И все же, Клавдия попыталась «нарисовать» предстоящее «сражение». С непременным появлением Санчо, который мигом размечет бандитское войско. Спасенная женщина, роняя слезы, целует сказочного «богатыря» в макушку, тот напевает сентиментальный романс о вечной любви.

Удивительно приятная, умилительная картина!…

Героиня не догадывалась о том, что она невесть какими путями проникла в события, происшедшие в Москве и рикошетом отразившиеся на приокском городишке. Разворотливый дежурный по парковке компании «Империя», он же — талантливый стукач, работающий сразу на двух хозяев, все же узнал о «птичке», покинувшей гнездо. Скорей всего, узнал от соседа по коттеджному поселку, старого благообразного мужика, страдающего неизлечимым любопытством и безразмерной болтливостью.

Юраш поморщился и выбросил «телегу» в мусорную корзину. Нет времени заниматься взбалмошными бабами, когда занозой в башке сидит оживший мертвяк. А вот Хомченко заинтересовался. Все, что так или иначе касалось оскорбившей его Кирсановой, представляло определенную ценность.

Он позвонил Мамыкину.

— Вздумал пугать меня жирной бабой? — недовольно заскрипел авторитет. Наверно, телефонный звонок разбудил его. Время-то пять утра, а ложится Григорий Матвеевич не раньше часа ночи. — Мне хватает нахальных мужиков.

— Гляди сам, Григорий Матвеевич, годятся или не годятся весточки от стукача. Тебе видней. Я прокукарекал.

Мама подумал и в семь утра все же вызвал Черницына…

Всего этого Клавдия не знала, зато предчувствовала ожидающие их, мягко сказать, неприятности. Мечты о Санчо остаются мечтами, он, занятый охраной невесты Лавра, даже не предполагает об опасности, угрожающей жене.

— Притомился, Русик, — заботливо спросила она, когда путники прошли через площадь и углубились в ряды одноэтажных домишек, спрятанных за яблонями и плодовыми кустарниками. — Потерпи, милый, сейчас возьмем такси. Водители всегда все знают. Скажем: барачный поселок — мигом доставит.

— Кто доставит, а? — с легкой иронией осведомился кавказец. — Таксист? Обязательно повэзет нз в ту сторону. Панымаешь, нэ в ту! Куда нам нэ надо. Я в адын счет найду свое землячество. Кунаки и проводят нас к нужному бараку, и, если понадобится, помогут оружием и боеприпасами. Абсолютно бесплатно! Закон гор — помогать друг другу!

В каждом слове, в каждом жесте — гордость за сородичей. Не ведает, наивный «джигит», что времена пошли другие, сейчас безвозмездная взаимопомощь потускнела, сменившись законом рынка. Баш на баш, я тебе помогу за скромную плату, которая скромной только называется, ты мне ответишь тем же.

— Не говори глупостей! Откуда здесь возьмется твое хваленое землячество? Не Москва и не Питер — обычная заскорузлая глубинка. Если и есть парочка тбилисцев, то они, наверняка, чураются друг друга, каждый — при своем прилавке, со своим кошельком.

Русик, как и можно было ожидать, возмутился. Поставил сумку на землю и горячо залопотал о том, что какие бы не были времена, горские законы незыблемы. Как всегда, на дикой мало понятной смеси грузинского и русского языка. Клавдия терпеливо ожидала. Изучив сложный характер партнера по торговле, была уверена — остынет и заговорит более спокойно.

Так и получилось. Русик перестал размахивать руками и бросаться родными ругательствами. Заговорил более спокойно.

— Гаварыш, в глубинке нэт кавказских кунаков, да? А откуда здес, скажи пожалста, возьмется такси, а? Зато в каждой самой маленькой пункте России всегда имеется мое землячество! Могу спорить!

— Не надо спорить, джигит. Не забывай, что вся Россия — тоже мое землячество. Намного больше твоего. Бери сумку и пошагали дальше. Время не терпит.

