25

Вечером пришлось в очередной раз пожертвовать санаторным ужином. Правда, Марийка успешно компенсировала потерю, но повторная выволочка от ехидного соседа по комнате обеспечена.

Успехи Ваютина оказались такими обширными и прспективными, что за них не жалко отдать не только ужин, но и завтрак с обедом. Витюня не ограничился выполнением моих поручений, но и узнал некоторые интересные подробности, способствующие дальнейшему развитию всех версий.

— Главврач Майской больницы сообщил в милицию о том, что снятый с поезда Москва-Кисловодск заболевший бизнесмен Крымов скончался от сердечного приступа. Об отравлении — ни слова. Поэтому уголовное дело не заведено и расследование не проводилось… Это — первое…

Ай да очкарик, ай да эскулап поселкового значения! Выкрутился-вывернулся из сложного положения. Пусть ему ничего и не грозило, но избегнул расспросов, дознаний. Умер человек обычной смертью, моторчмик засбоил, такое часто бывает.

— Дальше, — продолжил Витюня, заглядывая в потрепанный блокнот. — Все попытки поймать главаря банды, захватившей больницу, оказались тщетными. Исчез бандюга. Но допрос двух боевиков дал кое-что. Прежде всего, налет вершили не чеченские террористы — преступники, маскирующиеся под них. Главарь не чеченец, но и не русский, Предположительно, грузин… В банде не было ни одного кавказца — русские, прибалты, один узбек и один азербайджанец. Полный интернанационал. Цель нападения на больницу — получение выкупа…

— Но как все это стыкуется с убийством Крымова?

— Представь себе такую ситуацию — некто, планируя покушение на приговоренного мафией бизнесмена, поручает бандитам, задумавшим прибарахлиться путем захвата заложников в поселковой больнице, добить Крымова. Если его не прикончит яд…

Витюня мог бы и не распинаться — я понял его с полуслова. Пока он торопливо выкладывал свои доводы и догадки, я успел выняньчить не менее веские возражения.

— Тяжеловесно и…сшито гнилыми нитками, — с наслаждением подколол я друга. — Нет ни одного факта — одна голая фантазия. Как поется в известной песенке: в каждой строчке — только точки, догадайся, мол, сама…

— Вот и догадывайся. Привык глотать все разжеванное — поработай зубами, пошевели заржавевими извилинами!

Сколько времени мы с Витюней знаем друг друга, столько и пикируемся. Поглядишь со стороны — мужики вот-вот пустят в ход кулаки, начнут друг другу чистить морды. На самом же деле мне ещё не приходилось встречать более сильной привязанности, более чуткого отношения, чем у нас.

Вот и сейчас, выслушав сомнения Ваютина в моих мыслительных способностях, я до боли стиснул зубы и сжал кулаки.

— Не надоело зубатиться?

— С тебя, лапонька, беру пример, — ласково улыбнулся Витюня. — Ладно, прожуем. Давай — по делу.

Я несколько минут молчал, гася в себе злость. Ваютин понимающе улыбался. Улыбок у него — неисчислимое количество. Разномастных и разнокалиберных, злых и добрых, грустных и радостных. Он умел так пользоваться этой «обоймой», что одна улыбка плавно переходила в другую, злая сменялась доброй, ехидная — ласковой.

— Что с проводницей? Нашел?

— А как же! — радостно закричал Витюня. — Полная удача… Надежда Семеновна Тиберидзе проживает в Пятигорске в частном доме. Адрес известен и мы с тобой завтра же нанесем ей визит вежливости… Если, конечно, выкроишь время между двумя процедурами…

— Выкрою, обязательно выкрою. Понадобится — вообще не пойду… Больше ничего не удалось узнать?

— А тебе этого мало? — по настоящему обиделся сыщик. — Весь угрозыск города заставил на тебя работать. Ребята заинтересовались и вкалывают по черному. Все свои дела забросили…

— Результаты?

— За одни сутки? Аппетиты у тебя, Славка, непомерные стали. Можно подумать, что ты не сыщик с солидным стажем работы в органах, а стажер, недавно перешагнувщий порог уголовки.

Но я видел, что результаты у Ваютина имеются. Проводница — далеко не единственный его успех. Видел по многозначительным ухмылочкам, по блеску в сощуренных глазах.

