть планы у неоперившейся простушки? Победить на областном конкурсе, купить модное платьице, полакомиться шоколадом… Все, Пашенька, больше ни на один твой вопрос не отвечу! Хватит!

Сами собой разошлись полы халата, из-под них выглянули голые груди, обильно смоченный потом жирный живот. Пальчики будто взбесились. Правая добралась до намеченной цели. Молния на ширинке поползла вниз. Мокрые губы, не поймав моих, вжались мне в шею. Очередной синяк обеспечен! Надин призывно закинула голую ногу на мои колени…

В это время открылась незапертая дверь и в комнату заглянула баба Феня.

Картина, увиденная ею, не оставляет место для иных толкований. Полураздетый мужик и абсолютно голая женщина. Самый настоящий разврат. По мнению старухи, все, что делается при свете дня — недопустимая мерзость. Ночью, в темноте — ради Бога!

— Простите, не постучалась… Подумала, раз у вас Надежда — значится можно… так, по родственному, — растерянно прошелестела бабка, не зная что и как сказать.

Действительно, по-родственному, вернее не скажешь.

— Что случилось? — рявкнул я не хуже ротного старшины, углядевшего рядового, лежащего на койке в одежде и в сапогах. Торопливо застегнул раскрытую до самого пупка рубашку, поднял молнию на ширинке. — Пожар, что ли?

— Какойсь парень к тебе пожаловал… Сказать — занят? — ехидно поглядела бабка на полуголую коротышку. — Обедает, мол, с соседкой, недосуг ему примать гостей.

— Пусть подождет… Одевайся! — сердито приказал я растерянной Надин.

Оправдываться, придумывать оправдания — глупо. Обстановка говорит сама за себя. Не задумали же мы с соседкой обсудить прогноз погоды на завтра, не решили же заняться лечением нетрадиционными методами? Если и решили, то чисто традиционными, освященными природой.

Баба Феня, еще раз выразительно осмотрев толстуху, осторожно прикрыла дверь. Будто та могла взорваться.

Надин торопливо набросила халат.

— Стерва старая, крыса! Кусок вонючего дерьма! — злобно шипела она. — Злится мегера, что никому не нужна, никто уже не польстится на дряблые груди и бедра. Вот и пакостит… Все испортила, мерзавка…

А меня разобрал беспричинный смех. Действительно, старая все испортила. Что испортила? Ведь мы с уродиной не проверяли упругость дивана, она не охала и не прыгала на холостяке. А так — ерунда, мелочь. Подумаешь, полураздетая баба! Кого сегодня удивишь женской наготой! Может быть, мы готовимся к вступлению в секту нудистов, которые общаются нагишом и вывешивают лозунги с жирно намалеванным призывом: «Долой стыд!». Никакого криминала, никакого посягательства на моральные устои общества!

Туго подпоясав халат и обдав меня, негодующим взглядом, коротышка выбралась в коридор и укрылась в своей комнате. На прощание в очередной раз хлопнула дверью. Неоднократно потревоженная штукатурка осыпала порог белосерым «снегом». Будто это я подговорил соседку заявиться в самый ответственный момент.

Наверняка неудовлетворенную бабу сейчас прихватит нервный припадок, сопровождаемый потоками слез и злыми выкриками.

Ну, и пусть, со злостью подумал я, настойчивые попытки завладеть моей невинностью изрядно приелись. Если бы не надежда выудить очередную порцию информации, давно послал бы химико-торгашку по известному адресу.

Обследовав лицо в поисках следов липкой губной помады и приведя в порядок потревоженную рубашку, я выглянул в коридор.

Рядом с упрямо сидящим на сундуке дедом Пахомом — невзрачный парень со спортивного вида чемоданчиком в руке. Бросается в глаза русая прядь, упавшая на лоб, узкие глаза и по-девичьи пухлые губы.

— Здравствуй, братишка… Узнаешь?

Я картинно всплеснул руками, расплылся в приторной, максимально радостной улыбке. Такой, что самому противно. Не умею притворяться, не дано.

— Боже мой, Костя! Заходи, милый, дай обнять тебя… Какими судьбами?

— По делам. Всего на несколько дней… Не выгонишь?

Баба Феня от входа в кухню оценивающе контролировала встречу «братьев». Дед Пахом оторвался от изучения отжившей свой век печи и подозрительно оглядывал новый персонаж комедийной трагедии, разыгрываемой жильцами коммуналки. Дверь в комнату Надин скрипнула. После последней фразы Кости снова скрипнула. В обратном порядке. Будто услышав о невозможности впредь штурмовать неподдающуюся твердыню, любовница выругалась.