Асфальт кончился, вместо него — не просыхающие лужи, пожухлая трава, возле заборов свалены бревна, предназначенные для ремонта покосившихся домишек. Не город — затрапезная деревушка. Спросить адрес барачного района не у кого, только на лавке у ворот сидит бабуля. Наверняка, глухонемая.

Русик поднял сумку и пошел вслед за Кладией.

— Ты, Клавдия, оказывается шовинистка, — миновав очередной перекресток, не то утверждающе, не то вопросительно, промолвил он— Никогда нэ думал…

— Какая есть. Несешь сумку, вот и неси, помалкивай, не трать зря силы. Сейчас поймаем частника или такси — довезет.

Какое там такси, какой частник? Ни один автомобилист не сунется в это захолустье, побоится утонуть в лужах либо забуксовать в ухабах и выбоинах. Разве только трактор остановить? Так и трактора тоже нет. Обещание поймать машину — обычное подбадривание уставшего «носильщика».

— А я что делаю, а? Тащу твой продукты, которые никому нэ нужны.

Вот тебе и на! Говорит; никому не нужны, а сам в вагоне уписывал за обе щеки и вареные яйца, и холодец, и консервированное мясо, с удовольствием запивал ягодным морсом. Так же, как он недавно восторгался своим землячеством, Клавдия гордится своими кулинарными способностями, хозяйственной смекалкой.

— Вот и неси. Только молча. Без размахивания кулаками и лозунгов по поводу какого-то придуманного шовинизма.

Обмениваясь с Русиком ни о чем не говорящими фразами— обычный легковесный треп -Клавдия внимательно оглядывала домишки, сады, огороды, все места, в которых могут затаиться бандиты. В том, что за ними следят, она не сомневалась. Главное — узнать где и кто?

На первый взгляд, вокруг все спокойно, ни малейшего намека на слежку. Вдруг, она ошибается, никто за ними не следит? Да и кому они нужны? Вон тому мужику, который ремонтирует покосившийся забор? Или пожилой женщине, стирающей в древнем корыте белье? Чушь собачья!

— Я молчу… Вот только ты меня просто бесишь!

Видите ли, она его бесит? А он что хотел — мурлыканья, признаний в любви? Хватит и того, что хозяйка бутика выбрала в сопровождающие обычного продавца, пусть даже в звании мененджера.

— Ты добесишься! Возьму и уволю. Без выходного пособия и всевозможных льгот!

Глупая угроза! Во первых, грузин — не простой продавец, он — совладелец магазина, почти равноправный партнер. Во вторых, Клавдия до того привыкла к нему, что даже представить себе не может бутика без горячего, но делового и рассудительного, кавказца.

— Нэ уволишь, — с легкой насмешкой ответил Русик. — Потому что добрая. Толко совсэм дурная. Настоящий абрек... в юбке.

Кем только ее не дразнили, с кем не сравнивали! Толстуха, корова, беременная овца — самые простые клички. Ни одна не прижилась. А вот назвали «абреком» впервые. Рассказать Санчо — заикаться станет, потом расхохочется. До слез, до икоты.

Клавдия представила себе смеющегося мужа и на душе потеплело.

— Вовсе не в юбке! Ладно, так и быть, не уволю. Пока не уволю. Считай, за тобой осталось последнее слово.

Заинтригованный джигит перевесил сумку на другое плечо, привычно ощупал на щеках щетину. Будто решал: сейчас бриться, прямо на улице, или отложить мучительный процесс до завершения операции не то похищения, не то спасения какой-то семьи.

— А как же! Последний слово всегда — за джигитом. Что за слово, а?

Дорогу перебежала шустрая девчонка, поглядела на бредущих путников и звонко рассмеялась. Наверно, развеселила ее парочка: толстая женщина в брюках и мужской рубашке, выпущенной из-под ремня, и небритый кавказец с двумя сумками. Она идет решительно, будто на параде, он плетется следом, иногда обгоняет путницу, но тут же замедляет шаг.