— Кое-что удалось раскопать. Проводница — разведенка, воспитывает дочь тринадцати лет. А знаешь, где проживает бывший муж Надежды Семеновны?

Витюня замолчал, не сводя с меня торжествующий взгляд. Дескать, вижу — не знаешь и даже не догадываешься.

Пришлось признаться в полном неведении. Не словами — недоуменным пожатием плеч. Да и откуда мне знать какого то Тиберидзе? И какое это имеет отношение к смерти Крымова?

— Держись за стул, малыш… Муж Надежды Семеновны живет в поселке Майском… Представляешь совпадение?… И ещё — Вахтанг Тиберидзе исчез из поселка в ту самую ночь, когда бандиты захватили больницу… Как тебе моя новость?

— Потрясающая… И не нашли?

— Ищут пожарные, ищет милиция, — невесело пропел Ваютин. Достал из кармана пачку фотокарточек, развернул их веером. — Похож на твоего главаря?

На фотокарточке — черноволосый мужчина лет сорока с небольшим. Нос — крючком,, черные усы и такая же бородка. Лохматые брови нависают над узкими глазами…

— Я уже говорил — главарь был в колпаке и я не видел его лица…

Итак, появился новый персонаж, следовательно, получила право на существование ещё одна версия. Шаткая и непредсказуемая…

26

Улица, спотыкаясь возле в»ездов в частные гаражи и калитки, карабкалась в гору. На лавочках возле домов сидели в тени старики и старухи, играли дети. Шатаясь, добирался до родного жилья перебравший парень. Из окна небольшого домика на всю улицу орал магнитофон.

Все обыденно и привычно — слепок с других городов и поселков.

У меня в голове «спотыкались» растерянные мысли. Все принятые для дальнейшей разработки версии как бы устоялись, перестали будоражить сознание. Обычная работа. Ранее немало пришлось мне расследовать и простые, и сложные дела, ошибаться и исправлять ошибки. Ушибы от столкновения с ними долго болели, вызывая раздражение и злость.

Но такого запутанного преступления, как убийство Крымова, встречать не доводилось. Прежде всего, по множеству «действующих лиц» и по «стыковке», казалось бы, разных по направленности событий. К примеру, отравление в поезде и налет терористов на мирную больничку в поселке. Есть ли связь между этими событиями или она нафантазирована мной и Ваютиным?

Каждый день приносит новости. И ободряющие, подталкивающие нас к дополнительному изучению то одной, то другой версии. И неожиданные, отвергающие, казалось бы, железобетонные предположения. И такие, которые сводят только-что начатое исследование добытых фактов практически к нулю.

Теперь появился некий Тиберидзе, разведенный муж проводницы поезда, заподозренной в причастности к отравлению. Сам он — не менее подозрительная личность. Возможно, связан с бандой, напавшей на больницу. Не исключено — активный участник этой банды.

Если принять за аксиому причастность бывшей жены Вахтанга к отравлению бизнесмена, то разоблачение Тиберидзе — конец ниточки, за которую обязательно следует потянуть. Ибо на её противоположном конце может оказаться разгадка многих непонятных событий…

Витюня шел рядом со мной, задумчиво насвистывая какую-то лихо закрученную мелодию. Я знаю его как самого себя, даже лучше чем себя, ибо в своих привычках разобраться намного сложней, нежели в чужих. Посвистывание — верный признак неприятных мыслей, одолевающих пятигорского пинкертона.

Что перемалывается за нахмуренным, перерезанным глубокой морщиной лбом Витюни? Варианты предстоящей беседы с проводницей или пути поисков исчезнувшего бывшего её мужа? Может быть, там зарождается новая версия?

— О чем задумался? — не выдержал я напряжения, исходящего от спутника. — Какие мысли прогуливаются в пустой башке?

Ехидина пропущена мимо ушей. Очередная странность. Витюня терпеть не может быть безответной мишенью, как правило, отвечает тем же. А тут — молчок.

— И долго ты собираешься хранить многозначительное молчание? — наступал я. — Будь другом, поделись…

Долго упрямиться — не в ваютинском характере. Тем более, долго молчать.