Кажется, старики не верили ни одному нашему слову, ни единному жесту. Долгая жизнь научила их все брать под сомнение, все проверять и перепроверять. Поэтому приходилось играть заданную роль максимально талантливо и достоверно. Я даже вспотел от усердия.

— Так как же, не прогонишь? А то я могу поселиться в гостинице…

— Как ты можешь так говорить! Конечно, живи. И не несколько дней — сколько захочешь… Хоть месяц, хоть два… Господи, как же я рад!

— Спасибо, Паша…

Под прикрытием запертой двери «братья» сбросили натянутые маски. Крепко пожали друг другу руки. Я — с радостью, он — заинтересованно. Или никогда не видел писателей, или Стулов описал меня неким ангелочком с мечом и щитом.

Я, действительно, был очень рад. Не только потому что рядом появился надежный человек, способный защитить меня — теперь коротышке заказан вход в мою келью. Несколько дней я могу жить и работать спокойно.

Спокойствие, безопасность — все это, конечно, хорошо. Но где будет спать «братишка»? На полу — исключается, не позволяет свято соблюдаемый культурными людьми закон гостеприимства. На скрипучей тахте? А я что, как последний бомж, в углу комнаты на подстеленных газетах? Тоже далеко не кайф.

Казалось бы, неразрешимую проблему ликвидировало извинительное постукивание в дверь. Неужели Надин? Нет, не она, страстная коротышка сейчас, небось, рыдает, кусая углы промокшей подушки.

Значит, баба Феня. Больше некому. Дед Пахом пасет коридор, своим телом защищает древний сундук.

Я не ошибся. На пороге — старуха. Вместо привычного подноса с очередным кулинарным изобретением — старая, скрепленная веревочками и проволочками, раскладушка.

— Я вот подумала, Игнатьич: на чем спать с братом собираетесь? Прости, заради Бога, старая кроватка, ломанная, но спать можно.

— Спасибо, баба Феня, — растрогано поблагодарил я старуху. — Добрая вы женщина.

— Чего уж там! — отмахнулась она высохшей ручкой. С опаской и надеждой шопотом спросила. — Братец твой не из Питера ли пожаловал? Можа от Верунечки?

— Нет, не из Питера, — откуда мне знать из каких краев послал сыщика Стулов. — Из Коломны, — неуверенно добавил я более точный адрес. — Бизнесмен тамошний…

Бабка горестно вздохнула, утерла мокрые глаза и покинула мою комнату.

— Что станем делать?

— А ничего, — с лукавыми огоньками в светлых глазах ответил агент уголовки. — Поживу у вас, ознакомлюсь с обстановкой, обнюхаюсь с соседями. Вечером прогуляюсь по городу — никогда не был в этих краях, не довелось. Возвращусь где-то к двенадцати… Тем более, что у вас тоже — дела, — поднял он двумя пальцами забытый Надин бюстгалтер, более напоминающий гамак среднего размера. — Извините, Павел Игнатьевич, не хотел вас обидеть… Простите за то, что помешал.

Хитроумная бестия, настырная баба, про себя я поливал Надин более или менее культурными ругательствами. Специально «забыла» интимную дамскую принадлежность, будто оповестила о том, что холостяк попользовался ею. По ее мнению, я не буду особенно сопротивляться, доказывать свою «невинность» — не тот характер, следовательно, буду вынужден повести опозоренную бабенку в ЗАГС и церковь. Что и требовалось доказать.

Мне бы пропустить довольно едкую шутку Кости мимо ушей, отвернуться к столику с плиткой, сделать вид — занят подготовкой к чаепитию, а я, придурок, идиотски засмеялся. Типичный пациент психушки.

— О какой обиде толкуешь? Обычные мужские шалости, не больше… Лучше займемся нашими проблемами. На первых порах введу тебя в курс дела.

Костя внимательно выслушал мою информацию о предстоящем собрании жильцов коммунальной квартиры. Принял к сведению странное сидение деда Пахома на сундуке. Понимающе поморщился в ответ на известие о приближающемся юбилее коротышки и о непонятном желании трех «друзей» принять в нем участие. Короче, принял несколько искусно закрученных узелка, которые ему придется развязать.