Карикатура, самая настоящая карикатура!

В молодости Клавдии все окружающее тоже представлялось смешным. Взойдет утром солнце — радость, пойдет дождь — удовольствие, упадет старушка — смех. С возрастом все это как-то потускнело, утонуло в обыденности. Жизнь прошлась по беззаботной девчонке рашпилем, сгладила неровности, убрала заусеницы, она сделалась более спокойной и покладистой.

— Спрашиваешь, какое слово? Недогадливым сделался, помощничек. Когда перебесишься — предупреди. Вот какое словечко ожидаю с нетерпением. Предупреждающее!

Русик озадаченно покрутил головой.

— Хитро завернул, подруга. Нэмного полезно — адреналин мало-мало подкачала. Знаешь такой полезный слово — адреналин?

— Нет, не знаю.

Знает, конечно, хорошо знает! Но из ворот, покачиваясь, вышел молодой парень. В рабочей робе, с початой бутылкой в кармане потертых штанов. Притворяется пьяным, а на самом деле, следит… Нет, не притворяется пьяным! Глаза выдают — красные, опухшие, да и запахом алкоголя несет — на расстоянии чувствуется.

Раскорячившись, несколько минут разглядывал путников. Сейчас вытащит из-под ремня ствол и — прощай, муженек, до встречи на том свете. Клавдия остановилась, Русик натолкнулся на нее и тоже остановился, сбросив с плеча осточертевшую сумку. Хотя бы пару минут отдохнуть.

— Кого… ищете? — запинаясь, осведомился пьянчуга.

— Бараки. То есть, барачный городок, — стараясь говорить спокойно и уверенно, ответила женщина. Сердце колотило по ребрам не хуже барабана.

Алкаш мотнул растрепанной башкой в конец улицы. Говорить был не в состоянии — одна мысль: как удержаться на подкашивающихся ногах, не растянуться в ближайшей луже рядом с похрюкивающей свиньей. Для устойчивости хлебнул самопала и поплелся к забору. Отдохнуть на лавочке или — на травке.

Сердце Клавдии сразу успокоилось. Не бандит, обычный парень, только пьяный до удивления. Она пошла в указанном направлении, Русик поднял сумку и догнал ее.

— Ай, Клавдия, как можно нэ знать такой хороший слово! Еще раз бесишь меня, — полюбилось кавказцу простонародное словечко «бесишь», клеит его к месту и не к месту. — А вот я знаю. И — уважаю. Панымаешь?

— Это хорошо, когда знают, еще лучше, если уважают… Поставь на землю свою сумку.

— Зачем поставить, почему остановилась? Еще один алкаш, да?

Дались ему алкаши! Или — на Кавказе их мало? Или в Москве не насмотрелся?

Сделалось посуше, вместо липучей грязи — песочек, окаймленный островками травы. Правда, трава какая— то пожухлая, выцветшая, будто ее не до конца вытоптали. Да и бараки, не в пример стоящих в низинке, выглядят более «молодыми».

— Никаких алкашей! Просто мы с тобой добрались без всяких такси. Вот он, нужный нам барак!

Примерно так говорят о царском дворце или о княжеских хоромах. Клавдия торжествовала первую победу — добралась до невзрачного жилья Осиповых. Никто не загородил дорогу — ни похитители, ни бандиты. Или они — плод фантазии, или их напугали решительные действия «спасителей».

Остается быстренько собрать мать с дочкой и доставить в деревню под Москвой. Задача, правда, нехилая, но выполнять ее придется.

Возле обшарпанной стены барака — доска, положенная на два чурбака. На ней, с книгой на коленях, сидит девушка. Худенькая, невзрачная, такие сейчас — рубль за пучок. И это — «принцесса», расхваленная симпатичным, умным племянником? Где были его глаза, почему предварительно, перед тем, как влюбиться, не посоветовался с теткой, заменившей ему родную мать?