— Ладно, слушай, — без привычной улыбочки согасился он. — Вчера в Минводах совершенно дерзкое ограбление магазина. Сторожу пред»явили служебное удостоверение сотрудника уголовного розыска… Ракова.

От неожиданности я онемел. Пойди докажи, что ты в это время балдел в кислородной ванне либо грел мощи под лучами искусственного солнышка.

— И ты… поверил?

В ответ — презрительный взгляд, сдобренный такой же полуулыбкой.

— Поверил в то, что имею дело с глупцом, — проворчал Витюня. — Правда, начальство порекомендовало повнимательней присмотреться к отпускнику, запросить данные на него с места службы.

— Запросил?

— Я и без запросов и допросов знаю, с кем имею дело… Короче, перестань становиться на дыбы! Включи извилины! Пред»явление твоего удостоверения — алогично. Сторожа могли легко прихлопнуть, оглушить, связать, убить. Для чего понадобилось совать ему под нос документы? Уверен — замарать тебя, заставить угрозыск запутаться…

— Но это же наивно!

— Согласен, наивно. Но такая наивность в руках преступников тоже — оружие. Причем — опасное. Заставить нас задуматься, всполошиться, копаться в твоем прошлом и настоящем. Хотя бы на короткий промежуток времени забыть о расследовании совершенного в Майском преступлении. Разве этого мало?

— И что же вы собираетесь предпринять?

Вопрос — на дурачка. Я и без пояснений Ваютина знаю, что в подобных случаях делают сыщики. Ппежде всего, ускоряют разработку принятых версий. Одновременно — усиленный розыск преступника, который воспользовался похищенными документами.

Необычное ограбление магазина имеет свои положительные качества — укрепляет шаткую связь между отравлением бизнесмена и нападением на майскую больницу. Ибо подставленный Раков не только друг убитого, но и сыщик, расследующий совершенное убийство.

Кто знает о моих намерениях?

В первую очередь, Ленка. Она отлично осведомлена о профессии и месте работы бывшего любовника. К тому же, знает мой характер. Но у ней, по моему, нет достаточных причин мешать следствию…

Догадываться о моих намерениях может и Ларин. Не зря же он рядом с административным корпусом так настойчиво расспрашивал Крымову о событиях в Майском.

Есть вопросы, ответить на которые просто невозможно. За последние несколько суток они одолели меня. Пытался отыскать ответы на процедурах и в столовой, во время прогулок и посещений павильонов минеральной воды, во сне и на яву.

Вот и сейчас, шагая рядом с другом, перебираю их, будто католик четки.

— Далеко еще? — осведомился я, вытирая ладонью со лба обильный пот. — Говорил — два квартала от трамвайной остановки, а мы, по моему, все четыре отмахали.

— Это тебе показалось — четыре, на самом деле — полтора… Дойдем до угла, повернем направо и — у цели… Отдохнуть не хочешь?

Еще бы не хотеть!

К вечеру жара немного схлынула, зато навалилась адская духота. Старожилы говорят, что не упомнят в прошлом такую погоду. Обычно, после обеда наступало облегчение — с гор тянул освежающий ветерок. Из домов на бульвары или на выставленные у калиток лавочки выползли бабушки и дедушки, молодежь осваивала сады и парки.

Короче, наступала благодать.

В это лето все переменилось…

Присели мы с Ваютиным на огромный камень возле кокетливо выпиленной и ярко раскрашенной калитки. Помолчали. Возвращаться к теме похищенного удостоверения не хотелось — она, можно считать, отработана.

— Знаешь что, Витюня, давай испробуем вариант прямоты — спросим проводницу об её исчезнувшем бывшем муже. Дескать, проводим расследования возможного его похищения или даже убийства. Вот и заглянули за информацией.

— Крепко сшито, — одобрил мою идею Ваютин. — Какая она — трепливая или молчунья?

— А я откуда знаю?… Билеты, пожалуйста, попейте чайку — вот и все общение. Больше сидела в своем закутке. Один раз ходила с милиционером, когда тот проверял у пассажиров документы…

— Милиционер? Один? — так и подскочил Ваютин. — Может ощибаешься?

— Как же я могу ошибиться, если догнал его в соседнем вагоне, пред»явил удостоверение и разговаривал…

Витюня одарил меня очередной сожалеющей улыбочкой. Будто воткнул иголку. Я сразу прозрел. Господи, во что превратился опытный сыщик! Ведь подозрительная проверка паспортов одним сотрудником милиции должна была меня насторожить. Вместо этого — развесил уши и мурлыкал сытым котом, которого погладили по жирной спинке.

— Чувствую — дошло, — удовлетворенно прокомментировал идиотское выражение на моем лице, Витюня. — Значит, какие-то проблески умишка сохранились.

Я покаянно молчал. Да и как не каяться в непростительной даже ддя стажера оплошности. В Подмосковье милиционеры в наше смутное время ходят только парами, а то и втроем. А уж на Кавказе, охваченном волнениями и чеченской войной, — тем более.

Появились смутный, размытый силуэт ещё одной версии.

— Ладно, переморгали, — смилостивился строгий критик. — Возьмем на вооружение. Завтра же запрошу о проверке в твоем поезде…

— И поспрашиваем о странном милиционере проводницу, — охотно подхватил я, радуясь отсутствию «иголок». — Может быть, припомнит… Если, конечно, пожелает…

— Годится, — снова одобрил Витюня. Словно смазал лечебной мазью царапины от его «иголок». — Отдохнул? Тогда не будем терять времячко…

Мы двинулись к перекрестку. Высохший за время короткого отдыха пот, снова «заработал» в полную силу, обильно смачивая лоб, стекая ручьями по телу и застилая глаза.

Неожиданно из-за угла, ковыляя по разбросанным на дороге камням, выползло «такси». В салоне, рядом с водителем, восседает… Ларин. В белой безрукавке, чисто выбрит. Заметил меня и сделал вид — не узнал. Даже отвернулся, скотина.

Я остановился. Внутри ожил надоедливый червячок и принялся толкать хозяина мокрым носом.

— Что случилось? — забеспокоился Ваютин. — Очнись, Славка… Что с тобой?

— Ларин, — выдавил я с трудом. — В машине — Ларин…

— Быстро, побежали!

Заковылял Ваютин не за машиной — к видневшемуся вдали приземистому серенькому домишке с роскошным цветником перед фасадом. Я — за ним. За полчаса осилили остающиеся полквартала.

Возле калитки — заплаканная девчушка лет тринадцати.

— Дом Тиберидзе? — одолев одышку, с ходу включился Ваютин.

— Да…

— Ты — дочь Надежды Семеновны?

Повторить «да» не хватило сил, девочка ограничилась кивком. И — заплакала.

— Где мать? В доме?

— Увезли… Скорая помощь…

— Когда?

Этот вопрос можно не задавать — за угол заворачивала машина «скорой помощи».

Я обессиленно опустился на скамейку рядом с дочерью проводницы. Ваютин устроился с другой стороны. Кажется, его охватило такое же волнение… Неужели, новое убийство?

— Успокойся, — Витюня достал из кармана носовой платок, вытер слезы, текущие из глаз ребенка. — Нам нужно с тобой поговорить…

Постепенно девочка пришла в себя, перестала плакать и стала отвечать на наши вопросы. Едва слышно, неуверенно.

Оказалось, что во время недолгого разговора с приехавшим «дядей» мать почувствовала себя плохо. По счастливой случайности к соседу-пенсионеру приехала «скорая». Она и увезла женщину в больницу.

— Ты не слышала о чем дядя говорил с матерью?

— Нет… сидела на улице…

Остальное мы с Ваютиным додумали сами.

27

Не в пример глааврачу больницы в Майском, местный эскулап — молодой и решительный. Говорит резко, отрывисто, будто дрова рубит.

— У больной Тиберидзе — обширный инфаркт. Никаких свиданий, никакмх допросов. Запрещаю.

Ваютин разочарованно спрятал служебное удостоверение. Понял — глухую защиту врача не прошибить, просьбы и настояния отлетают от него, как теннисные мячи от стенки. Да и настаивать глупо: инфаркт не насморк и не головная боль.

— Когда она сможет ответить на вопросы?

Доктор задумчиво посмотрел в окно. Словно пытался отыскать там ответ.

— Трудно сказать. Позвоните через недельку.

Для него неделька — минимальный срок, для Ваютина — терпимый, для меня — вечность. До конца пребывания в санатории остается меньше двух недель.