Клавдия уверена — настоящая женщина должна быть в теле, иначе какая из нее хозяйка, мать, жена. Вот выйдет эта пигалица замуж, навалятся на нее домашние заботы — не выдержит, сломается.

И все же, решение за племяшом, ведь не тетке жить с этим квелым одуванчиком, а ему.

— Ты — Лера?

«Одуванчик» улыбнулась. Так светло и радостно, что Клавдия забыла о недавних опасениях по поводу будущей семейной жизни Федечки. Действительно, настоящая принцесса, без подделки.

— Лера.

— Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я — тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?

— Баррикады не спасут — постреляют через окна, сожгут…

В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.

У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, — возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?

Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку — признательно поглядела на спасителей. Показалось — вот-вот заплачет.

— Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и — в путь-дорогу…

— Куда?

— Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и — собирайтесь. Как выражается мой муженек, время — деньги. И — немалые.

— А как же Кирилл…

Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят «под молотки».

— Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?

Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...

— Куда столько? — ужаснулась Галина Петровна. — Можно только чайку с дороги и перед дорогой.

— Не так уж много, — упокоила ее Клавдия. — Для моего супруга — легкая закуска, а нас — четверо. Как-нибудь управимся.

Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…

Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась — тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.

— Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?

— Вы на трассе работаете?

Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество — не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.

— Да, на трассе. Только на железнодорожной.

— Конэшно, стрелочница? — влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем — активный участник событий или простого разговора. — Или — проводница?

— Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.

Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей — понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку — мужская обязанность.

— Женщины?

Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.

— Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики — пьянь подзаборная. Одна надежда — на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе — хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…

Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть — язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы — матери, жены, сестры — фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы — еще можно понять, а дорожные работяги — просто не умещаются в сознании.

— Сын не помогает?

— Кирюшка? — удивилась Осипова. — Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала — вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше — хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает — не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю — что с ним: живет или уже убили?

— Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!

Думать о «хватких» могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.

— Спасибо!

Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.

— Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! — твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. — Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…

— Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь — езжай домой!

В Клавдии заговорил не ура-патриотизм и не гордость за свой униженный и оболганный народ — просто взыграла обида за всех женщин, населяющих необъятные российские просторы. За уборщиц и разнорабочих, лесорубов и металлургов, всех, кто вынужден заниматься неженским трудом. Ради хлеба насущного.

—Нэ могу на Кавказ. Там совсем нет работы, там — жена, мат, сэстра, две дочери. Они сидят, дом убирают, огород копают, ждут, когда я здес заработаю и пришлю. Чтобы покушать, платье-костюм пошить, за электричество платыт. Я бы застрелился из ружжа моего дедушка, если бы моя жена или дочка хотя бы пальцем прикоснулась к шпале! Сначала ее убью, потом пулю себе с лоб пущу. Вот сюда!

Он с такой силой хлопнул ладонью по лбу, что обычный человеческий череп развалился бы на две половины. А у джигита только покраснел.

— У твоего дедушки ружьё с двум стволами?

Совладелец бутика растерялся. Очередная подначка, щедрой на насмешки женщины или серьезная заинтересованность?

— Адныстволка. На горного барана. Но когда надо, я быстро перезаряжу.

— Пока не надо, пусть висит в сакле. Не пугай хозяйку.

— Меня трудно испугать, — улыбнулась Галина Петровна. — Жизнь научила… Поговорим лучше о детях.

Казалось, вот-вот потечет приятная беседа двух матерей: «приемной» матерью Федечки и родной — Кирилла. О шалостях, о пережитых болезнях, о трудном переходном возрасте, о беспросветном будущем.

Помешал неугомонный кавказец.

— Клавдия, ты бесишь на меня1 Гаварила — давай-давай, а сама двигаешь языком? Туда-сюда, сюда-туда.

— Правда, нужно спешить, — спохватилась спасительница. — Вы собрались?

— Нам собраться, как голому подпоясаться…