Но ничего не поделаешь, пришлось изобразить радостное согласие.

Вышли мы из больницы, огорченно повздыхали. Жаль, конечно, проводницу, но её не ударили ножом, не застрелили, не подсунули ядовитое питье, незаметно пройдет неделя, поговорим, разберемся. Главное — узнать, о чем говорил с ней Ларин, что вызвало сердечный приступ?

— Беру тайм-аут, — с извинительной улыбочкой об»явил Ваютин. — Когда-то и своими делами надо заняться. Не все же помогать…недоумкам. Как бы начальство на дыбы не поднялось: за что вам деньги платим, господин сыщик?… А у нас, между прочим, обстановочка не лучше московской. Так что — звони, информируй.

Я понимаю Витюню. Сам недавно варился в такой же криминальной каше, а у него она, возможно, погуще. Иногда даже булькает. Под боком идет война в Чечне, плюс — курортный сезон, когда на Кавказ тянутся не только законопослушные граждане страны, но и бандитское отребье.

— Сражайся, — разрешил я. — Успехов тебе. Мне придется побегать по процедурам. Врачиха, небось, весь санаторный персонал поставила по стойке «смирно» — куда потеряли болящего отдыхающего, почему он не ныряет в предписанные ванны, не подключается к электросетям лечебных кабинетов?

Треплюсь, а на душе — муторно. Закружат Ваютина служебные делишки, что я без него?

Вместе доехали до центра города, распрощались и я отправился в родной санаторий. Дежурные успели приучиться к поздним моим возвращениям с «прогулок», поэтому особых скандалов не предвидится. Тем более, что время — детское.

Первый этаж третьего корпуса отведен под врачебные кабинеты, комнаты медсестер, хозяйственные закутки. На втором этаже в двенадцатой палате — мы с Лариным. На третьем — сорок шестая комната, девичий теремок, в котором щебечут две птахи — Ленка и Людмила.

Разве навестить? Если «пташки» не балдеют в обнимку с телевизором в холле — читают детективы и романы про возвышенную любовь с сексуальным уклоном.

Коридор третьего этажа пуст. Из комнаты отдыха слышна громыхающая музыка — на полную мощность включен телевизор. Мое отношение к нему двоякое. С одной стороны — будто смотришь в бурлящий мир, впитывая в себя все его болячки. С другой — поднадоели заверения политических боссов, в которые не веришь, вызывают омерзение слишком уж откровенные сценки любвишки, претит зарубежная помойка, выливаемая почти круглосуточно на головы российских телезрителей.

Но сейчас я думал не о потоках грязи — совсем о другом.

Прошло чуть болльше недели со дня трагической кончины Крымова. Как бы Ленка не изображала полнейшее равнодушие — чувствовались давящие на неё беспокойство и горечь. Иногда в самый разгар оживленной беседы улыбка сползала с лица, глаза тускнели. Когда я, забывшись, произносил имя Крымова, она вздрагивала и испуганно оглядывалась.

В принципе, иначе и быть не может — ушел из жизни самый близкий человек, с которым прожито больше двух лет.

А я, похоже, собираюсь поухаживать за вдовой, добиться взаимности и овладеть знакомым до мелочей женским телом. Не говоря уже о высокой нравственности, такое поведение омерзительно.

И все же отказаться от встреч с Леной я не мог. Она притягивает меня к себе, как магнит притягивает металлическую стружку.

Всячески ругая себя, проклиная на чем свет стоит грубое мужское желание, я поднялся на третий этаж и в нерешительности остановился на лестничной площадке.

Сначала не мешает заглянуть в комнату отдыха — вдруг Крымова сидит там и незряче смотрит на экран телевизора. Нежничать не стану — посижу рядом, постараюсь ободрить, отвлечь от непростых мыслей.

Войдя в коридор, невольно взглянул налево. Туда, где находится заветный теремок. Дверь напротив приоткрылась, из неё выглянул плешивый мужчина.

Ба, знакомая личность! Тот самый — в шортах, на которого положила глаз ленкина соседка.

Мужик оглядел пустой коридор, меня не заметил. Не оборачиваясь, что то сказал. Из-за его спины выпорхнула… Людмила. Прошлась ладонями по взлохмаченной прическе, одернула помятую юбку. Напевая, запрыгала в сторону сорок шестой комнаты.

Все ясно — ярким пламенем запылала санаторная любовь. Долго ли она продлится и чем закончится — давно известно по опыту многочисленных подобных связей между отдыхающими. Мужчина сердечно распрощается с любовницей и поедет к законной супруге. Женщина — к такому же законному муженьку.

Противно и… естественно.

В комнате отдыха Лены не оказалось — сидели одни пенсионеры, комментируя последние известия. Стучать в двери «теремка» не хотелось. Сейчас там отряхивается, словно утка, вылезшая из воды, простушка. Возможно, взахлеб делится с соседкой впечатлениями о только что состоявшемся «сеансе секса».

Я спустился на свой этаж.

Ларин не спал — лежал поверх одеяла в спортивном костюме и лениво просматривал газеты. На тумбочке рядом с кроватью — бутылка сухого вина и несколько яблок. Типичный санаторный натюрморт.

— Как провели день?

Вопрос задан без ехидной насмешки. Обычное равнодушное любопытство, когда особо интересоваться нет необходимости, а молчать — неудобно.

— Не особенно удачно, — блондин отложил газету и провел ребром ладони от груди в мою сторону. Будто оттолкнулся. — Ездил к проводнице…

— К проводнице? — изобразил я удивление. — Зачем?

Удивляться нечему. Степан Степанович — умный мужик, он понял — его «засекли» и спешит первым развеять возможные подозрения.

— Утром в поезде перед приездом в Минводы я оставил в туалете не только мыло, зубную пасту. но и бритву… Что касается мыла и пасты — дело легко поправимое, сходили мы с вами в магазин и я купил, а вот бритву, признаться, жаль. Хорошая, безотказная. Привык к ней.

Болтай, болтай, хитрец, изворачивайся, будто дождевой червь на мокром асфальте! Мне понятны все твои ухищрения. Издеваясь про себя над неуклюжими потугами лжеца, вслух — посочувствовал. С тем же оттенком равнодушия.

— … хотел было приобрести новую, но подумал: зачем? Не проще ли обратиться к проводнице? Узнал в резерве проводников адрес и поехал.

Придется подыграть.

— И удачно с»ездили? Проводница возвратила оставленные вещи?

На лице блондина — максимально грустное выражение. Нисколько не удивлюсь узнав, что перед моим приходом он репетировал его перед зеркалом.

— Я ведь уже сказал — неудачно… Как на грех, проводницу прихватил сердечный приступ и её увезли в больницу… Попытался разговорить дочку — ничего не знает… Да и распрашивать неудобно — что перед инфарктом какая-то бритва?… Кстати, кажется, вы тоже ездили по тому же адресу, не исключено — с аналогичным вопросом… Я не ошибаюсь?

Выражаясь военным языком, Ларин, отбив мою атаку, перешел в наступление, из допрашивамого превратился в следователя. Сделано это так умело, с такой легкостью, что я на мгновение замешкался.

Что ему ответить? Согласиться с пропажей каких-то вещей — глупо и неправдоподобно, отрицать — ещё глупей. Говорят, современный компьютер способен просчитывать миллионы вариантов. Так вот моя бедная голова в эти минуты превратилась в некую электронную машину коллосальной мощности.

Найден саыый правдивый вариант.

— Видите ли, моя жена — большая любительница экзотических растений. Вся квартира заставлена фикусами и магнолиями. Разговорился в поезде с проводницей и вдруг оказалось — она тоже любит экзотику. Мало того, вывела интересный экземпляр — не упомню названия, которого нигде не достанешь… Вот я и решил выпросить…

Сейчас дотошливый блондин ехидно ухмыльнется и осведомится о моем спутнике… Нет, не спросил. Наоборот, перевел разговор на другую тему. Переключился на санаторные будни и, конечно, лечение. Будто перебросил стрелку на железнодорожном пути.

— Удивляюсь я вам, — охотно «поехал» я по предлагаемой «ветке». — С процедур — в столовую, оттуда — в корпус. Телевизор не смотрите, дамами не интересуетесь… Небось, скучно до жути?

— Привык. А чем ещё прикажете заниматься? Круглосуточно играть в преферанс? Терпеть не могу карточных игр, начиная с примитивного «дурака»… Глушить мозги алклголем? Избавьте, они и без того забиты… банковскими операциями. Ошупывать перезрелые прелести санаторных красоток? Какая гадость? Предпочитаю спать или читать газеты…

— По утрам в вестибюле столовой продаются экскурсионные путевки… Такой вид отдыха вас не улекает?

Сам не знаю зачем я пытаюсь «раскочегарить» соседа. И напираю при этом на экскурсии. Будто совместная поездка в тот же Кисловодск позволит мне поглубже проникнуть в наглухо закрытые недра души Ларина.

Может быть, действительно поможет?

В ответ — ставший привычным, жест — отталкивающее движение руки.

Дескать, уже говорил вам о нежелании трястись в автобусе, слушая глупые повествования экскурсовода. Отстаньте от меня, все равно ни за что не соглашусь!

— Побаиваетсь бандитов?

Ларин тягуче улыбнулся. Словно процедил эту улыбку через два слоя марли.

— Да. И не просто, как вы выразились, побаиваюсь — по настоящему боюсь. Я ведь человек мирной профессии. Глядеть в дуло дурацкой железяки, неизвестно почему именуемой «автоматом»? Ни за что!

Блондин так сощурился и с такой нервозностью повел узкими плечами, что на этот раз я ему поверил — боится. До выступающего на теле пота, до дрожи в коленках, до головокружения. Так притворяться может только талантливый актер, каким я соседа не считал.

— Ладно, оставим неприятную для вас тему. Не хотите полюбоваться развалинами какой-нибудь крепости или красотами Кавказских гор — ваше дело… Вчерашний номер местной газеты просматривали?

— Стараюсь местную прессу не баловать своим вниманием, — вычурно ответил банковский клерк и я понял — не просто просматривал, а внимательно изучил. — А что там? — равнодушно спросил он.

— Опубликован очерк о нападении террористов на больницу в поселке Майском… Тот самый поселок, где умер Крымов.

Я говорил и не сводил испытующего взгляда с собеседника… Побледней, паразит, шевельни растерянно белобрысой бровью… Откинься на спинку стула…Не железобетонный же ты, в конце концов!

Ларин не шевельнул бровями и не побледнел. Все тот же отталкивающий жест, все та же презрительная улыбочка.

— Вот как! Признаться, терпеть не могу детективы. И напечатанных и реально происходящих в жизни. Предпочитаю политические баталии и биржевые новости. А вы, похоже, поклонник разных расследований, таинственных убийств и замаскированных ограблений… Не осуждаю. Каждому — свое.

Вот это подвел мину! Остается нажать на кнопку и сыщик из уголовного розыска Козырьковского района превратится в некую туманность! Я постарался не показать растерянности, повернулся к окну, поправил смятую портьеру.

— Не стану отрицать — люблю детективную литературу. В ней отражается наша гнусная жизнь. Со всеми трудностями и прегрешениями. Что же касается трагедии в Майском, то я знаю о ней не только из газетного очерка.

Пришлось ввести Ларина в пережитое мною и Ленкой. Утаив, конечно, некоторые детали. Говорил так красочно, описывал террористов и особенно их главаря такими сочными тонами, что собеседник просто обязан выразить свое отношение к драматическим событиям.

Ларин ограничился сочувственным покачиванием головы.

— Все сказанное вами ещё больше укрепляют мое отвращение к всевозможным поездкам и прогулкам за территорию санатория. Отныне — лечение и питание, питание и лечение, — жестко очертил он рамки пребывания на Кавказе.

Кажется мои усилия «расколоть» блондина закончились поражением…

28

Звонить в Козырьково мне не пришлось. Видимо, ребята представили, какие непоправимые потери нанесут скудному бюджету отпускника междугородние переговоры. Позвонили сами. Естественно, не в санаторий — в пятигорскую уголовку. Сообщил мне об этом Витюня.

В нарушение всех законов конспирации он нагло заявился в мою палату. В полосатой безрукавке и дурацкой белой кепочке Ваютин ничем не отличался от отдыхающих.

В это время в санатории — мертвый час. Который, кстати говоря, никто не соблюдает.